Лореду разбудил отвратительный запах. Каждый вдох напоминал, что она провела ночь там, где ей меньше всего на свете хотелось оказаться.

Лореда долго лежала, зная, что при свете дня она увидит то, чего ей видеть вовсе не хочется, но аромат кофе все-таки заставил ее подняться. Она перелезла через Энта, который заворчал во сне, и натянула дырявый свитер поверх платья.

Сунула ноги в башмаки и откинула полог палатки. Лореда думала, что мама сидит на перевернутом ведре у костра и попивает кофе, но не увидела ни мамы, ни грузовика. Она нашла только стакан воды и мамину записку.

Вдоль дороги за плоским коричневым полем теснились палатки и автомобили. На самом поле – площадью акров пятьдесят – стояли сотни палаток и десятки грузовиков, где тоже жили люди. Лачуги, сколоченные из металлолома и старых досок. Женщины ходили по лагерю, собирая оборванных детей, лаяли облезлые собаки, требуя еды и внимания. Натянутые бельевые веревки и груды всякого мусора возле палаток свидетельствовали, что люди живут здесь не первый месяц. Никто не хотел бы жить вот так, но ничего не поделаешь. Вот она, Великая депрессия.

Впервые Лореда поняла, что означают эти слова. Дело не только в том, что банкиры-жулики сбегают с деньгами вкладчиков, кинотеатры закрываются, а люди стоят в очереди за бесплатным супом.

Тяжелые времена означают нищету. Работы нет. И деваться некуда.

Из ближайшей палатки показалась Джин, помахала Лореде.

Лореда поспешила к ней, неожиданно обрадовавшись, что тут есть знакомый взрослый.

– Привет, миссис Дьюи.

– Твоя мама около часа назад отправилась искать работу.

– Мама никогда по-настоящему не работала.

Джин улыбнулась:

– Только подросток такое скажет. Но это неважно. Опыт, я имею в виду. Тут в основном работа в поле. Нас не берут в закусочные, магазины и подобные места. Такую работу они оставляют себе.

– Но так нельзя.

Джин пожала плечами, будто говоря: а кого это волнует?

– Когда времена тяжелые, а работы мало, всегда винят приезжих. Такая уж человеческая природа. И сейчас приезжие – это мы. Раньше в Калифорнии во всех бедах винили мексиканцев, а до них вроде китайцев.

Лореда смотрела на замусоренный лагерь.

– Моя мама никогда не сдается, – сказала она. – Но может быть, на этот раз стоит все бросить. Мы могли бы поехать в Голливуд. Или Сан-Франциско.

Голос у Лореды дрогнул, и ей это не понравилось.

Она вдруг подумала о папе, и Стелле, и бабушке с дедушкой, и ферме. Хорошо бы сейчас оказаться дома, чтобы бабушка ее крепко обняла и угостила чем-нибудь вкусным.

– Иди сюда, дорогая, – сказала Джин, раскинув руки.

И Лореда обняла эту едва знакомую женщину; удивительно, но ей стало не так тоскливо.

– Придется тебе повзрослеть, – сказала Джин. – Твоя мама наверняка хотела бы, чтобы ты оставалась ребенком, но сейчас не те времена.

Лореда сдержала слезы. И ей хотелось бы оставаться ребенком, а не взрослеть, особенно в таком месте.

Она посмотрела на доброе, грустное лицо Джин.

– И что же мне делать?

– Перво-наперво натаскай побольше воды из канавы. Только сначала вскипяти ее и процеди, а потом используй. Я тебе дам марлю. Устроишь постирушку, поможешь маме.

Джин осталась у палатки, а Лореда взяла пару ведер и пошла к канаве. На топком берегу уже сидели женщины и стирали. Дети возились в грязной воде.

Лореда наполнила отвратительной водой оба ведра и отнесла их обратно к палатке. Она прошла мимо семьи из шести человек, которые жили в лачуге из обломков досок и кусков листового железа.

Энт уже проснулся и сидел на земле. Он явно только что плакал.

– Все меня бросили, я думал…

Лореда поставила ведра и сказала:

– Прости меня.

Энт вскочил и бросился к ней. Лореда обняла брата.

– Я испугался.

– И я, Энтси, – прошептала Лореда. Она не меньше брата нуждалась в утешении, и обоим стало легче, когда они обнялись.

У Энта тут же высохли слезы, он снова улыбался.

– Хочешь поиграть в мяч? Он где-то здесь.

– Нет. Нужно вскипятить воды, приготовить завтрак. Потом будем стирать.

– Мама нам такого не поручала, – возмутился Энт.

– Нужно ей помочь.

Энт вдруг замер:

– Она же вернется, правда?

– Конечно, вернется. Она ищет работу, чтобы мы могли переехать.

– Ох. Думаешь, найдет?

– Надеюсь.

Они позавтракали безвкусной кашей, потом Лореда помыла миски и упаковала все обратно в коробки, чтобы вещи можно было сложить в грузовик, как только мама вернется. И уехать из этого вонючего лагеря.

К полудню все пальцы у Элсы саднило, от хлорки руки покраснели и горели. Она отмыла полы на кухне и в прихожей, а в столовой и гостиной натирала паркет маслом с запахом лимона, пока доски не заблестели. Вытащив с полок десятки книг, протерла пыль за ними. Элса не смогла удержаться, понюхала кожаные переплеты, бумагу, даже прочитала пару предложений.

Когда-то она читала целыми днями. В другой жизни.

Закончив с уборкой, она ошпарила двух упитанных курочек и ощипала их. Рот наполнился слюной при одной мысли о жареной курятине. Час спустя она вытащила мокрое белье на улицу и пропустила его через металлический пресс, поворачивая ручку до отчаянной боли в плечах. И все это под неусыпным контролем хозяйки, которая не предложила Элсе сделать перерыв на обед, не дала ей стакана воды, даже имени своего не назвала.

– Ну все, – объявила хозяйка в шестом часу, когда Элса отгладила мужскую рубашку. – Работа окончена.

Элса медленно отставила утюг и с облегчением вздохнула. Ей хотелось есть и пить.

– Я заметила, что хорошо бы навести порядок в кладовке, мэм, и…

– Трогать нашу еду? И не думай об этом. С тех пор как ваши сюда понаехали, уровень преступности взлетел до небес. И в школах полно ваших грязных детей.

– Мэм, как христианка, вы должны…

– Как ты смеешь сомневаться в моей вере? Вон отсюда! – Пальчиком с острым ноготком хозяйка указала на дверь. – И не возвращайся. Мексиканцы лучше работают, чем вы, грязные оки. Они не дерзят и после сбора урожая уезжают из города. Не надо было их депортировать.

Элса слишком устала, чтобы спорить. По крайней мере, она нашла работу.

Сегодняшние деньги – это начало. Нужно думать в таком духе.

– Хорошо, мэм, – сказала она. Она стояла, ждала, что ей заплатят.

– Чего тебе? – спросила женщина, скрестив на груди руки.

– Плату за работу.

– А, точно.

Женщина порылась в кармане, вытащила несколько монет и сунула в протянутую руку Элсы.

Четыре десятицентовые монетки.

– Сорок центов? – спросила Элса. – За десять часов работы?

– Назад забрать? Я могу рассказать мужу, какая ты непочтительная.

Сорок центов.

Элса ушла, с силой хлопнув дверью. Забралась в грузовик и поехала назад, стараясь не паниковать.

Сорок центов за целый день.

Теперь она поняла, почему люди в лагере отправились на поиски работы пешком. Она больше не может позволить себе такую роскошь, как бензин.

Завтра она вместе с остальными выйдет до рассвета, чтобы найти работу в поле. За это, наверное, больше платят.

Но будь она проклята, если ее дети станут трудиться в поле. Они будут ходить в школу, получать образование.

Она выехала на большую дорогу. По обочине шел худой мужчина с потрепанным рюкзаком, понуро сгорбившись. Из дырявой шляпы торчали грязные пряди черных волос. Одна нога босая.

Не может быть, но все же…

Она притормозила и опустила стекло. Конечно, это не ее муж.

– Подвезти, приятель?

Мужчина отвел взгляд. Кожа туго обтягивала кости черепа. Щеки впали.

– Не. Но спасибо. Идти мне некуда, шагаю себе потихоньку, уже привык.

Элса долго смотрела на него, думая: «Да и мне тоже некуда идти», потом вздохнула и нажала на газ.

В тот день Лореда узнала, как относительно время. До сегодняшнего дня время казалось ей чем-то основательным, надежным. Даже когда ее сердце разрывалось на части после отъезда отца и лучшей подруги, во время болезни Энта время успокаивало своим постоянством. «Время лечит», – говорили люди, имея в виду, что по своей природе время – доброе. Лореда уже знала, что некоторые раны со временем не затягиваются, а становятся более глубокими, и все же считала, что время идет своим чередом. Каждый день солнце встает и заходит, а между восходом и закатом умещаются домашние дела, завтрак и обед, вехи повседневной жизни.

Здесь же время будто хромало и не бежало, а едва ползло.

Идти некуда, делать нечего. Она не могла оставить Энта и пойти поохотиться на голубей или зайцев. Они с братом сидели на комковатом походном матрасе, и Лореда читала вслух «Волшебника страны Оз». Но история, начинавшаяся с ужасного урагана в Канзасе, уже не казалась такой сказочной, как прежде, – только не в этом месте, похожем на зону бедствия. Лореда подумала, что им с братом теперь будут сниться кошмары.

Около шести Лореда услышала знакомый рев грузовика. Она оттолкнула Энта и спрыгнула с матраса.

Вереница людей тянулась по истоптанному полю.

Мама припарковалась возле палатки. Лореда нетерпеливо ждала, когда она выключит мотор и выйдет к ним с Энтом. Наконец Элса выбралась из машины, но осталась стоять, сгорбившись, вся какая-то измочаленная. Будто потерпела поражение.

– Мама?

Мать быстро выпрямилась и улыбнулась, но Лореда увидела, что улыбка – притворство. Безнадежность в голубых глазах мамы пугала.

Ей вдруг захотелось, чтобы мама снова стала той неутомимой рабочей лошадкой, которая не шутила и не смеялась, но никогда не плакала, не сдавалась и ничего не боялась.

– Я все постирала и фасоль замочила. Можем уехать после ужина, – сказала Лореда.

– Я сегодня нашла работу, – проговорила мама. – Проработала весь день за сорок центов.

– Сорок центов?.. Этого не хватит даже на…

– Я знаю.

– Сорок центов?

– Теперь мы знаем, с чем столкнулись, Лореда. У нас нет денег на аренду жилья и даже на бензин.

– Постой. Ты же обещала, что мы останемся здесь всего на один день.

– Помню. Я ошиблась. Мы пока не можем никуда уехать. Нам нужно зарабатывать деньги, а то мы так все потратим.

– Ты хочешь остаться здесь? Здесь?

В Лореде поднимался страх, стремительно перераставший в гнев, направленный на мать. Ее затрясло. Какая-то часть ее осознавала, что этот гнев несправедлив, но она никак не могла с ним справиться.

– Нет. Нет!

– Прости меня. Я не знаю, что еще делать.

– Ты соврала. Как и он. Все врут…

Элса притянула Лореду к себе. Девочка попыталась вырваться, но мать не отпускала, обнимала все крепче, пока Лореда не обмякла и не зарыдала.

– Я поговорила с Джин. Вроде бы во время сбора хлопка можно накопить денег. Если мы будем беречь каждый цент, может, в декабре сможем уехать.

Дрожащая Лореда отстранилась от матери. Она не видела выхода. И злилась.

– А в Техас мы можем вернуться? Денег на бензин нам хватит.

– Доктор сказал, что легким Энта нужен хотя бы год на восстановление. Вспомни, как он болел.

– Но сначала он отказывался носить противогаз. Может быть, сейчас…

– Нет, Лореда. Назад возвращаться нельзя.

Нежным движением Элса убрала волосы с лица дочери.

– Помоги мне с Энтом, пожалуйста. Он этого не поймет.

– Я и сама не понимаю. Мы же в Америке. Почему это происходит с нами?

– Тяжелые времена.

– Черт, все это срань!

– Что за выражения, Лореда, – устало сказала мама.

Она подошла к грузовику, залезла в кузов и начала отстегивать дровяную печь, на которой Роуз и Тони много лет назад готовили в землянке, когда они еще не построили дом.

Как же Лореде не хотелось распаковывать печь. Она ненавидела саму эту мысль. Где печь, там и дом; поставить печь означает обустроиться, осесть на месте. Они воображали, что печь будет обогревать новый дом. Вздохнув, Лореда тоже забралась в кузов и развязала ремни. Вместе, тяжело дыша, они спустили тяжелую печь из грузовика на траву перед палаткой. Рядом поставили ведра и металлическую ванну.

– Красота, – буркнула Лореда.

Теперь их не отличить от остальных отчаявшихся нищих, что прозябают на этом уродливом поле.

– Да, – сказала мама.

А что тут скажешь.

Они забрались в палатку, где Энт, лежа на земле рядом с матрасом, играл в солдатики.

– Мама! Ты вернулась.

Лореда заметила гримасу боли, скользнувшую по лицу матери.

– А как же. Вы двое – смысл моей жизни. Ты же знаешь. Не бойся, мама всегда будет с вами.

В ту ночь Элса еще долго лежала с открытыми глазами после того, как дети прочитали молитвы и заснули по бокам от нее. Лунный свет проникал сквозь полотняные стены. Стараясь не потревожить детей, Элса нашла листок бумаги, карандаш и принялась писать.

Следующим утром Элса проснулась еще затемно, принесла воды, растопила печку и поставила на нее ведро.

В темноте дымок перелетал от палатки к палатке, брякали ведра, шипел жир на чугунных сковородках. Люди потянулись к дороге. Мужчины, женщины, дети.

В семь она разбудила детей и велела им одеться, накормила их кукурузной кашей (скудный завтрак, но теперь она знала, что каждый цент нужно беречь), после чего вымыла им головы водой, которую успела не только вскипятить, но и процедить. Она была безмерно благодарна детям за то, что они вчера постирали.

Энт вырывался.

– И зачем ты меня моешь?

– Потому что сегодня ты идешь в школу.

– Ура! – Энт даже подпрыгнул.

Но Лореда вздрогнула:

– Ты что, шутишь?

– Образование – это главное, Лореда. Ты это знаешь. Ты первой из Мартинелли получишь высшее образование.

– Но…

– Никаких «но». Тяжелые времена пройдут. Образование останется, а вы, ребята, отстали от ровесников. Поторапливайтесь. Нам еще пешком идти.

– И как это я пойду в школу босым? – спросил Энт.

Элса в ужасе посмотрела на сына. Господи, как она могла забыть о таком важном факте?

– Я… мы…

– Элса?

К ним направлялась Джин, и в руках у нее были детские ботинки со сбитыми носами.

– Я видела, как ты воду таскаешь, – сказала Джин. – Подумала, что ты моешь детей к школе.

– Я забыла, что у моего сына обуви нет. Как я могла…

Джин ободряюще сжала ее плечо.

– Мы делаем все, что можем, Элса. Это башмаки Бастера. Он из них вырос. Вернешь, когда Энту станут малы.

Элса не могла подобрать слов, чтобы выразить свою благодарность. Щедрость Джин поражала, ведь у нее самой было так мало.

– Иначе нам не справиться, – сказала Джин, потрепав Элсу по руке.

– С-спасибо.

– До школы миля к югу, – Джин кивнула в нужную сторону. – Нашим детям там не очень-то рады.

– Я бы сказала, весь штат нам не очень-то рад, – сказала Элса.

– Ага. Как отведешь их в школу, зарегистрируй свое пребывание в штате. Центр соцпомощи в Уэлти, это две мили отсюда к северу. Пусть власти знают, что ты здесь, тебе это на руку.

У Элсы сжалось сердце. Она кивнула:

– Значит, в школу миля на юг, а в город две мили на север. Поняла.

Элса протянула Энту ботинки. Сын явно был очень рад, и у нее чуть потеплело на душе.

– Ладно, путешественники Мартинелли, – сказала она, зашнуровывая мальчику ботинки. – В путь.

Они вышли на дорогу и, повернув на юг, присоединились к группе детей. Их было девять, от шести до десяти лет. Лореда оказалась среди детей самой старшей. Элса была единственной взрослой.

Мимо прогромыхал тупоносый автобус, швыряясь камешками и песком. Он не стал останавливаться ради детей мигрантов.

Они миновали окружную больницу, рядом с которой по-прежнему стояла карета «скорой помощи», и подошли к школе. Зеленая трава и деревья придавали ей уютный вид. Двор заполнила толпа хорошо и чисто одетых детей, они смеялись и болтали. Дети мигрантов молча двигались среди них, точно деревянные.

– Посмотри на них, мама, – сказала Лореда. – У них новая одежда.

Элса приподняла дочери подбородок, увидела, что в ее глазах собрались слезы.

– Я знаю, что ты чувствуешь, но не смей плакать, – сказала она. – Не из-за этого, не из-за того, что тебе пришлось испытать, чтобы здесь оказаться. Ты Мартинелли и ничем не хуже жителей Калифорнии.

Взяв детей за руки, она провела их по лужайке к трепещущему на ветру американскому флагу.

Коридоры школы были полны детей. Элса заметила, что на них косятся, что хорошо одетые дети их избегают. На доске с объявлениями висели приглашения на экскурсии, расписание мероприятий и информация о предстоящем родительском собрании.

Элса зашла в первый попавшийся кабинет и оказалась перед длинной стойкой, табличка на которой возвещала: «Барбара Маузер, администрация».

Элса кашлянула, привлекая к себе внимание.

Женщина, сидевшая за стойкой, подняла голову от бумаг.

– Я пришла записать детей в школу.

Женщина тяжело вздохнула и встала. На ней было элегантное голубое платье с матерчатым пояском, шелковые чулки и коричневые туфли на низком каблуке. Элса заметила, какие у нее ухоженные ногти, какая гладкая кожа.

– Вы принесли табели успеваемости? Документы о переводе?

– Мы уехали в спешке. Времена дома настали…

– Тяжелые для оки. Да.

– Мы из Техаса, мэм, – поправила Лореда.

– Как их зовут?

– Лореда и Энтони Мартинелли. Мы зовем его…

– Адрес?

Элса не знала, как ответить на этот вопрос.

– Мы… э-э…

Женщина повернула голову, закричала:

– Мисс Гаймен, идите сюда. Тут у нас бездомные. Оки.

– Мы из Техаса, – твердо сказала Элса.

Женщина пихнула ей листок бумаги:

– Читать-писать умеете?

– Господи, – сказала Элса, – конечно.

– Имена и возраст. – Женщина протянула карандаш.

Пока Элса записывала имена детей, в кабинет из коридора вошла женщина помоложе в накрахмаленном белом халате и шапочке медсестры. Она подошла к Лореде и начала перебирать волосы девочки.

– Вшей нет. Лихорадки нет… пока что. Девочке сколько? Одиннадцать?

– Тринадцать, – ответила Элса.

– Читать умеет?

– Конечно. Она отличница.

Медсестра проверила волосы Энта.

– Ладно, – наконец сказала она. – Большинство из ваших в одиннадцать работают в поле. Удивительно, что ваша дочь ходит в школу.

– «Наши» – это трудолюбивые американцы, которым выпала тяжелая доля, – сказала Элса.

– Идите за мной, – распорядилась миссис Маузер. – Но не вплотную.

Элса и дети последовали за администраторшей, которая остановилась в конце коридора.

– Мальчик. Тебе сюда. Ступай.

Энт схватил мать за рукав, уставился на нее.

– Все в порядке, – сказала Элса.

Он покачал головой, умоляюще глядя на нее.

– Иди, – сказала Элса.

Энт тяжело вздохнул. Обреченно ссутулился. Вяло помахал рукой, открыл дверь и исчез в классе.

– Не тяните время, – сказала администраторша, уже шагая по коридору.

Элсе пришлось заставлять себя следовать за ней. Лореда держалась подле матери.

У последней двери со стеклянной вставкой, на которой значилась цифра «7», администраторша остановилась.

– Ты, – она ткнула пальцем в Лореду, – заходи. Видишь три парты в дальнем конце? Выбирай любую. По пути никого и ничего не трогай. И, ради бога, не кашляй.

Лореда посмотрела на мать.

– Ты ничем не хуже других, – твердо сказала Элса.

Лореда открыла дверь в класс.

Чистые, хорошо одетые дети зафыркали. Некоторые девочки даже отодвинулись, когда Лореда шла мимо них. Рыжий мальчик зажал нос, и дети засмеялись.

Элса собрала все свои силы, чтобы отвернуться от закрывшейся за дочерью двери.

Выйдя из школы, Элса зашагала на север. Она не свернула к лагерю, а продолжила идти дальше. Через какое-то время показался ухоженный городок. На дорожном знаке в форме большой хлопковой коробочки было написано: «Добро пожаловать в Уэлти, Калифорния». Главная улица тянулась четыре квартала, Элса увидела явно неработающий кинотеатр, здание мэрии с колоннами и ряд магазинов. Она обошла все магазины, но ни на одной двери не обнаружила объявления, что требуется работник.

Центр социальной помощи находился чуть в стороне, на площади, окруженной цветущими деревьями, под которыми стояли скамейки. Перед зданием выстроилась длинная очередь.

Элса встала в хвост. Люди не смотрели друг на друга, не разговаривали. На суровых, замкнутых лицах мужчин и женщин ясно читалось, что здесь они потому, что отчаялись. И стыдятся того, что им нужно просить помощи у правительства. Да у кого угодно. Как и сама Элса, они всегда полагались на себя, на свой труд, а не на правительственные подачки.

Разглядывая товарищей по несчастью, Элса хоть немного сумела отрешиться от собственных переживаний.

Наконец подошла ее очередь. Под временным навесом сидел молодой человек в коричневом костюме с накрахмаленной белой рубашкой и узким черным галстуком. Коричневую шляпу с широкими полями он ухарски сдвинул набок.

– Вы за пособием? – спросил он, постукивая ручкой.

– Нет. Я найду работу, но мне сказали, что нужно зарегистрироваться. На всякий случай.

– Хороший совет. Хотел бы я, чтобы к нему побольше людей прислушивалось. Имя?

– Элсинор Мартинелли.

Он записал на красной карточке.

– Возраст?

– Господи, – сказала она, нервно рассмеявшись, – в следующем месяце будет тридцать девять.

– Муж?

Она помолчала.

– Нет.

– Дети?

– Лореда Мартинелли, тринадцать лет. Энтони Мартинелли, восемь лет.

– Адрес?

– Э-э-э…

– У дороги, – вздохнул он. – Где-то рядом?

– Около двух миль к югу.

Мужчина кивнул:

– Лагерь мигрантов на Саттер-роуд. Когда прибыли в Калифорнию?

– Два дня назад.

Молодой человек записал все это на красной карточке, потом поднял голову и сказал:

– Мы регистрируем всех, кто приезжает в штат. Для получения статуса резидента учитывается та дата, когда вы зарегистрировались, а не когда вы на самом деле приехали. Никакой помощи от штата вы не получите, пока вам не присвоят статус резидента, то есть пока вы не проживете в нашем штате год. Приходите снова двадцать шестого апреля.

– Год? – спросила Элса, нахмурившись. – Но… говорят, зимой работы нет. Разве не всем нужна помощь?

Молодой человек с жалостью смотрел на нее.

– Федеральные власти предоставляют помощь. Продуктовую. Раз в две недели. – Он дернул головой в сторону: – Вон там очередь.

Элса повернулась и увидела еще одну, куда более длинную очередь.

– Что такое продуктовая помощь?

– Фасоль. Молоко. Хлеб. Еда.

– То есть все эти люди стоят в очереди за едой?

– Да, мэм.

Элсе стало жалко худых женщин, стоявших со склоненными головами.

– Мне это не нужно, – тихо проговорила она. – Я могу прокормить детей.