4 октября 1943 г. в Познани Генрих Гиммлер выступил с речью перед старшими офицерами СС, а спустя два дня повторил примерно те же слова в присутствии гаулейтеров НСДАП и прочих высокопоставленных лиц, включая Йозефа Геббельса и Альберта Шпеера. Речь содержала одно из печально известных высказываний Гиммлера. «Эвакуация евреев, — заявил он, — ...является славной страницей нашей истории, которая никогда не будет написана». Евреи — это враги рейха, добавлял Гиммлер. И потому подлежали истреблению, причем не только мужчины:

Спустя несколько месяцев, 5 мая 1944 г., а затем 24 мая 1944 г., Гиммлер повторил эти тезисы в Зонтхофене перед старшими офицерами вермахта, описывая, каких трудов ему стоило «исполнить полученный боевой приказ» по уничтожению евреев. Под убийством мужчин, женщин и детей он подразумевал собственное понимание распоряжений фюрера, а упоминание «боевого приказа» могло означать лишь Гитлера, так как приказывать Гиммлеру мог только он. Однако фюрер и сам ясно осознавал степень своей ответственности. Так, обращаясь к армейским командирам, 26 мая 1944 г. он заметил: «Устранив евреев, я устранил вероятность возникновения в Германии какой бы то ни было революционной организации, ядра или ячейки... Гуманизм, как в нашей стране, так и повсеместно, означал бы величайшую жестокость по отношению к собственному народу». Шла борьба не на жизнь, а на смерть. Если евреи не будут истреблены, они истребят всех немцев. Не только генералы и партийные функционеры, но и сам Гиммлер, похоже, соглашался с тем, что уничтожение еврейского населения является преступлением, неизбежным, по их мнению, но все же преступлением: будь это не так, разве будущие учебники истории умолчали бы об этом? Иначе после поражения в войне подобное преступление повлекло бы за собой возмездие. Поэтому руководитель СС выступал с речами именно тогда, когда положение на фронте катастрофически ухудшалось, желая напомнить партийным лидерам и генералам об их соучастии в геноциде и тем самым удостовериться в их стремлении сражаться до конца. Это прекрасно понимал и Геббельс: 9 октября 1944 г. он написал, что в своей речи Гиммлер «отстаивал наиболее радикальное жесткое решение, а именно уничтожить евреев со всем их имуществом. Безусловно, это решение самое приемлемое, даже если оно жестоко. Потому что ответственность за окончательное разрешение этой проблемы нам придется взять на себя».

Еще более откровенное послание Гиммлер представил 4 мая 1944 г. руководителям СС. Он не сомневался, что они будут сражаться до последнего. И все же решил напомнить им, что истребление евреев должно проходить где угодно и когда угодно без всяких исключений:

Даже карателям СС Гиммлер признался, что их деяния противоречат воле подавляющего большинства немцев.

К тому времени большая часть евреев в Европе была уничтожена. Однако одно крупное еврейское сообщество оставалось более или менее невредимым, и находилось оно в Венгрии. Гитлер некоторое время оказывал давление на регента Миклоша Хорти, чтобы заставить его выдать евреев. По мере ухудшения обстановки на фронте возрастала вероятность того, что Хорти готовится переметнуться на сторону союзников. Венгрия являлась одним из главных поставщиком нефти, поэтому Германии во что бы то ни стало требовалось сохранить над ней контроль. 18 марта 1944 г. Гитлер пригласил Хорти в Берлин и на встрече поставил в известность, что немецкие войска оккупируют его страну немедленно. Единственный нерешенный вопрос состоял в том, обойдется ли это без кровопролития. Загнанный в тупик Хорти принял ультиматум и согласился назначить премьер-министром прогермански настроенного посла в Берлине Дёме Стояи, В немалой степени недовольство Гитлера, по его словам, состояло в том, что «Венгрия не сделала ничего для решения еврейского вопроса и оказалась не готова свести счеты с огромной частью еврейского населения на своей территории». Теперь все должно было измениться.

Немецкие войска вошли в Венгрию 18 марта 1944 г. В тот же день в Будапешт прибыл Адольф Эйхман, за которым вскоре последовал специальный отряд под командованием Теодора Данне-кера, которому было поручено организовать арест и депортацию евреев. Два радикальных антисемита — Ласло Эндре и Ласло Бать — получили назначение на высокие посты в Министерстве внутренних дел, они должны были всеми способами содействовать облавам. Как обычно, был организован юденрат, а 7 апреля 1944 г. введено обязательное ношение евреями желтых звезд. Первые аресты евреев начались в венгерской Трансильвании и Закарпатской Украине, где при полном содействии венгерской полиции быстро возводились лагеря и гетто. Тем временем гестапо задержало несколько тысяч еврейских специалистов, интеллектуалов, журналистов, левых и либеральных политиков и других видных деятелей, большей частью в Будапеште, и отправило в концентрационные лагеря в Австрии. Их дальнейшая судьба пока оставалась неясной. С провинциальными евреями поступили иначе: их сгоняли в новые временные лагеря и гетто в самой Венгрии. Несмотря на то что юденрат и многие другие евреи на собственном опыте, из передач венгерской службы Би-би-си и других источников знали, что ожидало депортированных, оказавшихся на пути в Освенцим, за пределами Будапешта их никто ни о чем не предупреждал и не препятствовал их отправке на поездах. Не изменили ситуацию и широко растиражированные рассказы беглых узников. Вероятно, юденрат не хотел провоцировать беспорядки и не спешил призывать людей к неповиновению. Но в то же время несколько его членов использовали свои связи в СС, чтобы помочь некоторым людям, их семьям и друзьям бежать в Румынию и (в некоторых случаях) другие соседние страны. Таким путем сумели спастись до 8 тысяч человек. Тогда же в Берлине Министерство пропаганды дало указание немецкой прессе распространять слухи о «евреизации» Венгрии, которую, дескать, удалось окончательно устранить с помощью мер, принятых после немецкой оккупации.

Первые поезда с депортированными евреями отбыли в Освенцим 14 марта 1944 г. С этого момента в лагерь ежедневно на платформах для перевозки скота отправляли от 12 до 14 тыс. человек. Вновь круглосуточно и без перерыва заработали 4 крематория и газовые камеры. Чтобы как можно быстрее убирать трупы из газовых камер, освобождая место для следующих жертв, были набраны новые спецподразделения. Один из пленных работников располагавшейся неподалеку каучуковой фабрики видел, как из труб крематория вырывалось пламя высотой десять метров, а до самой фабрики доносился запах горелого мяса. Не выдержав нагрузки, один крематорий вышел из строя, и тогда спецподразде-ление начало закапывать тела в ямы. Во время визита в Берлин премьер-министр Стояи попытался убедить Гитлера в том, что депортация вызвала массовое недовольство в Венгрии, потому что многие сочли ее результатом иностранного вмешательства во внутренние дела страны. В ответ Гитлер разразился антиеврейской тирадой. Он сказал, что уже предупреждал Хорти о том, что евреи имеют слишком большое влияние, но регент ничего не предпринял. Евреи виновны в гибели десятков тысяч немцев под бомбами союзников, заявил фюрер. Поэтому «никто не в праве требовать, чтобы он проявил хоть каплю жалости к этой всемирной заразе, и отныне он сам следует древнееврейской поговорке: “Око за оно, зуб за зуб”». К тому времени протест Хорти уже выразили король Швеции и президент США Франклин Д. Рузвельт, которые обратились к нему с просьбой положить конец депортации. Однако в письме от 25 июня 1944 г. Папа Римский Пий XII не только не упоминал о евреях, но и не интересовался их дальнейшей судьбой. Католические иерархи Венгрии отказались открыто порицать депортационную политику; один из них, архиепископ Эгерский, счел, «что происходящее с евреями есть не что иное, как подобающая кара за их прошлые злодеяния».

7 июля 1944 г., наконец преодолев сопротивление наиболее ярых пронацистских членов правительства, Хорти приказал им остановить депортацию. Однако 19 и 24 июля Эйхман все же сумел отправить в Освенцим еще несколько составов с венгерскими евреями. К тому времени, за менее чем два месяца, в концлагерь было вывезено 438 тыс. человек, из которых 394 тысячи были умерщвлены в газовых камерах сразу же после прибытия.

Эти трагические и ужасные события происходили на фоне стремительно ухудшавшегося военного положения Германии. 3 ноября 1943 г. Гитлер издал директиву, определявшую стратегию и тактику ведения боевых действий в ближайшие месяцы. Красная Армия, конечно, могла начать наступление на востоке, но немецкие войска все еще удерживали часть территории Советского Союза, поэтому на тот момент Третьему рейху ничто не угрожало. С другой стороны, неизбежное вторжение союзников в Западную Европу представляло куда большую опасность, особенно, если учитывать относительно небольшое расстояние, которое англо-американской армии придется преодолеть до немецкой границы в случае удачно проведенного десантирования на континент. Таким образом, приоритетной задачей являлось возведение оборонительных укреплений на западе, потому что Восток пока что мог сам о себе позаботиться. Однако Гитлер в то же время не хотел жертвовать восточными территориями, снабжавшими германские войска большей частью зерна, сырья и рабочей силы. К тому же наседавшая на немцев Красная Армия отбросила группу армий «Юг», которой командовал Манштейн, западнее Киева и сумела оттеснить основные силы группы «А» генерал-фельдмаршала фон Клейста от берегов Днепра. По всему фронту, от Припятских болот до Черного моря, советские бронетанковые дивизии прорывали позиции германских войск, обескровенных перебросками личного состава и техники на запад, обходили их с флангов и продвигались к границам Венгрии и Румынии. В апреле — мае 1944 г. 120 тысяч немецких и румынских солдат оказались отрезанными от основных сил в Крыму и, угодив в окружение, были уничтожены. Как и прежде, во всех поражениях Гитлер обвинил генералов. 28 марта 1944 г. он отправил в отставку Манштейна и Клейста, заменив их двумя своими любимцами из числа старших офицеров — Фердинандом Шёр-нером и Вальтером Моделем.

Эти поражения показали, что Красная Армия окончательно завладела инициативой. Любые контрудары вермахта были фактически обречены на провал. Единственное, что оставалось Шёрнеру, Моделю и другим командующим, так это гадать, где СССР нанесет следующий удар. Но угадывать становилось все труднее. Сталин, Жуков и ведущие советские военачальники решили перехитрить противника, убедив его в том, что следующее наступление станет продолжением весенних побед и произойдет на Украине. Модель убедил Гитлера перебросить значительные подкрепления и боеприпасы на поддержку своих войск (теперь именовавшихся группой армий «Северная Украина»), лишив ресурсов дислоцированную в Белоруссии группу армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Эрнста Буша. После успехов Красной Армии на севере и юге центральный участок фронта выступал далеко на восток. Предыдущие попытки советских войск срезать этот выступ успехом не увенчались. В условиях строгой секретности Сталин и его командиры сосредоточили в этом районе огромное число солдат, техники и боеприпасов — силы для широкомасштабного наступления под кодовым называнием «Операция “Багратион”» — и не стали рассеивать войска по отдельным участкам фронта. Благодаря интенсивной и продуманной дезинформации, подбрасываемой немецкой разведке, Буш утратил бдительность и на несколько дней покинул передовую, не придав ни малейшего значения резкой активизации действий партизан в тылу его группы армий. В ночь на 20 июня 1944 г. партизанские отряды подорвали сотни железнодорожных путей, тем самым осложнив переброску немецких подкреплений. Полтора миллиона советских солдат при поддержке большого числа танков, бронемашин и артиллерии начали широкомасштабное окружение серией наступательных бросков, повторив успешную тактику германского командования начального периода войны. Буш вернулся на фронт, но Гитлер категорически запретил ему отступать. По мере продвижения Красной Армии менее чем за две недели было уничтожено или взято в плен 300 тысяч немецких солдат. К середине июля советские войска продвинулись на 20 километров в глубь фронта, где им пришлось остановиться для перегруппировки сил. 17 июля 1944 г. через центр Москвы прогнали под конвоем почти 57 тыс. германских военнопленных — зрелище, мало напоминавшее триумфальное шествие. Многие немецкие солдаты сдались в плен добровольно. Им явно не хотелось пережить еще один Сталинград. Одержанная Советами летом 1943 г. победа стала одной из самых значительных и наиболее зрелищных за всю войну.

Операция «Багратион» открыла путь для дальнейших побед по всему фронту. На севере советские войска достигли берегов Балтики, на западе — Риги; Шёрнер, посланный спасти ситуацию, все же сумел отбросить врага и захватить достаточно прибрежных территорий, чтобы восстановить снабжение, однако его войска были вынуждены покинуть Эстонию и большую часть Латвии, чтобы не угодить в окружение. 5-9 октября 1944 г. советские войска вновь завладели побережьем. Войскам вермахта не хватало ресурсов для контратаки, к тому же войсковой подвоз осуществлялся морским путем. Земли в Восточной Пруссии немцы защищали отчаянно, с невиданной ранее ожесточенностью. Советские линии коммуникации растянулись теперь на слишком большие расстояния. И немецкой армии удалось сдерживать противника, пока он сам не решил остановиться. Тем не менее Красная Армия начала в июне 1944 г. наступление на Финском направлении, окончательно ликвидировав угрозу Ленинграду и вынудив финнов заключить перемирие. 4 сентября 1944 г. новое правительство маршала Маннергейма подписало мирный договор, согласно которому были восстановлены границы 1940 г., а все немецкие войска на территории страны подлежали разоружению и высылке. На южном направлении группа армий «Северная Украина» фельдмаршала Модели, ослабленная переброской войск и техники в группу армий «Центр», подверглась серии мощных танковых ударов, которые отбросили ее к Карпатским горам. Командование Красной Армии получило значительное превосходство не только в наземных войсках и ресурсах, но преимущество в воздухе — после переброски значительного числа самолетов люфтваффе на Запад для борьбы с авианалетами союзников. Советская артиллерия, производившаяся в огромных количествах, позволяла сокрушать врага еще на дальних подступах, до начала танковых атак. Воистину панический страх вселяли в противника реактивные установки «Катюша», впервые примененные осенью 1941 г. под Смоленском. Оружие это производилось и применялось в боях в условиях строгой секретности, поэтому первые оглушительные залпы десятков ракет, обратили в паническое бегство не только немецких, но и русских солдат. По началу «Катюши» оказались не очень эффективны — их дальность стрельбы не превышала 12 километров — но уже к 1944 г. они были модернизированы, а их производство поставлено на поток. Немецкие солдаты называли «Катюшу» «сталинским органом» из-за близко посаженных пусковых труб. В то время реактивной установке не было аналогов.

В конце лета 1944 г. советские войска стремительно приближались к Варшаве. Сталин объявил о создании в Польше нового полностью подконтрольного Москве правительства, в противовес лондонскому. Верная довоенному режиму находившаяся в подполье Армия Крайова — националистская антикоммунистическая организация — была сметена Красной Армией, освобождавшей польские территории. Тем не менее, когда Сталин призвал жителей Варшавы выступить против немецких угнетателей, Армия Крайова, ожидая скорого прихода советских войск, решила 1 августа 1944 г. инсценировать восстание, во-первых, чтобы Сталин в противном случае не назвал ее позицию прогерманской, а во-вторых, чтобы независимо от исхода обрести политическое влияние, завладев столицей Польши. Бойцы Армии Крайовой в Варшаве были недостаточно подготовлены и плохо вооружены, потому что большая часть оружия и снаряжения использовалась прежде всего для партизанских вылазок в сельской местности. К тому же командиры пренебрегли опытом восстаний в гетто последних лет. Вооружившись бутылками с «коктейлем Молотова», пистолетами и винтовками, в течение двух месяцев поляки упрямо сдерживали натиск танков, артиллерии, огнеметов и пулеметов. Ужасная трагедия 1943 г. повторились в еще большем масштабе, когда войска СС и отряды полиции под командованием Эриха фон дем Бах-Залевски рассекли группировки повстанцев на части, а затем приступили к их ликвидации, сровняв с землей большую часть города. В ходе подавления Варшавского восстания погибло, было ранено или пропало без вести около 26 тыс. немецких солдат, тогда как число жертв среди поляков (в том числе, женщин и детей) составило 200 тыс. человек. В подчинении Бах-Залевски находились формирования из украинцев, русских, а также из освобожденных из лагерей уголовников, которым было приказано убивать всех, кого удастся найти. Одна из медсестер описывала типичный случай: когда немецкие и украинские эсэсовцы пришли в ее госпиталь, они начали

В то время подобные инциденты (и даже страшнее) происходили по всей Варшаве. Гиммлер приказал уничтожить весь город вместе с его жителями. Центр польской культуры должен был исчезнуть. Если рассматривать восстание с исторической точки зрения, сказал он Гитлеру, то «действия поляков для нас просто благословение». Потому что позволят Германии решить «польский вопрос» окончательно.

Сталин тем временем приостановил продвижение Красной Армии, ожидая сосредоточения сил и возведения укрепленных переправ через Вислу и Нарсв. Для помощи повстанцам не было предпринято ничего. Несколько американских бомбардировщиков были отправлены сбросить с воздуха боеприпасы и продовольствие, однако большая часть груза оказалась на участках, занимаемых немцами. Кроме того, наложенный Сталиным запрет на использование советских аэродромов самолетами союзников и нежелание генералов ВВС значительно снижали эффективность такой воздушной поддержки. С точки зрения Сталина, Варшавское восстание сыграло положительную роль — оно обрекло противника на тяжелые потери и одновременно убрало со сцены политически неудобную Армию Крайову. Как только был подавлен последний очаг сопротивления, 2 октября 1944 г. Верховный главнокомандующий Красной Армии направил свои войска на захват опустошенного города. «Вы должны зажмуриться и стиснуть зубы, — писал офицер действовавшей в Варшаве немецкой армии Вильм Хозенфельд, наблюдая за неравным боем. — Население безжалостно истребляется». Когда Варшавское восстание было окончательно подавлено, он смотрел на «нескончаемые колонны пленных. Нас поразил гордый вид этих людей». Больше всего их потрясли женщины, которые проходили мимо с высоко поднятой головой и пели патриотические песни. Он попытался убедить командование признать захваченных повстанцев солдатами вражеской армии хотя бы формально, чтобы к ним отнеслись по законам военного времени как к военнопленным, но его предложение, как и следовало ожидать, было категорически отвергнуто. Хозенфельду приказали допросить выживших. «Пытаюсь спасти всех, кого смогу», — писал он.

Усилилось сопротивление и на западе, особенно во Франции, где местные партизаны — маки уже насчитывали в своих рядах тысячи мужчин и женщин и устраивали диверсии на немецких военных объектах, пытаясь подготовить почву для вторжения через Ла-Манш. При помощи тщательной дезинформации британская и американская разведка убедила немецких генералов в том, что наступление начнется либо на территории Норвегии, либо в окрестностях Кале, либо в каком-нибудь другом морском порту. Более миллиона английских, американских, французских, канадских и других союзных солдат было сосредоточено на юге Англии под командованием генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра. В ночь на 6 июня 1944 г. свыше 4 тыс. десантных судов и более тысячи боевых кораблей переправили войска через пролив, в то время как три воздушно-десантные дивизии осуществили выброс сил в тылу противника. Ввиду того, что боевой флот Германии фактически отсутствовал, люфтваффе было сильно ослаблено потерями предыдущих месяцев, а силы вермахта рассеяны по другим территориям и страдали от нехватки отборных дивизий, сражавшихся на Восточном фронте, сопротивление немцев оказалось слабее, чем предполагалось. Смятая в результате обстрелов с моря и бомбардировок с воздуха немецкая оборона не выдержала натиска сил вторжения, и на всех участках, кроме пляжа «Омаха», сопротивление сил вермахта было быстро подавлено. К концу дня 6 июня 1944 г. в ходе операции союзников на сушу благополучно высадились 155 тыс. солдат и 16 тыс. единиц техники. Заранее подготовленные искусственные гавани (Mulberry) были спущены на воду, смонтированы, и на пяти участках продолжилась высадка союзных войск, которые затем успели объединиться, пока немцы не сумели перебросить подкрепления для отражения атак противника. Взятие Шербура 27 июня 1944 г. дало в руки союзникам исправно действующий морской порт, куда немедленно началась переброска новых войск и снаряжения. Немецкие резервы спешно перебрасывались на Западный фронт, там стали лихорадочно сооружать укрепления. Однако германские фельдмаршалы, Рундштедт и подчиненный ему Роммель, не располагали эффективным стратегическим планом, который позволил бы сдержать противника, уже переходившего в наступление в Нормандии. Отныне Германия воевала на два фронта.

Гитлер отреагировал вполне предсказуемо, обвинив во всем генералов. Они постоянно забрасывали его пессимистическими прогнозами и требованиями отдать приказ об отступлении и выводе войск вместо того, чтобы остаться и сражаться до последнего, что приводило фюрера в бешенство. 1 июля 1944 г. изнуренный постоянными спорами с Гитлером начальник Генерального штаба Курт Цейтцлер не выдержал и попросту покинул штаб. В январе 1945 г. фюрер изгнал его из армии, лишив права носить военную форму. 21 июля 1944 г. на место Цейтцлера прибыл Гейнц Гудериан. Спустя три дня на Западном фронте в отставку был отправлен генерал-фельдмаршал фон Рундштедт, а также командующий люфтваффе Гуго Шперле, прославившийся бомбардировками Герники во время гражданской войны в Испании. Теперь Гитлер обвинил Шперле в том, что тот не сумел эффективно отразить воздушный удар союзников. Место Рунд-штедта занял генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге. На Восточном фронте после сокрушительного поражения группы армий «Центр» во время операции «Багратион» в резерв был отправлен генерал-фельдмаршал Эрнст Буш. Сменил его генерал-фельдмаршал Вальтер Модель, один из немногих старших офицеров, кого Гитлер еще высоко оценивал. 14 июля 1944 г., в последний раз покинув Бергхоф, Модель направился в Ставку фюрера «Волчье логово» неподалеку от Растенбурга. Тем временем Гитлер не скупился на гневные филиппики в адрес генералитета.

Катастрофические провалы военных операций весной и в начале лета 1944 г. способствовали росту сопротивления не только в оккупированной Европе, но и в самом рейхе. Поражения прошлых лет уже воспринимались как ошибки правящего режима, в котором многие успели разочароваться. Еще сильнее авторитет власти подорвали опустошительные последствия бомбежек. Тем не менее публичные акты сопротивления и неповиновения оставались явлением редким. Тех же, кто сам решался выступить против режима, ожидали арест, суд и нередко казнь. Организованное сопротивление оставалось делом крайне небезопасным. Группы Сопротивления социал-демократов и коммунистов были уничтожены гестапо еще в 1930-е гг., а их лидеры либо высланы, либо угодили в тюрьму или концлагерь. Не только суровый полицейский режим военных лет, но и пакт Молотова-Риббентропа подорвали решимость бывших активистов рабочего движения, поэтому они взялись за организацию какой бы то ни было протестной активности не ранее июня 1941 г. К тому же всеобщее ликование, вызванное триумфами 1939—1940 гг., заразило как представителей рабочего класса, так и социал-демократов. С началом вторжения в СССР гестапо на всякий случай арестовало и бросило в лагеря многих бывших коммунистических активистов, чтобы те вдруг не начали подрывную деятельность. Лишь в 1942 г. после поражения вермахта на подступах к Москве эти подпольные коммунистические группы Сопротивления вновь пробудились там, где традиционно были сильны позиции коммунистов: в Саксонии, Тюрингии, Берлине и Руре. Некоторым из них удалось установить контакт с нашедшим убежище в Москве партийным руководством, однако связь с ним постоянно прерывалась, а централизованная координация действий отсутствовала. Коммунисты сумели выпустить несколько серий листовок, в которых призывали бороться с нацизмом и даже оправдывали акты саботажа, но в целом они практически ничего не добились — их организацию ликвидировало гестапо. Наиболее впечатляющей, несомненно, оказалась работа группы евреев-коммунистов и сочувствующих под руководством Герберта Баума, которая, как мы уже знаем, сумела сорвать часть антисоветских выставок, организованных Геббельсом в Берлине. Хотя их диверсии обошлись без жертв, но серьезного ущерба не нанесли. Вскоре их тоже выдали гестапо. Тридцать человек было арестовано, и после рассмотрения дела Народной судебной палатой 15 из них казнили.

С середины 1930-х гг. официальные директивы из Москвы обязывали коммунистов начать сотрудничество с социал-демократами на «народном фронте». Однако эту инициативу встретили весьма настороженно с обеих сторон. Социал-демократы вполне оправданно подозревали, что за подпольными группами коммунистов установлено гораздо более пристальное наблюдение, нежели за ними. К тому же риск такого сотрудничества был красноречиво продемонстрирован 22 июня 1944 г., когда берлинская встреча социал-демократов Юлиуса Лебера и Адольфа Рейхвейна с коммунистическими функционерами завершилась арестом всех участников. Коммунисты же в свою очередь понимали, что с окончанием войны социал-демократы, весьма вероятно, вновь станут их главным соперником в борьбе за рабочий класс, поэтому любое сотрудничество могло носить сугубо тактический и временный характер и не предполагало никаких уступок будущему политическому конкуренту. В концентрационных лагерях, особенно в Бухенвальде, коммунисты создавали партийные ячейки, которым иногда удавалось организовать в среде заключенных некоторое подобие самоуправления. Руководство лагеря содействовало тому, чтобы лидерами и политическими вождями таких объединений становились коммунисты, потому что считало их весьма надежными и эффективными кандидатами на эту роль. Со своей стороны узники-коммунисты пытались сохранить солидарность в своей среде и защитить товарищей, перекладывая трудную и опасную работу на других заключенных — «асоциальных личностей» и уголовников. Поддерживая хорошие отношения с администрацией, они рассчитывали улучшить условия содержания в лагере и тем самым облегчить участь всех остальных заключенных. В такой ситуации полноценно сотрудничать с социал-демократами и другими категориями узников было едва ли возможно. Важнейшей составляющей коммунистической группы являлась солидарность. Столь ненадежная стратегия, состоявшая в попытках удержать баланс между идеологической чистотой и самозащитой через сотрудничество с СС, привела после войны к возникновению множества зачастую острых разногласий внутри движения.

Исключение составляла группа Сопротивления, связанная с коммунистами, хотя и не разделявшая ни коммунистических принципов, ни сталинской идеологии, которая сумела выжить с момента образования Третьего рейха. В гестапо ее называли «Красной капеллой» (Rote Kapelle), хотя в действительности она состояла из нескольких дублировавших друг друга и различных по своим целям подпольных группировок. Начиная с конца 1941 г. военная контрразведка Германии раскрыла обширную агентурную сеть советской разведки в Брюсселе и Париже. Ее агенты поддерживали связь с берлинским Сопротивлением, объединенным вокруг сотрудника Министерства экономики Арвида Харна-ка и атташе Министерства авиации Харро Шульце-Бойзена. Хар-нак был экономистом марксистской школы и верил в мирную социалистическую Германию, а Шульце-Бойзен разделял взгляды радикальных национал-революционеров. В 1933 г. его арестовали, подвергли пыткам, но затем отпустили за хорошее поведение. Часть их единомышленников состояла в коммунистической партии, однако группа действовала независимо от центрального московского руководства. Весьма важную роль в организации играли женщины, особенно супруга Харнака, американка Милдред Харнак-Фиш, по образованию историк литературы, а также супруга Шульце-Бойзена — Либерта, которая научилась критически относиться к нацистской агитации во время работы в отделе кинематографии Министерства пропаганды. Для обеспечения «прикрытия» в 1937 г. Харнак вступил в НСДАП. Его группа помогала политическим беженцам покинуть Германию, распространяла листовки не только среди немцев, но и среди иностранных рабочих, а также установила контакт с посольствами США и СССР, а затем информировала о преступлениях нацистов. Советская разведка настолько удивилась активности «Красной капеллы», что решила снабдить их радиооборудованием. Кроме того, они сумели добыть информацию о подготовке к войне с Советским Союзом, однако Сталин отказался верить предупреждениям о грядущем нападении в июне 1941 г. Постепенно их листовки увеличивались в размерах, а содержание приобретало все более претенциозный характер. Одну из таких листовок написал Шульце-Бойзен. В ней он открыто предупреждал о том, что в России Гитлера постигнет та же участь, что и Наполеона. Тем не менее предназначенные для русских подпольные радиопередачи были перехвачены немецкой военной контрразведкой. 30 августа 1942 г. Щульце-Бойзен был арестован, а 7 сентября 1942 г. — Хар-нак. Затем последовали аресты ста тридцати других членов группы. После беглого судебного разбирательства более пятидесяти человек были казнены, в т.ч. супруги Харнак и Шульце-Бойзен. Гитлер лично настоял на том, чтобы их повесили.

Так называемая «Красная капелла» не входила в советскую агентурную сеть, за которую ее впоследствии пыталась выдать нацистская пропаганда. «Капелла» представляла собой местную группу Сопротивления, которая контактировала с советской разведкой на своих условиях. Она была далеко не единственной левой группой подобного рода, хотя и многочисленнее остальных. Одной из наиболее примечательных организаций оказалось небольшое, малоизвестное, но весьма сплоченное объединение под называнием «Лига: сообщество социалистической жизни», основанное в 1920-х гг. преподавателем заочных курсов Артуром Якобсом. Группа создала ряд центров, где устраивала дискуссии, проводила уроки танцев и пластики, пытаясь выстроить образ жизни, который бы преодолевал не только классовые различия, но и человеческий эгоизм. Некоторые члены «Лиги» были коммунистами, некоторые — социал-демократами, однако большинство ни к одной партии не принадлежало; но при входе в здание клуба все его члены оставляли партийные билеты за дверью. Участники группы изначально определили антисемитов ядром нацизма, и в 1933 г. «Лига» ушла в подполье и помогала евреям избежать арестов, а с 1941 г. — депортации. Благодаря небольшой численности — даже на пике ее популярности в 1920-е годы в клубе насчитывалось не более двух-трех сотен членов — и крепким межличностным связям участников, «Лига» сумела выжить и работать, не привлекая внимания гестапо. Члены группы доставали беглым евреям фальшивые документы, тайно перевозили их с места на место и помогали скрываться от полиции. С точки зрения участников «Лиги», они тем самым сохраняли дух расового и социального равенства вопреки нацистским гонениям. Так, эти люди продемонстрировали подход, отличный от традиционных акций левого Сопротивления, которые, как правило, были сосредоточены на тщетных попытках обратить общественное мнение против нацистов.

Среда, в которой в 1920-е годы возникла «Лига», а позже представители всевозможных политических направлений пытались сформировать новый образ жизни, послужила основой для более известного объединения уже в другой части Германии. Его члены называли себя «Белая роза», а некоторые из них в годы Веймарской республики участвовали в автономном молодежном движении. Если первоначально нацистский режим и пробуждал в них некоторое воодушевление, то вскоре оно было развеяно проявлениями расизма, антисемитизма, посягательствами на свободу личности и в особенности зверствами, захлестнувшими Восточный фронт в 1941—1942 гг. Во время учебы на медицинском факультете Мюнхенского университета некоторые молодые люди, игравшие ключевую роль в формировании группы, были направлены на работу в медицинскую службу армии на востоке. «Белая роза» постепенно расширялась, и в число ее участников входил не только профессор из Мюнхена, Курт Губер, являвшийся наставником для многих членов группы, но и друзья, коллеги и студенты из других университетских городов от Фрейбурга до Штутгарта и особенно из Гамбурга. Во главе объединения встали брат и сестра Ганс и София Шолль, а также некоторые другие студенты Мюнхенского университета — Александр Шморелль, Кристоф Пробст и Вили Граф. Некоторые из них пытались установить контакт с Фальком Харнаком, братом одного из лидеров «Красной капеллы», однако он не откликнулся. По мере роста «Белая роза» осмелела и начала печатать, множить при помощи циклостиля и распространять среди относительно широкого круга людей серию из шести листовок в количестве от сотни до нескольких тысяч копий. Подобно традиционным левым группам Сопротивления, участники объединения считали своей целью пробудить массы, которые восстанут и, свергнув Гитлера и его режим, положат конец войне. Они открыто осуждали массовые убийства евреев и польской элиты и упрекали немецкий народ за бездействие перед лицом фашистских преступлений. После Сталинградской битвы члены «Белой розы» начали рисовать на стенах общественных зданий Мюнхена граффити (со словами «Гитлер убийца», «Свобода» и т.п.). Тем не менее 18 февраля 1943 г. университетский привратник заметил, как Ганс и София Шолль разбрасывали во дворе листовки, и донес в гестапо. Молодых людей арестовали. Несмотря на их отказ даже под пытками назвать других заговорщиков, полиция вскоре опознала и задержала Пробста и остальных активистов «Белой розы». Гитлер хотел скорого суда. 22 февраля 1943 г. Пробст и брат и сестра Шолль предстали перед Народной судебной палатой, были признаны виновными в измене и обезглавлены. 19 апреля были осуждены Губер, Шморелль и Граф, а затем тоже казнены. Десять других участников получили тюремные сроки. Группа в Гамбурге продолжала распространять листовки, но в итоге гестапо раскрыло и ее — последние участники были арестованы в июне 1944 г. Экземпляры свежих листовок попали в Великобританию через Швецию, и весной 1943 г. Королевские ВВС сбрасывали сотни тысяч копий над Германией. Так, послание «Белой розы» все же было услышано.

Однако большая часть нравственных и политических критиков режима затаилась и, дожидаясь лучших времен, держала свое мнение при себе. Невозможно сказать наверняка, сколько на самом деле было таких людей. Один из примеров негативного отношения к нацистскому режиму можно обнаружить в дневнике некой Эрики С., родившейся в Гамбурге в 1926 г. в семье социал-демократов. В ее записях ежедневные заботы бесхитростно соседствовали с кипевшим в душе возмущением по поводу огромных разрушений, которые, по ее мнению, оставляла война. 4 июня 1942 г. девушка написала: «Ах, скорей бы эта проклятая война закончилась! Есть нечего, а вокруг бесконечные убийства. Это так ужасно, особенно когда думаешь, скольким молодым людям пришлось пожертвовать жизнью ради дьявольских планов Гитлера. Эта война — не что иное, как гигантская кровавая бойня». Несомненно, подобное мнение разделял и ее отец, который не раз попадал под арест и последний раз был схвачен гестапо 23 августа 1944 г. Не утратив мужества после задержания отца, Эрика написала письмо Гиммлеру, уверяя его в том, что родители «вырастили ее саму и четырнадцатилетнюю сестру в духе национал-социализма». Она напомнила начальнику СС, что является членом Союза немецких девушек и в апреле прошлого года вступила в НСДАП. Потому девушка и не могла понять, за что арестовали ее отца. После тщетных ожиданий Эрика пошла за ответом в ближайший пункт гестапо. Офицеры вели себя вежливо, но ни на какие уступки не пошли. «Такое отношение к людям, — писала она в дневнике, — больше невозможно терпеть. Как ни старайся не привлекать внимания, все равно упекут».

Ни одно из описанных объединений не имело ни малейшего шанса свергнуть нацистский режим. Лишь одна группа Сопротивления была в состоянии совершить подобное — она возникла в 1938 г. в кругу старших офицеров армии, встревоженных безрассудными, по их мнению, планами Гитлера, который, начав вторжение в Чехословакию, рисковал развязать войну во всей Европе. Офицеры полагали, что Германия была к этому не готова, но победы 1939—1940 гг. опровергли их прогнозы. Лишь немногие, подобно бывшему послу в Италии Ульриху фон Хасселю, сохранили свое мнение о «преступной халатности режима» (как называл это Хассель) и были шокированы ужасами, постигшими Восточную Европу. Сам Хассель считал это недопустимым и 8 октября 1940 г. написал в своем дневнике: «Евреев систематически истребляют, и эта дьявольская война направлена на скорейшее уничтожение польской интеллигенции». Уже давно его взгляды разделяли и другие работники Имперского министерства иностранных дел, в т.ч. статс-секретарь Эрнст фон Вайцзеккер, Адам фон Трот цу Зольц и Ганс Берндт фон Хефтен. Хассель регулярно обсуждал этот и другие вопросы с несколькими схожими по взглядам гражданскими лицами, которые занимали высокие посты в правительстве и его структурах. Среди них был бывший бургомистр Лейпцига и бывший имперский комиссар по ценообразованию Карл Гёрделер и прусский министр финансов Йоханнес Попиц. В группу входил и бывший начальник Генерального штаба Людвиг Бек, являвшийся одним из немногих офицеров, которые не разделяли всеобщей эйфории по поводу молниеносных побед германской армии на первом этапе войны. Другие, кто в свое время тоже подумывал арестовать Гитлера и установить военную диктатуру, как, например, Франц Гальдер, кроме брюзгливых замечаний по поводу полководческих умений Гитлера, на большее не решались; даже когда немецкие войска натолкнулись на упорное сопротивление русских в 1941 г. Подобно множеству старших офицеров, Гальдер поддерживал идею крестового похода против Советского Союза и даже самые жестокие меры считал оправданными. Единомышленники, сплотившиеся вокруг начальника разведки адмирала Вильгельма Канариса и начальника Центрального отдела абвера генерал-майора Ганса Остера, также некоторое время были обеспокоены опрометчивыми военными планами Гитлера. Но они выжидали, полагая, что любые попытки не имели смысла, пока популярность Гитлера в обществе была достаточно высока. В группу заговорщиков также входил молодой теолог Дитрих Бонхёффер, который являлся вдохновителем Исповедальной церкви, однако в период ее конфронтации с нацистским режимом в середине 1930-х гг. служил пастором в Лондоне и, таким образом, не застал перипетий борьбы. Бонхёффер был завербован военной разведкой в 1940 г. и вскоре начал сотрудничать с группами Сопротивления внутри абвера.

Однако некоторые офицеры из аристократических семей, такие как Фабиан фон Шлабрендорф и Хеннинг фон Тресков из штаба группы армий «Центр», были настолько возмущены творимыми на Восточном фронте зверствами, что решили действовать. Особое рвение проявлял Тресков, хотя на первых порах он поддерживал Гитлера, но уже скоро был поражен жестокостью и беззаконием режима. Будучи прусским офицером старой школы, Тресков считал, что вражеские бойцы заслуживали подобающего отношения и пытался обойти приказы, которые предписывали расстреливать советских комиссаров на месте. Его начальник, генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге, тоже подумывал о том, чтобы присоединиться к группе Сопротивления, однако он был слишком осторожным человеком, чтобы принимать непосредственное участие в ее деятельности. Нравственный протест против нацизма обусловил и негодование, выражаемое в личных контактах членами кружка «Крейзау» (как позже его назвали в гестапо). «Кружок» представлял собой обширную сеть интеллектуалов — впоследствии их насчитывалось более сотни, которые встречались в имении графа Гельмута фон Мольтке в Крейзау, что в Нижней Силезии, и обсуждали сложившуюся ситуацию. Трижды в 1942—1943 гг. группа проводила довольно многочисленные собрания с участием теологов, юристов, бывших политиков, социал-демократов и других. Многие члены «кружка» занимали относительно невысокие правительственные должности, среди них был граф Петер фон Вартенбург (гражданский служащий Комиссариата по ценообразованию) и граф Фриц Дитлоф фон дер Шу-ленбург, работавший заместителем начальника полиции Берлина. Сам Мольтке служил в должности эксперта по делам военнопленных при штабе Верховного командования сухопутных войск. Ряд членов кружка «Крейзау» были знакомы с жизнью в других странах, что также усиливало их критический взгляд на судьбу нацизма. Их взгляды были преисполнены идеализма. 9 августа 1943 г. они разработали ряд основополагающих государственных принципов, которые, по их мнению, следовало соблюдать после падения нацизма. Так, в основу морального возрождения немецкого народа было положено христианство, предполагалось восстановить основные гражданские свободы, превратить Германию в федеративное государство с незначительным влиянием центральной власти, разделить страну на провинции по 3-5 млн жителей, а провинции, в свою очередь, поделить на самоуправляемые поселения, объединенные в округа. Региональные парламенты предлагалось формировать из представителей окружных ассамблей, а национальный Рейхстаг — из местных парламентов. Граждане получали избирательное право с 27 лет. Чтобы снизить вероятность возникновения военных конфликтов, кружок «Крейзау» хотел создать нечто наподобие международного сообщества государств. Все эти идеи были пронизаны радикально-консервативным идеализмом, коренившимся во взглядах, отдаленно напоминавших современную теорию «массового общества», и нацеленном на воссоздание чувства принадлежности и сопричастности на основе христианских ценностей и местной специфики. Члены «кружка» с недоверием относились к капитализму и стремились добиться не только коллективной собственности жизненно важных производств, но и «совместной ответственности» работников отдельных предприятий. Они полагали преодолеть рост урбанизации с помощью государственной гарантии, позволившей каждой семье получить в собственность отдельный садовый участок.

Члены кружка «Крейзау» прорабатывали множество непостоянных контактов с представителями военных и гражданских групп Сопротивления, и в итоге 8 января 1943 г. состоялась встреча представителей двух объединений, которая, впрочем, завершилась неудачей. Мольтке счел Гёделера реакционером, тогда как более опытные политики, такие как Хассель, решили, что многие «юнцы» далеки от реальности. Различные попытки Мольтке, Тротта и других наладить связь с западными союзниками и убедить их работать сообща, чтобы восстановить Германию после победы, успехом не увенчались. Союзники имели на этот счет свои планы. Недоверие к западным парламентским моделям демократии, которые, по мнению участников кружка «Крейзау», потерпели крах после Веймарской республики, также было характерно для целого ряда направлений немецкого Сопротивления. Едва ли «кружок» решился бы рекомендовать англичанам или американцам свое видение будущей немецкой конституции, а вероятность того, что Гёрделеру и военным заговорщикам удастся завоевать доверие союзников, была еще меньше. Лидеры этой группы постоянно твердили выработанный после длительных дебатов набор целей, которые с ухудшением дел на фронте становились все скромнее, однако еще в мае 1944 г. они предполагали в результате мирных переговоров вернуть германские границы 1914 г., а также Австрию, Судетскую область и Южный Тироль, добиться автономии Эльзаса и Лотарингии и сохранить боеспособную оборону на восточных границах.

Заговорщики выдвигали различные конституционные идеи: от авторитарного квазикорпоративного государства, предложенного Хасселем, до более мягкой парламентской модели, за которую выступал Гёрделер, пытаясь угодить, в т.ч. и социал-демократам, таким как Юлиус Лебер. Однако даже в этом случае Гёрделер настаивал на сильном корпоративном элементе, полагая, что Рейхстаг должен формироваться путем непрямого голосования и состоять из кандидатов, представленных экономически заинтересованными кругами; при этом влияние Рейхстага ограничено, так как он получает лишь рекомендательные полномочия и подчиняется второй палате, назначаемой главой государства. Дополнительным правом голоса следовало наделить отцов семей. Подобно кружку «Крейзау», Гёрделер и военные заговорщики хотели ни в коем случае не допустить партийной вражды, некогда подорвавшей Веймарскую республику, поэтому в государстве, которое они надеялись основать, открытым избирательным кампаниям места не было. Также, повторяя принципы кружка «Крейзау», наиважнейшим фундаментом нравственного возрождения Германии военно-консервативное Сопротивление считало христианские ценности, хотя Лебер и социал-демократы находили эту идею неудачной. Возросшее со временем влияние социал-демократов проявилось в том, что и консерваторы, и представители кружка «Крейзау» подчеркивали необходимость контролировать капиталистическую экономику. Однако едва ли последователи социал-демократов из рабочего класса согласились бы с мнением Гёрделера и его сторонников, согласно которому классовые противоречия в Германии следует преодолеть, создав подлинно национальное сообщество с доминирующей ролью традиционной аристократии («страты, которая несет на себе государство», как называл ее Шуленбург). Враждебное отношение военно-консервативного Сопротивления к парламентской конституции, плюрализму и открытому обществу свидетельствовало о его отсталости и потенциальной неспособности привлечь массы. Впрочем, неудивительно, что группа, состоявшая из прусских офицеров и консервативных политиков, создавая модель будущего развития Германии, ориентировалась (как и многие из кружка «Крейзау») на прусские реформы барона Карла фон Штейна начала XIX в. Отрыв заговорщиков от реальности и здесь был очевиден.

Одним из стимулов немецкого Сопротивления стало, несомненно, возмущение и чувство стыда, вызванное репрессиями режима против евреев. Уже в конце августа 1941 г. Гельмут фон Мольтке сообщил жене о массовых убийствах евреев и советских военнопленных на востоке. Эти события, писал он, отягощают немецкий народ «кровавым бременем вины, которое никогда не удастся ни сбросить, ни забыть». Похожую запись 4 октября 1941 г. оставил в своем в дневнике Ульрих фон Хассель, упомянувший начальника Экономического штаба вермахта, генерала Георга Томаса, который после поездки на Восточный фронт рассказывал о «непрекращаюшейся отвратительной жестокости, особенно в отношении евреев, которых пачками открыто расстреливали». «Сотни тысяч людей систематически истреблялись лишь на основании их еврейского происхождения», отмечалось в гневном меморандуме о послевоенном будущем Германии, составленном Гёрделером и другими в ноябре 1942 г. После падения нацизма, обещали авторы, Нюрнбергские расовые законы и вообще все законы, касающиеся выживших евреев, будут отменены. Однако объяснялось такое решения скорее ненадобностью этих законов, нежели их несправедливостью, поскольку ничтожное число еврейских беженцев уже «не будет представлять для германской расы никакой опасности». Неприятие нацизма отнюдь не помешало участникам Сопротивления классифицировать евреев на основе расовой принадлежности и вероисповедания.

Более того, ряд заговорщиков из числа военных лично отдавали приказы по уничтожению евреев, в частности, командующий войсками вермахта во Франции Карл Генрих фон Штюльп-нагель. Как и старший помощник гаулейтера Силезии Йозефа Вагнера, Фриц Дитлоф фон дер Шуленбург, который с энтузиазмом претворял в жизнь антисемитскую и антипольскую политику, кроме прочего занимаясь организацией насильственной депортации и отправки на трудовые работы поляков и евреев. Именно поражение вермахта под Сталинградом послужило для него доказательством некомпетентности Гитлера как полководца и побудило Шуленбурга примкнуть к группе Сопротивления; для него, как и для многих офицеров-заговорщиков, определяющим фактором стала уверенность в том, что ситуация на фронте ухудшилась по вине Гитлера. Даже начальник берлинской полиции и тоже член группы заговорщиков граф Вольф Генрих фон Хель-дорф инициировал преследование евреев в столице в 1930-е гг.

В заговоре, кроме сторонников и информаторов, также участвовал командир эйнзатцгруппы «Б», действовавшей на территории Советского Союза (в Смоленске) Артур Небе, ответственный за убийство многих тысяч евреев; его мотивы присоединиться к заговору так и остались непонятными. Некоторые члены Сопротивления, в т.ч. Йоханнес Попиц, осуждали методы нацистов в решении «еврейского вопроса» скорее за излишний радикализм, нежели за их ошибочность. Исходя из этого, нет ничего удивительного в том, что многие из них изначально поддерживали нацистов как в отношении расовой политики, так и по другим вопросам. Однако еще до 1944 г. подобные взгляды были окончательно развеяны мнением, которое Гёрделер выразил так: «Преследование евреев... приняло самые зверские, беспощадные и постыдные формы, и искупить вину уже не удастся».

Между военными заговорщиками и кружком «Крейзау» существовало одно принципиальное отличие. Мольтке и большинство его друзей выступали против убийства Гитлера по религиозным причинам, предпочитая дождаться военного разгрома Третьего рейха и лишь затем претворить свои планы в жизнь. До некоторой степени такую точку зрения поддерживали другие участники гражданского Сопротивления. Военные же подобных сомнений не испытывали. В частности, Хеннинг фон Тресков был убежден в том, что нацистский режим можно свергнуть, лишь устранив Гитлера. Вскоре после Сталинградской битвы он взялся за организацию серии покушений. 13 марта 1943 г. Тресков попытался взорвать самолет Гитлера, совершавший перелет между полевыми ставками, при помощи взрывчатки, которую предоставила и пронесла на борт военная контрразведка по приказу адмирала Канариса. Но попытка провалилась, потому что в условиях крайне низкой температуры, образующейся в грузовом отсеке на больших высотах, детонатор не сработал. Когда самолет приземлился, замаскированная под коньячную коробку бомба все еще находилась на борту. В последний момент сообщник Трескова, Фабиан фон Шлабрендорф, сумел прибыть на место, забрать коробку и обезвредить взрывное устройство. 21 марта 1943 г. другой молодой заговорщик, полковник Рудольф Кристоф фон Гер-сдорф, взял сумку со взрывчаткой на выставку трофейной советской техники в Берлине, надеясь убить Гитлера во время его планового визита. Однако фюрер прошагал по зданию с такой скоростью, что убить его не удалось. Одна за другой все попытки заканчивались провалом, и Гёрделер стал торопить военных, потому что в противном случае могли погибнуть еще несколько миллионов человек, и новый режим, который по его представлениям установится в разгромленной Германии, будет уже не в состоянии договориться с союзниками. Тот факт, что Гёрделер все еще верил в подобную возможность, несмотря на решение лидеров союзных держав, принятое в Касабланке в начале 1943 г., не соглашаться ни на какие условия, кроме безоговорочной капитуляции Германии, вновь свидетельствует об отрыве заговорщиков от реальности. Даже если бы Черчилль и Рузвельт пошли на переговоры, шансы заключить мирный договор на условиях, выдвинутых Гёрделером и его сообщниками, были ничтожны.

Более того, серьезная угроза нависла над заговором, когда его участники по тем или иным причинам стали попадать в поле зрения гестапо. Военная разведка под руководством Канариса и Остера, которую заговорщики считали ключевым руководящим центром операции, все чаше оказывалась под наблюдением управления СД/Заграница РСХА, руководимого Вальтером Шел-ленбергом. В результате гестапо установило за служащими абвера постоянную слежку. Весной 1943 г. Остер и еще несколько ключевых фигур, включая Бонхёффера были арестованы по подозрению в нарушении валютного законодательства. В январе 1944 г., основываясь на своих подозрениях, Гитлер приказал передать отдел внешней разведки абвера под контроль Главному управлению имперской безопасности. Канарис, загадочная личность, которую некоторые подозревали в разглашении военных тайн союзникам, был изолирован. Следующим ударом стал арест Мольтке в январе 1944 г. Тем временем Попиц решился на крайне неординарную политическую авантюру: он попытался внушить Гиммлеру идею самостоятельно сместить Гитлера. В ответ руководитель СС выразил довольно смутную заинтересованность, но не более. После этого шокированный Гёрделер и прочие гражданские заговорщики всеми средствами старались избегать контактов с Попицем. Выбыли и другие важные фигуры: Клюге сильно пострадал в автокатастрофе, а социал-демократ Мирендорф и отставной главнокомандующий сухопутными войсками Хаммерштейн скончались по естественным причинам. Все это на месяцы затягивало выполнение операции и отнюдь не способствовало ее согласованности и потенциальной результативности.

Заговорщики столкнулись с еще большими сложностями, попытавшись возродить свой план покушения на Гитлера. Чтобы план сработал, необходимо было убедить ключевые подразделения резервной армии подойти к Берлину и захватить основные правительственные объекты. Хотя члены Сопротивления и достигли некоторых успехов в щекотливых переговорах, многое оставалось неясным. Пока генерал Фридрих Ольбрихт, заместитель командующего Армией резерва и начальник Общего управления Верховного командования сухопутных войск, поддерживал заговорщиков и составлял план передвижения войск, которые бы сохранили власть после смерти Гитлера, его начальник — командующий Армией резерва генерал Фридрих Фромм, будучи человеком корыстолюбивым, едва узнав о сговоре офицеров, решил занять выжидательную позицию и заговорщиков пока не выдавать. Вместе с бывшим начальником Генерального штаба Людвигом Беком и Тресковом Ольбрихт разрабатывал операцию «Валькирия»: военный переворот, который должен был последовать сразу же после объявления о смерти Гитлера. Но кому же предстоит убить фюрера? Этот узловой вопрос все еще не был решен. Для поставленной цели требовался человек, не только имевший доступ к Гитлеру лично, но и верный Сопротивлению — сочетание крайне редкое, если вообще возможное. Уже не раз от покушения приходилось отказаться, потому что люди, согласившиеся исполнить эту миссию, не могли подобраться к фюреру достаточно близко. Но в конце лета 1943 г. к заговору примкнул человек, который подходил по всем параметрам. Граф Клаус Шенк фон Штауфенберг имел звание подполковника и был тяжело ранен в Северной Африке (потерял один глаз, правую руку и два пальца на левой). 1 октября 1943 г. он получил приказ занять пост начальника кадровой службы в Генеральном штабе сухопутных войск. Этот способный и весьма энергичный офицер, подобно немногим военным чинам, первоначально поддерживал нацизм и горячо приветствовал первые победы вермахта во Франции и Польше. Однако на Восточном фронте Штауфенберг утратил все иллюзии относительно сумасбродства Гитлера, который, по его мнению, тянул страну в бездну. Он придерживался высоких моральных и патриотических идеалов, поверил в которые еще в молодые годы, общаясь в кругах почитателей поэта Штефана Георге. Зверства, чинимые СС в отношении славян и евреев на Восточном фронте, настроили Штауффенберга безоговорочно против Гитлера, укрепив его в стремлении поскорее разделаться с ним. Вместе с Тресковым он стал главным вдохновителем и организатором заговора. Они перебирали один вариант покушения за другим, но все они проваливались (зачастую по чистой случайности). В итоге Штауфенберг решил самостоятельно ликвидировать Гитлера.

Когда гестапо уже наступало на пятки заговорщикам, поиски подступов к Гитлеру обрели первостепенную важность. 1 июля 1944 г. возможность представилась самым неожиданным образом: Штауффенберг получил звание полковника и назначение на пост начальника штаба командующего Армией резерва, что позволило ему встречаться с Гитлером на правах постоянного представителя генерала Фромма. В то же время цель покушения зависела от стремительно менявшейся обстановки на фронте. После высадки союзников в Нормандии Штауффенберг сомневался, что физическое устранение фюрера послужит осуществлению какого-либо политического замысла. Несомненно, если раньше и были какие-то надежды прекратить войну, вступив в переговоры с союзниками, и, таким образом, спасти от разрушения хотя бы часть Германии, то теперь развеялись и они. Но как однажды заявил Штауффенбергу Тресков: «Покушение должно быть совершено любой ценой. Даже в случае провала, нужно попытаться захватить власть в столице. Мы обязаны доказать всему миру и будущим поколениям, что участники немецкого Сопротивления предприняли решительные шаги, поставив на карту жизнь. В сравнении с этим, все остальное неважно». 20 июля 1944 г. Штауффенберг прибыл в штаб Гитлера в Растенбурге с портфелем, где находились два взрывных устройства. С помощью оставшихся трех пальцев он не сумел привести в действие основной детонатор. Прежде чем его провели в барак, где Гитлер проводил оперативное совещание, полковник успел подготовить лишь одну из бомб. Вторую он оставил своему сообщнику Вернеру фон Хефтену, который позже выбросил ее из машины. Поставив портфель под массивным деревянным столом, над которым склонился фюрер, Штауфенберг покинул помещение, сославшись на срочный телефонный звонок. Стоя в отдалении, он видел, как взорвалась бомба. Затем полковник подложным предлогом миновал охранные кордоны СС, сел на самолет и вылетел назад в Берлин.

После телефонного звонка Штауффенберга, заверившего, что Гитлер не выжил, Ольбрихт совместно с главными заговорщиками в берлинском штабе армии запустил механизм военного переворота. Но очень скоро все пошло вкривь и вкось. Если бы Штауффенберг сумел привести в готовность обе бомбы или хотя бы оставил незаряженную бомбу в портфеле (она непременно сдетонировала бы), Гитлер бы, несомненно, погиб. Однако мощи одного взрыва оказалось недостаточно. Ударная волна не отразилась от дощатых стен барака, а выбила их вместе с окнами, к тому же тяжелый деревянный стол защитил стоявшего с другой стороны фюрера. Тем не менее четверо из присутствовавших офицеров, которые оказались рядом с портфелем, погибли на месте или позже скончались от ран. Пошатываясь, Гитлер вышел за дверь и стал руками сбивать пламя, охватившее его брюки. Он натолкнулся на своего первого подхалима Кейтеля, начальника Верховного командования вермахта, который разрыдался и завопил: «Мой фюрер, вы живы, живы!» Одежда на Гитлере висела лохмотьями. Руки и ноги были в ожогах и ссадинах. Как и все находившиеся в помещении, кроме Кейтеля, Гитлер был контужен, однако тяжелых ранений избежал. Это и сыграло решающую роль. Не менее гибельным для заговорщиков был и тот факт, что перерезать все линии связи со штабом в Рас-тенбурге при всем желании им так и не удалось. Уже вскоре адъютанты Гитлера сумели дозвониться до Берлина и сообщить, что фюрер жив.

В Берлине осмотрительный генерал Фромм, которому заговорщики доверили начать переворот, позвонил в Растенбург, чтобы удостовериться в смерти Гитлера. Но ему сообщили обратное. Едва он попытался арестовать Ольбрихта и других членов Сопротивления, находившихся в штабе Армии резерва, как его самого арестовали заговорщики, рискнувшие осуществить переворот своими силами. В обстановке растущей неразберихи одни армейские подразделения начали действовать в соответствии с планом операции «Валькирия», а другие были остановлены выступлением Гитлера, которое транслировалось по радио из Растенбурга и отменяло приказы заговорщиков. Сбитый с толку противоречивыми распоряжениями майор Отто Эрнст Ремер, командир берлинского охранного батальона и фанатичный нацист, поверил в гибель фюрера и согласно инструкции окружил правительственный квартал. Когда пулеметчики заняли позиции около Бранденбургских ворот, оказавшимся в ловушке министрам, в т.ч. и Геббельсу, положение показалось катастрофическим. Опасаясь худшего, министр пропаганды сначала положил в карман содержавшие цианид таблетки и лишь после этого начал действовать. Он убедил Ремера обсудить с ним сложившееся положение в присутствии Альберта Шпеера, который позднее вспоминал, как сильно занервничал Геббельс, когда в кабинет вошел майор. Геббельс уверял Ремера, что Гитлер жив — фюрер, несомненно, мог отменить любые приказы. Геббельс позвонил по прямой линии в Растенбург, и Гитлер лично переговорил с Ремером, велев ему восстановить порядок в столице рейха. Майор снял оцепление. Теперь к нему присоединились подчиненные Ольбрихта, которые не разделяли его уверенности. Возле штаба Армии резерва началась стрельба, и Штауффенберг был ранен. Фромма отпустили, а Ольбрихт, Штауффенберг и остальные заговорщики были арестованы. Бек, взяв револьвер, дважды выстрелил в себя; пока он, раненный, лежал на полу, Фромм приказал унтер-офицеру оттащить его в соседнюю комнату и там прикончить. Затем генерал экстренно приговорил остальных участников заговора к смерти. Останься они в живых и попади в руки гестапо, соучастие Фромма в заговоре было бы тут же раскрыто. Ольбрихта, Штауффенберга и их сообщника, полковника Альбрехта Мерца фон Квирнхейма вывели во двор здания Военного министерства и расстреляли. Перед смертью Штауффенберг выкрикнул: «Да здравствует священная Германия!»

Новость о том, что фюрер жив, сорвала планы Сопротивления не только в Берлине, но и в Праге, и в Вене, где заговорщики пытались организовать переворот. В Париже командующий оккупационными войсками генерал Карл Генрих фон Штюльп-нагель отдал приказ начать мятеж, едва Штауффенберг сообщил по телефону о смерти Гитлера. Более тысячи офицеров СС было арестовано, в т.ч. и высшие чины СС и службы безопасности в Париже — Карл Альбрехт Оберг и Гельмут Кнохен. Но прежде чем совершить следующий шаг, нерешительный фельдмаршал Клюге все же удостоверился, что Гитлер, несмотря ни на что, остался в живых, и приказал остановить переворот. Эсэсовцев отпустили. Что же касается Оберга и Кнохена, их арест и бессилие перед заговорщиками были крайне постыдны и потенциально опасны. Представитель фон Клюге в Париже, генерал Гюнтер Блюментритт, воспользовавшись их замешательством, заключил пари на несколько бутылок шампанского из ресторана отеля «Рафаэль». Он объяснил, что всему виной стало банальное недоразумение, сумел скрыть участие большинства заговорщиков. Однако Штюльпнагелю уповать на снисхождение не приходилось. «Что ж, господин генерал, — сказал Оберг у входа в отель, — похоже, вы поставили не на ту лошадку». В самом деле, Клюге уже доложил о действиях Штюльпнагеля в Берлин. Догадываясь о том, какая участь его ожидает, генерал выехал из Парижа в сторону Вердена, где во время Первой мировой войны состоялось крупное сражение; там он велел остановить машину, вышел и выстрелил себе в голову. Но неудачно. Как и Бек, Штюльпнагель не довел дела до конца. Ослепшего и обезображенного генерала под охраной доставили в столицу.

К тому времени новость о том, что Гитлер стал жертвой покушения, но выжил, уже передавали по радио. Потрясенный, но легкораненый фюрер сумел даже выкроить время, чтобы провести в полевом штабе отложенную встречу с Муссолини. Он с гордостью показывал гостю место покушения, а затем — примерно в час ночи 21 июля 1944 г. — выступил с обращением к нации. Заверив немцев в том, что цел и невредим, фюрер заявил, что «мелкая шайка властолюбивых, бесчестных и вместе с тем непростительно глупых офицеров задумали ликвидировать меня, а также фактически устранить членов высшего германского военного командования». Само Провидение, пророчески продолжал Гитлер, уберегло меня от гибели. После эфира он обрушил свой гнев на заговорщиков, выкрикивая, что сам «истребил и уничтожил бы» их всех до единого. Фюрер приказал Гиммлеру занять место Фромма, чьи попытки скрыть свою причастность к заговору были шиты белыми нитками. Начальником Генерального штаба стал Гудериан. Все немцы, заявил Гитлер, должны объединить усилия ради изобличения виновных. К тому времени в штаб Армии резерва в Берлине прибыл Ремер и начальник РСХА Эрнст Кальтенбруннер; вместе с вооруженным отрядом СС появился и Отто Скорцени, тот самый, кто годом ранее вызволил из заключения Муссолини. Они не допустили дальнейшей расправы над заговорщиками. Между тем Фромм попытался дозвониться до Гитлера из кабинета Геббельса, однако недоверчивый министр пропаганды позвонил фюреру сам и получил приказ арестовать генерала. Геббельс дал указание средствам массовой информации вновь акцентировать внимание общественности на том, что в покушении была замешана малочисленная ipynna реакционных аристократов. В честь победы над заговорщиками готовились массовые демонстрации в поддержку фюрера.

Тем временем Гиммлер и гестапо устанавливали личности и арестовывали выживших мятежников. По мере того как расследование набирало обороты, стало ясно: первоначальное предположение Гитлера о том, что переворот организовала горстка реакционно настроенных офицеров, оказалось ошибочным. Вскоре Канариса, Остера и всех остальных заговорщиков из состава абвера доставили на допрос, равно как и многих замешанных в деле офицеров вермахта. Затем последовали аресты гражданских участников Сопротивления, в т.ч. бывшего имперского министра экономики Яльмара Шахта. Шахт поддерживал связь с заговорщиками, но не успел и оглянуться, как был схвачен по приказу Гитлера, который все еще полагал, что министр саботировал перевооружение 1930-х гг. Фюрер в ярости заявил, что после захвата Англии Гесс тоже будет арестован. Затем его «безжалостно повесят» за то, что он стал для других «примером изменника». Йоханнес Попиц, а также участники и сочувствующие заговору из социал-демократов, в т.ч. Густав Носке и Вильгельм Лёйшнер, были задержаны. Карл Гёрделер ударился в бега, направившись на восток, устраивал привалы в лесах, но в итоге его узнали и выдали полиции. Изнуренный бессонницей, деморализованный и подобно некоторым другим членам Сопротивления наивно веривший во всемогущество правды, Гёрделер выдал гестапо имена остальных соучастников, тем самым доказав, что заговор представлял собой нечто более серьезное, нежели заурядный сговор кучки мятежников из числа военных.

Гиммлер организовал массовую чистку известных противников режима, в итоге задержав не менее 5000 человек. 23 сентября 1944 г. были обнародованы документы, указывавшие на давнее участие в заговоре и представителей высшего командования, таких как Гальдер, Браухич и начальник Экономического штаба вермахта генерал Георг Томас. Многие другие, как, например, Ульрих фон Хассель, либо сдались сами, либо погибли, оказав сопротивление при аресте, либо застрелились. Утром 21 июля все еще находившийся на Восточном фронте Хеннинг фон Тресков, узнав, что заговор раскрыт, отправился на передовую, где подорвал себя гранатой. Перед этим, опасаясь, что под пытками может выдать имена сообщников, он сказал Фабиану фон Шлаб-рендорфу: «Гитлер — заклятый враг не только Германии, но и всего мира». По тем же причинам другие заговорщики травились или стрелялись. Однажды, когда гестапо пыталось схватить армейского офицера, причастного к попытке захватить Берлин, тот взял в рот гранату и выдернул чеку. Многих участников Сопротивления подвергали жестоким избиениям, загоняли иглы под ногти, но, несмотря на пытки, имена своих единомышленников они не выдали. Гитлер все сильнее укреплялся в недоверии к фельдмаршалу фон Клюге — фюрер опасался, что военачальник договорится с союзниками о капитуляции — и 17 августа 1944 г. на пост главнокомандующего на западе назначил преданного Моделя. Понимая, что игра окончена, Клюге поехал на восток и неподалеку от места, где Штюльпнагель пытался покончить с собой, остановил машину и выпил яд. Прославленный фельдмаршал Эрвин Роммель, который знал о заговоре, но не одобрял его, все же заявил Гитлеру прямо в глаза, что войну пора прекратить. Роммель еще проходил курс лечения после ранения, когда Гитлер предложил ему выбор: самоубийство под видом безвременной кончины от болезни с последующими почетными похоронами либо арест, суд и публичное унижение. Когда солдаты СС окружили деревушку, где находился Роммель, фельдмаршал понял, что до Берлина живым ему не добраться, и принял яд. Как и положено, хоронили его со всеми воинскими почестями. Спешно исполняя волю фюрера, военно-полевой суд под председательством фельдмаршала фон Рундштедта с позором разжаловал 22 военных заговорщиков.

7 августа 1944 г. первые восемь заговорщиков, в т.ч. генерал Эрвин фон Вицлебен, который участвовал в военном заговоре против Гитлера с 1938 г., и Йорк фон Вартенбург, предстали перед Народной судебной палатой в Берлине. В течение последующих недель судили многих членов Сопротивления, а среди них Шуленбурга, Тротта, Гёрделера, Лёйшнера, Хасселя и ослепшего Штюльпнагеля. В конце января 1945 г. состоялось разбирательство по делам Лебера, Попица, бывшего государственного президента Вюртембурга Ойгена Больцема, членов кружка «Крейзау» (в т.ч. Мольтке). Многие заговорщики надеялись, что на суде им удастся высказать свои взгляды; именно по этой причине Хассель и некоторые другие сдались гестапо. Но председатель Народной судебной палаты Роланд Фрейслер запугивал и оскорблял подсудимых, отпускал в их адрес грубости, не позволяя и рта раскрыть. Его подведение было настолько вызывающим, что даже имперский министр юстиции Отто Георг Тирак выразил свое недовольство. Большинство адвокатов, назначенных в качестве защиты, с самого начала благоразумно встали на сторону обвинения и ни разу не попытались добиться смягчения приговора. Чтобы обвиняемые выглядели со стороны в самом нелепом и неприглядном виде, к ним заблаговременно применили меры физического воздействия, а также отобрали галстуки и брючные ремни. Тем не менее некоторым удалось вставить пару слов. Когда Фрейслер сказал одному из осужденных, что тот скоро будет жариться в аду, обвиняемый поклонился и тут же ответил: «Там я буду с нетерпением дожидаться Вашего появления, Ваша честь». Другой заявил судье, что сегодня на плахе его шея, но «через год там окажется и Ваша». Но Гитлер лично приказал их повесить. Эту позорную казнь обычно применяли в отношении иностранных рабочих, правда, для членов «Красной капеллы» сделали исключение. Первую группу приговоренных повесили на толстенных крюках, вмурованных в потолок сарая на территории берлинской тюрьмы Плётцензее. Чтобы казненные медленно умирали от удушья, палачи намеренно использовали тонкие струны. Позже в знак позора погибшим спустили штаны. Гитлер приказал заснять казнь на пленку и ночью просматривал ее у себя в резиденции.

Некоторые заговорщики избежали смерти и, пережив Третий рейх, рассказали обо всем потомкам. Среди них оказался Фабиан фон Шлабрендорф, который 3 февраля 1945 г. вместе с судьей и официальными лицами укрылся в подвале Народной судебной палаты, когда авиаудар союзников уничтожил здание. Балка пробила пол первого этажа и потолок подвала — Фрейслер погиб на месте. Больше никто не пострадал, однако судебное разбирательство пришлось отложить. В середине марта суд возобновился, но к тому времени вердикт оттягивали по причине неизбежного поражения Германии в войне. В итоге Шлабрендор-фа оправдали в связи с тем, что во время следствия он подвергался незаконным пыткам, хотя несколькими месяцами ранее это никого не беспокоило. После провала заговора были казнены или покончили жизнь самоубийством в общей сложности около тысячи человек. Кроме того, Гиммлер объявил, что все причастные к столь гнусному преступлению против родины, должно быть, имели плохую наследственность, и арестовал жен и детей, а если таковых у обвиняемых не было, их братьев, сестер, родных и двоюродных, родителей и прочих родственников многих заговорщиков, обосновав это тем, что в Германии традиционно карали не только злодеев, но и членов их семей. Супругу Штауффенберга сослали в концлагерь Равенсбрюк, а его детям выдали новые документы и отправили в приют. Среди тех, чьи семьи пострадали от репрессий, оказались Гёрделер, Хам-мерштейн, Остер, Попиц, Тресков, Тротт и другие. Имущество и сбережения заговорщиков и их близких были конфискованы.

По различным причинам, как банальным, так и специфическим, наиболее значительный и массовый заговор против Гитлера с момента его прихода к власти провалился и, кроме того, повлек за собой самые ужасные последствия едва ли не для всех, кто был в нем замешан. Заговорщики не только не сумели устранить фюрера, но и предотвратить утечку информации о том, что он выжил, за стены полевого штаба. Они готовились слишком небрежно и мало внимания уделяли деталям. При том что авторитет Гитлера резко падал, поддержки Геринга, Гиммлера и Бормана с лихвой хватило, чтобы вынудить колеблющихся старших офицеров, таких как Фромм и Клюге, отказаться от участия в мятеже. Геббельс, Гитлер, Гиммлер и сотрудники СС действовали оперативно и решительно, тогда как заговорщики медлили. Соучастники не убедили ключевые фигуры в военном командовании оказать им поддержку; хотя в критический момент многие старшие офицеры уже знали, что шансов победить почти не оставалось, большинство из них все же придерживалось строгой воинской дисциплины, обязывавшей их беспрекословно выполнять приказы командования. Они считали воинскую присягу неприкосновенной, а убийство главы государства — государственной изменой. Типичное отношение к заговору продемонстрировал генерал Готгард Хейнрици, который в своем дневнике настаивал на святости клятвы, данной Гитлеру им самим и многими другими солдатами, и резко критиковал действия заговорщиков в июле 1944 г..

Те, кто решился поддержать попытку переворота, всегда были в меньшинстве. Некоторые высшие армейские чины, несомненно, попали под влияние денег, которыми их щедро осыпал Гитлер. Многих офицеров сковывал страх: они боялись, что их обвинят в пораженчестве и заклеймят «вероломными предателями», которые, по их мнению, были виновны в неудачах Германии в Первой мировой войне. В целом идеи заговорщиков не отличались прогрессивностью, и при всех попытках выработать единую для всех оппозиционеров программу между ними оставались расхождения по многим принципиальным вопросам. Однако наиболее здравомыслящие из них еще в 1944 г. понимали, что покушение станет скорее моральным жестом, нежели политическим актом. Если бы их прежние попытки, как это было, например, в 1943 г., увенчались успехом, можно было ожидать куда более значительных изменений. Но заговорщиков изначально преследовал злой рок. Сумей Штауффенберг убить Гитлера, вероятнее всего, это привело бы к гражданской войне между армейскими подразделениями, выступившими бы на стороне мятежников, и теми, кто остался верен режиму и кому была гарантирована поддержка СС. Однако даже в этом случае вероятность победы оппозиции оставалась ничтожной: войска заговорщиков уступали своим противникам и силой, и числом. Союзники не были склонны вести переговоры, и, более того, едва новость о попытке покушения на Гитлера достигла Лондона и Нью-Йорка, как ее тут же презрительно отвергли, посчитав очередной мышиной возней во властных структурах нацистов. Часть заговорщиков рассчитывала, что переворот будет способствовать заключению ими с западными союзниками сепаратного мира, но и англичане, и американцы, прекрасно понимая это, куда больше тревожились, каков будет от этого ущерб для их союза с Советами; ни Черчилль, ни Рузвельт не воспринимали всерьез подобный сценарий.

Целью заговорщиков был военный переворот, однако при всех стараниях Штауффенберга заручиться более широкой поддержкой через переговоры с социал-демократами, такими как Лебер, военно-консервативная оппозиция в целом не снискала авторитета у населения Германии. Однако гибель Гитлера могла ускорить распад режима, ослабить узы верности, которые даже в середине 1944 г. все еще связывали с фашизмом слишком многих немцев, и на несколько месяцев раньше завершить войну, тем самым избавив от гибели миллионы человек с обеих сторон. Этого было более чем достаточно, чтобы рискнуть. Договоренности, которых достигли заговорщики, и поступки, которые они совершили, достались им дорогой ценой. Но в конце концов, сложа руки они не сидели. Общий настрой всех участников Сопротивления косвенно выразил в своем последнем письме матери граф Петер Йорк фон Вартенбург. Незадолго до своей казни он написал: «Отнюдь не амбиции и не жажда власти подтолкнули меня к действию. Мои поступки были продиктованы исключительно патриотизмом, переживаниями за судьбу моей Германии, которая развивалась вот уже две тысячи лет». Германия Вартенбурга, равно как и всех заговорщиков, была страной прошлого, причем прусского прошлого, и граф постепенно осознал, что Гитлер всеми способами старался уничтожить ее.