В конце февраля 1917 года Дж. Н. Уилкерсон подстроил попытку ограбления магазина Фрэнка Джонса. В дальнейшем это приведет к развенчанию мошенника – но это случится много позже.

До 1917 года Уилкерсон не жил в Виллиске постоянно. Занимаясь делом об убийстве Муров и проводя другие расследования, он, приезжая в городок на поезде, временами проводил в нем по нескольку дней, но потом уезжал. Бывая в Виллиске, он останавливался у женщины, с которой у него была любовная связь. Летом 1915 года молодая школьная учительница по имени Нелли Байерс была изнасилована и убита в центральной части штата Канзас. Установить, кто именно совершил это преступление, оказалось несложно. Злодеяние произошло в пустынном месте, но при этом неподалеку от дома одного фермера. А в этом доме гостил мужчина, который уже отсидел срок в тюрьме и не раз совершал насильственные действия в отношении женщин. Хотя там же проживали и другие люди, подозреваемый признался, что в день, когда была изнасилована и убита Нелли Байерс, он находился в доме один. К тому же было хорошо известно, что Нелли Байерс его боялась и избегала. Более того, подозреваемый, Арчибальд Свит, признался, что находился в каких-нибудь 200 ярдах от места, где было совершено преступление, но заявил, что ничего не видел и не слышал. Следы мужских ботинок, обнаруженные на месте преступления, были того же размера, что и обувь Свита.

Окружной прокурор, однако, понимал, что для того, чтобы осудить подозреваемого, требовались более надежные улики и доказательства. Он связался с агентством Бернса, и оттуда для расследования этого дела прислали Дж. Н. Уилкерсона.

Тот, пробыв на месте всего несколько часов, осведомился, назначена ли за успешное раскрытие преступления награда. Ему ответили отрицательно и объяснили, что подозреваемый уже находится под арестом, так что выплачивать награду, по сути, не за что.

Уилкерсон поинтересовался: а что, если подозреваемый ни при чем? Если выяснится, что он ни в чем не виноват и его отпустят на свободу – в этом случае вознаграждение будет? Затем, проведя трехчасовой допрос Арчибальда Свита, Уилкерсон заявил, что тот не имеет к преступлению никакого отношения и что Нелли Байерс изнасиловал и убил другой человек. Затем он предложил написать письмо губернатору и спросить, можно ли рассчитывать на вознаграждение, если удастся найти настоящего преступника.

В последующие несколько недель стало ясно, что Уилкерсон, услуги которого оплачивал округ, на самом деле давно уже действовал заодно с Арчибальдом Свитом. В некоторых случаях он щедро предлагал прокурору округа, в котором проводил расследование, поделить награду – если, конечно, ему удастся ее выторговать.

Через несколько недель окружной прокурор отказался от услуг агентства Бернса. Однако Уилкерсон продолжал давать интервью репортерам местных газет, настаивая на невиновности Свита и заявляя, что местный прокурор сделал из него козла отпущения. В итоге прокурор добился того, что Свита осудили за убийство, и при этом отказался заплатить агентству Бернса за услуги Уилкерсона.

В 1917 году, в то самое время, когда деятельность Уилкерсона в Виллиске начала затухать, Арчибальд Свит дал письменные показания под присягой о том, что Уилкерсон предложил ему поработать вместе, чтобы подставить невиновного. Когда Фрэнк Джонс и его сторонники наконец заставили Уилкерсона отказаться от своих намерений засудить Джонса-старшего, эти показания (а также улики, относящиеся к делу об изнасиловании и убийстве Нелли Байерс) стали для них серьезным оружием в борьбе с негодяем.

Фрэнк Джонс прожил в округе Монтгомери всю свою жизнь и в конце концов победил на выборах в законодательное собрание штата Айова – во многом благодаря голосам, отданным за него жителями Виллиски и прилегающих территорий.

Свою борьбу против клеветнических обвинений и тех, кто их стряпал, Фрэнк Джонс начал после того, как в июне 1916 году проиграл первичные выборы. Вокруг него сплотились местные бизнесмены. Джонс также нанял частного детектива. Тот, выдав себя за газетного репортера, проник в ближайшее окружение Уилкерсона. К февралю 1917 года у Джонса в сейфе скопилась целая кипа данных под присягой письменных показаний по делу об убийстве Нелли Байерс, а также другой информации, убийственной для Дж. Н. Уилкерсона. Уилкерсон, почти наверняка выкравший важные материалы из офиса окружного прокурора, нанял взломщика, который должен был проникнуть в магазин Джонса и, вскрыв сейф, похитить хранившиеся там бумаги. Это была настоящая спецоперация: Уилкерсон нанимал исполнителей не лично, а через посредников. Он также позаботился о том, чтобы в момент преступления находиться далеко от Виллиски и ее окрестностей, тем самым обеспечив себе надежное алиби. Он также отдал исполнителям ключи от машины, на которой они должны были скрыться, а сам к этой машине даже не подходил – словом, сделал все возможное, чтобы остаться в стороне.

Между тем агент Фрэнка Джонса сумел стать одним из доверенных лиц Уилкерсона и активным участником заговора. Поэтому, когда взломщики в предрассветной мгле, поеживаясь от февральского холода, появились около магазина Джонса, внутри их уже ждали вооруженные ружьями хозяин и Хэнк Хортон. Хортон выстрелил, но промахнулся, и взломщикам удалось скрыться, но ненадолго: кроме внедренного шпиона, в стане Уилкерсона были и другие люди, работавшие на Джонса. В итоге Уилкерсону пришлось признаться, что это он организовал попытку проникновения в магазин. Однако он пояснил, что просто хотел добыть доказательства, уличающие Джонса в убийстве.

Тем временем у агентства Бернса возникли серьезные проблемы. В начале 1917 года самого Джеймса Бернса обвинили в организации незаконной слежки. В результате во время судебного процесса, который проходил во Флориде, судья заявил, что агентство Бернса «представляет опасность для общества». Уильям Мэнсфилд подал против Уилкерсона иск в связи с незаконным арестом и жестоким обращением и отсудил у него 2500 долларов. Журналиста Джека Бойла, партнера Уилкерсона по шантажистской затее, в январе 1917 года арестовали в Канзас-Сити за хранение наркотиков, что навсегда вывело его за рамки нашей истории.

Когда в конце февраля 1917 года штат Айова и округ Монтгомери вторично собрали Большое жюри по делу об убийстве в Виллиске, подготовленному к рассмотрению Уилкерсоном, ситуация существенно изменилась. Прежде всего на этот раз у жюри был доступ ко всем собранным Уилкерсоном материалам, из которых становилось ясно, каких свидетелей он собирался привлечь для доказательства вины Джонса и что именно они должны были сказать. Во-вторых, офис генерального прокурора штата Айова нанял целую команду действительно квалифицированных детективов.

Уже через несколько дней после начала слушаний члены Большого жюри начали замечать, что свидетели один за другим говорят совсем не то, что было обещано в предварительных записках к делу, подготовленных Уилкерсоном. В одних случаях они частично меняли показания, якобы данные Уилкерсону, в других полностью от них отказывались и заявляли совершенно другое. Человек, который, по словам Уилкерсона, якобы видел в ночь убийства рядом с домом Муров Альберта Джонса и еще двух мужчин, прибыв в Айову из Монтаны, заявил, что на самом деле ничего такого не видел и не говорил. В подавляющем большинстве других случаев все было примерно так же. В результате никто из свидетелей не дал тех показаний, которые, если верить Уилкерсону, должен был дать.

Свидетелей Уилкерсона можно разделить на две группы. Первые – примерно 70 процентов – были вполне надежными, но не могли сказать ничего, что свидетельствовало бы о виновности Джонса. Во вторую группу вошли свидетели, чьи показания в самом деле могли уличить Джонса, но они были крайне ненадежными, не заслуживающими доверия людьми с репутацией отъявленных лжецов. Поэтому их утверждения, что они якобы своими глазами видели и собственными ушами слышали, как Джонс и его соучастники планировали и даже совершали убийство, трудно было воспринимать всерьез. При этом все они, за исключением одного, некоего Уоррена Ноэля, ранее не говорили ничего подобного никому, кроме Дж. Н. Уилкерсона.

Когда квалифицированные следователи из офиса генерального прокурора штата Айова проверили все эти показания, оказалось, что доверять им нельзя: в критически важные моменты практически все свидетели отсутствовали там, где находились согласно их заявлениям.

В результате Большое жюри переключилось на изучение вопроса о том, как же проводилось расследование. Дж. Н. Уилкерсон был вызван в качестве свидетеля, и его попросили объяснить расхождения между тем, о чем говорилось в подготовленных им материалах, и реальными показаниями свидетелей. Отвечать на вопросы Уилкерсон отказался и был отправлен в тюремную камеру на 24 часа за неуважение к суду. Целая толпа сторонников детектива затопила улицы города, требуя его освобождения, но ему пришлось отбыть наказание полностью.

В своем докладе Большое жюри подвергло Уилкерсона жесточайшей критике и опровергло все его домыслы. Уилкерсон был сильно уязвлен этим, но в городке все еще оставалось большое количество его почитателей. Он выставил округу счет за проделанную им работу на 595 долларов 29 центов. Состоялось еще одно публичное собрание, на котором весьма эмоционально обсуждался вопрос, платить Уилкерсону эти деньги или не платить. В конечном счете требуемую сумму ему выплатили. Детективное агентство Бернса уволило Уилкерсона – вероятно, это произошло в апреле 1917 года. Но и это его не смутило. Он остался в городе и продолжал организовывать митинги и собрания.

Затем законодательное собрание штата Айова приняло так называемый законопроект Томпсона, в котором прямо говорилось, что Уилкерсону в дальнейшем запрещается заниматься расследованием преступлений. Уилкерсон с группой своих сторонников поехал в Де-Мойн, встретился с губернатором Уильямом Л. Хардингом и попросил его не подписывать этот документ, который, по его словам, был направлен против него, Уилкерсона, и ограничивал его свободу. Тем не менее 26 апреля 1917 года Хардинг поставил под законопроектом свою подпись, сделав его тем самым законом штата.

Примерно в это же время в России был убит Распутин. Однако остановить Дж. Н. Уилкерсона была куда труднее, чем Распутина. Даже преследуемый неудачами, находясь под чудовищным давлением, он решился нанести удар. Во время суда над ним по обвинению в организации кражи со взломом Уилкерсон собрал в зале целую толпу своих приятелей и сторонников, которые всячески поддерживали его и осмеивали выступления противоположной стороны – в точности так же, как это было во время рассмотрения иска по поводу клеветы, который подал против него Фрэнк Джонс. Уилкерсон обвинил генпрокурора штата в краже его бумаг, связанных с расследованием, которым он занимался на протяжении многих лет. Он назвал прокурора штата Хораса Хавнера продажным крючкотвором и принялся публично насмехаться над ним.

Скажем прямо, если вы мошенник, с прокурором штата лучше не враждовать. Я бы этого, во всяком случае, не рекомендовал. Но Уилкерсон превратился в серьезную проблему. Теоретически ему было запрещено проводить собрания и митинги в Айове, но он стал организовывать их по другую сторону границы, в Небраске. Как-то раз он даже арендовал целый поезд, чтобы доставить туда участников митинга с запада Айовы. Активисты, продавая билеты, говорили, что речь идет просто об экскурсии. В соседнем штате Уилкерсон тоже собирал толпы людей. Но жители Небраски, с удовольствием участвуя в массовых мероприятиях, денег на поддержку Уилкерсона и его расследования не давали. Поэтому вскоре он снова перенес свою публичную деятельность в Айову. Закон Томпсона, ограничивавший проведение массовых мероприятий, был неконституционным, его исполнения нельзя было требовать в принудительном порядке, так что он его попросту игнорировал.

В конце концов Уилкерсону удалось убедить значительную часть населения региона – пожалуй, более половины местных жителей, – что местные власти задались целью любой ценой добиться оправдания Фрэнка Джонса. Он не только не прекратил свою публичную деятельность, но, наоборот, еще больше ее активизировал. Его сторонники объединились в организацию под названием «Гражданский комитет по расследованию», известную также как Ассоциация защиты округа Монтгомери. Ее участники платили членские взносы, у ассоциации были свои руководители и проекты, которыми она собиралась заниматься. Имелась даже клятва для новообращенных. Я, вступающий в организацию, торжественно обещаю не выдавать ее секретов и делать все, что в моих силах, помогая ей отстаивать закон и справедливость. Обещаю защищать организацию и ее членов от несправедливостей любого рода. Уилкерсону уже не надо было заботиться о том, чтобы заранее арендовать зал для проведения того или иного мероприятия или вовремя распространить листовки, – этим теперь занималась его группа поддержки. Ее представители собирали взносы и снабжали Уилкерсона деньгами, а также следили за тем, сколько средств удалось добыть в ходе той или иной конкретной акции. У Уилкерсона имелся список из 100 вопросов, которые он хотел задать Фрэнку Джонсу, и этот список регулярно обсуждался на митингах. Члены «Гражданского комитета по расследованию» издали его в виде сборника и продавали во время собраний. Выручка при этом шла в карман Уилкерсону. Он больше не нуждался ни в агентстве Бернса, ни в финансовой поддержке округа. Перестал он и мечтать о том, чтобы содрать отступные с Фрэнка Джонса, поскольку катался как сыр в масле.

А генеральный прокурор штата Айова тем временем готовился оказать ему неоценимую услугу. Хорас Хавнер взял под личный контроль ход заседаний Большого жюри в 1917 году (имеется в виду второе Большое жюри). Его очень заинтересовало само преступление, из-за которого оно и было собрано. Он знал, что обвинение Уилкерсона похоже на карточный домик. Прокурор задавался вопросом: если за убийством стояли не Джонс и Мэнсфилд, то кто же его совершил?

И тут на сцену выходит преподобный Келли.

Если мы назовем его жалким неудачником, это будет все равно что не сказать ничего. Преподобный Л. Дж. Дж. Келли, или попросту Лин Келли, был маленьким тщедушным человечком. Он был очень слаб и физически, и умственно, и духовно. Но главной его слабостью было отсутствие воли, энергии и решимости. Почти все люди имеют как слабые, так и сильные стороны. Но преподобный Келли был слаб абсолютно во всем. Его нельзя было назвать действительно глупым, но его ум был настолько неорганизован, что он вел себя глупейшим образом. Келли был женат на грубой, неотесанной женщине, которая благодаря своему росту возвышалась над ним, как башня, и открыто презирала мужа. Время от времени преподобного заставали за попытками подглядывать в окна соседей. Рассерженный муж соседки в таких случаях подолгу гонял преподобного, который испуганно улепетывал от него, опасаясь расправы. Когда преподобный Келли волновался, речь его становилась настолько бессвязной, что было попросту невозможно понять, что он говорит. Если прочесть его письма, часть которых была опубликована и благодаря этому сохранилась до наших дней, то можно увидеть, что, начиная фразу, он к середине ее уже успевал забыть, о чем, собственно, хотел написать и какую мысль выразить.

Преподобный Келли накануне убийства в Виллиске присутствовал на церковной службе, посвященной Дню защиты детей, – той самой, которая была организована Сарой Мур и которую за несколько часов до своей смерти посетили сестры Стиллинджер. Он не был священником, но хотел им стать, хотя религия не являлась его призванием. Просто, дожив до сорока лет и не преуспев ни в одной профессии, он решил попробовать себя в новом деле. Хотя в те времена слово «интерн» не употреблялось так широко, как в наше время, именно оно, на мой взгляд, отражает тот путь, по которому преподобный Келли пытался попасть в лоно церкви. Он не раз принимал участие в семинарах в Омахе и провел много времени, посещая пресвитерианские церкви региона, чтобы научиться читать проповеди. При этом он частенько брал у людей взаймы, а потом начинал бегать от своих кредиторов. Уже после убийства в Виллиске, но еще до того, как он получил тюремный срок за свои проделки, преподобного Келли выгнали из богословской школы, а Ассоциация пресвитерианских церквей Южной Дакоты подвергла его публичному осуждению.

В ночь убийства Келли находился в квартале от дома, где оно произошло. Он ночевал в доме местного священника, который пригласил его на службу в честь Дня защиты детей. Келли также крайне заинтересовался убийством семьи Муров, причем до такой степени, что оно стало для него своеобразной идеей фикс. Он заявил священнику, что имеет опыт в расследовании преступлений, и попросил его помочь проникнуть в дом Муров. Выдавая себя за частного детектива, прошедшего подготовку и имеющего опыт работы в Англии, а затем переехавшего в Соединенные Штаты, Келли буквально забросал письмами губернатора штата Айова и других официальных лиц, так или иначе связанных с расследованием, в которых излагал свои версии преступления. Он попытался войти в контакт с обоими детективами, действительно занимавшимися этим делом, – С. В. Тоби из агентства Бернса и Томасом О’Лири из агентства Кирка. Тоби в ответном письме без обиняков послал Келли ко всем чертям. О’Лири же, заподозрив, что Келли может быть связан с преступлением, решил поощрить его и послушать, что он скажет. В итоге они встретились в вестибюле местного отеля, и преподобный Келли с такой страстью принялся излагать свою теорию, что О’Лири пришлось вызвать охранника, и тот попросил назойливого недотепу удалиться.

В декабре 1913 года преподобный Келли, который теперь уже пробовал себя как писатель, дал в газеты объявление о том, что подыскивает секретаря. Денег на то, чтобы платить секретарю зарплату, у Келли не было – он просто действовал, исходя из собственных фантазий, как и в то время, когда пытался стать священником или детективом. На его объявление откликнулась 16-летняя девушка, и Келли написал ей, что, если вакансия ее заинтересовала, она должна знать: иногда ей придется позировать ему обнаженной. В нескольких абзацах он объяснил претендентке, что позировать нужно будет в местах, где, кроме них, никого не будет, и крайне важно держать все это в секрете. А затем поинтересовался, как девушка ко всему этому относится.

Девушка отнеслась к этому крайне негативно – настолько, что поначалу собиралась обратиться в полицию. Затем она решила поговорить со своим священником, и он опять-таки посоветовал ей обратиться в правоохранительные органы. В итоге полицейские вошли в контакт с почтовой службой, и та начала расследование в связи с попыткой преподобного Келли использовать почтовые каналы для совращения несовершеннолетней. В начале 1914 года преподобного Келли арестовали и на несколько месяцев поместили в заведение для лиц с психическими отклонениями, расположенное в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия. Во время своего пребывания там он поразил сотрудников этого специфического учреждения – не тем, что был более сумасшедшим, чем другие их подопечные, но тем, что вызывал у обслуживающего персонала большее раздражение, чем кто-либо другой. Он то напыщенным тоном произносил какие-то дурацкие проповеди, то пытался покончить с собой, то просил его убить, то приставал к другим пациентам и без конца говорил об убийстве в Виллиске. Как сообщил один из его соседей по палате, Келли заявил, что преступление совершил именно он. Узнав об этом, представители администрации лечебного учреждения связались с властями Виллиски.

Насколько мне известно, до своего ареста Келли никому не говорил, что убийство в Виллиске – дело его рук, хотя многочисленные источники утверждают, что он делал подобные заявления и раньше. Как я уже отмечал, Келли, нервничая, начинал говорить настолько неразборчиво, что понять его было попросту невозможно. Он много раз упоминал, что его подозревали в совершении этого преступления. Кому-то, однако, показалось, будто он признался, что убил всех, кто находился в доме Муров. В общем, один бог знает, что Келли мог наплести.

Шериф Джексон и окружной прокурор допросили Келли вскоре после убийства – и оба пришли к выводу, что он к нему не имеет никакого отношения. Однако они не поленились съездить в Вашингтон, чтобы побеседовать с ним еще раз. Келли, собрав всю волю в кулак, настаивал на том, что никого не убивал и ни в каких убийствах не признавался. В целом его показания совпали с тем, что он говорил раньше. Шериф и прокурор снова решили, что Келли ни при чем. Что же до сотрудников психиатрического заведения, в котором он находился, то они сочли Келли не представляющим опасности для общества и в конце концов выпустили его на свободу. Таким образом, он так и не предстал перед судом за то, что отправил 16-летней девушке письмо непристойного содержания.

Этот эпизод, однако, имел два серьезных последствия. Во-первых, пресса, узнав о поездке шерифа и прокурора в Вашингтон, насторожилась. Во-вторых, Келли снова начал забрасывать власти Айовы письмами, в которых излагал собственные версии преступления в Виллиске. В них Келли упоминал и о том, что теперь сам является подозреваемым – из-за его работы по делу в качестве детектива, – а также намекал, что уже почти добрался до истины и настоящие преступники занервничали и пытаются его подставить.

Как уже было сказано, генеральный прокурор штата Айова Хорас Хавнер проявлял большой интерес к делу. В мае 1917 года он добился нового созыва Большого жюри округа Монтгомери – в том самом составе, в котором оно за месяц до этого не смогло никому предъявить обвинение. Вторично рассмотрев дело в течение четырех дней, присяжные обвинили преподобного Келли в убийстве Лины Стиллинджер. Разумеется, логично было бы предположить, что тот, кто убил Лину Стиллинджер, расправился и с остальными обитателями дома. Однако Келли обвинили только в убийстве Лины. Это было сделано не случайно. Если бы Келли тогда оправдали, ему впоследствии можно было бы предъявить обвинение в убийстве других обитателей дома Муров. Другими словами, здесь имела место предосторожность с целью исключить двойную ответственность за одно и то же преступление.

Предполагалось, что решение Большого жюри будет конфиденциальным, но у Дж. Н. Уилкерсона был свой человек среди присяжных, поэтому он узнал, что Келли готовятся предъявить обвинение. Уилкерсон разыскал Келли и сообщил ему, что его хотят обвинить в массовом убийстве. При этом Уилкерсону удалось убедить Келли вернуться в Айову, предстать перед окружным прокурором и потребовать немедленного проведения судебного процесса.

Эта история настолько невероятна, что в нее непросто поверить, но вот деталь, которая может в этом помочь. Когда Уилкерсон узнал, что Келли находится в Сент-Луисе, он заманил его в небольшой городок в Иллинойсе – якобы для того, чтобы Келли было труднее внезапно арестовать. Через пару дней, снова оказавшись в Сент-Луисе, Уилкерсон собрал жалкие пожитки Келли и отправил их по почте в Канзас-Сити, но при этом поставил на квитанции подпись «Ф. Ф. Джонс» – Фрэнк Фернандо Джонс.

Почему он так поступил?

Уилкерсон хотел создать впечатление, будто судебный процесс над преподобным Келли организовал Фрэнк Джонс. Он собирался заявить, что Джонс, действуя заодно с прокурором, завладел имуществом Келли в Сент-Луисе, – хотя в действительности это сделал он, Уилкерсон. Провернув трюк с пожитками, Уилкерсон отвез Келли в Чикаго и за свой счет поселил его на пару дней в хорошем отеле. Там же Келли встретился с адвокатами. А затем отправился обратно в Айову. Прибыв в Ред-Оук 14 мая 1917 года, Келли явился к окружному прокурору, для которого его визит стал полной неожиданностью, поскольку, повторяю, решение в отношении Келли было вынесено Большим жюри сугубо конфиденциально. Предполагалось, что Келли даже не знает, что против него ведется расследование.

После ареста Келли поместили в тюрьму в Логане, штат Айова, в 92 милях к северо-западу от Виллиски. Там он должен был ожидать начала судебного процесса. Все лето его допрашивали. Наконец 30 августа, в 5.00 он признал свою вину, что было зафиксировано в протоколе. Келли, в частности, заявил, что в ночь убийства ему не спалось и он решил прогуляться. Идя по улице, он заметил в одном из домов свет. Заглянув в окно, Келли увидел двух девочек (это были Лина и Айна Стиллинджер), которые явно собирались лечь спать. И тут он якобы услышал голос Всевышнего, который приказал Келли сделать так, чтобы девочки предстали перед ним. Далее последовал приказ расправиться с детьми. Находясь в состоянии транса, Келли вошел во двор дома Муров и взял в угольном сарае топор. Затем он проник в дом через кухонную дверь и стал убивать всех подряд. По словам Келли, он оставался в доме до рассвета, а затем ушел через главный вход и покинул город.

Келли отказался от своего признания сразу же после того, как хорошо выспался и ему был назначен адвокат. Его показания противоречили описанию места преступления, и весь остаток жизни он отрицал свою причастность к убийству в Виллиске, но… его письменное признание существует, и с этим ничего нельзя поделать.

Один из адвокатов Келли в качестве аргумента в пользу его невиновности рассказал, как однажды его подзащитный заявил, что потопил «Лузитанию». Одна из загадок убийства в доме Муров состоит в следующем: лестница, ведущая на второй этаж, скрипела так громко, что просто невозможно понять, как убийца сумел подняться по ней на второй этаж, к детям, не разбудив родителей. Я разъясню это обстоятельство позднее. Но замечу, что, согласно показаниям Келли, прежде чем расправиться с родителями, он дважды поднимался наверх бегом. Если верить его признаниям, он сначала забрался наверх и убил мальчиков, затем спустился и убил девочек, а уж потом, еще раз поднявшись на второй этаж по лестнице, покончил с родителями.

Уликами против Келли были:

1) его собственное признание;

2) тот факт, что в ночь убийства он определенно находился в Виллиске;

3) заявления некоторых местных жителей о том, что он говорил об убийстве еще до того, как о нем стало известно всем;

4) утверждения, что он якобы сдавал в прачечную запачканную кровью рубашку;

5) очевидная истина, состоявшая в том, что на протяжении всей своей жизни Келли имел крайне мало возможностей удовлетворить свои сексуальные желания.

Кроме того, Келли был левшой, а некоторые следователи считали, что и у убийцы была лучше развита именно левая рука (так оно на самом деле и было).

В день убийства Келли посетил Виллиску впервые в жизни. В то время он проживал в городке под названием Македония, расположенном в 40 милях северо-западнее. Ночь после воскресной службы, как уже говорилось, он провел в доме местного священника. На следующее утро, в 5:19, он сел в поезд, идущий обратно в Македонию. Примечательно, что пожилая пара, ехавшая вместе с ним в поезде, а также один из жителей Македонии впоследствии действительно указывали, что Келли говорил с ними об убийстве еще до того, как были обнаружены тела жертв.

Однако все это всплыло уже через несколько лет после убийства. Келли, кстати, приехал в Виллиску, не имея запасной одежды. Когда в 5:19 утра в понедельник он садился в поезд, все вещи на нем были чистыми, без каких-либо признаков пятен крови. Жена священника, в доме которого он провел ночь, засвидетельствовала, что, судя по состоянию его постели, он действительно в ней спал, и ничто не указывало на то, что он куда-нибудь отлучался. От Виллиски до Македонии две остановки по железной дороге. Пару недель спустя Келли вновь ехал тем же маршрутом. Так что через пять лет трудно быть уверенным в том, что подозрительные разговоры он вел не во время второй поездки, а непосредственно после убийства.

Через несколько недель после убийства Келли заявил, что утром в понедельник видел подозрительного человека, садившегося с ним в один поезд. Другие пассажиры показали, что действительно видели Келли – но не мужчину, которого он довольно подробно описал. Келли также утверждал, что видел того же человека во время церковной службы в воскресенье вечером. Однако на него наверняка должны были бы обратить внимание и другие прихожане – но никто не мог припомнить, чтобы в церкви присутствовал кто-то незнакомый. Келли удалось, выдав себя за частного детектива, побывать в доме, то есть на месте преступления, – он, как и десятки других его «коллег», прошелся по комнатам.

Реальные факты ясно указывают на то, что Келли был просто недотепой, извращенцем и мелким преступником. Он не имел никакой профессии, был слишком слаб физически для какого-либо ручного труда и чересчур глуп и психологически неустойчив, чтобы работать клерком в конторе или продавцом в магазине. Другими словами, он попросту не мог зарабатывать деньги обычными способами. Он бегал от долгов, поскольку был не в состоянии добыть средства, чтобы расплатиться. Но тем, кто занимался расследованием убийства в Виллиске, такой ни на что не годный подозреваемый был не нужен – они искали настоящего убийцу, достигшего высокого мастерства в своем кровавом ремесле. Тем не менее Келли привезли обратно в Ред-Оук, обвинили в убийстве, вынудили во всем признаться и судили.

Суд над преподобным Келли начался 4 сентября 1917 года. Со сторон обвинения и защиты должны были выступать по четыре юриста. По этому поводу одна из местных газет написала, что это «будет самая яростная юридическая битва, когда-либо происходившая на Среднем Западе». В первый день процесса генеральный прокурор штата Айова Хорас Хавнер был арестован прямо в зале суда. Одна из привлеченных Уилкерсоном свидетельниц, некая Элис Уиллард, была проституткой. По ее собственным словам, из кустов, где она проводила время с неким коммивояжером, она видела и слышала, как Фрэнк Джонс разговаривал с одним из своих сообщников. Во время мартовского заседания Большого жюри Хавнер подверг Элис Уиллард весьма жесткому допросу. Вероятно, по этой причине теперь она показала, что после заседания с участием присяжных Хавнер якобы встретился с ней в отеле и пригрозил обвинить ее в лжесвидетельстве, если она повторит свои показания под присягой. Это было квалифицировано как давление на свидетеля и повлекло арест Хавнера. Тот призвал на помощь свидетеля и вскоре, опровергнув предъявленное ему обвинение, вернулся в зал суда, где проходил процесс над преподобным Келли.

Суд продолжался три недели, и 26 сентября дело было передано присяжным для вынесения окончательного вердикта. Сторонники Уилкерсона постоянно мешали проведению процесса, который из-за этого неоднократно приходилось прерывать. Они толпились вокруг преподобного Келли, хлопали его по спине, жали ему руку, давая понять, что не верят в его виновность. В результате в зал суда пришлось направить дополнительно еще двух судебных приставов, но даже после этого полностью восстановить порядок не удалось.

Жюри вынесло вердикт о безусловной невиновности преподобного Келли 11 голосами против одного. Этот единственный присяжный настаивал, что Келли следует признать невиновным по причине его невменяемости. Остальные одиннадцать в невиновности подсудимого не усомнились. Судья предложил им еще раз обдумать свое решение. Два дня спустя, после того как жюри проголосовало еще 21 (!) раз – причем с тем же результатом, – судья объявил, что присяжные не пришли к единому мнению.

Хотя это казалось совершенно нецелесообразным, Хавнер потребовал, чтобы штат провел еще одно судебное разбирательство. Правда, прежде ему пришлось решить собственные юридические проблемы, а именно разобраться с обвинением в давлении на свидетельницу Элис Уиллард. Заседание по этому делу получилось очень странным. Келли стал дожидаться второго процесса, который на этот раз должен был состояться в Логане, штат Айова. Что же касается Хавнера, то дело против генерального прокурора штата Айова рассматривалось в суде округа Монтгомери, и сторону обвинения представлял окружной прокурор, вместе с которым Хавнер ранее выступал против преподобного Келли. Через несколько часов опроса свидетелей судья закрыл дело.

Теперь суды шли один за другим. Примерно в это же время в соседнем округе собралось Большое жюри, чтобы рассмотреть выдвинутые против Уилкерсона обвинения в организации кражи со взломом в магазине Джонса. Уилкерсон признал, что действительно поспособствовал подготовке этого преступления, но при этом подчеркнул, что считал это вполне законной попыткой добыть улики и доказательства, необходимые для расследования убийства Муров. Это была явная ложь: во-первых, Уилкерсон не мог точно знать, что в сейфе Джонса действительно находятся искомые улики, и в любом случае красть на этом основании сейф или взламывать его – незаконно. К тому же Уилкерсон предпринял меры, чтобы замести следы, а следовательно, отчетливо представлял, что он и его подручные совершают преступление. Но тем не менее слова Уилкерсона сыграли роль некой дымовой завесы. Сразу в нескольких соседних округах соратники Уилкерсона подготовились к тому, чтобы все же выкрасть содержимое сейфа Джонса. Поскольку половина населения округа Монтгомери считала Уилкерсона рыцарем в сияющих доспехах, органы юстиции пытались перенести процесс над ним в соседний округ. Однако там прекрасно знали о ситуации, сложившейся в Монтгомери, рассматривали эти попытки как стремление закопать свой мусор на чужой территории и потому предъявлять обвинения Уилкерсону наотрез отказались.

Очередной суд над преподобным Келли начался 12 ноября 1917 года. На сей раз толпы в зале не было – и это притом что в прошлый раз желающие присутствовать на процессе выстраивались в очередь с пяти утра. Теперь же многие скамьи в зале пустовали. А 24 ноября Келли был оправдан первым же голосованием жюри присяжных.

Я вовсе не собираюсь утверждать, что те, кто представлял сторону обвинения в деле преподобного Келли, действовали предвзято, чтобы нейтрализовать давление на Фрэнка Джонса. Вероятнее всего, они были искренне уверены в справедливости своих действий. Но проводимое Уилкерсоном расследование стало настоящей проблемой для властей штата Айова и могло иметь серьезные политические последствия. Что касается населения Виллиски, то оно разделилось на тех, кто был за Уилкерсона, и тех, кто выступал против. Его сторонники ничего не покупали в магазинах, принадлежавших его противникам. Взрослые, поддерживавшие Джонса, не позволяли своим детям играть с детьми тех, кто стоял на позициях Уилкерсона. Раскол грозил перекинуться на религиозную сферу. Поскольку Джонс посещал методистскую церковь, большинство методистов выступали за него. В то же время Муры при жизни были пресвитерианцами, а настоятель местной пресвитерианской церкви находился в лагере сторонников Уилкерсона. Соответственно, таких же взглядов придерживалась и его паства. Хавнер и его союзники, организовавшие суд над преподобным Келли, рассчитывали, что, предъявив присяжным другого обвиняемого, помимо Джонса, смогут ослабить позиции Уилкерсона.

В итоге все получилось наоборот. В процессе над преподобным Келли Уилкерсон увидел для себя дополнительные возможности – и поспешил ими воспользоваться. Как в политической кампании, так и во время судебного процесса или какой-то дискуссии ошибочно давать противнику возможность отстаивать тезис, являющийся истиной. Отстаивать правду всегда легче, чем ложь. Суд над преподобным Келли, которого без большой натяжки можно было назвать слабоумным, позволил Уилкерсону говорить правильные вещи. Он называл Келли «бедным придурком», что, несомненно, соответствовало истине, и то и дело добавлял к этому, что Хавнер задался целью засадить его, Уилкерсона, в тюрьму – что, по большому счету, опять-таки было правдой.

Теперь, поселившись рядом с Виллиской, Уилкерсон какое-то время зарабатывал на заявлениях о намерении защитить Келли. Поскольку после первого процесса Келли можно было считать несправедливо осужденным, Уилкерсону перепадали деньги из специального фонда защиты таких граждан. Когда Келли оправдали, этот финансовый источник иссяк. И тогда Уилкерсон решил пойти в политику, а именно – начать борьбу за должность окружного прокурора.

К этому времени он уже успел стать самым известным человеком округа, успешно проведя не один десяток публичных митингов. Его фотографии то и дело появлялись на первых полосах местных газет. Его имя знали практически все местные жители, и хотя многие его ненавидели, примерно столько же души в нем не чаяли и считали героем. Если бы Уилкерсону удалось занять должность окружного прокурора, он бы, в конце концов, смог засудить Фрэнка Джонса за организацию убийства семьи Муров, но сначала ему нужно было получить лицензию на юридическую практику в штате Айова. В апреле 1918 года он подал соответствующее прошение, но Хавнер сразу же ему отказал. Уилкерсона просто исключили из списков претендентов на получение лицензии. Это, однако, еще ничего не значило: он умел организовывать общественные кампании, начал сбор подписей за включение его в список и вскоре добился своей цели.

Теперь Фрэнк Джонс вынужден был бороться за свою жизнь. Если бы Дж. Н. Уилкерсона избрали окружным прокурором, это стало бы для Джонса очень, очень серьезной проблемой. Однако это была бы уже следующая ступень противостояния. А пока началась общественная дискуссия о том, имелись ли основания номинировать Уилкерсона претендентом на высокий пост. Решить этот вопрос должен был комитет республиканской партии в округе Монтгомери, а если у Фрэнка Джонса еще и оставались друзья, то именно среди местных республиканцев.

Все это закончилось в конце июня 1918 года.

На месте убийства в Виллиске были сделаны фотографии, однако до наших дней, насколько мне известно, дошел только один снимок. Собственником этих фото был Уоррен Ноэль. Дж. Н. Уилкерсон, чтобы изучить фотографии, навестил Ноэля, и тот вскоре стал одним из наиболее активных его сторонников. Это был весьма эмоциональный молодой человек, женатый на молодой привлекательной женщине.

В конце лета 1917 года Уоррен Ноэль приобрел шикарный автомобиль, который, строго говоря, не мог себе позволить при своем уровне доходов. В сентябре 1917 года шериф округа занялся расследованием обвинений против Ноэля, который, как утверждалось, подписывал необеспеченные чеки. Раскручивая это дело, следователи выяснили, что Ноэля подозревают еще и в сокрытии части средств, собранных им для Уилкерсона. Другими словами, он воровал у Уилкерсона деньги еще до того, как тот сам успевал их украсть.

Осенью 1917 года Уилкерсон и его приближенные предъявили Ноэлю финансовые претензии. Не имея возможности расплатиться, тот продал свой автомобиль, заявил, что его угнали, и заполнил фальшивое требование о страховом возмещении. Страховая компании отказалась выплачивать деньги, но не нашла и достаточных оснований, чтобы привлечь Ноэля к ответственности.

Тридцать первого октября 1917 года Ноэль сел в поезд, следующий на восток, но несколько раз по разным причинам с него сходил. Он отправил жене письмо, в котором сообщил, что его захватила и удерживает в заложниках некая таинственная банда злоумышленников. На следующее утро после отъезда Ноэля нашли на платформе товарной станции в городке Альбиа, штат Айова, в 120 милях к востоку от Виллиски, с пулей в голове. Его револьвер лежал рядом на земле.

Как выяснилось, жизнь Ноэля была застрахована на большую сумму, так что его молодая вдова в одночасье стала обеспеченной женщиной. В конце июня 1918 года, как раз в то время, когда шла дискуссия о том, можно ли позволить Уилкерсону иметь юридическую практику и, соответственно, занять должность окружного прокурора, Мэй Ноэль (со своим ребенком) и Дж. Н. Уилкерсон предприняли совместное путешествие в городок Оттумва, штат Айова, расположенный к юго-востоку от Де-Мойна. Прибыв на место около 23:00, они отправились в отель, где зарегистрировались под вымышленными именами в соседних номерах.

Если вам сейчас начинает казаться, что Уоррена Ноэля могли убить, добро пожаловать в клуб – такая мысль пришла в голову многим. Коронер, правда, пришел к выводу, что Ноэль покончил с собой. Но когда полицейские агенты – совершенно случайно – увидели на одной из улиц Уилкерсона и Мэй Ноэль вместе, у них, естественно, возникли вопросы. Это были полицейские невысокого ранга, которым приходилось иметь дело с игроками с покер, контрабандистами спиртного и сутенерами местных проституток. Другими словами, им нередко приходилось насаждать закон силой. Пожалуй, смысл их деятельности отчасти можно было сформулировать так: «Занимайтесь своими делами, но делайте это тихо». Одной из правовых норм, которые им приходилось отстаивать, была супружеская верность. Закон запрещал адюльтер. Уилкерсон, между тем, был женат. В 1918 году законодательство Айовы и, пожалуй, любого другого штата не позволяло ему иметь слишком близкие отношения с посторонней женщиной. Агенты, заметившие Уилкерсона, сразу же его узнали. Отмечу, что они негласно работали на Хораса Хавнера. Увидев Уилкерсона рядом с женщиной, которая не была его супругой, они весьма этим заинтересовались. Заняв номера по соседству с номерами Уилкерсона и Мэй Ноэль, они стали внимательно прислушиваться к тому, что происходило в соседних комнатах. Кроме того, встав на стол и не зажигая света, они могли через окошко над дверью наблюдать за происходящим в коридоре.

В итоге выяснилось, что Уилкерсон и Мэй Ноэль проживали в одном гостиничном номере. Их арестовали по обвинению в супружеской измене. На следующее утро это обвинение было снято, но их тут же арестовали снова – на этот раз по обвинению в намерении совершить адюльтер. По всей вероятности, агенты просто поторопились и не дождались момента, когда любовники приступили к делу. Разумеется, это было нарушением полицейской инструкции. Агентам следовало дождаться, когда из соседнего номера начнут доноситься красноречивые звуки – например, скрип кроватных пружин, – но они поторопились и ворвались в обитель любви слишком рано.

Новость об аресте Уилкерсона появилась на первых полосах всех газет Айовы. Разумеется, речь не шла о серьезном нарушении закона. Но то, что Уилкерсон затеял интрижку с вдовой человека, который был предан ему всей душой и совсем недавно совершил самоубийство, выглядело очень и очень некрасиво.

В результате массовая поддержка, которой пользовался Уилкерсон, быстро сошла на нет. Съезд республиканцев округа Монтгомери вынес решение, что Уилкерсон не будет их кандидатом на пост местного прокурора. Уилкерсон отозвал свое прошение на право вести юридическую практику в штате Айова, но подал аналогичную петицию в штате Небраска. Однако там ему тоже отказали.

В конце 1918 года Уилкерсон предстал перед судом по обвинению в намерении совершить прелюбодеяние. Сторону обвинения представлял лично Хорас Хавнер. В ходе процесса Уилкерсон, как всегда, проявлял большую активность и защищался в весьма агрессивной манере. Процесс прошел бурно, но длился недолго. Присяжные, как и в случае с преподобным Келли, проголосовали за невиновность подсудимого 11 голосами против одного. Хавнер мог бы добиться повторного процесса, но не стал этого делать. Так что ни Мэй Ноэль, ни Уилкерсон наказания так и не понесли.

Тем не менее Дж. Н. Уилкерсон был вынужден с позором покинуть Виллиску. Впрочем, он побывал в городке еще как минимум один раз, незадолго до Рождества 1918 года. На улице он столкнулся с Фрэнком Джонсом – оба направлялись в одну и ту же пекарню. Мужчины грубо обругали друг друга. Казалось, они вот-вот подерутся. Но этого не произошло. Фрэнк Джонс просто пнул Уилкерсона ногой, как пинают собак, после чего враги разошлись в разные стороны.