Лореда проснулась и не поняла, где находится.

Она медленно села, чувствуя под собой мягкий, как облако, матрас. Спутанные волосы, падавшие на лицо, пахли лавандой. Мамино мыло. Но запах немного другой, и лавандовым мылом они уже несколько лет не мылись.

Наводнение. Лагерь у канавы.

Она в один миг вспомнила, как несся поток грязной воды, как сложилась палатка, как кричали люди.

Лореда выбралась из-под одеяла. Энт свернулся калачиком рядом с ней, в одних только мешковатых трусах и майке.

Еще не просохшая толком одежда висела на дверце платяного шкафа.

Лореда встала, взяла свои вещи и прошла в ванную. Она воспользовалась туалетом и не смогла удержаться – еще раз приняла душ, но голову уже мыть не стала. Потом надела платье и свитер. Пальто пропало. Как и все деньги, и еда.

– Не делай так! – Энт отбросил одеяло, когда она появилась в комнате босиком.

– Ты о чем?

– Ты меня здесь одного не бросай. Я уже не маленький. Тут такое происходит, а я ничего не знаю.

Лореда невольно улыбнулась.

– Одевайся, Энтси.

Он надел все еще влажную одежду – больше у них ничего не было, – и босиком они вышли из комнаты, спустились по узкой лестнице. Снизу доносились голоса.

В маленьком холле было полно народу, пахло потом, табаком и грязной одеждой. Лореда и Энт протиснулись вперед.

На улице сияло яркое солнце. У отеля разбили шатры Красный Крест и Армия спасения, а также государственные организации по оказанию помощи. И несколько церковных групп. В каждом шатре поставили стол и стулья, предлагали пончики, и сэндвичи, и горячий кофе, тут же были коробки с одеждой и другими вещами.

– Похоже на ярманку, – сказал Энт, дрожа в мокрой одежде. – Только каруселей не видно.

– На ярмарку, – поправила Лореда, обхватив себя руками, чтобы согреться.

В глаза бросались семьи мигрантов, потерявшие жилье, потерявшие последнее. Люди жались друг к дружке, кутались в одеяла, вид у них был оглушенный.

Лореда обратила внимание на шатер в стороне от прочих. От одного столба до другого был натянут плакат: «СОЮЗ РАБОЧИХ: НОВЫЙ КУРС ДОЛЖЕН РАБОТАТЬ НА ВАС».

– Пойдем, – сказала Лореда.

Она потащила Энта к этому шатру, возле которого стояла женщина в черном пальто и курила сигарету. На ней были черные шерстяные брюки, кремово-белый свитер и берет, ярко-красная помада подчеркивала бледность кожи.

Лореда поздоровалась.

Женщина вынула сигарету из ярко-красных губ и повернула голову. Прищурясь, окинула Лореду оценивающим взглядом.

– Хотите кофе?

Никогда еще Лореда не видела таких женщин. Таких… элегантных или, может… дерзких. Лет ей, наверное, столько же, сколько маме, но ее элегантность и красота как будто не имели возраста.

– Меня зовут Лореда.

Женщина протянула руку. Короткие ногти выкрашены ярко-красным лаком.

– Я Наталья. Вы оба совсем замерзли.

– М-мокрая одежда. Но это неважно. Я хочу вступить в вашу группу.

Женщина затянулась сигаретой и медленно выдохнула.

– Правда?

– Я знаю мистера Валена. Я была… на собрании в амбаре.

– Правда?

– Я хочу бороться вместе с вами.

Наталья помолчала.

– Ну, думаю, причин на это у вас больше, чем у большинства. Но сегодня мы ни с кем не боремся. Мы помогаем.

– Люди обращают внимание на тех, кто им помогает.

– Умная девочка.

– Я хочу участвовать… – Лореда понизила голос: – Ну вы понимаете. В выступлении.

Наталья кивнула:

– Молодец. Самостоятельно мыслящая девочка. Для начала возьми сухую одежду и обувь себе и брату. Переоденьтесь. И приходи разливать кофе вместе со мной.

Волонтеры прибывали нескончаемым потоком. К полудню уже сотни людей раздавали в долине горячий кофе, и разнообразные вещи, и сэндвичи. Красный Крест организовал в заброшенном автосалоне временное убежище, где можно было переночевать, Армия спасения заняла местный зал собраний. По словам Джека, половина коммунистов и социалистов из Голливуда приехали помогать или сделали пожертвования. Говорили даже, что среди волонтеров есть кинозвезды, хотя Лореда никого из них не встретила. Может, Наталья актриса? Она определенно неотразима.

Лореда и Энт тоже помогали как могли жертвам наводнения. Но первым делом Лореда отыскала им всем троим хорошую добротную одежду и обувь. Одежда – теперь их единственное достояние – обнаружилась в коробке в палатке коммунистов. Платье и свитер для мамы Лореда отнесла в номер. Мама спала, и Лореда вернулась в шатер, села рядом с Натальей. На столе перед ними стоял большой металлический кофейник и почти пустой поднос с сэндвичами. И лежали листовки, но их почти никто не брал.

Наталья зажгла сигарету, предложила Лореде покурить.

– Нет, спасибо. Я бы лучше поела.

Наталья протянула Лореде последний сэндвич с вареной колбасой.

Лореда откусила и посмотрела на поредевшую толпу. Теперь людей меньше. Большинство перевезли в другое место, оказали им какую-то помощь.

На огороженной улочке Джек пинал мяч с Энтом. Лореда как зачарованная наблюдала, как радуется Энт примитивной игре. Ей вспомнился отец, вспомнилось, какими они все были до его исчезновения. Ничего хуже с их семьей произойти не могло. Засуха и Великая депрессия закончатся, но боль от того, что папа оставил их одних посреди этих бедствий, не пройдет никогда.

Она перевела взгляд на Джека. После всего того, что они пережили этой бесконечной ужасной ночью, его сила успокаивала. Лореда подумала, что на такого мужчину можно положиться. На мужчину, который не просто распространяет идеи, но борется за них, терпит побои, не отступает. Если бы только отец походил на Джека.

Революционер, а не мечтатель. Отец дал Лореде слова, но важны не слова, а поступки. Теперь она это знала. Уйти. Остаться. Бороться. Или бежать.

Лореда хотела быть такой, как Джек, а не как ее лишенный веры отец. Она хотела отстаивать свои убеждения, хотела рассказать всему миру, что она не заслуживает такой жизни, что недостойно Америки позволять людям так жить.

Но эта стопка листовок на столе. К ним почти никто не прикасался. Люди брали кофе и сэндвичи, однако слова их не интересовали. Особенно слова борьбы. На листке со списком желающих вступить в Союз рабочих значилось лишь одно имя – Лореда Мартинелли.

– А как вы с Джеком познакомились? – спросила Лореда, глядя на него.

– Встретилась много лет назад в Клубе Джона Рида. Мы были оба молодыми и слишком много о себе воображали. – Наталья затоптала окурок модной туфлей. – Он первым увлекся правами сельскохозяйственных рабочих и несколько лет назад убедил нас бороться с депортацией мексиканцев. Отвратительные были времена, но… – Наталья пожала плечами, – но люди пугаются, когда теряют работу, и обычно винят приезжих. Первый шаг – назвать их преступниками. Все остальное просто. Ну ты и сама знаешь. – Она глянула на Лореду.

– Да.

– Несколько лет назад мексиканцы организовали профсоюз и потребовали повышения оплаты труда. К сожалению, без насилия не обошлось. Погибли люди. Джек год просидел в тюрьме Сан-Квентин. Вышел он еще более решительным.

О тюрьме Лореда как-то не подумала.

– А почему требовать повышения оплаты труда – это незаконно?

Наталья зажгла очередную сигарету.

– Формально это законно. Но Америка – капиталистическая страна, и всем здесь заправляют толстосумы. После кампании против иммигрантов, когда всех нелегалов депортировали в Мексику, у сельхозпроизводителей могли бы возникнуть реальные проблемы, а тут…

– Мы начали приезжать.

Наталья кивнула.

– Они разослали листовки по всей Америке, приглашая рабочих. И людей приехало много, даже слишком. Теперь на каждое рабочее место десять желающих. Нам сложно уговорить ваших организоваться. Они…

– Независимые.

– Я хотела сказать «упрямые».

– Возможно. Ведь многие из нас фермеры, и иногда приходится упрямиться, чтобы выжить.

– А ты упрямая?

– Да, – медленно проговорила Лореда. – Думаю, да. Но главное, я очень злая.

Элсу разбудил солнечный свет, лившийся в окна, ей сразу вспомнился любимый дом, Тополиное. Позже она напишет об этом в своем дневнике – о наивной радости видеть солнце через прозрачное стекло, золотое, чистое, как взгляд Бога, о том, как солнечный свет наполняет душу надеждой.

Это лучше, чем писать о новой, ужасающей правде: денег у них больше нет.

Вещи, палатка, печка, еда. Ничего этого тоже больше нет.

И все же кто-то оставил на комоде светло-голубое платье и красный свитер. Надо радоваться малому.

Она медленно – после вчерашнего ныло все тело – надела новую одежду и грязные ботинки и пошла в соседнюю комнату к детям. На стук в дверь никто не ответил, и она спустилась в холл.

Улицу перед отелем огородили. Шатры Красного Креста, и Армии спасения, и местной пресвитерианской церкви. Энт и Лореда разносили подносы с едой.

Элса ощутила гордость за своих детей: помогают другим, хотя сами лишились всего. После всех страданий, невзгод, потерь, разочарований – вот они, улыбаются и раздают еду. Помогают людям. Значит, у будущего есть надежда.

Джек стоял около одного из шатров и беседовал с женщиной в берете. Элса направилась к ним.

Он улыбнулся:

– Кофе?

– С удовольствием.

Они вошли в шатер, Джек подвинул ей стул. Взгляд Элсы упал на стопку листовок на столе. Вступайте в профсоюзы! Коммунизм – это новый американизм! Некоторые листовки на испанском. Подписной лист приглашал вступать в Союз рабочих. Записался только один человек – Лореда Мартинелли.

– Предлагаете немного радикальной идеологии вместе с кофе? – спросила Элса и скомкала листок. – Моя дочь не будет в такое вступать.

Он сел рядом с ней, придвинулся ближе.

– Лореда ходит за мной, как охотничья собака, учуявшая дичь.

– Ей тринадцать, – сказала Элса, глядя на людей, собравшихся на улице. – Ей даже разговаривать с вами не стоит, не то что вступать в Коммунистическую партию. Кроме того, фермерам не нужны профсоюзы.

– Грустный комментарий к нашему времени. Мы, в конце концов, в Америке.

– Это не та Америка, которую я знаю. – Элса повернулась к нему: – Почему коммунизм?

– Почему нет? Я и сам работал на полях. Я знаю, какая у мигрантов тяжелая жизнь. Крупные землевладельцы помогли Рузвельту избраться. Он им обязан. Никогда не задумывались, почему он поддерживает почти всех рабочих, но только не занятых в сельском хозяйстве? Я хочу исправить ситуацию. – Он внимательно смотрел на нее. – Похоже, вы немало пережили. Может, объясните мне, почему большинство людей, приезжающих в штат, не хотят вступать в профсоюзы?

– Мы гордые. Мы верим в упорный труд и равные возможности. Но не в принцип «один за всех и все за одного».

– А вы не думаете, что принцип «все за одного» мог бы вам помочь?

– Я думаю, то, чего вы хотите, доведет вас до беды.

Элса допила кофе и протянула ему пустую чашку. Он взял чашку, и она заметила у него на запястье дешевые часы, которые неправильно показывали время. Это ее удивило. Никогда раньше она не встречала мужчин, которым плевать было на время.

– Я благодарна вам за помощь, Джек. Искренне. Вы первыми приехали нам помочь, но…

– Но что?

– У меня просто нет времени на коммунизм. Мне нужно искать жилье.

– Вам кажется, что я не понимаю вас, миссис Мартинелли, но я понимаю. Лучше, чем вы можете себе представить.

То, как он произнес ее фамилию, ее удивило – она прозвучала почти экзотически, почти незнакомо.

– Зовите меня Элсой.

– Позвольте мне кое-что для вас сделать?

– Что?

– Вы мне доверитесь?

– Почему я должна вам довериться?

– В доверии нет «почему». Оно либо есть, либо нет. Так вы мне доверитесь?

Элса пристально вгляделась в темные, казавшиеся бездонными глаза Джека. Его увлеченность делом тревожила ее, наверняка она испугалась бы, если бы встретила Джека в прежней жизни. Она помнила, как он проповедовал на городской площади, помнила его разбитое в кровь лицо, когда они встретились возле полицейского участка. Джек и его идеи неотделимы от насилия, в этом сомнений нет.

Но он спас ее детей и устроил их на ночлег. А кроме того, за этой яростью она чувствовала боль. Не то чтобы одиночество, но обособленность, знакомую ей самой.

Элса встала.

– Хорошо, – сказала она, все еще не сводя с него глаз.

Он подвел ее к палатке Красного Креста, где Лореда и Энт раздавали сэндвичи.

– Мамочка! – закричал Энт.

Элса невольно улыбнулась. Что лучше детской любви восстанавливает силы?

– Ты бы видела, как хорошо я раздавал еду. – Энт улыбался во весь рот. – И я не все пончики съел.

Элса потрепала его по чистым волосам:

– Я горжусь тобой. Мистер Вален обещает показать нам кое-что интересное. Выезд Клуба путешественников?

– Да!

Лореда сказала:

– Пойду возьму наше новое имущество.

Она кинулась к шатру коммунистов и вернулась с коробкой, полной одежды, постельного белья и еды.

Джек осторожно коснулся руки Элсы. Подняв голову, она увидела в его глазах понимание, будто он знал, что значит потерять все, что значит жить, когда терять уже нечего.

– Поезжайте за мной. Вот мой грузовик.

Элса с детьми направились к своему грязному грузовику. В кузове лежали барахло, которое они даже не распаковывали, – вещи, которым не было места в этой сломанной версии их жизни.

Они следовали на север за Джеком, повсюду замечая следы, оставленные бурей, – поваленные деревья, камни и мусор, земляные наносы. Переполненные канавы, огромные лужи, потоки вдоль дороги.

Люди нескончаемой вереницей тянулись по обочине, нагруженные остатками имущества.

Они миновали еще один разрушенный лагерь. Море из грязи и скарба; люди ковырялись в жиже и стоячей воде в поисках своего добра.

Джек остановился у дорожного знака с надписью «Фермы Уэлти». Элса последовала его примеру. Он подошел к ее грузовику. Она опустила стекло.

– Это лагерь Уэлти. Он предоставляет жилье сборщикам хлопка. Я слышал, что вчера одна семья уехала.

– А почему они уехали?

– У них кто-то умер, – ответил Джек. – Скажите охраннику, что вас Грант прислал.

– А кто такой Грант?

– Начальник. Он так много пьет, что не вспомнит, кому назвал свое имя.

– А вы с нами пойдете?

– У меня здесь не слишком хорошая репутация. Им мои идеи не нравятся.

Джек сверкнул улыбкой, вернулся в свой грузовик и укатил, прежде чем Элса успела его поблагодарить.

Она медленно въехала на землю Уэлти, заметив, что земля хотя и мокрая, но ничего не затоплено. Лагерь располагался между двумя хлопковыми полями в стороне от дороги. У ворот будка охранника.

Перед будкой стоял мужчина с дробовиком. Тощий, шея тонюсенькая, как карандаш, подбородок острый, как локоть. Коротко стриженные седые волосы прикрывала шляпа.

– Здравствуйте, сэр, – сказала Элса.

Мужчина подошел к грузовику, заглянул внутрь.

– Вас затопило?

– Да, сэр.

– Мы здесь только семьи принимаем. Приличных людей. Никаких негров. Мексиканцев. – Он оглядел Элсу, детей и добавил: – И незамужних женщин.

– Мой муж завтра приедет. Он собирает горошек, – сказала Элса и, помолчав, добавила: – Нас Грант прислал.

– Ага. Он знает, что у меня домик освободился.

– Домик, – прошептала Лореда.

– Четыре доллара в месяц за электричество и по доллару за матрас, я вам два дам.

– Шесть долларов, – подсчитала Элса. – А можно нам домик без электричества и матрасов?

– Нет, мэм. Но у Уэлти есть работа, и если вы живете в нашем домике, то первыми ее получите. У хозяина двадцать две тысячи акров хлопка. Большинство наших живут на пособие, пока сезон хлопка не начнется. И школа у нас своя есть. И почта.

– Школа? Прямо здесь?

– Так детям лучше. Их здесь не так задирают. Ну что, согласны или нет?

– Она точно согласна, – пискнул Энт.

– Согласна, – ответила Элса.

– Номер десять. Аренду вычитаем из зарплаты. Тут есть магазин, где вы можете купить продукты и даже получить немного наличных, если нужно. Конечно, в долг. Проезжайте.

– А мое имя вы не спросите?

– Не. Проезжайте.

Элса направила грузовик к группе домиков и палаток, словно образовывавших городок. Глядя на номера, она нашла дом № 10 и затормозила возле него.

Это было незамысловатое строение примерно десять на двенадцать футов. Внизу ряд бетонных блоков, а дальше металлические панели с деревянными вставками. Окон не было, но металлические решетки почти под самой крышей можно было открыть и проветрить помещение в жаркий день.

Они вылезли из грузовика и вошли внутрь. По углам прятались сумрачные тени, со шнура на потолке свисала лампочка.

– Электричество, – восхищенно произнесла Лореда.

Маленькая электроплитка на деревянной полке и две ржавые кровати с матрасами занимали почти все пространство, но все равно оставалось место поставить стулья, а может, и стол. Цементный пол. Пол.

– Ух ты! – прошептал Энт.

– Да, здорово, – сказала Элса.

Электричество. Матрасы. Пол под ногами. Крыша над головой.

Но… шесть долларов. Боже, как же она за это заплатит? У них не осталось ни цента.

– Ты в порядке, мама? – спросила Лореда.

– Можно мы разведаем обстановку? – спросил Энт. – Вдруг тут другие дети есть.

Элса рассеянно кивнула, не двигаясь с места:

– Идите. Но долго не гуляйте.

Она вышла наружу вслед за детьми. На площади в пять-шесть акров расположились еще несколько домиков и не меньше пятидесяти палаток. Люди ходили туда-сюда, собирали хворост, бегали дети. Больше было похоже на городок, чем на лагерь у канавы, стояли указатели, показывающие, как пройти к туалетам, прачечной и школе.

Конечно, им повезло оказаться здесь, но страх потерять это место не давал Элсе радоваться. Сколько она сможет прожить в кредит? Она подошла к грузовику и достала коробку с вещами, которые Лореда набрала в Армии спасения. Одежда, обувь и пальто для детей, простыни, одна сковородка. И немного еды, хватит на два дня, если экономить.

А что потом?

Она отнесла вещи в домик и закрыла дверь.

– Привет, – сказал Джек. Он сидел на одной из кроватей.

От удивления Элса чуть не выронила коробку.

– Извините, – сказал он. – Я не хотел вас напугать. Похоже, я без вас никуда.

– Я думала, вам нельзя здесь находиться.

– Обожаю нарушать правила.

Элса поставила коробку на пол и села рядом с ним.

– Не знаю, как я за это заплачу. Я благодарна. Искренне. Но только…

– Но только за жилье надо платить, а денег у вас нет.

– Во время наводнения мы потеряли все.

Хорошо, что она наконец произнесла это вслух.

– Я бы с радостью дал вам денег, но моя работа не очень хорошо оплачивается.

– Удивительно, что вам вообще платят. А что у вас за работа?

– Служу в Союзе рабочих. В Народном фронте. Называйте как хотите.

– В Коммунистической партии.

– Да. У партии в Калифорнии около сорока штатных сотрудников. Учитывая, что сейчас происходит в Европе, в Голливуде нас многие поддерживают. Я пишу для «Дейли Уоркер», принимаю в партию новых членов, веду учебные группы и организую забастовки. В общем, делаю все, что в моих силах, чтобы помочь людям, которых эксплуатирует капиталистическая система. И рассказываю, что можно жить по-другому.

Твердо глядя ей в глаза, он спросил:

– Как вы оказались в том лагере? Одинокая женщина…

Элса убрала волосы за уши.

– Поверьте, вы уже слышали мою историю. Мы уехали, потому что в Техасе настали тяжелые времена, но в Калифорнии оказалось еще хуже.

– А муж где?

– Ушел.

– Вот дурак.

Элса улыбнулась. Она никогда не расценивала уход Рафа как просто дурь, но формулировка ей понравилась.

– Вот и я так думаю. А вы женаты?

– Нет. Никогда не был женат. Женщины обычно думают, что я принесу одни несчастья, их это страшит. Большой плохой коммунист.

– В наши дни много что страшит. Но мы, кажется, уже все несчастья перепробовали.

– Я сидел в тюрьме, – тихо сказал Джек. – Вас это пугает?

– Раньше бы испугало.

Элса не привыкла к взглядам, которые бросал на нее Джек.

– Знаете, я ведь красивее не стану.

– По-вашему, я об этом думаю, когда смотрю на вас?

– Почему вы взялись за столь опасное дело? Я имею в виду коммунизм. Вы же понимаете, что в Америке у вас ничего не выйдет. И я вижу, чего вам это стоит.

– Ради матери. Она приехала сюда в шестнадцать лет, потому что голодала, а семья от нее отказалась из-за меня. Я до сих пор не знаю, кто мой отец. Она вкалывала как лошадь, бралась за любую работу, но каждый вечер перед сном целовала меня и говорила, что в Америке я смогу добиться чего угодно. Мечта привела ее сюда, и она передала эту мечту мне. Но все оказалось ложью. По крайней мере, для таких людей, как мы. Людей, которые приехали не из той страны, у которых цвет кожи не тот, которые говорят на неправильном языке или молятся неправильному Богу. Моя мать погибла при пожаре на фабрике. Двери там запирали, чтобы рабочие не бегали на перекур. Эта страна использовала ее и выплюнула, а она всего только и хотела дать мне возможности. Дать жизнь лучше, чем у нее.

Джек подался к Элсе:

– Вы понимаете. Я это знаю. Ваши люди голодают, умирают. Тысячи остались без крова над головой. Они не могут заработать себе на жизнь. Помогите мне убедить их бороться за справедливую оплату труда. Вас они послушают.

Элса засмеялась:

– Меня никто никогда не слушал.

– Будут слушать. Нам нужен кто-то вроде вас.

Улыбка сошла с лица Элсы. Он говорил серьезно.

– Что толку бастовать, только работу потеряешь. Мне надо детей кормить.

– Лореда загорелась. Ей бы хотелось…

– Ей нужно в школу ходить. Лучшей жизни она добьется благодаря образованию, а не коммунистам.

Элса встала:

– Простите, Джек. Мне не хватит смелости. И пожалуйста, пожалуйста, не подпускайте ваших людей к моей дочери.

Джек тоже поднялся. Элса видела, что он расстроен.

– Я понимаю.

– Правда?

– Конечно. Разумно бояться, пока… – Он подошел к двери, взялся за ручку и остановился.

– Пока что?

– Пока вы не поймете, что не того боитесь.

Когда дети заснули, Элса достала спасенный в ту страшную ночь дневник. Она пролистала страницы. Дети оказались правы: ей становилось легче, когда она писала. На нее прыгнули слова: дождь, младенец на лавандовом одеяле, работы нет, ждем хлопка, дождь отнимает все силы. Сегодня она напишет о своем непроходящем страхе, о том, как он душит ее, каких огромных усилий ей стоит скрывать его от детей. Она напишет об этом и вспомнит: они выжили. Они пережили ужасное наводнение, и они все еще здесь.

Хотя дневник значил для нее целый мир, другой бумаги у них не было. Она вырвала листок и принялась писать Тони и Роуз.