Глава двадцать первая
В конце учебного дня Элса стояла у столба с развевающимся флагом и ждала детей. Ее подташнивало от голода – утром она совсем забыла прихватить для себя что-нибудь перекусить. После регистрации в Центре соцпомощи она провела в городке еще несколько часов в поисках работы, но скоро поняла, что ни один хозяин магазина или закусочной не наймет такую потрепанную нищенку, какой она выглядит.
Раздался звонок, из здания школы повалили дети. Двери автобуса приветственно открылись – не для всех.
Показались Лореда с Энтом.
У Энта был подбит глаз, воротник порван.
– Что стряслось, Энтони Мартинелли? – спросила Элса.
– Ничё.
– Энтони…
– Ничё, я сказал.
Элса обняла сына.
– Ты меня задушишь, – буркнул он, пытаясь высвободиться.
Элса заставила себя отпустить его. Энт шагал, зажав в руке пустую сумку для ланча.
– Что произошло, Лореда?
– Какой-то пятиклассник назвал его тупым оки. Энт потребовал, чтобы он взял свои слова обратно, но тот только рассмеялся, и Энт его ударил. А тот в ответ.
– Я поговорю с…
– Учителя знают, мама. Директор вышел и сказал, что мальчик зря ударил Энта, потому что мы заразные. «Ты что, не знаешь, что к ним нельзя прикасаться, Джонсон» – вот что он сказал.
– Ему же только восемь.
Лореда не нашлась что ответить.
– Я поговорю с ним, расскажу про «подставь другую щеку», – сказала Элса. Больше она ничего не могла придумать. Что она знает о школьных драках, о том, как становятся мужчинами?
Энт шел впереди, он выглядел таким маленьким. Таким худеньким. Проезжающие машины гудели, требуя, чтобы они убрались с дороги.
– Может, научить его пинать больших мальчиков промеж ног, по яйцам?
– Лореда! Я не собираюсь учить моего сына пинать других мальчиков… в эту область.
– Отлично. Тогда научи его прикладывать лед к синякам. Пусть он станет мальчиком для битья. Скажи ему, что мы всегда будем жить вот так.
– Лореда, я знаю, как тебе плохо…
– Знаешь? На обед дети ели жареную курицу и пироги с фруктами, мама. У одной девочки был тортик из магазина, называется «Твинки». Он так вкусно пахнет, что я невольно сглотнула, и надо мной стали смеяться. Одна девочка сказала: «Смотри-ка, она картошку жует». А другая добавила: «Наверняка украла».
– Такие девочки, злые девочки, которые смеются над несчастьем других, ничего не стоят. Это пятна на блохах на хвосте собаки.
– Но мне обидно.
– Да, – согласилась Элса, вспомнив, как ее в школе дразнили «рельсой». – Я знаю.
Только когда они свернули к лагерю, она окликнула Энтони. Он остановился, подождал их.
– А папа бы меня наказал за драку?
– За то, что ты защищался? Нет. Но давай с этого дня сражаться словами. Хорошо?
– Да. Хорошо. Можно говорить отъебись?
Элса с трудом сдержала смех. Господи, помоги.
– Нет, Энт. Так говорить нельзя.
Энт вздохнул:
– Меня опять побьют. Я знаю.
– Это правда. – Лореда тоже вздохнула.
Элса же подумала: И всех нас.
Вечером, после ужина из картошки, тушенной с ветчиной, Элса уложила Энта. За едой они в основном молчали. Лореда вышла из палатки сразу, как закончила есть, заявив, что не выносит духоты. Элса подоткнула Энту одеяло и села рядом.
– Жизнь наладится, правда, мама? – спросил он, закончив читать молитву.
– Конечно.
Элса гладила сына по голове, перебирала его волосы, пока тот не заснул. Потом поднялась с матраса и посмотрела на Энта.
Синяк под глазом наливался лиловым. Ее сына ударили в лицо, смеялись над ним… От этого ей самой хотелось кого-то ударить. Больно.
Она ошиблась, привезя сюда детей? Они отказались от всего, что знали и любили, чтобы начать новую жизнь, но что, если никакой новой жизни здесь нет? Что, если их ждут те же невзгоды и голод, от которых они бежали? Может, будет только хуже?
Элса достала потертую металлическую коробочку. Осторожно открыла. В коробке лежали все их деньги, чуть меньше двадцати восьми долларов. Насколько их хватит, если она не найдет работу в ближайшее время?
Она закрыла коробку, спрятала ее в ящик с кастрюлями и сковородками и вышла из палатки. Лореда сидела на перевернутом ведре.
Лагерь окутала тьма. Откуда-то доносились приглушенные звуки скрипки.
Дочь подняла голову:
– Напоминает о дедушке.
Элса смогла только кивнуть. Она боялась, что волна тоски по дому утянет ее на дно.
Из темноты появилась Джин:
– Пойдемте со мной.
Лореда встала. После прошедшего дня она, казалось, так же пала духом, как и Элса.
Они втроем прошли через лагерь, мимо открытых палаток и закрытых автомобилей. Кругом бегали и лаяли собаки.
На пустом участке возле канавы собралась толпа. Здесь было человек пятнадцать, мужчины и женщины, они стояли и разговаривали. На камнях у самой воды сидели двое мужчин и играли на скрипках.
Джин подвела Элсу и Лореду к двум женщинам, стоявшим возле хилого деревца.
– Девочки, это Элса Мартинелли и ее дочь Ло-ре-да.
Женщины повернулись, улыбнулись. Элса точно не могла сказать, сколько им лет. Под пятьдесят, наверное. Обе измотанные, но улыбаются, и лица добрые.
– Добро пожаловать, Элса. Меня Мидж звать, – сказала та, что была повыше. – Я из Канзаса. Его теперь называют Пыльным котлом, и, куколка моя, пыли у нас и правда в достатке.
Элса улыбнулась и обняла Лореду.
– Мы с Техасского выступа. И о пыли мы знаем все.
– Я Надин. Из Южной Каролины, – сказала улыбчивая женщина в очках, приятно растягивая слова. – Можешь себе представить, я уехала из места, где лучшая рыбалка на свете. А все эти листовки, где Калифорнию расписывают как страну молока и меда. Пшик. Сколько вы уже здесь?
– Лишь пару дней, – ответила Лореда. – Но кажется, что давно.
Надин засмеялась, поправила очки.
– Да. Время здесь странно идет.
– Вы зарегистрировались для получения пособия? – спросила Мидж.
Элса кивнула:
– Да, но… пока мне пособие не нужно.
Мидж, Надин и Джин понимающе переглянулись.
Они не сказали «Потом понадобится», но Элса все поняла. У нее снова заныло под ложечкой.
– Держись нас, куколка, – сказала Надин. – Вместе легче выжить.
Они провели в Калифорнии почти четыре недели, и жизнь постепенно вошла в привычное русло: Лореда и Энт ходили в школу, а Элса искала работу. Любую работу. За любую плату. Каждое утро Элса выходила все раньше и шла по дороге, иногда на север, иногда на юг. Несмотря ни на что, она надеялась, что ее наймут пропалывать поле или стирать белье. Но чаще всего возвращалась ни с чем. Каждый раз, покупая еду, она тратила их жалкие сбережения. Фасоль закончилась – придется купить еще. Энту обязательно нужно молоко. Он совсем ребенок и растет.
В этот день Элса, как всегда, сбилась с ног, пытаясь найти хоть какую-то работу, но впустую. Сейчас она сидела на берегу канавы на сломанном деревянном ящике, который подобрала на обочине. Приближались сумерки, и у канавы собралось человек тридцать: женщины стирали белье, мужчины курили самокрутки и разговаривали, дети бегали и смеялись. Дневная жара еще не спала, а в ближайшие месяцы будет только жарче.
Кто-то играл на губной гармошке, собака подвывала в такт. Энт подружился с Мэри и Люси Дьюи, и они играли в прятки. Лореда ни с кем не разговаривала, сидела в сторонке с книгой. Элса знала, что дочь твердо решила ни с кем здесь не заводить дружбы.
Джин принесла к берегу ведро и села рядом с Элсой.
– Уже становится жарко, – сказала Джин. – Господи, летом в этих палатках так тяжело.
– Может, к тому времени мы все найдем работу и сможем переехать.
– Может быть, – ответила Джин без всякой надежды. – Как у детей в школе дела?
– Честно говоря, не очень. Но я не позволю им бросить учебу.
– Надо быть сильной, – сказала Джин, глядя на людей, собравшихся у канавы.
Элса посмотрела на подругу и спросила:
– Тебе никогда не надоедает быть сильной?
– О, дорогая, конечно, надоедает.
Через пять недель после приезда в Калифорнию они получили первое письмо от Тони и Роуз. Уже веселее.
Дорогие вы наши!
Пыльные бури, к сожалению, никуда не делись. И все равно на этой неделе прошло еще одно собрание. Правительство предлагает нам, фермерам, десять центов за акр, если мы согласимся на контурное земледелие. Работа движется медленно, но Тони снова проводит долгие часы за рулем трактора, а вы знаете, что это ему нравится больше всего на свете. Управление общественных работ платит безработным мужчинам, чтобы они нам помогали. Теперь мы только надеемся, что эти ужасные пыльные бури прекратятся. И, если пойдет дождь, вся эта тяжелая работа, возможно, принесет плоды.
Вчера в город пришел человек, который обещал нам дождь, он называл себя заклинателем дождя. Зрелище еще то, вот что я скажу. Он что-то запустил в небо. Ждем, что получится. Думаю, Бог сам решает, что делать, и нельзя ему подсказывать, но кто знает?
Мы по вам скучаем и надеемся, что все у вас хорошо.
Надеемся, вы весело отметили день рождения Элсы. Желаем всего наилучшего!
С любовью,
Роуз и Тони
В последний день мая Элса проводила детей в школу и осталась в лагере. В виде исключения она не пошла искать работу. У нее на сегодня были другие планы.
Без мужской помощи Элсе приходилось тяжко: нужно и зарабатывать, и заботиться о детях. Так много дел и так мало времени. Неудивительно, что в лагере почти нет одиноких женщин. Лореда и так уже делала больше, чем могла, но что и говорить, здесь все делали больше, чем могли. Даже Энт помогал, не жалуясь. Мальчик следил за тем, чтобы им всегда хватало дров, хвороста и бумаги. Он обшаривал весь лагерь и дорогу за ним в поисках полезных вещей, тратя на это немало времени, из школы приносил старые газеты. А вчера нашел сломанный ящик из-под яблок – настоящее сокровище.
Элса собиралась перестирать одежду, два часа ушло на то, чтобы натаскать достаточно воды. К тому моменту, когда она вскипятила, процедила воду и налила ее в медную ванну, привезенную из Техаса, Элса была уже мокрая как мышь и совершенно вымотанная. Постиранную одежду она развесила сушиться на металлических стойках внутри палатки. Одежда, конечно, будет сохнуть дольше, зато ее не украдут. Потом она замочила чечевицу.
Расправившись с хозяйственными делами, Элса втащила ванну в палатку и снова принялась таскать воду. Она таскала из канавы ведро за ведром, кипятила, процеживала и наливала воду в ванну.
Наконец завязала полог палатки и полностью разделась, чего не делала уже несколько недель. За прошедший месяц они все научились выживать в этих ужасных условиях, в вечной тесноте. Купание стало роскошью, а не необходимостью.
Опустившись в горячую воду, она ощутила себя на седьмом небе. Через несколько минут намылилась последним обмылком – и тело, и волосы, стараясь не обращать внимания на то, что в некоторых местах под пальцами на голове были не волосы, а кожа.
Вымывшись, Элса вылезла из ванны и вытерлась. Воду она сливать не стала – пусть дети тоже искупаются. От полотняной палатки и земляного пола исходил жар. Элса расчесала поредевшие светлые волосы. Зеркала нет, но зачем оно ей? Она обвязала голову чистым платком. Как жаль, что шляпки у нее больше нет. Все эти женщины будут в шляпках.
Не думай о них. И о себе не думай.
Это ради детей.
Она достала лучшее свое платье.
Лучшее платье. Сшитое в прошлом году из обрывков кружева с наволочки и мешков из-под муки. В последний раз она надевала его в церковь в Тополином.
Не думай об этом.
Она оделась, подтянула спадающие хлопчатобумажные чулки, обулась в поношенные туфли. И вышла под ослепительное полуденное солнце.
Джин стояла у своей палатки с веником в руках.
Элса помахала рукой и направилась к подруге.
– Ты, похоже, на неприятности напрашиваешься, – встревоженно сказала Джин.
– А что, самое время.
– Я буду тебя здесь ждать, – сказала Джин.
К ним присоединилась Надин.
– Она и правда туда идет? – спросила она у Джин.
Та кивнула:
– Идет.
– Знаешь, куколка, – сказала Надин, – хотела бы я быть такой же смелой, как ты.
Элса была благодарна за эту поддержку.
Она вышла из лагеря. Автомобилей на дороге было немного, но каждая машина непременно сигналила, чтобы она сошла на обочину. Когда Элса подошла к школе, она вся была в мелкой красной пыли.
Элса отряхнулась как сумела. Она не будет трусить. Вскинув голову, она прошла мимо администрации в библиотеку.
На двери висело объявление о родительском собрании.
Элса открыла дверь, как раз когда прозвенел звонок и дети выбежали в коридор.
В библиотеке все стены закрывали стеллажи с книгами, была также стойка для выдачи книг, ярко светили лампы под потолком. Сейчас здесь собралось около десятка женщин, они пили кофе из маленьких фарфоровых чашек. Элса отметила, как хорошо они одеты: шелковые чулки, элегантные платья, сумочки в тон. Стильные прически. На длинном столе, покрытом белой скатертью, стояли подносы с печеньем и бутербродами и серебряный кофейник.
Женщины разом уставились на Элсу. Разговоры затихли, а потом и вовсе прекратились.
И с чего она решила, что чистое платье из мешковины и ванна ей помогут? Ей здесь не место. Как она могла подумать иначе?
Нет. Это Америка. Я мать. Я здесь ради детей.
Шаг вперед.
Женщины смотрят на нее. Хмурятся.
Она подошла к накрытому столу, налила себе кофе, взяла сэндвич. Поднесла его ко рту чуть подрагивающей рукой.
Дама средних лет в твидовом жакете и юбке, в туфлях на каблуках отделилась от остальной компании. Тугие локоны выглядывали из-под фетровой шляпы с лентой. Решительно приблизившись к Элсе, она вздернула брови.
– Я Марта Уотсон, председатель родительского комитета. Полагаю, вы заблудились.
– Я пришла на родительское собрание. Мои дети учатся в этой школе, и меня интересует программа.
– Люди вроде вас не определяют нашу программу обучения. От вас в школе одни болезни и неприятности.
– У меня есть право быть здесь, – сказала Элса.
– Действительно? И постоянный адрес здесь есть?
– Ну…
– И школа финансируется за счет ваших налогов?
Женщина наморщила нос, как будто от Элсы дурно пахло, и отошла. Хлопнула в ладоши, сказала:
– Ну что, мамочки. Нам нужно запланировать лотерею по случаю окончания учебного года. Собрать деньги, чтобы открыть для грязных мигрантов отдельную школу.
Женщины стянулись к Марте, точно утята к маме-утке.
Элса поступила так, как она всегда поступала, когда сталкивалась с насмешками и презрением. Чувствуя себя проигравшей, она вышла на опустевший школьный двор.
Она почти дошла до шеста с флагом, но вдруг остановилась.
Нет.
Она больше не желает так себя вести. Не такой матерью она хотела быть. Эти женщины посмотрели на нее и осудили ее, возомнили, будто знают, что она такое. Определили ее в отребье.
Но она не отребье. И дети ее точно не отребье.
У тебя получится.
Правда?
Да они обнаглели, Элса. Вот что сказала бы Роуз. Не уступай им, иначе с такими не справиться.
Будь смелой, сказал бы дедушка Уолт. Притворись смелой, если надо.
Сжав ремешок сумочки, она вернулась в школу. У двери библиотеки остановилась, но ненадолго, затем решительно открыла дверь.
Женщины (вот же вылитые гусыни, подумала Элса) повернулись к ней. Разинули рты.
Марта постаралась взять контроль над ситуацией.
– Мы же вроде сказали вам…
– Я слышала, – ответила Элса. Внутри ее так и трясло. Голос дрожал. – А теперь вы выслушайте меня. Мои дети ходят в эту школу. Я буду участвовать в собрании. И точка.
Она села с краю, у двери, свела колени и поставила на них сумку.
Марта сверлила ее взглядом, поджав губы.
Элса не двигалась.
– Ладно. Вежливости и воспитанию насильно не научишь. Дамы. Садитесь.
Женщины расселись, стараясь держаться как можно дальше от Элсы.
Всю встречу – а она продолжалась больше двух часов – никто на нее не смотрел. Женщины старательно избегали ее, разговаривая между собой возмущенными голосами. Грязные мигранты… живут как свиньи… вши… не могут по-другому… нельзя позволять им думать, будто здесь их место…
Элса все поняла, но ей было плевать на этих высокомерных дамочек. Она почти развеселилась. Хоть раз в жизни она не позволила указать, где ее место.
– Собрание закончено, – объявила Марта.
Никто не двинулся с места. Женщины сидели, глядя на Марту.
Элса поняла.
Они не хотят идти мимо нее.
Они заразные, знаете.
Элса притворно чихнула. Женщины дружно дернулись.
Элса встала, шагнула к двери. Оглянулась на стол – там так и стояла почти нетронутая еда: маленькие сэндвичи с арахисовым маслом и пикулям на магазинном хлебе с обрезанными корочками, фаршированные яйца, фруктовый салат и тарелка с печеньем.
Почему бы и нет?
Они все равно думают, что она грязная оки. Так разве бродячая собака не кидается на объедки?
Элса взяла тарелку с печеньем и вытряхнула в сумочку. Стянула с головы платок и уложила в него сэндвичи. Застегнула сумочку.
– Не беспокойтесь, дамы, – сказала она, обернувшись от двери. – В следующий раз угощение за мной. Уверена, вам всем понравится рагу из бельчатины.
И вышла из библиотеки, слегка хлопнув дверью.
Через полчаса до Элсы долетел запах из лагеря, где в страшной скученности люди жили в антисанитарных условиях, усугубившихся в майскую жару.
Лореда и Энт сидели возле палатки на ящиках и играли в карты. Лореда поставила чечевицу тушиться. Из короткой металлической трубы печки вырывался дым и плыл по воздуху.
Увидев Элсу, Энт быстро вскочил и бросился к ней, но Лореда осталась сидеть. Она только подняла голову и сказала «привет» сквозь стиснутые зубы, как недавно вошло у нее в привычку.
Энт достал рваную местную газету, испещренную пятнами. На титульной странице заголовок жирным шрифтом: «Мигранты, наводнившие штат, – рассадник криминала. В Калифорнию ежедневно въезжает тысяча человек».
– Я нашел эту газету в школьной мусорке. И украл. На растопку.
– Брать из мусорки можно, это не кража, – возразила Лореда.
– У меня для вас сюрприз, – сказала Элса.
– Хороший сюрприз? – спросила Лореда, не поднимая головы. – Или еще что-нибудь плохое случилось?
Элса легонько подтолкнула Лореду носком туфли.
– Хороший. Пойдем.
Она отвела детей к палатке Дьюи, откуда доносился запах свежего кукурузного хлеба.
Элса громко поздоровалась.
Полог поднялся. Пятилетняя Люси в мешковине с прорезями вместо платья, худенькая, как стебелек люцерны, стояла так близко к четырехлетней Мэри, что две девочки казались одним существом.
Люси улыбнулась, показав две дырки вместо зубов.
– Миссис Мартинелли, а зачем вы пришли?
– Я вам кое-что принесла, – ответила Элса.
В мутной темноте палатки, где пахло потом, Джин сидела на ящике и шила при свете свечи.
– Элса. – Она встала.
– Выходи, – позвала Элса. – Я угощение принесла.
Они собрались перед палаткой у маленькой печки, где в чугунной сковородке пекся кукурузный хлеб.
Джин села на колченогий стул. Четверо детей плюхнулись на траву, скрестили ноги и принялись ждать.
Элса открыла сумку и достала печенье.
– Ух ты! – закричал Энт.
Глаза у него так и вспыхнули, он в ожидании сложил ладони ковшиком.
Элса вложила печенье, посыпанное сахарной пудрой, в каждую пару грязных детских рук, затем протянула сэндвич с арахисовым маслом и маринованным огурчиком Джин, но та покачала головой:
– Детям нужнее.
– Тебе тоже нужно есть.
Джин вздохнула. Взяла сэндвич, откусила от него и тихонько застонала.
Элса попробовала печенье. Сахар. Масло. Мука. Один кусочек вернул ее в прошлое, на кухню Роуз.
– Как все прошло? – нерешительно спросила Джин.
– Меня выбрали председательницей. Поинтересовались, где я платье покупала.
– Ты шутишь, да?
– Я забрала всю еду, которую они принесли. Это стало кульминацией собрания.
– Я тобой горжусь, Элса.
Элса не могла вспомнить, когда кто-нибудь ей такое говорил. Даже Роуз. Удивительно, как одна простая фраза может поднять настроение.
– Спасибо, Джин.
Дети убежали, смеясь. Они будто ожили от одной печенюшки, это удивило Элсу и почти обнадежило. Потом она накормит их еще и сэндвичами.
Когда они остались одни, Джин сказала:
– У меня беда, Элса.
– Что стряслось?
Джин положила руку на плоский живот и печально посмотрела на Элсу.
– Ребенок? – прошептала Элса и опустилась на ящик рядом с Джин.
И ему предстоит родиться здесь?
О господи.
– Как я его прокормлю? Не думаю, что у меня будет молоко.
Раньше Элса непременно ответила бы: «Бог поможет» – и поверила бы этим словам, но ее веру постиг тот же кризис, что и всю страну. Теперь женщины могли рассчитывать только друг на друга.
– Я тебя не оставлю. Может, вот так Господь и помогает. Он поставил меня на твоем пути, а тебя на моем.
Джин взяла Элсу за руку. Элса до сих пор не знала, как друг способен изменить жизнь. Как один человек может придать тебе сил, не дать упасть.
