42. Время и свобода воли

(Эдо, Япония, 1624 год)

И у Ягю Муненори, и у Такуан Сохо то, как ты обращаешься с мечом, вызывает отвращение, но долг и твоя полная самоотдача пересиливают их неготовность тренировать тебя. (Однако ты чувствуешь, что твои тренировки все больше напоминают философские дебаты. Ты сомневаешься: может, они просто не хотят давать тебе в руки острое оружие?)

Сохо: «Если ты, заметив впервые меч, двигающийся, чтобы поразить тебя, будешь думать о встрече именно с таким мечом, твой мозг сосредоточится на мече именно в такой позиции, и ты не сделаешь нужных движений и будешь повержен».

Ты: «Как скажете. Когда я наблюдаю, как, тренируясь, Муненори сражается с другим мастером, мне кажется, что весь бой спланирован заранее в точном соответствии со свитками дзе ката 31».

Муненори: «Ты не сможешь ни танцевать, ни декламировать в храме, если не знаешь все песнопение целиком. И в боевых искусствах ты тоже должен понимать всю Песню Целиком».

Ты: «Но… вы говорили о реакции, принятии решений, парировании удара, выжидании и так далее. Не следует ли, учитывая ваши слова, менять песню по ходу дела?»

Сохо: «Если в зазор между наносящим удар мечом противника и твоими ответными действиями нельзя поместить даже волосок, меч твоего противника должен стать твоим».

Ты: «Я не понимаю. Если остановки нет и оба сражающихся шаг в шаг следуют по пути, который они уже выбрали раньше, как же мастер может победить даже новичка? А когда вы начинаете бой.»

Муненори, прерывая: «Бой начинается с поражения твоего противника».

Если два направления были равновероятны, как нам удалось сделать свой выбор? Если только одно из них возможно, почему мы верим, что свободны? И мы не видим, что оба вопроса сводятся к одному: «Является ли время пространством?»

Анри Бергсон «Время и свобода воли»

Время и пространство являются частью единого целого, но они совсем разные.

Первое: они – часть единого целого. В тщетных поисках КОСМИЧЕСКОГО «СЕЙЧАС» мы прошли по ДОРОГАМ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ, познали могущество джинна и созерцали ЛЕДЯНОЙ САД. Так мы поняли, что возможность поменять местами пространство и время вполне реальна. Эйнштейн и Минковский совершенно недвусмысленно утверждали, что имеется пространство-время, из которого в целях удобства мы можем выделить последовательность различных наборов событий, называемых нами «происходящими одновременно, а затем одновременно и в следующий момент, и еще в следующий». Но это лишь означает, что нам так удобно, и не свидетельствует о чем-то фундаментальном или объективном. С другой стороны, если расстояние хотя бы в какой-то мере является временным интервалом, то разве может время отличаться от пространства?

Тем не менее, это так. Во многих отношениях и на разных уровнях.

Рассмотрим частицу в пустом пространстве. Это может быть фотон, или протон, или булыжник – что угодно. Пусть прошло какое-то короткое время. Частица все еще здесь! Не надо снова помещать ее в пространство, конструировать, двигать, изобретать или создавать: она и без нашего участия воспроизводит себя в более поздний момент времени. Частица длится во времени. Автоматически, без всяких усилий.

С пространством дело обстоит иначе! Представьте себе стол, на котором лежит игральный кубик. Все по-прежнему так же просто? Или нет? Наличие на столе одного кубика не подразумевает и даже не ограничивает возможность существования на столе другого кубика в тот же момент времени. Тем не менее первый кубик фактически требует, чтобы через мгновение второй кубик (мы его называем тем же самым) был примерно в том же месте, еще через мгновение – чтобы там был третий, и так далее; так же как за момент до первого кубика должен быть другой кубик, а еще раньше – еще больше других кубиков.

Законы физики очень жестко связывают происходящее в один момент времени с тем, что происходит в другой момент времени, тогда как связь между разными положениями в пространстве в данный момент времени совсем другая и накладывает гораздо меньше ограничений. Таким образом, создается впечатление, что корреляция между разными моментами времени встроена в саму ткань мироздания, тогда как корреляции между разными положениями в пространстве в данный момент времени зависят от истории процесса, определяющего конфигурацию в данный момент времени.

Пространство и время расходятся еще дальше на уровне огромного множества частиц, когда их надо описать коллективно и крупномасштабно в терминах макроскопических состояний и упорядоченности. Дело в том, что здесь «правят бал» такие понятия, как информация, макросостояния и упорядоченность. Согласно второму закону термодинамики, беспорядок со временем, а не влево или на юг, нарастает (или, возможно, время увеличивается вместе с беспорядком!). И этот закон, который даже не существует, если описание ограничивается уровнем частиц и полей, неразрывным образом связан со многими другими фундаментальными свойствами мира. Неопределенность будущего в сравнении с прошлым (которое можно запомнить) и возможность влиять на будущее, но не на прошлое, неразрывно связаны со вторым законом термодинамики. Тогда различие между прошлым и будущим, о котором мы знаем из опыта, является прямым следствием невероятного порядка, «встроенного» во Вселенную как целое в момент ее «начала».

Также есть разница и в том, что значит «целостность» в пространстве и во времени. Как мы видели, квантовая механика утверждает, что большинство объектов перепутаны. Для того чтобы их распутать (разрезать связи) и создать систему независимых объектов, требуется совершить некие насильственные действия, которые приводят к неопределенности в отношении состояния новой независимой системы. Однако целостность времени еще прочней: что вообще означает «вырезать» одно время из другого? Резкий обрыв временной линии частицы означает ее уничтожение посредством другой частицы или поля. «Насилие», которое требуется для резкого окончания истории чего-то большего, чем частица, существенно превышает насилие Муненори, разрубающего своего противника.

Различия между пространством и временем связаны с расхождением двух разных путей, упорно прокладываемых нами ради того, чтобы понять, как развертывается и эволюционирует физический мир.

Следуя по классическому пути, мы подразумеваем, что состояние системы частиц определяется их местоположением и скоростями в данный момент времени, а затем, чуть позднее, система, эволюционируя, оказывается в новом состоянии. Или, что то же самое, допускаем, что имеется большое число возможных наборов траекторий, по которым могут двигаться частицы, отыскиваем среди них тот, который доставляет минимум полному действию, – и именно он будет определять траектории, по которым будут двигаться эти частицы.

Выбирая квантовомеханический путь, мы рассматриваем квантовое состояние набора частиц, эволюционирующее в соответствии с уравнением Шрёдингера. Или мы можем рассмотреть все возможные траектории, каждой из которых приписывается один и тот же вес. Эти траектории каким-то магическим образом объединяются так, чтобы получилось квантовое состояние каждой крохотной частицы и классическая траектория каждой массивной частицы.

Если классическое или квантовое состояние является неопределенным (каким оно фактически всегда и бывает), или если мы хотим описывать события на уровне систем частиц и полей, то мы можем говорить о макросостояниях и историях. Макросостояние – это размытое – или сглаженное – коллективное представление, эволюционирующее согласно некоему набору правил, тогда как истории – это доступные наблюдению последовательности макросостояний.

Хотя математика позволяет заменить описание с помощью состояний на описание на языке историй, они ощущаются совсем по-разному и имеют отношение к разным аспектам познания нами мира. Подход, использующий состояния, согласуется с тем, как мы изучаем настоящее. Из наблюдений мы делаем вывод, что мир так или иначе существует. Будущее мира в какой-то степени – но не полностью – предсказуемо. Будущее тесно связано с устройством мира в настоящем, а непредсказуемость будущего приводит одновременно и к ощущению свободы, и к фрустрации.

Но прошлое скорее основано на истории: оборачиваясь назад, мы смотрим, как события развивались во времени вдоль непрерывных траекторий, которые определены кажущимися неоспоримыми причинно-следственными связями. Мы можем быть не уверены в прошлом, но полагаем, что само прошлое является определенным, а вот наше знание о нем – неполно. Мы также можем размышлять о будущем на языке историй, проигрывая в уме различные сюжеты развития будущего. Но в целом мы верим – или по крайней мере исходим из того, – что мы не уверены в будущем, поскольку неопределенным является само будущее, а не только наше знание о нем.

Кроме того, от подхода, основой которого являются либо состояния, либо истории, зависит восприятие неопределенности, присущей «настоящему». Эта неопределенность сегодняшнего состояния порождает ощущение, что будущее «расщепляется» на большое число различных возможностей: из одного неопределенного состояния следует много возможных будущих. Но с точки зрения историй ясно, что ни одна история не начинается сейчас: каждая из них тянется бесконечно – и вперед, и назад во времени. Неопределенность настоящего – это только частная разновидность неопределенности данной истории. В каком-то смысле «сейчас» – точка, где для нас неопределенность истории минимальна: она локализована в том месте пространства-времени, где разные возможные истории сообщают нам очень схожие данные о том, что доступно нашему наблюдению. Таким образом, сведения о настоящем позволяют нам из множества всех возможных историй выбрать подмножество, согласующееся с нашими современными представлениями и знаниями о мире. Мы называем выбор этого подмножества «изучением окружающего мира». Выбор все меньшего и меньшего подмножества означает, что состояние настоящего определено все точнее и точнее, а это, в свою очередь, значит, что мы получаем все больше и больше информации.

В той мере, в какой можно с помощью математики связать эти два подхода, нет смысла выяснять, который из них более «правильный». Однако, поскольку эти подходы определяют наш взгляд на то, как функционирует мир, мы можем в той или иной степени сбиться с правильного пути.

В частности, мы привыкли представлять себе «место» в пространстве, поэтому естественно представить себе и «место» во времени. Фундаментальные законы физики, выраженные в математических формулах, позволяют это сделать. Однако мы сознаем, что есть некие «вещи», обладающие целостностью, которая вступает в противоречие с делением их на части, находящиеся тут и там. Мы признаем, что нельзя говорить о левой стороне мысли, северной половине вычислений, восточном конце голубизны или дне запаха. Мы также понимаем, что процесс разворачивается во времени. По самой своей природе процесс, включающий в себя время, не может произойти мгновенно, так же как и стрела не может совершить полет моментально, за время, продолжительность которого равна нулю.

Тем не менее мы часто склонны размышлять о «своих мыслях в данный момент» или о том, «каким был человек до какого-то момента времени». Мы делим время на прошлое, настоящее и будущее, как если бы мы действительно могли разделить его на части, не совершив при этом ужасного насилия. Но как нельзя отделить часть человека, чтобы изучить работу его сердца, так нам не под силу разделить время. Если нет «левой стороны» мысли, есть ли на самом деле у нее «начало» и «конец»?

Если мы не «нарезаем ломтиками» свой разум, если рассматриваем его именно как составную часть последовательности событий и их результатов, то посмотрите, что получается: наш разум становится раскованным, он простирается далеко в пространстве и во времени, включая в себя как книги, родственников, мемуары, законы, мнения, аргументы, так и нейроны. Во времени наш разум распространяется гораздо дальше, чем в пространстве. Разум – неделимый процесс, разворачивающийся на больших временных масштабах. Наша психическая жизнь основывается главным образом на памяти; а в окружающем мире мы функционируем как разумные и активные существа во многом благодаря тому, что предсказываем и планируем наши действия, направленные в будущее. Покопайтесь в себе, и вам станет ясно, что большую часть времени мы склонны проводить либо в том, что было, либо в том, что будет.

Наверное, мы должны очень серьезно отнестись к идее о том, что само наше существование возможно лишь при условии, что оно нелокально, растянуто во времени. Ведь многие достаточно обескураживающие выводы, к которым мы пришли в ЧАСТИ 5, основаны на предположении, что есть именно такое состояние ума, своего «я», сознания, каким оно является в данный момент. Может ли быть в подобных соображениях нечто в корне неверное, нечто такое, что помогло бы нам освободиться от этих тревожных мыслей?

Подобное предположение не внушает доверия, поверить в него трудно, но оно заманчиво.

Хотя если разум – это нечто цельное, длящееся во времени, какова тогда природа «настоящего», воспринимаемого нами так непосредственно, ощущаемого как реально существующее и важное, как линия, которая отделяет то, что неизменно, от того, что не определено? Здесь, в данном вопросе, разум играет особую роль. Независимо от того, выдающийся это ум или ограниченный, он делает то, что не делает никто другой в мире: наш ум прослеживает прошлое, статическое и неизменное. Он наблюдает настоящее, известное и сиюминутное, заглядывает вперед во времени и решает, какое будущее для него предпочтительно. Отобранные таким образом истории, тянущиеся из фиксированного прошлого в выбранные нами варианты будущего, как через ушко иголки проходят через настоящее, где мы, наш разум, каким-то достаточно удивительным образом пристраиваемся к ним. И, если выбор был разумен, они несут нас в то будущее, к которому мы стремимся.

Мы поступаем так ежемоментно: решив поднять руку, вы выбираете будущее, где ваша рука поднята. Из всех историй невообразимо сложных состояний, которые могут описать вас, вы выбираете те истории, которые могут описать вас сейчас, а в следующий момент будут вами с поднятой рукой. Муненори начинает поединок своей победой: его мастерство в том и состоит, что пристраивается он к тому, что кажется свершившимся фактом.

И все же, когда битва выиграна, мы можем спросить: «Муненори „пристроился“ именно к тому правильно зафиксированному набору движений, который он выбрал, чтобы выиграть? Или выигрышный набор движений просто неразрывно связан с его желанием? Была ли это просто корреляция между его целью и тем, как проходил бой, или здесь была причинно-следственная связь?»

Суть этого вопроса возвращает нас к самому началу, к коану «СТРЕЛА», и к тому, возможно ли избежать встречи с ней. Определяет ли данное настоящее то, что произойдет в будущем? А если нет, есть ли содержательный смысл в том, что на будущее может повлиять мотивированно обоснованные выбор или предпринятые действия?

Когда мы выяснили, О ЧЕМ МЫ ГОВОРИМ, КОГДА ГОВОРИМ О СВОБОДЕ ВОЛИ и ЧЕГО УЗНАТЬ НЕЛЬЗЯ, мы увидели, что не знаем состояние обычной физической системы: когда мы «удаляем» физическую систему из окружающего мира, мы делаем ее состояние неопределенным.

Когда нас РАЗОРВАЛИ НА ЧАСТИ И СКЛЕИЛИ ВНОВЬ, мы поняли, что описание мира в значимых для нас категориях и терминах требует определения макросостояний и огрубленных переменных, которые выбираем мы. Есть вероятности, но по сути ничего не известно о том, в каком макроскопическом состоянии находится система.

А дальше мы увидели, что сами вероятности лишь в какой-то мере изначально присущи системе, которую мы описываем; до некоторой степени они относятся и к тому, кто описывает.

Мы также увидели, что имеет смысл рассматривать разум не просто как состояние (о котором мы фактически ничего не знаем), а как процесс, который, теоретически, идет на больших участках пространства-времени.

Мы видели, что результат этого процесса, относящийся к принятию решения, в принципе непредсказуем, причем не только с точностью до мельчайших деталей, но и в отношении макроскопической реальности и выполненных расчетов. Единственный способ выяснить, что произошло, ну да… увидеть, что же произошло.

Похоже, нам никак не удается избежать детерминизма квантового состояния Вселенной (если что-то подобное вообще имеет смысл). Но представляется, что детерминизм вещи, истории, живого существа или разума не выдерживает критики.

Поэтому не стоит сомневаться в том, что очевидно: чтобы помочь решить, какое будущее нас ждет, мы, исходя из соображений как известных, так и не ясных, но существенных для нас, делаем или разумный выбор – или выбор, ни на чем не основанный. Как и Муненори, мы решаем, действовать ли, нанести ли удар самому или парировать удар противника.