Сила есть, ума не надо?

В кронах прошелестел ветер, и прямо перед Алёшей в траву бухнулось яблоко, большое, золотистое, с красными полосками. Китежанин поднял негаданный подарочек и бросил на сложенный меж узловатых корней распашень. Буланко на дорожку угостить самое то, а вот под ноги в бою ничего лишнего угодить не должно.

Изрядно потоптанная козлиными копытами сухая поляна посреди немалого сада откровенно радовала и размерами – и в ширину и в длину поболе трех десятков шагов – и невысокой упорной травкой. На такой не поскользнёшься, правда, падать жестковато. Рогатый хозяин полагал, что падать предстоит слишком много о себе мнящему гостю, гость думал обратное, что до хозяйки, то братца она не подначивала, но и унять не пыталась. То ли было Аленушке «всё едино», то ли не сомневалась в Иванушкиной победе. В победе нынче под яблонями не сомневался никто, вопрос, кто – в чьей.

Переворотень как раз отбросил очередной огрызок и горделиво выпрямился: плечи расправил, мышцы напряг, да еще и боком повернулся. Чем-чем, а мощью своей Иван гордился неимоверно, прямо-таки исходя самоуверенностью. Алёша его понимал, сам таким был… пока на Добрыню не налетел.

– Ну? – наклонил не так чтоб умную голову Иванушка. – Чё?

– Ничё. – Ох и здоров, ты, приятель, ну так посмотрим, что умеешь. – Ну так ну! Смотри только, рога не обломай.

– Эх… на!

Выжидать да присматриваться соперничек не стал, тут же повел правым плечом, шагнул вперед и резко выбросил в голову китежанину здоровенный кулак. Быстро, но не быстрей богатырского – Иван еще и не размахнулся толком, а Алёша уже и удар разгадал, и голову поберег: всего полшага назад да в сторону, и только ветром лицо обдало.

Промахнувшись, переворотень досадливо хэкнул и попробовал с левой. С тем же успехом. Да, бойцовского опыта у детинушки кот наплакал. Кулаки раз за разом впустую рассекали воздух – руки у рогатого поединщика и длинные и быстрые, но вот скрывать свои замыслы козлик не умел совершенно: его выдавали и движения плеч, и ноги, и взгляд. Уходить от таких ударов одно удовольствие, и Алёша уходил – плавно и спокойно. Один удар, впрочем, Охотник решил пропустить. Чтобы оценить силу противника.

Только проверка проверке рознь, голову уж точно подставлять не стоит. Голову всегда беречь следует, так что отступим. Слегка.

Не подозревающий о китежанском коварстве Иван широко шагнул вслед за увертливым соперником, пытаясь сойтись совсем вплотную, чтоб уж наверняка попасть! Ох, простота… Сильная, безрассудная простота. Пригнувшись, богатырь скользнул вперед, пропуская над макушкой очередную размашистую плюху, и оказался за Иванушкиной спиной. Пользоваться этим, правда, не стал, лишь слегка толкнул соперника в поясницу: Охотника всё сильней занимало, что будет дальше. А дальше переворотень попробовал китежанина удивить. Быстро развернувшись, следующий свой удар он нацелил уже не в голову, а в грудь. Вот и молодец, сейчас и оценим твою силушку… Смотри ж ты, а неплохо!

Из обычного человека подобный удар вышиб бы дух, навзничь бы опрокинул, а то и убил на месте, вогнав сломанные ребра в сердце, но наращённые долгими упражнениями богатырские мышцы, приняв удар могучего кулака, как выпили всю вложенную в него силу. Лишь промялись немного – да и только.

Иванушка изумленно мекнул и аж отступил на пару шагов, так поразил его результат, то есть отсутствие оного. Ведь явно же думал, раз за разом промахиваясь: «Но вот коли хоть раз попаду, так и всё, моя победа». Попал – а соперник только шумно выдохнул да стоит-улыбается.

– Ах ты ж! – теперь Иван фыркнул почти по-лошадиному.

– Ах я ж! – поддел Алёша.

С растерянностью переворотень успешно справился, сейчас снова бросится… И бросился! Качнулись назад-вперед широченные плечи, вновь выдав опытному взгляду намерения своего обладателя. Теперь толчок сразу с обеих ног и прыжок. Руки вытянуты в желании дотянуться и обнять со всей дури, рогатая башка выставлена вперед – если боднет, то… будет больно. Но опять не достал. Однако на сей раз последовал и ответ: шагнув в сторону и чуть присев, Алёша крутанулся на левой пятке и подбил свободной правой обе лохматые ноги, только-только коснувшиеся земли. Хрясь-бух! – копыта взлетают выше рогов, а Иванушкина спина смачно плюхается на жиденькую травку.

Обычно в бою не до размышлений, но на сей раз можно себе позволить – противник не тот и вообще… отдыхает. Утром, когда рубили проклятую березь, Алёша подивился выносливости и силе переворотня. Братец орудовал большим и тяжелым топором что ножичком лучину щепал, а потом таскал нарубленное к костру – и даже не запыхался. Сейчас представилась возможность опробовать Иванову мощь на собственной шкуре; мощи хватало, решимости тоже. Разлеживаться переворотень не стал, что такому падение! Азарт и жажда борьбы захватили его полностью: голубые глаза горят, а уж морда… Хоть и козлиная, а всё одно человечья. Мальчишечья. Ишь как скривился!

Так, а это еще что такое? Непонятно с какой радости напоминает о себе китежанская вязь… но сейчас не до нее! Иванушка срывается вперед в надежде с разбега сграбастать-таки увертливого Охотника, да правое предплечье будто в капкан попадает. Набранный разгон несет козлика вперед, мимо увернувшегося противника, только вот беда, рука зажата намертво, и ноги обгоняют плечи.

Уже не сдерживая усмешки, Алёша тянет косматую ручищу на себя, а затем резко отпускает, посылая соперника в полет. Угодивший в ловушку задира ничего не может сделать и кубарем катится через спину под яблоню, едва не бороздя рогами землю. Вот и хорошо, пусть еще малость отдохнет, а мы с проснувшимися «мурашами» разберемся.

Загадка разрешилась, едва китежанин осмотрелся – в глазах Аленушки затухало уже знакомое янтарное сияние. Всё понятно – сестрица решила помочь братцу, но не вышло, зато повод для разговора какой!

– Сейчас вернусь, только водицы хлебну.

Иванушка что-то буркнул и принялся сдирать с рогов зацепившиеся за них жухлые листья. Вид у него был… задумчивый, у Аленушки, к слову сказать, тоже.

Алёша не торопясь двинулся к причудливой избе, очередной раз дивясь местным чудесам. Дом был не срублен, а плотно срощен из живых деревьев. Большой, весь бугрившийся налипшими друг на друга стволами и кривыми живыми ветвями. Стены у земли мягким мхом поросли, на кровле толстыми слоями листва – ни один ливень такую не пробьет, а на охлупне коньками молодые и тонкие деревца торчат. И еще разговорчивый Иванушка сказывал, будто чудо-изба пронизана светлой лесной волшбой: летом холодит, зимой греет, все внутри ровненькое, гладенькое, ни сучка ни задоринки. Печки только нет, но к южной стене тулится крытая пристройка, в которой сложено немалое костровище из темных булыжников – там братец с сестрицей и разводят огонь, там же и готовят. Зимой, должно быть, не слишком удобно, но Аленушка мертвячка, что ей холод? А у Ивана шкура толстая.

Пузатая бочка тулилась к самой стене и была полна до краев – черпай горстями да пей. Алёша от души хлебнул горьковато-пред-осеннего холодка и нарочито медленно обернулся. Девушка стояла рядом и словно бы безучастно смотрела на брата, что в нетерпении подпрыгивал посреди двора, ожидая возвращения соперника.

– Ивану учиться надо. – Китежанин неторопливо утер губы тыльной стороной ладони. – А то как бы всерьез не нарвался.

– Сами разберемся. – Повернуться к гостю лицом хозяйка не соизволила. – Решили силой мериться – ваше дело, резвитесь, а что нам дальше делать – без тебя решим.

– Добрый совет даю, Алена, прислушайся.

– Непрошеные советы добрыми не бывают.

– Всякий совет к разуму хорош. – Вот же ледышка, ничем не пронять! А если с другой стороны зайти? – Ты же сама все видишь, иначе волшбу бы в ход не пустила, пытаясь мне ноги подсечь. К слову, не дело это. Всякому известно, двое дерутся – третий не лезь. Нет, ударить исподтишка я и сам могу, но в бою, а вам я гость, да и с братцем твоим мы лишь потешаемся. Негоже как-то.

– Не указывай мне, Охотник. – Укор сработал: она наконец обернулась, смерив собеседника холодным взглядом. – Мы тут сами по себе, и уклад у нас свой – как хотим, так и живем. Попрекаешь волшбой, а сам знаешь, что всё едино с тобой ничего не поделать, колдуй не колдуй. Мне не поделать.

– Братцу твоему и подавно. Говорю же – учиться ему надо.

Не ответила, отошла, хоть и недалеко, продолжать разговор она явно не желала. Китежанин невольно поморщился и вернулся к приплясывающему противнику.

– Ну? Напился? – хлопнул кулаком в ладонь Иванушка. – Готов?

– Готов, готов.

Переворотень только того и ждал, с места сорвался немедленно: два широких шага для разбега и прыжок почти как в начале схватки. Только умный Иванушка на сей раз не хватать собрался и не лбом Охотника таранить. Едва коснувшись одним копытом земли, он снова мощно толкнул свое тело в воздух и на подлете выбросил в ударе руку, метя Алёше в скулу. Ох как красиво-то… и как удобно, ну прямо сам напрашивается!

Подворот под удар, одна рука, ухватив мощное запястье, протягивает бьющую руку соперника дальше, вперед и вниз, вторая – толкает плечо Иванушки вверх…

И рогатый поединщик, перелетев через соперника, грохается оземь со всего маха, аж пыль взлетает вперемешку с листьями и каким-то мелким сором. Незадачливый летун утробно крякает, неуклюже садится и мотает башкой. Козлы, настоящие козлы, получив по лбу, к наукам становятся восприимчивей, может, и здесь дойдет?

– Сила – это хорошо, – наставительно заметил Алёша. Пускай Алена и против чужих советов, у Иванушки своя голова имелась, – но в ход ее пускать с умом надо. На твою силу всегда чужой навык найдется, не силой борются, а уменьем.

– И то! – охотно согласился братец, поднимаясь и покачивая рогами. Другой на его месте обиделся бы или озлобился, что побили, а этот – нет, как ни в чем не бывало. – Эк ты меня! Я-то думал, умею кулаками махать, сойдемся – покажу… А ты раз-раз – и готово! Научи, а?

– Было бы время – научил. – В самом деле бы научил, потому что боязно за дурня. – Знаешь что, езжай-ка ты в Китеж, там и покажут и расскажут.

Голубые мальчишечьи глаза широко и радостно распахнулись, и переворотень живо повернулся к вроде бы не слушавшей сестрице.

– А чё? Аленка, давай?

– Нет. – Мертвячка сказала как отрезала. – Вы закончили? Сходил бы ты, Иван, искупаться, пока не свечерело, а то за ужином задохнемся.

– И я освежусь, пожалуй… совет добрый, пусть и непрошеный, – усмехнулся Алёша. – Бани-то у вас ведь нет?

– А для ча? – удивился Иванушка. – Мне там жарко. Ну а Аленке баня…

– …Что мертвому припарка, – пробормотал едва слышно Охотник, не удержавшись.

– …Ни к чему, она вообще не пахнет, – объяснил, к счастью, не расслышавший переворотень, впрочем про Аленку Алёша с Буланышем подметили еще вчера по дороге. Никаким человечьим духом, ни живым, ни мертвым от нее не веяло, лишь запахами леса, да еще вонь ночного боя впиталась в одежду.

– На нет и суда нет. – Богатырь потянулся и глубоко вздохнул. – В реке вода всяко не хуже, чем в бане. Пойду рубаху чистую возьму и… Это еще что за?..

Откуда это взялось, богатырь не понял, просто из-за яблонь вдруг выкатилось нечто вроде серого, окутанного пылью шара. Двигалось оно быстро, простого коня точно б обогнало, а может – и богатырского. На всякий случай Алёша отступил, почти отскочил в сторону, давая непонятному шару дорогу, а тот лихо развернулся и замер, взметнув пылюку не хуже остановленного на всем скаку жеребца. Хрюкнуло, дернулось, и шар развернулся в здоровенного, с поросенка, ежа. По крайней мере, так сперва показалось Алёше.

– Хорошо-то как! – хрипловато проверещал чудо-ёж. – Что вы туточки, ужо хорошо! Батюшка Боровлад меня спослали узнать, справили ли дело, вернулись ли…

– Недавно возвернулись, так что… – начал было Иванушка.

– О, солнышко… Тепло… Хорошо-то как… – не дослушав, ежище словно бы чихнул и брякнулся на спину, растопырив в стороны лапки и выставив округлое розоватое пузо.

Переворотень радостно, по-детски засмеялся и тут же опустился на корточки рядом. Судя по всему, говорящего ежа он знал хорошо.

– Кто это? – Алёша с растущим удивлением смотрел, как Иван привычно и сноровисто гладит пальцами живот чудо-зверушки. На первый взгляд ёж ежом, только больно здоровый, почти в локоть, да еще и голосом человеческим говорит. И уши слишком велики, а мордашка с розоватым носом сплюснута, у ежей много острее. – И откуда?

– Лесавушка я, – изволил сообщить «ёж», приоткрыв один глаз, – Каталушка-Обгонялушка. Можно просто Каталушка. Ванька, чего остановился? Чеши давай дальше, на дорожку. Далече обратно к батюшке катитися, надобно наперед согреться да понежиться!

Лесавка, значит. Про этих лесных проказников Алёша знал, но встречать прежде не доводилось. Дети лешего и кикиморы людям на глаза показывались редко, а тут на тебе – сам заявился.

– А кто у нас хороший Каталушка? – вовсю сюсюкал переворотень. – А кто у нас прекрасный обгонялушко?

Расставаться с колючим приятелем Иван явно не собирался, а смыть пыль, пот и, главное, прилипчивый запах горящей берези, до сих пор дерущий нос и горло, хотелось все сильнее. Глянув напоследок вроде бы на разнежившегося ежа, а на самом деле проверив, не ушла ли Алена, китежанин отправился за чистой одеждой. Прихватил на всякий случай и пояс с мечом – мало ли на кого в здешних местах нарвешься? – и спустился к тихой лесной речке, ласково поблескивавшей сразу за справной дубовой калиткой.

И искупаться, и переодеться Охотник успел прежде, чем в сонную воду плюхнулся намиловавшийся со своим «ежом» Иванушка. Мылся переворотень шумно, всех уток расшугал, но речушка от этого, как ни странно, стала казаться еще более мирной. Ну стоит на бережке странная усадьба, Рогатым Двором прозванная, в саду яблоки зреют, в огороде капуста хозяевам на радость растет. На дворе всё честь по чести – большой амбар, сарай, оплетенный пламенеющим девичьим виноградом. Тихо, спокойно, уютно.

А что в горнице чудо-избы на стене черепа рядками скалятся, так то не всякому ведомо, да и головы те за дело рублены. Человечьи – ведьм и колдунов; с длинными клыками и костяными гребнями – гулей и даже парочка бирюковских, с черными прожилками. Увидев ввечеру свидетельства хозяйской доблести, Алёша не выдержал, присвистнул – по всему выходило, что брат с сестрицей были не промах. Заодно выяснилось, за каким худом Аленушке занадобилась голова чернокнижника. Выварит или муравьям отдаст, а потом череп незадачливого колдуна на стену повесит, благо места пока хватает. Противно? Ну тут уж кому как…

Сам Алёша, как и прочие Охотники, дохлятиной брезговал. И мысли бы такой не возникло – останки нечистых врагов хранить… ну так он и змею своим сердцем не кормил. Кто знает, что там у сестрицы с братцем на душе? Сидят же они с чего-то в лесу, а Алена еще и на Китеж за что-то взъелась. Выяснить причину этой ее злости не мешало и проще всего было расспросить Ивана.

Наплескавшийся переворотень, подняв напоследок целую тучу брызг, как раз выбрался на берег и, бурно отряхнувшись, уселся на траву рядом с жующим щавелевый листик Охотником.

– А здорово ты меня. – Шутейный поединок у балбеса из головы явно не шел. – Вот бы и мне так.

– И кто тебе мешает? Говорю же, отправляйся в Китеж.

– Да я хоть сейчас, – вздохнул Иванушка, выкручивая скрепленную на конце серебряным зажимом бороду. – Аленка не пойдет, а я ее не брошу. Куда она без меня?

Ну, положим, мертвячка со змеей могла не только за себя постоять, но и за неумеху-братца. Другое дело, что вражью башку оттяпать и с хозяйством управиться проще, чем понять, для чего ты вообще живешь. Или для кого. Вот и выходит, что сильный, если дела по себе не нашел, без слабого мается. Навек повязаны…

– А с чего Алена на меня волком-то смотрит? – Богатырь перевернулся на бок и сорвал еще один лист. На лужке за отцовым домом тоже щавель рос. Ох и давно это было… – Вижу, не люб я ей.

– Да ты тут ни при чем. – Собеседник громко фыркнул, чтоб прочистить нос. – Ваших она не жалует. Которые Охотники.

– Ого! – Алёша удивленно изогнул бровь. – Прямо всех? Обидел, что ли, кто? Так, может, он и не из наших вовсе. Сказался, что из Китежа, чтоб себе цену набить. Знак-то у него был или на слово поверили?

– Не-а! – Для убедительности Иванушка затряс рогатой головой, полетели брызги. – Это из-за ведьмы… Ух, злющая была да пакостливая…

Рассказчиком Иван оказался аховым, говорил сбивчиво, захлебываясь в воспоминаниях и пробуждаемых ими чувствах, но Охотников учат не только мечом махать, но и расспрашивать, выискивая след в любых слухах, в любой досужей болтовне. Прежде Алёша такими делами нечасто занимался, но вытянуть из переворотня его историю оказалось нетрудно.

Она оказалась нехитрой и грустной, и винить в том брат с сестрой могли хоть китежан, хоть ведьму, хоть соседей, хоть самих себя. Ведьма, доберись до нее кто из Охотников, наверняка тоже б нашла, за кого прятаться – валить с больной головы на здоровую злодеи всегда умели лучше добрых людей. Все они, особенно когда за горло схватишь, канючат да жалуются. Не от хорошей, дескать, жизни с Тьмой снюхались, обижали их, не любили, не понимали, вот они с горя да из лучших побуждений и начали… человечину жрать.

– Ты того, не серчай, – вдруг попросил Иванушка. – Говорю же, не в тебе дело, а в твари этой. Вот уж гадина!..

Кулачищи у переворотня внезапно и сразу сжались, и морда, только что спокойная, оскалилась. Богатырская ярость, она такая, не спрашивает, когда нагрянуть. Не выучишься себя в узде держать, руки-ноги отрывать станешь. Алёша выучился, пусть и не сразу.

– Я не серчаю, – с нарочитой ленцой в голосе заверил китежанин. – Просто вспомнилось кое-что.

– Ведьма? – деловито поинтересовался уже успокоившийся Иван, срывая длинный и мясистый стебелек и засовывая меж крепких козьих зубов.

– И ведьма тоже. Слушай, я правильно понял…

Понял Алёша правильно, да там и понимать особо нечего было. Объявившаяся в окрестностях городка Копытни ведьма застращала всю округу. Лютая была, чем могла, тем и вредила – ловушки ставила, птицу морила, молоко крала, урожай губила. Копытчане у посадника в Кайсарове все пороги оббили, да только княжьему человеку с коровьей язвой не совладать и от сглаза не уберечь. Нет, всё, что от посадника зависело, он сделал: и в Китеж отписал, и ратников прислал. Скольких смог. Халупу ведьмину в лесу нашли, пустую, а сама она как сквозь землю провалилась. Народ малость дух перевел, и тут по новой началось. Пуще прежнего. Куры петухами запели, скотина падать стала, потом и до людей дошло, а следов – никаких, и из Китежа никто не едет.

Зимой Охотника к весне ждали, весной – к сенокосу, а дальше… Дальше Иванушка, которому как раз семь сровнялось, по жаре хлебнул из козьего копытца. Сам того не зная, угодил несчастный мальчонка в ведьмину «сухую ловушку» и козленком обернулся. Уж Аленка искала его, искала, а тут он сам к ней из лесу выходит, копытцами стучит, ручками машет да родным голосом на сестрины причитания отзывается. Как узнала Аленушка про то, что случилось, так тоже к посаднику кинулась, умолить сыскать злодейку – вынудить брата расколдовать. Да вот незадача, не случилось посадника дома, зато сын его меньшой горю Аленушки посочувствовал, людей дал и поиски возглавил.

Ведьму не сыскали, зато у самих сладилось. Вернулся сынок посадников на родимый двор с невестой, так мол и так, люба она мне, пусть и сирота, и без приданого. Отец с матерью не спорили, Аленушка им сразу по душе пришлась, стали к свадьбе готовиться, только невеста всё о брате думала. Будущая свекровь ей объяснила, что чары с Иванушки только сильная ведьма снимет, а ведьму изловить лишь Охотнику по плечу. Вот Аленушка всё на дорогу и глядела – не скачет ли Охотник. Не скакал. А ведьма прознала, что ее разыскивают, и сама объявилась. Исхитрилась Аленушку обманом на берег речной выманить да и утопила. Рада-радешенька небось была, только и на старуху бывает проруха. Проглядела змеюшку, что в реке той обитала и утопленницу подняла…

Дальше переворотень мялся: то, как волшебная змея из сестрицы столь необычную мертвячку сотворила, он, похоже, сам толком не понимал. Алёша – тоже, а потому дал себе зарок при первом удобном случае расспросить старших о подобных чудесах.

– А потом что с вами было-то?

А потом Иванушка нашел Аленушку на речном берегу: сидела сестрица на камне у воды, вся мокрая. Пригляделся он и понял – вышла сестра из речки совсем другой – и не мертвая и не живая. Душа при ней, но и змея волшебная, в грудь вцепившаяся, – тоже. И не избавиться никак, да и не ясно, что будет, если снять или тем паче убить – а вдруг и Аленушка дух испустит?

Что до сына посадникова, то прощаться с ним не стали – надо думать, не хотела Алена, чтоб муж ее мертвячкой запомнил. Взяла белого козленочка, да и пошла ведьму искать, что их с братцем сгубила. Спасибо змеюшке, злодейка сыскалась быстро – мороком она людей от своего жилища отваживала, да только морок тот чудо-гадине, что нынче питала Аленушкино тело волшбой, на один зуб.

В дом ведьмы Алена пошла одна, и что там промеж них сталось, Иван не знал. Уже потом сестра скупо рассказала, что не смогла бы их мерзавка расколдовать, силенок не хватало. Поняв то, сестрица заживо сварила ведьму в ее же собственном котле.

– Вот глянь. – Иванушка потянулся к брошенному на песок поясу. – Ножичек мой. Скажи, красота?

Ножичек и впрямь впечатлял: тесак размером чуть ли не с меч, а рукоять из человечьей кости – похоже, бедра.

– Хороший нож, – малость покривил душой Алёша. – Нога ведьмина небось?

– Угу, – довольно подтвердил переворотень. – Напоминание. Так Аленка говорит, а мне просто удобно.

Ведьма стала первой, что они порешили, но отнюдь не единственной, что подтверждали мертвые головы на стене. Брат с сестрой промышляли охотой на нечисть уже лет пять, не меньше. Людей они сторонились, держались пустых мест и лишь изредка заглядывали в Ольшу, большой портовый город у Синего моря. Повидали всякого, пока, сами того не ведая, лесовику Старошумскому службу не сослужили, после чего в его владениях и осели. Домом вот обзавелись…

Места здесь глухие, речка – заветная, люди стороной обходят. Лесовик и обустроиться помог – его служки сотворили из живых деревьев избу, а хозяин Старошумья ее зачаровал – теперь не боится дом ни жара, ни холода, ни короедов, оберегая своих обитателей днем и ночью, а духи лесные по хозяйству помогают. И все это счастье – за то, что брат с сестрой округу от нечисти берегут, той, что самим лесожилам не по зубам, как давешний чернокнижник, спрятавшийся за худову березь. Так что все хорошо обернулось, только вот до сих пор зла Аленушка на китежан. Ведь так и не приехали…

– А ты?

– А чё я? – Сперва Иван не понял, потом его осенило. – Ты про наружность мою, что ль? Поначалу обидно было, что уж там… Зато потом вырос, а теперь и вовсе хорошо – силен, крут, никому спуску не дам! Обидно только, когда козлом обзывают. Не люблю я этого. Одного поколотишь, другой остряк вылезет. Всю жизнь, считай, дерусь.

– А ты не дерись. Ты гордись.

– Чё? – Переворотень озадаченно уставился на Охотника. – Чем? Козьей мордой?

– Собой. Пусть все видят: горд ты тем, каков есть. Ведь ты и в самом деле гордишься, ишь как подбоченился пред поединком-то! Силу мне казал, ну и другим кажи, гляньте, мол, каков я, Рогач-богатырь!

– Рогач-богатырь! – повторил, просияв, Иванушка. – Я – Рогач-богатырь, а не козел!

– Про козла забудь! – прикрикнул Алёша. – Как ты забудешь, так и другие.

– Что, и Аленка?

– А ей и забывать нечего, для нее ты как был братцем Иванушкой, так и будешь. В любой шкуре.

– Это как?

– Поживешь – поймешь.

Сила Белобогова, он ведь мальчишка совсем! Подумаешь, косая сажень в плечах и винище бочонками хлещет, всё одно мальчишка. И при этом – потешный бой показал – умеет поражение принимать и обиду сдерживать. Чистая душа, и сам добрый, хоть и дурной еще. Только поди о том догадайся, когда эдакого страшилу встретишь. Тут кто заорет, а кто и за вилы схватится. Силушки переворотню не занимать, рано или поздно положит кого-то, и всё! Чудище готовое, а китежане… Если торопиться будут, могут и не разобраться; за себя Алёша уж точно бы не поручился. Привычка бить первым спасает слишком часто, чтобы от нее отказаться, особенно ожидая встретить худа, пусть и белого.

– Эй, ты чего замолк? – покосился на собеседника Иванушка.

– Так…

– Слушай, расскажи про Китеж, а? Как оно там, любо?

– По-всякому бывает…

Зачем Алёша подставил нежданно выкатившемуся из ракитника ежу подножку, он и сам не знал. Захотелось, и всё тут. Ёж отлетел от выставленного сапога и развернулся.

– Спасибушко, – поблагодарил он. – Не дал Каталушке в речушечку свалитися, лапоньки замочити.

– Пожалуйста, – пробормотал ничего подобного не имевший в виду богатырь. – Случилось чего?

– Батюшка Боровлад сейчас пожалуют, – сообщил колючий вестник. – Спрашивать будут, из первых рученек новости узнавать. Каталушка, говорит, умишечком не вышел, такому посыльничку верушки нет. Обижает. Ванька, пузико почешешь?

– А то. – Иванушка, то есть уже Рогач-богатырь, как-то странно поглядел на Алёшу. – Ты, это… Проголодался поди… Ступал бы в избу. Аленка, хоть и букой смотрит, накормит.

Эх, братец, знал бы ты настоящих бук, не ляпнул бы такое. У ворующей детишек нечисти глаз нет, лишь гибкие отростки из черной шерсти топорщатся. С полгода назад одного такого гада Алёша в Алофино положил. Охотнику, пусть и новичку, бука не соперник, но встреча запомнилась надолго, уж больно мерзкой оказалась тварь.

– Я не голоден, – соврал китежанин, устраиваясь на траве по другую сторону ежа.

Объясняться с Аленой прямо сейчас не тянуло, хотя перед отъездом потолковать и придется. Да и любопытно, с чего это Иванушка пытался его спровадить, неужто желает гостя скрыть? Или, наоборот, хозяина, с которым не мешало перекинуться парой слов. Людям и даже Охотникам с лешим объясниться непросто, но Алёша о местных делах знал достаточно, чтобы рассчитывать на более или менее дружелюбный прием.

Лесные владыки шумят, только желая застращать, Боровлад никого пугать не собирался и потому возник из расступившихся кустов неожиданно и сразу – ни единая веточка не дрогнула, ни единый сухой прутик под могучими копытами не треснул, только Каталушка торопливо перевернулся и вскочил на короткие лапки, замерев столбиком, что толстый колючий суслик.

– Батюшка пришли, – возвестил он, вытягивая лапку в сторону нависающей над зарослями громадины.

Закурганские мужики не лукавили: кто хоть раз видел лешего, ни с переворотнем, ни с худом его не спутает. Более всего Боровлад напоминал вставшего на дыбы матерого медведя, но масти был серой, волчьей. Вывороченные ноги с раздвоенными копытами казались толще Иванушкиных раза в два, а могучие темные рога сделали бы честь ярым вышегорским турам. В китежских трактатах леших облачали в медвежьи плащи, но день выдался жарким, и гость заявился в чем-то вроде сизо-зеленой дерюжки из свалявшихся сосновых игл, украшенной у плечей парой крупных мухоморов. Яркие красные с белым шляпки указывали на то, что Боровлад женат, о чем и дает знак любострастным лешачихам и кикиморам. На широком поясе хозяина Старошумья висели дудочка, старый лапоть и с полдюжины кожаных мешочков-кисетов, а за спиной, как и положено, виднелась здоровенная дубина. Без нее леший в баню и то не войдет.

Взгляд небольших изумрудно-прозрачных, как позеленевший мед, глазок неспешно скользнул по приосанившемуся Иванушке и застывшему, будто на карауле, ежу-лесавке, после чего уперся в китежанина. Алёша неторопливо поднялся и отвесил поясной поклон. Пояс с мечом благоразумно остался лежать в траве.

– Здрав будь, батюшка Боровлад. Банник из Закурганья велел тебе кланяться.

– И ему кланяйся, как назад пойдешь. – Лешие уважение ценят не хуже самих банников. – Чего в наших краях ищешь, богатырь?

– Нашел уже. Древнеместо с худовой березью. Грязно тут у вас было…

– Постой-погоди, давай всё по порядку! – поспешил перебить Иванушка, выскакивая вперед. – Я колдуна пришиб! Колом! И березь срубил, а Алёша мне помогал. Он из Китежа и дерется о-го-го как, но я сильнее. Колдун упырей наплодил, так я ведь кто? Я – Рогач-богатырь, мне эти гады…

Врал переворотень взахлеб, то есть не врал, а привирал на ходу, как это делают перехожие сказочники. Развалины, березь и патлатый чернокнижник со своими упырями менялись на глазах, становясь больше, выше, страшнее. Ну так и сам Иванушка, если верить закурганцам, ходил о трех головах и огнем пыхал. Если же верить самому переворотню, то голов и особенно рук у него в приснопамятном бою было куда больше, и в каждой руке имелось по молоту. И потому переколотил Рогач-богатырь никак не меньше тысячи упырей, один другого злее.

Самого же главного пришлось убивать трижды: два раза гад оживал, а на третий Иванушка вбил его в землю по самую шею и Аленку кликнул, чтобы голову отсекла, потому как у него серпа-косы при себе не было. Голова скоро на стене повиснет, а лес чистый теперь. И берези нет, а уж какая большая была, еще немного, и дыру б в небе пробила. Ну так Иванушка эту березь как срубит! Но это уже сегодня было, и оставшихся упырей, тех, что в развалины забились, тоже сегодня, а вчера с колдуном воевали. Ох и навозились, колдун-то здоровенный был, буркала огненные, зубищи из пасти лезут, что кабаньи клыки, а уж меч какой диковинный… Мечи, по одному в каждой ручище, только супротив Иванушкиного молота…

Алёша аж удивился, услышав, что он всё же чуток помог, правда, помощь эта больше ограничивалась разбором тел, рубкой дров, ну и посильным участием в бою. Само собой, небольшим, потому как главным было убить колдуна…

Словесный водопад иссяк внезапно, переворотень дернул носом, заморгал, а потом почесал бороду, вопросительно и с надеждой глядя на Боровлада, будто проверяя, поверил или нет?

Почти медвежье лицо ничего не выражало, но проницательный взгляд причудливых лешачьих глаз скользнул с Иванушки на Алёшу.

– Спасибо тебе, богатырь. – Губы Боровлада не улыбались, улыбка была в голосе. – Дружку закурганскому мою благодарность передай, потом сам зайду, сейчас не до того будет. Что-то вы и впрямь прибрали, да нам всяко больше осталось. Березь та живуча больно, особливо под осень.

– Как же вы, хозяева лесные, проглядели ее?

– Да так и проглядели. – Боровлад досадливо взмахнул ручищей. – Худы на шкуре семена приволокли. Их-то перебили, а оставшуюся гадость заметили не сразу, волшба иномирная нам не по зубам. Вот березь в рост и пошла.

– Боле не пойдет, – заверил Иванушка. – Уж я… Мы с Аленой проследим.

– Вот и славно. – Леший глянул на переворотня и вновь словно бы усмехнулся. – Ты, богатырь, завтра приходи, сам знаешь куда. Бывайте.

Огромная туша двинулась с места легко и бесшумно. Расступился, давая проход, ракитник, блеснул сизой зеленью сосновый плащ, и ровно не было тут никого. Стоило батюшке-хозяину уйти, Каталушка тут же шмякнулся на землю, перевернулся на спину и уже знакомо растопырил лапки, а Иван обернулся к Охотнику. Не то чтоб он выглядел виноватым, но бороду теребил смущенно.

– Я… – начал он. – Ты того… Хорошо бился, но ведь колдуна-то я…

– Знамо дело ты. Скажи лучше, где это, «сам знаешь куда»? – изобразил растерянность Алёша, прекрасно понимая, что Боровлад звал отнюдь не его. – К баннику в Закурганье, что ли?

– Так это мне пора водицу сильную пить, – мигом объяснил Иванушка, вот уж душа нараспашку! – Ох и хороша! Я б тебя с собой взял, честно, только туда хода никому, кроме меня, нет. Уговор у нас с лесовиком такой.

– Да мне и не надо, – улыбнулся Алёша.

Сильная вода, значит… Вот и еще одной загадкой меньше, теперь ясно, откуда в Иване такая мощь. Аленушка с Иванушкой нечисть гоняют, а хозяин здешний следит, чтоб силы у защитников Старошумья не убывало. Волшебных источников немного, и те по всему миру разбросаны, к тому же стерегут их местные духи пуще глаз. Где какой расположен – то даже в Китеже не до конца ведомо, да и свойствами чар-вода различается – есть и сильная, и слабая, и живая, и мертвая. Что ж, об одном таком чуде Алёша теперь знает.

– Лады, – произнес Охотник, берясь за пояс с ножнами. – Пора мне, Иван. Вечер не за горами, да и конь застоялся.

– Как так? И не поешь даже? – растерялся переворотень. – Щавель же любишь – Аленка как раз щи зеленые варит…

– За заботу спасибо, – от души поблагодарил не ожидавший такого Охотник. – Если яблочек в дорогу не пожалеете – и вовсе славно будет, но дела не ждут.

– Ну, раз дела, значит, дела… – Иванушка, казалось, и вправду расстроился, плечи опустил, собрал брови домиком, вздохнул тяжко, даже травинку изо рта выплюнул. – У меня их… делов… тоже не счесть.

– Ванька, – тут же подал голос ёж, напоминая о неотложном и важном, – пузико почеши… Замаялся Каталушка туда-сюда кататиси… И молочка бы еще, и…

Провожала китежанина сестрица, надувшийся братец возился с Каталушкой. Алёшу это устраивало: промолчать мешала совесть, а говорить про Ивана при Иване было некрасиво. Богатырь под неподвижным холодным взглядом оседлал готового шагать хоть всю ночь напролет Буланко и спокойно повел к воротам. Алена неторопливо и молча шла рядом. Заговаривать она, по своему обыкновению, не торопилась, что ж, придется начинать самому. Китежанин отодвинул запиравший ворота тяжеленный брус и коротко поклонился, прижав руку к сердцу:

– Спасибо тебе, хозяйка, за ночлег да за хлеб-соль с овсом. И за то, что голову ночью отрезать не пыталась.

– Ты не нечисть, – не замедлила с ответом Аленушка, и Алёша понял, что мертвячка и в самом деле обдумывала такую возможность.

Для вида китежанин поправил безупречно прилаженную переметную суму.

– Твое дело решать, – поймать и удержать взгляд холодных, воистину соколиных глаз обычному человеку было бы трудно, – только Ивана, пока не поздно, надо учить. И лучше в Китеже. Если не тянуть, года через три он станет Охотником, да и тебе китежанские чародеи с волшбой много чего подскажут. Чем плохо?

– Всем. – К неморгающему взгляду привыкнуть можно, можно привыкнуть даже к змее. – Помощнички и спасители вы хоть куда. Только где вы были, когда… А сейчас уже всё едино.

– Нет, не всё. – Алёша нахмурился и, чуть подумав, добавил: – Обещаю узнать, почему в Копытню Охотник не приехал. Не могло такого быть без причины.

Она не удивилась, даже не полюбопытствовала, как Алёша узнал про Копытню. То ли мертвячья природа стирает с лиц человеческие чувства, то ли сестра понимала, что Иванушка не удержится, выболтает новому знакомцу всё.

– Вот когда узнаешь, тогда и поговорим. Может быть.

– Именно что может, да вряд ли будет! – Чем же тебя такую пронять? Уж точно не криком. – Да пойми же ты, – Алёша перешел на доверительный горячий шепот, – Ваньку при всей его силе сейчас любой опытный боец заломает! Ну показал я ему, как бывает, если дурой переть, только надолго ли ему той науки хватит? До утра, не больше.

Ага! Дернулся уголок когда-то, видать, улыбчивых губ – ну хоть что-то!

– А и заботливый ты, Охотник, – тоже шепотом, но холодным, уязвила мертвячка, – только тебя ничем не пронять, ни волшбой, ни словом, не слушаешь ты, что тебе говорят. Не лезь не в свое дело. Я за братцем всяко услежу, так что езжай уже. Мы и так обучены. Жизнью. Можем, если что, и руки замарать, и правила нарушить, вон тебя спасли. Если в Китеже так все хороши – что ж сам не справился?

– Вас принесло, вот и не справился!

Сейчас уже и не разобрать, кто кого спас и спас ли вовсе. Да, ошибок он наделал, наставник бы за голову схватился, хорошо хоть чернокнижник еще дурней оказался. А вот эти двое… Сдюжили б одни? Уцелели бы? Неведомо.

«Поехали, а? – напомнил о себе и деле Буланыш. – Дорога ждет. Брат ждет. Пора…»

– Езжай, Охотник.

Иными словами, проваливай, и чем быстрей, тем лучше. Сестре лучше, не брату.

– Еду. Ивану передай, что…

Первым из-за сарая выкатился лесавка, но переворотень отстал от него ненамного. Под мышкой Рогача-богатыря был его драгоценный бочонок-фляга, мешок в другой руке топырился от яблок – не забыл рогатый Алёшину просьбу. Лесавка в этот раз на спину не заваливался, замер у копыт Иванушки, настороженно водя забавным розоватым носиком из стороны в сторону и тараща глаза-бусинки.

– Постой-погоди, Алёша! А стременную? – выпалил переворотень, откупоривая свое сокровище. – А то, гляди, дороги не будет.

– Будет. – Охотник приладил мешок с яблоками к седлу и повернулся к Аленушке, которая, сложив руки на груди, упорно буравила его взглядом. Она явно желала, чтобы докучливый гость убрался наконец прочь, только китежанину еще было что сказать. – Вы оба понять должны, что вчера нам всем крупно повезло, да раз на раз не приходится.

– Как это повезло? – не понял Иван. – Я ж этого колдуна, да на колище свой, да…

– Толку-то. Дураком этот патлатый был, и меня глупее, и вас. С ним бы мы и поврозь управились, просто вместе быстрее вышло. Да и в лесу всю жизнь сидеть, ладно ли? А Охотникам везде почет. Знак китежский многие двери отворяет.

– Зачем он нам? – Алена едва заметно усмехнулась. – В лесу хорошо, спокойно, а коли скучно станет, в Ольшу сходим. Там всем рады, всех привечают, хоть мертвячку, хоть переворотня, хоть обертуна, хоть чудо заморское. И знак никакой не нужен.

– Ага, и винище там хорошее, – кивнул Иван, переводя взгляд с Охотника на сестру и обратно, и вдруг робко добавил: – Но и почет мне тоже надобен, я же богатырь!..

– Помолчи. – Вроде и голос не повысила, а «богатырь» ровно съежился. – Запомни, китежанин, мы сами по себе, как хотим, так и живем, а дела эти ваши… пусть идут лесом. С нечистью мы совладаем – когда захотим, а зло, возможно, и так уже победило, откуда ты знаешь?

– Когда победит, знать будут все. Если останется кому знать. – С Аленой спорить бесполезно, а заправляет тут она. – Вы как хотите, но в Китеж про вас я сообщу, предупрежу, что могут двое… таких заглянуть. Мало ли, вдруг да передумаете? А сейчас вам лучше затаиться, иначе как бы местные за вилы не схватились.

– Это с чего ж так? – растерялся Иванушка.

– А с того, что все колдуновы злодейства на тебя навесили, а нагадил поганец изрядно.

– Так мы же его прикончили, березь срубили. Все, как лесовик просил. Слыхал ведь, что Боровлад говорил?

– Я-то слыхал, а люди – нет. Языками молоть по селам горазды, вот и мелят про рогатого злодея. Так остаетесь?

– Аленка, может…

– Езжай, Охотник. Мы – не твоя забота.

Раз слушать ничего не желает, то пора и честь знать, нечего попусту воздух сотрясать. Нечего, и всё же Алёше не удержался, буркнул:

– Что моя забота, только мне ведомо. Последний раз повторю – обучаться вам надобно. Обоим. Дело вы правое делаете, нечисть истребляете, да только по Руси сейчас такие твари гуляют, что неучу с ними не управиться. Грамоту кто из вас разумеет?

Аленушка плотно сжала губы, так что рот ее в ниточку тонкую превратился. Китежанин вытащил из сумы немалый разыскной лист, на котором красовались большая рябая курица и то ли мышь, то ли крыса, с проткнутым шипами носом, а над ними алела огромная надпись «Остерегись!». Слова, начертанные ниже, были поменьше и сулили три сотни златников за достоверные сведения о лиходеях. Алёша передал лист Алене.

– С этими – не связывайтесь, – твердо сказал он. – Коли увидите, просто бегите, а, как только сможете, в Китеж весточку об их местоположении отправьте. Боровлада попросите, пусть своим велит.

– Это от куры-то бежать? – презрительно бросила мертвячка.

– От курицы с мышью, – уточнил Алёша. Не дурак пошутить, на сей раз он говорил серьезно и, стараясь придать своим словам побольше веса, четко выговаривал каждое. – С этой парой хорошо, если десяток опытных Охотников совладает. Китеж за ними почти полвека гоняется. Вот теперь всё. Бывайте здоровы, братец с сестрицею. Рад был знакомству, Белобог позволит, еще свидимся.

– Эх… Так, может, всё-таки стременную, а?

– Нет. Спасибо, но нет. – Китежанин пристально посмотрел в голубые глаза, сразу и звериные и человечьи, мальчишечьи. – Ты, Иван, поменьше на зелье это свое налегай, помни, что я тебе про ум говорил. Хмельная голова разума неймёт. О том знаю не понаслышке, уж поверь.

Прыжок в седло, скрип ворот, такой привычный глухой конский топот по лесной дороге.

– Ну, дела, – бросил непонятно кому Алёша. – Эх, поторопись, Буланыш, негоже, чтобы брат нас ждал.

«Это как бы мы его не ждали», – почти обиделся Буланко, срываясь в свой любимый легкий галоп.

Они успеют, они обязательно успеют, а эти двое пусть живут как хотят. Что ему, китежскому Охотнику, мертвячка с переворотнем, что он им? Очередные встречи на дороге. Встретились и разошлись, только…

Только лучше бы эти твари, Мышь с Рябой, обошли Старошумье стороной.