27
Сквозь сон Вэл смутно ощутила, как кто-то забрался к ней под одеяло и устроился рядом.
Гладкое гибкое тело, слабый запах пепла и немытых волос. Она улыбнулась во сне.
Салли, подумала Вэл, или Даниэль.
Новый сосед прильнул к ней, засунул руку в складки джеллабы и стал шарить с незаметностью ищущего тепло скорпиона. Вэл со стоном перевернулась. Рука поспешно отступила и остановилась на талии.
— Уйди, — прошептала Вэл, но сейчас она говорила с человеком из сна, неожиданным образом Летти, в маске на глазах подзывающей ее.
— Сожалею, но я должна это сделать.
Действительно ли она услышала эти слова, или пригрезилось? Вэл попыталась достичь того полубессознательного состояния, в котором уже можно контролировать видения и вернуться в мир наяву, но соблазнительный сон лишал воли, заманивал глубже. Вверх по крутым ступеням, затем по темным коридорам и мимо тройки холеных болтающих женщин, стреноженных высокими каблуками.
Сюда.
Летти отворила перед ней дверь, отступила на шаг и насмешливо поклонилась. Маска у нее на лице стала жидкой и потекла по щекам липкой противной массой. Летти запустила палец в пустую глазницу. Из покрытых шрамами кратеров выползли крылатые, похожие на ос, насекомые и, шипя, устремились в лицо Вэл.
Отмахнувшись от них, она заглянула в комнату.
На кровати лежал выпотрошенный, окровавленный мужчина, словно предназначенный самой судьбой для витрины мясной лавки. Между ног у него торчал нож.
— Иди сядь на него, — проворковала Летти. — Ты ведь этого хотела? Садись!
Вэл приказала себе проснуться, но волевое усилие возымело мало действия на «я» изо сна, которое стояло над ножом-фаллосом и готовилось на него сесть.
— Садись! — повторила Летти.
— С-с-с-садис-с-сь, — шипели насекомые, вылетая из пустых глазниц.
Приподняв одежду, Вэл раздвинула ноги и опустилась на клинок. Внутренние оболочки лопнули. Нож проворачивался и удлинялся. Пронзил легкие и сердце, вошел в горло и достал до мозга. Завертелся в голове, проводя примитивную лоботомию.
Она попыталась закричать, но голос пропал.
— Я знаю, где ты можешь найти своего друга.
Задыхаясь, она попыталась вынырнуть из ужасающе мутного кошмара и еще несколько секунд не могла пошевелиться, хотя вроде бы уже и проснулась.
Затем в шею впились острые зубки. Вэл, вскрикнув, раскрыла глаза.
В темноте сверкнули и зазвенели золотые монетки на шарфе, который носила вокруг головы Рема. Девочка была без вуали, но темнота скрывала ее лицо.
— Что?.. Рема?..
— Мне было холодно, и я пришла спать с тобой.
— Я подумала, это кто-то другой.
— Понимаю.
Она придвинулась.
— Не шуми, если хочешь остаться.
Вэл кивнула на Даниэль и Салли, спавших в углу, и приобняла девочку, не зная, как лучше подступиться к просьбе.
— Твой костяной замок... сожалею, что его растоптали. Лошадь испугалась и....
— Ерунда. Построю другой, лучший. Там, где его никто не найдет. В безопасном месте у меня в голове.
Вэл взяла девочку за маленькую холодную ладошку.
— Тебе не стоит слоняться по Тупику одной. Это нехорошее место.
— Не хуже других.
Рема передернула плечами, и золотые монетки на шарфе весело зазвенели. Они напомнили Вэл о чем-то, но не успела она облечь мысль в слова, как девочка заговорила снова.
— Я уже об этом упоминала, но ты спала... Я знаю, где он.
— Маджид?
—
— Где?
— В погребальной яме.
У Вэл упало сердце. Ночной ветерок стал казаться холодным и ядовитым, как поцелуй трупа. Она закрыла лицо руками.
— Уверена?
— Ты сказала, что он и мужчина, и женщина, так?
Вэл кивнула.
— Тогда это твой друг. — Рема придвинулась.
Вэл легла и попыталась заснуть, но все было тщетно. После недавних упражнений с Салли и Даниэль она чувствовала себя разбитой, опустошенной, полубольной, а от новости о смерти Маджида стало и того хуже. И все же, несмотря на усталость, физическая пустота вновь требовала заполнения. Тело охватил невозможный голод, способный пожрать весь мир и не насытиться.
«Маджид мертв, а я по-прежнему хочу трахаться».
Рема прикоснулась к голове Вэл.
— Что это у тебя в волосах?
Вэл провела по жестким прядям, на которых засохла сперма Салли, вытекшая у нее изо рта. Маджид мертв. Она пыталась себя остановить, но желание было невыносимым. Вэл сунула перепачканные эякулятом локоны в рот и пососала, вдыхая пикантный запах. От слабого вкуса секса зачесалось внутри.
Когда она закончила на кошачий манер вычищать волосы, Рема хитро улыбнулась.
«Она знает, что это было», — подумала Вэл и вспыхнула от стыда.
— Если не поторопишься, стервятники доберутся до твоего друга первыми, — предупредила Рема.
Салли, простонав, заворочался во сне. Даниэль открыла глаз и, увидев девочку, лукаво улыбнулась.
— Вот уж не думала, что ты любишь детишек.
Вэл не ответила.
— Идем, — бросила она Реме. — Отведи меня к Маджиду.
Вэл и Рема пробирались по усыпанной камнями тропе. Прямо над горными вершинами еще висел бледный бивень луны, но рассвет уже прогонял ночь. Тени сгущались, призрачные силуэты деревьев и холмов обрастали проступавшими из глухой черноты подробностями. Нижнюю границу облаков на горизонте прочертили свинцовые разводы.
— Вон там, — показала Рема туда, где зловеще кружили стервятники. Порой несколько приземлялось, и вместо них в небо взмывали новые.
Точь-в-точь аэропорт, подумала Вэл, или окошко выдачи заказов в каком-нибудь «Макдоналдсе».
Всю дорогу к кладбищу Рема держалась сзади, в тенях.
— Разве ты со мной не пойдешь? — спросила Вэл.
Девочка покачала головой.
— Боишься?
Малышка, не ответив, отвела взгляд и обшарила небо на востоке. Там еле виднелся Город с его стенами, башнями, минаретами и многолюдным похотливым сердцем.
Маленькие ручки Ремы затеребили обтрепанный подол блузы. Она покачала головой, в глазах читалась мука.
— Я не могу пойти с тобой.
— Но мне нужно, чтобы ты показала... — Вэл осеклась, подумав о зрелище, которое придется вынести детским глазам. — Ладно, забудь. Я сама его найду.
Рема, кивнув, описала, где искать тело, которое, как ей казалось, принадлежало Маджиду, и добавила, что оно близ края кладбища, под несколькими оливами. На Вэл она не смотрела, устремив взгляд в сторону Города. Вэл вдруг подумала, что никогда толком не видела девочку без вуали.
— Слушай, подожди меня здесь. Если это Маджид, я его похороню, а потом вернусь за тобой.
— Хоронить запрещено.
— В смысле?
— Нельзя его хоронить. Нельзя хоронить вообще никого. Запрещено.
— Кем? Почему?
— Запрещено, — повторила Рема с таким видом, словно Вэл самой следовало бы это знать. — Тела в Тупике должны быть использованы до конца. Вначале тупиковщиками, затем стервятниками. Ни похорон, ни могил. Турок против.
— Но почему?
Девочка отвернулась. Судя по решительному развороту плеч, расспрашивать дальше было бесполезно.
— Ладно я поняла. Никаких похорон. Но все равно подожди меня.
— Зачем?
— Хочу попрощаться перед отъездом.
Едва эти слова слетели с языка, как стала ясна их прискорбная неуместность, ведь ими Вэл дала понять, что не собирается брать Рему с собой.
Девочка буркнула что-то невнятное.
— Что ты сказала? — спросила Вэл.
Малышка пнула камушки на тропе, вызвав мини-лавину.
— Я сказала, что прощание не важно. Мне плевать, встретимся мы еще или нет.
Она поплелась прочь.
— Рема! Подожди!
Рема перешла на бег. Вэл смотрела ей вслед, не пытаясь остановить. На мгновение накатила беспомощность, ощущение собственной неполноценности. Подмывало броситься за девочкой, но ради чего? Разве есть слова, способные все исправить? Или поступки?
Вэл развернулась и пошла обыскивать кладбище.
За считаные минуты сизый рассвет превратился в янтарное сияние, залившее полнеба. С приходом дня птицы стали медлительнее. В основном они сидели на скалах. Несколько стервятников дралось из-за лакомых кусочков, но большинство хранило неподвижность, напоминая погнутые лампы без абажуров застывшими силуэтами своих длинных тел с тощими ощипанными шеями. Вэл птицы провожали злобными, алчными взглядами.
Большую часть кладбища ковром устилали кости. Обойдя ее по краю, Вэл увидела оливы, о которых говорила Рема, и с замиранием сердца нетвердым шагом двинулась к ним: боялась смотреть по сторонам и боялась не смотреть. Хуже всего были тела, среди которых приходилось идти. Многие за ночь пострадали от внимания стервятников и своим видом приводили в ужас. Кругом, как немое свидетельство переизбытка плоти, валялись вытащенные внутренности, не доеденные пернатыми на их расточительном пиру.
Время от времени Вэл замечала трупы, поврежденные не птицами, а кем-то другим. Зияющие провалы, расположенные слишком аккуратно и симметрично, проходы, пропаханные в телах там, где не должно быть никаких естественных отверстий, причем, судя по размерам ран, их нанесли чем-то большим, чем клюв падальщика.
У некоторых мертвецов с разинутыми ртами отсутствовали все зубы. Крови было немного, так как зубы, похоже, удаляли уже посмертно, но на губах неизменно виднелись соплеобразные свидетельства, оставленные теми, для кого рот мертвеца послужил временным развлечением.
По предплечью Вэл поползла муха. Вторая села на штанину. Еще две облюбовали каплю холодного пота в ямке между ключицами.
Мух становилось все больше. Скопившись, они повисли в воздухе как единое существо, живое, гудящее облако.
Вэл поспешила дальше, затем обессиленно привалилась к первому, что ей подвернулось, — к оливе. Передохнув, она опустила взгляд и ахнула от неожиданности.
— О боже!
Перед ней лежало безупречное тело безо всяких признаков надругательства, жутко безмятежное в смерти. Волосы зачесаны назад, руки мирно сложены на голой груди, рот чуть приоткрыт, зубы нетронуты, розовый пирсингованный язык будто у живых.
Симона выглядела в точности как в их последнюю встречу. Даже разнообразные металлические украшения все на месте, хотя большинство тел тщательно обчищали.
— Симона, нет... — Приложив руку к застывшему лицу, Вэл ощутила прохладную резиновость кожи. Пробежала пальцами по шее любовницы и коснулась грудей, живота, с отвращением думая о том, как тесно порой связаны похоть и скорбь.
Как она умерла?
Вэл не нашла никаких ран.
Болезнь? Истощение? И что с Маджидом? Симона просто первая, чью потерю придется оплакивать?
Пока над ее трупом стервятники не поглумились. На гладкой загорелой коже ни единой царапины. Если на то пошло, Симона выглядит слишком спокойной и до неприличия умиротворенной.
И как хоронить? Под тонким слоем мягкой земли может оказаться каменная порода, да и копать нечем.
А вот и подходящее решение. На земле полно камней. нельзя вырыть для Симоны могилу, надо хотя бы сложить над ней пирамиду.
Схватив мертвую любовницу под мышки, Вэл оттащила тело на от крытое место, снова сложила ей руки, как было, и отправилась собирать камни.
Работа изматывала. Чтобы засыпать человеческое тело, понадобилось неожиданно много камней. Временами от вони и физической усталости Вэл чувствовала себя как в бреду. Глаз краем улавливал эфемерные бурые тени, но стоило крутануться, как они удалялись, всегда маячили на пределе видимости, постоянно искушали поворачиваться, доводя до головокружения.
Однажды ей показалось, что из-за валуна выглядывает Рема. Вэл бросила камень, который тащила, и побежала к ней, горя желанием увидеть другого живого человека.
Но нашла там лишь дикую овцу, что посмотрела на нее со скального уступа и скрылась из виду.
Хоронить запрещено.
Вэл услышала слова так четко, будто Рема прошептала их на ухо, и, вздрогнув, обернулась. Никого... даже овцы.
Теперь на виду осталась только голова Симоны. Вэл подняла кусок ткани, закрывавший лицо женщины, и бросила на бывшую любовницу прощальный взгляд.
— Сожалею, Симона. Надеюсь, перед смертью ты вспомнила лица своих детей.
Загудев еще громче, мухи собрались в подвижную, крылатую массу, которая волновалась, бурлила и постоянно меняла форму.
Вэл принялась их отгонять, и ненадолго рой распался на сотни отдельных мух, а затем собрался снова.
Многочисленные мухи, невозможная жара, запах — все это было невыносимо.
— До свидания, Симона. — Вэл наклонилась ее поцеловать на прощанье, пока не положила на лицо последние камни.
Холодные губы шевельнулись. Симона ответила на поцелуй.
Вэл потрясенно отпрянула. Рот Симоны растянулся в широкую, страшную улыбку. Закрывавшие тело камни разлетались с такой силой, что Вэл пришлось броситься на землю, защищаясь от них.
Симона села и, отряхнувшись, словно большая мокрая собака, заключила Вэл в сокрушительные объятия.
Вэл тщетно пыталась высвободиться, ногти отчаянно впивались в раскисшую землю. Лицо Симоны поплыло, черты наползали друг на друга, превращаясь в нечто иное.
Песок закружился вихрем в прохудившемся черепе существа, покрыл его распадающееся тело, засыпал разрозненный хребет и припорошил разорванное сердце.
Вэл подняло и швырнуло в этот водоворот, как потоком, обволокло частями тела Симоны, которое перестраивало свою анатомию.
Она глянула на ладони, утонувшие в чужой, изменчивой плоти. Сжала пальцами пучок капилляров. Артерии все еще гнали кровь и обвились вокруг рук, точно темно-красные виноградные лозы.
«Я вот-вот умру, — подумала она. А затем: — Нет, хуже, меня поглотит эта тварь».
Вэл напряглась, пытаясь освободиться, но боролась лишь с песком и ветром и кусками плоти, разлетевшимися, когда дезинтегрировалось существо.
— Пора с тобой разобраться.
Открыв глаза, Вэл увидела осунувшийся профиль угрюмого, уставшего от мира святого, чей череп на три четверти представлял собой бурлящую смесь пара и жидкой материи. Но даже несмотря на эту странную неполноту облика, она узнала темные, штормовые глаза и тонкие, поджатые губы.
Турок...
Затем песок почернел и заполнил ее голову без остатка.
