Накануне вечером они поужинали почти досыта, и этот ужин был приготовлен на электроплитке в домике с четырьмя стенами, крышей над головой и настоящим полом. После ужина они легли на настоящие матрасы, не на земляном, полу, а на настоящих кроватях. Лореда крепко спала рядом с братом и на следующее утро проснулась отдохнувшей.

После завтрака они надели новую одежду и обувь, что получили от Армии спасения, и вышли под яркое солнце.

Лагерь Уэлти был устроен между хлопковыми полями. Хотя лагерь не затопило, бросалось в глаза, что ливень и это место не пощадил. Трава прибита, вокруг жидкая грязь, но было очевидно, что обычно здесь расстилался зеленый луг. Буря сломала ветки многих деревьев, канавы доверху наполнились грязной водой. Десять домиков и около пятидесяти палаток образовали в центре лагеря что-то вроде городка. Между домиками и первой из палаток Лореда увидела длинное здание – прачечную – и четыре туалета: два для женщин и два для мужчин. Перед каждым выстроилась очередь. Но главное, что у каждого входа два крана. Чистая вода. Больше не придется таскать воду из канавы, кипятить и процеживать ее перед каждым использованием.

К магазину компании тоже выстроилась очередь, в основном из женщин. Они стояли молча, терпеливо скрестив руки на груди, вместе с детьми. Нарисованный от руки знак показывал дорогу к школе.

– Может, мы в школу лучше завтра пойдем? – мрачно спросила Лореда.

– Не говори ерунды, – ответила Элса. – Я займусь стиркой, достану еды, а вы пойдете в школу. Конец разговора. Вперед.

Энт захихикал:

– Мама выиграла.

Элса повела детей к двум шатрам в дальнем конце лагеря, стоявшим в довольно редкой рощице, среди хилых деревьев. Она остановилась перед шатром побольше, на котором прикрепили табличку: «Школа для младших детей».

На соседнем шатре значилось: «Школа для старших детей».

– Я уже большой, – сказал Энт.

Элса ответила «Не думаю» и подтолкнула Энта к шатру для младших.

Лореда быстро пошла вперед.

Меньше всего на свете ей хотелось появиться в классе в сопровождении матери. Она заглянула в шатер для детей ее возраста.

Пять парт. Две свободны. Женщина в выцветшем сером хлопчатобумажном платье и резиновых сапогах стояла перед мольбертом с доской. На доске она написала: «История Америки».

Лореда нырнула внутрь и села за пустую парту сзади.

Учительница подняла голову:

– Я миссис Шарп. А как зовут нашу новенькую?

Дети уставились на Лореду.

– Лореда Мартинелли.

Мальчик за соседней партой придвинулся к Лореде, так что край его парты стукнулся о ее. Он был очень высокий. И тощий. Грязная кепка надвинута так низко, что глаз не видно. Светлые волосы слишком длинные. Выцветший комбинезон надет поверх джинсовой рубашки, одна лямка расстегнута, и уголок висит, точно ухо у собаки. Он снял кепку:

– Лореда. Никогда раньше не слышал такого имени. Красивое.

– Привет, – сказала Лореда. – А ты кто?

– Бобби Рэнд. Это вы въехали в дом десять? Пеннипэкеры уехали как раз перед наводнением. Старик умер. Дизентерия. – Бобби улыбнулся. – Хорошо, что теперь здесь есть кто-то моего возраста. Папа заставляет меня ходить в школу, когда работы нет.

– А моя мама хочет, чтобы я училась в колледже.

Он засмеялся, показывая отсутствующий зуб.

– Это уже перебор.

Лореда сердито посмотрела на него.

– К твоему сведению, девочки тоже могут учиться в колледже.

– Ой, я думал, ты шутишь.

– Нет, не шучу. Ты что, из каменного века?

– Я из Нью-Мехико. У родителей был продуктовый магазин, но он разорился.

– Ребята, – сказала учительница, постучав линейкой по мольберту, – вы что-то разболтались. Откройте учебники истории на странице сто двенадцать.

Бобби открыл книгу.

– Можем по одному учебнику заниматься. Все равно ничего важного мы не узнаем.

Лореда наклонилась к нему, заглянула в книгу. Глава называлась «Отцы-основатели и первый Континентальный конгресс».

Лореда подняла руку.

– Да… Тебя же Лоретта зовут?

Лореда не стала поправлять учительницу. Похоже, миссис Шарп не очень-то внимательно слушает.

– Меня интересует история современности. Сельскохозяйственные рабочие здесь, в Калифорнии. Антимиграционная политика, которая привела к депортации мексиканцев. И что насчет профсоюзов? Я бы хотела понять…

Учительница так сильно ударила линейкой по мольберту, что она треснула.

– Мы здесь о профсоюзах не говорим. К Америке они не имеют ни малейшего отношения. Нам повезло, что у нас есть работа, которая нас кормит.

– Но ведь работы у нас на самом деле нет, правда? Я имею в виду…

– Вон отсюда! Немедленно! И не возвращайся, пока не научишься благодарности. И держать язык за зубами, как и подобает девушке.

– Что с этими калифорнийцами не так? – спросила Лореда.

Она захлопнула учебник, ударив Бобби по пальцу. Мальчишка ойкнул.

– Зачем нам учить, что богатые старики делали больше ста лет назад? Мир разваливается на части у нас на глазах.

С этими словами Лореда вышла из шатра.

И что теперь?

Она двинулась через раскисший луг в сторону… а куда, собственно, ей идти? И что вообще делать? Если вернется домой, мама заставит ее стирать.

Можно пойти в библиотеку. Ничего другого Лореда не смогла придумать.

Она вышла из лагеря, повернула на асфальтированную дорогу и зашагала к городу.

В Уэлти – до городка было меньше мили – она свернула на Главную улицу, где в магазинах с навесами когда-то явно продавалось все, что нужно покупателям с деньгами. Ателье, аптеки, продуктовые магазины, мясные лавки, магазины одежды. Теперь почти все закрыты. В центре городка находился кинотеатр: афиш не видно, двери на замке.

Лореда прошла мимо заколоченного шляпного магазина, на крыльце сидел мужчина, одну ногу вытянул, вторую, согнутую, обхватил рукой, между его пальцами дымилась самокрутка.

Он внимательно наблюдал за девочкой из-под поникших полей шляпы.

И во взгляде его сквозило сочувствие.

Лореда немного замешкалась перед библиотекой. Она не была здесь со дня визита в парикмахерскую. Как будто целая жизнь прошла.

Сегодня она выглядит иначе – неухоженная, усталая. По крайней мере, платье досталось относительно новое, но грязные ботинки и чулки не спрятать.

Лореда заставила себя войти. В прихожей она сняла грязные башмаки, оставила их у двери.

Библиотекарша оглядела Лореду с ног до головы, от грязных чулок до жалкого кружевного воротничка на платье с чужого плеча.

– Мисс Мартинелли. Я надеялась, что вы к нам снова придете. Ваша мать с такой радостью забрала читательский билет.

– Она подарила его мне на Рождество.

– Хороший подарок.

– Я… потеряла книги о Нэнси Дрю во время наводнения. Мне так жаль.

Миссис Квисдорф грустно улыбнулась.

– Не переживайте. Я рада, что вы живы и здоровы. Какую книжку вам поискать?

– Меня интересуют… права рабочих.

– Значит, политика. – Библиотекарша направилась вглубь зала. – Подождите минуточку.

Лореда посмотрела на газеты, которые лежали на столе рядом с ней. Заголовок на первой полосе «Лос-Анджелес геральд экспресс» гласил: «Держитесь подальше от Калифорнии: предупреждение ордам кочевников».

Ничего нового.

«Пособия мигрантам – банкротство штата».

Лореда перелистывала страницы. Статья за статьей с угрозами: мигранты, нуждающиеся в пособиях, приведут штат к разорению. Авторы публикаций называли мигрантов бестолковыми, ленивыми, криминальными, писали, что они живут, как собаки, «потому что по-другому не умеют».

Послышались шаги. Миссис Квисдорф положила на стол рядом с газетами тоненькую книжечку. «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида.

– Джон Рид, – прочитала Лореда. Имя показалось ей знакомым, но она не могла вспомнить, где слышала его. – Спасибо.

– Но предупреждаю, – тихо проговорила миссис Квисдорф. – Бывает, что слова и идеи убивают. Следи, кому и что ты говоришь, особенно в этом городе.

Прачечную лагеря устроили в длинном деревянном здании с шестью металлическими корытами и тремя ручными прессами для отжимания белья. И – чудо из чудес – из крана текла чистая вода, стоило лишь повернуть ручку.

Элса провела первое утро в лагере, стирая простыни, полученные от Армии спасения, и одежду, которая была на ней и детях во время наводнения; благодаря прессу ей не приходилось отжимать вещи руками. Закончив, она отнесла мокрый узел к домику и развесила сушиться постиранное на веревке снаружи.

Потом достала письмо, которое написала прошлой ночью, и сходила на почту. Одно это – почтовый ящик всего в пятидесяти футах от дома – уже потрясающая удача.

А теперь в магазин. Прямо здесь. В лагере. Какое удобство.

Магазин компании оказался узким зеленым дощатым строением с островерхой крышей и окошками-прорезями сбоку от белой двери. Пробираться к нему пришлось через целое озеро жидкой грязи – последствия наводнения.

Элса открыла дверь, и над головой весело тренькнул колокольчик.

На стеллажах выстроилась целая галерея из провианта. Банки фасоли, и горошка, и томатного супа. Мешки с рисом, мукой и сахаром. Копченое мясо. Местные сыры. Свежие овощи. Яйца. Молоко.

Одну из стен занимали отрезы всевозможных тканей, от хлопка до шерсти; коробки с пуговицами и лентами; катушки ниток; туфли любых размеров. Галоши, и плащи, и шляпы. Мешки для сбора хлопка и картошки, фляги и перчатки.

Элса сразу заметила, что цены на всё высоченные. Некоторые продукты – например, яйца – в два с лишним раза дороже, чем в городе. Мешки для сбора хлопка, свисавшие с крюков на стене, стоили втрое больше того, что Элса отдала за них в городе.

Она взяла корзинку.

За длинным прилавком в глубине магазина стоял усатый господин с бакенбардами и кустистыми бровями. На нем была темно-коричневая шляпа, черный свитер и штаны с подтяжками.

– Здрасьте, – сказал он, поправив очки в металлической оправе. – Видно, это вы заселились в дом десять.

– Это я. Точнее, мы, мои дети и я. И мой муж, – не забыла добавить она.

– Добро пожаловать. Вы выглядите как достойное прибавление в нашем маленьком обществе.

– Наводнение… лишило нас… дома.

– Как и многих.

– И деньги пропали. Все.

Он кивнул:

– Да уж, обычная история.

– Мне нужно кормить детей.

– И за аренду теперь платить.

Элса сглотнула.

– Вы правы. Цены у вас… очень высокие.

За ее спиной звякнул колокольчик, Элса обернулась. В магазин вошел крупный мужчина, на цветущем мясистом лице сияла улыбка. Он просунул большие пальцы под подтяжки, которые придерживали его шерстяные брюки, и вразвалочку двинулся по помещению, поглядывая по сторонам.

– Мистер Уэлти, – расцвел продавец, – доброе утро.

Уэлти. Владелец.

– Утро будет добрым, когда эта чертова земля высохнет, Харальд. А это у нас кто?

Он остановился рядом с Элсой. Вблизи она разглядела качество его одежды, покрой распахнутого пальто. Так ее отец одевался на работу – выбирал вещи, которые должны были произвести определенное впечатление.

– Элса Мартинелли, – ответила она. – Мы здесь новенькие.

– Бедная семья потеряла все во время наводнения, – сказал Харальд.

– Ну, – сказал мистер Уэлти, – тогда вы оказались в правильном месте. Запаситесь едой для семьи. Берите все, что хотите. В сезон хлопка хорошо заработаете. Дети у вас есть?

– Двое, сэр.

– Прекрасно, прекрасно. Мы любим деток, которые собирают хлопок.

Он так стукнул по прилавку, что банка с леденцами у кассы задрожала.

– Харальд, дай ей конфет для детей.

Элса поблагодарила его, хотя и была уверена, что Уэлти ее не слушает. Он уже шел к выходу из магазина.

– Ну что, – сказал Харальд, открыв журнал, – дом десять. Я запишу за вами шесть долларов – кредит за этот месяц. Это за аренду. Что еще вам нужно?

Элса с тоской посмотрела на копченое мясо.

– Берите все, что вам необходимо, – любезно предложил Харальд.

Необходимо. Элса не могла этого сделать, а иначе она взяла бы все и убежала, как воровка. Нет, нельзя позволить себе соблазниться доступностью кредита. В этой жизни нет ничего бесплатного, в особенности для мигрантов.

И все же.

Элса медленно прошла вдоль стеллажей, ведя в уме подсчеты. Осторожно сложила в корзину, как будто они могли взорваться, банки с молоком, ветчину, пакет картошки, пакет муки, рис, две банки вяленой говядины, немного сахара. А еще фасоль. Кофе. Хозяйственное и туалетное мыло. Да, не забыть зубную пасту и зубные щетки. Одеяло. Два конверта.

Она отнесла корзину к прилавку и принялась выгружать покупки.

Ей казалось, что она падает в бездну, что судьба ее накажет. Она никогда не позволяла себе того, за что не могла заплатить. Конечно, семья Уолкотт покупала в кредит в городе, но только удобства ради. Отец своевременно платил по счетам. Покупать в кредит, когда сбережений нет, – все равно что просить милостыню. Так казалось Элсе.

– Одиннадцать долларов двадцать центов. – Харальд записал сумму в свой журнал в графе «Дом 10».

Такими темпами к 26 апреля, когда, как она надеялась, придет государственное пособие, Элса окажется по уши в долгах.

– Знаете, – едва слышно сказала она, – я возьму одну банку вяленой говядины.

Полок в домике не было, поэтому Элса аккуратно сложила еду в единственную коробку и засунула ее под кровать. Для них она оставила две банки молока, фунт кофе и кусок мыла, остальное убрала обратно в сумку, которую ей выдали в магазине, вышла, села в грузовик и поехала на юг – мимо городка Уэлти, в лагерь у канавы.

Поле превратилось в море стоячей воды и грязи, усеянное мусором. Повсюду из воды торчали вещи, доски, листы металла. Люди, которым некуда было податься, уже возвращались на старое место, чтобы заново обустроить лагерь.

Элса увидела большой фермерский грузовик Дьюи, весь залепленный грязью. Вокруг него стояло несколько человек.

Взяв сумку, Элса двинулась через поле. Под ногами чавкала густая жижа, вода заливалась в галоши, просачивалась в ботинки. Джеб с мальчиками сбивали куски фанеры, которые им удалось выловить, девочки в кузове играли с замызганными куклами в грязных платьях. К забитой землей и мусором печке, которую Дьюи привезли из Алабамы, думая, что у них будет дом, прислонился сломанный стул.

Ночевали они в грузовике, все вшестером.

Подойдя ближе, Элса помахала Джебу. Тот смущенно глянул на нее:

– Джин у канавы.

У Элсы сжалось горло, она ничего не смогла ответить, лишь кивнула, пристроила сумку на сломанный стул и пошла дальше по заболоченному полю к канаве.

Джин пыталась зачерпнуть ведром воду. Элса приблизилась, чувствуя вину за то, что выбралась отсюда, и стыд за радость и благодарность, которую испытывала за это.

– Джин.

Подруга обернулась. За долю секунды, прежде чем Джин нашла в себе силы улыбнуться, Элса увидела всю глубину ее отчаяния.

– Элса. Знаешь, у нас тут без тебя настоящий ад.

Но Элса не приняла шутливого тона.

– Надин? Мидж?

– Надин со своими ушли. Просто пешком. А Мидж я после наводнения не видела.

Джин медленно выпрямилась, поставила на землю ведро с грязной водой.

Элса не знала, что сказать. Она опасалась, что не выдержит и расплачется. Теперь она понимала, что имел в виду дедушка, когда говорил: «Притворись смелой, если нужно». Так она сейчас и поступила, улыбнулась, хотя глаза щипало от слез.

– Мне не нравится, что вы здесь.

– И мне не нравится. – Джин закашлялась, поднесла ко рту грязный платок. – Но Джеб собирается надстроить какую-то конструкцию над кузовом. Глядишь, даже крытое крыльцо сделает. Скоро будет уже не так плохо. Земля высохнет. – Она улыбнулась и добавила: – Может, ты заглянешь к нам на чай.

– На чай? Думаю, пора нам всем перейти на джин.

– Но ты ведь придешь к нам в гости?

Элса ощутила страх Джин, да и сама она боялась не меньше.

– Конечно. А ты дашь мне знать, если я тебе понадоблюсь. В любое время. Днем и ночью. Мы в доме десять в лагере рабочих Уэлти. Вверх по дороге. Я… принесла вам немного еды.

– Ах, Элса… как я могу тебя отблагодарить?

– Ты не должна меня благодарить. Ты это знаешь.

Джин подняла ведро. Женщины вернулись к грузовику, который был после наводнения не на ходу. Как Дьюи будут выезжать на поля, ведь скоро лето?

Элсе было не по себе от того, что она бросает их тут, но она ничем не могла помочь. Она понимала, что многим еще хуже, у них даже нет машины, где можно как-то жить.

– Жизнь наладится, – сказала Джин.

– Конечно.

Они взглянули в глаза друг другу. Обе знали, что врут.

– Будем пить джин и танцевать чарльстон, как девушки из высшего общества, – сказала Джин. – Я всегда хотела брать уроки танцев. Я тебе рассказывала? Когда я еще была не замужем и жила в Монтгомери, я умоляла маму об уроках. Но у меня обе ноги левые. Видела бы ты меня на свадьбе. Как мы танцевали с Джебом – жуткое зрелище.

Элса рассмеялась.

– Ну уж точно вы танцевали не хуже, чем я с Рафом. Мы научим друг друга танцевать, Джин. Ты, и я, и музыка. И плевать, кто на нас смотрит и что думает.

Она обняла Джин и никак не могла отпустить ее.

– Иди, – сказала Джин. – Все у нас в порядке.

Элса сдержанно кивнула, помахала остальным членам семьи и двинула через мокрое поле к дороге. Внезапно увидела свою печку – та лежала на боку, наполовину занесенная грязью, трубы не было. Элса снова едва не расплакалась, и каждый миг, когда ей удавалось сдержать слезы, казался ей триумфом. Из грязи торчало ведро, она вытащила его и продолжила идти. Нашла кофейную чашку и ее тоже подобрала.

В Уэлти на заправке она помыла ведро под краном. Помыла и галоши, снова втиснула в них ноги. Все это время она думала о подруге, семье которой предстояло провести остаток зимы в грузовике посреди грязевого моря.

– Элса?

Она завернула кран и обернулась.

Джек, в руках стопка бумаг. Разумеется, листовки, призывающие людей восстать против бесчеловечного обращения.

Не стоит подходить к нему, не здесь, под людскими взглядами, но она не смогла удержаться. Элса чувствовала себя такой беззащитной и одинокой.

Такой одинокой.

Джек сам преодолел расстояние, разделявшее их.

– Все в порядке?

– Я была… в лагере. Джин… и дети… живут…

Голос ее прервался.

Джек раскинул руки, и она шагнула в его объятия. Он молча обнимал ее, позволяя выплакаться. Но руки его утешали, рубашка впитывала слезы.

Наконец она отстранилась и посмотрела ему в глаза. Он отпустил ее, смахнул слезы с щеки подушечкой большого пальца.

– Так жить нельзя, – хрипло сказала Элса. Близость, на миг возникшая между ними, уже развеялась. Ей было неловко, что она позволила Джеку обнять ее. Ни к чему ему думать, что она жалкая и слабая.

– Да, нельзя. Отвезти вас домой?

– Обратно в Техас?

– А вы этого хотите?

– Джек, то, чего я хочу, не имеет ни малейшего значения. Даже для меня самой.

Элса вытерла глаза, стыдясь своих слез.

– Знаете, это не слабость. Глубоко чувствовать, стремиться к чему-то. Нуждаться в чем-то.

Элсу поразили его слова, попавшие в самую точку.

– Мне пора, – сказала она. – Дети скоро вернутся из школы.

– До свидания, Элса.

Удивительно, какое у него было грустное лицо. Наверное, она его разочаровала.

– До свидания, Джек, – сказала Элса и пошла к своему грузовику.

Почему-то она знала, что он смотрит ей в след, но оглядываться не стала.

К концу марта земля высохла, поле у канавы снова стало обитаемым, Лореде исполнилось четырнадцать, а семья Мартинелли увязла в долгах. Элса беспрестанно подсчитывала. Пока получалось, что им с Лоредой придется собрать три тысячи фунтов хлопка, только чтобы выплатить долг. Но при этом нужно платить за аренду и покупать еду. И с приходом зимы этот порочный круг начнется заново. Ей не выбраться отсюда.

Как только дети уходили в школу, она отправлялась искать работу. В удачные дни ей удавалось заработать сорок центов: пропалывала сорняки, стирала, убиралась в домах. Каждую неделю они втроем ходили в Армию спасения, чтобы разжиться вещами из отданных на благотворительность.

В апреле она принялась считать дни: скоро она официально станет резидентом штата и сможет получить пособие. Ей больше и в голову не приходило отказаться от правительственной помощи.

В назначенный день она проснулась рано, приготовила детям оладьи на воде, налила каждому по полстакана разбавленного яблочного сока, который квартами продавали в магазине компании.

Заспанные дети оделись и побрели в туалет, к которому уже выстроилась очередь.

Когда они вернулись, Элса дала каждому по две оладьи с ложкой драгоценного джема. Дети пристроились рядышком на кровати.

– Тебе нужно поесть, мама, – сказала Лореда.

У Элсы сжалось сердце от взгляда на дочь: четырнадцать лет, очень худое лицо, выступающие скулы. Клетчатое платье висит на тоненьком теле, ключицы выпирают.

Ей бы сейчас на танцы ходить, впервые влюбиться…

– Мама? – окликнула ее Лореда.

– Ох, извини.

– У тебя что, голова кружится?

– Нет. Совсем нет. Просто задумалась.

Энт засмеялся:

– Ни к чему тебе думать, ма. Ты сама знаешь.

Энт встал. Ему только исполнилось девять – мосластые локти и коленки слишком массивные для тонких, точно палки, рук и ног. За последние несколько месяцев он нашел друзей и снова начал вести себя как обычный мальчишка: отказывался стричься, избегал материнских нежностей и звал ее «ма».

– Угадайте, какой сегодня день, – сказала Элса.

– Какой? – спросила Лореда, не поднимая головы.

– Мы получим пособие, – обьявила Элса. – Настоящие деньги. Я смогу начать выплачивать наш долг.

– Ну конечно. – Лореда опустила тарелку в ведро с мыльной водой.

– Мы зарегистрировались в штате год назад. Теперь мы можем получить пособие как резиденты.

Лореда посмотрела на нее:

– Они найдут способ забрать его.

– Пошли, оптимистичная моя, – ответила Элса, подавая Энту пальто.

Сама она надевать пальто не стала. Влезла в галоши и накинула на плечи одеяло.

Они вышли в оживленный лагерь-городок. Опасность заморозков уже миновала, и все мужчины работали в полях. Тракторы без остановки подготавливали почву, вспахивали.

– Напоминает о дедушке, – сказала Лореда.

Они остановились, прислушались к гулу моторов. В воздухе висел запах свежевскопанной земли.

– И правда, – ответила Элса, ощутив острую тоску по дому.

Втроем дошли до школьных шатров.

– Пока, ма. Удачи тебе с пособием, – сказал Энт и убежал.

Лореда молча скрылась в своем шатре.

Элса минуту постояла, прислушиваясь к детским голосам и смеху, к словам учителей, велевшим садиться. Если закрыть глаза – а она так и сделала, на одно мгновение, – можно представить себе совсем другой мир.

Со вздохом она повернула назад. Сотни ног превратили тропинки между палатками и домиками в глубокие колеи. Элса заняла очередь в туалет.

В это время дня людей в лагере было уже немного и ждать надо было не больше двадцати минут. Ей хотелось принять душ, но кабинок только две, а это означало час ожидания или больше. Она вернулась в домик, вымыла тарелки, сложила их в ящик из-под яблок, который служил им шкафчиком. За месяцы жизни в лагерях они научились выуживать из мусора полезные штуковины.

Элса заправила постели, надела пальто и вышла.

В городе длинная лента из подавленных мужчин и женщин извивалась у Центра социальной помощи. Большинство неотрывно смотрели на свои сцепленные руки. Народ со Среднего Запада, или техасцы, или южане. Гордые люди, не привыкшие жить на пособие.

Элса встала в конец очереди. Люди быстро выстроились и за ней, казалось, они стягиваются со всех концов города.

– Все в порядке, мэм?

Она встряхнулась, заставила себя улыбнуться.

– Наверное, забыла поесть. Все в порядке. Спасибо.

Тощий молодой человек перед ней, видимо, купил свой комбинезон, когда весил фунтов на пятьдесят больше. Щетина придавала его лицу угрюмость, но глаза были добрые.

– Все мы об этом забываем, – улыбнулся он. – Я с четверга не ел. А сегодня какой день?

– Понедельник.

Он пожал плечами:

– Дети, знаете ли.

– Знаю.

– Вы уже раньше получали пособие?

Она покачала головой:

– До сегодняшнего дня я не имела на это права.

– Не имели права?

– Нужно прожить в штате год, чтобы получить пособие.

– Год?! За это время нас, может, уже и в живых не будет.

Он вздохнул, вышел из очереди и зашагал прочь.

– Постойте! – закричала Элса ему вслед. – Вам нужно зарегистрироваться!

Молодой человек даже не обернулся, а Элса не могла оставить очередь и побежать за ним, иначе потеряла бы место, что сулило еще не один час ожидания.

Наконец ее черед. Она приблизилась к энергичной молодой женщине, сидевшей за столом с переносной пишущей машинкой. Перед женщиной стояла длинная коробка с карточками.

– Имя?

– Элса Мартинелли. У меня двое детей. Энтони и Лореда. Я зарегистрировалась ровно год назад.

Женщина быстро перебрала красные карточки, достала одну.

– Вот ваша. Адрес?

– Лагерь сельскохозяйственной компании Уэлти.

Женщина вставила карточку в пишущую машинку и добавила информацию.

– Хорошо, миссис Мартинелли. Семья из трех человек. Будете получать тринадцать долларов пятьдесят центов в месяц.

Она достала карточку из каретки пишущей машинки.

– Спасибо.

Элса свернула купюры в тугую трубочку, зажала в кулаке.

Выйдя из Центра социальной помощи, она заметила волнение дальше по улице, где выдавали федеральную помощь. Толпа кричала. Элса осторожно двинулась в ту сторону, ни на секунду не забывая о деньгах, которые стискивала в руке.

Она остановилась рядом с каким-то мужчиной.

– Что происходит?

– Федералы больше не выдают продукты.

Кто-то в толпе закричал:

– Это несправедливо!

В окно конторы полетел камень, зазвенело стекло. Толпа с криками надвинулась на здание.

Через несколько минут взвыла сирена. Полицейская машина с мигалкой резко затормозила, из нее выпрыгнули два человека в форме и с дубинками.

– Кто тут хочет в тюрьму за бродяжничество?

Один из полицейских схватил мужчину в лохмотьях и запихнул его в машину.

– Кто-нибудь еще желает в тюрьму?

Элса повернулась к стоящему рядом человеку:

– Как они могут просто так взять и перестать выдавать продукты? Им что, плевать на нас?

Мужчина посмотрел на нее с удивлением:

– Вы шутите?

Из Центра социальной помощи Элса пошла к лагерю на Саттер-роуд.

За месяц, прошедший с наводнения, на поле поселилось даже больше людей, чем прежде. Старожилы поставили палатки, припарковали машины и построили лачуги на участках повыше. Вновь прибывшие расположились возле канавы. Землю укрывал ковер из молодой травы и старых вещей. Кусок трубы, рваная книга, сломанный фонарь. Почти все ценные вещи уже прибрали, или же их унесла вода.

Элса отыскала грузовик Дьюи. Теперь над ним громоздился навес из деревянных обломков, промасленной бумаги и жести.

Джин сидела на стуле у капота. Рядом с ней Мэри и Люси, устроившись по-турецки, во что-то играли, тыкая палками в землю.

– Элса! – Джин хотела подняться.

– Не вставай, – сказала Элса, увидев, до чего подруга бледная и худая.

Она перевернула ведро и села рядом с Джин.

– Не могу предложить тебе кофе, – сказала Джин. – Я пью горячую воду.

– И я бы чашечку выпила, – ответила Элса.

Джин протянула Элсе кипяток.

– Федералы отменили продуктовую помощь. Люди в городе бунтуют.

Джин закашлялась.

– Я слышала. Не знаю, как мы доживем до хлопка.

– Мы справимся.

Элса медленно раскрыла ладонь, посмотрела на тринадцать долларов и пятьдесят центов. На эти деньги ей нужно кормить семью до следующего месяца. Она протянула две долларовых купюры Джин.

– Не могу я их принять, – сказала Джин. – Только не деньги.

– Конечно же, можешь.

Они обе знали, что на двадцать семь долларов, которые Дьюи получали от штата, прокормить шесть человек невозможно. И Элса могла брать товары в кредит. А Дьюи – нет.

Джин взяла купюры и попыталась улыбнуться.

– Что же, буду копить на нашу бутылку джина.

– Ага. Скоро напьемся и станем дебоширить. Как плохие девочки. – Элса даже улыбнулась этой мысли. – Я только один раз повела себя как плохая девочка, и знаешь, что я за это получила?

– Что?

– Плохого мужа и прекрасную новую семью. Так что да здравствует плохое поведение.

– Обещаешь?

– Ага. Скоро, Джин.

Вернувшись на «Фермы Уэлти», Элса прямиком направилась в магазин компании.

По пути домой она считала, снова и снова. Если каждый месяц отдавать половину пособия в счет уплаты долга, будет непросто, но шанс у них есть.

В магазине она взяла хлеб, вареную колбасу, банку вяленого мяса, несколько хот-догов и мешок картошки. Банку арахисового масла, кусок мыла, несколько банок молока и немного сала. Ей очень хотелось взять еще дюжину яиц и батончик «Хершиз». Но так-то людей и губит кредит.

Она положила товары на прилавок.

Харальд улыбнулся, пробивая покупки.

– Вам сегодня пособие выдали, да, миссис Мартинелли? Я понял по вашей улыбке.

– Вот уж точно подсобили.

Касса позвякивала.

– С вас два доллара тридцать девять центов.

– Что-то очень дорого, – заметила Элса.

– Ага, – сказал продавец, с состраданием посмотрев на нее.

Она достала из кармана наличные, начала пересчитывать.

– О, мы наличные не берем, извините. Только в кредит.

– Но у меня наконец есть деньги. Я хотела и в счет долга внести.

– Так не получится. Только в кредит. Я даже могу дать вам немного наличных… в кредит. С процентами. На бензин и все такое.

– Но… как же мне выбраться из долгов?

– Собирайте хлопок.

До нее вдруг дошло, как тут все устроено. И почему она раньше не поняла? Уэлти хотел, чтобы она была у него в долгу, хотел, чтобы она тратила пособие и следующей зимой снова оказалась ни с чем. Конечно, тебе дадут наличные в кредит – наверняка под непомерные проценты, – потому что бедняки согласны работать за гроши. Единственный выход – покупать продукты в городе, где цены ниже, чтобы долг в магазине компании не рос, но особого толку от этого не будет. На тринадцать долларов в месяц так и так не проживешь. Она взяла с прилавка и вернула в корзину банку вяленой говядины.

– Этого я себе не могу позволить.

Он пересчитал общую сумму долга, записал ее.

– Мне очень жаль, мэм.

– Правда? А если я поеду на север собирать персики, мне придется заплатить за аренду вперед?

– О нет, мэм. Вам придется отказаться от домика и гарантированной работы по сбору хлопка.

– Мы не можем ездить на сбор урожая?

Элса во все глаза смотрела на продавца, у нее в голове не укладывалось, как он соглашается быть частью этой системы. Если они поедут собирать фрукты, то лишатся жилья, а значит, они вынуждены остаться здесь, без работы, сидеть ждать хлопка, жить на пособие и в кредит.

– Значит, мы рабы.

– Рабочие. И я бы сказал, вам повезло.

– Вы уверены?

– Вы видели, как люди живут на берегу канавы?

– Да, – ответила Элса. – Видела.

Она вышла на улицу.

Там жизнь текла своим чередом: женщины развешивали постирушку, мужчины собирали хворост на растопку, дети играли с каким-то мусором. С дюжину ссутулившихся женщин в мешковатых платьях стояли в очереди к двум женским туалетам. Сейчас в лагере обитало больше трехсот душ, на бетонных площадках поставили пятнадцать новых палаток.

Элса посмотрела на женщин, на самом деле посмотрела. Серые. Согбенные. Изможденные. Платки на немытых волосах. Выцветшие платья с заплатками. Штопаные-перештопаные чулки. Изношенные туфли.

И все же они улыбались, покрикивали на детей. Элса достаточно настоялась в таких очередях и знала, что эти женщины говорят о самом обычном: о детях, о здоровье, сплетничают о соседях.

Жизнь продолжалась – продолжалась даже в эти невыносимые времена.