Глава 9
События на Северном и Западном фронтах с середины августа до середины октября 1915 г

17 августа 1915 г., когда прекратила работу железнодорожная ветка Белосток – Брест, война на Восточном театре вступила в новую фазу. До этого, проводя операции на «передовом театре», русское командование использовало фактор наличия развитой сети железных и шоссейных дорог, построенных в 80-е гг. Теперь же русским армиям предстояло действовать на территориях, насыщенность которых шоссе и железными дорогами была ниже, чем в Польше, примерно в той же мере, в какой дорожная сеть Польши была слабее Восточной Пруссии.

От идеи использования поперечных железнодорожных путей пришлось сразу же отказаться. На сто миль строго на восток от Варшавы вели пять параллельных фронту путей, но отступавшей русской армии приходилось преодолеть от Брест-Литовска в восточном направлении еще 120 миль, прежде чем выйти к шестой ветке от Вильно до Сарны.

До того, как армия была выведена из Польши, задержки в перебросках войск часто объясняли нехваткой подвижного состава. Казалось бы, сокращение путей на 12 тыс. верст должно было улучшить положение: на оставшемся километраже увеличилось бы количество паровозов, вагонов и персонала на каждую оставшуюся версту. Однако на самом деле эти преимущества сводились на нет потерей нескольких хорошо оборудованных станций, поскольку те, что остались в распоряжении русского тыла, не могли справиться с огромным потоком грузов. Кроме того, уязвимым местом стало и управление подвижным составом. Вагоны с эвакуированной артиллерией и другой техникой, о которых отсутствовали указания по поводу их дальнейшего назначения, неделями занимали подъездные пути, места на которых стали буквально бесценными.

Такая неорганизованность на железных дорогах в огромной степени увеличила трудности, стоявшие перед русским командованием в то время, когда стратегическая обстановка требовала срочной переброски значительных масс войск с центрального участка фронта и левого фланга на правый фланг.

Здесь Плеве, который перевел свой штаб сначала из Митавы в Ригу, а потом и в Крейцбург (теперь – Екабпилс. – Пер.), вплоть до середины июля удавалось не допускать дальнейшего продвижения Неманской армии фон Белова. Однако сразу же после удара немцев по 1-й армии на Нареве противник начал новое наступление в Курляндии. После захвата Виндавы и Тукума до 18 июля немцы сумели сократить фронт, выдвинув левое крыло своих войск к Рижскому заливу. Русские стойко обороняли Шавли (Шяуляй) и Митаву (Елгава), но все же эти города пали соответственно 23 июля и 1 августа. В Шавли, основном центре кожевенной промышленности, противнику досталось кожи на 400 тыс. фунтов стерлингов, в которой остро нуждались сами русские.

Теперь под угрозой оказалась не только Рига, но и Двинск, захват которого противником привел бы к тому, что железнодорожная ветка Петроград – Варшава оказалась бы перерезанной. Но, как оказалось, после того, как 18 августа действующая на фланге армия генерала Эйхгорна заняла Ковно, до этой жизненно важной артерии для русского тыла станет еще ближе, если немцы нанесут удар через Вильно.

Немцы долго готовились к нанесению удара на Ковно; само наступление на передовую линию русской обороны началось только 5 августа, в день, когда была оставлена Варшава. У немцев должно было быть три армейских корпуса, в то время как оборону возложили на гарнизон крепости, состоявший из 24 рот артиллеристов, одной саперной роты, телеграфной роты, а также 104-й и 124-й пехотных дивизий. Дивизии были укомплектованы из того, что вплоть до апреля считалось рабочими батальонами. В дальнейшем им вручили винтовки, и солдаты стали считаться ополченцами. Через несколько недель с головных уборов солдат сняли крест – опознавательный знак ополчения, – и теперь они стали считаться кадровыми соединениями. Здесь имелись также четыре резервных батальона, каждый численностью по 13 тыс. человек, которые были направлены в крепость за неделю до начала немецкого наступления, а также четыре полка пограничной стражи. Общая численность гарнизона составляла около 90 тыс. человек. Комендантом был отставной генерал от кавалерии Григорьев В.Н., о котором еще до войны недоброжелательно высказался Ренненкампф, в ту пору командующий округом.

Укрепления не были достроены. Первоначально планировалось завершить программу строительства крепостей в России в 1914 г. Возросшая роль осадной артиллерии сделала эту программу устаревшей, поэтому выполнение пересмотренной программы, в которой предусматривалось увеличить толщину бетонных стен, было намечено на 1920 г. В начале войны в Ковно вообще не имелось бетонных конструкций, а во время войны успели построить только 13 укрытий, каждое из которых предназначалось для размещения одной роты. В крепости имелось всего одно кольцо фортов. Комментарием великого князя Николая, который посетил крепость Ковно незадолго до войны, явилось то, что название «Ковно» следует заменить на «говно». В крепости не было орудий калибром крупнее 10 дюймов, в то время как все знали, что противник использует калибры вплоть до 16,5 дюйма.

Похоже, что русский Генеральный штаб рассматривал военные приготовления противника как простую демонстрацию до тех пор, пока уже не стало слишком поздно. Деблокирующие колонны, созданные из частей 10-й армии, продвигались вперед слишком медленно и были легко остановлены войсками прикрытия противника. Так называемая «колонна Янов» состояла из частей XXIV армейского корпуса; она не сумела продвинуться дальше в 15 милях к северо-востоку от крепости. Другая колонна, состоявшая из части войск III Сибирского корпуса, должна была ударить по правому флангу немецких войск, действовавших против русских войск в первом секторе обороны. Она практически пробилась к железной дороге, но III Сибирский корпус, помимо этой задачи, должен был держать довольно значительный участок фронта фасом на запад, поэтому выделенные для деблокирования силы оказались слишком малы для того, чтобы суметь добиться значительного успеха.

Утром 15 августа противник занял передовые укрепления в первом секторе, юго-западнее крепости. В ту же ночь он попытался штурмом овладеть фортом в том же секторе, но был отброшен назад контратакой.

Начали прибывать войска, которые могли бы совершить серьезную попытку деблокировать крепость, но было уже слишком поздно. 4-ю финляндскую стрелковую дивизию из XXII армейского корпуса 11-й армии перебросили на правый и левый фланги деблокирующих группировок. Пока русская пехота все еще занимала передовые укрепления и поддерживалась огнем крепостной артиллерии с тыла, ей удавалось наносить врагу ощутимые потери. Но когда эти позиции пришлось оставить, сосредоточенный огонь немецких тяжелых орудий, независимо от того, действительно ли он был настолько опустошительным, как рассказывали очевидцы, в любом случае стал оказывать значительное моральное воздействие на плохо подготовленных защитников крепости, среди которых к тому же имелось недостаточно офицеров. 16 августа противник захватил форт номер 1. В первом секторе обороны он вклинился на участки между вторым и третьим фортами и стал выходить в тыл фортов второго сектора. В ту ночь были захвачены все укрепления первого сектора. Однако один форт второго сектора обороны и все укрепления на правом восточном берегу реки Неман все еще оставались в руках у русских.

17 августа Григорьев в сопровождении одного только священника выехал на автомобиле из гостиницы «Бристоль» в Вильно. Начальник его штаба какое-то время не знал, куда он отправился.

18 августа немцы заняли город, и русские оставили все укрепления.

Так крепость, строительство которой обошлось в много тысяч фунтов стерлингов, была захвачена всего через 48 часов после начала серьезного штурма.

Более чем год спустя один прапорщик, с которым я познакомился в Карпатах, поделился со мной впечатлениями от тех оборонительных боев. Он прибыл в составе одного из четырех резервных батальонов, переброшенных в Ковно из района Барановичей за неделю до начала немецкого наступления. Прапорщик рассказывал, что крепость имела много орудий, но оборонительные укрепления были построены более чем неудовлетворительно: «Единственное бетонное укрепление занимал комендант крепости генерал Григорьев, который покидал его только иногда в ночное время!» Юноша вспоминал, что из 250 солдат его роты только 68 имели винтовки. Единственный 16-дм снаряд разбил сразу три секции, которые обороняло его подразделение. Прапорщик был контужен и отправлен в госпиталь, где утешал себя мыслью, что в любом случае мост через Неман будет взорван и он успеет спастись от плена. Но мост так и не взорвали, и он бежал в чем был, обутый в тапочки, на последнем переполненном поезде. По его словам, у русских артиллеристов было достаточно снарядов, и если бы комендант не бежал как трус, крепость удалось бы удержать. В самом начале наступления Григорьев чуть не вызвал панику среди офицеров, которые и не собирались бежать, своим заявлением, что «расстреляет любого, кто попытается удрать!».

Через два часа после прибытия в Вильно Григорьев по приказу великого князя был арестован. Его предали суду военного трибунала по двум обвинениям:

1. Он не сумел обеспечить должное артиллерийское и инженерное прикрытие обороны крепости Ковно, так как разместил орудия слишком плотно на небольшом пятачке; кроме того, он не сумел четко назначить артиллеристам цели для ведения огня.

2. Он бросил крепость и уехал с докладом к командующему армией, вместо того чтобы направить для этого офицера штаба, который легко бы мог его заменить; кроме того, он не сумел вернуться в крепость.

3. Члены суда при принятии решения находились также под влиянием того, что генерал Григорьев не смог обеспечить взрыв туннеля восточнее Ковно, единственного между Остендом и Петроградом. Как оказалось, офицер, отвечавший за уничтожение туннеля, получил приказ ничего не делать до особого распоряжения Григорьева, а поскольку он такого распоряжения не получил, туннель остался цел.

4. Григорьев был приговорен к восьми годам каторжных работ.

5. В Ковно в руки противника попало несколько миллионов банок консервированного мяса, которые стали для него ценнейшим приобретением для ведения дальнейших наступательных операций в следующем месяце. Говорят, что вскоре в Гродно противник захватил тысячу тонн сахара, а южнее, в Кобрине, – 35 тыс. голов скота.

Сокращение русского фронта после того, как был оставлен Висленский оборонительный рубеж, а также успешное противодействие неприятелю после того, как был занят новый рубеж в Пинских болотах, позволили перебросить корпуса с центра и левого фланга на край правого фланга фронта. В то же время все более давала о себе знать необходимость укрепить оборону на нижней Двине для того, чтобы обеспечить безопасность на правом фланге в ходе непрекращающегося отступления главных сил русской армии.

30 августа была создана новая группа армий – Северный фронт под командованием генерала Рузского со штабом в районе Пскова. Фронт состоял из трех армий: 6-й – в районе Петрограда, 12-й – под командованием Горбатовского и 5-й – под командованием Плеве.

Сначала рассматривался вопрос о том, чтобы сделать армию Горбатовского самой мощной по сравнению с другими объединениями фронта. Предполагалось, что эта армия сможет перейти в наступление на юг из района Риги и на запад из Якобштадта. Но после падения Ковно и в связи со все более нарастающей угрозой важному транспортному центру – Вильно первоначально предназначенные для этой армии фронтовые резервы были перенацелены с юга в 10-ю армию, а сама армия осталась в составе Западного фронта, так как ее задачей стала защита правого фланга фронта при постоянном отступлении наших войск.

Когда 22 августа Горбатовский со штабом прибыл на нескольких эшелонах в Венден (ныне – Цесис. – Пер.), расположенный к северо-востоку от Риги, он принял командование над правофланговыми соединениями, примерно половиной армии Плеве, в том числе VII Сибирским и XXXVII армейскими корпусами, 1-й кавказской стрелковой бригадой, 1, 2 и 4-й кавалерийскими дивизиями, а также учебной кавалерийской дивизией. XXVIII корпус (17 тыс. штыков) был передан из 8-й армии. Он завершил разгрузку в районе Крейцбурга к 30 августа, но было уже слишком поздно. Еще до его прибытия XXXVII армейский корпус, который подвергся ударам противника восточнее Риги, переправился на правый северный берег Двины, и XXVIII корпус в отчаянной попытке удержать город Фридрихштадт потерял целый полк. Самому XXVIII корпусу пришлось отойти к излучине Двины западнее Якобштадта; к 10 сентября его численность сократилась до 7 тыс. штыков.

Командир XXVIII корпуса генерал Кашталинский Н.А. был высоким мужчиной стройного сложения, отменным бойцом, который отличился еще в боях под Йалу и Ляоянем. Примерно в семь часов вечера 10 сентября я нашел его и часть офицеров его штаба в домике, расположенном примерно в одной миле от передовой, там, где располагались штабы дивизий и полков. Над нашими головами пролетали немецкие и русские снаряды. Он пояснил мне, что считает важным, чтобы солдаты, которых у него осталось на левом берегу всего 4,5 тыс. человек, чувствовали его близкое присутствие. Тогда они смогут выдержать натиск немецкого наступления, а для генерала было важно любой ценой удержать позиции до подхода на его левый фланг XXIII армейского корпуса. К 3 сентября подошли части II Сибирского корпуса (15 тыс. штыков), которые заняли оборону на северном берегу Двины между Ригой и Якобштадтом. После прибытия XXIII армейского корпуса, который полностью выгрузился из эшелонов 12 сентября, после чего выдвинулся на левый фланг XXVIII корпуса, где сменил кавалерийские части, рубеж обороны на нижней Двине относительно стабилизировался. К середине сентября в распоряжении Горбатовского было не меньше войск, чем у противника, но от идеи наступления пришлось временно отказаться, поэтому он сосредоточился на укреплении Рижского и Якобштадтского плацдармов.

5 сентября командование войсками на фронте принял русский император, о чем объявил в приказе по всей армии: «Сегодня мне пришлось принять на себя верховное командование всеми войсками, действующими на театрах войны на море и на суше. Твердо уповая на милость Божью, будучи полностью уверенным в нашей окончательной победе, мы должны выполнить свой святой долг до конца защищать нашу страну. Мы не посрамим Русскую землю».

Через два дня великий князь Николай вместе с начальником его штаба Янушкевичем оставил Ставку в районе Могилева и отбыл к месту нового назначения главнокомандующим войсками на Кавказе.

Бывший генерал-квартирмейстер Данилов получил должность командира XXV армейского корпуса.

Генерал Алексеев, бывший командующий Западным, а затем Северо-Западным фронтом, стал начальником штаба в Ставке императора в Могилеве. В качестве генерал-квартирмейстера он захватил с собой туда генерала Пустовойтенко М.С.

Вместо Алексеева командующим Западным фронтом был назначен командующий 4-й армией генерал Эверт. Командование 4-й армией принял генерал Рагоза А.Ф. Вскоре Эверт поссорился со своим начальником штаба Гулевичем, и тот был «направлен в распоряжение Северного фронта», где получил назначение на должность командира XXI армейского корпуса.

Начальником штаба к Эверту был назначен генерал Квицинский из 2-й армии, а генерал-квартирмейстером стал генерал Лебедев П.П.

Перестановки в высших эшелонах русского командования, вероятно, были необходимы для того, чтобы успокоить общественное мнение, недовольное последними отходами на фронте, но в войсках его принимали со смешанными чувствами. Действительно, против Янушкевича и Данилова открыто выступали многие, как в Думе, так и в армейских кругах. Янушкевича рассматривали как ставленника императорского двора, что, впрочем, соответствовало действительности. Он очень мало прослужил в войсках. Вплоть до 1913 г., когда Янушкевич неожиданно был назначен начальником академии, вся его карьера сводилась к работе чиновника в Военном министерстве. Он занимал свой пост в академии в течение года и за это время успел уволить пятерых лучших преподавателей за то, что они осмелились превозносить тактику огневого боя, в то время как Янушкевич, следуя инструкциям, полученным от Сухомлинова, был жестким сторонником суворовской традиции штыка.

Еще больше общественность оказалась настроена против Данилова. Его справедливо считали главным умом в Генеральном штабе, и толпы пожилых женщин, а также военных и гражданских представителей мужского населения, рассуждая о военных делах, ничего в них не понимая, осаждали его двери и обвиняли генерала в каждой очередной катастрофе, постигшей русскую армию. Конечно, и он совершал ошибки, в частности одной из них является преследование отступающих немцев после первого наступления на Варшаву в октябре 1914 г. по расходящимся направлениям, а также неудачное наступление 3-й и 8-й армий в Карпатах в апреле 1915 г. Но он всего лишь направлял и руководил имевшимися в его распоряжении силами теми средствами, что были доступны, и сложно назвать русского генерала, который справился бы с этими обязанностями лучше.

Несмотря на то что почти все испытывали удовлетворение в связи с отстранением Янушкевича и Данилова, Алексеев имел среди офицеров штаба Западного фронта мало специалистов высшего класса, и после того, как общее командование войсками принял император, его подвергали постоянной критике.

Михаил Васильевич Алексеев начал свою службу в войсках и достиг должности командующего фронтом совершенно без протекции и каких-либо интриг. В тот момент ему было 58 лет, он был прост в общении, чужд любой напыщенности, великий труженик. Большая часть его службы прошла на преподавательской работе в академии, а также в отделе генерал-квартирмейстера штаба армии. С ноября 1904 г. он стал генерал-квартирмейстером 3-й Маньчжурской армии, а с 1908 по 1912 г. занимал должность начальника штаба Киевского военного округа, после чего принял командование XIII армейским корпусом. Как говорили, он был идеальным командиром корпуса в мирное время, а в первые месяцы войны стал правой рукой командующего Юго-Западным фронтом Иванова, возглавив его штаб.

Вина Алексеева заключалась в том, что он пытался все сделать сам, при этом не обладая достаточной уверенностью в себе, позволяющей быстро принимать решения. Один из офицеров, которому довелось служить под началом Алексеева, назвал его «вторым Куропаткиным, который ничего не может решить». Другой офицер, один из командующих армиями, рассказал мне, что после начала войны в штабе Юго-Западного фронта возник спор, кому передать соответствующую официальную телеграмму из Петрограда – командующему Иванову или начальнику штаба Алексееву. Спор в конце концов разрешили просто, отправив две копии телеграммы обоим адресатам. Один конверт вскрыл Иванов, другой – Алексеев. Но это только еще больше все запутало, так как каждый карандашом написал на тексте свою резолюцию настолько тонко, что в штабе так и не сумели ее прочитать.

Работая в Генеральном штабе, Алексеев продемонстрировал неумение перепоручать кому-то работу. Он все еще лично наносил на карту обстановку. Говорили, что если дела шли плохо, он уединялся в своей спальне, где усердно молился, а его подчиненные в это время ожидали принятия решений.

По некоторым данным, великого князя Николая прочили взять Алексеева к себе начальником штаба, но он отказался покинуть Янушкевича, отчего принятому решению не было альтернативы.

Большинство офицеров армии сожалели об уходе великого князя со своего поста, поскольку считали его честным человеком, не имевшим отношения к дворцовым интригам. Но они были готовы заплатить отставкой великого князя за долгожданную возможность избавиться от Янушкевича и Данилова, так как многие, в том числе и Безобразов, полагали, что «великий князь полностью находится в руках этих людей». В то же время почти всеми овладевало недоброе предчувствие в связи с принятием императором обязанностей Верховного главнокомандующего.

Радко-Дмитриев полагал перестановки не таким уж и безумным делом, как это казалось всем. Я провел вечер 9 сентября с ним и его штабом, разместившимся в усадьбе прибалтийского барона к северу от Фридрихштадта. На следующее утро во время нашей совместной прогулки вокруг поместья он говорил со мной больше часа. Его аргументами было то, что великий князь не осуществлял командование лично, а те, кому он это поручал, показали себя людьми, которым нельзя было доверять принятие решений. В частности, он привел приказ, запрещавший ему, Радко-Дмитриеву, пересекать венгерскую границу вместе со своей 3-й армией в марте 1915 г. Тогда в его распоряжении было шесть кавалерийских дивизий. Кроме того, ему передали дополнительно еще три армейских корпуса. С такой силой он просил разрешения «бросить все силы на Будапешт, и тогда венгры будут вынуждены пойти на сепаратный мир». Но этот аргумент показался командованию неубедительным.

Вечером накануне, за ужином со старшими офицерами штаба 12-й армии, звучало лишь одно определение произошедшей перемены: «Плохо!» Все чувствовали, что новые назначения повлекут за собой шлейф интриг, что предпочтение будет отдаваться фаворитам дворца и лишь немногие люди сильной воли в русской армии, которых там были практически единицы, смогут противостоять тому хитросплетению интриг, которые начнутся в штабах с единственной целью обратить на себя внимание императора.

Единственным солдатским комментарием, который мне довелось услышать по этому поводу, было: «Теперь будет воевать сам царь, потом и царица, а потом и все русские женщины тоже».

В Петрограде, где царица была очень непопулярна, решение императора приписывали ее влиянию. А на нее, в свою очередь, повлиял мошенник Распутин. Разговоры, которые велись даже в официальных кругах и даже в присутствии иностранцев, говорили о том, насколько далеко зашло недоверие правительству и самодержавию. Мне пришлось присутствовать в гостиной одного очень высокопоставленного военного чиновника, когда одна из дам заявила, что несмотря на то, что ходят общие разговоры о том, что будто бы царице ночью во сне явился архангел Гавриил, который объявил, что русская армия будет продолжать терпеть поражения, пока ее не возглавит сам император, лично сама дама думает, что царице явился не архангел, а Распутин. В любом случае было очевидно, что назначение, которое удалило главу правительства на расстояние суток езды поездом от своего кабинета во время общей опасности, не могло иметь под собой серьезных оснований. Оно было связано в первую очередь с великим князем Николаем, который как-то, когда Распутин имел наглость просить его телеграммой разрешения приехать на фронт и благословить войска, ответил парой русских выражений, которые можно перевести примерно так: «Да, пожалуйста, приезжай. И я прикажу тебя повесить!» Отставка министра внутренних дел Юнковского и председателя военного совета при императоре князя Орлова были связаны с протекцией, которую они начали давать Распутину, и с неприличным появлением людей подобного типа при дворе.

По предложению премьер-министра Горемыкина патриотическая часть Думы была распущена, поскольку тот боялся дебатов в ней.

Сохранение этим человеком своего поста, в то время как вся Россия единодушно требовала его отставки, объясняли высоким авторитетом и влиянием, которое он имел на императрицу. В Петрограде постоянно заявляли, возможно без всяких на то оснований, что Горемыкин сумел подольститься к царице, объявив, что при необходимости «для спасения династии» готов начать бороться за заключение сепаратного мира.

Не один офицер заверял меня в сентябре 1915 г., что, если противник приблизится к Петрограду, произойдет революция. Они говорили, что такое наступление в этот момент станет разрушительным для страны, и в этом случае правительство будет предоставлено само себе. Ведь даже если гвардия сохранит ему верность, офицеры на фронте и пальцем не пошевелят в его защиту.

19 сентября я писал в донесении: «Если где-то и было правительство, которое полностью заслуживает революции, то это то, что имеет сейчас Россия. Если оно сумеет избежать этого, то лишь потому, что Дума настроена слишком патриотично, чтобы вести агитацию во время кризиса».

Политические вожди действительно полагали, что делают все, что могут. В посланиях Союза земств армии и правительству подчеркивалось, что армия должна сражаться до конца. Императора призывали отправить правительство в отставку и вновь созвать Думу.

Недоверие к власти проникало во все слои общества. В одной из деревень в районе Луги, куда приходили дешевые газеты, расписывающие мистические победы русских войск, а бедное население устраивало церковные процессии и просило священников устроить благодарственную службу в эту честь, только через несколько дней доходила объективная информация из более правдивой прессы о том, что на самом деле победные реляции были ложью. В той деревне погибли 24 и пропало без вести 26 жителей, призванных в армию. Все ее население, старики, женщины и дети, теперь были уверены в том, что Россию продали врагам ее министры. Тем не менее никто пока не призывал к миру.

Имело место множество случаев коррупции. Чиновники департамента военной юстиции усердно готовили обвинения против многих высокопоставленных лиц, но никто так и не понес заслуженного наказания с последующим публичным заявлением об этом. Таких людей в России и в самом деле никогда не наказывали по заслугам. Русский со свойственным ему глубоким чувством сострадания и живым воображением всегда привык ставить себя на место виноватого, и если, например, у того были сложности в семейной жизни или много детей, он рассуждает: «Бедняга, он был в таком трудном положении», после чего проникается чувством искренней симпатии и сострадания к преступнику за те душевные страдания, которые, должно быть, тот испытал перед тем, как совершить преступление, и после него.

Неэффективное управление подвижным составом на железной дороге, а также нечестность многих чиновников-железнодорожников явились непосредственной причиной роста цен. Сахар и мясо можно было купить за разумные деньги во всех крупных городах России, если у частных предпринимателей имелась возможность получить транспорт, не давая взятки как минимум одному, а обычно – нескольким сотрудникам железной дороги.

Когда поезд прибывал на станцию, обязанностью служащих низшего звена было собрать и передать старшему мастеру данные по количеству вагонов с указанием их номеров. Но обычно эти лица регистрировали только примерно 75 % вагонов, оставляя оставшиеся 25 %, как говорится, «в рукаве», чтобы использовать их как предмет частной спекуляции с коммерсантами.

Офицер, отвечавший за автомобильный транспорт в гвардейском корпусе, рассказывал мне, что однажды, когда он собирался отправить пять автомобилей из Минска в Витебск на ремонт, он обратился к коменданту станции, но ему отказали под предлогом отсутствия вагонов. Тогда он взял бутылку бренди и отправился по запасным путям и очень скоро нашел служащего, который в обмен на бренди согласился найти для него вагоны. После этого офицер вернулся к коменданту и попросил того «больше не беспокоиться», так как ситуация благополучно разрешилась.

После того как 18 августа был захвачен город Ковно, командующий немецкой 10-й армией генерал Эйхгорн продолжал наступление с целью занять Вильно и отрезать прямой путь тылового снабжения и отхода русской 1-й армии, которая противостояла армиям Шольца и Гальвица в районе западнее Гродно.

Войскам самого Эйхгорна противостояла русская 10-я армия под командованием генерала Радкевича Е.А. Штаб армии располагался в Вилейске. Русские перебросили сюда много войск с центрального участка фронта, максимально используя возможности железной дороги. К концу августа из 3-й армии прибыл гвардейский корпус, а из 1-й армии – V армейский корпус.

26 августа войска Эйхгорна заняли Олиту, но попытка опрокинуть левый фланг русской 10-й армии у Орани не увенчалась успехом. Немцы, которые подошли к Вильно на расстояние 18 верст, были снова отброшены назад на 30 верст от города. Радкевич подготовил контрудар. Он сосредоточил на правом фланге в тылу гвардейского корпуса III Сибирский корпус, тем самым создавая правофланговую группировку армии под командованием командира гвардейского корпуса генерала Олохова В.А. с задачей нанести удар в юго-западном направлении и прорвать оборону немцев. Правый фланг группы Олохова обеспечивала русская кавалерия, получившая приказ сместиться левее.

Но пока русские готовили свое наступление, противник успел нанести удар. У немецкого командования родился смелый и честолюбивый замысел окружить и разгромить русские 10-ю и 1-ю армии.

Нанесением решительного удара на Двинск Неманская армия фон Белова должна была прикрыть левый фланг противника, в то время как войска Эйхгорна, Шольца и Гальвица в результате нанесения удара прорывали русский фронт на своих участках, а кавалерия при поддержке пехотных подразделений должна была вклиниться между позициями русских 5-й и 10-й армий и отрезать последнюю от коммуникаций, перерезав участки железной дороги Вильно – Двинск и Вильно – Минск.

Немецкие пилоты уже сбрасывали над Минском листовки, где указывали 23-е число как день, когда армия Радкевича будет вынуждена сдаться. Однако в лице генерала немцы нашли равного по смелости противника. За время войны мне пришлось встретиться с ним всего один раз в районе Изяславля, северо-западнее Минска. Тогда, 3 октября 1915 г., я присутствовал на обеде с офицерами штаба генерала. Это был моложавый пожилой человек, в котором сразу же чувствовалась сильная воля. Он служил в гвардии и успел уйти в отставку до начала войны, но вернулся в армию после мобилизации и принял командование III Сибирским корпусом, который успел отличиться под его командованием.

Спустя многие месяцы офицер, служивший ранее в штабе Радкевича, рассказал мне, как в сентябре 1914 г. в районе Августова тогдашний командующий 10-й армией генерал Флуг В.Е. дважды отдавал приказ Радкевичу отводить войска. Второй раз приказ доставили телеграммой во время ужина, и его вскрыл начальник штаба. Он сразу же отнес приказ командиру и указал, что за неоднократное невыполнение приказа старшего начальника Радкевича могут отдать под суд военного трибунала. Радкевич на минуту задумался, а затем с силой ударил сжатым кулаком по столу, взволнованно выкрикнув: «Я не буду отступать!» Он составил ответ примерно в этом же духе. Решение Радкевича оказалось верным, и немцы под Августовом потерпели поражение. Радкевич был награжден крестом Святого Георгия, а Флуга отстранили от командования 10-й армией.

8 сентября русскую кавалерию на левом фланге 5-й армии и правом фланге 10-й армии заставили отступить части немецких 1, 3, 4, 9-й и баварской кавалерийских дивизий. Пехота фон Белова стремительно продвигалась вперед вдоль шоссе Вилкомир – Двинск, а русскому III армейскому корпусу пришлось форсированным маршем отходить, чтобы остановить противника на Двинском плацдарме. Корпус покрыл за ночь 11 сентября, а также ночь и день 12-го числа около 50 миль. Я сам наблюдал, как рано утром 13 сентября его части прибывали на передовые позиции Двинского оборонительного рубежа. Севернее XIX армейскому корпусу удалось беспрепятственно ускользнуть от преследовавшего его противника. Оба корпуса были атакованы наступающим неприятелем 14 сентября.

После того как русская кавалерия была отброшена, Олохов переместил 2-ю финляндскую дивизию и III Сибирский армейский корпус, растянув правый фланг группировки на восток.

12 сентября немецкая рейдовая группировка заняла станцию Новосвенцяны, перерезав коммуникации между Двинском и Вильно и отрезав 10-ю армию от главной линии снабжения.

Передовые эскадроны направились на северо-восток в направлении на Десну и Дриссу, а наступающая колонна, вероятно пройдя между озерами Свирь и Нарочь, 15 сентября захватила Вилейку и Кривичи, перерезав участок железной дороги Бологое – Лида, от которого зависело снабжение 1-й армии. Другая наступающая группировка противника в составе шести кавалерийских полков при поддержке двух полевых батарей и одной батареи тяжелых орудий стремительно продвинулась на юго-восток, вышла к правому берегу реки Вилии и 14 сентября заняла Сморгонь, тем самым перерезав вторую линию снабжения 10-й армии по железной дороге через Вильно – Молодечно – Минск.

Занимавшие позиции на правом фланге 10-й армии кубанские казаки мало что сделали для того, чтобы остановить немецкий рейд. Немецкая кавалерия в течение всего времени действовала так, как ей хотелось. В Сморгони ей досталось 3 тыс. голов скота, а немецкие кавалерийские эскадроны, действовавшие юго-западнее и западнее этой станции, захватили транспорт одной из дивизий II Кавказского корпуса и почти весь транспорт III Сибирского корпуса, а также не один полевой госпиталь и полевые пекарни. А несчастные крестьяне, земли которых оказались стремительно заняты противником, не успели даже спасти свой скот.

Получилось так, что XXVII армейский корпус по железной дороге двигался из Лиды в Двинск через Молодечно и Полоцк. Шесть составов успели проскочить опасный район, но три эшелона с пехотой и транспортом остались на станции Кривичи, а рота телеграфистов – в Вилейке. Когда немцы открыли огонь из артиллерийских орудий, пехота отошла от Кривичей южнее, вступив в перестрелку с противником, а рота телеграфистов отступила из Кривичей в Молодечно. Поезд со штабом 1-й армии прибыл в Молодечно, но его сразу же благоразумно отвели назад в Лиду, откуда он выслал на разведку собственный кавалерийский эскадрон эскорта!

От Вилейки и Кривичей четыре немецких кавалерийских эскадрона двинулись на юго-восток, чтобы атаковать мост через Березину в районе Борисова. К счастью, русским удалось вовремя перебросить под Борисов один батальон, так как уничтожение такого большого моста привело бы к тому, что движение Москва – Минск было бы нарушено как минимум на две-три недели. Вражеской кавалерии пришлось довольствоваться взрывом нескольких метров дороги в окрестностях Жодина (западнее Борисова). При этом повреждение удалось устранить всего за несколько часов.

15 сентября несколько эскадронов немецкой кавалерии при поддержке двух орудий выдвинулись от Сморгони к важному транспортному узлу Молодечно. Им противостояла 1-я отдельная кавалерийская бригада, которая как раз совершала марш в тылу 10-й армии, а также пехотными подразделениями XXVII армейского корпуса, находившимися в это время на станции. Сделав несколько залпов, немцы отступили.

В Петроград просочилась новость, что якобы 10-я армия все же обязательно будет потеряна. Утром 20-го числа я встретился с одной дамой, муж которой служил в штабе гвардейского корпуса, и жадно поинтересовался у нее, нет ли каких-нибудь новостей. Дама рассказала, что как раз в то утро прибыл ординарец ее мужа, доставивший в дом большой рояль, который полковник, страстный коллекционер, приобрел в польском поместье. У ординарца хватило сообразительности сопровождать покупку в столицу. Тот случай, похоже, говорил о том, что дела идут не так плохо, как мы себе воображали.

В штабах 10-й армии и Западного фронта не имелось никаких признаков волнения. Уже осуществлялась переброска войск 1-й армии на правый фланг 10-й армии, и в настоящий момент были подготовлены приказы о формировании между позициями 1-й и 10-й армий новой 2-й армии с задачей начать наступление на северо-западе на рубеже Вилейка – Сморгонь.

Было подсчитано (довольно неправильно), что передовые части достигнут нужной степени концентрации к 16 сентября. 15 сентября Радкевич отдал приказ в стиле Наполеона:

«Я с удовольствием информирую все храбрые части 10-й армии о том, что преданность и упорство, продемонстрированные ими в сложной ситуации, уже приносят свои плоды.

Завтра, 16 сентября, к нам на правый фланг прибывает армейский корпус, а на следующий день – еще один. Еще правее развернется третий корпус.

Снаряды поступают каждый день, и вскоре в них не будет недостатка.

Подход подкреплений послужит сигналом для общего наступления против жестокого врага. Наступление должно быть проведено решительно, не оглядываясь назад. Помните, что немцы всегда нервно относились к тому, что происходит на флангах и в тылу, и если мы ударим достаточно мощно, они обратятся в бегство, как это уже было, когда гвардия совершила короткий бросок вперед. Пусть каждый усвоит, что 10-й армии не страшны фланговые удары, так как фланги армии, которая решительно идет вперед, защищает храбрость ее солдат.

Наступление следует начать на широком участке переднего края при поддержке мощных резервов. Одновременно артиллерии необходимо обрушить сокрушительный огонь на передний край, резервы и артиллерийские батареи противника. Длительная артиллерийская подготовка была бы лишь пустой тратой боеприпасов; неприятель привыкает к шуму взрывов, а сам спокойно ждет атаки пехоты. А когда ураганный артиллерийский огонь сочетается со стремительным ударом пехоты, никакой немец не удержится на позициях. Когда неприятельский фронт будет прорван, наступающим цепям следует продолжать наступление, преследуя противника направо и налево; вторые эшелоны должны будут уничтожать резервы у него в тылу.

Для кавалерии пока достаточно помнить указания, полученные сегодня от командующего фронтом: „Нашей кавалерии следует быть такой же энергичной и храброй, действовать с той же активностью, что и немецкая кавалерия". Думаю, что этого замечания будет достаточно для того, чтобы напомнить нашим кавалеристам, особенно казакам и их командирам, о славных деяниях наших предков. Смелая разведка неприятельского фронта и еще более смелые действия у него в тылу, умение двигаться между его батарей и транспортных колонн, как у себя дома, удары с тыла и флангов по колоннам пехоты на марше – вот те действия, к которым каждый командир может найти блестящие примеры из прошлой истории русской кавалерии, которые так успешно теперь взяли на вооружение немецкие кавалеристы. Я никогда не поверю, что доблестный дух русской кавалерии впал в спячку, что наши отважные бойцы забыли прошлые героические дни. Пробуждайтесь, всадники, все до одного! И беритесь, наконец, за свое важное дело! Вам надлежит вновь стать глазами и ушами армии, внушать ужас врагам на переднем крае, на флангах и прежде всего у него в тылу!

Данный приказ зачитать во всех ротах, эскадронах, батареях, парках и транспортных колоннах».

Но оптимизм командующего армии вряд ли разделяли в той же степени все те, кто шел в наступление. 13-го числа Олохов просил разрешения отвести свою группировку на правом фланге 10-й армии, но, как он позже поделился со мной, Радкевич ответил на это «в оскорбительной форме». Однажды кто-то из офицеров спросил Олохова, что он думает об обстановке, на что тот ответил, что теперь следует «полагаться на одного лишь Господа». Позже друзья по гвардейскому корпусу рассказали мне, что «или Олохов, или начальник его штаба Антипов постоянно находились на грани нервного срыва. Как только успокаивался один, другой тут же приходил в возбужденное состояние». Антипов был крайне непопулярен в офицерской среде и носил выразительное русское прозвище, которое буквально переводилось как «храбрый заяц».

Как только стал понятен замысел немецкого наступления, Радкевич принял меры предосторожности, отдав приказ двум левофланговым корпусам совершить маневр с целью продлить правый фланг, находившийся под непосредственной угрозой. 16 сентября он согласился с предложением Олохова и отвел правофланговую группировку назад к линии укреплений, подготовленных во время наступления на Вильно.

Теперь, когда крупные силы немецкой пехоты пытались совершить охват армии на правом фланге, всем стало ясно, что 2-я армия не успеет вовремя занять предназначенные ей позиции. Для Радкевича было бы безумием оставлять все как есть на правом фланге в безумной надежде спасти Вильно. 17 сентября он отвел всю армию; при этом правый фланг теперь проходил примерно в семи верстах перед Вильно. В ту же ночь город был оставлен, причем решение об этом, как обычно, держалось в таком строгом секрете, что нескольких ни о чем не подозревавших офицеров забыли в городских кафе.

Спасение Радкевича состояло в постоянном расширении позиций на правом фланге за счет частей, переброшенных с левого (западного) фланга. Сокращение участка фронта позволило отправить в резерв гвардейский корпус. V и II армейские корпуса были переброшены с западного на восточное крыло.

Ночью 17 сентября шел дождь, но после того, как он кончился, к счастью, установилась хорошая погода. «К счастью» – потому, что русским приходилось отступать практически по бездорожью.

Отступление продолжалось и в ночь на 18-е число. К вечеру 19-го были отведены войска только с центрального участка. А следующей ночью снова стала отступать вся армия. В течение 19 и 20 сентября подошел XXXVI армейский корпус, который штыковым ударом отбросил противника от Сморгони. I кавалерийский корпус Орановского был сменен на позициях севернее Соли гвардейским корпусом, который тут же попытался перейти в наступление, но безрезультатно.

И все же нависшая над 10-й армией опасность быть окруженной и отрезанной от остальных войск фронта, почти рассеялась: правее XXXVI армейского корпуса занимал оборону IV Сибирский корпус, а вскоре XXVII армейский корпус после сосредоточения 26 сентября отбросил пехоту противника от Вилейки, а 27-го – от Кривичей.

Кавалерия противника была в крайней степени измотана, ей удалось сохранить очень немногих лошадей.

Замысел Гинденбурга был смел, но выполнить его не удалось, поскольку не увенчались успехом удары в районе Лодзи и Прасныша из-за недостатка сил у немцев и грамотных действий русского Генерального штаба.

Русские сумели выбраться из трудного положения, в котором оказались, с относительно небольшими материальными потерями. Им пришлось уступить еще довольно значительную полосу территории, но они сохранили свои армии. Вероятно, у Радкевича была очень точная информация о силах и направлениях ударов пехоты противника, так как он сумел рассчитать точный час, когда стало необходимо отвести свои войска. Он проявил себя как очень хладнокровный офицер, а распорядительность офицеров штаба была просто великолепной.

Немецкая кавалерия наступала, демонстрируя чувство самопожертвования, но в результате этого рейда она никогда не смогла бы продвинуться так глубоко, если бы ей противостояли не казаки, а регулярная кавалерия русских. Немецкая пехота успела проделать несколько великолепных маршей, так как ее авангарды прибыли в Сморгонь и Вилейку уже через три дня после кавалерии.

Очевидно, немцы рассчитывали навсегда захватить участок железной дороги Полоцк – Молодечно, поскольку даже с учетом того, что их кавалерия не могла иметь при себе большого количества взрывчатки, проведенные там взрывы были рассчитаны явно только на кратковременный выход из строя путей. Характер взрывных работ очень отличался от того, что имел место на железной дороге в районе Вислы в 1914 г. Противник повредил всего сто верст путей от Молодечно на юго-восток до Глубокого. Были взорваны семь мостов, самые крупные из которых имели длину соответственно 245 и 105 футов. Станция Молодечно подверглась артиллерийскому обстрелу, а Вилейка и Кривичи были сожжены. Мосты отремонтировали в течение семи дней, и 3 октября движение по ветке Полоцк– Молодечно возобновилось. Если бы противник потратил хотя бы половину взрывчатки, примененной для взрыва железнодорожных путей и мостов, на то, чтобы вывести из строя систему водоснабжения, восстановление движения потребовало бы втрое больше времени. Практически все три станции имели водонапорные башни с двумя цистернами. Башня на станции Вилейка вообще осталась нетронутой. Две железных трубы станции Кривичи были повреждены, но их легко можно было заменить; в результате взрыва в нижней цистерне образовалась дыра, но верхняя осталась целой. Для того чтобы надолго нарушить движение по железной дороге, достаточно было бы вывести из строя две водонапорные башни на двух расположенных рядом станциях.

30 сентября в Полоцк через Минск прибыл штаб 1-й армии. Затем один за другим сюда же следовали ее корпуса. 4 и 5 октября армия начала наступать в западном направлении; ее штаб переехал на небольшую станцию Крулевщизна, южнее Глубокого. На правом фланге у Литвинова было сосредоточено девять с половиной кавалерийских дивизий, которые должны были совершить рейд на Свенсяны, но немецкие пулеметчики наглухо перекрыли все проходы между озерами. Русская пехота понесла крайне тяжелые потери, и к 7 октября было решено на какое-то время приостановить наступление.

«Виленская операция», как русские назвали немецкое наступление в сентябре 1915 г., было последним стратегически важным движением на Русском театре в том году. После третьей недели сентября немецкое командование сосредоточило внимание на других театрах, в частности крупные силы были переброшены во Францию и в Сербию.

Тем не менее немецкое наступление в районе Двинского плацдарма продолжалось с такой настойчивостью, что создавалось впечатление, что противник хочет захватить Двинск и Ригу, а также укрепить плацдармы на правом берегу Двины как базу для последующего наступления весной. 5 сентября генерал Рузский на совещании в Пскове именно так обрисовал намерения противника.

Но действительность опрокинула эти представления. 8 сентября, все еще находясь на Северном фронте, я писал в своем дневнике: «Думаю, что слабость немецких сил на крайнем левом участке – всего три с половиной дивизии против русской 12-й армии – и колебания командования противника в вопросе нового наступления на Ригу с моря, когда они знают, что им осталось иметь превосходство на Балтике в течение всего еще трех месяцев, доказывают, что оно не уверено окончательно в своем намерении наступать на Петроград. Сейчас противник втянут в наступление против русской армии на широком фронте, которое идет такими темпами, что от русского солдата требуется вся его стойкость. Надежды противника на то, что окажутся отрезанными и уничтоженными целые объединения русских войск, не оправдались, хотя ему и достался большой урожай измотанных пленных и много оружия».

К середине октября русская армия занимала общий рубеж, на котором оставалась всю зиму 1915/16 г. В начале построения обороны корпуса располагались в армиях следующим образом:

Северный фронт. Командующий: генерал Рузский. Начальник штаба – генерал Бонч-Бруевич. Генерал-квартирмейстер: генерал Кияновский М.И. Местонахождение штаба: город Псков.

6-я армия: генерал Чурин. Начальник штаба – генерал Сиверс. Местонахождение штаба: Петроград.

XL, XLI и XLII армейские корпуса в стадии формирования.

XLIII армейский корпус, 108-я и 109-я дивизии.

12-я армия: генерал Горбатовский. Начальник штаба – генерал Беляев. Местонахождение штаба: Венден, северо-восточнее Риги.

Сборные части всех родов войск.

VII Сибирский корпус: 12-я и 13-я сибирские дивизии.

4-я кавалерийская дивизия.

II Сибирский корпус: 4-я и 5-я сибирские дивизии.

XXXVII армейский корпус, одна бригада XIII корпуса, 79-я (не дописано, что именно. – Пер.).

5-я армия: генерал Плеве. Начальник штаба – генерал Миллер. Местонахождение штаба: Двинск.

XXVIII корпус, 3-я стрелковая дивизия, 60.

Кавалерийская группа Трубецкого: 1-я кавказская стрелковая бригада, 1-я кавалерийская дивизия, 2-я кавалерийская дивизия.

15-я кавалерийская дивизия.

XIX армейский корпус, 17, 38.

III армейский корпус, 5-я стрелковая дивизия, 73.

XXIII армейский корпус, 20, 53.

XXIX армейский корпус, 1-я стрелковая (не указано что. – Пер.), 3-я кавказская (не указано что. – Пер.).

110-я дивизия.

Во фронтовом резерве в районе Режицы: XXI, 33, 44, 78. Южная демаркационная линия Северного фронта: Давгели – юго-западнее Двинска до Дриссы – восточнее Двинска.

Западный фронт. Командующий: генерал Эверт. Начальник штаба – генерал Квицинский. Генерал-квартирмейстер: генерал Лебедев П.П. Местонахождение штаба: г. Минск.

1-я армия: генерал Литвинов. Начальник штаба – генерал Одишелидзе. Местонахождение штаба: Крулевщизна.

4-я донская кавалерийская дивизия.

I кавалерийский корпус: 8-я и 14-я кавалерийские дивизии.

Кавалерийский корпус Туманова: 6-я и 13-я кавалерийские дивизии.

Кавалерийский корпус Казнакова: 1-я гвардейская кавалерийская дивизия, 5-я кавалерийская дивизия, уссурийская кавалерийская бригада.

3-я Донская казачья кавалерийская дивизия.

Кавалерийская группа Потапова: два сибирских казачьих и один донской казачий кавалерийские полки.

IV, 30, 40.

I, 24, 59, 22.

I Сибирский: 1-я и 2-я сибирские (дивизии?).

XIV, 18, 70.

Резерв: VI Сибирский, 3-я сибирская, 14-я сибирская (?).

2-я армия: генерал Смирнов. Начальник штаба – генерал Ставров. Местонахождение штаба: г. Минск.

XX, 28 29.

V, 7, 10.

XXVII, 76, 45.

XXXIV, 104, 56.

XXXVI, 68, 25.

В резерве: IV Сибирский корпус: 9-я и 10-я сибирские (дивизии?).

10-я армия: генерал Радкевич. Начальник штаба – генерал Попов. Местонахождение штаба: Изяславль, северо-западнее Минска.

XXVI, 64, 84.

III Сибирский (корпус): 7-я и 8-я сибирские (дивизии).

II Кавказский (корпус): кавказско-гренадерская, 51 (дивизии).

II, 43, 26.

XXXVIII, 61, 69, 62.

Осовецкий корпус: 57, 111.

В резерве на переформировании: I гвардейский (корпус): 1-я гвардейская пехотная, 2-я гвардейская пехотная (дивизии). II гвардейский корпус: 3-я гвардейская пехотная (дивизия), гвардейская стрелковая бригада. V Кавказский (корпус): 2-я и 4-я финляндские стрелковые дивизии, 2-я дивизия.

4-я армия: генерал Рагоза. Начальник штаба – генерал Юнаков Н.Л. Местонахождение штаба – Несвиж.

I Туркестанский (корпус): 1-я и 2-я туркестанские стрелковые бригады, 2-я сибирская дивизия.

V Сибирский корпус: 6-я сибирская (дивизия), 50-я (дивизия).

XXXV армейский корпус: 67-я (дивизия), 50-я (дивизия).

XVI армейский корпус: 41-я и 47-я (дивизии).

XXV армейский корпус: 3-я гренадерская (дивизия), 46-я (дивизия).

XV армейский корпус: 6-я и 8-я (дивизии).

Гренадерский корпус: 1-я и 2-я гренадерские (дивизии)

Резерв: 81-я дивизия, забайкальская казачья бригада, туркестанская казачья бригада.

3-я армия: генерал Леш. Начальник штаба – генерал Байов. Местонахождение штаба – Слуцк.

IX армейский корпус: 5-я, 42-я (дивизии).

X армейский корпус: 9-я, 31-я (дивизии).

XXIV армейский корпус: 48-я, 49-я (дивизии).

III Кавказский корпус: 52-я, 21-я (дивизии).

XXXI армейский корпус: 27-я, 75-я, 83-я (дивизии).

IV кавалерийский корпус: 3-я кавказская казачья кавалерийская дивизия, 3-я кавалерийская дивизия, 2-я сводная казачья кавалерийская дивизия, 16-я кавалерийская дивизия, 77-я дивизия.

Южная разграничительная линия с Западным фронтом: Рафаловка – Городная.

Юго-Западный фронт. Командующий: генерал Иванов. Начальник штаба – генерал Савич. Генерал-квартирмейстер: генерал Дитерихс М.К. Местонахождение штаба – Бердичев.

8-я армия: генерал Брусилов. Начальник штаба – генерал Сухомлин С.А.

Орловская кавалерийская дивизия.

XXX армейский корпус: 4-я стрелковая дивизия, 71-я и 80-я (дивизии).

XXXIX армейский корпус: 102-я и 125-я (дивизии).

XII армейский корпус: 12-я и 15-я (дивизии).

VIII армейский корпус: 14-я и 3-я (дивизии).

XVII армейский корпус: 35-я (дивизия).

VII армейский корпус: 13-я и 34-я (дивизии).

Из 9-й армии ожидается прибытие 2-й стрелковой дивизии и 82-й дивизии.

11-я армия: генерал Щербачев. Начальник штаба – генерал Головин.

VI армейский корпус: 16-я, 4-я (дивизии), заамурская кавалерийская бригада.

XVIII армейский корпус: 23-я, 37-я (дивизии).

XXII армейский корпус: 3-я и 1-я финляндские стрелковые дивизии.

9-я армия: генерал Лечицкий. Начальник штаба – генерал Санников А.С. Местонахождение штаба – 25 миль южнее Проскурова.

XI армейский корпус: 11-я, 32-я (дивизии).

II кавалерийский корпус: 9-я и 12-я кавалерийские дивизии, кавказская Дикая дивизия.

XXXIII армейский корпус: 1-я и 2-я Заамурские дивизии, 1-я и 2-я пластунские бригады, 74-я (дивизия).

XXXII армейский корпус: 101-я и 103-я (дивизии).

III кавалерийский корпус: 1-я донская казачья кавалерийская дивизия, 10-я кавалерийская дивизия.

Эта армия выглядела внушительно лишь на бумаге. К сожалению, ее укомплектованность составляла лишь одну треть от штатов военного времени. На основе сделанных в то время расчетов я определил, что численность русских войск на западной границе к началу зимы 1915/16 г. составляла не более 650 тыс. штыков при 2590 пулеметах и 4 тыс. 3-дм орудиях.

650 тыс. солдат, которые должны были оборонять фронт протяженностью почти тысяча миль от Ревеля до Черновиц, было далеко не достаточно. Русские не имели тогда возможности быстро довести численность своих дивизий до штатной. Во-первых, резервы были полностью использованы, во-вторых, даже если в стране и имелись подготовленные солдаты, не было винтовок, чтобы их вооружить. То, сможет ли армия весной перейти в наступление с какими-то шансами на успех, зависело в первую очередь от состояния ее оснащенности стрелковым оружием.

Но армия была слаба и в другом. Количество офицеров в средней дивизии в составе 16 батальонов и шести артиллерийских батарей упало примерно до 110 человек. Немногие пехотные части были укомплектованы кадровым офицерским составом более чем на 12–20 % от утвержденных штатов. Количество артиллерийских орудий калибрами более трех дюймов в армейском корпусе в составе 32–48 батальонов составляло в среднем 14 единиц, причем три четверти из них были легкими гаубицами.

Моральное состояние солдат прошло суровое испытание, такое, что в большинстве других армий это давно привело бы к самым фатальным последствиям. Невозможно было не испытывать уважение и восхищение, которое наиболее грамотные командиры почувствовали к решительности немцев, умению совершать маневры, превосходству в технике. Считалось, что «немцы способны на все». Такие чувства были естественны, но приносили существенный вред. Среди рядового состава имелось много случаев перехода на сторону противника и просто дезертирства. В последнем случае меры, принимаемые для поимки дезертиров, а также тяжесть наказания далеко не соответствовали тяжести преступления.

Адъютант командира гвардейского корпуса полковник Родзянко, проезжая из Молодечно в Минск примерно 26 сентября, почти на каждой станции принимал делегации крестьян, жаловавшихся на то, что окрестности кишат дезертирами. Многие дезертиры побросали свои винтовки и теперь скрывались в лесах, промышляя грабежами и воровством.

В Минске губернатор разрешил евреям закрывать свои магазины в три идущих друг за другом еврейских праздника. В результате солдаты-дезертиры стали взламывать замки магазинов и забирать то, что им было нужно, естественно, совершенно бесплатно. Родзянко направился к командующему фронтом генералу Эверту и прямо заявил ему, что если не прекратить это, то появится реальная опасность бунта. Эверт, будучи по убеждениям глубоким консерватором, ответил: «Революции здесь быть не может. Это ваш дядя в Думе занимается ее подготовкой». Тем не менее он все-таки дал команду коменданту города отправлять подразделения солдат для предотвращения подобных происшествий.

Количество солдат, числившихся «больными», было огромно. Солдаты под любым предлогом стремились отправиться подальше от фронта. Они говорили, что не видят смысла в том, чтобы воевать, так как постоянно терпят поражения.

Письмо, которое мне показали в штабе Западного фронта в Минске в начале октября, бросало тень на само понятие дисциплины. Его написал, очевидно руководствуясь соображениями патриотизма, молодой ротный командир одного из сибирских полков в адрес генерала Алексеева, который, в свою очередь, перенаправил письмо из Ставки в штаб Западного фронта «для ознакомления». Офицер писал, что, если Россия собирается победить в этой войне, а «она должна одержать победу», некоторые вещи следует исправить. Следует более тщательно отбирать людей на должности командиров полков. Например, один из командиров, имя которого было приведено в письме, «пусть он и является прекрасным человеком, но никогда не был даже близко к передовой. Все время боев он проводит вместе с командиром своей бригады не меньше чем в шести верстах от передовой позиции». Казалось, главной его целью было подобрать себе дом, расположенный как можно дальше от мест, где рвутся вражеские снаряды. Немцы располагали свою артиллерию очень смело: как можно ближе к русским позициям, и, хотя автор письма неоднократно просил своих артиллеристов отвечать, они редко выполняли его просьбы. Атаки русских солдат «всегда-всегда» проводятся без артиллерийской подготовки, поэтому солдаты очень неохотно поднимаются в атаку.

Русский солдат, после длительного пребывания в сложной напряженной обстановке часто выглядит не лучшим образом, но он обладает необычайной способностью быстро восстанавливаться. 13 сентября видели, как несколько солдат III корпуса прибывали в окопы на Двинском плацдарме. Они двигались поодиночке или небольшими группами на большом расстоянии друг от друга. Если бы поблизости была немецкая кавалерия, она без всяких усилий могла бы захватить сотни пленных. При этом офицеры даже не пытались как-то организовать эту массу людей. В то же время солдаты 289-го полка того же корпуса, которым ночью накануне позволили несколько часов отдохнуть, выглядели вполне боеспособной частью. Я спросил Одишелидзе, считает ли он, что моральное состояние русского солдата так и будет постоянно ухудшаться под воздействием отступления. Он ответил: «Нет, он лишь немного превосходит животное, не имеющее нервов, поэтому очень скоро солдат обо всем забывает». В качестве довольно меткого описания русского солдата можно привести высказывание начальника 3-й стрелковой дивизии генерала Новицкого, умелого командира, который заявил: «Пока все идет нормально, это прекрасный солдат, когда марши проходят по графику, а он знает, где его офицеры, и слышит, что его поддерживает артиллерия, то есть во время успешной атаки или находясь в траншее в обороне. Но если случается непредвиденное, как это обычно бывает в войне с немцами, все сразу становится по-другому».

В сентябре и октябре я провел несколько дней в Ставке и в штабах: Северного фронта – в Пскове и Западного фронта – в Минске.

После обеда в Ставке я решился спросить императора предоставить мне как представителю союзной державы права доступа к той информации, которую я затребую. Он сразу же согласился с этим, и теперь, когда у меня есть такой допуск, дела пойдут намного легче.

В Пскове я впервые встретился с генералом Рузским. В то время Николаю Владимировичу Рузскому было 61 год. Он был на три с половиной года старше Алексеева и Эверта. Он начинал службу в гвардейском пехотном полку, и большая часть ее прошла в войсках, на командных должностях. Как и Алексеев с Эвертом, Рузский участвовал в кампаниях 1877 и 1904–1905 гг., как и Эверт с Поливановым, он получил ранение во время Русско-турецкой войны. После начала Великой войны он блестяще командовал войсками 3-й армии, а в сентябре 1914 г. сменил генерала Жилинского на должности командующего Северо-Западным фронтом. Подчиненные боготворили его. Они говорили, что, испытывая чувство ревности по отношению к генералу, они всячески задерживали отправку достаточных подкреплений на Северный фронт! Считалось, что Рузский обладает ясным мышлением, быстро схватывает проблему. Он умел организовывать работу других, поэтому у него самого всегда оставалось достаточно времени. Он был близким другом генерала Поливанова, который, в свою очередь, считал Рузского самым грамотным генералом в русской армии. К сожалению, у генерала было слабое здоровье.

Назначенный в начале сентября 1915 г. командовать Западным фронтом вместо Алексеева генерал Эверт был совершенной противоположностью Рузскому. Его семья была шведского происхождения, но генерал придерживался православной веры. Он был упорным службистом, и его манера общения не имела ничего общего со славянским очарованием Рузского. В Минске он всегда обедал с офицерами штаба Западного фронта ровно в полдень. Все присутствующие офицеры должны были быть в сборе до его прихода. Затем он прямой жесткой походкой входил в обеденный зал, а приглашенные встречали его вежливыми, почти церемониальными поклонами справа и слева. Знакомые офицеры жаловались, что генерал всегда предпочитал вникать в любые дела до самых мелких подробностей, что он имел привычку лично диктовать свои приказы. На должности командующего 4-й армией он проявил себя успешно, но не блестяще. В то время ему, как и генералу Алексееву, было 58 лет.

Генерал-квартирмейстером у Эверта был Павел Павлович Лебедев, очень приятный человек, с которым мы подружились.

Сегодня утром я привез в качестве подарка Лебедеву бутылку водки, и он попросил меня распить ее вместе с ним, Самойло (мой старый друг и его помощник) и еще одним офицером на его квартире, чтобы отметить оказию. Разговор зашел о доле того бремени, что несет каждый из союзников, и тут маленький Лебедев, который является самым пламенным патриотом, закусил удила. По его словам, история накажет презрением Англию и Францию, которые месяц за месяцем на Западном фронте «сидят тихо, как кролики», предпочитая взвалить всю тяжесть войны на одну Россию. Я, конечно, вступил с ним в спор, указав, что Россия была бы принуждена к заключению мира весной 1915 г., если бы не было Англии, так как порты Архангельск и даже Владивосток были бы блокированы противником. Я напомнил ему и то, что несмотря на то, что перед войной мы имели лишь очень маленькую армию, сейчас у нас в строю почти столько же штыков, сколько имеет на фронте Россия, население которой составляет 180 млн по сравнению с нашими 45 млн. Что касается Франции, тут я напомнил слова Делькассе, что для того, чтобы сравняться с усилиями, которые затрачивает в этой войне Франция, России пришлось бы поставить под ружье 17 млн солдат.

В ответ Лебедев заявил, что он не хотел бы приводить сравнения, что армия той или иной страны успела сделать, но вынужден посетовать, что Англия не понимает, что в данной войне решается вопрос о самом ее существовании. Несомненно, Англия делает много, однако она не делает всего, что может. В отличие от России. Россия сражается, не жалея ничего. Ничего не может быть ценнее для страны, чем жизни ее сыновей, но и ими она без сожаления жертвует. Англия же дает деньги, но не желает отдавать солдат. Количество солдат, которых Россия с удовольствием выставила бы в этой войне, ограничивается возможностями страны вооружить и экипировать их, которые, как я должен понимать, ограниченны. Англия, если бы это была обычная война, зарабатывала бы на ней. Из всех союзников России было бы проще всего заключить сепаратный мир. Она могла бы в таком случае потерять Польшу, но Польша ничего для нее не значит. Она могла бы быть поставлена перед необходимостью выплачивать контрибуцию, но через 20 лет снова была бы сильна. В то же время если Англия позволит Германии победить, то через 20 лет немецкий флот станет втрое сильнее британского. Потом Лебедев повторил: «Мы как будто играем в игру. Мы все отдаем. Думаете, нам легко наблюдать за этими бесконечными колоннами беженцев, что спасаются от немецкого наступления? Мы понимаем, что еще до наступления зимы все эти дети, собранные на телегах, умрут».

Что я мог сказать в ответ на все это – я, кто знал, что многое из того, что он сказал мне, было чистой правдой? Я сказал что мог. Я только надеюсь, что не наговорил так же много глупостей, как один из наших политических деятелей, поскольку моя аудитория была гораздо более разборчивой!