Глава VI

Самарин представился охраннику, после чего вошел в святая святых, в комнату, где готовились планы будущего наступления. Карты на стенах не оставляли сомнений: Россия собирается атаковать.

Сидящие за столом штабные офицеры подняли головы, больше никак не отреагировав на его появление. Только щуплый мужчина с морщинистым лицом и седыми усами нетерпеливым жестом приказал ему сесть. Алексей Брусилов не впечатлял фигурой, но оказанное ему уважение четко указывало на то, кто тут главный.

– Господа, – начал он без вступления, – все собрались, время начать совещание. Сразу хочу заметить, что наше совещание будет касаться того, как лучше всего провести атаку, согласованную с западными союзниками. Весь план уже одобрен Его Величеством, так что не будем задаваться вопросом, имеет ли наступление смысл, а только как наилучшим образом использовать наши силы. Каждый из присутствующих является экспертом в своей области: тут есть специалисты по минированию, инженеры, доктора, разведчики, артиллеристы и командиры пехоты, и даже представители Императорского военно-воздушного флота. Наш специальный гость – генерал Самарин. Чтобы не затягивать дело: генерал Кутепов, прошу сообщить, какова наша экономическая ситуация.

Самарин поднял брови: до недавнего времени никто из лиц, принимавших решения, не исключая правительство и Ставку, не беспокоился об экономике, что было результатом предвоенных договоренностей, предполагавших, что война не продлится больше нескольких месяцев. Последствия не заставили себя долго ждать, российской армии не хватало не только оружия, но и боеприпасов, которые приходилось покупать у союзников по сильно завышенным ценам.

Кутепов, невысокий офицер со знаками генерал-майора на погонах, поднялся из-за стола и, надев пенсне, потряс бумагами, что держал в руке.

– Хуже всего состояние транспорта, – начал он спокойным тоном. – Мы можем обеспечить фабрики необходимым сырьем только на шестьдесят процентов, что усложняет, а иногда и делает невозможным увеличение объема производства. С другой стороны, значительно улучшилась производительность заводов, работающих на потребности армии. Например, Тульский оружейный завод увеличил производство пулеметов с семисот в год до тысячи в месяц. Детонаторов с часовым механизмом вместо пятидесяти тысяч в месяц они в состоянии делать семьдесят тысяч в день, а главное артиллерийское управление построило пятнадцать новых заводов, которые уже заработали. Подытоживая, скажу, что, несмотря на некоторые трудности, наша промышленность в состоянии удовлетворить потребности армии, связанные с предстоящим наступлением.

Брусилов поблагодарил Кутепова и кивнул следующему офицеру, представляя его как генерала Вершинского. Тот поприветствовал присутствующих легким поклоном и сразу же перешел к конкретике.

– Господа, мы должны понимать, что позиции австро-германских войск гораздо лучше укреплены, чем наши, – резко сказал он, не церемонясь. – Средний участок состоит из двух, а иногда и трех линий укрепления, удаленных друг от друга на несколько верст. Каждая линия шириной с версту, и в ее состав входят две-три линии траншей и опорных пунктов, построенных так, что они могут прикрывать друг друга артиллерийским огнем и пулеметами. Окопы первой линии обороны глубиной пять аршинов оборудованы стрелковой ступенькой. И окопы, и соединительные рвы выложены досками и снабжены крытыми коридорами для стрельцов. Через каждые сорок-пятьдесят саженей неприятель разместил железобетонные наблюдательные блиндажи с пулеметами и легким орудием, что позволяет им с легкостью отражать атаки нашей пехоты. Сами окопы нигде не проходят по прямой линии и изламываются таким образом, чтобы солдаты могли вести огонь по соседним участкам, в случае если они попадут в руки врага. Сразу же за первой линией находятся укрытия и землянки с перекрытиями из железобетонных балок, что защищает даже от тяжелого артиллерийского огня. Первая линия окопов укреплена несколькими рядами колючей проволоки, часть подключена к электричеству. Перед ними размещаются минные ловушки и волчьи ямы. Вторая линия окопов находится в нескольких сотнях шагов от первой и соединена с ней коммуникационными рвами. Она намного слабее, но также оснащена разными типами преград. Ее задание – удержать нападение в случае захвата первой линии укреплений. В это время вступает в действие артиллерия, далее бункеры и огневые точки, не захваченные в первую атаку, враг подтягивает резервы и… – Он развел руками.

– А третья линия? – вмешался Самарин.

– Дополнительная, гораздо слабее защищена, самый уязвимый участок. – Он махнул рукой. – Проблема в том, что нам никогда не удавалось захватить первые две линии укреплений сразу, а это условие успеха.

– То есть пехота должна была бы атаковать волнами, одна за другой, – задумчиво произнес Самарин.

– Именно, – подтвердил Брусилов. – Нам нужно обеспечить преимущество не только в людях, но и в артиллерии, по крайней мере на участках, куда мы направим главный удар.

– Но тогда враг сразу же обнаружит, куда мы стягиваем орудия, и определит направление удара! – возмутился Кутепов.

– Ничего подобного! – запротестовал Вершинский. – Чтобы отвлечь внимание, мы сосредоточим артиллерию в парочке других мест и проведем ложную атаку. Если все это соединить с хорошей дезинформацией, возможно, нам удастся даже заставить врага оттянуть силы от места основного удара.

– А что с подразделениями, которые пойдут первой волной? – озадаченно спросил тучный кавалерист. – Они будут соответствующим образом снабжены? У них достаточно боеприпасов? Потому что при таком типе наступления нельзя экономить…

– Полковник Брагин, – Брусилов кивнул молчавшему до сих пор худому офицеру с моноклем в глазу.

– У нас в достатке боеприпасов, пропитания и фуража для коней, – заверил Брагин. – Это запас на два месяца боевых действий. Также мы организовали эффективную систему эвакуации раненых и больных. Тут не должно быть проблем.

– Как насчет морального духа? – решил поинтересоваться Самарин.

– Чудесно, – ответил Брусилов. – Солдаты рвутся в бой. Уже некоторое время они тренируются на макетах, что напоминают австрийские и немецкие укрепления. Также практикуются взаимодействовать с артиллерией. Я приказал, чтобы в каждом батальоне находился один артиллерист, имеющий прямую связь с тылом, ведь это нашим пушкам придется уничтожать все типы препятствий, вражеские бункеры и огневые точки.

– А как дело с разведкой?

В этот раз из-за стола поднялся офицер в голубом летном мундире.

– У нас есть фотографии с оборонительной структурой противника, – отчитался он уверенным голосом. – Воздушная разведка ведется постоянно, поэтому ни австрийцы, ни немцы не смогут нас удивить внезапной передислокацией войск.

Самарин наклонился, чтобы лучше видеть летчика, но тот только кивнул, показывая тем самым, что закончил доклад.

– Вопросы? – спросил Брусилов.

Ему ответила тишина.

– Вопросов нет, – насмешливо подытожил генерал. – Вывод? Мы прекрасно подготовленные, сильные, крепкие и готовые, у врага нет шансов.

Несколько офицеров беспокойно заерзали, но большинство и дальше сидело с выражением замешательства на лицах, словно хотело как можно быстрей перейти к более очевидным, а следовательно, понятным вопросам.

– Что ж, есть шанс! – выкрикнул Брусилов, стукнув ладонью по столу. – Как бы хорошо мы ни подготовили наступление, но очевидно, рано или поздно оно утратит свою динамику, и это не из-за действий противника! Нам хватает своих Ренненкампфов и Сухомлиновых! Знаете, что сказал мне Куропаткин во время совещания в Штабе Верховного командования, когда я отрапортовал о готовности к нападению? Что он удивлен моей готовностью рискнуть репутацией, которую я себе заслужил! Также он заявил, что если бы он был на моем месте, никогда бы не искушал судьбу, поскольку я могу утратить военный нимб, что меня окружает. Вы понимаете? Он не беспокоится о стране, о нападении. Его волнует только положение при дворе! Он не единственный, кто так думает, и с такими людьми нам придется сотрудничать.

Чтобы прервать неловкое молчание, Самарин вытащил серебряный портсигар и вежливо предложил соседу, а видя заинтересованность в глазах других, пустил портсигар по кругу.

– Отличный табак, – через минуту прокомментировал Вершинский.

– Вы думаете, я преувеличиваю? – вернулся к теме Брусилов.

– Конечно же, нет, – ответил грубым, почти высокомерным тоном Брагин. – И что из того? Его Величество не отстранит Куропаткина или Эверта только из-за того, что они не проявляют должного энтузиазма к идее наступления. Если только они наделают дел. Возможно, непоправимых.

Самарин со злостью выдохнул табачный дым, мысленно соглашаясь с Брагиным. Ответственный за катастрофическое состояние обеспечения армии генерал Сухомлинов, иначе фаворит царя, был обвинен в бездействии, подлоге, взяточничестве и измене. Недавно его посадили в Петропавловскую крепость. Фон Ренненкампф, признанный ответственным за поражение в Восточно-Прусской операции и в растрате военных денег, не был даже осужден, его лишь заставили уйти в отставку.

– У меня нет влияния на то, что делает Его Величество, но мы можем сами предпринять определенные действия, – сказал Брусилов. – Поэтому я пригласил сюда графа Самарина. Генерал, не могли бы вы продемонстрировать нам свои… возможности?

Самарин неохотно поднялся с кресла: ситуация все меньше ему нравилась. Не нужно быть провидцем, чтобы прийти к выводу, что Брусилов решил использовать в предстоящем нападении талант одного офицера Конвоя. Только что он мог сделать в поединке против десятков и сотен тысяч противников?

– Полковник Брагин, – обратился он к офицеру самого низкого звания, – не будете ли вы так любезны атаковать меня саблей?

Неуверенным движением тот потянулся к поясу, Самарин ждал, пока он не вытащил саблю, и только тогда прошептал слово силы. Брагин замер на полпути, неспособный нанести удар.

– Это выглядит приблизительно так, – сухо сказал Самарин.

– Интересная штучка, – признал Вершинский. – Только пригодится ли она на поле битвы?

– Теоретически. – Самарин пожал плечами.

– Не стоит так скромничать, – возразил с добродушной, но не тронувшей глаз улыбкой Брусилов. – В вашем досье я прочитал, что таким образом вы ликвидировали пулеметный расчет. То есть остановили время, после чего расстреляли их. С расстояния в двести саженей.

– Это не остановка времени! – запротестовал Самарин. – Скорее минутная дезориентация.

– Называйте как хотите, главное, это можно использовать в битве, – сказал Брусилов. – Вы, наверное, думаете, зачем я морочу вам голову? Что ж, я хотел бы, чтобы вы поддержали операцию в момент, когда нападение начнет терять натиск.

– Как?! – вырвалось у Самарина.

– Не один. В течение года мы проводили некие операции в выбранных анклавах. Это тайные операции под кодовым названием «Магия». Мы собрали за это время около двухсот… адептов. Так же называют себя люди, которые смогли использовать эти символы, правда?

Самарин кивнул.

– Все они пойдут под ваше начало. Речь идет о создании чего-то типа штурмового подразделения, состоящего из адептов и отборных солдат, которые были бы в состоянии переломить ход битвы в самых тяжелых местах, расчищая дорогу пехоте. Это придало бы нападению новый размах, ну и, ясное дело, подняло бы моральный дух. Что вы на это скажете? Генерал Алексеев четко дал понять, что вы будете откомандированы в мою часть только по собственному желанию. Его Величество слишком ценит вас, чтобы отправлять на фронт.

Самарин с трудом сдержал гнев: Брусилов специально показал присутствующим, что они имеют дело с еще одним любимцем императора. Цель этого представления была очевидна – заставить его участвовать в нападении.

– Знаете, генерал, я только недавно вернулся с фронта, – ответил он с намеренным презрением. – У меня осталось два месяца отпуска, из которого я использовал только пять дней, поскольку меня попросили принять командование Конвоем. А последние два месяца я провел в анклаве. Возможно, вы обратили внимание на отголоски взрывов и стрельбу? Это мы закончили расчищать анклав от Проклятых.

– Вы ликвидировали анклав? – нахмурил брови Брагин.

– Не совсем, я не знаю, возможно ли такое вообще. Однако точно уменьшили поголовье theokatáratos. Особенно опасных. Также мы установили посты в анклаве. Думаю, это надолго обезопасит Санкт-Петербург от их нападения.

Никто из присутствующих не отреагировал на название «Санкт-Петербург», хотя с начала войны город решено было переименовать в Петроград, чтобы отрезать любые ассоциации с немцами.

– Минутку! – воскликнул Вершинский. – Так это вы отбили атаку на дворец и спасли жизнь наследника престола?

– Да, я принимал участие в защите дворца, хотя жизнь наследнику престола спас мой друг, барон Рудницкий.

– Насколько мне известно, Его Величество наградил генерала Самарина за мужество орденом Святого Георгия второй степени, – вмешался Брусилов. – Но вернемся к нашему вопросу: какое решение вы приняли, граф?

Самарин огляделся: все офицеры смотрели на него с таким напряжением, словно он прямо сейчас должен продемонстрировать им искусство левитации. Опровергая инсинуации Брусилова, он дал загнать себя в ловушку. Если откажется, то ослабит моральный дух ближайших соратников генерала и возьмет на себя часть вины за возможное фиаско наступления. Поскольку не возникало сомнений, что все собравшиеся считали его героем и отказ от участия в операции произвел бы на них самое плохое впечатление. Также было ясно, что Брусилов специально спровоцировал его, рассчитывая именно на такую, а не какую-то другую реакцию. Кто знает? Может быть, он действительно так хорош, как о нем говорят? «Он поймал меня, как ребенка, – подумал Самарин со злостью. – А мне казалось, что я слишком осторожен и опытен, чтобы стать жертвой такого интригана. Вот только он не придворный пес, а командир, которого и враги считают гением. Черт…»

– Я должен хоть немного отдохнуть, – отозвался он, ощущая слабость аргумента.

– Конечно, – обрадовался Брусилов. – Месяц в вашем распоряжении, нападение начнем только в начале июня. Единственное, что вам нужно будет сделать, – это посетить несколько участков фронта, чтобы ознакомиться с ситуацией и изучить планы использования подразделений «Омега».

– Откуда такое название?

– Ну это соответствует понятию магического мышления, – признал Брусилов. – Мы хотели, чтобы «Омега» имела последнее слово в битве, которая нас ждет. И еще одно, сердечно приветствую вас в нашем обществе!

До того как Самарин успел ответить, люди, которых он сегодня видел впервые в жизни, окружили его, пожимали руку и хлопали по спине. Он не протестовал – его судьба была решена, когда Брусилов сообщил ему дату начала наступления. Шах и мат. Неожиданно гнев и горечь развеялись, словно дым на ветру, и Самарин ощутил прилив гордости: Россия снова атакует, и он будет одним из тех, кто поведет на запад солдат под штандартами с имперским орлом. Когда ординарец Брусилова подал шампанское, он поднял тост вместе со всеми с улыбкой и надеждой. За великую Россию!

Самарин наколол очередное яйцо, фаршированное лососем, на вилку и окунул в чудесный соус. Иосиф Андреевич завтракал с меньшим энтузиазмом, но не без аппетита, зато княгиня Волконская явно не хотела есть. Нахмуренные брови и вертикальная морщина на лбу явно говорили, что она либо плохо себя чувствует, либо не в настроении.

– Все в порядке? – с беспокойством спросил офицер.

– Ничего не в порядке, – вздохнула Мария Павловна. – Олаф и Анастасия уехали, а ты уезжаешь на фронт.

– Это только инспекция, – твердо заявил Самарин. – Мне ничего не грозит.

– Ну конечно! Как будто пресса не сообщает о каждодневном обстреле городов и деревень вне зоны боевых действий. Гунны бомбят больницы и поезда Красного Креста.

– Это была ошибка, – заметил Черский. – И немцы извинились.

Княгиня отмахнулась от аргумента пренебрежительным жестом руки.

– Даже Верочка уехала.

– По твоей инициативе, – напомнил офицер.

Мария Павловна окинула внука злым взглядом и со звоном отложила ложечку.

– Ты совсем одичал в своем войске! – взорвалась она. – Джентльмен никогда не напомнит даме об отсутствии у нее логики!

– Конечно, – подтвердил Иосиф Андреевич. – Кроме всего прочего, это пустая трата времени.

Княгиня гневно фыркнула и шлепнула поляка салфеткой, но, похоже, она избавилась от уныния.

– По крайней мере, нам удалось пристроить Веру в хороший дом, – сказала она. – Жена графа Хантингдона, графиня Сара, специально навестила меня, чтобы поблагодарить за няню. Она в восторге от Верочки, – добавила она с явным удовлетворением. – А ее ребеночек очень миленький. Жаль, что никто из моих внуков до сих пор не подумал о семье и детях. А время не стоит на месте!

Самарин закатил глаза: создавалось впечатление, что княгиня реально верит в то, что Олаф – ее настоящий внук. И что самое странное, его это совершенно не раздражало.

– У нас война, – напомнил он. – Это не лучшее время обзаводиться семьей.

– Но тем не менее можно начать приглядываться.

– Я постараюсь, тетушка, – пообещал он.

Иосиф Черский хмыкнул, после чего раскашлялся, пытаясь скрыть веселость.

– Что снова?

– Может, пусть Сашка подождет немного с этими приглядываниями? – предложил он. – Еще положит на кого-то глаз, а женщины, слоняющиеся в прифронтовой зоне, не обязательно дамы…

Княгиня резко отставила чашку, так что фарфор неприятно звякнул, после чего со стиснутыми губами вышла из столовой. Самарин подскочил с кресла, но Черский едва заметно покачал головой.

– Дай ей остыть, – буркнул он.

– Что случилось? Хотя твоя шутка и не из лучших, но в ней не было ничего предосудительного или шокирующего.

– Дело не в шутке, проблема в тебе.

– Ну большое спасибо! И чем же таким я разгневал тетушку?!

– У тебя нет жены и даже невесты.

– И что с того? Это не новость!

– Мария всегда хотела иметь детей, – ответил Черский, казалось бы, не в тему. – К сожалению, Бог не благословил нас.

Самарин захлебнулся горячим чаем: Иосиф Андреевич никогда открыто не признавался в том, что его что-то связывает с княгиней. До сегодняшнего дня.

– Мы даже хотели усыновить какого-нибудь малыша, – продолжил он.

– Передумали?

– Судьба решила по-другому.

– Не понял?

– Мы забрали тебя после смерти твоих родителей. Всегда считали тебя сыном. Я не могу представить, что ты погибнешь. Не в состоянии. Мария – совсем другое. Женская практичность граничит с жестокостью: ты все, что у нее есть. Если ты погибнешь, ей незачем будет жить. Поэтому она хочет внуков.

– Иосиф Андреевич, я…

Черский остановил Самарина усталым жестом.

– Ничего не говори, – попросил он. – Не нужно.

– Я пойду попрощаюсь с тетушкой, – неуверенно произнес Самарин. – Мой поезд отъезжает через два часа, час на сборы. И с вами…

Он встал из-за стола и подошел к старику. Черский протянул руку, но Самарин, вместо того чтобы пожать ее, неожиданно поцеловал.

– Спасибо за все, Иосиф Андреевич, – прошептал он, низко склонив голову. – Спасибо.

– Береги себя, сынок, – попросил Черский. – Мы оба знаем, что ты не на инспекцию уезжаешь. Пусть тебя Бог бережет.

Самарин вышел, спиной ощущая взгляд старика. С трудом сглотнул – что-то сдавливало его горло, он чувствовал себя так, как будто ему снова шесть. «Еще немного, и я заплачу, как ребенок, – подумал он с недоумением. – Что со мной? Это не первое прощание, которое может стать последним». Однако инстинкт воина, отточенный годами, бил тревогу, мышцы живота непроизвольно напряглись, словно в его внутренности впилась чья-то холодная железная лапа. Что-то надвигалось, и точно ничего хорошего. Наконец Самарин распознал знаки и преодолел физическую слабость: в преддверие переломного наступления его преследовал призрак поражения, а может, это предчувствие смерти?

– Что ж, все мы когда-то умрем, – пробормотал он уже на лестнице.

Он остановился перед дверями комнаты княгини и постучал. Независимо от того, что его ждало в будущем, нужно было попрощаться. «Мне пора, – подумал он. – Самое время».

Самарин подошел к раковине и открутил краник. Упало несколько капель, зашипело, и, наконец, медная труба выплюнула струю воды, забрызгав офицера. Генерал выругался и, подставив под кран руки, умылся. Матушкин подал ему полотенце и одним рывком открыл окно, чтобы впустить в купе холодный ночной воздух.

– Скоро рассвет, – сказал он, потирая глаза.

– Ага, – буркнул офицер. – Я заметил. Интересно, почему только я должен изучать эти бумаги? – Он указал на толстую папку с надписью: «Совершенно секретно».

– Ты – командир подразделения «Омега», – ответил Матушкин. – Я – нет. Кроме того, я тебе полностью доверяю.

Самарин гневно фыркнул. Переданные ему лично Брусиловым документы содержали концепцию использования подразделения «Омега», состоящего из адептов и солдат. В теории все выглядело отлично: среди подчиненных генерала было много людей, таланты которых можно использовать в битве. Некоторые умели вызывать временную дезориентацию у противника, другие могли кидать тяжелые предметы на невероятные расстояния, были и такие, чьи способности носили чисто защитный характер, например они могли остановить даже самое сильное кровотечение. Проблема, как обычно, заключалась в деталях. Бросок гранаты на расстояние в несколько сотен метров действительно впечатлял, только что из того, если адепт не в состоянии прицельно попасть в позиции врага? Ошеломить неприятеля на несколько секунд? Прекрасно! Но подействует ли этот метод на всех? Что из того, что адепт оглушит наводчика пулемета, когда его товарищи останутся в полном сознании? Чем больше Самарин углублялся в отчеты офицеров, которые занимались обучением «омег», тем больше вопросов оставалось без ответа. В конце концов, это не теоретические рассуждения: через несколько недель все сомнения будут разрешены на практике и за ошибки и иллюзии придется заплатить кровью.

– Этот Лебединский случайно не твой знакомый?

– Возможно, – пожал плечами Самарин. – Я плохо его помню, мы вместе учились в кадетском корпусе. Если только это не однофамилец. Скоро узнаем.

– Хотя бы поселили нас не в халупе с дырами в крыше, – ворчливо заметил Матушкин.

Последнюю неделю они провели за проверкой подготовки к наступлению и наблюдением за вражескими позициями. Как и следовало ожидать, бытовые условия на линии фронта оставляли желать лучшего.

– Мы должны вступить в бой, когда наступление пойдет на спад, а тем временем мы теряем время, проверяя, приготовили саперы плацдармы к атаке или нет, – зло заметил он. – Это задание офицеров инспекции, а не наше!

– Возможно, через месяц-два нам самим понадобится такой плацдарм, – сказал Самарин. – Перестань ныть, лучше собери вещи, подъезжаем к Молодечне. Далее уже верхом или автомобилем, если генерал Лебединский обеспечит нас машиной.

Матушкин молча начал собирать их скромный багаж. Генерал сложил документы, проверяя, все ли на месте, после чего засунул папку в планшет и занялся чисткой оружия. Через некоторое время он протянул руку за револьвером друга.

– Обрати внимание на ствол, – сказал Матушкин. – Я вчера стрелял из него.

– А что случилось? Почему ты мне ничего не сказал?

– Ничего не случилось. Покрасовался перед сестричками из Красного Креста. Убил несколько бутылок.

– И с каким результатом? – поинтересовался Самарин.

– Я же сказал: попал во все. Это несложно, с тридцати шагов.

– Я имел в виду сестричек.

– А-а-а… Ничего особенного, украл один поцелуй.

– Наверное, ты не произвел на нее впечатления.

– Совсем наоборот, просто не хватило времени.

Самарин насмешливо хмыкнул и смазал механизм револьвера. Пронзительный визг сообщил, что они прибыли на место. Генерал вымыл руки и выглянул в окно: вдалеке горел яркий шар.

– Что за черт? – буркнул он. – Непохоже на пожар.

– Это, наверное, наша станция, – неуверенно ответил Матушкин. – Электричество. Освещают вокзал фонарями.

– На кой черт? Хоть фронт и в нескольких верстах, но лучше перестраховаться.

Резкий порыв ветра принес запах горелого и обрывки какой-то мелодии. Через минуту Самарин узнал знакомые ноты. «Поля Галиции». Внутренний голос подсказал слова.

– Надеюсь, это не предзнаменование, – кисло буркнул Матушкин, вырывая Самарина из размышлений.

Завизжали тормоза, и поезд остановился на перроне напротив военного оркестра.

– И для кого такой прием? – удивленно спросил генерал. – Они реально приняли меня за инспектора?

– Сейчас увидим, – равнодушно протянул Матушкин. – Может, и автомобиль нам организовали? Я пехотинец, не кавалерист, и у меня задница болит от езды на местных пегасах.

Самарин проворчал что-то невнятное, соглашаясь с ним. Из-за секретности операции у них были документы, дающие право только на инспекцию линии фронта, без права заглядывать в штабные планы и вести разговоры с офицерами. Их принимали за штабных пердунов и игнорировали как могли, предоставляя самых худших кляч. Специальные полномочия они могли предъявить только в критической ситуации.

Руководитель оркестра, майор, отсалютовал и после короткого приветствия проводил их к автомобилю.

– Генерал приглашает вас на скромный обед, – проинформировал он.

– В пять утра? – удивился Матушкин.

– Пока доедем, будет шесть. А мы тут встаем вместе с петухами, понимаете, тут фронт.

Самарин внимательней присмотрелся к нему: мужчине было тридцать, ну, может, тридцать с небольшим. Несмотря на оружие, он мало походил на фронтовика: аккуратно подстриженные усы и ухоженные ногти свидетельствовали о том, что окопы он видел только издалека.

– Этой частью руководит Владимир Лебединский? – спросил Самарин.

– Да, он вас помнит со школы, – пылко заверил его майор.

Матушкин беспокойно заерзал, вопросительно поднимая брови. Генерал ответил ему неопределенным жестом: что-то явно было не так, отсюда и чрезвычайная любезность Лебединского. Ни один уважающий себя полевой офицер не чествовал приезжающего с визитом на фронт штабного, если его не направил непосредственный начальник, что можно было проверить только по телефону. Разве что против него велось следствие и допускался визит инспектора извне.

– С удовольствием встречусь с давним другом, – заверил он.

Майор ответил улыбкой, такой же честной, как и его фронтовые замашки, и начал перечислять достижения Лебединского. Самарин смотрел пустым взглядом в пространство: еще кадетом он научился спать с открытыми глазами, что очень пригодилось во время скучных лекций. «Талант не пропьешь», – подумал он, засыпая.

Штаб Лебединского находился во дворце, построенном местным королем чая еврейского происхождения, неким Афанасьевым. Майор с румянцем на щеках заявил, что хоть и сам носит такую же фамилию, однако не имеет ничего общего с «иудейскими выродками».

– Не хватает нам только погромов, – буркнул под нос Матушкин.

Самарин ткнул его локтем в бок, давая понять, что согласен с ним. Они шли за Афанасьевым, и это давало хоть какую-то свободу выражения эмоций. После покушения на Александра II поползли слухи о том, что среди членов «Народной воли» было много евреев. В результате погромов часть евреев сбежали из страны, другие начали создавать отряды самообороны, а иногда их поддерживали организации с явно антигосударственными намерениями. Меньше всего сейчас Брусилову хотелось связываться с евреями, еще и в канун наступления, к тому же в тылу линии фронта. «Нужно будет осмотреться, – неохотно подумал генерал. – Хотя, может, это только Афанасьев такой идиот?»

– Мы на месте, – дерзко произнес майор. – Генерал Лебединский проводит тут совещания. А иногда обедает с выдающимися офицерами. Столовая рассчитана на несколько десятков человек, так что места хватит и для нас, и для приглашенных гостей, – с легкой ухмылкой сказал он. – Я вас представлю…

– Что это?! – бесцеремонно прервал его Самарин. – На доске.

– Это наши герои, – ответил офицер с удивлением в голосе. – Награждены за мужество. Генерал считает, что размещение таких фотографий в публичном месте поднимает моральный дух.

Самарин подошел к доске. Среди десятка фотографий и нарисованных портретов была только одна женщина: Анна Островская.

– Ах, сударыня Островская, – вздохнул Афанасьев. – Красотка, красотка! Только неприкосновенная. Солдаты ее любят, с тех пор как она вытащила одного из них из-под огня.

– Вы позволяете сестрам милосердия участвовать в битве?!

– Ни в коем случае! – ответил майор. – Островская самовольно покинула медицинский пункт, увидев раненых на поле битвы. Понимаете, санитары погибли. Пока хоть кто-либо сориентировался, она уже выскочила из окопа.

– С ней ничего не случилось?

– Отделалась парочкой синяков. Конечно же, ее сразу представили к награде: она получила орден Красного Креста. Золотой.

– Где можно ее найти?

– В ночлежке при полевом госпитале, недалеко отсюда, как и других сестричек. Это небольшой городок, называется…

– Ваш шофер знает, как туда доехать? – снова перебил его Самарин.

– Конечно.

– В таком случае я пока не приму приглашение генерала и позволю себе позаимствовать ваш автомобиль. Матушкин!

– Слушаю?

– Ознакомься с ситуацией на участке генерала Лебединского и позже составишь рапорт.

– Слушаюсь, Ваше Превосходительство!

Водитель с удивлением воспринял приказ отправляться в госпиталь, явно рассчитывая, что гости предпочтут развлечение, а не работу, но послушно свернул на узкую, плохую дорогу и помчался вперед, ловко объезжая крестьянские телеги.

– Пока нет толпы, а вот через часок было бы хуже, – проинформировал он. – В последнее время мы получаем много фуража и продовольственных запасов. Как и раньше, перед наступлением…

Самарин проигнорировал слова шофера, в этот момент его мысли занимал только один человек – Анна.

Было заметно, что здание находилось на линии фронта: разрушенная крыша и изрешеченные пулями стены говорили сами за себя. Узкие темные коридоры провоняли медикаментами и чем-то, что неуловимо напоминало человеческое страдание. Ничего удивительного – полевой госпиталь.

Он громко постучал, не снимая перчаток.

– Кто там?

Он сразу же узнал ее голос. Значит, не ошибся, сударыня Островская жила тут…

– Я, – хриплым голосом ответил он.

– Сашка? – неуверенно спросила она, замирая в дверях.

– Да.

На ней было выходное платье, хоть и скромное, но явно неподходящее для ухода за ранеными. Похоже, она куда-то собиралась? Подозрения подтвердила небрежно брошенная на кресле шляпка с черным бантом, соответствующим военному времени.

– Сашка, я…

Он не дал ей закончить, заглушив слова поцелуем. Его ладонь помимо воли обняла ее за талию, а потом переместилась на грудь. Она застонала, крепко обняв его.

Он целовал ее шею, вдыхал запах волос.

– Я схожу с ума! Выгони меня немедленно, – бормотал он. – Иначе…

– С «иначе» будут проблемы, – произнесла она между поцелуями. – У меня очень узкая и скрипучая кровать.

Он подхватил Анну на руки и зашел в комнату. Кровать действительно была непримечательной. Комната – малюсенькой. Только на полу из необструганных досок лежал толстый, явно отживший свое ковер.

– Если хочешь… – прошептала она, перехватив его взгляд.

Он опустил ее на ковер, освободив от платья. Его ладони двинулись от узкой ступни к обтянутым шелком икрам, до самых бедер. Дрожащий, нетерпеливый, властный, он пробовал на вкус ее груди, осторожно прижимая зубами набухший сосок. Она выгнулась ему навстречу, качнув бедрами и раздвигая ноги.

Он резко вошел в нее, по-солдатски, охваченный чем-то большим, чем страсть, скорее непреодолимым голодом. Она закусила губу от боли, но не позволила ему отступить. Или остановиться. Она оплела его руками и ногами, прижимая к себе.

– Твоя? – сказала она, царапая его спину ногтями. – Только твоя?

– Моя! – выдавил он.

Он впился пальцами в ягодицы Анны, словно хотел слиться с ней в одно целое. Излился в нее горячей волной, когда горловые стоны девушки перешли в дикий, неконтролируемый крик. Она была его.

Потом они лежали молча, охваченные чувствами. Самарин ощущал губами пульсацию вены под ее ухом, тихое дыхание. Анна пошевелилась первой, приподнимаясь на локтях.

– Как надолго ты можешь остаться? – спросила она.

– День, максимум два, – рассеянно ответил он. – Почему не сказала, что ты… Что это твой первый раз? Я был бы нежней.

– Я не хотела нежности. И давай не будем возвращаться к тому, что ты помог мне избавиться от мелкого дефекта, о котором ты так беспокоишься, – сказала она, прикрывая сарказм поцелуем.

– Ты куда-то собиралась?

– На прием к генералу. Я бы предпочла больше поспать, но мадам Трокина любит такие вечеринки. Похоже, приехала какая-то важная шишка, вот Лебединский и хочет произвести впечатление.

– Кто такая эта Трокина?

– Наша начальница. Подозреваю, ты с ней сейчас познакомишься.

– Почему это?

– В этом здании живут только сестры Красного Креста. Я уверена, что тебя заметили, а меня услышали… Они ждут в коридоре, чтобы отчитать падшую медсестру. Похоже, у меня отберут орден, – сказала она с притворной беспечностью. – Понимаешь, такой наградой награждаются только женщины с безупречной нравственностью. Твое счастье, что никто не трактует так мужчин, иначе ты потерял бы все свои медали, – язвительно сказал она.

Самарин поднялся с ковра и начал собирать раскиданную одежду.

– Не все так плохо, – заверил он с улыбкой. – Но пора собираться, не следует заставлять ждать Лебединского.

– Ты так этим обеспокоен?

– Боюсь, что это я – та самая важная шишка, которую ждет генерал. Если бы я не пришел, то он воспринял бы это как неуважение. И так, не представившись, я забрал его машину и шофера, когда увидел твою фотографию на доске почета.

– По крайней мере, из этого вышла какая-то польза, – буркнула она.

Самарин быстро оделся, затянул пояс с кобурой и саблей. Доносившиеся из коридора звуки – шелест платьев и цокот женских каблучков – подтверждали слова девушки. «Приветственный комитет», – с улыбкой подумал Самарин.

– Я готова, – беспокойно произнесла девушка.

Генерал открыл двери, пропуская ее вперед. Проникающий из комнаты электрический свет выхватил из мрака несколько женских фигур, большинство разглядывало его с нескрываемым любопытством, возмущенной выглядела только одна тучная, под пятьдесят, дама, больше похожая на жабу. «Наверное, это и есть печально известная мадам Трокина», – пришел к выводу офицер.

– Мое почтение, дамы. – Он галантно поклонился. – Анна, дорогая, можешь меня представить?

– Это возмутительно! – выкрикнула матрона. – Как вы смеете позволять себе такие непристойности! Я…

Самарин посмотрел на нее сверху вниз, впервые в жизни жалея, что не носит монокль, но эффект и так его удовлетворил, поскольку сбившиеся в кучу санитарки отступили на шаг, а Трокина замолчала на полуслове.

– Извините, на минуту мне показалось, что вы собрались проинструктировать меня, как обращаться с невестой, – холодно произнес он.

– Невестой? Я бы об этом знала! Вранье не исправит ни вашу ситуацию, ни ее! – пригрозила она пальцем Анне.

– Может, поговорим в комнате, а не в коридоре? – сухо предложил Самарин.

После минутного колебания женщина приняла приглашение. Трокина замерла с открытым ртом, когда заметила две звездочки и зигзаг на погонах офицера.

– Представишь меня, Анна? – повторил свою просьбу генерал.

– Мадам Трокина, барышни Румянцева, фон Толле, Марченко и Воронина. Граф Самарин.

Офицер поклонился снова, девушки присели в реверансе, только начальница замерла соляным столбом.

– А теперь вернемся к делу, – начал Самарин тихим язвительным тоном. – У вас есть муж или сын? – обратился он к начальнице.

– Сын, – промямлила Трокина.

– Сколько лет?

– Борису двадцать семь. А к чему эти странные вопросы?

– Сейчас объясню. Вы обидели мою невесту. Как у офицера у меня нет другого выхода, кроме как потребовать сатисфакции у мужчины, который является вашим опекуном. Либо вы извинитесь перед Анной. Немедленно! – рявкнул он властно.

Мясистые красные щеки женщины стали серыми, казалось, что она вот-вот упадет в обморок. Островская дернулась, словно хотела ее поддержать, но генерал только покачал головой.

– Я жду!

– Прошу… прошу прощения.

Самарин едва заметно кивнул, после чего подал руку Анне.

– Я так понимаю, вы собрались на банкет? – спросил он.

– Да, – подтвердила несмело одна из медсестер.

– У вас есть какой-нибудь транспорт?

– Только санитарка, – ответила девушка. – Сейчас нет битвы, поэтому шофер обещал подвезти нас.

– Генерал Лебединский передал в мое распоряжение машину, двое из вас могут поехать с нами. Как-нибудь поместимся.

– С удовольствием! – обрадовалась она. – Таша, поедешь? – повернулась она к подруге.

Смуглая девушка с глазами цвета безоблачного неба кивнула. Выражение лиц остальных медсестер говорило о том, что вряд ли им понравится поездка в обществе начальницы.

– Трокина – чудовище, – прошептала ему на ухо Анна. – Ты прилюдно унизил ее, поэтому она будет мстить. Мне она ничего не сделает, но на девчонках отыграется.

Шофер даже не моргнул глазом, увидев генерала с девушками: похоже, работа в штабе закалила его от любого рода сюрпризов.

– Думаю, тебе будет удобней на переднем сидении, – сказала Анна с озорной улыбкой.

Самарин неохотно отпустил ее руку и занял место возле водителя. Доносящийся сзади шепот и хихиканье свидетельствовали о том, что его попутчицы не жалуются на комфорт поездки. Исключенный из женской болтовни, он задумался над словами Анны про свой отъезд. Его не беспокоила Трокина, генерал был уверен, что в случае необходимости сможет решить эту проблему. Он думал о барышне Островской и их воображаемой помолвке. Что если заменить фикцию на реальность? Наверное, многие сочли бы их отношения мезальянсом, но стоит ли беспокоиться об общественном мнении, имея в перспективе пару месяцев жизни? А даже если бы ему удалось ускользнуть от костлявой, что с того? Видение Анны, ждущей его дома, не пугало Самарина, даже наоборот, привлекало, как оазис в пустыне. Еще ни одна женщина не производила на него такого впечатления, и мысль о том, что она могла быть при нем, просыпаться и засыпать в его объятьях, ждать его с фронта, все больше его привлекала. Неожиданно он ощутил непреодолимую потребность убедиться, что Анна действительно рядом и принадлежит ему. Он повернулся и протянул руку нетерпеливым, властным, но одновременно просящим жестом. Девушка прижалась к его ладони щекой, не стесняясь своих подруг.

– Нам надо поговорить, – сказал он.

– Возможно, я найду для вас время, граф, – ответила Анна, явно наслаждаясь завистливыми взглядами подруг.

Самарин отвернулся, чтобы скрыть улыбку. «Возможно, склонить барышню Островскую к браку будет не так и трудно, – подумал он. – У каждого есть свои слабости. И слава Богу…»

Генерал Лебединский поднялся с явным трудом – вечеринка длилась уже больше часа, а алкоголь лился рекой – и поднял тост за победу. Снова. Самарин сидел между Анной и Матушкиным, что позволяло ему шептаться с ними. Информация, которую должен был передать подчиненный, и то, что он должен был сказать Анне, требовало секретности, а определенные решения нужно было принять здесь и сейчас.

– Этот идиот даже не начал работу над позициями для атаки! – прошипел со злостью Матушкин. – На других участках фронта линия окопов передвинута вперед так, что расстояние между нами и врагом не более четырехсот шагов, а местами доходит до семидесяти! У Лебединского не меньше чем шестьсот шагов. Каждый атакующий отряд будет уничтожен до того, как дойдет до проволоки! В таком же состоянии расширение наших позиций, точнее, полное отсутствие. Убежища можно пересчитать на пальцах одной руки, не хватает наблюдательных пунктов, отхожих мест и соответствующего освещения. Ходят слухи, что Лебединский присвоил деньги, что предназначались для укрепления своего региона.

– Откуда ты узнал? Ты же не был на линии фронта.

– Генерал решил, что подождет с началом развлечений до твоего прибытия, поэтому у меня было время переговорить с солдатами. Большинство его ненавидит.

Самарин выругался – впервые он попал на участок, абсолютно не подготовленный к началу наступления. К несчастью, еще и у его школьного приятеля. Если слова Матушкина подтвердятся, нужно будет воспользоваться предоставленными Брусиловым полномочиями и отправить шифровку в штаб. Черт…

– О чем ты хотел поговорить? – спросила Анна, прерывая его хмурые размышления. – Я чувствую себя брошенной, ты все время шепчешься с Матушкиным. Ты слышал, что говорил генерал? Вечером будут танцы. Ты заметил, что Трокина не приехала? Наверное, и девочек не пустила. Даша и Ксения никогда мне этого не простят.

– Сколько ты выпила? – ответил он вопросом.

– Два, может, три бокала, не больше. А что? Выгляжу пьяной?

– Нет, но я хотел бы быть уверен, что ты поймешь то, что я скажу.

– Я понимаю, понимаю, – заверила она, хлопая его по плечу. – Ну, говори.

– Может, выйдем наружу? – предложил он. – Глоток свежего воздуха нам не повредит. Ну и не придется шептать.

– Это не очень хорошо будет выглядеть. Я уверена, что Трокина и так наговорит обо мне Лебединскому.

– Встанем так, чтобы они видели нас в окно, – успокоил ее Самарин. – Идем.

Слегка взволнованная, Анна последовала за ним.

– Ты выглядишь обеспокоенным, – заметила она. – Хочешь предложить мне статус содержанки? Это не нужно, я…

Нетерпеливо Самарин закрыл ей рот поцелуем.

– Нет, глупая ты гусыня! – буркнул он через минуту. – Я хочу попросить твоей руки.

– Спятил! Я никогда не соглашусь на… Нет! Не приближайся ко мне!

– Что такое?

– Я не хочу, чтобы ты меня целовал. Не в такой момент. Как я могу принять рациональное решение, когда не могу думать?

– Еще никто не называл брак рациональным решением. Это риск. Азартная игра.

– В таком случае без возможности выиграть, – сказала она. – Я понимаю, что ты хотел защитить меня перед Трокиной, но нужно как можно быстрей переиграть эту нашу историю с помолвкой, пока слухи не дошли до Петербурга.

– Знаешь, какая самая большая проблема с учительницами? Они всегда все знают лучше. Ты думаешь, что я делаю тебе одолжение, прося твоей руки, или мной руководит честь? Ничего подобного! Это ты окажешь мне милость, если согласишься.

– Я не понимаю…

– Скоро начнется большое наступление. Я приму в нем участие, это уже решено. Независимо от того, кто выиграет, одно точно – это будет побоище, какого еще не видывал мир. До момента, когда я окажусь в окопах, осталось полтора месяца, может, немного больше. Я хочу насладиться жизнью. С тобой, – добавил он тихо.

– Это же секретная информация?

– Конечно, но если я не могу доверять будущей жене, то кому могу?

– Это не уловка, чтобы склонить меня принять твое предложение?

– Клянусь, что нет!

– Я… Не знаю, что и сказать. Сашка, ради Бога, ты же генерал! Какие окопы?!

Самарин снял шинель и накинул на плечи девушки: она вышла из теплого зала без пальто и сейчас дрожала от холода.

– Я бы не хотел об этом говорить, – ответил он. – Детали не так и важны.

– А твоя семья и друзья? Они примут меня за выскочку, обманувшую аристократа! А что скажет княгиня Волконская?

– Ты знакома с моей тетушкой? – с удивлением спросил он.

– Откуда?! Иногда читаю о ней в газетах. Но пишут, что она… – Она заколебалась, не зная, как ответить.

– Надменная? – подсказал он с улыбкой. – Гордая? Высокомерная? Это все правда, но при всем при этом она любит меня.

– Тем более я не могу стать причиной ссор в вашей семье.

– Я не могу гарантировать, что тетка тебя примет, но разве это важно? Я хочу провести с тобой эти два месяца, баловать тебя и делать неприличные предложения, а потом их реализовывать. А что ты мне предлагаешь? Несколько встреч украдкой в какой-нибудь арендованной квартире или провинциальном отеле? А если ты родишь моего ребенка? Он должен будет остаться байстрюком только потому, что его мать была слишком гордой, чтобы принять предложение от москаля?!

Удар по лицу не свалил Самарина, бывало, он получал и сильней, но яростный удар его так удивил, что он вынужденно отступил на шаг, чтобы удержать равновесие.

– Еще раз скажешь, что я принимаю тебя за москаля, я за себя не ручаюсь! – со злостью прошипела Островская.

Генерал смиренно вздохнул и провел языком по зубам – последнее время это стало привычкой – и с облегчением констатировал, что его ничего не беспокоит, кроме разбитой губы.

– Однако хорошо, что я не ношу монокль, – буркнул он под нос. – А то потерял бы глаз.

– Что ты там бормочешь?!

– Ничего такого. Надеюсь, что ты еще раз подумаешь, – покорно произнес он.

Анна спрятала лицо в ладонях и покачала головой.

– Как я могу отказать? Я люблю тебя, но…

Самарин не дал ей закончить, обнял, не обращая внимания на все большее число свидетелей за окном.

– Ну одна проблема решена, – сказал он с облегчением.

– Что за романтическое признание.

– Будут и романтические, как только куплю кольцо, – заверил он. – Ну или когда окажемся одни.

Анна подняла глаза и вспыхнула румянцем, видя, сколько людей наблюдают за ними.

– Трокина меня убьет!

– Не шути так, сегодня вечером ты уезжаешь со мной в Петербург. У меня много дел, которые нужно уладить, а также нужно достать специальное разрешение на брак, я не собираюсь ждать. Ну и купить какой-нибудь скромный особнячок. Раньше я всегда останавливался у тети.

– Купить особнячок? Я бедна как церковная мышь!

– Уже нет. Минуту назад ты стала одной из самых богатых женщин в империи. Извини, что начал эту тему, это вульгарно, но ты бы и так узнала об этом, подписывая бумаги.

– Какие, к черту, бумаги?!

– Свадебный контракт. Ты не можешь рассчитывать на поддержку семьи, поэтому я позабочусь о твоих интересах.

– Не хочу никакого контракта!

– Я понимаю, однако ты его подпишешь. Поссоримся в другом месте, – быстро сказал он, видя выражение лица девушки. – Люди смотрят. А сейчас перейдем ко второй проблеме: солдаты тебя любят?

– Солдаты? – ошеломленно переспросила она.

– Те люди в окопах! – нетерпеливо произнес Самарин.

– Наверное, да. Всегда были со мной милы, спрашивали, чем помочь и даже…

– Ну?

– Ну была у меня маленькая проблема с тем майором Афанасьевым. Был настойчивым. Это заметил один из охранников и пообещал, что поговорит с ним. С тех пор Афанасьев обходит меня другой дорогой.

– Вот так просто? – с недоверием спросил Самарин. – Поговорил с ним и все? Охранник?

– Ага. А может, это из-за того случая?

– Какого случая?

– Как-то после этого Афанасьев неудачно упал с коня и пролежал две недели в госпитале. Чего ты так странно усмехаешься?

– Странно?

– У тебя такая холодная, противная ухмылка. – Ее передернуло.

– Тебе кажется, – хмыкнул Самарин. – В таком случае поехали на линию фронта. Посмотрим укрепления и поговорим с твоими обожателями.

– А Лебединский позволит?

– Позволит. Иди к машине, я принесу твое пальто, чтобы ты не простыла.

Самарин подождал, пока девушка скроется с его глаз, после чего вернулся в зал. Веселье было в разгаре: Афанасьев дремал лицом в полупустой тарелке, несколько штабных пели казачью колыбельную, а Лебединский что-то нашептывал на ухо блондинке с глубоким декольте. Только Матушкин сидел за столом с кислой миной, не обращая внимания на щебетание явно заинтересовавшихся им девушек.

– Мы с Анной отправляемся на линию фронта, – проинформировал Самарин без вступления. – Я должен сам увидеть, как выглядит ситуация.

– Спятил?!

– Я не пущу ее в окопы. Оставлю в каком-то убежище в тылу, но без нее солдаты ничего мне не расскажут, а у меня нет времени переубеждать их, что я не очередная штабная крыса или школьный приятель Лебединского. Когда вернусь, генерал должен быть трезвым как стеклышко.

– Значит, открываемся?

Офицер хмуро кивнул.

– Уж я поставлю его на узкую дорожку добродетели, – злорадно пообещал Матушкин.

Самарин похлопал приятеля по плечу и направился к выходу.

«Самое время закончить инспекцию и вернуться в Петербург, – подумал Самарин. – С Анной».

Генерал Лебединский ждал его в небольшом кабинете с идеально пустым письменным столом. Было заметно, что изучением документов он себя не утруждал. Он выглядел трезвым, только опухшие глаза свидетельствовали о том, что последнее веселье не прошло бесследно.

– Слушаю! – коротко бросил он.

Похоже, ему не понравилось, как обращался с ним Матушкин. Самарин уселся без приглашения, закурил, не угощая хозяина кабинета.

– Я был на линии фронта, – проинформировал он. – Оценил состояние укреплений и поговорил с солдатами. Ситуация на твоем участке катастрофическая, но ты это прекрасно знаешь.

– Прошу прощения, – рявкнул Лебединский. – Насколько мне известно, ты служишь в Конвое, и это не дает тебе права оценивать приготовление поля битвы! Разве что барышня Островская является твоим экспертом, – добавил он язвительно.

– Я бы советовал тебе оставить мою невесту в покое, – ответил спокойно Самарин. – Это первое и последнее предупреждение.

На щеках Лебединского заходили желваки, его лицо превратилось в деревянную маску, но генерал удержался от комментариев.

– Так лучше, – продолжил Самарин. – Наверное, ты считаешь, что я один из тех инспекторов, которые почти год доносят о мошенничестве в твоем регионе? Ничего подобного! Я посещаю линию фронта по поручению Генерального штаба, проверяя подготовку перед наступлением. Ты думаешь, почему я открываю тебе сверхсекретную информацию? Ну что ж, я уполномочен на это. Я сегодня говорил с генералом Брусиловым. И должен передать тебе распоряжения Ставки.

– Ты не мой начальник! Если бы Ставка хотела мне что-то передать, то я сейчас разговаривал бы непосредственно с ними.

Самарин посмотрел на него с отвращением, потом затушил окурок в пепельнице.

– У тебя нет никаких угрызений совести, да? Тебя не волнует, что наступление может провалиться? Главное, себе карман набить.

– Прошу прощения! Я…

– Молчать! – рявкнул Самарин. – Ты говоришь, что Ставка разговаривала бы с тобой? А вот и нет, уже никто не хочет с тобой разговаривать. Генерал Алексеев ознакомился со всеми рапортами, которые твои коллеги так услужливо заблокировали вместе с моими комментариями. И он принял решение. С одобрения Его Величества. Никто не станет на твою сторону. Ты остался один.

Лебединский сжал губы и потянулся за телефоном, соединился со штабом армии, назвал свою фамилию. Самарин не услышал ответ, но выражение лица генерала говорило само за себя.

– Никто не будет с тобой разговаривать, – повторил он. – Ты стал парией.

Лебединский дернул ворот, на стол посыпались пуговицы.

– Какие распоряжения? – спросил он хриплым шепотом.

– У тебя неделя, чтобы продвинуться в работе. Неделя, и ни дня больше! Плацдарм для атаки, пункты наблюдения, укрепленные железобетонными балками убежища. Это программа-минимум. Твой участок Брусилов посетит лично. И он примет окончательное решение насчет твоей дальнейшей участи. И нет! Не обольщайся. Это конец твоей карьеры. Возможно, они позволят тебе самому уйти в отставку. Если не приложишь всех стараний, офицерский трибунал осудит тебя за растрату и выгонит из армии.

По вискам Лебединского стекали крупные капли пота, офицер точно знал, что, если его выгонят из армии по решению военного суда, он окажется на задворках общества. Уже никто не подаст ему руки, не сыграет с ним в карты, не примет в клуб. Большинство офицеров в подобной ситуации находили спасение в стволе револьвера, считая это лучшим решением, чем жизнь в позоре.

– Я не знаю, хватит ли мне средств, – промямлил Лебединский. – Курс серебра…

– Молись, чтобы хватило, – сказал Самарин. – А теперь прощай. Мне пора.

Анна ждала его возле нанятого экипажа, Самарин не хотел использовать машину Лебединского. Девушка разговаривала с Матушкиным и с каким-то мужчиной в солдатской шинели.

– Может, представишь нас? – предложил он, целуя Островскую в щеку.

– Это Вячеслав Уминский. Помнишь? Я рассказывала тебе, как он помог мне избавиться от настойчивого ухажера.

Офицер кивнул, подал руку Уминскому, тот пожал ее после секундного колебания.

Широкое лицо с выразительными чертами могло принадлежать только крестьянину, но глаза, светящиеся умом, выдавали ошибку первого впечатления.

– Я ваш должник, – сказал Самарин, вручая Уминскому визитную карточку. – Сейчас я очень спешу, но позже у нас будет время поговорить. Прежде всего приглашаю вас на нашу свадьбу. Вместе с коллегами, – многозначительно добавил он. – Прошу только прислать мне фамилии, и я улажу все формальности.

– Если барышня Островская пожелает, – ответил Уминский.

– Конечно же да! Как я сама об этом не подумала!

После короткого прощания они сели в экипаж, и Самарин поторопил извозчика. Он не хотел оставаться в Молодечне ни одной лишней минуты.

– Хорошо, что ты его пригласил, – сказала Анна. – Но о каких коллегах ты говорил? Я не знаю близко больше никого из солдат. Даже того ребенка, что вытащила из-под бомб. Знаю только, что его имя Илья.

– Я подозреваю, что твой приятель не стягивал Афанасьева с коня в одиночку.

– Что?!

– Ты правда еще не поняла? Солдаты отделали его и пообещали добавить, если он не оставит тебя в покое. Знаешь, это фронт, и тут можно поймать случайную пулю. Кто бы потом разбирался… Отсюда и перемена в поведении майора, – пояснил Самарин.

Анна сняла шляпку и начала обмахивать покрасневшее от эмоций лицо.

– Ну я и идиотка, – пробормотала она. – Даже не поблагодарила их.

– У тебя будет такая возможность на свадьбе, – успокоил он.

– У вас есть при себе алкоголь? – внезапно спросила она.

– Вам плохо? – забеспокоился Матушкин.

– Что вы! Я только спросила.

– У нас купе первого класса, в баре должно что-то быть, – ответил генерал.

– А сигара или сигарета?

– А это тебе зачем?

– Никогда не курила табак, понимаешь, не было случая. Как и с алкоголем: пила только вино и шампанское, ну не считая того случая с ноябревкой. Сейчас я бы хотела попробовать крепкий напиток. Кажется, кто-то говорил про непристойные предложения.

– Я совсем не это имел в виду…

– Трусишка? – провоцировала девушка.

– Можете попробовать мои. – Матушкин подсунул Островской портсигар. – Это легкий турецкий табак, на первый раз подойдет.

– Спятил?!

– Не следует отказывать даме, – парировал полковник.

Самарин поднял глаза к небу, но на лице Матушкина была сама невинность.

Анна осторожно затянулась, закашлялась и попыталась снова.

– Я видела, как наш кучер из дыма формировал такие колечки, но у меня как-то не выходит, – сказала она.

– Я научу вас.

– Ни в коем случае! Если уж так надо, я сам этим займусь, – рявкнул Самарин. – Что на тебя нашло? Ты же учительница.

– Конечно. И все эти годы, наказывая девочек за подобное, думала, ничего ли я не теряю? Сейчас и хочу это проверить.

– Ну вы и озорница, – похвалил Матушкин.

Островская засияла, словно ей предложили царскую корону.

– Сигареты – это одно, но коньяк или водка для дамы? Ты уверена, что хочешь начать нашу семейную жизнь с тошноты и похмелья?

– Настоящие друзья познаются в беде, – беззаботно ответила девушка.

Самарин беспомощно застонал: похоже, что его друг и свежеиспеченная невеста нашли общий язык.

– Ну хорошо, – хмуро сказал он. – Если что, подержу тебе мисочку.

«Интересно, что она захочет, когда попробует алкоголь? Автомобильные гонки? Может, дуэль на рассвете? Что бы там ни говорили, но жизнь с Анной точно не будет скучной», – подумал он.

Самарин почти не ощутил, как остановился экипаж – карета, сделанная парижской фирмой Бигнер, была оснащена прекрасными амортизаторами, что скрадывали всякие неровности дороги. Кучер подбежал к дверям и привычным движением развернул ступени-гармошку.

– Я боюсь, – прошептала Анна.

– Ты прекрасно выглядишь, – заверил ее офицер, подавая руку.

– Если бы твоя тетя была распутным уланом, это имело бы значение. К сожалению, я боюсь, что внешний вид будет последним, на что она обратит внимание.

– Ты неплохо держишься, правда. Я видел, как дамы теряли сознание, когда им выпадала возможность предстать пред очами княгини.

– Это должно было меня успокоить? Большое тебе спасибо!

Слуга поприветствовал их поклоном и, забрав верхнюю одежду, пригласил в комнату. Самарин стиснул зубы и силой воли сдержал себя, чтобы не обогнать Анну, – в конце концов, салон княгини не являлся подозрительным логовом, где женщине грозила бы опасность. По крайней мере, физическая…

Вопреки его опасениям, Мария Павловна встретила Анну любезно, хотя и без особого энтузиазма, в чем ей подражал и Черский, в этот раз, слава Богу, одетый в нормальный костюм вместо шутовской ливреи.

– Когда свадьба? – спросил поляк, едва они начали пить чай.

– Послезавтра, – сразу же ответил генерал. – У меня специальное разрешение.

Иосиф Андреевич кивнул, словно и не ожидал ничего другого.

– Будет тяжело, но мы справимся, – сказал он.

– С чем? – Самарин наморщил лоб.

– Нужно как-то организовать свадьбу. Ты не сможешь, а у Анны нет еще нужных знакомств.

– Не знаю, заведу ли их когда-нибудь, – буркнула девушка. – Я всего лишь провинциалка из ниоткуда.

– Ты – будущая графиня Самарина, – упрекнула ее Мария Павловна. – Самое время избавиться от этой странной манеры считать себя хуже других. Но этим мы займемся позже, сейчас нужно заняться свадьбой. Простите, встретимся за ужином.

Островская вздрогнула, услышав звук резко захлопнувшейся двери.

– Я чем-то обидела Ее Светлость? – взволнованно спросила она.

– Ну что ты! Сашка ее разволновал этой неожиданной свадьбой, только и всего, – заверил ее Черский. – И оставь в покое эти титулы, ты почти член семьи.

– Они будут надо мной смеяться, правда? – спросила она, опуская голову.

– С чего бы это?

– Сашка – аристократ, а я только дочь мелкого шляхтича.

– Это как раз наименьшая проблема, – махнул рукой Черский. – Но лучше на свадьбе не дай втянуть себя в разговоры о родственных связях. Позже это уладим.

– Как?

Поляк посмотрел на Островскую с удивлением, подставив чашку. Девушка быстро наполнила ее.

– Нормально. Надо будет, купим тебе какой-нибудь титул. Ничего особенного, в таких делах нельзя переусердствовать, что-то скромное, но со вкусом. А может, и не нужно будет. Почти в каждой семье есть легенды о связи с сильными мира сего. Такова человеческая природа. А как с этим у Островских?

– Ну когда-то дедушка утверждал, что моя прабабка была кузиной Юлии Гауке, – произнесла Анна с сомнениями в голосе.

– Гауке? – пробормотал старик. – Это не та, что вышла замуж за гессенского князя, брата царицы Марии Александровны? Насколько я помню, ее сыновья позже женились на дочерях королевы Виктории?

– Да, Людвиг Баттенбергский и его брат Генрих, – подтвердил Самарин.

– Ну видишь? А ты беспокоилась о своем происхождении. Существуют фирмы, которые за соответствующую сумму найдут доказательства.

– А если это неправда? С этим родством? Что тогда?

– Ничего, просто придется заплатить чуть больше за те же самые документы, – холодно ответил Черский.

– У меня сложилось впечатление, что тетушка не в восторге от этой ситуации, – с претензией в голосе отозвался Самарин. – Неужели она так много внимания уделяла происхождению Анны?

– Мария бывает чересчур щекотлива в отношении своего положения, но она не мелочная. Конечно, она беспокоится за ваш брак, но совсем по другой, гораздо более рациональной причине.

– А именно? – произнесла Островская, нервно сжимая руки.

Черский пожал плечами, глядя вдаль, потом снова посмотрел на девушку:

– Ты – полька, а Сашка – русский. В этом основная проблема.

– Какая проблема? – сорвался Самарин. – У нас нет с этим никаких проблем. Анна – лояльная подданная Его Величества. Ее эвакуировали из Варшавы вместе с Александрийско-Мариинским институтом благородных девиц, а позже она добровольно отправилась ухаживать за ранеными. И награждена орденом Красного Креста.

Старик молча выслушал эту тираду, но было незаметно, чтобы аргументы офицера переубедили его. Он терпеливо наблюдал за тем, как яростно жестикулирует Самарин, словно имел дело с ребенком.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – наконец произнес он. – Я знаю по собственному опыту. Это так не работает. Разве что барышня Анна отказалась от всего, что связывает ее с Польшей, и ненавидит своих соотечественников, как в свое время Каролина Собаньская.

– Иосиф Андреевич! – Возмущенный Самарин соскочил с кресла.

– То есть она остается полькой? – сказал старик. – В таком случае я повторюсь: у вас проблемы. Другое дело, если бы ты не был таким глупым и дошел до этого сам, и мне не пришлось бы надрывать себе горло.

– Премного благодарен!

– Ты даже не спросил ее, почему она приехала в Россию, правда? Просто принял как очевидное, что она сбежала из Варшавы от немцев.

К удивлению Самарина, щеки Анны залил густой румянец, и девушка скрыла лицо за веером.

– Скажи ему, – посоветовал старик.

– Я…

– Она хотела отыскать тебя, – опередил ее Черский. – Она не сбегала от немцев, она бежала за тобой, – закончил он с иронией.

Островская гневно обмахивалась веером, но не отрицала слов поляка.

– Кажется, мне нужно немного остыть, – пробормотал Самарин. – Это слишком неожиданно.

Черский откуда-то извлек бутылку коньяка и разлил в два бокала.

– Выпей, – предложил он. – Полегчает. Даже не думай об этом, – добавил он, обращаясь к Анне. – В этом доме ты не будешь ни пить, ни курить. Да, я знаю про твои выходки.

– Откуда? – поинтересовался Самарин.

– Слуги донесли. Точнее, Марии донесли.

Анна вздрогнула под веселым взглядом старика.

– То есть княгиня знает о моих… – Она закусила губу.

– Естественно, – подтвердил Черский, злорадно улыбаясь. – В принципе это было довольно забавно, однако советую поискать другие развлечения хотя бы из-за здоровья. Если хочешь, могу научить тебя стрелять, – предложил он.

– Тетя обижается? – спросил Самарин. – Я бы не хотел никаких сюрпризов на свадьбе.

– Не будет, – заверил Черский. – По очевидным причинам она хотела бы, чтобы ты женился на русской, но она пережила наш брак, переживет и ваш.

– Что?!

Самарин уставился на Иосифа Андреевича так, словно у поляка выросла вторая голова.

– То есть вы…

– То есть мы, – признался Черский. – Мы не разглашаем этого, но поженились законно. Давным-давно. А графский титул я себе купил.

– Почему столько лет вы утаивали это от меня?

– Спокойно! – Островская хлопнула будущего мужа веером по руке. – Есть более важные дела. Иосиф Андреевич, вы поведете меня к алтарю?

– Конечно, доченька. – Черский сжал ее ладонь. – Мы, поляки, должны держаться вместе.

Самарин выглянул в окно кареты: площадь перед Собором Воскресения была заполнена празднично одетой толпой. Две, может, три тысячи человек. Петербургская элита, друзья и знакомые из армии, почетная рота Конвоя, наконец, обычные зеваки, которые своими глазами хотели увидеть людей, о которых могли читать в газетах.

– Почему их так много? – спросила Анна.

Перепуганное лицо девушки показывало, что она не в восторге от своего нового социального положения.

– Половина – это скорбящие, – ответил Черский.

– Что?!

– Разочарованные дамы, – объяснил поляк с улыбкой. – Я не знаю актуальный рейтинг на брачном рынке, но Сашка точно находится в первой десятке самых желанных кавалеров империи. Они пришли попрощаться с мечтами.

– Находился, – поправила его девушка. – И лучше, чтобы все об этом помнили, – добавила она, погрозив будущему мужу пальцем.

– Не слушай его, – сказал Самарин. – Большинство хочет увидеть «польскую княжну».

– Это тоже, – подтвердила Мария Павловна. – Выходим, – приказным тоном произнесла она.

Самарин глубоко вздохнул. Почти весь вчерашний день они посвятили репетиции некоторых элементов церемонии под бдительным взором княгини, которая ругала за малейшую ошибку. Последний раз офицер переживал что-то подобное лет двадцать назад, во время муштры.

Крики и аплодисменты в адрес невесты говорили о том, что умело распускаемые теткой слухи об аристократическом происхождении Анны нашли широкий отклик.

Они остановились в притворе церкви, где одетый в праздничные одежды священник вручил им свечки – символ пламенной любви – и провел обряд помолвки. Потом они вошли в храм и остановились на белом полотне. Проходя мимо места, где Гриневицкий смертельно ранил Александра II – отсюда и название собора, храм Спаса на крови, – Самарин склонил голову. Анна изобразила поклон, после чего посмотрела на него, и ее взгляд говорил: «Я делаю это только ради тебя».

Генерал поцеловал крест, не сводя глаз с девушки. «Иосиф Андреевич был прав, – хмуро подумал он. – Рано или поздно что-то нас разделит. Может, уйти из армии? Не сейчас, конечно же, после наступления. Я уже достаточно навоевался. Почему бы не провести остаток жизни в каком-нибудь спокойном местечке в деревне?»

Когда батюшка подсунул ему чашу с вином, он уже все решил. После окончания наступления он попрощается с армией. Если выживет.

Анна сделала глоток вина согласно обряду. Потом священник обвязал их руки белым платком и накрыл епитрахилью. Вот они и обвенчаны.

Толпа поздравляла их радостными криками и дождем из цветов. Одетые в парадные мундиры солдаты стреляли из ружей, после чего создали проход, каким молодожены прошли к карете. В этот раз карета была в их полном распоряжении, княгиня и Черский сели в другой экипаж. Самарин властным жестом притянул девушку к себе. Она стала его. Яркое майское солнце, танцующее на солдатских штыках, озолотило волосы Анны.

– Трогай! – крикнул он кучеру.

В воображении замаячили часы, отсчитывающие время до начала наступления, но в этот раз офицера не волновало зловещее видение. Его ждало много дней и ночей. С Анной.