Вэл проснулась в такой кромешной темноте, что вначале решила, будто ослепла. Затем пришло ощущение близкого оргазма. Удовольствие накатывало сверкающими волнами. Она чувствовала, что при желании может погрузиться в транс, удовлетворять себя без конца и умереть от истощения, так и не насытившись сексом.
Идея обладала определенной нездоровой притягательностью. Вэл усилием воли прижала руки к бокам и медленно села. Даже от такой мелочи голову пронзила боль, как будто в черепе ковыряли раскаленной проволокой. Пришлось лечь снова. В награду боль слегка отступила, но на смену ей пришло тупое, ватное ощущение в мозгу, мысли туманились, как после адски мощного наркотического трипа.
Вэл поняла, что слышит неподалеку что-то вроде приглушенного треска костра.
Огонь сулил свет. Подстегиваемая этой мыслью, Вэл сделала над собой усилие и встала. В темноте все вокруг казалось обескураживающе нереальным, голова кружилась. Сделав несколько глубоких вдохов, Вэл вытянула руки и осторожно пошла вперед.
Нашарив стену, она ощупью поползла вдоль ее изгибов и спусков и в итоге попала в узкий туннель, где двигаться можно было только бочком. Он вывел ее в выложенную камнем комнату, к источнику звука.
Вначале привыкшие к темноте глаза приняли слепящий каскад за что-то вроде свирепого в своем блеске, полного сверхъестественной искрящейся мощи водопада.
Но вблизи выяснилось, что это река огня. Перед Вэл, пусть и в более величественной версии, плясало и извивалось то же зеленое пламя, что перенесло ее и Маджида в Город.
Однако как бы яростно ни пылал этот огонь, он не излучал жара и вопреки здравому смыслу, тек вниз, будто поток лавы. В бурлящей сердцевине непрестанно извивались меньшие языки пламени — точь-в-точь сперматозоиды или кружащие крошечные угри. Даже без курильницы в руке Вэл поняла, что своими очертаниями они повторяют узоры на камне
Смотреть на это мельтешение было невозможно, и Вэл заслонилась рукой.
Болящие от света глаза различили по разные стороны огня две обнаженные фигуры, мужскую и женскую, обе очень странно изуродованные. До Вэл не сразу дошла истинная непристойность того, что с ними сотворили.
Отрезанные кисти мужчины были грубо пришиты к телу в неприличнейшей позе и, будто серые крабы, с обеих сторон обнимали мошонку, встречаясь на головке пениса ссохшимися большими пальцами с выпавшими либо вырванными ногтями.
Не успела Вэл прийти в себя от вида мужчины, как ее взгляд наткнулся на новое ужасное зрелище — женщину с отрезанными грудями. Одну вшили в рот, чтобы вечно кормилась от безжизненного соска. Вторая висела между ног, будто вымя. Поверх кошмара во рту выглядывали мутные, остекленевшие глаза. Внезапно женщина тихо зачмокала.
Вэл отшатнулась к стене. Пальцы впились в камень за спиной, а огонь меж тем выхватил из темноты новые подробности. Многочисленные языки сошлись в карандашно тонкие цветные копья, что пятнистыми отблесками ложились на глинобитные стены и радугами преломлялись на чудовищных ранах пары.
Сгусток темноты рядом с пламенем забурлил, меняя свои очертания.
— Впервые увидев этот огонь, я не смог отвести глаз, — добродушно произнес тихий, почти мелодичный голос. — Думал, я под гипнозом или сошел с ума. В измирской тюрьме для сексуальных извращенцев сумасшествие было таким же обычным делом, как тараканы в мясном рагу.
— Если у нас намечается разговор, хотя бы выйди туда, где я смогу тебя видеть. — Вэл отвела взгляд от изувеченных тел. — Тебя либо того, чей облик ты принял.
— На этот раз никаких иллюзий. Превращения сильно меня истощают. Слишком быстро достигаю своего предела.
На этих словах от большой тени отделилась другая, поменьше — Филакис.
Он вышел вперед. Лицо выглядело осунувшимся, изможденным. Седые пряди в бороде и волосах, похоже, стали многочисленнее. Длинные изящные руки костлявостью навевали сравнение с трупом. Филакис был в коричневом балахоне, который от соприкосновений с кожей довольно громко потрескивал при каждом движении. Наверное, ощущения точно от наждачной бумаги, подумала Вэл.
— Последний раз ты видела меня в истинном обличье, когда я пришел наказать свою зверюшку. Там, в Фесе, ты попыталась оттащить его от меня. Я чуть не забрал тебя тогда, но подумал, Маджиду будет больней, если тебя оставить.
— Маджид... где он?
— Там, где тебе не отыскать. Отбывает наказание.
— Где?
— Неважно. Ты больше его не увидишь.
— Мне сказали, он мертв.
— Знаю... эта маленькая байстрючка. — Филакис домиком сложил под подбородком пальцы, напоминавшие паучьи лапы. — Как у большинства детей, обман ей родной язык, а ложь — игрушка. Только дураки верят всему на слово.
— А Симона? Зачем ты разыграл меня, притворившись ее трупом? Смысл?
— А разве желания поразвлечься мало? Это было испытание, раз уж спрашиваешь... и ты его провалила. Мне нравится испытывать людей, выяснять их способность к жестокости, сочувствию. Собственно, я и ожидал, что ты провалишься, но решил проявить непредвзятость.
— И в чем мой провал? В том, что купилась на иллюзию? Приняла тебя за настоящую Симону?
Филакис пренебрежительно взмахнул рукой.
— Нет-нет. Ты и впрямь не понимаешь? Чтобы пройти испытание, нужно было либо остаться равнодушной к телу, либо как-то им воспользоваться... На мгновение, когда твои руки забрели в места, которых ханжи избегают даже с живым партнером, я почти поверил, что в тебе ошибся и тебя уже ничто не исправит. — Он улыбнулся, обнажив побуревший резец, нуждающийся в удалении. — А затем в тебе взыграло благородство и ты решила, что должна похоронить Симону.
— А хоронить запрещено.
Что я и поручил Реме до тебя донести.
— Она твой ребенок?
Филакис поморщился.
— Нет, слава богу.
— Но она солгала о Маджиде по твоей указке?
— У нее не было выбора. У меня есть кое-что, чем она весьма дорожит.
— А как насчет тебя? Тебе дорог Маджид?
— Очень.
— Тогда почему ты не разрешаешь его увидеть? Почему покарал?
— Я попросил доказать преданность самым пустячным образом... убить тебя, а он бросил вызов.
— Потому что любит меня.
Филакис фыркнул.
— Он никогда не любил ни тебя, ни кого бы то ни было. Просто пошел на поводу у романтичной фантазии. А ты оказалась удобным объектом. Маджид не способен жить вне Города долго. Не способен жить без меня, если на то пошло. Он бы тебя предал.
— Я тебе не верю.
Филакис махнул в сторону изувеченных мужчины и женщины.
— Эти тоже не верили.
— Выходит, ты здесь бог?
С усталым стоном Филакис опустил свое долговязое тело на каменную скамью, вырезанную в стене.
— Не совсем, но, если хочешь, можешь считать меня мелким божеством.
Вэл поймала себя на том, что, вопреки попыткам отвести глаза, невольно смотрит на калейдоскопичный огонь. Теперь многоцветное пламя текло против часовой стрелки, сужаясь книзу, как вода, которую засасывает в сток. Затем так же неожиданно изменило направление и завихрилось наружу, раз за разом во множестве форм рождая крошечные расплавленные вселенные.
— Это тот же огонь, благодаря которому я попала в Город?
— В сущности, да.
— И он способен помочь выбраться отсюда?
— Прости, что разрушаю твои иллюзии, но, даже будь у тебя курильница, тебе не вырваться. Не пущу. Здесь твой дом на то недолгое время, что тебе осталось. — Филакис улыбнулся, словно злодей, раздающий детям на Хэллоуин сладости с крысиным ядом. — Вижу, узоры в огне тебя завораживают. Хочешь знать, какую цену я отдал за власть над ним?
Вал не сомневалась, что этот вопрос чисто риторический. Когда Филакис его задал, она взвешивала свои варианты. Попробовать убежать или лучше занять Турка разговором? Либо попытаться зажечь курильницу и рискнуть вернуться?
Не дожидаясь ответа, Филакис развязал веревку вокруг узкой талии, и коричневый балахон распахнулся.
— Наверное, самый подходящий момент, чтобы гаркнуть: «На колени, сука! Соси!» но, увы, если хочешь кого-то орально изнасиловать, перво-наперво нужен пенис.
— И вправду. Повезло мне.
Она подошла, рассматривая плотную сеть шрамов в паху и вспоминая юношу, которого замучила Мира со своей бандой. Лишь рубцы на месте пениса свидетельствовали о том, что Турок некогда был нормальным мужчиной.
— Прикоснись, если хочешь, — сказал Филакис так, будто дарует великую милость.
Вэл дотронулась. Испещренная шрамами кожа была плотной и волокнистой на ощупь, как ротанговый коврик. На полпути вниз пальцы нашли крошечное сморщенное отверстьице, похожее на вывернутый сосок, — должно быть, через него выходила урина.
— Кажется, поняла. Для занятий сексом тебе нужно изменить форму.
— Либо так, либо довольствоваться участью зрителя. Ну, и анал, но, если честно, в измирской тюрьме я им наелся. К тому времени, как стража со мной закончила, я мог без труда испражняться арбузами. — Он вздохнул. — Увы, человеческое тело ломается от чрезмерного использования.
— Охранники... это они с тобой такое сделали?
— Ты об оскоплении? Нет, конечно. Тюремные стражи были просто озабоченными кретинами безо всякого воображения. Таким все едино, что совать свою палку в куриный зад, что разрабатывать дырку в головке козьего сыра.
— Тогда как?..
— В юности я страдал ненасытностью и, еще больше, любопытством. А еще, как многие юнцы, был одержим сексом и смертью и желал поженить обоих. Завел девушку в лес, изнасиловал и стал мучить ручкой от лебедки с отцовской верфи. По идее, меня ждала казнь, но отец воспользовался влиянием, и меня отправили в измирскую тюрьму для душевнобольных преступников.
Я сидел в одной камере с человеком из древнего и чтимого марокканского племени. Вряд ли ты о них слышала, разве что изучала марокканскую историю. Братство Исавийа, основано в восемнадцатом веке святым по имени Сиди бен Исса. Говорят, бен Исса наделял своих последователей волшебными силами. Мой сокамерник утверждал, что ведет род от него. Он увидел во мне потенциал и предложил сделать преемником. Конечно, я считал его безумцем... а потом он превратил заклинания, вытатуированные у него на руках, в огонь и принялся у меня на глазах творить чудеса. Он предложил передать свои знания мне, выжечь их у меня на ладонях огнем бен Иссы.
— Наверное, ты показал себя большим извращенцем, — сказала Вэл.
Если Филакис и уловил в ее голосе шпильку, то предпочел не заметить.
— Именно. Однако за эти знания пришлось дорого заплатить. — Он с грустной нежностью коснулся места, откуда когда-то росло его мужское достоинство, и запахнул балахон. — Ценой, как ты уже поняла, стал мой детородный орган. Я отрезал его опасной бритвой, причем безо всяких обезболивающих. Охранники, разумеется, решили, что самокастрация только лишний раз доказывает мое безумие. Я чуть не умер. Той ночью мой наставник прокрался в лазарет за лекарствами и выжег заклинания у меня на ладонях.
Филакис медленно взмахнул своими длинными ладонями. Татуировки отделились от кожи и, меняя очертания, завращались у кончиков пальцев. Вэл усилием воли отвернулась.
— Как ты уже знаешь, я был при смерти... так объявил врач, который осмотрел меня назавтра. В своем временно измененном состоянии, когда меня еще не вернули к жизни, я проследовал за письменами на руках к первоисточнику волшебства. Как оказалось, существуют реки, что ведут на другие планы бытия. Течения, водовороты и ручьи, где пересекаются все сознания. Нужно лишь суметь врезаться. Тогда, на пороге смерти, я встретил поток сознания, в котором самые темные мечты человечества сливаются в губительное цунами. Такие коллективные хранилища желаний словно гигантская вульва. Приложи волевое усилие — и проникнешь.
— И ты проник?
— Заклинания у меня на руках способны призвать огонь, дать плоть любому желанию, что родилось у меня... или тебя. Ты спрашивала, бог я здесь или нет. В каком-то смысле да. Пусть тебя перенесли сюда твои делания, но портал, которым ты прошла, сотворили мои.
— То есть в случае твоей смерти Город исчезнет?
— Я же сказал, улыбнулся Филакис, — если я и божество, то незначительное. Я тот, кто открывает сюда дверь, но умонастроения, которыми порожден Город, существовали от начала времен и никуда не денутся.
— Значит, я в мире, созданном твоим разумом?
Полные губы Филакиса поджались, словно он съел кислятину.
— Говоришь так, будто тебе отвратительна эта мысль. Нет, мир, где мы сейчас находимся, сотворен всем человечеством, а значит, и твой умишко поучаствовал. Довольна?
— Я хочу знать вот что: почему моя мать страдает от кошмаров, при чем видит в них место... адскую дыру — ты уж извини, это ее слова, — где правит изможденный, увечный деспот? Если она описывает Город, то откуда о нем узнала?
— Желания находят путь. Возможно, твоя мать подключается к коллективному хранилищу извращений, когда ее нужда, подобно твоей, достаточно велика. Эй, не смотри так удивленно, дорогуша. Матери тоже находят сюда дорогу. Согласись, наследственная преемственность вкусов — это так естественно.
— Общность генов еще не означает общности устремлений.
— Если хочешь, можешь и дальше так думать, — мягко улыбнулся Филакис.
Вэл смотрела, как играет мышцами пламя. От его неестественной яркости болели глаза, но она все равно подошла, щурясь и не обращая внимания на слезы, покатившиеся по щекам.
— Если ты обладаешь такой огромной мудростью и силой, вряд ли тебя затруднит моя незначительная просьба. Позволь увидеть Маджида!
— Нет, пожалуй.
— Но ты сказал, что он жив...
— Лишь потому, что я нахожу его очень занимательным. Но сейчас я колеблюсь: Маджид мечтает о смерти... Кстати, тебя она ожидает самое ближайшее время.
Рука Вэл скользнула в складки джеллабы и нащупала в ножнах у бедра подарок Симоны. Пальцы прошлись вдоль ободряющей тяжести клинка, но мешочек с зашитой в него кадильницей оказался открыт и пуст
— Что-то ищешь? — Филакис за волосы развернул ее к себе.
— Не понимаю, о чем ты.
— Курильницы нет, верно?
— О чем ты?..
— Кончай свои игры! — И, понизив голос, добавил: — Как иронично, что ты уже устала от Города. Быстро же ты пресытилась местом, куда так страстно хотела попасть.
Он кивнул изувеченной парочке, и не успела Вэл опомниться, как они заломили ей руки за спину, причем мужчина орудовал культями с удивительной силой и ловкостью.
— Я уготовил тебе нечто особенное, — сообщил Филакис. — Пора взглянуть.
Он кивнул приспешникам, и те подтащили Вэл прямо к огню, словно собираясь в него швырнуть. Неужели Филакис решил ее изгнать, вышлет из Города тем же способом, которым она здесь появилась? Не в силах смотреть на яркое пламя, Вэл зажмурилась. Открыв глаза снова, она увидела, что огонь беснуется совсем рядом, обтекая ее и конвоиров раскаленной аркой. В голове гудело от яростного треска.
Затем огонь остался позади, и они пошли узким сводчатым туннелем с окнами-бойницами. Временами свет струился и сквозь отверстия в потолке, пронзая сумрак тонкими копьями, полными кружащихся пылинок. Чем дальше вглубь лабиринта, тем сильнее охватывала клаустрофобия. Временами от основного коридора ответвлялись другие, но ведут ли эти узкие проходы наружу или еще глубже в логово Филакиса, Вэл не имела понятия.
В какой-то момент до нее донеслись крики и стоны, приглушенные мольбы. Голоса звучали не совсем по-человечески и словно сквозь стены.
Вэл поежилась.
— Думай о криках как о музыке. — Филакис непринужденно похлопал ее по плечу. — Как о звуках, что рождаются, когда удовольствие достигает запредельных высот и превращается в нечто еще более сильное.
— Ты намекаешь на пытки?
— Пытка только удовольствие, к которому относятся без должной благосклонности. Тебе не помешало бы поразмышлять на эту тему.
Пригнувшись, они прошли через арку к низкой каменной стене над ямой, темневшей в нескольких десятках футов ниже. Грязный пол устилали потрепанные ковры — в основном скомканные, словно после чего-то дикого, то ли неистового секса, то ли беспощадной драки. Покрывавшие их пятна, почти неотличимые от основного рисунка, скорее всего, были кровью.
Вдоль стен ямы, примерно через каждые три шага, чернели зевы туннелей, забранных металлическими решетками. Проходы были слишком низкими для взрослого человека, и Вэл предположила, что они предназначены для зверей. Воображение нарисовало диких псов, мчащихся растерзать добычу. Других крупных животных, способных убить человека, она в Городе не видела.
— Ты должна быть мне благодарна. Я вот-вот дам тебе возможность буквально умереть от удовольствия. Умереть, участвуя в том, что ты предпочитаешь всему остальному.
Вэл попыталась освободиться от своих конвоиров-калек, но они держали на удивление крепко — в особенности безрукий, сдавивший ее обрубками запястий.
— Послушай, у меня есть кое-что для Маджида. Сувенир. Ты сказал, что не собираешься его убивать. Раз уж тебе так нужно убить меня, передай ему хотя бы это...
— Слишком поздно для сантиментов. Когда я закончу с Маджидом, он забудет собственное имя, не то что шлюху, с которой столь неразумно спутался. Но мне любопытно, какой дурацкой безделушкой ты собираешься его порадовать.
— Тогда прикажи своим прислужникам меня отпустить.
С усталой улыбкой Филакис согласился.
Вэл повращала запястьями, пытаясь восстановить кровообращение.
— Давайте глянем, что у нее есть под одеждой, кроме сисек и дырки. — Он кивнул чудовищной парочке. — Раздеть ее!
Однако Вэл уже выхватила из складок джеллабы нож.
Ей нужен был лишь Филакис, но эти двое преграждали путь. Полоснув мужчину по обрубку запястья, она рассекла келоидную ткань, и его рука обагрилась свежей кровью. Он с криком отступил, и следующий улар, нацеленный в яремную вену, отхватил ему часть носа. Брызгая кровью, волосатая ноздря, точно гротескное тяжелораненое насекомое, отлетела на земляной пол.
Женщина, связанная со своей ужасной соской вечными узами в стремительном броске оттеснила Вэл к ограждению вокруг ямы. Вэл полоснула ее по горлу, но рассекла лишь бескровную, мертвую грудь, пришитую к лицу. Ушла из-под нового удара и хотела сбежать, но женщина обеими руками обхватила ее за талию и подняла.
Пытаясь высвободиться. Вэл извернулась и полоснула противницу ножом по спине. Равновесие сместилось. Вэл накренило назад. В последнюю секунду поняв, что происходит, изувеченная женщина хотела ее отпустить, но Вэл вцепилась ей в волосы. Какое-то время обе раскачивались, а затем вместе рухнули на грязные ковры.
Когда Вэл открыла глаза, женщина лежала поблизости и стонала. Ее нога была вывернута под углом, отрицавшим законы анатомии, разве что в число изъянов противницы входил второй коленный сустав посреди икры.
Филакис возвышался над ними, глядя вниз в жадном ожидании.
Едва Вэл поднялась на колени, как он нарисовал какой-то знак расписанными хной руками. Решетки, закрывающие туннели, поднялись.
— Даже лучше, что вас двое. Так смерть займет больше времени. Кстати, рекорд у этого способа — четырнадцать с половиной часов, но, поскольку ты не одна, возможно, теперь понадобится день или больше. Внутренние разрывы, кровотечения рано или поздно тебя прикончат. Скоро ты поймешь, о чем я. — Он глянул вниз. На губах играла недобрая улыбка. — Не волнуйся. Я ненадолго. Еще вернусь посмотреть, как ты умираешь.
В глубине туннелей нарастал гул, шаркали по камню ноги, слышалось тяжелое дыхание, что могло принадлежать как человеку, так и чудовищу. Вэл отчаянно огляделась в поисках ножа. Его рукоять торчала из-под отсеченной груди противницы.
Едва Вэл протянулась к клинку, как гул превратился в гортанный рев и то, что решил натравить на нее Филакис, вырвалось из туннелей.
