Перед самым рассветом Лореда вышла из домика. Вчерашнее собрание Союза рабочих оживило ее, придало сил. Коммунисты делали все, чтобы забастовка состоялась, но им нужны такие люди, как она, Лореда, – чтобы информация разошлась среди обитателей лагеря. Без их помощи коммунисты не справятся.

– Но это опасно, – сказала Наталья Лореде прошлой ночью. – Помни об этом. Я в юности видела революцию своими глазами. Кровь на улицах лилась рекой. Не забывай ни на минуту, что вся власть у штата – деньги, оружие, люди.

– А у нас душа и отчаяние, – был ответ Лореды.

– Да, – Наталья выдохнула дым, – и мозги. Так что используй свои.

Лореда закрыла за собой дверь и зашагала через лагерь. Она слышала, как люди вокруг готовятся к рабочему дню, завтракают, собирают еду. Перед туалетом успела выстроиться очередь.

Но в лагере стояла тишина – что-то новое и пугающее. Никто не смеялся и не разговаривал. В лагерь проник страх. Все знали, что за ними наблюдают ищейки хозяина.

К сожалению, нельзя было понять, кто предатель, пока вы не сказали не то не тому человеку и в вашу дверь не постучали посреди ночи. Они слышали крики семей, которые силком выставляли из лагеря.

Первые лучи солнца позолотили колючую проволоку поверх нового забора. Лореда заняла очередь к туалетам. Выйдя, она увидела Айка, наполнявшего флягу под краном возле прачечной. Направляясь к нему, Лореда старалась выглядеть совершенно непринужденно, но вовсе не была уверена, что ей это удается. В крови кипел адреналин, она была и напугана, и возбуждена. Не останавливаясь рядом с Айком, она скороговоркой произнесла:

– В эту пятницу. Амбар на Уиллоу-роуд. В восемь. Передай другим.

И Лореда двинулась дальше, даже не оглянувшись посмотреть, услышал ли он. Обратно к дому она шла очень медленно, каждую минуту ожидая, что ее остановят.

Закрыла за собой дверь.

Мама и Энт уставились на нее.

– Ну? – тихо спросила мама.

Лореда кивнула:

– Я сказала Айку.

– Хорошо. Пошли собирать хлопок.

Тем вечером после очередного бесконечного дня в поле их ждала радость – письмо от Тони и Роуз. Поужинав, дети забрались в кровать вместе с Элсой, она открыла конверт и достала письмо. Оно была написано на обороте последнего письма Элсы. Ни к чему зря тратить бумагу.

– Думаешь, мы когда-нибудь увидим их снова, мама? – спросила Лореда в наступившей тишине.

Элса откинулась к ржавой спинке кровати. Энт устроился поудобнее, положил голову ей на колени. Она погладила его по волосам.

Лореда сидела напротив, в изголовье кровати.

– Помните дом, возле которого я остановилась в Далхарте в тот день, когда мы уехали в Калифорнию?

– Большой дом с разбитым окном?

Элса кивнула:

– Большой, и правда. Я там выросла… в доме без сердца. Моя семья… отказалась от меня… думаю, так сказать будет правильно. Для моих родственников важна была внешность, и моя непривлекательность оказалась роковой ошибкой.

– Ты…

– Я не выпрашиваю комплименты, Лореда. И я уже слишком долго прожила, чтобы врать. Я отвечаю на твой вопрос. На тот, что ты сейчас задала, и на тот, который ты не задаешь уже какое-то время. Обо мне, и ваших бабушке с дедушкой, и о вашем отце. В общем, я что хотела сказать, девушкой я была очень одинока. Никак не могла понять, что я такого сделала, чтобы заслужить свою изоляцию. Я так старалась, чтобы меня любили. – Элса глубоко вздохнула. – Я думала, все изменилось, когда я встретила вашего отца. И так оно и было. Для меня. Но не для него. Он всегда мечтал о чем-то большем, чем жизнь на ферме. Всегда. Да ты и сама знаешь.

Лореда кивнула.

– Я любила вашего отца. Любила. Но ему этого было недостаточно, и теперь я понимаю, что и мне этого было недостаточно. Он заслуживал лучшего, и я тоже.

Произнеся эти неожиданные слова, Элса почувствовала, что они как будто перевернули в ней что-то.

– Но знаете, что изменило мою жизнь? Вовсе не замужество. Ферма. Роуз и Тони. Я нашла семью, где стала своей, людей, которые меня полюбили, и они стали домом, о котором я мечтала с детских лет. А потом появились вы и научили меня истинной, безграничной любви.

– Я обращалась с тобой как с прокаженной.

Элса улыбнулась:

– Несколько лет. Но до этого ты… ты разлучиться со мной не могла. Плакала, когда тебя укладывали, говорила, что не можешь без меня спать.

– Прости, – сказала Лореда. – За…

– Не извиняйся. Мы ссорились, мы боролись, делали друг другу больно, ну и что? Вот что такое любовь, думаю я теперь. Все это. Слезы, гнев, радость, конфликты. Главное, что любовь никогда не останавливается. Она длится. Никогда за все это время – за годы пыли, засухи, ссор с тобой, – никогда я не переставала любить тебя, и Энта, и ферму. – Элса рассмеялась. – Так что мой затянувшийся ответ на твой вопрос такой: Роуз, и Тони, и ферма – это наш дом. Мы их увидим. Когда-нибудь, но увидим.

– Вот дураки, – сказала Лореда. – Я имею в виду твою другую семью. И они столько упустили.

– Что?

– Тебя. Они так и не увидели, какая ты замечательная.

Элса опять улыбнулась.

– Таких приятных слов ты мне, наверное, еще никогда не говорила, Лореда.

В пятницу Элса с детьми, как обычно, собирали хлопок, а вечером выбрались из лагеря и поехали в конец Уиллоу-роуд на собрание.

В амбаре стрекотали печатные машинки, громко разговаривали люди, ходили туда-сюда. В основном это были приезжие – коммунисты. Местных рабочих было немного.

Джек, заметив их еще в дверях, быстро подошел к ним.

– Землевладельцы занервничали, – сообщил он. – Говорят, Уэлти вне себя.

– Вчера в лагере было полно мужчин с ружьями. Они нам не угрожали, но мы и так все поняли, – сказала Лореда.

– Как тут винить людей за то, что они держатся от нас подальше, – сказал Джек.

– Бреннаны не придут, – подал голос Энт. – Они говорят, что мы с ума сошли.

– Мы сейчас не на земле Уэлти. Ни один закон не запрещает нам разговаривать, – отрезала Лореда.

– Иногда законные права не играют той роли, которую должны, – сказал Джек.

К ним подошла Наталья. Черные брюки, бежевый приталенный жакет и белая шелковая блузка, застегнутая под горло. Неудивительно, что Лореда почти что поклонялась этой женщине. На опасном собрании, в заброшенном деревенском амбаре Наталья умудрялась выглядеть образцом элегантности и спокойствия. И как стать такой уравновешенной?

– Пойдемте, – сказала она, взяв Джека под руку. – Все.

Наталья подвела их к дверям, приоткрыла.

На дороге между полями Элса увидела вереницу автомобилей, движущихся в их сторону. Машины одна за одной подъезжали и останавливались. Люди выбирались из грузовиков, неуверенно собирались в группки. А машины все подъезжали и подъезжали. А вскоре через поле потянулись и те, кто добирался пешком.

Элса наблюдала за прибывающими, видела, как нервно они оглядываются, как то и дело косятся на поле и дорогу. К восьми часам по подсчетам Элсы собралось более пятисот человек. Перед амбаром скопилась огромная толпа. Люди переговаривались приглушенными голосами. Все боялись, что их ждет расплата уже за одно то, что они слушают разговоры о забастовке.

– Вам нужно поговорить с ними, – сказал Джек Элсе.

Она засмеялась:

– Мне? Да кто меня послушает?

– Вы знаете этих людей. И они вас послушают.

– Нет, давайте вы. – Она подтолкнула его вперед. – Убедите их так, как убедили меня.

Джек выволок из амбара стол, поставил его перед большими двойными дверями, потом запрыгнул на него.

Толпа затихла. Элса смотрела на знакомые лица: люди, которые приехали со Среднего Запада или с Юга, из Техаса или с Великих равнин; люди, которые всю жизнь трудились и хотели продолжать трудиться; люди, на которых жизнь обрушила немыслимые удары, растерянные, не знающие, что делать. Все они думают – или раньше думали, – как и она: что, имея равные возможности, они смогут направить корабль своей жизни в верное русло.

– Восемь лет назад мексиканцы собирали почти весь урожай в этой большой долине, – сказал Джек. – Они переходили через границу, собирали урожай на полях и переезжали дальше. В феврале – горошек в Нипомо. В июне – абрикосы в Санта-Кларе. В августе – виноград во Фресно, а в сентябре-октябре – хлопок здесь. Мексиканцы приходили, собирали урожай и возвращались домой зимовать. И на всех этапах они оставались невидимыми для местных жителей. Пока биржевой крах двадцать девятого года не сломал эту систему и не заставил жителей Калифорнии держаться за свою работу. Они испугались тех, кого всегда боятся американцы, – приезжих. И штат начал борьбу с нелегальными мигрантами, мексиканцев объявили преступниками и депортировали. К тридцать первому году почти все они уехали. Это стало бы катастрофой для сельского хозяйства, но… – тут Джек вытянул руки вперед, – на помощь пришел Пыльный котел. Засуха. Великая депрессия. Миллионы людей потеряли работу и дом. Вы приехали на Запад, вам нужна была работа, вы только хотели прокормить свои семьи. Вы заняли место мексиканцев в полях. Теперь вы составляете девяносто процентов сборщиков урожая. Но вы не хотите оставаться невидимыми, правда? Вы пришли сюда жить, пустить корни, стать калифорнийцами.

– Мы американцы! – выкрикнул кто-то из толпы.

– У нас есть все права жить здесь!

– Права, – повторил Джек, поглядев на них. – В Америке они важны, правда?

– Да!

– В Америке у вас есть право получать справедливое вознаграждение за ваш труд. У вас есть право получать прожиточный минимум, но вы вынуждены бороться за него. Просто так вам его не дадут. Их больше заботят собственные кошельки, чем ваше выживание. Мы должны объединиться. Мужчины, женщины и дети, которые собирают урожай. Мы должны сплотиться, встать и сказать: «ДОВОЛЬНО». Мы не позволим обращаться с собой как со швалью. Шестого октября мы выступим. Передайте другим. Это будет мирное выступление. Это очень важно. Протест, а не беспорядки. Вы поедете на хлопковые поля и сядете. Просто сядете. Если мы сможем замедлить сбор урожая хотя бы на один день, мы привлечем их внимание.

– Их внимание опасно! – крикнули в толпе. – Они с нами что-нибудь плохое сделают.

– Они делают с вами плохое каждый день. Не нужно забывать, за что мы боремся, – сказал Джек. – Шестого числа мои товарищи возглавят забастовку на каждом поле, в каждом хозяйстве. Если забастовка одновременно пройдет повсюду, мы сможем…

Его прервали сирены.

Полиция. По дороге неслись машины с мигалками.

– Копы!!!

– Забастовка шестого! – прокричал Джек. – Передайте другим. Все в один день! На каждом поле!

За полицией ехали грузовики, в каждом кузове стояли мужчины с битами, лопатами и дубинками.

Мужчина с мегафоном на одном из грузовиков проорал: «Расходитесь! Это собрание незаконно!»

Грузовики остановились. Вооруженные люди посыпались на землю.

Толпа вмиг рассеялась. Люди кричали и толкались.

В суматохе Элса потеряла детей.

– Лореда! Энт! – надрывалась она.

Люди бежали во все стороны. Те, кто приехал на автомобиле, запрыгивали в машины и уносились прочь. Остальные что есть мочи неслись по полю.

Тут Элса увидела Лореду и Энта: они были вместе, и их уносил людской поток. Она кинулась следом, но что-то сильно ударило ее по голове, и она упала на землю без сознания.

Элса постепенно пришла в себя. Во рту пересохло. Хотелось пить.

Последнее, что она помнила…

– Лореда! Энт!

Она так быстро села, что закружилась голова.

Рядом с ней стоял Джек.

– Я здесь, Элса.

Она лежала на кровати. Но комната была ей незнакома. Возле кровати стоял стул.

Джек протянул ей стакан воды и сел.

– Где мои дети?

– Наталья отвезла их к вам домой. На вашем грузовике.

– Откуда вы знаете?

– Я ее попросил. Наталья не подведет. Она будет сидеть у вас, заперев дверь. И пристрелит любого, кто попытается их обидеть.

– А они знают, что я в безопасности?

– Наталья знает, что вы со мной, так что да. Она доверяет мне так же, как я доверяю ей.

– Интересные у вас отношения.

– Мы многое вместе пережили.

Элса осушила стакан воды и откинулась назад. У нее звенело в ушах, болел затылок. Она осторожно потрогала голову. На пальцах осталась кровь.

– Что случилось?

– Один из этих головорезов вас ударил.

Элса заметила окровавленные, сбитые костяшки Джека.

– И вы ему врезали?

– Мало ему точно не показалось.

Он смочил тряпку, отжал и положил Элсе на лоб.

Прохлада чуть приглушила боль.

– Много времени прошло?

– С час примерно. Они добились чего хотели: люди боятся бастовать.

– Они и до этого боялись, Джек, но все же пришли на встречу. Кто-нибудь еще, кроме меня, пострадал?

– Несколько человек. Есть арестованные. Амбар сожгли. Забрали все ротаторы и печатные машинки.

Элса оглядела маленькую, по-спартански обставленную комнату: старый комод, тумбочка с латунной лампой на ней, лоскутный коврик. Стопки бумаг, книг, журналов и газет выстроились у всех стен, покрывали почти все поверхности. Зеркала нет. Шкафа нет. Крючки на стене, на них висит мужская одежда. Похоже на временное жилье. Или, может, так и живут мужчины, у которых нет женщины.

– Где мы? – спросила она, хотя знала ответ.

– Я здесь сплю, когда бываю в городе.

Он замолчал.

– Интересно, вы не сказали, что живете здесь.

– Моя жизнь. Это… скорее, идея. Дело. Или так раньше было.

– Что вы имеете в виду?

– Много лет я боролся за то, чтобы богатые платили рабочим прожиточный минимум. Я ненавижу пропасть, что разделяет имущих и неимущих. Меня не раз избивали, сажали в тюрьму. Я видел, как бьют моих товарищей, но сегодня… когда я увидел, что вас ударили…

– Что?

– Я подумал… оно того не стоит. – Он смотрел на нее. – Вы вывели меня из равновесия, Элса.

Элса чувствовала связь с ним, но не знала, что с этим делать, не знала, как потянуться к нему, не унизив себя.

– И я рядом с вами сама не своя, – вот и все, что она смогла придумать.

Он взял ее за руку.

Тишина стала неловкой. Он будто ждал, что она что-то скажет, но что?

– У вас на лице и на волосах кровь. Может, вы хотите сначала помыться? А потом уже я отвезу вас домой. Чтобы дети не видели вас вот так.

Он помог ей встать с кровати и довел до маленькой ванной. Включил воду и оставил ее одну.

Элса разделась и залезла в ванну. Со вздохом погрузилась в горячую воду.

Она расслабилась так, как уже давно не могла расслабиться. Вымыла голову и тело и точно омолодилась.

И все это время она думала о Джеке.

Знаете, какая вы красивая? Такие слова не забудешь, а теперь он сказал, что она вывела его из равновесия. Она-то уж точно сама не своя.

Элса вылезла из ванны, вытерлась, завернулась в полотенце и потянулась к старенькому платью.

И остановилась.

Надев платье, она снова станет Элсой.

А ей этого не хотелось. По крайней мере, ей не хотелось становиться Элсой, которая хранит молчание, согласна на малость и считает, что так ей и положено. Лучше получить отказ в любви, чем даже не просить о ней.

Она медленно повернула ручку.

Даже открывая дверь, она не до конца верила, что делает это. Больше десяти лет она до боли мечтала о ласке мужа, но не решалась потянуться к нему, а теперь выходит из ванной в одном полотенце.

Это, похоже, самый смелый поступок в ее жизни. Она открыла дверь и ступила в комнату.

Джек стоял у стены, скрестив руки. Увидев ее, он опустил руки и шагнул к ней.

Она скинула полотенце, стараясь не стесняться своего костлявого тела.

Он остановился, потом сделал еще шаг навстречу, нежно произнес ее имя.

Элса не могла поверить тому, что видела в его глазах, но сомнений не оставалось. Желание. Он ее хочет.

– Ты уверена? – спросил он, откинув прядь волос с ее обнаженного плеча.

– Уверена.

Он взял ее за руку и подвел к кровати. Она потянулась к лампе, чтобы выключить ее. Он остановил ее.

– Не надо, – сказал он хрипло. – Я хочу видеть тебя, Элса.

Потом швырнул в сторону рубашку и майку, сбросил штаны и обнял ее.

– Скажи мне, чего ты хочешь, – прошептал он, прижимаясь губами к ее губам.

Он просил от нее слов, которых она не знала, ответов, которых у нее не было.

– Может, хочешь, чтобы я поцеловал тебя сюда? Или вот сюда?

– О господи, – сказала она, и он засмеялся и продолжил целовать.

Его прикосновения пробуждали в ней голод, который она не могла ни контролировать, ни игнорировать, и ей отчаянно хотелось еще и еще.

Его руки трогали ее повсюду с такой откровенностью, какой она и вообразить себе не могла. Весь мир исчез, сузился до ее желания, ее голода. Никто никогда не знал ее такой, Джек показал ей силу ее тела, красоту ее желания. С ним она осмелилась совершить все то, о чем всегда мечтала. Удовлетворение окатывало волнами, она чувствовала себя бесплотной, будто стала одним целым с воздухом в комнате. Будто парила. Когда Элса наконец пришла в себя – и вернее тут слова не подобрать, ведь она на время обратилась в бесплотное желание, а затем вернулась в свое тело, – она открыла глаза.

Джек лежал на боку, глядя на нее.

Элса смело подалась к нему, поцеловала в губы, в висок. И вдруг поняла, что плачет.

– Не плачь, любимая, – прошептал он и обнял ее, прижал к себе. – Будет еще много хорошего. Обещаю тебе. Это только начало.

– Ты так тропинку в полу протопчешь, – сказала Наталья, выдыхая дым.

Лореда прекратила расхаживать по комнате.

– Уже два часа прошло. Может, она умерла.

Энт вскинулся:

– Думаешь, она умерла?

Лореда покачала головой. Дурачок.

– Нет, Энтси. Я так не думаю.

– Она вернется, – спокойно сказала Наталья. – Джек об этом позаботится.

Лореда услышала шаги снаружи.

– Энт, иди сюда.

Он метнулся к ней, прижался к ее бедру. Лореда положила руку на плечо брата.

Наталья встала перед ними, и тут открылась дверь.

В дом вошли Джек и Элса.

– Мама! – Энт бросился к Элсе.

– Потише, дружочек, – сказала та. – Со мной все в порядке.

Она наклонилась и поцеловала его в макушку.

Джек сказал:

– Ей нужно просто поспать.

Он помог Элсе устроиться в кровати.

Энт немедленно свернулся у нее в ногах, как щенок.

Лореда, Наталья и Джек вышли за дверь.

– С ней и правда все в порядке? – спросила Лореда.

– Да, – ответил Джек. – Ее сильно ударили по затылку, но этим вашу маму не остановишь. Она настоящая воительница.

– Это опасно, – сказала Лореда, впервые осознав истинность этих слов. Мама часто повторяла их, но до сегодняшнего вечера Лореда по-настоящему не понимала опасности. Ради забастовки они рискнули всем. Не только работой. Дело может кончиться по-настоящему плохо.

– Теперь вы видите, – сказал Джек, – что в такой борьбе нет ничего романтичного. Я был в Сан-Франциско, когда Национальная гвардия пошла на забастовщиков со штыками.

– Тогда были погибшие, – сказала Наталья. – Забастовщики. Этот день назвали Кровавым четвергом.

– Но мы должны бороться, – сказала Лореда. – Доступными нам средствами. Как мама, когда она пошла в больницу с бейсбольной битой добывать аспирин для Джин.

– Да, – мрачно сказал Джек. – Ты права.