Глава двадцать вторая
Дорогие наши Тони и Роуз!
Июнь в Калифорнии прекрасен. В хлопковых полях вспыхнули красные цветы. Представьте, эти поля тянутся на тысячи акров, а вдали виднеются горы.
Наши друзья обещают, что когда придет время собирать хлопок, работы хватит всем.
Должна признаться, мне трудно представить, что я работаю в поле на хозяина. Конечно, при этом я вспомню о вас и о многих счастливых часах, когда мы вместе работали на винограднике, в саду и огороде.
Мы по вам скучаем, часто вас вспоминаем, надеемся, что все у вас хорошо.
С любовью,
Элса, Энт и Лореда
В июне оказалось, что если Элса проснется в четыре утра и встанет в очередь вместе с Джебом и его мальчиками, то, скорее всего, удастся найти работу: пропалывать сорняки и прореживать хлопок на полях. Почти каждый день она трудилась по двенадцать часов за пятьдесят центов. Платили мизер, но Элса экономила, и они кое-как сводили концы с концами. Когда у Лореды совсем износились башмаки, Элса не стала покупать новые, а лишь вырезала из толстого картона стельки и вложила в ботинки.
Сегодня после долгого утомительного дня она шла домой вместе с другими обитателями лагеря, которые трудились на «Фермах Уэлти», – этой компании принадлежали почти двадцать тысяч акров хлопка в Калифорнии. Ближайшее поле находилось в трех милях к северу от лагеря, за городком Уэлти.
Рядом шагал Джеб со своими сыновьями.
– Толкуют, будто «Уэлти» планируют срезать оплату, – сказал он.
– Как можно платить еще меньше? – спросила Элса.
Другой мужчина ответил:
– Столько отчаявшихся людей хлынуло в этот штат. Я слышал, приезжает больше тысячи в день.
– И они согласны на любую оплату, лишь бы как-то прокормиться, – заметил Джеб.
– Проклятые хозяева фермы так и норовят платить все меньше и меньше, – сказал незнакомый мужчина. Он протянул Элсе руку с тонкими пальцами и представился: – Я Айк. Из лагеря Уэлти.
Она пожала его руку и тоже назвалась.
Пятьдесят центов. Вот сколько она заработала сегодня, и надолго этого не хватит, а когда перепадет работа в следующий раз, неведомо, как и неведомо, сколько заплатят. Что, если завтра предложат сорок центов? Что ей останется, кроме как согласиться?
– Когда начнем собирать хлопок, дела пойдут на лад, – сказал Джеб.
Мужчина по имени Айк хмыкнул:
– Не знаю, Джеб. У меня дурное предчувствие. Хлопок дешевеет, и проклятый Закон о регулировании сельского хозяйства еще больше зажимает сельхозпроизводителей. Правительство хочет, чтобы сажали меньше хлопка, тогда цены вырастут. Вы понимаете, что это значит. Если давят на сельхозпроизводителей, то первыми страдаем мы.
– А как же летние месяцы? – спросила Элса. – Вот проредим мы хлопок, но до сбора еще долго ждать. Какая работа будет тогда?
– Очень многие вскоре двинутся на север собирать фрукты. Осенью вернемся за хлопком.
– А расходы на бензин окупятся?
Джеб пожал плечами:
– Это работа, Элса. Мы соглашаемся на любую – где можем и когда можем.
Женщины в лагере уже хлопотали у своих убогих жилищ, готовя ужин. В воздухе плыли звуки скрипки, и Элса невольно улыбнулась.
Лореда и Энт сидели перед палаткой. На плите побулькивала фасоль в кастрюльке.
– Мама, – сказала Лореда, – мне нужно с тобой поговорить.
Ничего хорошего такое вступление не сулило. В последнее время гнев Лореды нарастал подобно лавине. Она не жаловалась, не закатывала глаза, не убегала от матери, но почему-то от этого Элсе было только больше не по себе. Она понимала, что дочь по горло сыта этой ужасной жизнью и рано или поздно взорвется.
– Конечно.
– Ты посиди здесь, Энт. – Лореда встала.
Элса вслед за Лоредой пошла к канаве, которую все совершенно незаслуженно именовали ручьем.
Под цветущим деревцем Лореда остановилась и повернулась к Элсе:
– Занятия в школе два дня назад закончились.
– Я знаю, Лореда.
– А ты знаешь, что я единственная тринадцатилетняя провожу весь день в лагере?
Элса догадывалась, куда Лореда клонит. Она ждала этого разговора. Боялась его.
– Семилетки работают в полях, мама.
– Это так, Лореда, но…
Лореда подступила к ней.
– Я не глухая, мама. И слышу, о чем люди говорят. Зима в Калифорнии тяжелая. Работы нет. Пособия мы до апреля не получим. Заработать можно только в поле. И этих денег нам должно хватить на четыре месяца.
– Я знаю.
– Завтра я пойду работать с тобой.
Элса хотела сказать – закричать: НЕТ!
Но Лореда права. Им нужно скопить денег на зиму.
– Хорошо, но только на это лето. Потом ты вернешься в школу. А пока Джин присмотрит за Энтом.
– Ты же понимаешь, что он тоже захочет работать, мама. Энт сильный.
Элса уже шла назад, делая вид, будто не слышала этих слов.
К июлю работа в полях закончилась, и до сбора хлопка ничего не предвиделось. Но все новые и новые мигранты приходили и приезжали каждый день в долину Сан-Хоакин. Все больше работников, все меньше работы. Местные жители изливали свое негодование в газетах – мол, их налоги идут на помощь чужакам, а школы и больницы, говорили они, не справляются с потоком понаехавших. Местные боялись, что скоро настанет их черед обанкротиться, что они не смогут вести привычный образ жизни, считали, что мигранты разносят болезни, и во всех преступлениях винили тоже их.
Элса созвала собрание Клуба путешественников и спросила детей, хотят они остаться в лагере у канавы или поехать за семьей Дьюи – и многими обитателями лагеря – на север в Центральную долину, поискать работу на сборе фруктов. Еще один сложный выбор, и каждому было понятно, как хрупко их существование. Потратить деньги или сэкономить?
В конце концов они последовали примеру большинства обитателей лагеря: упаковали вещи в коробки, сняли палатку и погрузили все в грузовик. И двинулись на север вслед за Дьюи, в округе Йоло разбили палатку еще в одном мигрантском лагере. Здесь предстояло собирать персики. Элса очень неохотно согласилась брать Энта с собой в поле, но выбора не было. Она мать-одиночка, а сын слишком маленький, и нельзя оставлять его одного на весь день. Заработка от сбора персиков хватило, чтобы прокормиться и прикрыть наготу. Но отложить ничего не удалось.
Когда персики сошли на нет, все снова снялись с места. До конца лета они вместе с ордой мигрантов передвигались от поля к полю, научились собирать самые разные фрукты и овощи, оставаясь незамеченными для добрых людей, владевших полями, – те хотели, чтобы их урожай собрали, но видеть людей, которые собирают урожай, вовсе не хотели, рассчитывая, что по завершении сезона сборщики просто исчезнут.
Они не ездили в город, не ходили в кино, даже в библиотеки. Они останавливались вместе со всеми в лагерях, держась друг дружки. Джин научила Элсу жарить во фритюре шарики из кукурузной муки, а Элса показала Джин, какие вкусные лепешки получаются из поленты, как они хороши с супом или жарким. Но в основном они питались консервированным томатным супом с макаронами и нарезанными сосисками.
И все это долгое, жаркое лето они ждали двух слов.
Хлопок созрел.
Новость эта стремительно прокатилась по Центральной долине в сентябре. Посреди ночи Элса и дети упаковали вещи и двинулись обратно в долину Сан-Хоакин к ставшему родным лагерю у канавы.
Они целый день ехали по жаре, но вот наконец свернули в наезженную сухую колею на заросшем сорняками поле. Дряхлая машина Джеба поднимала пыль впереди.
– Вот это да… – сказал Энт, с удивлением глядя сквозь грязное, все в пятнах от разбившихся жуков, стекло. – Вы только посмотрите.
За то время, что они отсутствовали, население лагеря у канавы существенно выросло, и сейчас в поле стояло не меньше двухсот палаток новых мигрантов – американцев, прибывшх в поисках несуществующей работы. По лагерю будто торнадо пронесся: сломанные автомобили, мусор.
Джеб взял правее, прочь от скопища палаток и картонных лачуг. Он нашел неплохое, почти ровное место, где можно было поставить рядом две палатки, но так, чтобы две семьи все же жили не на головах друг у друга.
Элса припарковалась чуть поодаль.
– До ручья далеко, – оценила Лореда, покачала головой и пробормотала: – Поверить не могу, что я назвала эту канаву ручьем.
Элса притворилась, что не слышала.
– Пойдемте, путешественники. Пора разбивать лагерь.
Они принялись за работу. Установили палатку, вытащили печку, взбили комковатый, грязный походный матрас. Засунули ведра в медную ванну и поставили ее перед палаткой, рядом со стиральной доской и веником.
– Отлично, – сказала Лореда, вернувшись с двумя ведрами воды. – Мы снова тут. Дом, милый дом.
Элса скомкала газету (в глаза ей бросился заголовок «Пособия доведут страну до финансовой катастрофы») и развела огонь в печи.
Лореда подошла к ней, спросила:
– Ты ведь знаешь, что занятия в школе уже начались, да?
– Да.
– И знаешь, что я в школу не вернусь, да?
Элса вздохнула. Всю жизнь она только и хотела, что быть хорошей матерью. И какая же она мать, если Лореда не получит образования? И все же. Они провели в Калифорнии почти пять месяцев, вкалывали без продыху, а денег в итоге меньше двадцати долларов. Много ушло на бензин и продукты, а платили мало, как тут выбраться из нищеты? И зима приближается. Выживут они или нет, зависело от того, сколько денег они заработают на сборе хлопка, а Лореда могла работать наравне со взрослыми. Удвоить заработок.
– Да, – сказала Элса. – Я знаю, что тебе придется собирать хлопок, но Энт будет ходить в школу. И точка. – Она посмотрела на дочь и добавила: – И ты вернешься в школу, как только сбор хлопка закончится.
На следующее утро Лореда проснулась затемно и лежала, прислушиваясь. В четыре часа она услышала то, чего ждала, – голос Джеба у палатки: «Пора».
Лореда и Элса спали одетыми, поэтому они просто взяли приготовленные заранее полотняные мешки длиной в двенадцать футов (заплатили за каждый по пятьдесят центов) и выбрались из палатки.
Их ждали Джеб с сыновьями, Элроем и Бастером.
Впятером они вышли на дорогу и двинулись к первому полю Уэлти.
В очереди уже стояло человек сорок, некоторые, похоже, с ночи, чтобы точно получить работу. Мужчины, женщины, дети, даже шестилетки. Мексиканцы, цветные, оки – их больше всего. В воздухе парили белые пушинки хлопка, садились на лицо Лореды, застревали в волосах.
Грузовики ждали, когда их заполнят хлопком. Кузовы обтягивала проволочная сетка.
На восходе прозвучал гонг. Толпа заволновалась. Люди знали, что работа достанется не всем. В очереди уже скопилось несколько сотен человек.
Ворота хлопкового поля открылись, вышел высокий краснолицый мужчина в ковбойской шляпе. Он прошел через толпу, внимательно выбирая рабочих.
– Ты, – сказал он Джебу.
Джеб метнулся к воротам.
– Ты, – сказал он Элсе, а потом Лореде: – И ты…
Лореда бросилась в поле, к указанному ряду. Кожаный ремень длинного полотняного мешка, перекинутый через плечо, больно впивался в тело.
Снова ударил гонг. Лореда потянулась к ближайшему кусту хлопка, вскрикнула от боли и отдернула руку. На пальце выступила кровь. Только тогда Лореда заметила, что хлопчатник покрыт острыми шипами. Сморщившись, она попробовала еще раз, теперь осторожнее, и все равно опять укололась. Она сцепила зубы и продолжила собирать хлопок.
Солнце палило вовсю, Лореда уже ничего не чувствовала, кроме жары, пыли и запаха пота. Горло так пересохло, что даже пить было больно. Она выпила всю воду из фляжки – вода до того нагрелась, что почти обжигала. С каждой минутой мешок становился все тяжелее, руки ломило.
Около полудня Лореда со своим тяжелым мешком встала в очередь к гигантским весам. Она отстегнула ремень, сбросила с плеча груз и тут же поняла, почему другие сборщики не спешат снять мешок, – теперь ей пришлось тащить его к весам израненными руками.
Наконец подошла ее очередь. Весовщик просунул цепь под мешок Лореды и взвесил его.
– Шестьдесят фунтов.
Контролер поставил печать на квитке и протянул Лореде:
– В городе обналичишь. И собирай пошустрее, если не хочешь потерять работу.
Лореда забрала пустой мешок и вернулась к хлопковым кустам.
Весь сентябрь они как каторжные трудились в хлопковых полях, один бесконечный жаркий день следовал за другим. Руки Элсы кровоточили, спину ломило, колени болели. Знойный час за знойным часом. От рассвета до заката они, сгорбившись, собирали коробочки хлопка, стараясь не пораниться об острые шипы. Туалетов в полях не было, так что женщинам в определенные дни приходилось непросто, а у Лореды как раз началась менструация.
И все же это работа. Постоянная работа.
К середине октября Элса и Лореда собирали уже почти по двести фунтов хлопка ежедневно. Значит, за день они вместе зарабатывали четыре доллара. Им это казалось целым состоянием, хотя компания Уэлти и брала десять процентов за обналичивание чеков. Они долго добирались до двухсотфунтовой отметки, но все знали, что собирать хлопок – целая наука.
В ноябре, когда наступила благословенная прохлада и последний хлопок собрали, металлическая шкатулка Элсы была полна купюр. Она закупила продукты: мешки муки и риса, фасоли и сахара, концентрированное молоко, копченый бекон.
Льда в лагере не было, поэтому она научилась готовить из продуктов, хранившихся в мешках или банках. Никакой свежей пасты, вяленых помидоров, домашнего хлеба и оливкового масла с ореховым вкусом. Дети полюбили бекон и фасоль с кукурузным сиропом, и тосты с вяленой говядиной, и хот-доги, приготовленные на открытом огне, и жаренные в масле крекеры, посыпанные сахаром. Лореда называла это «американской едой».
Элса старалась как можно больше сберечь на зиму, но все ее планы рушились, когда после долгих месяцев лишений она видела радость детей за ужином: наконец-то они могли наесться до отвала.
Многие из обитателей лагеря, в том числе Джеб с мальчиками, переехали, надеясь поработать еще несколько дней на дальних полях, но Элса решила остаться вместе с Джин и ее дочерьми.
Пора Лореде возвращаться в школу.
В это воскресное утро Элса первым делом подмела земляной пол палатки. Она не понимала, как такое возможно, но мусор как будто рос ночью, в темноте, точно грибы. Она вымела все наружу и откинула полог, чтобы проветрить палатку.
Над лагерем лежал прохладный серый туман, прикрывая серое палаточное море. Элса достала из ящика, где они хранили все подобранные бумажки, старую газету и, пока варился кофе, прочитала местные новости.
На запах кофе из палатки выползла Лореда. Черные волосы спутались, густая челка занавешивала лицо.
– Ты меня не разбудила, – проворчала она.
– Сегодня никакой работы, – сказала Элса. – В понедельник пойдешь в школу.
Лореда налила себе кофе. Придвинула ведро к печке и села.
– Лучше уж хлопок собирать.
Элса пожалела, что не обладает таким же даром слова, как Раф, тот умел красочно расписать мечту. А Лореде сейчас так нужна искра, способная снова зажечь огонь, который горел в ее душе до того, как их бросил отец и жизнь стала еще тяжелее.
К сожалению, Элса не очень-то умела мечтать, но она знала, что такое школа и как тяжело, когда ты не такая, как все.
– У меня есть идея, – сказала она.
Лореда скептически посмотрела на мать.
– Мы сейчас позавтракаем, а потом кое-куда сходим.
– Моей радости нет предела.
Элса не сдержала улыбки, хотя угрюмое настроение дочери ее ранило.
Она быстро приготовила завтрак – овсянка с концентрированным молоком, приправила кашу сахаром, а когда дети поели, поторопила их одеваться.
В девять они шли по лагерю, по-прежнему окутанному полупрозрачным серым туманом.
– Куда мы идем, мам? – спросил Энт, держа Элсу за руку.
Ей так нравилось, что он все еще держит ее за руку на людях.
– В город.
– Ох, – сказала Лореда, – как же нам весело будет стоять в очереди за несколькими долларами, которые мы заработали на этой неделе.
Элса пихнула дочь локтем и сказала:
– Никому из членов Клуба путешественников не позволено грустить по субботам. Новое правило.
– А кто сказал, что ты президент Клуба? – спросила Лореда.
– Я, – хихикнул Энт. – Маму в президенты, маму в президенты!
Он скандировал лозунг, маршируя по мягкой сырой траве.
Элса прижала руку к сердцу:
– Какая честь. Я не ожидала ничего подобного. Женщина – президент.
Лореда наконец засмеялась, и всем стало веселее.
Выйдя на дорогу, они двинулись в сторону Уэлти.
Вот и приветственный знак в виде коробочки хлопка. Удивительно теплое для ноября солнце уже разогнало туман. Далекие горы стояли, припорошенные снегом. Деревья вдоль Главной улицы радовали глаз осенними красками.
– Подождите здесь, – сказала Элса перед офисом «Ферм Уэлти».
Она встала в очередь, чтобы обналичить чек.
– Держите, – сказал мужчина.
Вместо двадцати долларов он выдал ей восемнадцать. Элса свернула купюры как можно туже, подсчитывая в уме сумму сбережений. Сейчас кажется, что денег много, но она знала, что к февралю от них мало что останется.
Но сегодня она об этом думать не будет. Элса вышла на улицу, где ее ждали дети.
В этот миг ее как будто бы озарило, и она по-настоящему разглядела своих детей. Лореда, тощая, в изношенном платье и башмаках не по размеру, с криво обрезанными волосами. Энт не менее тощий, и волосы у него грязные, несмотря на все старания Элсы. Слава богу, он все еще влезает в старые башмаки Бастера.
Элса заставила себя улыбнуться, взяла Энта за руку, и они пошли по Главной улице, где как раз открывались магазины. Из закусочной пахло кофе и свежими булочками, из магазина кормов тянуло знакомым запахом сена и мешков с зерном.
Неподалеку заведение, куда она собиралась сегодня утром.
Салон красоты Бетти-Эн.
Каждый раз, когда Элса бывала в городе, она видела этот манящий салон, откуда выходили хорошо одетые женщины со стильными прическами.
Элса направилась к салону. Он находился в старомодном одноэтажном домике с огороженным забором двором.
Лореда остановилась, замотала головой:
– Нет, мама. Ты же знаешь, как они к нам относятся.
Элса знала, что нельзя больше давать детям пустые обещания; она также знала, что всякий раз, когда тебя отправляют в нокдаун, нужно подниматься. Она покрепче сжала руку Энта и прошла в калитку. Лореда стояла как вкопанная. Элса не сбавила шаг. Давай, Лореда, будь смелой.
Подойдя к двери салона, Элса открыла.
Над головой прозвенел колокольчик.
Салон разместился в помещении, которое когда-то служило гостиной. Перед зеркалами стояли два розовых кресла, по полу змеились шнуры, подключенные к аппарату в углу. На розовых стенах висели фотографии кинозвезд в рамках.
В центре салона стояла женщина средних лет в белом костюме, с веником в руках. Выглядела она подчеркнуто модно: завитые платиновые волосы до подбородка, брови-ниточки. Ярко-красные губки бантиком, как у Клары Боу.
– Ох, – пробормотала она, увидев посетителей.
Вошедшая вслед за ними Лореда потянула мать за руку:
– Пойдем, мама.
Элса глубоко вдохнула и сказала:
– Это моя дочь Лореда. Ей тринадцать лет, и в понедельник она пойдет в школу, ведь сезон сбора хлопка уже закончился. Она боится, что ее будут дразнить, потому что… ну…
Лореда застонала.
– Я поговорю с мужем. – Хозяйка салона вышла из комнаты.
– Она, наверное, в полицию звонит, – прошипела Лореда. – Скажет, что мы бродяги. Или кто похуже.
Вскоре женщина вернулась и достала из кармана расческу.
– Я Бетти-Энн, – сказала она. Подошла к ним и остановилась перед Лоредой.
Близко, но не слишком.
Пожалуйста, подумала Элса, покрепче сжимая руку Энта, будьте добры к моей девочке.
Тут из другой комнаты в салон вошел крупный мужчина в коричневом костюме, он нес большую картонную коробку.
– Это мой муж Нед, – произнесла Бетти-Энн.
– Я все поняла, – сказала Элса. – Вы с Недом хотите, чтобы мы ушли. Вернулись к людям своего сорта.
Нед покачал головой:
– Нет, мэм. Мы приехали сюда в тридцатом году. Уже тогда заработать на жизнь было непросто, но не сравнить с тем, что сейчас.
Он протянул ей коробку со словами:
– Здесь пальто, свитера и все такое. Зимы бывают холодными. У нас в ванной есть душ. Горячая вода. Почему бы вам всем не воспользоваться возможностью? Горячий душ и новая одежда – неплохое подспорье в тяжелые времена.
Бетти-Энн ласково улыбнулась Лореде:
– И я вижу девочку, которой нужна новая стрижка к школе. Бог знает, что в тринадцать лет жизнь и так непростая. – Взгляд у Бетти-Энн сделался оценивающий.
– А ты настоящая красотка. Дай-ка я над тобой поколдую.
