Глава 7
Падение
«Последняя искра надежды»
I
В конце июля 1943 г. в Гамбурге, прочесывая развалины после авианалета союзников, бригада спасателей извлекала из-под груды камней 15-летнего мальчика, живого и невредимого. Отблагодарив своих спасителей, Ульрих С. присоединился к направлявшейся из города колонне беженцев и спустя несколько дней приютился у своего дяди, жившего в близлежащей деревне. Будучи сыном убежденных социал-демократов, мальчик не желал иметь с войной ничего общего и спрятался на чердаке дядюшкиного дома в лесу, чтобы не попасться на глаза Гитлерюгенду. Он следил за событиями, слушая радиопередачи Би-би-си, и, чтобы не чувствовать себя в изоляции, вел дневник под названием «Говорит враг!». Запись, датированная 20 июля 1944 г., точно отражала его отношение к происходящему: «К сожалению, грязную псину чудом не ранило... Вероятно, на сей раз Гитлер избежал кары, но совсем скоро этот кровавый убийца получит заслуженное». После первых судов над заговорщиками Ульрих написал: «Их замысел доведут до конца. Нацисты хотят пожертвовать всем народом, лишь бы хоть немного отсрочить свое падение».
Слова мальчика были, мягко говоря, резкими. Конечно, невозможно определить, насколько его настрой разделяли в других семьях бывших социал-демократов и коммунистов. Однако для многих выходцев из этой среды, сражавшихся на фронте, попытка покушения на Гитлера расценивалась как предательство; ведь если они одобряли подобное, то ради чего стоило воевать? «Мы знаем, — писал один солдат 7 августа 1944 г., — что все эти мошенники — масоны или же в сговоре, точнее, в подчинении международного масонства. Жаль, я не мог участвовать в усмирении этих негодяев». Случившееся потрясло убежденных нацистов. Давний австрийский коричневорубашечник Альфред Мольтер, служивший в наземном подразделении люфтваффе, 20 июля 1944 г. из Вены, где навещал мать, писал своей жене Инге:
Дорогая, ты слышала о попытке покушения на фюрера? Дорогая, мне так захотелось куда-нибудь спрятаться и начать молиться. Хвала небесам, фюрер спасен. Инге, если бы фюрер погиб, война была бы проиграна, а Геринга бы непременно тоже убили. Этого бандиты и добивались. Какая продажная свинья смела поднять на него руку? Едва я обо всем узнал, я просто не мог оставаться один и тут же записался в СА.
В том же письме, вспоминая вместе со старым товарищем по партии о временах, когда они вместе сражались против австрийского диктатора Шушнигга, Мольтер утешал себя: «Ничто не пошатнет нашей веры в фюрера». Однако у многих солдат потрясение и гнев смешивались с сентиментальными чувствами. Получивший в боях звание офицера десантник Мартин Поппель не одобрил покушения. Бойцы исполняли долг и не имели права опускать оружие. Тем не менее теперь он полагал, что Гитлер их сильно подвел. Ему следовало доверить командование профессионалам. С наступлением союзных войск положение, в котором оказалось подразделение Поппеля в Северной Франции, постепенно становилось безнадежным. Но когда он сказал подчиненным, что им придется сдаться, многие из них устыдились последствий. «Как же нам, десантникам, — спрашивали они, — после добровольной сдачи смотреть в глаза женам?» Впоследствии Поппель сумел убедить их в том, что иного выхода нет. Однако отчаяние, заключенное в их вопросе, говорило о той силе воинского долга и мужской чести, которая стала одной из причин, побуждавших многих немецких солдат сражаться на Западном фронте до последнего.
Реакция в самой Германии также была неоднозначной. 28 июля 1944 г. РСХА в должном порядке сообщило, что значительная часть населения, узнав о том, что Гитлер остался в живых, испытала облегчение и что немецкий народ проявляет непреклонную готовность продолжать борьбу. «Снова и снова мы слышим мнение, согласно которому единственным итогом покушения стал бы еще один договор образца 1918 г.». Люди желали узнать больше. Как долго замышлялся заговор? Кто за ним стоял? Замешаны ли британские секретные агенты? Негодование многих было вызвано тем, что ведущую роль в деле играли прусские аристократы. Согласно донесениям, люди говорили, что «аристократию следует окончательно уничтожить». В глазах многих причастность большого числа армейских офицеров объясняла постоянные поражения Германии — якобы офицеры месяцами подрывали экономику страны, сдерживая войска и утаивая боеприпасы. Некоторые даже утверждали (безосновательно), что трудности военной экономики были обусловлены в т.ч. саботажем. Такое мнение горячо поддерживал Геббельс, который 8 августа 1944 г. заявил представителям НСДАП, что план покушения объяснял, почему за последние месяцы немецкую армию преследовали неудачи. Ясно, что вероломные генералы не хотели добиться победы. Они заключили сделку с союзниками, чтобы ускорить поражение Германии. Митинги, которые устраивал Геббельс, собирали огромные толпы любопытных, жаждавших узнать побольше о покушении. В одном сообщении такой митинг даже называли открытым проявлением народной поддержки Гитлера и его режима. Сам же Геббельс пришел к выводу, что провалившийся переворот имел очищающий эффект и принес власти больше пользы, чем вреда.
Однако едва ли стоит удивляться тому, что убежденные нацисты и сторонники режима тут же бросились доказывать свою верность Гитлеру, причем в ситуации, когда любое мало-мальское проявление симпатии к заговорщикам немедленно приводило к аресту, пыткам, суду и казни. Возможности открыто выразить свое отношение к покушению просто не было. Как докладывала жандармерия сельских районов Баварии, Бад-Айблинга и Розенхайма, 23 июля 1944 г.:
Во время трансляции вечерних новостей в 8 часов в четверг 20.07.1944 и перед началом специального объявления о жестоком нападении в местной гостинице, кроме прочих, находилось около двенадцати фермеров, которые проживают в местности, относящейся к данному рапорту. Они выслушали объявление молча и сосредоточенно. После объявления никто не решился сказать ни слова, и все тихо сидели на своих местах.
Из Берхтесгадене СД сообщало, что местные женщины больше всех надеялись на скорое окончание войны, и некоторые полагали, что смерть Гитлера могла этому способствовать. «Когда сирена в бомбоубежище стихла, в темноте раздался женский голос: “Хоть бы его пришибло”». Доверять нельзя было никому, поэтому такое говорили лишь под покровом анонимности. В целом, несмотря на временное облегчение, покушение на Гитлера почти не повлияло на моральное состояние всей нации. «Больше никто не верит, — говорилось далее в отчете полиции, — что война может завершиться победой». И всеобщее настроение было «хуже, чем можно себе представить». Значительная часть людей беспокоилась о более важных вещах, нежели попытка переворота. Спустя два дня после того, как Штауффенберг взорвал бомбу, РСХА доложило, что ухудшающееся военное положение приводило к постоянному росту упаднических настроений. Сверх того, «многими товарищами, в особенности женщинами, овладело некое подобие нарастающего чувства паники. Собранные нами комментарии главным образом свидетельствуют о смятении, растерянности и унынии».
По некоторым свидетельствам, события на Восточном фронте оттеняли все остальное даже на западе Германии. В лучшем случае люди все еще выражали доверие Гитлеру, а в худшем — говорили, что ситуация на войне ужаснее некуда, и, как отмечалось в одном докладе, «пессимистов большинство». Письма бойцов с Восточного фронта и рассказы демобилизованных не оставляли сомнений в том, что немецкие войска участвовали не в спланированном отводе войск, а в массовом бегстве. Целые подразделения бежали или сдавались в плен, потому что у них «больше не оставалось желания сражаться». «По словам военнослужащих, находящихся в отпусках, настрой во многих воинских частях еще хуже, чем дома, потому что подавляющее число солдат больше не верит в победу». В течение последних месяцев войны моральный дух нации продолжал падать, несмотря на весть о покушении и заговоре. Население, прихватив с собой имущество и деньги, спешно покидало территории, расположенные на пути продвигавшейся Красной Армии. 10 августа 1944 г. СД докладывало, что «большинство наших товарищей измотано войной», но вместе с тем (видимо, осведомитель счел необходимым добавить) преисполнено желанием достичь победы в сражении, которое недвусмысленно названо «последней битвой». Конечно, Гитлер и Геббельс могли обвинять генералов в многолетнем и систематическом подрыве военной экономики, однако некоторые задумывались: если все дело заключалось только в этом, то либо нацистские лидеры предельно тупы и легкомысленны и потому допустили такое, либо они знали о преступлениях, но решили германский народ в эту тайну не посвящать. Последствия, как сообщало СД из Штутгарта в начале августа 1944 г., состояли в том, что «даже самые преданные делу товарищи, которые до сего момента стойко верили фюреру, теперь утратили всякую веру». К ноябрю 1944 г. та же служба докладывала, что репутация Гитлера опустилась ниже всех возможных отметок. Один из бюргеров заметил: «Нам вечно твердили, что Фюрер послан нам Богом. В этом я не сомневаюсь. Фюрер был послан Богом, но не для того, чтобы спасти Германию, а чтобы ее уничтожить. Господь решил истребить немецкий народ, и Гитлер — его палач».
Последующие донесения лишь констатировали растущее в обществе отчаяние, в то время как советские войска продвигались все дальше, постепенно приближаясь к германским границам. Серия побед наступавших на западе союзников, которой, казалось, не будет конца, только усугубила и без того глубокую всеобщую депрессию. На дипломатическом фронте рейх также все чаще лишался поддержки. 2 августа 1944 г. дипломатические отношения с Германией разорвала Турция, а Болгария объявила Третьему рейху войну, едва на ее территорию 8 сентября 1944 г. вошли советские войска. После того как остатки румынских войск рассеялись на пути русской армии, угрожавшей уничтожить восемнадцать немецких дивизий в Румынии, 23 августа 1944 г. маршал Антонеску был отстранен от власти, и Румыния примкнула к союзникам в надежде вновь заполучить земли, которые в 1940 г. достались Венгрии. Все это грозило отрезать германские силы в Греции, которые, получив санкцию Гитлера, в октябре отошли в Македонию и эвакуировали Албанию и Южную Югославию. Отступничество Турции в особенности повлекло за собой еще большую деморализацию в самой Германии. Сдача Румынии привела Советскую армию к границам Венгрии, правитель которой, адмирал Хорти, организовал яростное сопротивление захватчикам. Однако Хорти понимал, что игра окончена, и написал Сталину письмо, в котором утверждал (не совсем убедительно), что в 1941 г. выступил на стороне Германии в результате недоразумения. 15 октября 1944 г. он объявил, что Венгрия больше не является союзником рейха.
Ответный ход на это давно ожидавшееся решение Гитлер спланировал заранее. В тот же день, когда Венгрия вышла из альянса, по приказу фюрера Отто Скорцени ворвался в крепость в Будапеште, где вместе с правительством укрывался адмирал Хор-ти, и выкрал его сына Миклоша: он завернул мальчика в одеяло и быстро вынес к поджидавшему неподалеку грузовику. Вскоре младшего Хорти поместили в концлагерь Маутхаузен. Затем Гитлер сообщил адмиралу, что если он не сдастся, его сын будет расстрелян, а крепость захвачена. Хорти уступил и сложил полномочия, а затем его сослали в один из относительно комфортных баварских замков. Тем временем при поддержке Германии власть в стране захватил лидер фашистской организации «Скрещенные стрелы», Ференц Салаши. Он тут же принял ряд новых законов, перекроив государственное устройство на фашистский манер. Его подчиненные начали убивать выживших евреев по всему Будапешту, причем в некоторых случаях им помогали католические священники. Один из них, отец Кун, обычно выкрикивал: «Во имя Христа, пли!», когда вооруженные формирования «Скрещенных стрел» расстреливали жертв. Однажды 35 000 евреев, которые составляли трудовые бригады, возводившие оборонительные укрепления вокруг венгерской столицы, попытались пересечь Дунай. Они хотели поскорее попасть в город перед наступлением Красной Армии, но отряды «Скрещенных стрел» преградили им путь, всех, кто оказался на берегах и мостах, перебили, а тела сбросили в воду. На улицах валялось столько трупов, что даже полиция начала жаловаться. 18 октября 1944 г. в Будапешт вновь прибыл Адольф Эйхман и тут же организовал аресты еще 50 000 евреев, которых затем пешком погнали в Вену на строительство оборонительных сооружений. Люди голодали и подвергались побоям, и этот бесполезный марш унес жизни многих тысяч. Погибших было так много, что в середине ноября Салаши остановил депортацию — вероятно, он опасался (причем вполне оправданно), что ему придется за все это отвечать. Евреев, оставшихся в самом Будапеште, согнали в специальные кварталы-гетто. К январю 1945 г. в 4,5 тыс. домов ютилось 60 000 человек, иногда по 14 душ в одной комнате. Расстрельные бригады «Скрещенных стрел» непрерывно устраивали налеты, а вскоре жители города начали страдать от голода и болезней, что привело к стремительному росту смертности. Находившаяся в венгерской столице небольшая группа международных дипломатов, в которой особенно отличился представитель Швеции Рауль Валленберг, предприняла несколько активных и частично успешных попыток защитить евреев. Им удалось спасти многих с помощью 40 ООО «защитных паспортов», большинство из которых были поддельными.
На этом геноцид евреев в Европе не закончился. В августе 1944 г. стало ясно, что армия Словакии под руководством министра обороны планировала свергнуть марионеточное правительство, которое с 1939 г. держало страну под гнетом Германии, и примкнуть к Союзникам. В итоге немецкие войска оккупировали Словакию, а 29 августа 1944 г. вспыхнуло крупномасштабное восстание. Однако националистские и просоветские мятежники не сумели скоординировать свои действия. Западные союзники сочли необходимым помочь им, так как Красная Армия уже подступала к границам страны. Советские войска не сумели вовремя добраться до города и поддержать повстанцев. К октябрю 1944 г. мятеж был жестоко подавлен. Тем временем немецкие оккупанты приказали возобновить депортацию евреев, которую коллаборационистский режим прекратил в октябре 1942 г., когда в концлагеря уже было сослано около 58 000 человек. Первые поезда с депортированными покинули столицу в сентябре 1944 г. и продолжали свою миссию до марта 1945 г. К тому моменту около 8000 словацких евреев было отправлено в Освенцим, более 2700 — в Заксенхаузен и более 1600 — в Терезиенштадт. Таким образом, не только СС, но также гражданские и военные чиновники Германии еще долго преследовали евреев после того, как многие из них поняли, что война проиграна. Главным мотивом фашистов стала месть евреям за их мнимое участие в неизбежном поражении рейха, и они продолжали свое дело до самого конца.
II
Летом 1944 г. по Германии ходил анекдот: простодушному молодому человеку показывают глобус, на котором крупное зеленое пятно обозначает Советский Союз, огромный участок красного цвета — Британскую империю, гигантская фиолетовая территория — США и обширная желтая зона — Китай. «А это что за синяя точка?» — спрашивает молодой человек, указывая на центр Европы. «Это Германия!» — говорят ему. «Да? — удивляется он, — а фюрер знает, что она такая маленькая?» Все прекрасно знали, что за последние два года боевая обстановка на обоих фронтах резко ухудшилась. Как самопровозглашенный полководец всех времен и народов, Гитлер инстинктивно ощущал, что Германия победила бы, если бы генералы постоянно не нарушали его планы, не перечили приказам и умышленно не отступали перед врагом, которого он один знал как одолеть. Последний рывок — и все будет в порядке. 18 июля 1944 г. Гитлер назначил Геббельса главным уполномоченным по мобилизации на «тотальную войну», хотя инициатива этого решения исходила от самого Геббельса, который заявил, что заслуживает награды за верность и присутствие духа, проявленные во время неудавшегося переворота. Соперник Геббельса, Герман Геринг, почувствовал себя обманутым и, рассердившись, на несколько недель засел в своей усадьбе в Роминтене. Заключив союз с Мартином Борманом, Геббельс разработал массу мероприятий, многие из которых поручил не громоздкой государственной бюрократии, а гаулейтерам в провинции. Кроме прочего, эти меры были направлены на то, чтобы завербовать для армии еще больше мужчин. Против такого подхода выступил Шпеер, которому требовались рабочие для оборонных предприятий. Но Гитлер отверг пожелание бывшего фаворита. При поддержке фюрера Геббельс и Борман вызвали к себе министра вооружения и напрямик заявили ему, что, мол, теперь он подчиняется им. И впредь ему не следует пытаться влиять на Гитлера.
Новая кампания Геббельса по подготовке к «тотальной войне» предполагала ряд рационализаторских решений: три четверти служащих Имперской палаты культуры уволили, а театры, оркестры, газеты, издательства и прочие учреждения, ранее считавшиеся необходимыми в условиях войны, были либо сокращены, либо закрыты. Жесткие меры предпринимались и в отношении отраслей легкой промышленности. Гитлер лично наложил запрет на предложение Геббельса отменить доставку на фронт газет и журналов, потому что они якобы подрывали боевой дух армии. Однако все остальные ограничения, касающиеся почтовой службы, были приняты. Кроме того, сокращение штатов местных администраций и государственных служб позволило сэкономить дополнительные бюджетные средства. Максимально допустимый возраст приема на работу в оборонной промышленности для женщин был повышен с 45 до 55 лет. Также на военные заводы из сферы бытового обслуживания перевели около 400 000 женщин, в основном иностранного происхождения. Идея объединить Министерство финансов Пруссии (которым руководил заговорщик Попиц) с Имперским министерством финансов оказалась слишком сложной для выполнения, хотя в итоге принятые меры освободили для военных целей более 450 000 человек. После изъятия кадров из резерва оборонной промышленности по воле Геббельса с начала августа до конца декабря 1944 г. на фронт было отправлено свыше миллиона человек. Однако за тот же период более миллиона солдат было убито, ранено или взято в плен, к тому же территория рейха, а следовательно, и число подлежащих мобилизации граждан резко сокращалось. Чтобы остаться на месте, Германии приходилось бежать все быстрее и быстрее.
20 ноября 1944 г. Красная Армия остановилась на расстоянии выстрела от полевого штаба Гитлера в Растенбурге, и фюрер, поддавшись на уговоры Мартина Бормана, покинул штаб и вернулся в Имперскую канцелярию в Берлине. Все же наступление советских войск замедлилось на подступах к самой Германии, где между Балтикой и Карпатами линия фронта сужалась, а немецкая армия использовала собственные пути сообщения. Советским войскам, истощенным после стремительных бросков, необходимо было перегруппироваться и перестроиться. Кроме того, требовалось некоторое время, чтобы наладить снабжение: железнодорожное полотно в Германии было узкоколейным, в отличие от Советского Союза и Балкан. Эта заминка позволила Гитлеру предпринять последнюю попытку переломить ситуацию на Западном фронте, где недостаток снабжения и подкреплений также затрудняли продвижение союзников. К началу декабря немецкие армии были выбиты за «линию Зигфрида». Оборону американцев, чье умение воевать Гитлер презирал, планировалось прорвать танковым ударом и атакой тридцати недавно сформированных и перевооруженных дивизий. Операция должна была во многом повторять кампанию 1940 г., когда вражеские силы удалось разделить и оттеснить к морю, а затем окружить и уничтожить. Цель операции состояла в том, чтобы удержать войска союзников на безопасном расстоянии и тем временем завершить разработку нового поколения «чудо-оружия», которое переломит ход войны в пользу рейха. Гитлер и Йодль полагали, что успешное наступление и, более того, захват Антверпена могут склонить западных союзников к переговорам. 3 ноября 1944 г. Йодль представил план операции генералам и командирам, однако они категорически отвергли его как абсолютно невыполнимый. Одно дело — стремительно атаковать ошеломленного и неподготовленного противника и гнать его к берегу в 1940 г., и совсем другое — повторить тот же маневр в декабре 1944 г. против превосходящего по силе врага в условиях нехватки людей, боеприпасов и особенно горючего. Но Йодль сказал военачальникам, что выбора нет. Одной тактической победы, наподобие повторного захвата Ахена, явно не хватит.
11 декабря 1944 г. Гитлер прибыл в полевой штаб в Бад-Наухейме, расположенный неподалеку от места, где планировалось начать наступление. 16 декабря началась операция. Используя фактор неожиданности и плохие погодные условия, не позволявшие самолетам союзников подниматься в воздух, 200 000 немецких солдат и 600 танков при поддержке 1900 артиллерийских орудий прорвали американскую линию обороны из 80 000 солдат и 400 танков и продвинулись на 65 миль к реке Маас. Но вскоре стало заканчиваться горючее, и едва погода улучшилась, 5000 самолетов англо-американских ВВС начали непрерывную бомбардировку германских позиций, а в канун Нового года танковые подразделения США остановили наступление. При том, что английские части под командованием крайне осторожного Бернарда Монтгомери не сумели вовремя отреагировать и отрезать немецкие силы, образовавшие громадный клин (который и дал одно из названий сражению — «Битва за выступ», которое все же больше известно как Арденнское), американская армия генерала Джорджа Патона успешно провела танковую контратаку с юга. Люфтваффе пытались нейтрализовать вражеское превосходство в воздухе, и 1 января 1945 г. 800 истребителей и бомбардировщиков осуществили серию ударов по аэродромам союзников, однако потери с обеих сторон оказались равными — около 280 самолетов, — и Германия поставленной цели не добилась. Вспомогательная атака вермахта в Эльзасе также закончилась ничем. 17 декабря 1944 г. удрученные своими неудачами солдаты 1-й танковой дивизии СС устроили резню американских военнопленных в Мальмеди. Эта акция лишь вызвала гнев американцев, которые возобновили продвижение к границам Германии. По итогам операции около 80 000 немецких и 70 000 американских военнослужащих погибли, были ранены или пропали без вести; кроме того, обе стороны потеряли примерно по 700 танков и бронемашин. Потери Германии были невосполнимы, тогда как американцы легко возместили потери огромным количеством солдат и снаряжения, непрерывно перебрасывавшихся в зону боевых действий через Ла-Манш. Последнее крупное контрнаступление Гитлера провалилось. 3 января 1945 г., смирившись с положением дел, он отозвал основные силы с поля боя и вернул на оборонительные позиции. С этого момента поражение казалось неизбежным. 15 января 1945 г. фюрер спецпоездом вернулся в Берлин.
Теперь нацистские лидеры все реже думали о победе и все чаще — о мести. Гитлер надеялся на создание средств, которые позволят поквитаться с союзниками за массированные авианалеты. Несмотря на то что в течение всей карьеры Гитлера его главным оружием было запугивание, он изначально не рассматривал бомбовые удары по Роттердаму, Лондону и другим городам в качестве «актов устрашения», как их называла пропаганда союзников. Даже «Лондонский блиц» по большей части был направлен на уничтожение доков, а печально известный авианалет на Ковентри был предпринят лишь потому, что город играл ключевую роль в оборонной промышленности. Все эти атаки сводились к тому, чтобы ослабить военную экономику Великобритании и усадить Черчилля за стол переговоров, а не запугать мирное население, как однажды недвусмысленно заметил Гитлер. В апреле 1942 г. в ответ на удар Королевских ВВС по Любеку фюрер приказал провести «акты устрашения» Британии. Однако на протяжении многих месяцев в силу нехватки средств все его попытки оказывались тщетными. Тем временем участившиеся бомбардировки немецких городов союзными ВВС — при которых в 1943 г. на жилые районы упало до 70% тяжелых бомб и 90% зажигательных — привели к тому, что народ потребовал ответных мер, которые не столько покарали бы Англию, сколько вынудили бы ее прекратить бомбить Германию. Самый серьезный урок о влиянии бомбардировок на моральное состояние общества извлек министр пропаганды Геббельс. Если Геринг не сумел надежно защитить Германию от вражеской авиации (Геббельс назвал это «катастрофой»), то необходимо было убедить людей, что власть все еще владеет ситуацией. Поначалу Гитлер придерживался довольно циничного мнения, полагая, что бомбардировки в конечном счете способствуют улучшению городской архитектуры. «С эстетической точки зрения, — высказывался фюрер, — эти города не представляют собой никакой ценности. Большинство индустриальных центров плохо спроектировано, отвратительно построено и выглядит старомодно. А благодаря налетам англичан, мы получили необходимый размах». Однако и сам Гитлер все чаше злился на бомбежки и говорил, что «они перестанут нас бомбить, но только когда в самой Англии не останется городов... Страх побеждается страхом».
Примечательно, что Геббельс поощрял авиаудары по тем районам британских городов, где «жили плутократы». Однако требовать такой степени точности было просто невозможно. Более того, люфтваффе не имело в своем распоряжении ни четырехмоторных, ни высотных, ни специальных ночных бомбардировщиков. Генералитет задерживал выпуск новых моделей, требуя, чтобы на фронт шли самолеты, способные бомбить вражескую пехоту и танки с пикирования. В сентябре 1942 г. Геринг заявил, что из-за нехватки бомбардировщиков дальнего действия он готов «рыдать». Тем не менее военная авиация выкроила примерно 440 бомбардировщиков — в основном старого образца, таких как Ju.88 — для атаки британской столицы в ночь на 22 января 1944 г. Англичане иронично назвали эту операцию «малым блицем». Из 475 тонн перевозимых на борту бомб примерно 60% были зажигательными: налет планировался в качестве акции возмездия, направленной на максимальное разрушение жилых районов Лондона. Однако в ходе операции лишь 30 тонн боекомплекта попало в цель, а на остров упала лишь половина всех бомб. Повторный авиаудар спустя неделю оказался ничуть не лучше. Более 100 самолетов вылетели с техническими неполадками, и им пришлось вернуться назад. Половина новых машин «Хейнкель» Не. 177 была потеряна, причем у четырех из них воспламенились двигатели. Самолеты не прошли положенные испытания и проверку: Гитлер сказал, что эта модель «дерьмо... вероятно, худшая машина из всех когда-либо созданных». Затем последовало около двадцати атак различных объектов от Портсмута до Торки, каждый раз с участием 200 самолетов, пока к концу кампании в апреле — мае 1944 г. в связи с потерями и неисправностями их осталось немногим более сотни. Нанесенный ущерб оказался незначительным. Кроме удачных налетов на Лондон 18, 20 и 24 февраля и 21 марта 1944 г., большая часть бомб цели не достигла, а общее количество израсходованной взрывчатки было ничтожным в сравнении с тем, что сбрасывалось на Германию. Задолго до конца войны стало ясно, что обычного оружия недостаточно. Рейх уже начал разработку целого арсенала «чудо-оружия» — Wunderwaffe. Гитлер и Геббельс уповали на то, что вскоре это оружие изменит ход войны и вырвет победу из вражеских когтей.
III
Первым оружием такого типа стал беспилотный «самолет-снаряд». Название «Фау-1» (или V-1), которое Гитлер немедленно одобрил, предложил 17 июня 1944 г. журналист пропагандистской газеты «Рейх» Ганс Шварц ван Беркль. Само слово отражало назначение этого оружия как средства отмщения союзникам за разрушительные авианалеты на немецкие города, причем в ситуации, когда пилотируемые бомбардировщики доказали свою неэффективность. Литера «V» («Фау») — сокращение от немецкого слова Vergeltung, т.е. «возмездие» — подразумевала, что моральное значение этого оружия было гораздо важнее его боевых характеристик. Ракета «Фау-1» возникла в результате экспериментальных проектов середины 1930-х гг., когда инженер Пауль Шмидт начал работу над созданием пульсирующего воздушнореактивного двигателя. Чтобы ускорить разработки, в 1939 г. Министерство авиации обратилось к производителю авиадвигателей компании «Агрус» с просьбой заняться проектом. Двигатель нового типа прошел испытания на небольшом истребителе в 1941 — 1942 гг. Однако создаваемые им шум и вибрация не позволяли использовать двигатель на пилотируемых аппаратах. Альтернативой стала «воздушная торпеда», или, выражаясь современным языком, «крылатая ракета», и в июне 1942 г. Министерство авиации официально распорядилось начать полномасштабную разработку, возложенную на авиаконструкторскую фирму «Физе-лер». Для ввода «воздушной торпеды» в серийное производство потребовалось два года. 13 июня 1944 г., по срочному приказу Гитлера, с береговых установок был произведен запуск первых десяти ракет «Фау-1» по Лондону. Количество топлива рассчитывалось таким образом, чтобы его хватило только до британской столицы, где бомбы упадут и взорвутся. Жители Лондона, услышав характерный гул двигателей V-1, с тревогой ждали, когда он стихнет, а затем отсчитывали секунды до взрыва. Психологическое воздействие оказалось огромным. В конце июня 1944 г. Гитлер приказал ускорить массовое производство ракет. Всего состоялось 22 384 запуска (1600 — с самолетов, остальные — с земли), но более трети ракет не достигли цели. Одни слишком быстро сжигали топливо, другие были сбиты средствами наземной ПВО или истребителями, легко обгонявшими низкоскоростные «Фау» — их скорость составляла всего 600 километров в час. Позднее Шпеер считал, что Гитлер и его окружение, в т.ч. и он сам, «слишком переоценили» эффективность V-1. Когда союзники захватили стартовые площадки ракет, все больше «Фау-1» выпускалось по Бельгии, особенно по Антверпену, хотя использовать это оружие предполагалось в совершенно других целях. К сентябрю 1944 г. стало ясно, что V-1 не удалось сломить боевой дух англичан, и финансирование программы сократили. Те немногое ракеты, которые в 1945 г. запускались по Лондону уже с территории самой Германии, имели меньшую боеголовку. Мощность заряда пришлось уменьшить ради увеличения дальности полета, так что особого ущерба эти ракеты не нанесли.
Вторая и технически более сложная серия «Фау» представляла собой баллистическую ракету, разработанную армией в качестве конкурента проекту люфтваффе. Первоначально ученые, отчасти вдохновленные фильмом Фрица Ланга «Женщина на Луне», снятого еще в конце 1920-х гг., разрабатывали ракеты на жидком топливе. Множество исследовательских групп, некоторые при поддержке авиапромышленников, таких как Гуго Юнкере, экспериментировало с различными видами топлива, в т.ч. и с крайне нестабильным. В конце 1930-х гг. в их числе появился главный пионер ракетостроения — состоятельный молодой аристократ Вернер фон Браун. Он родился в 1912 г. и вырос в семье консервативных националистов; его отец был уволен с чиновничьей должности за то, что в 1920 г. поддержал Капповский путч, но впоследствии стал банкиром. В 1932 г. фон Браун-старший занял пост имперского министра сельского хозяйства в реакционном правительстве Франца фон Папена, но вновь был снят с должности, когда к власти пришел Гитлер. Тем не менее Вернер не разделял правые политические взгляды отца и с легкостью поступил на службу к нацистскому правительству. Окончив машиностроительный факультет Берлинского технического училища и получив звание доцента прикладной физики по специализации «жидкое топливо», Вернер фон Браун начал работать над проектами армии и люфтваффе и основал испытательный полигон в Пенемюнде — отдаленной пустынной местности среди пляжей, болот и песчаных дюн, расположенной на северной оконечности острова Узедом, у побережья Балтийского моря, где когда-то по выходным его дед охотился на уток. Вступив в 1937 г. в НСДАП, а уже три года спустя и в СС, фон Браун обладал полномочиями, связями, обаянием и харизмой, необходимыми, чтобы убедить военное командование увеличить финансирование его полуфан-тастического проекта. Проблемы, которые пытался решить фон Браун со своей постоянно увеличивавшейся группой, были колоссальными: топливо требовалось не только стабильное, но и мощное; необходимо было создать ракету с надежной аэродинамикой и разработать эффективную систему наведения. Фон Брауну приходилось биться за получение важнейшего оборудования и материалов, таких как сталь и необходимые детали гироскопов, передатчиков и турбонасосов, а также перехватывать научных экспертов и квалифицированных рабочих у конкурентов из оборонной промышленности, чьи программы обладали более высоким приоритетом, нежели разработка и тестирование экспериментальных ракет.
Тем не менее фон Браун наконец сумел убедить Альберта Шпеера в важности проекта. «Мне нравилось вращаться в кругу аполитичных молодых ученых и изобретателей во главе с Вернером фон Брауном — 27-летним целеустремленным человеком, чьей истинной стихией было будущее», — позже вспоминал Шпеер. Во время визита в Пенемюнде — вскоре после назначения на пост министра вооружения — вместе с генералом Фроммом, фельдмаршалом Мильхом и представителями ВМФ он присутствовал на первых испытаниях ракеты с дистанционным управлением. «С ревом выпущенного на волю великана ракета медленно поднялась над платформой, на доли секунды застыла на огненной струе, а затем, завывая, исчезла среди хмурых облаков. Вернер фон Браун весь сиял», — позже писал Шпеер. Потрясенный этим инженерным чудом, он узнал от техников, что при том «огромном расстоянии, которые ракета преодолевала, быстро затихший вой, возникший спустя полторы минуты после старта, указывал на то, что аппарат упал в непосредственной близости от места запуска. Мы все остолбенели. Ракета пролетела всего пол мил и». Неудивительно, что, ознакомившись с отчетами о ходе испытаний, Гитлер отнесся к проекту с недоверием. Но первоначальный скепсис был забыт, как только Шпеер сообщил о втором успешном запуске 14 октября 1942 г., когда одна из ракет, преодолев 120 миль, упала в двух с половиной милях от цели. Теперь настал черед фюрера восторгаться. Пренебрегая реальным положением дел, которое все чаще давало о себе знать, в т.ч. и на полях сражений, Гитлер приказал изготовить 5000 ракет для ударов по британской столице. Презентационный фильм о работе фон Брауна окончательно его убедил его в том, что «Фау-2» суждено стать «оружием, которое решит исход войны». Заручившись такой поддержкой, ракетная программа процветала.
Однако еще раньше возникла необходимость перенести производство в более безопасное место подальше от Пенемюнде. Самолеты-разведчики союзников сообщили тревожную информацию о различных местах, где велась разработка секретного оружия, и на уничтожение исследовательского комплекса в Пенемюнде было отправлено немногим меньше 600 бомбардировщиков. База пережила налет 18 августа 1943 г., хотя и сильно пострадала. Стремясь распространить и свое влияние на программу, Гиммлер убедил Гитлера в том, что производство следует разместить под землей, подальше от вражеских бомбардировщиков. Организацию нового производственного центра Гиммлер поручил старшему офицеру СС Гансу Каммлеру. Он имел инженерное образование и играл важную роль в Министерстве авиации, пока не был направлен на возведение лагерей смерти Освенцим-Бжезинка, Майданек и Бельжец. С начала 1942 г. Каммлер возглавлял строительное управление в Главном административно-хозяйственном управлении СС. По мнению Шпеера, он имел поразительное сходство с Рейнгардом Гейдрихом: «светловолосый, голубоглазый, с вытянутым лицом, всегда опрятный и обходительный», но в то же время «черствый и беспощадный интриган, фанатично преданный цели, крайне расчетливый, равно как и беспринципный». Хотя сначала Шпеер поддерживал с Каммле-ром хорошие отношения, находил привлекательной его «холодную непредвзятость» и считал его во многом своим «зеркальным отражением» — Каммлер тоже был образованным выходцем из среднего класса, который «довольно быстро достиг больших успехов в областях, в которых не являлся специалистом». Осмотрев различные места, Шпеер, Каммлер и группа ученых-разработчиков остановили свой выбор на старой гипсовой шахте, расположенной в горах Гарц, неподалеку от городка Нордхаузен в Тюрингии. Каммлер начал спешно готовить перестройку шахты в новый ракетный производственный центр — благодаря своему географическому положению, известный как «Миттельверк» (Mittelwerk) — и организовал доставку подлежавшего восстановлению оборудования и документов из Пенемюнде.
Чтобы начать производство, СС организовала рядом с заводом отделение Бухенвальда под называнием «трудовой лагерь “Дора”». К октябрю 1943 г. 4000 заключенных, в основном русских, поляков и французов, работали в шахте: взрывали, копали, смешивали и укладывали бетон; к концу ноября 1943 г. их число удвоилось. «Не обращайте внимания на жертвы, — говорил Каммлер, — работу нужно завершить, и как можно скорее». Чтобы не тратить время и деньги на строительство жилых бараков за пределами шахт, которые планировались изначально, Каммлер приказал СС отгородить глухие тоннели с 43-го по 46-й, где узников заставили сколотить из дерева четырехъярусные кровати. Сырость и холод — температура в тоннелях никогда не превышала 15 градусов по Цельсию — усугубляла вездесущая пыль от подрывных работ. Санузлы отсутствовали, воды постоянно не хватало, и заключенные не могли умыться. Самодельные туалеты представляли собой распиленные пополам огромные бензиновые бочки с деревянными бортами. Излюбленная шутка солдат СС заключалась в том, чтобы подойти сзади, когда рабочий присаживался над бочкой, и столкнуть его вниз. Узники, которым приходилось спать на одной койке по двое, а то и по трое, быстро превращались в грязных, завшивленных оборванцев. Один французский пленный описывал свое прибытие в лагерь 14 октября 1943 г.:
Капо и эсэсовцы бешено гонят нас внутрь, орут и осыпают ударами, угрожают наказать... Шум буравит мозги и дерет нервы. Сумасшедший ритм длится пятнадцать часов. Заходим в спальный тоннель... Даже не пытаемся дотянуться до нар. Одурев от усталости, мы валимся прямо на землю, на камни. Капо подгоняют в спину, и те, кто позади, спотыкаются о своих товарищей. Вскоре более сотни отчаявшихся мужчин, изнуренных до предела и обессиливших от жажды, лежат и надеются уснуть, но так и не удается: даже здесь слышно, как орут охранники, гремят машины, грохочут взрывы и ударяет колокол.
Заключенных держали в тоннелях постоянно и выводили на свет только раз в неделю, когда заставляли стоять по несколько часов на еженедельных перекличках. Многие заболевали дизентерией, а тех, кому не хватало сил добраться до плаца на поверхности, эсэсовцы безжалостно избивали и нередко до смерти.
В дальнейшем, во время Нюрнбергского процесса, Шпеер утверждал, что ни разу не приезжал ни в один концлагерь и Дора-Миттельбау не упоминал. Однако в действительности, как свидетельствуют записи его министерства, Шпеер посещал новый завод по производству «Фау-2» 10 декабря 1943 г. Позднее он открыто признавал, что был потрясен условиями, в которых работали заключенные. Согласно его мемуарам, Шпеер тут же приказал создать для узников надлежащие условия, обустроить туалеты и улучшить питание. Однако в служебном журнале не упоминается, чтобы кто-нибудь возражал; напротив, 17 декабря 1943 г. Шпеер написал Каммлеру, поздравив его с успешным завершением нового производственного центра всего за два месяца. По его словам, такое достижение «значительно превосходит все, что когда-либо создавалось в Европе, и является непревзойденным даже по американским стандартам».
Не ранее 13 января 1944 г. главный врач Имперского министерства военной экономики доложил об ужасном состоянии здоровья заключенных на основании проведенного министерством собственного расследования. Число смертельных случаев возросло с 18 в октябре 1943 г. до 172 в ноябре и 670 в декабре. За 6 месяцев существования лагеря погибло 2882 пленника. Чтобы избавиться от трупов, к марту 1944 г. соорудили крематорий. Только в мае 1944 г., когда установилась теплая погода и были закончены внешние бараки, смертность начала снижаться. В итоге из 60 000 узников, которые трудились на заводе и жили в Дора-Миттельбау и 30 менее крупных других лагерях, разбросанных вокруг завода, 20 000 умерло от болезней, голода и побоев.
Между тем лишь 18 января 1944 г., когда Шпеер заболел, Гиммлер попытался взять завод под свой полный контроль и превратить в очередное предприятие разросшейся экономической империи СС. И только спустя два месяца, так и не сумев убедить Вернера фон Брауна следовать его планам, Гиммлер приказал арестовать конструктора, его брата и двоих ближайших коллег по обвинению (абсолютно ложному) в причастности к левой группе Сопротивления и попытках саботировать ракетную программу. Но вскоре Шпеер упросил Гитлера, навестившего его во время болезни, освободить ученых. Немалое давление на фюрера оказывал и Вальтер Дорнбергер, армейский офицер, всецело ответственный за проект «Фау-2». Гиммлер должен был освободить конструкторов в силу их научной и технической ценности, и его попытка захватить предприятие закончилась ничем. Арест фон Брауна помог конструктору после войны, когда ему пришлось отстаивать свою невиновность, выдавая себя на суде за далекого от политики технического специалиста. В последующие месяцы компетентность ученого подверглась жесточайшей проверке: во время испытательных полетов ракеты неизменно взрывались, а первые модели, сошедшие с конвейера, также оказались негодными. Неудивительно, что избиения, ужасное физическое состояние и низкая квалификация рабочих-узников снижали качество продукции. Постоянные улучшения и отладка свидетельствовали о том, что до конца войны проект исправлялся не менее 65 000 раз. Даже когда в лагере построили бараки и ввели различные послабления, зверское обращение охраны и надзирателей с заключенными не изменилось. Также нет доказательств тому, что Дорнбергер, фон Браун или Шпеер пытались изменить ситуацию к лучшему. Лишь в сентябре 1944 г., когда удалось наконец преодолеть первоначальные трудности, на Лондон упали первые ракеты. Вскоре завод выпускал более 20 ракет в день, или до 700 в месяц.
К тому времени управлением производственной программой занималась не армия, утратившая значительную часть влияния у власть предержащих после покушения в июле 1944 г., а компания, основанная ракетостроителями, пытавшимися выйти из подчинения Каммлера и СС. Условия содержания в Дора-Миттельбау лишь ухудшились с прибытием 1 февраля 1945 г. нового коменданта лагеря Рихарда Байера, который прежде руководил Освенцимом, а теперь получил приказ подавить возникшую в среде заключенных группу Сопротивления. Байер распорядился избивать до смерти бывших немецких коммунистов и устраивал показательные казни; например, в марте 1945 г. 162 узника заставили смотреть на истязания одного своего товарища. Вскоре лагерь эвакуировали. Но когда лагерь был освобожден войсками союзников, в Дора-Миттельбау они обнаружили 600 обессиленных рабочих и еще 405 человек в малом лагере неподалеку — их оставили, потому что они бы просто не выдержали переезда.
К тому времени завод и комплекс в Пенемюнде успели изготовить около 6000 ракет, Миттельверк также выпустил несколько тысяч «Фау-1». Всего состоялось 3200 успешных запусков «Фау-2», причем нацеленных не на Лондон, а на другие объекты в Бельгии. От V-2 не было спасения: они падали почти отвесно с гигантской скоростью около 2000 миль в час. Однако боевой заряд ракеты не превышал одной тонны взрывчатого вещества, и потому значительных разрушений она не оставляла. Общее количество жертв ракетных ударов не превышало 5000 человек. Таким образом, «Фау-2» была, как заметил исследователь Майкл Ной-фельд, «уникальным оружием: оно унесло больше жизней во время производства, нежели в результате боевого применения».
IV
Еще весной 1942 г., как было сказано выше, генерал Фромм, которого через два года приказали арестовать за соучастие в покушении на Гитлера, весьма сомневался в грядущей победе. Но он не падал духом. Генерал был убежден, что одержать победу над массовыми военными программами Великобритании, США и Советского Союза возможно лишь с помощью сверхбомбы, которую разрабатывала группа физиков под руководством ученых-теоретиков Отто Гана и Вернера Гейзенберга. Предпринятые в 1930-е гг. попытки радикальных нацистских ученых отвергнуть теоретическую физику и особенно теорию относительности (как «еврейскую») были подавлены сообществом физиков во время драматической коллизии 15 ноября 1940 г. в Мюнхене. Тогда было окончательно установлено, что сама теория является исключительно германской, а не еврейской. Однако за это время науке был нанесен немалый ущерб. Физики указывали на то, что в 1927 г. немецкие ученые опубликовали 47 статей по ядерной физике, а американцы и англичане — лишь 35. Однако к 1939 г. это соотношение резко изменилось: германские исследователи написали всего 166 статей, тогда как их англо-американские коллеги — 471. Кроме того, в то время в США имелось тридцать ускорителей элементарных частиц, а в Германии — один-единственный. Возможные военные последствия вызывали серьезные опасения. Также в 1938 г. Ган обнаружил, что во время бомбардировки нейтронами уран излучает достаточно энергии, чтобы вызвать цепную реакцию практически неизмеримой разрушительной силы. Но Германия явно отставала в технологической гонке и потому не могла довести это открытие до практического применения.
Тем не менее Гейзенберг упорно пытался создать атомную бомбу. И вскоре столкнулся с непреодолимыми трудностями. При том, что еще до войны датский ученый Нильс Бор экспериментально доказал, что лучшим веществом для военных целей являлся Уран-235, Гейзенберг и Ганн не только не сумели рассчитать его количество, необходимое для бомбы, но и не нашли надежного метода, позволяющего контролировать деление ядра в процессе производства. Они верно полагали, что для последней цели необходима «тяжелая вода» или дейтерий (изотоп обычной воды), и казалось, успех был уже близок, едва в апреле 1940 г. немецкие войска захватили в Норвегии единственный в мире завод, способный производить дейтерий в больших количествах. Но разведка союзников, понимая значимость этого объекта, организовала в 1943 г. серию диверсий и бомбардировок, в результате которых завод перестал существовать. Но и это не натолкнуло исследовательскую группу на мысль о важности графита и дейтерия для контроля над ядерной реакцией. Даже при солидных денежных вливаниях и бесперебойных поставках всех необходимых ресурсов на создание бомбы ушло бы два, возможно, и три года. Как и армейские генералы, Шпеер понимал, что столько времени Третий рейх ждать не мог. И средства, необходимые для решения вполне реальных текущих задач: производства самолетов, танков, подлодок, оружия, боеприпасов и экипировки, одним словом, всех необходимых вооружений для скорого разгрома Красной Армии, блокирования транспортных путей англичан через Атлантику и подготовки к неминуемому нападению американцев, пошли бы на создание непонятно чего. Но Гейзенберг, лоббируя собственные интересы, сумел увлечь Шпеера своими идеями и все же добился финансирования, хоть и явно недостаточного. Уже летом 1942 г. было принято главное решение: продолжать исследования, но в относительно ограниченных рамках, потому что Гитлер и ведущие немецкие экономисты не рассчитывали на то, что война затянется и что с атомной бомбой можно будет повременить. Армия, прибравшая к рукам в 1940 г. Институт физики кайзера Вильгельма — главный исследовательский центр в той области, где работал Гейзенберг, вернула учреждение в ведение Имперского совета по научным исследованиям, поскольку разработки института имели лишь косвенное отношение к войне.
Если бы такая бомба существовала, размышлял впоследствии Шпеер, Гитлер без малейших колебаний воспользовался бы ею. В сентябре 1939 г., просматривая кинохронику о бомбардировке Варшавы, завершавшейся кадрами с пикирующим бомбардировщиком на фоне карты Великобритании, Гитлер обронил Шпееру: «Вот что их ожидает! Вот так мы их и уничтожим!» В рамках предоставленного Шпеером финансирования Гейзенберг и его группа создали циклотрон, на котором летом 1944 г. был успешно проведен эксперимент по расщеплению атомного ядра. Но для дальнейших опытов не хватало урана, поскольку с 1943 г., когда поставки вольфрама из Португалии были перекрыты, все имевшиеся резервы этого металла шли на изготовление сердечников бронебойных снарядов. Кроме того, обычная внутриведомственная свара за распределение средств не позволяла сосредоточить все необходимые ресурсы в одном месте. Тем более что кроме группы ученых под руководством Гейзенберга существовала и еще одна. Возглавлял ее молодой физик Манфред фон Арденне при поддержке (как ни удивительно) имперского министра почт Вильгельма Онезорге. Друг министра и личный фотограф фюрера Генрих Гофман убедил Гитлера лично поинтересоваться ходом исследований. Арденне помогал военный, физик по образованию, Курт Дибнер, а группа состояла из сотни ученых, рассеянных по 17 различным учреждениям. Они добились определенных успехов при разработке тактического ядерного оружия, в отличие от бомбы Гейзенберга, использовавшего обогащенный плутоний. Однако последующие утверждения о том, что группа Арденне провела успешные испытания на острове Рюген в Балтийском море в октябре 1944 г. и затем 3 и 12 марта 1945 г. в Тюрингии, были восприняты историками с изрядной долей скептицизма. При производстве этого оружия также использовался труд заключенных концлагерей, и за время строительства полигона (к марту 1945 г.) погибло несколько сотен человек. Добились Арденне с Дибнером положительных сдвигов или нет, уже роли не играло: к тому времени необходимое количество как урана, так и плутония было недоступно. Покровительство Гитлера также почти не ощущалось, потому что в глубине души он продолжал считать ядерную физику «еврейской наукой», равно как и министр образования, который попросту игнорировал исследования в этой области. Но даже если бы финансы, рабочая сила и все необходимые компоненты и были бы доступны, времени все равно не оставалось. Германия не обладала ресурсами, даже отдаленно сравнимыми с теми, которые на создание атомного оружия направляли США, но даже американцы завершили разработку бомбы лишь в 1945 г., причем прежде чем страна получила принципиально новое оружие, Манхэттенский проект поглотил не один миллиард долларов, усилия множества ученых и гигантские объемы сырья.
Потенциально не менее опасными были и нервно-паралитические газы, разработанные концерном «ИГ Фарбсн». В 1938 г. ученые этого предприятия Шрадер, Амброс, Рюдигер и Ван дер Линде синтезировали весьма ядовитое органофосфорное соединение, которое по буквам своих фамилий назвали «Зарин». Как директор концерна и глава особого комитета Министерства вооружений, ответственного за боевые газы, Амброс занял особенно радикальную позицию в пользу дальнейшей разработки химических средств поражения. В их число входил уже готовый к производству табун, а также зоман, синтезированный в начале 1944 г. в Химическом институте кайзера Вильгельма под руководством Рихарда Куна. В 1942 г. промышленное производство зарина и табуна началось на одном из химических предприятий севернее Бреслау (Вроцлава). Уже к июню 1944 г. было синтезировано 12 000 тонн табуна. Нервно-паралитические газы испытывались на животных и, предположительно, на узниках концлагерей, однако неопровержимых доказательств тому нет. Вместе с тем возникли серьезные проблемы, которые предстояло решить перед запуском в серийное производство боевых отравляющих веществ. На стадии разработки боевые отравляющие вещества нервно-паралитического действия, смертельно опасные даже при попадании минимальных доз на кожу, вызвали судороги и другие симптомы отравления у более чем 300 рабочих (большинство из них трудилось принудительно), а также унесли жизни не менее 10 человек. Но глава Германского трудового фронта Роберт Лей, по образованию химик, пришел в восторг от этого нового оружия. Альберт Шпеер вспоминал, как однажды за неизменным бокалом крепкого вина, захлебываясь от восторга, Лей произнес: «Знаешь, я слышал, теперь у нас появился новый отравляющий газ. Фюрер должен его использовать. Просто обязан! Если не сейчас, то когда?! Это наш последний шанс! И ты должен убедить его, что час настал». Гитлер всерьез обдумывал идею использовать газ против Красной Армии. Но Шпеер знал, что заводы, производившие основные компоненты, настолько сильно пострадали от бомбежек, что реализовать эту идею было невозможно.
В любом случае эффективных средств защиты от газов не существовало, и потому использовать их на поле боя было крайне рискованно. А вдруг ветер переменится и понесет газ обратно на немецких солдат? Не менее рискованной представлялась идея наполнять боевыми отравляющими веществами снаряды и бомбы. Здесь никто не мог сказать с определенностью, куда устремится газовое облако после взрыва такой бомбы. Главный уполномоченный Гитлера по химической войне (а также его личный врач) Карл Брандт, подобно другим ученым, был убежден, что благодаря ресурсному преобладанию разработка и производство нервно-паралитических газов у союзников налажены гораздо лучше. Начни Германия применять газы, рассуждал он, вражеское превосходство в воздухе лишит рейх всякой защиты, если англичане и американцы решат ответить тем же. В подтверждение его опасений производство противогазов в Германии резко возросло осенью 1944 г., тогда за несколько месяцев сумели изготовить несколько миллионов противогазов. В действительности союзники не имели новых боевых огравляющих веществ, хотя и хранили запасы фосгена и иприта. Они запаслись и противогазами: в Великобритании мирным жителям их раздали несколько миллионов штук еще до войны. Однако крайне сомнительно, чтобы столь примитивное средство могло защитить от зарина или табуна.
Самолеты-снаряды, ракеты, атомные бомбы и нервно-паралитические газы были далеко не единственными образцами высокотехнологичного оружия, которые разрабатывались в Германии во время войны. Как отмечал Шпеер, к 1944 г. подготовили несколько видов «чудо-оружия»:
Мы обладали самолетами-снарядами с дистанционным управлением, самолетом-ракетой, летавшим быстрее реактивного самолета, и ракетой с инфракрасным наведением, а также торпедами, которые реагировали на звук и могли поражать корабли, пытавшиеся уйти от преследования лавированием. Завершилась разработка ракеты класса «земля-воздух». Конструктор Липпиш спроектировал реактивные самолеты, превосходившие все когда-либо создававшееся... Нас буквально забросали уже начатыми проектами. Если бы мы сосредоточились на отдельных программах, то, несомненно, вскоре реализовали бы их.
Но из этого ничего не вышло. Проекты были изначально обречены на провал вследствие неспособности правительства расставлять приоритеты. Отчасти это было обусловлено соперничеством различных внутриотраслевых ведомств, отчасти — переоценкой собственных возможностей при финансировании и организации подобных программ, отчасти — недооценкой временных и материальных ресурсов, необходимых для перехода от стадии НИОКР к серийному производству. В частности, вместо того чтобы направить все усилия на изготовление ракеты «Вас-серфаль» (Wasserfall) класса «земля-воздух», которая, по мнению Шпеера, бесспорно, сократила бы ущерб от вражеских бомбардировок, Гитлер приказал сосредоточить ресурсы на производстве «Фау-1», а затем и «Фау-2». В результате, лишившись рабочей силы и оборудования, способного ускорить разработку и начать выпуск оружия, ракетная программа столкнулась с множеством проблем. Шпеер и другие знали об ошибочном распределении ресурсов. Некоторые проекты продолжались, несмотря на их очевидную нецелесообразность. Однако непрерывная борьба за власть в правительственных сферах свидетельствовала о том, что изменить ситуацию не сможет никто. Цена самих проектов была огромной: например, на полигоне в Пенемюнде трудилось больше персонала, чем в рамках Манхэттенского проекта в Лос-Аламосе. В итоге все эти программы тяжким бременем повисли на государственном бюджете и на ход войны никак не повлияли.
Схожая ситуация сложилась и вокруг реактивного истребителя, который также мог защитить немецкие города. Естественно, недостатка в научно-технических специалистах не было. К 1941 г. Эрнст Хейнкель разработал и успешно испытал реактивный двигатель, который планировалось установить на революционно новый истребитель, двухмоторный Me.262, и разогнать до 800 километров в час. Первый полет состоялся в июле 1943 г. Шпеер пришел в восторг от этого самолета, а в том, что машина так и не была запущена в серийное производство, он винил постоянные вмешательства фюрера: сначала Гитлер приказал остановить разработку, затем, передумав, потребовал создать не истребитель, а бомбардировщик. Шпеер и многие другие, в т.ч. главнокомандующий люфтваффе, пытались убедить фюрера в том, что истребитель Me.262 способен нанести немалый урон английским и американским бомбардировщикам, опустошавшим немецкие города. Но Гитлер воспринял эти аргументы как попытки поставить под сомнение его, фюрера, компетентность в вопросах военной техники, и любые уговоры приводили Гитлера в такую ярость, что начиная с осени 1944 г. он запретил даже упоминать о Ме.262. Однако гораздо раньше работа исследовательских и производственных центров нарушалась вражескими авианалетами. Потому количество произведенных самолетов не превышало нескольких единиц. Кроме того, топливные запасы уничтожались, нужных сплавов не хватало, а времени и условий для подготовки пилотов попросту не было. Но чаще всего значительно больше времени требовалось на проведение испытаний и доработку конструкции самолета с тем, чтобы наконец преодолеть трудности первого этапа и создать надежный и эффективный летательный аппарат. Министерство авиации всецело посвятило себя разработкам новых самолетов; Мессершмитту попросту не хватило времени и ресурсов для окончательного завершения проекта.
Большие надежды возлагались на новое поколение подводных лодок, оснащенных мощными аккумуляторными батареями, которые теоретически позволяли дольше оставаться на глубине и скрываться от вражеских радаров. При производстве новых моделей ставка делалась на скорость, чтобы подлодки могли настигать и топить конвойные суда до вступления в бой вражеских эсминцев сопровождения. Первая подводная лодка нового поколения была построена в июне 1944 г., а в феврале 1945 г. их число достигло 150. Однако лодки этого типа производились в спешке, без надлежащих испытаний и проверок, и очень много лодок затонуло вследствие выявившихся почти сразу неполадок. В любом случае без разведки с воздуха определить местонахождение цели было непросто. Экстренная программа разработки самолетов-разведчиков дальнего действия Ju.290 была свернута летом 1944 г.; после разрушительных авиаударов союзников по промышленным центрам бесперспективность этого проекта стала очевидной. Вскоре союзники овладели базами подлодок на французском побережье. Новые субмарины так и не сумели потопить ни одного корабля, хотя программа их производства считалась приоритетной, и надежды на ее успех убедили Гитлера в том, что командующий подводным флотом адмирал Дёниц был и оставался одним из немногих военачальников, не утративших волю к победе, которую требовал фюрер.
Другое чудо-оружие под названием «Фау-3» планировалось использовать против Великобритании исключительно как оружие возмездия. Гигантское артиллерийское орудие — длина ствола превышала 150 метров — предназначалось для обстрела центральной части Лондона прямо с континента, причем снаряды в стволе разгонялись с помощью цепочки отдельных взрывов малой мощности. Оружие все еще находилось в разработке, когда бомбардировщики союзников уничтожили испытательный полигон, а когда его все же восстановили, война уже окончательно была проиграна. Имелось и другое чудо-оружие — четырехступенчатая ракета на твердом (а не жидком) топливе, которая в послевоенную эпоху послужила основой для создания твердотопливных многоступенчатых ракет. Но армия так и не сумела изготовить больше десятка таких ракет, которые в последние месяцы 1944 г. были выпущены по Антверпену, но в результате перелета упали в море. Общий ущерб от этого оружия оказался невелик: во время испытаний ракета со свистом взмыла вверх, а затем угодила в расположенную неподалеку ферму, убив несколько кур, собаку и покалечив двух коров.
По-видимому, список видов чудо-оружия был бесконечным. В начале апреля 1945 г. Альберт Шпеер стал свидетелем жарких дебатов с участием руководителя Германского трудового фронта Роберта Лея, Мартина Бормана и других:
Лей подбежал ко мне с новостью: «Изобрели луч смерти! Простой аппарат, таких кучу можно изготовить. Я изучил документацию — сомнений нет. Это оружие решит все!» Борман кивнул в знак одобрения, и Лей, как обычно заикаясь, стал придираться ко мне: «Разумеется, ваше министерство указало изобретателю на дверь. К счастью, он написал мне. И теперь вам предстоит лично заняться этим проектом. Немедленно. Отныне все остальное — ерунда».
Вскоре помощники Шпеера выяснили, что изобретатель был эксцентричным любителем, который предлагал устаревшее оборудование, снятое с производства более 40 лет назад.
В итоге главное назначение чудо-оружия заключалось в его пропагандистском воздействии, нацеленном на укрепление надежды тех, кто все еще ждал победы нацизма. Немецкие средства массовой информации распространяли зловещие истории о невиданных разрушениях, вызванных «Фау-1» и «Фау-2», пытаясь тем самым удовлетворить зревшее в обществе желание дать подобающий отпор англичанам, который положит конец бомбежкам городов. Львиную долю этих историй составляли надуманные. В целом на Великобританию упало не менее 6000 «Фау-1» и немногим более 1000 «Фау-2». С помощью этого «оружия возмездия» было уничтожено 31 600 строений, большей частью, в Лондоне, убито около 9000 человек и 24 000 ранено. Масштабы нанесенного ущерба оказались несопоставимы с опустошительными последствиями вражеских бомбардировок и ни в коей мере не удовлетворяли требований населения принять адекватные меры. В народе «Фау-1» окрестили «Народным оболванива-телем № 1» (Volksverdummer Nr. 1) или «Неразовавшийся снаряд № 1» (Versager Nr. 1). Имперское министерство пропаганды знало о скептическом отношении общества. Потому все немецкие СМИ одновременно выдавали на гора туманные обещания о новом, но пока засекреченном чудо-оружии еще большей разрушительной силы. Уже 13 февраля 1943 г. Гитлер публично упомянул о «пока что секретном уникальном оружии», готовом к выпуску и способном изменить ход войны. Однако вскоре подобные обещания утратили всякую привлекательность. Еще в ноябре того же года появился расхожий анекдот, который свидетельствовал об одном: немцы прекрасно понимали, что в силу нехватки ресурсов Германия проигрывает войну. «1950 г. , — говорилось в анекдоте. — На совещании в Ставке фюрера обсуждается День возмездия. И он снова откладывается, потому что никак не удается решить, как должны лететь два самолета: крыло к крылу или первый в хвост второму».
Незадолго до конца войны даже самые оптимистично настроенные и убежденные сторонники нацизма усомнились в возможностях «чудо-оружия». 3 сентября 1944 г. Инге Мольтер писала мужу Альфреду:
Фред, дорогой, мы должны продержаться, пока не появится новое оружие. Не может быть, чтобы враг поставил нас на колени. Дорогой, я просто не в силах в это поверить. Неужели все напрасно? Неужели Германии не станет? Нет, дорогой, я в это не верю. Но. к сожалению, подобные пересуды все чаще просачиваются в магазины и другие места, где собираются люди.
12 ноября 1944 г. один встревоженный радиослушатель обратился к начальнику службы новостей Имперского Министерства народного просвещения и пропаганды Гансу Фриче со следующим вопросом: «Почему не используются хотя бы некоторые образцы нового оружия, если враг подобрался так близко к нашим границам на востоке и западе?» Ответа не последовало. В марте 1945 г., как писала студентка университета Лора Вальб, положение Германии было «неописуемо безнадежным»:
И в этой ситуации правительство продолжает твердить о победе! В глубине души я тоже не хочу верить, что наш народ обречен на гибель. Но если задуматься хотя бы на минуту, перспективы будут самые мрачные. Не видно и проблеска надежды. Новое оружие не появилось и, скорее всего, уже не появится. Я, конечно, верю, что его разрабатывали и даже начали производить, но теперь им уже не успеть.
«До последних нескольких дней, — докладывало СД в конце марта 1945 г., — люди цеплялись за надежду на чудо, которую так искусно и целенаправленно подпитывала пропаганда, постоянно напоминая о новом оружии». Но эти крупицы надежды следовало считать неким защитным механизмом психики, который помогал преодолеть отчаяние, овладевавшее населением Германии. В рапорте подводился следующий итог: «Никто не верит, что при наших методах и возможностях ведения войны мы все еще можем избежать катастрофы. Последняя искра надежды теплится за счет веры в то, что нас спасут некие силы внутри страны, либо совершенно исключительное стечение обстоятельств, либо некое секретное оружие чудовищной силы. Но постепенно угасает и она».
V
Вероятно, спасти Германию могло если не новое оружие, то вновь создаваемые воинские части и соединения. Уже в конце 1943 г. в вооруженные силы стали призывать мужчин все более старших возрастов, что породило в народе множество шуток. Например, в одной из них говорится: «Возмездие состоится, когда на домах престарелых появится надпись: “Все ушли на фронт”». 26 сентября 1944 г., отчаянно пытаясь ликвидировать нехватку солдат, Гитлер приказал начать формирование фольксштурма (Volkssturm) — отрядов народного ополчения, в которые зачислялись все мужчины в возрасте от 16 до 60 лет; они получали оружие и проходили курс военной подготовки. НСДАП создавала фольксштурм с целью, как выразился Гитлер, защитить немецкий народ от нападения «международного еврейства». Все ополченцы присягали на верность фюреру. Гиммлер решил назначить официальный день основания фольскштурма на 18 октября — годовщину поражения наполеоновской армии в «Битве народов» под Лейпцигом в 1813 г. Предполагалось, что состоится национальное восстание, подобное тому, которое более 130 лет назад и, по легенде, положило конец французскому владычеству в Германии. Но реальность не оправдала ожиданий. Ополченцы не могли стать по-настоящему боеспособной силой. Они были одеты в свою обычную гражданскую одежду — на тот момент возможности предоставить форменную уже не было, — имели при себе рюкзаки, одеяло и посуду для приготовления пищи. Оружия и боеприпасов вечно на всех не хватало. И к концу войны отряды фольксштурма лишь отдаленно напоминали армию. Однажды, выбравшись из своего лесного укрытия, уже упомянутый мальчишка-оппозиционер, социал-демократ по убеждениям Ульрих С. заметил, как в соседнюю деревню явились 400 фольксштурмис-тов. «Уставшие и изможденные, почти все они были одеты в форму люфтваффе, которую одолжили или стащили. Лишь некоторые были в штатском. С оружием я видел только пятерых — остальные не имели даже штык-ножей». С присущим ему пренебрежением к старшим он добавил: «Многие были в возрасте от 45 до 60 лет. Все это сборище производило весьма жалкое впечатление. Они походили на обитателей дома престарелых, которых вывели на прогулку». И такое отношение к фольксштурмистам было широко распространено. Об этом свидетельствовал один известный анекдот тех лет: «Идут через кладбище двое мужчин с лопатами. Им вслед кричит старик: “Ну что, фольксштурмисты, пришли себе подмогу выкапывать?”» Однако самим призванным в фольксштурм было явно не до шуток. Впоследствии не менее 175 000 их погибло во время боев с регулярными частями Красной Армии и западных союзников.
Население относилось к призыву в фольксштурм крайне негативно. Люди прекрасно знали, что в военном отношении ополчение совершенно бесполезно, и приходили в ярость от осознания, что за жертвы от них требовали. Красные объявления, развешанные по всему Штутгарту 20 октября 1944 г. и объявлявшие о наборе в народное ополчение, напоминали горожанам красные плакаты, некогда оповещавшие о казнях. По некоторым свидетельствам, жители говорили: «Скоро тоже состоится казнь — казнь немецкого народа». Вербовали в ополчение всех подряд. Потому в фольксштурме оказалось немало доверчивых людей, которые вовсе не собирались воевать. Одной из таких жертв стал театральный критик, писатель и псевдоаристократ-фантазер Фридрих Рек-Маллецевен. Когда началась призывная кампания, он безмятежно жил в небольшом поместье на баварских холмах вместе со второй женой Ирмгардой, на которой женился в марте 1935 г., и тремя дочерьми 1939, 1941 и 1943 годов рождения. С этого момента Рек оказался заложником собственной лжи и предательства. Писатель всюду хвастался, что, дескать, во время Первой мировой войны наслаждался героическими буднями прусского офицера. Неудивительно, что командование фольксштур-ма в ближайшем городке Зеебрюк предложило ему вступить в ополчение. Но Рек, который в боевых действиях фактически не участвовал и ни разу в жизни ни в кого не выстрелил, предложением пренебрег. Спустя четыре дня, 13 октября 1944 г., по приказу призывного комитета в Траунштейне его арестовали за подрыв государственной военной программы, и он неделю провел в тюрьме. После этого гестапо установило за Реком наблюдение. Кроме прочего, полиция знала, что он писал книги откровенной антинацистской направленности, такие как опубликованное в 1937 г. исследование кровавого режима анабаптистов в XVI в. в Мюнстере (с подзаголовком «История великого заблуждения») и работа об убийстве Шарлоттой Корде французского революционера Жана-Поля Марата.
Не имея возможности взяться за Река даже на основании его бунтарских книг, изданных в Германии совершенно легально с санкции цензуры, в гестапо решили воспользоваться доносами директора мюнхенского издательского дома «Кнорр и Хирт» Альфреда Залата, который 10 июля 1944 г. прочел письмо Река своему коллеге Фрицу Хазингеру по поводу авторских отчислений. В тексте письма содержались не только слова о «теперешней марке», которой хватает «лишь на половину того, что можно приобрести за ту же сумму в более твердой валюте», но и общие, неявные сетования по поводу того, как изменилось отношение издателей к авторам начиная с 1933 г. Доноса оказалось достаточно, чтобы 29 декабря 1944 г. арестовать писателя по обвинениям в «оскорблении германской валюты» и «клевете на государство». 7—8 января 1945 г. мюнхенская тюрьма, куда угодил Рек, была разрушена бомбежкой, и его вместе с другими заключенными перевезли в Дахау, где по приказу гестапо держали для дальнейших допросов. За последние месяцы войны условия в лагере резко ухудшались, и Рек вскоре заболел и был помещен в больничный барак. После выздоровления писателя вновь вернули в обычные условия содержания, вскоре он вновь заболел и в половине девятого 16 февраля 1945 г. умер. В документах причиной смерти значился энтероколит, однако несколько свидетелей — сосед Река по лазарету, лагерный врач, наблюдавший его до самой кончины, и медицинский секретарь — впоследствии заявляли, что Рек умер от тифа. Дело в том, что даже перед самым падением рейха наличие этого заболевания в лагере администрация старалась всячески скрыть.
Не только гражданские лица старшего поколения, такие как Рек, но и юноши, а все чаще и девушки вербовались в зенитные части, чтобы во время авианалетов обслуживать орудия и прожекторные установки и принимать участие в других военных мероприятиях. Даже руководство НСДАП в октябре 1944 г. сетовало на то, что фольксштурм состоит из людей «в силу возраста едва ли способных выполнять какие-либо серьезные задания», тогда как юнцы из Гитлерюгенда призывались на строительство оборонительных сооружений «почти на всех рубежах рейха». В частности, 17 марта 1945 г. призвали всех 14—16-летних учеников элитной средней школы НАПОЛАС в Ораниенштейне и вскоре перебросили на западные укрепления. Спустя пять дней прибыл инструктор СС, который начал обучать остальных школьников стрельбе из фаустпатронов. Женщины также призывались в вооруженные силы для службы во вспомогательных подразделениях. Одна девушка из Восточной Пруссии рассказывала, как отряд неопытных ополченцев уже три недели учили стрелять из пистолета. Однажды во время налета вражеских истребителей на тренировочный лагерь, девушка, стоявшая на посту за пределами лагеря, убежала в укрытие. За это ее приговорили к смертной казни:
Нас всех выстроили у ограды и заставили смотреть, как будут расстреливать нашу подругу... Многие девушки падали в обморок. Затем их погнали обратно в лагерь... Казнь произвела на нас неописуемое впечатление. Мы весь день проревели, не вылезая из постелей. На работу никто не пошел. За это всех развели по камерам... Продержали так 4 дня на хлебе и воде. С собой разрешили взять только экземпляр «Майн Кампф» или Библию, но я ничего не взяла.
Наиболее наглядно целесообразность призыва таких контингентов показывает случай, произошедший с 23-летней Ритой X., швеей, в обязанности которой входил вывоз армейской документации и уничтожение документов, уличавших командование в совершенных преступлениях. Лил дождь, она зажгла огонь и увидела, что «повсюду валялись подписанные бумаги и папки, потому что ветер постоянно разбрасывал сложенные нами небольшие стопки». Будучи набожной католичкой, Рита заметила: «Было так странно и в то же время чудесно стоять там и каким-то непонятным образом ощущать падение безбожного режима».
