Глава 10
С русской делегацией в Англии и во Франции

11 октября я прибыл в Петроград. Меня вызвал туда посол с заданием сопровождать во Францию и в Англию делегацию, которая представит заказы России на военное имущество.

Делегация, которую возглавил начальник Военно-морского штаба России адмирал Русин А.И., выехала из Петрограда вечером в воскресенье 17-го числа. Через два дня мы прибыли в Архангельск. В состав делегации входил флаг-лейтенант адмирала лейтенант Любомиров, капитан второго ранга Романов из Военно-морского штаба, генерал-майор Савримович из Военно-технического управления, полковник Федоров В.Г. из Артиллерийского управления и представитель Военного министерства М. Тарне. Позже в Лондоне к нам присоединился полковник Генерального штаба Кельчевский А.К., который ехал через Швецию.

Адмирала Русина назначили возглавлять делегацию за его знание английского языка. К сожалению, он не обладал ни опытом, ни соответствующими личными качествами для того, чтобы на равных дискутировать с Ллойд Джорджем и М. Альбертом Томасом.

Любомиров был любознательной личностью; он любил наслаждаться жизнью, но постоянно находился под бдительным надзором подозрительного и ревнивого Романова, «этой собаки», доверенного советника адмирала.

Савримович был славным пожилым джентльменом, главными обязанностями которого во время войны было, как видно, разместить заказы на изготовление колючей проволоки. Этого материала, по его словам, в российских крепостях на момент мобилизации накопили 13 262 тонны. До конца сентября 1915 г. русские заводы поставили в армию еще 18 476 тонн; не менее 69 016 тонн было закуплено за границей. Через несколько месяцев при встрече на одной из петроградских улиц Савримович с гордостью поделился со мной, что, по его расчетам, он разместил столько заказов, что длины проволоки толщиной один дюйм было достаточно, чтобы протянуть ее от Земли до Луны! Кроме колючей проволоки он желал получить от западных союзников автомобили, технику для рытья окопов, средства телеграфной и телефонной связи, прожекторы, аэропланы, аппаратуру радио.

Федоров был очень грамотным артиллерийским офицером, который помимо всего прочего изобрел прекрасную автоматическую винтовку. Это был кристальной честности человек, обладавший к тому же тонким чувством юмора. Главной задачей Федорова стало приобретение винтовок и тяжелых артиллерийских орудий.

Кельчевский являлся грамотным штабным офицером. Одно время он преподавал в Военной академии, после чего получил повышение и стал командующим 9-й армией.

Тарне имел при себе множество подробных таблиц, в которых указывалась ежемесячная потребность в том или ином изделии или материале на настоящий момент и давалась оценка такой потребности до конца 1916 г. Это был мужчина приятной наружности, с хорошим характером, отменный пианист.

Все члены делегации как один являлись прекраснейшими людьми, и было бы невозможно выбрать себе более приятную компанию в решении разнообразных задач, к которому мы вот-вот должны были приступить.

Нашу группу в поездке в Англию сопровождали также следующие лица: капитан Коббан из индийской армии, Муравьев и Васильев, представители российской дипломатической службы, а также супруга моего помощника в Петрограде госпожа Блэр.

Мы провели две ночи в Архангельске на борту военного корабля Aegusa, который прежде принадлежал Томасу Липтону в качестве яхты и назывался «Ирландия». Командовал кораблем типичный представитель лучшей части морского офицерства, ушедший до войны в отставку в звании адмирала, но вернувшийся, чтобы «внести свою малую толику» в общее дело в более скромном качестве.

20-го числа мы обедали с губернатором, а остаток дня посвятили официальным визитам и сбору информации об обстановке в Архангельске, который был самым важным портом для доставки грузов из-за границы.

Узкоколейная железнодорожная ветка от Архангельска до Вологды переделывалась под нормальную колею, и, как планировалось, работы должны были быть закончены до Нового года. Осенью 1915 г. из Архангельска выезжали ежедневно лишь по 170 10-тонных вагонов, но все надеялись, что после переоборудования колеи в день можно будет отправлять до 375 16-тонных вагонов. Как оказалось, на складах в порту скопились огромные запасы – медь, свинец и алюминий, резина и уголь, а также не менее 700 автомобилей в деревянных ящиках. Большинство из этих запасов хранились прямо под открытым небом, но нас заверили, что зимой все это имущество будет отправлено, так как на это время все поставки морем на время прекратятся.

Нас предупредили, что следует быть готовыми к приостановке импорта на февраль и на март, когда лед сковывает устье Белого моря, разве только, что было маловероятно, к тому времени будет закончено строительство железнодорожной ветки от Кольского полуострова до Кандалакши. Как мы узнали, участок Петрозаводск– Серотка Мурманской железной дороги откроется для движения в начале следующего года, но несмотря на то, что представители компании Pawlings начали работу на северном участке ветки, на Кольском полуострове, перед этой британской фирмой стояла весьма сложная задача.

Большим авторитетом в Архангельске пользовался капитан Проктор из компании «Скоттиш хорс», типичный шотландец, который проделал за время войны огромную работу сначала как рядовой сотрудник, а затем в качестве официального представителя по закупке льна. Он всегда представлял собой просто кладезь информации обо всем, что происходило в городе, и пользовался большим авторитетом у русских.

Мы успели пройти довольно большое расстояние со времени своей последней записи (20 октября). Помимо всего прочего этот дневник вместе с одним из моих чемоданов был отправлен в плавание по Белому морю, но теперь с ним снова все в порядке: он был высушен у обогревателя в моей каюте.

Мы отплыли из Архангельска на правительственном пароходе «Бахан» шесть дней назад, в прошлый четверг. Через несколько часов мы, а вместе с нами и груз платины стоимостью 160 тыс. фунтов стерлингов, пересели с этого парохода на британский военный корабль «Арланза», огромное судно более 15 тыс. тонн водоизмещением, высившееся далеко над водой.

Было предусмотрено, что всей моей группе будут предоставлены отдельные каюты. Капитан судна Норрес пригласил большинство из них обедать вместе с ним в небольшой отдельной столовой, которая во времена, когда «Арланза» совершала коммерческие рейсы, получила название «дамский будуар».

На корабле прекрасно готовят.

Мы отправились в путь в сопровождении пяти британских тральщиков, которые шли впереди и обеспечивали обезвреживание мин в случае их обнаружения. Ночью, когда работы тральщиков прекращались, мы останавливались.

В 16.50 на второй день нашего путешествия на борт прибыл командир тральщиков, чтобы пожелать адмиралу счастливого пути и доложить, что дорога теперь свободна от мин. Капитан судна, адмирал, Романов и я в это время сидели в «будуаре» за чаем. Адмирал только успел ответить, что полагал, что не все опасности еще позади, как вдруг раздался взрыв, от которого покачнулся весь наш корабль, а на стол посыпался дождь из фрагментов потолочной лепнины над нами. Никто не сказал ни слова, но все знали, что это было. Мы побежали в наши каюты на палубу выше, чтобы надеть теплые пальто. Я накинул свою шубу и вернулся назад вместе с миссис Блэр, которая была на удивление спокойна. Не прошло и пяти минут после взрыва, когда мы вышли на шлюпочную палубу, где я с удивлением обнаружил, что шлюпки уже полны людей и вот-вот будут спущены на воду. Миссис Блэр, Любомиров, Муравьев и я оказались в одной из шлюпок по правому борту. К счастью, море было почти спокойно. Тем не менее всем пришлось испытать неприятные минуты спуска вниз с огромной высоты, когда приходилось полностью полагаться на самообладание людей, спускавших шлюпку с палубы. Мы благополучно достигли поверхности воды, но на борту не было ни одного британского офицера, пусть даже и в самом незначительном звании, который взял бы командование на себя. Любомиров, который попытался управлять процессом на плохо понятном английском языке, только добавил путаницы. Нас прочно прибило к борту судна. Я глянул вверх и увидел, что идет спуск соседней с нами шлюпки, которая опускается прямо на нас, так как одна из шлюпбалок сместилась с места. Шлюпка зависла над нашими головами, и тут я заметил, что и вторая шлюпбалка тоже вот-вот соскользнет. В этом случае нас всех можно будет считать мертвецами. Тут к нам подошла третья шлюпка, и командовавший там гардемарин забрал из нашей шлюпки миссис Блэр со словами: «Эта шлюпка тонет. Заберите оттуда даму».

Когда через несколько секунд я снова взглянул вверх, нас успело отнести на несколько ярдов, и шлюпка больше не нависала над нашими головами. Из нее успел выпасть матрос, которого подобрала посудина по соседству. Наконец наши матросы навалились на весла, и мы выгребли к ближайшему тральщику. Я убедился, что матросы стали работать нормально, как только Любомирова сменил старшина-рулевой, который наконец отыскался где-то в глубине нашего плавучего средства.

Мы оставались на тральщике не более двух минут. Было ясно, что «Арланза» не собирается затонуть немедленно. Любомиров решил вернуться на судно за документами. Я набрал полдюжины добровольцев, которые должны были доставить нас назад. Все согласились с радостью, кроме моего русского слуги Максима, который жалобно заныл и отказался. На обратном пути нам встретился крохотный катер с одного из тральщиков, на борту которого находились младший офицер с двумя матросами. Поскольку наша шлюпка еле двигалась, мы с Любомировым перебрались туда, а нашу шлюпку отправили назад. Мы обошли вокруг парохода и нашли на другой стороне «Арланзы» веревочный трап, по которому Любомиров с офицером поднялись наверх. Любомиров заставил меня прождать его в течение более получаса, пока он искал свой портфель и спускал его вниз. Несмотря на мои слабые возражения, он нашел и спустил вниз и мой портфель, который упал прямо в море. В катере было очень холодно, а двое матросов были лишь полуодеты. Пока мы сидели и ждали, они увидели, как затонул и их тральщик со всеми их пожитками, но восприняли этот удар с истинно британской невозмутимостью.

Наконец спустили сходни, и я смог подняться на борт. Там я обнаружил капитана, который все это время не покидал свой корабль, и тот сообщил мне, что явной угрозы для «Арланзы» не было и что с помощью стоящего поблизости рейсового судна «Ново» водоизмещением 3 тыс. тонн типа компании «Вильсон» он попытается добраться до Святого Носа.

Мы с Любомировым решили остаться на «Арланзе», что было пусть и немного рискованно, зато гораздо более комфортно. Он отправился назад, чтобы забрать остальных членов нашей группы, которые оказались на нескольких тральщиках, и переправить их на «Ново». Любомиров захватил с собой некоторые из вещей миссис Блэр, которые мы вместе упаковали.

В 8.30 вечера мы с Норресом перекусили вместе несколькими бутербродами. Экипаж корабля собирали до полуночи. Один бедняга кочегар оказался запертым за дверью водонепроницаемой перегородки, но, к счастью, все для него закончилось благополучно.

Мы спали в одежде, так как никто не был уверен, что корабль вдруг не пойдет на дно. Мне удалось поспать лишь урывками.

Мы возобновили плавание в семь часов утра в субботу на буксире, закрепленном за корму следовавшего впереди судна «Ново». Перед нами тральщики снова осуществляли поиск мин. Тянущий нас за собой «Ново» время от времени был вынужден прерывать работу из-за того, что рвался буксировочный трос. Перед обедом мы, должно быть, дошли до места, где в пятницу произошла наша поломка, так как тральщики обнаружили мину, которую через некоторое время взорвали, обстреляв. Пока мы с Любомировым обсуждали прекрасный обед, один из стюардов спокойно заметил, что только что приходил матрос, который сообщил, что примерно в семи футах от судна обнаружена еще одна мина! Мы побежали на палубу и прибыли туда как раз вовремя: четверо морских старшин меланхолично наблюдали, как под нашей кормой спокойно плавает мина. В это время как раз прилаживали новый буксировочный трос, так что мы стояли на месте. Если это были настоящие мины, а та штука, что плавала на воде, очень на них походила, то Господь отнесся к нам очень милостиво. После взрыва в пятницу дрейфом нас отнесло к югу более чем на десять миль, прежде чем мы снова стали на якорь, поэтому, судя по всему, в субботу мы снова оказались в этом опасном месте. На всякий случай мы прошли еще семь миль, после чего остановились на ночевку.

В субботу нас поволокли дальше, на этот раз трос ни разу не оборвался. К четырем часам пополудни мы наконец подошли к Святому Носу. После этого капитан сманеврировал кораблем, сначала носом, потом подал вперед корму и стал на якорь в районе косы севернее Юканских островов. «Ново» прошел через узкий канал на внутреннюю стоянку.

Ночью задул сильный ветер, и в понедельник погода стала почти штормовой. В нашем бедственном положении мы не могли даже попытаться преодолеть узкий проход или удержаться на стоянке с помощью якоря. «Ново» прошел круг вокруг нас и снова вернулся на внутреннюю стоянку. Но Норрес, чьей смелости и энергии мы были обязаны нашей безопасностью, продолжал принимать меры для спасения корабля. Рабочие партии работали целый день, а ночью они перемещали балласт, чтобы укрепить переборки и сделать судно более устойчивым. С той же целью из кормовой части откачивали воду и перегружали в трюме в эту часть судна 6-дм снаряды. Лишь благодаря воле провидения снаряды, которые находились в носовой части, не сдетонировали от взрыва, несмотря даже на то, что большое количество их выпало в море.

Во вторник ветер стих, и хотя нас чуть не выбросило на берег, капитану все-таки удалось удержать курс корабля. То, что еще оставалось от носовой части корабля, отвалилось под ударами стихии, и сопровождавшие нас тральщики сразу же стали подавать сигналы: «Вы потеряли правую часть носа», а затем «Отвалилась левая часть носа». Норрес отвечал: «Мы знаем, но не падаем духом».

Невозможно описать то облегчение, что мы испытали, когда наконец достигли безопасного места на внутренней якорной стоянке.

Вернулись другие пассажиры с парохода «Ново». Они успели испытать несколько довольно неудачных моментов: в пятницу Савримович и Романов провели примерно десять минут в морской воде.

Мы все присутствовали на благодарственном молебне. Норрес сам читал молитвы, едва успев оправиться после того огромного напряжения, которое ему пришлось испытать за последние четыре дня.

Мы довольно удобно устроились на покалеченном судне «Арланза», но оказались полностью отрезанными от внешнего мира до тех пор, пока нас не взял на борт корабль «Оротава», присланный из Англии, чтобы доставить туда русскую делегацию и экипаж «Арланзы».

Когда мы выходили из бухты, она была почти скована льдами. «Арланзу» решили оставить на месте до тех пор, пока судно наспех не отремонтируют русские инженеры, после чего летом 1916 г. оно попытается добраться домой.

В субботу 13-го числа мы снова отправились в путь и при плотном тумане вечером в воскресенье 21 ноября дошли до Гринока. То путешествие оставило мало приятных воспоминаний. День или два море было довольно бурным. Двери закрывались с таким грохотом, что все вспоминали о действиях артиллерии. Постоянные «учебные тревоги» выводили из себя, особенно когда после полуденного сна человек пробуждается от громоподобной команды где-то за дверью каюты: «Приготовиться покинуть корабль!» Наши нервы были сильно измотаны по сравнению с началом путешествия. Бедный старина Савримович признался, что он охотно заплатил бы 10 тыс. рублей (тысячу фунтов) за то, чтобы снова оказаться в своей квартире в Петрограде и оставить в прошлом путешествие в Западную Европу. Как-то ночью он пришел к твердому убеждению, что кто-то подает сигналы немецкой субмарине. В другую ночь, когда мы проходили через район северного маршрута, он пришел в такое возбуждение оттого, что мы шли не выключая огней, что даже я наконец вышел из себя и посоветовал ему подняться на мостик и принять командование кораблем, а капитана отправить вниз к остальным пассажирам. После этого он посмотрел на меня добрым взглядом старого человека и воскликнул: «Боже, какой же вы злой человек!», после чего мне самому стало стыдно за свое поведение. Когда по радио сообщили, что из Киля вышли два немецких крейсера, все сразу же пришли к общему заключению, что они направляются сюда, чтобы напасть на нас. Всех удивил Романов, который заявил сопровождавшим делегацию солдатам, что им повезло, так как у сухопутных крыс появился шанс принять участие в настоящем морском бою.

Утром в понедельник 22 ноября мы высадились в Гриноке и берегом роскошно обставленным специальным поездом отправились в Сент-Панкрас, куда прибыли в 18.40, через пять недель после того, как выехали из Петрограда.

Лорд Китченер находился на Ближнем Востоке, и Военное министерство временно возглавлял господин Эсквит. Однако нам пришлось общаться в основном с занимавшим пост министра боеприпасов Ллойд Джорджем. Эта яркая личность сразу же произвела впечатление на русских; Кельчевский и Романов впоследствии часто напоминали мне о «необычно проницательном взгляде» этого человека.

На конференции союзников по вопросам о боеприпасах бедный адмирал Русин, которому приходилось выступать от имени России, сразу же оказался в проигрышном положении, так как ему приходилось говорить на языке, не понятном для остальных участников, в то время как и Ллойд Джордж, и Альберт Томас говорили на английском и французском.

Эллершоу творит чудеса, но мы все равно опаздываем, так как, несмотря на то что, по словам Любомирова, список необходимого «был отправлен в каждый уголок земли», адмирал все равно по каждому случаю вынужден звонить в Петроград и добиваться разрешения на размещение заказов, что очень задерживает работу и вызывает беспокойство у Эллершоу.

В целом британская сторона отнеслась к запросам русских нормально. Ллойд Джордж пообещал, что в мае в Россию будут поставлены 15 млн патронов к стрелковому вооружению. Далее в июне прибудет еще 25 млн патронов, 45 млн штук – в июле и в последующие месяцы; помимо этого будут поставлены 300 гаубиц калибром 4,5 дюйма.

Мы отбыли из Лондона утром в среду 8-го числа и, переправившись через пролив, направились в Париж. В Булони некоторые из французских солдат при встрече отдавали нам честь, что было очень приятно русским. Один из них заметил: «Видите, французы приветствуют нас». Очевидно, в Лондоне они отметили, что наши солдаты не приветствовали их отданием чести при встрече.

В Париже уже находился лорд Китченер, туда же прибыли сэр Эдвард Грей и господин О’Бейрн, который много лет был нашим советником в Петрограде, а позже – британским послом в Софии.

Вчера вечером я собирался посмотреть «Сирано де Бержерака», но встретил О’Бейрна, который посоветовал мне прийти поиграть в бридж с ним и с сэром Эдвардом Греем. Одновременно открывалась возможность побеседовать с лордом К. относительно потребностей русских к боеприпасам для стрелкового вооружения. В девять вечера я уже был в большом салоне на первом этаже гостиницы «Грильон», который выходил на площадь Согласия, где нашел лорда К., сэра Эдварда Грея, сэра Уильяма Робертсона, О’Бейрна, а также полковников Фитцджеральда и Бакли. Все сидели за круглым столом, за которым только что закончили ужинать. Я настойчиво стал расспрашивать лорда К. о 20 млн патронов к винтовке «Гра», которые русские хотели заказать для своих винтовок этой системы на фронте. К. ответил: «Мы должны получить их от французов» – и пообещал поговорить об этом с Жоффром и Галлиени. После этого Робертсон, которого я видел впервые, спросил, когда русские собираются снова перейти в наступление. Я попытался объяснить, что невозможно ожидать сейчас успешного наступления на Русском фронте, так как противник там превосходит русских числено вдвое, в то время как во Франции союзники ровно во столько же количественно превосходят немцев, но все равно не смогли прорвать фронт неприятеля.

Он не согласился с тем, что союзников вдвое больше, чем немцев, и заявил, что действительное соотношение сил составляет три к двум. После того как лорд К. пожелал всем доброй ночи, Робертсон попросил меня зайти к нему утром в девять часов.

Сегодня утром я разговаривал с ним в течение часа. Он заметил, что некоторые из моих отчетов кажутся ему чересчур пессимистическими. Я так не считаю, хотя и согласен с его замечанием, что русские довольно искусно осуществили отвод своих армий из Польши. Я попытался обратить его внимание на обстановку в целом, на наши шансы на успех, о чем меня часто спрашивали русские офицеры, которые уже начали сомневаться в собственных силах и поэтому постоянно настойчиво расспрашивали меня об этом. По его мнению, война не может закончиться из-за превосходства в артиллерии или из-за недостатка солдат у той или другой стороны. Она подойдет к концу, когда от нее устанет высшее руководство. По его словам, неудачи на Западном фронте были легкообъяснимы. Нам пришлось пытаться взять крепость, не имея возможности захватить ее хитростью. В связи с этим нам пришлось бросить против двух первых линий слишком много солдат, а когда это было сделано, все пришло в беспорядок, и в результате немцы получили возможность подготовить мощный кулак свежих войск для контрнаступления. По мнению Робертсона, мы победим в этой войне, если сумеем отказаться от рискованных замыслов на грани аферы, как это было в Багдаде, Галлиполи и в Восточной Африке, и сосредоточить внимание на главных театрах. Я был поражен, когда услышал от него, что Галлиполийская операция была вполне осуществима, если бы ее провели правильно. Он задал бесчисленное количество вопросов о тех возможностях, что остались у русской армии. Мой собеседник согласился с тем, что основной задачей зимних месяцев станет перевооружение России. Он заявил, что в будущем военные атташе в числе прочего должны будут отчитываться и о производственных возможностях стран пребывания, вместо того чтобы, как это было в прошлом, полностью сосредоточить внимание на проблемах армии, ее организации и подготовке. Я отметил, что довольно большая компания военных атташе ошибочно полагала, что Великая война станет короткой войной, и поэтому не каждый брал себе за труд озаботиться вопросами внутренней структуры соответствующих стран. Я спросил моего собеседника, существовала ли возможность установления единого командования на Западном театре, объяснив, что подобный опыт наших противников на Восточном фронте, когда один из них был единодушно признан «самым крупным псом», дал им значительное преимущество. Он ответил, что мы делали все, о чем нас просили французы, что мы атаковали тогда и так, как им было нужно, и если они просили нас задержать наше наступление, мы соглашались и с этим. Но мы не смогли бы сделать ничего больше, так как невозможно поставить британскую армию под командование иностранцев: такого никогда еще не было в нашей истории. Робертсон также высказал мнение, что Румыния никогда не выступит вместе с нами: он просто надеется, что она останется нейтральной.

В 7.30 утра мы выехали из Парижа – адмирал, Игнатьев А.А. (русский военный атташе), Кельчевский и Федоров на двух автомобилях, а мы с Любомировым – в третьем.

В Шантильи мы видели Жоффра, и адмирал настаивал на ранее сделанной заявке о поставке дополнительного количества патронов к винтовкам «Гра», а также о новых закупках тяжелой артиллерии. Думаю, что он делал это не слишком решительно, но Игнатьев, который, как кажется, имеет хорошие отношения с Жоффром, понимает обстановку и сделает все, что сможет.

В 15.30 Кельчевский, Федоров и я на двух автомобилях отправились в ставку Фоша, которая находится к западу от Амьена. Я встречался с Фошем на маневрах в России в 1910 г., а затем в Париже, поэтому после того, как мы какое-то время поговорили с русскими и я уже собирался вместе с ними выйти, он попросил меня зайти попозже поговорить с ним. Он прислал автомобиль в гостиницу Hotel du Rhin, где мы пообедали вместе, после чего я вернулся в сопровождении адъютанта. Я рассказал ему все о России и снова повторил, пояснив, как умел, насколько важно для нас получить боеприпасы для винтовок «Гра». Он написал соответствующее письмо, и я надеюсь, что оно произведет впечатление на Жоффра.

Фош убежден, что после того, как мы сосредоточим на Западном театре достаточно артиллерийских орудий и газа, мы прорвем здесь фронт. По его словам, следующее наступление начнется одновременно с соответствующей операцией на Восточном театре.

Я был поражен, услышав, что военный представитель России генерал Жилинский вместе с Жоффром в ужасе замахал руками, когда узнал, что Федорову дали в Артиллерийском управлении точное количество тяжелых орудий, имеющихся на настоящий момент в русской армии.

Перед тем как я попрощался, Фош заговорил о Генри Вильсоне, и я заявил, что «с его длинными ногами» он совершает пробежки взад и вперед между двумя армиями и что он делает важную работу, как и любой армейский офицер, укрепляя доверительные сердечные отношения между союзниками.

12 декабря мы провели на фронте на участке французской 10-й армии, пообедали с командиром 70-й дивизии генералом Нейдоном и поужинали в Сен-Поле с командующим армией генералом д’Урбаном. Французы воистину сделали все возможное, чтобы создать комфортные условия для русской делегации.

Было запланировано, что 13 декабря мы посетим один из участков на фронте британских войск, а затем переночуем в британской ставке в Сент-Омере, после чего вернемся в Англию. Поскольку французы выделили нам закрытые автомобили, мы оставили свои шубы и теплые пальто в Париже, и для всех нас стало шоком, когда утром 13-го числа прибыл молодой английский офицер на открытых автомобилях. Кроме того, я узнал, что не планировалась личная встреча британского главнокомандующего с русскими гостями. Такая оплошность могла бы произвести катастрофическое впечатление, поэтому я заметил, что если британский командующий не может принять делегацию, то будет лучше, если я под свою ответственность провезу их прямо через Булонь, совсем не заезжая в ставку британских войск.

Генералы Сноу и Фрэнк Лайон из VII армейского корпуса, с которыми мы отобедали, снабдили нас теплой одеждой для защиты от пронизывающе холодного ветра. Командир 4-й дивизии генерал Лэмбтон провел нас по траншеям и показал все, что нам хотелось бы увидеть. Кельчевскому очень понравился Лайон; позже он неоднократно говорил о том, какие «приятнейшие воспоминания» вызывает у него поездка на участок фронта во Франции, занятый британскими войсками, и в первую очередь генерал Лайон.

В Сент-Омере нас оставили на ужин одних в очень посредственном отеле. Когда на следующее утро я попенял молодому офицеру, сопровождавшему нас, что, если бы британская военная делегация прибыла в русскую Ставку, с ней обращались бы совсем не так, тот ответил мне: «Мой уважаемый сэр, мы на войне!» Возможно, причиной кажущегося невнимания была осуществлявшаяся как раз в тот момент смена командования британскими войсками: 14-го числа, вскоре после того, как он принимал русских офицеров, назад в Англию отправился сэр Джон Френч.

Мне удалось на минутку увидеться в ставке с сэром Генри Вильямсом. По его словам, англо-французские войска не смогут прорвать немецкий фронт до того момента, пока русские не оттянут на Восточный фронт еще 30 дивизий противника. Он спросил, когда, по моему мнению, это будет возможно.

Такого типа вопросы заставляли меня думать, что мой пессимизм, за который мои депеши с Русского фронта высмеивались, был все-таки недостаточно глубок. Те, кто принимал решения на Западе, похоже, ожидали, что Россия и далее будет приносить себя в жертву, исходя из соображений размера ее населения и не принимая во внимание те ограничения, что вызваны нынешним состоянием дел с вооружением, коммуникациями и организационными проблемами.

В пятницу 17 декабря я сопровождал адмирала Русина и капитан-лейтенанта Романова в Военное министерство, чтобы попрощаться с лордом Китченером, и в палату общин для того, чтобы попрощаться с господином Ллойд Джорджем. Адмирал спросил лорда К., будет ли выполнено в июне и в последующие месяцы обещание ежемесячно преподносить России «подарок» в виде ста 4,5-дм гаубиц, как это было обещано. Очевидно, лорд К. ничего не слышал об этом обещании, потому что он резко переспросил: «Каких гаубиц?» Я пояснил, что это было решено на конференции стран-союзниц по вопросам вооружений и боеприпасов, которая состоялась в прошлом месяце. Лорд насупился, но сделал соответствующую пометку в блокноте. Русские видели, что лорд К. не очень доволен этим, и покидали Англию в уверенности, что их настоящим другом является скорее Ллойд Джордж, чем лорд Китченер.

В субботу в Букингемском дворце делегацию принял король. Я встречал их на обратном пути на вокзале в воскресенье 19-го числа вечером. Русские были очень трогательны в своей благодарности: они говорили, что я сражался с ними вместе в боях, будто и сам был русским, что они никогда не забудут мою помощь. Это не было пустыми словами. После возвращения в Россию я заметил, что теперь ко мне стали относиться с гораздо большим доверием.

Адмирал Русин, убежденный монархист, вскоре после революции 1917 г. отказался от назначения на должность начальника Главного морского штаба и подал в отставку. Его заместитель Альтфатер, человек с более гибкими убеждениями, остался на службе и получил от большевиков должность командующего военно-морскими силами страны. На этом посту он и погиб, можно сказать, по своей собственной вине, в 1919 г. За несколько месяцев до этого по приговору большевистского суда был умерщвлен адмирал Русин. Это произошло одновременно с казнью великого князя Павла, и, как говорили, казнь была совершена в отместку за убийство в Берлине Либкнехта и Розы Люксембург.

Любомиров летом 1917 г. получил должность военно-морского адъютанта при Керенском.

Романов, который был по убеждениям либералом, горячо приветствовал первую революцию. Поскольку вместо порядка пришла анархия, иногда я навещал его в кабинете в Главном военно-морском штабе в Петрограде, отчасти для того, чтобы дать волю гневу и облегчить душу, отчасти – чтобы получить хоть лучик надежды от честного русского человека. Он любил говорить: «Однако, мой дорогой друг, вы забываете, что мы переживаем революцию», а затем приводил какой-нибудь пример, как он считал, соответствовавший аналогичному этапу времен Французской революции, томик истории которой постоянно держал на своем столе. 6 января 1918 г., за день до того, как мы покинули наше посольство в Петрограде, он зашел попрощаться со мной. В этот момент его прорвало, и он признался, что никогда не мог себе представить, что все зайдет настолько далеко и что его страна опустится до переговоров о сепаратном мире. Осенью следующего года он выехал северным путем в Сибирь, чтобы вступить в армию адмирала Колчака в Омске. Там он заявил мне, что больше у него нет причин стыдиться за Россию, разговаривая с союзником, поскольку союзники бросили его страну. По его теории, поскольку большевизм был продуктом немецкой военной машины, уничтожение его было долгом и обязанностью союзников. Он попал в руки большевиков в Красноярске. Это был прекрасный человек и патриот.