На Восточном фронте поражение 6-й армии под Сталинградом ознаменовало начало долгого отступления, которое всего два года спустя завершилось в Берлине полным и окончательным разгромом Германии. Поражение в Сталинграде стало решающим поворотным пунктом всей войны на Востоке. Еще до того, как Паулюс и его вконец измотанные части сдались Красной Армии, в трудном положении оказалась группа армий «А» (вторая половина группы армий «Юг»). Летом 1942 г. группа армий «А» стремительно прошла через Кавказ, преследуя отступавшие части Красной Армии, в то время как советские генералы отчаянно пытались пополнить свои войска личным составом и вооружениями. К началу осени измотанным и поредевшим германским армиям, зависевшим от растянутых и ненадежных линий войскового подвоза, приходилось наступать одновременно по нескольким направлениям. Несмотря на быстрое продвижение, к середине сентября 1942 г. германские части все еще находились в сотнях миль от своих целей — нефтяных месторождений Грозного и Баку. Командующий группой армий «А» фельдмаршал Вильгельм Лист пришел к выводу, что он не в состоянии оттеснить русских по горным перевалам до наступления зимы, так как просто не располагает достаточными силами. Когда об этом до-дожили Гитлеру, тот пришел в ярость. Отстранив Листа, фюрер временно взял командование группой армий «А» на себя — впрочем, не озаботившись посещением театра военных действий. Гитлер продолжал считать, что сумеет захватить нефтяные месторождения Каспия. Но со временем даже его вера иссякла, и он вынужден был согласиться, что в 1942 г. этого не произойдет. Красная Армия наконец сплотила ряды настолько, что смогла организовать эффективную оборону. Для многих немецких солдат наступление, проходившее мимо фруктовых садов, виноградников и кукурузных полей с белевшими вдалеке заснеженными вершинами выглядело почти идиллией. Однако в городе Орджоникидзе немцы столкнулись с непреодолимым сопротивлением. 2 ноября один молодой артиллерист писал: «До этого дня ни один из нас не переживал ничего подобного. На нас обрушился ад». 14 ноября 1942 г. он написал: «То, что мы испытали за две последние недели, было ужасно». Германские войска, окруженные частями Красной Армии, пытались с боем выйти из кольца, но оставался лишь один путь — назад. Наступление не просто приостановилось, оно завершилось.

Отвод войск стал единственной возможностью после того, как Советы нанесли удар на запад от Сталинграда, не только отрезав 6-ю армию Паулюса, но и поставив под удар другие участки германских войск. В случае взятия Ростова советскими войсками и изоляции Кавказа с северного направления группа армий «А» попадала в окружение. Гитлер, всецело поглощенный обстановкой, складывавшейся у стен Сталинграда, назначил командующим группой армий «А» фельдмаршала Эвальда фон Клейста, который тут же разглядел опасность. 27 декабря 1942 г. Манштейн убедил Цейтцлера запросить санкции фюрера на отвод войск с Кавказа. Гитлер скрепя сердце пошел на это, видимо, понимая, что не сможет перебросить силы подкрепления войскам на Кавказе, учитывая положение окруженной под Сталинградом 6-й армии и уже произведенную переброску главных сил на северное направление. И хотя фюрер тут же изменил свое мнение, было уже слишком поздно: Цейтцлер успел отдать соответствующие распоряжения по телефону, и отвод войск шел полным ходом. Германские части, преследуемые относительно слабыми войсками Советов, преодолели весь обратный путь до Ростова-на-Дону и были вынуждены продолжить отступление после того, как Красная Армия, разгромив противника под Сталинградом, двинулась на запад.

Отступление гнетущим образом действовало на немецкие войска. «Слезы наворачиваются, когда думаешь, скольких жертв и усилий стоило завоевать все эти земли, — писал своей жене Альберт Нойхаус 16 февраля 1943 г. — Но ты не должна думать об этом... Кажется, сейчас назревает большой перелом, а если утратишь веру, то можешь потерять остатки мужества». Это письмо было одним из последних. Альберт Нойхаус погиб от пули Красной Армии месяц спустя, И марта 1943 г..

В результате этих отступлений произошла перестройка и некоторая стабилизация Восточного фронта. Пока Манштейн готовился к контрнаступлению, реорганизовывая и пополняя свои части, из Западной Европы подоспели свежие силы. 19 февраля 1943 г. две танковые армии из состава группы армий «А» выдвинулись в северном направлении. Разбив передовые части Красной Армии, германские войска снова овладели Харьковом. В это время еще одна танковая армия уничтожала войска Советов, продвигаясь на восток. Уже через месяц весенняя распутица превратила дороги в месиво, остановив дальнейшее продвижение войск. Впрочем, ни Гитлер, ни армейские командиры не питали иллюзий по поводу своих весьма скромных успехов. Они понимали: несмотря на все бравые речи нацистского руководства, после Сталинграда германская армия на Восточном фронте перешла к обороне. Теперь главным приоритетом было сохранение контроля над Донецким бассейном с его развитой тяжелой промышленностью и значительными запасами угля и руды. Гитлер указывал своим генералам, что потеря Донбасса будет означать конец войны. Для выравнивания линии германского фронта следовало провести тактическую наступательную операции, имевшую цель ослабить части Красной Армии и предотвратить летнее наступление при условии минимальных потерь в людях и технике. Возможности для этого были ограничены. Немецкие генералы знали, что по сравнению с их силами на Восточном фронте Красная Армия располагала к этому времени двукратным перевесом в живой силе и четырехкратным — в артиллерии и танках. Немцам предстояло выбрать наиболее безопасное направление для наступательной операции. Как и ранее под Москвой, генералы разошлись во мнениях и не смогли выработать согласованное решение. Объединенное главнокомандование вермахта (ОКВ) разошлось с высшим командованием армии в вопросе о том, являлось ли наступление на востоке более важным, чем усиление оборонительных позиций в Италии и на западе. Как и под Москвой, Гитлер в конце концов был вынужден сам принять решение. Согласно приказу фюрера, главный удар приходился на Курск, где выступ на линии фронта открывал фланги советских войск для классического маневра окружения. Ожидая встретить серьезное сопротивление, германское командование подтянуло на это направление значительное количество новых танков — «Тигров» и «Пантер», а также другое тяжелое вооружение, в т.ч. новые самоходные орудия «Фердинанд», а также авиацию. Манштейн торопился начать операцию прежде, чем Красная Армия успеет завершить приготовления, но этому препятствовала недостаточная пропускная способность железнодорожной сети, подвергавшейся непрерывным атакам партизан. Фельдмаршал Модель, командующий 9-й армией, действовавшей к северу от Курска, не раз предупреждал, что не имеет достаточных сил для решения задач операции, получившей кодовое наименование «Цитатель». Поэтому Гитлер отсрочил наступление до того момента, когда его армии обретут наконец полную силу. При этом уязвимость курского выступа была для всех очевидной, и Красная Армия также получила значительные подкрепления в живой силе и танках. Разведке Советов удалось установить не только место, но и точное время начала германского наступления. Фактор внезапности, крайне важный для успеха такой операции, был утерян. Последствия для немецких армий оказались фатальными.

В начале июля силы противников были готовы к величайшему в истории сухопутному сражению. Данные статистики ошеломляли. В Курской битве, включавшей операцию «Цитадель» и два контрнаступления Красной Армии, было задействовано в общей сложности 2 млн военнослужащих, 69 000 единиц артиллерии, 13 000 танков и самоходных орудий, и около 12 000 боевых самолетов. На первом этапе операции «Цитатель» Красная Армия практически втрое превосходила силы германской армии (1 426 352 военнослужащих против около 518 000 солдат и офицеров вермахта). 2365 германских танков и самоходных орудий противостояли 4938 советским танкам и самоходкам. Советская оборона располагала 31 415 единицами артиллерии различных типов, включая реактивные установки, что обеспечивало сильнейшее огневое воздействие на наступающие части немцев. В то же время 7417 единиц артиллерии, имевшейся у германской стороны, не могли эффективно разрушить оборону Советов. Гер-майская авиация, потерявшая господство в воздухе на Восточном фронте, располагала всего 1372 боеготовыми машинами против 3648 самолетов у противника и не была способна перехватить инициативу. Кроме этого, Красная Армия располагала огромными резервами живой силы и техники, сосредоточенными вблизи района предполагаемых боевых действий и в любую минуту готовыми к вводу в бой в случае необходимости. Сознавая опасность, Модель держал значительные силы танков на некотором удалении от поля битвы на случай, если Советы введут свои резервы и создадут угрозу его тылам. В целом на театре боевых действий войска Красной Армии соотносились с германскими войсками в живой силе как 3:1, в бронетехнике как 3:1, в артиллерии как 5:1 и в самолетах как 4:1. Боевая подготовка и организованность частей Красной Армии также существенно улучшились в сравнении с прошлыми периодами.

Утром 5 июля 1943 г. германские войска одновременно с двух направлений атаковали курский выступ. Русские ждали их в полной готовности. За три месяца тяжелой работы 300 000 человек гражданского населения помогли возвести оборонительные сооружения на глубину до 300 км, состоявшие из колючей проволоки, окопов полного профиля, укрытий для танков, блиндажей, артиллерийских, пулеметных и огнеметных позиций. Укрепления состояли из 8 таких линий обороны, эшелонированных в глубину. В землю было заложено около миллиона мин, причем на отдельных участках плотность закладки доходила до 3000 мин на километр. Командир одной из немецких танковых частей написал по этому поводу: «То, что случилось под Курском, было трудно представить. За годы войны я не видел ничего подобного — ни до, ни после. Советы подготовили оборону, уходившую на немыслимую по нашим меркам глубину. Всякий раз, с огромным трудом пробившись сквозь позицию русских, мы оказывались перед следующим заграждением». Тем не менее начало сражения оказалось для Красной Армии неудачным. Введенные в заблуждение информацией взятого в плен немецкого солдата о времени начала наступления, Советы первыми начали артобстрел германских позиций, выдав тот факт, что им известно о предстоящей атаке.

Советские бомбардировщики, взлетевшие, чтобы внезапной атакой разбомбить забитые самолетами аэродромы немцев, были обнаружены германскими радиолокационными станциями. В воздух немедленно поднялись истребители люфтваффе, сбившие 425 советских самолетов ценой потери всего 36 своих машин. Как результат, несмотря на значительный численный перевес советской авиации, немцы на время получили господство в воздухе.

Тем временем фельдмаршал Вальтер Модель наступал силами 9-й танковой армии на северной оконечности курского выступа. Помня об оставшихся у него в тылу резервах Советов и превосходящих силах неприятеля по фронту, Модель проявил совершенно нетипичную для него нерасторопность: он старался сберечь свои танки, пустив их за пехотой вместо того, чтобы бросить их на прорыв эшелонированной в глубину обороны Советов. Это в значительной степени замедлило наступление. К тому же вскоре Модель начал терять танки, подрывавшиеся на минах. После 5 дней ожесточенных боев продвижение его частей замерло. На южной оконечности выступа действовала относительно более мощная танковая армия Манштейна. Имея более 200 «Тигров» и «Пантер», танкисты в классической манере проламывали оборону Советов. Их продвижение также замедлялось из-за минных полей, на которых в первый же день наступления подорвалось 25 немецких машин. Механические неисправности, возникшие у 45 «Пантер», вновь продемонстрировали, что новое оружие нельзя бросать в бой до завершения его испытаний и окончательной доводки. Но тяжелые танки «Тигр» успешно доказали, что могут противостоять уничтожающему огню, да и «Пантеры» вскоре также обнаружили свое превосходство над советскими Т-34, поскольку эффективно расстреливали эти танки с дистанции 2000 метров. Войска Манштейна и Гота неумолимо двигались вперед, и это обеспокоило советских генералов. Они решили врыть в землю значительную долю своих танков, скрыв их по башню и тем самым защитить от огня немецких танков. Это создавало огромные трудности для немецких танкистов, которым теперь приходилось вступить в ближний бой с противником. Тщательно замаскированные русские танки нередко намеренно пропускали немецкие «Тигры» и «Пантеры» через свои боевые порядки, а затем расстреливали их с тыла. Наступление на юге начало замедляться. Ситуация осложнялась передачей значительных сил авиации в помощь окруженным частям Моделя на севере. Тем не менее к 11 июля 1943 г. войска Манштейна преодолели оборону Советов и вышли к первому назначенному рубежу у станции Прохоровка.

Здесь советские генералы, ставившие целью окружить и уничтожить силы противника, перешли в контратаку. Генерал Ротмистров ввел в бой свежие силы в количестве более 800 танков, находившихся в резерве и за три дня марша преодолевших 380 километров. Оставив часть танков в резерве, Ротмистров подтянул 400 танков с северо-восточного направления. Еще 200 танков подошли с востока, чтобы лицом к лицу встретиться с германскими войсками, закаленными в боях, но не ожидавшими встретить такого противника. Немцев, в распоряжении которых имелось 186 единиц бронетехники, из которой всего 117 составляли танки, ожидал неминуемый и сокрушительный разгром. Однако сказалась усталость трехдневного перехода и, возможно, возымела действие и щедро отпускаемая в подобных случаях водка (чем нередко грешили в Красной Армии). Советские механики-водители не заметили противотанкового рва глубиной до 4,5 м, незадолго до этого вырытого своими же саперами, готовившими укрепления по приказу Жукова. Первые танки Т-34 угодили прямо в ров. При виде опасности следовавшие за ними танки рассыпали строй, в панике сталкиваясь друг с другом. Часть из них загорелась в результате попадания немецких снарядов. В середине дня германские войска доложили результаты: на поле боя осталось 190 подбитых и брошенных советских танков. Некоторые танки продолжали гореть. Данные показались настолько невероятными, что для проверки на место лично прибыл германский командующий. Потеря столь значительного количества танков вызвала гнев Сталина, пригрозившего отдать Ротмистрова под трибунал. Спасая себя, генерал договорился со своим командующим, а также с членом Военного совета фронта Н. С. Хрущёвым, заявившими, что танки потеряны в ходе крупнейшего сражения, в котором героическими войсками Советов было уничтожено более 400 немецких танков. Сталин, сам предложивший использовать армию Ротмистрова в контрударе, был вынужден принять этот доклад. В результате родилась долгоживущая легенда о том, что сражение под Прохоровкой было «величайшей танковой битвой в истории». На самом деле это сражение представляло одно из наиболее катастрофических в военной истории поражений. Советские войска потеряли в общей сложности 235 танков; германские войска — 3 танка. Несмотря на все это, Ротмистров превратился в героя, и ныне на месте событий высится огромный монумент.

Немецкие танки ушли с поля боя, выполняя отданный Гитлером приказ о передислокации. Быстрое ухудшение ситуации в регионе Средиземного моря и прежде всего высадка союзников на Сицилии 10 июля 1943 г. привели германского фюрера к мысли о необходимости немедленного отвода основных сил с Восточного фронта (прежде всего это касалось танковых дивизий, принимавших участие в операции «Цитадель») и их переброски на Апеннинский полуостров для обороны на случай вторжения превосходящих сил союзников. Манштейн продолжал считать, что в наступлении под Курском можно добиться определенных выгод — особенно если представить тяжелые потери советских войск. Но 17 июля 1943 г. командиры бронетанковых частей получили приказ на отступление. Спустя годы Манштейн и другие генералы упрекали Гитлера, с обидой говоря, что тот якобы заранее отказался от возможной победы. Факт, однако, в том, что фиаско под Прохоровкой почти не отразилось на балансе сил в районе Курской битвы. В целом потери германских войск оказались относительно небольшими: 252 потерянных танка против примерно 2000 советских танков, по некоторым подсчетам около 500 единиц артиллерии против примерно 4000 единиц советской артиллерии, 159 самолетов против примерно 2000 истребителей и бомбардировщиков у русских, 54 000 погибших военнослужащих против приблизительно 320 000 убитых на стороне русских войск. Курская дуга нанесла германской армии минимальный урон — во всяком случае поле боя не стало, как это иногда описывают, кладбищем для немецких войск. Можно уверенно говорить, что танковые сражения демонстрировали огромное преимущество «Тигров» и «Пантер» над Т-34. Но это ничего не меняло: «Тигры» и «Пантеры» выпускались в слишком малом количестве, несравнимом с объемом выпуска Т-34. В операции «Цитадель» решались ограниченные и вполне четкие задачи. Однако операция провалилась. Этот провал заставил многих немецких солдат поверить, что после Сталинграда фортуна уже никогда не повернется к ним лицом. Германское летнее наступление впервые потерпело неудачу — не в последнюю очередь потому, что теперь Германия воевала на два фронта.

Но сражение под Курском было далеко от завершения. Красная Армия нанесла свой контрудар 12 июля 1943 г, когда наступление немцев еще продолжало развиваться. В бой вошли свежие силы численностью более миллиона человек, а также 3200 танков и самоходных орудий, 25 500 единиц артиллерии и минометов, а также почти 4000 самолетов. С учетом войск, уже задействованных в обороне, количественные характеристики армий, действовавших на стороне Советов, были ошеломляющими и беспрецедентными: более 2 250 000 человек личного состава, из которых полтора миллиона приходилось на боевые подразделения; 4800 танков и самоходок; 35 200 единиц артиллерии. Это более чем вдвое превосходило численные характеристики армий, одержавших победу в Сталинграде. Численное превосходство Красной Армии было подавляющим, что позволяло Советам одновременно вести наступательные действия в нескольких других секторах Восточного фронта. Этому способствовали бесчисленные операции партизан, находившихся в тылу германских войск и отвлекавших на себя значительные силы немцев. Красная Армия, наступавшая широким фронтом вместо того, чтобы использовать классическую тактику прорывов с дальнейшим окружением изолированных частей противника, несла ужасающие потери.

Всего за июль и август 1943 г. Красная Армия потеряла около 10 000 танков и самоходок — при том, что немцы потеряли всего чуть более 1300 единиц бронетехники. От безразличия, с каким Сталин и его генералы относились к жизни своих солдат, перехватывало дух. Что же касалось немцев, те едва ли могли безболезненно перенести выпавшие на их долю даже сравнительно небольшие потери. 2 сентября 1943 г. немецкий пехотный генерал Отто Вёлер признался:

Немецким генералам пришлось отступить. Гитлер в ярости подписывал кипы приказов, предписывавших войскам удерживать оборону. Но ситуация была безвыходная. Даже любимец фюрера Вальтер Модель, и тот не внял прихотям Гитлера и отступил, пойдя на тактические ухищрения ради того, чтобы максимально сохранить численность войск. Когда советские армии двинулись к Харькову, Гитлер приказал удержать город любой ценой, но Манштейн и его командующий Вернер Кемпф возразили фюреру, заявив, что это невозможно. Гитлер тут же сместил Кемпфа, но заменивший его генерал повторил сказанное своим предшественником, и фюреру пришлось согласиться с выводом войск из города. Германские войска, покидавшие район битвы под Курском, оставляли позади картины апокалиптического разрушения, где, по описанию одного немецкого солдата, «каждое дерево и каждый куст были разодраны в щепы, а весь район действий — сплошь усеян искореженными орудиями, сгоревшими танками и подбитыми самолетами... Картина, невольно ассоциировавшаяся с концом света, действовала угнетающе на всех — кроме, разве что, обладателей стальных нервов».

Долгие месяцы, отделявшие битву под Курском (июль — август 1943 г.) и высадку союзников в Нормандии (июнь 1944 г.), иногда называют «забытым годом» войны. Прекрасно понимая безнадежность положения, немецкие генералы периодически запрашивали у Гитлера свободы действий, чтобы использовать огромные степные пространства для крупномасштабных тактических перемещений своих войск и попыток отрезать и уничтожить наступавшие армии Советов. Но Гитлер, считавший эти запросы оправданием трусливого отступления, продолжал с еще большей настойчивостью требовать удержания линии обороны. Поэтому отступление германских войск все чаще происходило не по единому плану, а спонтанно, в качестве ответной реакции на угрозу их окружения советскими армиями. Очень часто вместо планового отхода подразделения немецкой армии в панике бросали позиции. В течение всего упомянутого периода германские войска почти непрерывно отступали, сжигая и уничтожая все, мимо чего они проходили. Молодой пехотинец так описывал сцену отхода своего подразделения за реку Днепр в письме остававшейся в Германии жене:

Войска были охвачены своего рода страстью разрушения — что, как следовало из письма, нередко вело к нарушениям дисциплины и массовому разграблению сжигаемых дотла домов. Горевшие дома выдавали наступавшим советским частям точное местоположение германских сил. К тому же на разрушение домов уходило время, которое немцы могли использовать с пользой, укрепляя свои оборонительные позиции. Германские подразделения все чаще и чаще отступали без приказа, руководствуясь обстановкой.

Тем не менее германские армии совместными действиями сдерживали бесконечные атаки советских войск, штурмовавших в лоб и несших потери, в пять и более раз превосходившие потери оборонявшихся немцев. Превосходная работа разведки, заблаговременная подготовка укрепленных пунктов и эшелонирование обороны по глубине позволяли немецким частям выдерживать многочисленные атаки и отступать только при подавляющем численном преимуществе противника. Но что двигало германскими солдатами, проигрывавшими одно сражение за другим? В немцах нарастало понимание того, что они воюют за интересы Германии, а не за Гитлера и не за нацистский режим. Жажда германских солдат убийств и разрушений подпитывалась страхом и отвращением — чувствами, которые они испытывали, думая о наступающих «большевистских ордах» или о советских «недочеловеках». Безрассудные действия их противников больше прежнего обесценивали человеческую жизнь. Независимо от отношения немцев к нацизму, чем ближе к границам Германии подходили их отступавшие части, тем ожесточеннее становились бои. В то же время националистические убеждения продолжали овладевать сознанием бойцов, терпевших новые и новые поражения. В результате их переполняло презрение к славянам, в сознании утверждалось мнение о превосходстве германской расы и, вне всякого сомнения, крепла решимость использовать насилие для реализации собственных целей.

Смешение нацистских идеалов с традиционным национальным самосознанием наиболее сильно проявлялось у совсем молодых, неопытных бойцов и гораздо слабее у представителей старших поколений, прежде всего — у высшего командования и офицеров. Большинство генералов, родившихся в 1880-е гг., придерживались национализма традиционного типа. Они выросли в годы правления последнего германского кайзера и вскоре стали частью правящей касты, к которой принадлежали офицеры, аристократы, высшее чиновничество, протестантские священники, университетские профессора и консервативно мыслящие представители деловых кругов. Многие из них жили в районах с развитой промышленностью или в небольших городах, связывая судьбы только с семьями других офицеров или представителей местной элиты. Многие из родившихся в Восточной Пруссии по обыкновению смотрели на Россию с опаской, как на «полуазиатского» колосса. Длительное обучение военному делу формировало и утверждало их приверженность идеям монархизма и приоритета национальных ценностей, но одновременно изолировало от представлений, живших в большей части общества. В этом смысле показателен пример генерала Готгарда Хейнрици, выделявшегося разве только привычкой вести дневник, где в красочных подробностях он описывал все увиденное и пережитое. Генерал Хейнрици родился в 1886 г. в Гумбиннене близ границы с Польшей, в 1905-м поступил в кадетский корпус, участвовал в Первой мировой войне и продвигался вверх по служебной лестнице, как было принято, чередуя штабные и командные должности. В 1938 г. Хейнрици получил звание генерал-лейтенанта, в июне 1940 г. стал полным генералом, а 1 января 1943 г. — генерал-полковником. Вся его жизнь проходила в среде военной элиты. Хейнрици не знал жизни других слоев германского общества и никогда не входил с ними в контакт. Весь этот мир рухнул в ноябре 1918 г. как для Хейнрици, так и для всех представителей элиты времен императора Вильгельма. В стенах своего дома он проклинал еврейско-социалистический революционный заговор и, что неудивительно, поддержал путч Каппа. Хейнрици надеялся, что с падением Веймарской республики Германия может начать войну и отомстит врагам за поражение. Его вначале подозрительное отношение к вульгарному радикализму нацистов изменилось благодаря поддержке, которую Гитлер оказал перевооружению армии, а также в силу того, что Гитлер подавлял социал-демократов и коммунистов. Хейнрици не разделял идеологии нацизма, но искренне восхищался Гитлером и примкнул к его режиму из-за органически присущего ему конформизма и патриотических чувств. Хейнрици поддерживал идею Гитлера о порабощении Европы с дальнейшим захватом Британской империи и Соединенных Штатов, но в отличие от Гитлера скептически относился к возможным срокам реализации этой идеи. В дневнике сквозит не только его образцовая забота о состоянии войск, тяготы и лишения которых он, без сомнения, разделял, но также очевидная узость мышления Хейнрици, не знавшего иных приоритетов, кроме военных. Типичной чертой его касты была глубоко укоренившаяся (хоть и не выражаемая прямо) предубежденность по отношению к евреям и славянам. Верность Гитлеру и собственным представлениям о германской идее почти до самого конца толкала Хейнрици на продолжение борьбы.

По таким же лекалам была скроена фигура Федора фон Бока, который в отличие от прозаичной карьеры Хейнрици закончил свою военную карьеру в звании генерал-фельдмаршала. Бок родился в 1880 г. в городе Кюстрин, также на восточной границе Германии, в военной семье. Впоследствии он сражался на двух фронтах Первой мировой войны и тоже оставался в армии в годы Веймарской республики. В 1938 г. он командовал входившей на территорию Австрии 8-й армией, а в 1939-м — вторгшейся в Польшу группой армий «Север». Поздняя женитьба фон Бока на вдове с двумя детьми (в 1936 г. ) казалась удачной, хотя его активная карьера не позволяла долго находиться с семьей. Бок не разделял нацистской идеологии, хотя и преклонялся перед Гитлером, восстановившим национальную и военную гордость Германии. Военные дневники фон Бока показывают его как узкого профессионала, не замечающего вокруг себя почти ничего, кроме военных действий и военного планирования. Не были секретом и монархические убеждения фон Бока. В мае 1940 г. в Нидерландах, где жил в изгнании экс-кайзер Вильгельм II, фон Бок приехал в поместье Дорн, чтобы засвидетельствовать почтение бывшему императору Германии, но обнаружил, что охрана имеет приказ никого не допускать к нему. Как профессиональный военный, Бок соблюдал основные законы ведения войны, уважал права гражданского населения, заботился о военнопленных, а также учитывал многие другие аспекты. К примеру, он считал, что оккупированные районы должны оставаться под контролем военной администрации и негативно относился к вмешательству СС в дела вермахта. Его беспокоила политика нацистов по отношению к евреям в оккупированной Франции и Бельгии, причем дневниковые записи фон Бока вовсе не обнаруживают открытого либо неявного антисемитизма. Бок признавал за Гитлером право распоряжаться на захваченных армией территориях — во всяком случае вопросы тылового переустройства имели для него весьма малое значение в сравнении с насущными требованиями военной необходимости. В период военных действий фон Бок все силы и время отдавал управлению армиями, посему никогда не обращал внимания на правомерность действий оккупационных властей.

Генералы служили не только по причине их узкого профессионализма и консервативного национализма, но также и по материальным соображениям. В нацистской Германии, как и в других странах, были утверждены почетные награды и знаки за участие в боевых действиях, а наиболее успешных командиров частей действующей армии быстро продвигали по службе. После победы Германии на Западе в 1940 г. 12 таких генералов удостоились звания генерал-фельдмаршала. Гитлер, никогда не питавший особого доверия к армии, все же считал карьерное продвижение одним из способов вынудить генералитет действовать по воле фюрера, даже в случае неприятия идеологии нацизма. Впрочем, не успешный карьерный рост определял поведение высших аристократических слоев офицерского корпуса. Продвижение по служебной лестнице приносило не только рост жалованья, но также всякого рода дотации: генерал-фельдмаршалу или гросс-адмиралу, например, причиталось 4000 рейхсмарок в месяц, и, что примечательно, эта сумма не облагалась налогами. В таких вопросах Гитлер не мелочился. Случалось, что он выплачивал из немалых личных средств и более значительные суммы. 24 апреля 1941 г. фюрер распорядился выплатить гросс-адмиралу Рэдеру единовременную премию в 250 000 рейхсмарок по случаю 65-летнего юбилея, чтобы помочь тому расплатиться за постройку нового особняка. Такие подарки делались избирательно и без огласки — как было в случае с еще одним чеком на 250 000 рейхе-марок, которые Гитлер передал через своего главного адъютанта Рудольфа Шмундта фельдмаршалу Вильгельму фон Леебу, отмечавшему 5 сентября 1941 г. свой 65-летний юбилей. И при этом Гитлер знал, что Лееб критически относился к способу ведения войны, избранному фюрером. Фельдмаршал остался доволен суммой. В начале 1942 г., когда его уже отправили в отставку после поражения под Москвой, Лееб активно искал недвижимость, которую мог бы приобрести на подаренные ему деньги и постоянно требовал помощи у гражданских властей (в 1944 г. Леебу наконец удалось совершить такую покупку).

До этого Лееб настолько разочаровался в Гитлере, который в 1940 г. предложил нарушить нейтралитет Бельгии, что начал искать контакта с военной оппозицией, снова формировавшейся в окружении начальника Генерального штаба сухопутных войск Франца Гальдера. Впрочем, первый контакт оказался единственным, и Лееб больше подобных инициатив не проявлял. Другие высшие офицеры также получали аналогичные суммы к 60- и 65-летним юбилеям — в их числе фельдмаршалы Герд фон Рунд-штедт, Вильгельм Кейтель, Ганс Гюнтер фон Клюге. Некоторым — например Гудериану и Клейсту отдавали в собственность обширные поместья, либо предоставляли денежные средства на приобретение земель. По оценкам, доставшееся Гудериану имение Дейпенхоф стоило миллион с четвертью рейхсмарок. Гудериан, в прошлом критиковавший подход Гитлера к войне, вернулся из принудительной отставки и к концу войны стал одним из наиболее убежденных сторонников продолжения борьбы до самого конца. Можно не сомневаться, что надежда получить награду такого размера сказывалась на отношении к делу многих других высших офицеров. Впрочем, находились и те, кто открыто демонстрировал приверженность традиционным качествам прусских военных: честности, неподкупности, умеренности и обостренному чувству офицерской чести. По мнению одного из участников заговора против Гитлера дипломата Ульриха фон Хасселя, «для большинства генералов карьера и положение фельдмаршала важнее основополагающих жизненных принципов и моральных ценностей».

Такие же качества демонстрировали и младшие представители офицерского корпуса на уровне дивизии. Впрочем, здесь были свои отличия, большей частью происходившие из того факта, что эти офицеры принадлежали уже к более младшим возрастным группам. Так, в ставшей объектом глубокого статистического исследования 253-й пехотной дивизии служило всего 9% офицеров, родившихся до 1900 г., и 8%, родившихся в период с 1900 по 1909 г.; 65% родились в 1910—1919 гг., а оставшиеся 19% принадлежали к поколению, родившемуся после 1919 г. В военной элите преобладали протестанты: 57% офицеров дивизии считали себя протестантами и всего 26% — католиками. Среди их подчиненных, напротив, большинство составляли католики. Степень проникновения идеологии нацизма обнаруживалась следующим фактом: 12% офицеров объявили себя приверженцами деизма, что было туманным и неконфессиональным определением, предпочтительным для тогдашнего режима. Офицеры дивизии в подавляющем большинстве происходили из среднего класса и буржуазии, имели образование, профессию и какое-то время служили в армии, во многих случаях — в годы Веймарской республики. 43% входили в состав тех или иных нацистских организаций. Офицеры получали больше наград за храбрость, чем их подчиненные, и имели лучшие карьерные перспективы (в случае если им выпало уцелеть): за войну примерно половине удалось вырасти до командира батальона, иногда и выше, и даже самые молодые рассчитывали, что смогут дослужиться до звания капитана или майора. Для офицеров это означало более высокую вероятность перевода в другую дивизию или на новую должность.

Как ни удивительно, но для основной массы простых солдат условия, в которых они воевали и жили, почти не менялись. Примерно половина германской армии на конкретный период времени не участвовала в боевых действиях. Их части могли находиться в резерве, нести охранную службу на оккупированных территориях вдали от линии фронта, либо заниматься решением административных или снабженческих задач. Например, в каждом танковом полку несли службу не только экипажи танков, но и ремонтники, заправщики, оружейники, транспортники и другой вспомогательный персонал. В любой момент значительное количество военнослужащих проходило боевую учебу, либо находилось на излечении в госпиталях после ранения или вследствие полученного заболевания. Из другой половины армии, непосредственно участвовавшей в боевых действиях, примерно 80% служило в пехотных дивизиях, являвшихся, таким образом, основной боевой единицей вермахта. С начала вторжения на территорию Советского Союза начался период численного роста, обучения и реорганизации германской армии, в течение которого военные потери оставались на сравнительно низком уровне — примерно 130 000 убитых и пропавших без вести, что составило всего 2,5% суммарных военных потерь Германии за годы войны. Формирование новых дивизий всегда осуществлялось пополнением опытных частей существующих дивизий новобранцами, что обеспечивало преемственность в обучении военнослужащих. Начав войну в составе 90 пехотных дивизий, германская армия выросла к июню 1941 г. до примерно 175 дивизий. Поначалу немецкие войска участвовали в боевых действиях лишь время от времени. Примером могут служить молниеносное вторжение в Польшу, кампании 1940 г. на западе Европы и балканские победы следующего года. Все это означало достаточно крепкую сплоченность и сохранение «чувства локтя» внутри боевых подразделений.

Картина относительной стабильности драматически изменилась из-за тяжелых потерь, постигших германскую армию с началом вторжения на территорию СССР. Военные старались уменьшить негативный эффект этих потерь — например, подбирая новобранцев из тех же районов Германии, из которых были призваны уже воевавшие бойцы пополняемых частей, либо отправляя выздоравливавших из госпиталей именно в те части, где они проходили службу до ранения. Таким образом, внутренняя среда каждой военной части поддерживалась в более или менее однородном состоянии, что (как считали начальники) обеспечивало высокую слаженность и боеспособность. Войска проходили интенсивную учебу, обеспечивавшую их эффективное применение после отправки в район боевых действий. Несмотря на все меры, возраставшие потери затрудняли формирование и комплектацию личным составом полностью боеспособных подразделений и в результате часть полков оказывалась в значительной мере небоеспособной. Череда крупных поражений германской армии, начавшаяся со Сталинграда, также негативно влияла на боевой дух войск. Однако до самого конца лета 1944 г. германская армия оставалась силой, сохранившей организованность, структуру и возможность ее пополнения. Поражение стало возможным не по причине дезорганизации или неэффективности, а благодаря военному и экономическому превосходству Красной Армии (или армий Великобритании и США — если вести речь о Северной Африке, Италии или Нормандии).

Что же представляли собой военнослужащие упомянутых пехотных дивизий? В 253-й пехотной дивизии проходили службу солдаты и младшие командиры самых разных возрастов. 19% военнослужащих дивизии родились в период с 1901 по 1910 гг. и хорошо помнили времена Веймарской республики. 68% служивших были 1911 — 1920 гг. рождения, а оставшиеся 11% приходились на тех, кто родился между 1921 и 1926 гг. и получил воспитание и образование в Третьем рейхе. Любопытно то, что, невзирая на непрерывно снижавшийся в течение войны средний возраст военнослужащих, ведущая роль всегда принадлежала поколению солдат, родившихся незадолго до начала или непосредственно в годы Первой мировой войны. Другими словами, характер, поведение и боевой дух этой и, по всей вероятности, других пехотных дивизий определялись доминантной группой, состоявшей из военнослужащих в возрасте до 30 лет. Вполне предсказуемо, что при такой возрастной структуре большинство военнослужащих (68% в начале войны и 60% к ее окончанию) не состояло в браке. Многие военнослужащие более старшего возраста успели обзавестись детьми, и в результате командиры дивизий старались держать их подальше от фронта, посылая на самые опасные участки тех, кто помоложе. Точно так же фактор наличия семьи и детей влиял на обращение солдат старшего возраста с гражданским населением, в особенности — с женщинами и детьми на территориях, оккупированных Германией.

В пехотных дивизиях 59% солдат, родившихся после окончания Первой мировой войны, принадлежали нацистской партии. Из тех, кто родился в период с 1916 по 1919 г., 69% были членами Трудового фронта. 83% военнослужащих, родившихся в 1913—1917 гг., до 1939 г. уже проходили службу в армии. Доля тех, кто родился в 1910—1920 гг. и ко времени начала войны прошел через один из упомянутых общественных институтов, составляла в среднем 75%. При этом доля тех, кто прошел несколько таких институтов, составляла 43%. Таков был точный состав возрастных групп, большую часть войны составлявших ядро пехотных дивизий. С течением войны в германской армии усиливалось идеологическое воздействие на офицеров и младших командиров, а через них — и соответствующая обработка личного состава. Так громко и настойчиво продвигаемая во времена Веймарской республики идея создания армии, находящейся вне политики, канула в прошлое. К моменту начала войны в армии было принято рассматривать призыв на службу и обучение воинским специальностям в качестве последнего и высшего этапа получаемого с ранних лет идеологического образования. Военнослужащий проходил обучение не только как боец, но и как полноценный член германского расового общества — и, в некоторых отношениях, как человек совершенно нового типа. От всех офицеров требовалось изучить и перестроить себя в соответствии с господствующими национал-социалистическими взглядами. В помощь для решения этой задачи предлагалось огромное количество книг, брошюр и прочей руководящей литературы. Во многих таких работах офицерам внушалась мысль о существовании мирового еврейского заговора против Германии и утверждалось, что евреи — это самые опасные и самые злые враги из всех, с которыми им предстоит сражаться. Читателей старались убедить в «праведном характере войны» и в том, что эта война соответствует духу национал-социализма. Интенсивная идеологическая обработка нацеливалась на людей, уже подготовленных к восприятию таких идей в школе, в гитлерюгенде, и воздействием геббельсовской пропаганды. Поэтому неудивительно, что многие немецкие военнослужащие, вступавшие в битву на Восточном фронте, представляли солдат Красной Армии в образе «недочеловеков, доведенных евреями до потери рассудка».

Когда в Сталинграде окончательно рухнул миф о непобедимости германской армии (начавший таять еще в декабре 1941 г.), германское командование начало с удвоенным старанием убеждать солдат в том, что они сражаются за стоящее дело. В 1943 г. Гитлер заявил, что германский офицер должен быть политизирован. По мере ухудшения ситуации все большую важность обретала глубокая убежденность офицеров в идеях национал-социализма. 22 декабря 1943 г. Гитлер приказал создать группу по обеспечению «лидерства национал-социалистической идеологии в вооруженных силах». В начале следующего месяца фюрер в узком кругу сказал Геббельсу и еще нескольким высшим офицерам, что вся его армия должна обитать в едином ментальном пространстве, где все будут охвачены «фанатичным желанием» до конца сражаться за дело нацизма. Подготовка нацистских политических офицеров велась централизованно и в широких масштабах. Такие же меры предпринимались на флоте и в авиации. По сути, нацисты внедрили в германской армии новый институт, аналогичный институту политкомиссаров, занимавших столь важное место в Красной Армии. Эта роль еще больше усиливалась многочисленными курсами политического обучения, проводившимися вдали от линии фронта, и подкреплялась на армейских партийных конференциях. Со временем, по мере все новых и новых поражений приказы и распоряжения офицеров становились все более национал-социалистическими по своей сути, и в основном нацеливали личный состав на фанатичное сопротивление значительно превосходящим силам противника. Разумеется, в рядах армии оставалось значительное количество офицеров и рядовых солдат, безразличных или даже враждебных нацистской идеологии — что определялось возрастом, жизненным опытом и укоренившимися представлениями. В целом же не приходится сомневаться, что политические занятия и идеологическая обработка оказывали на войска заметное влияние, побуждая их сражаться до конца.

Находились и те, кто продолжал воевать из антисемитских убеждений. Пропаганда и идеологическая работа утвердили в войсках твердое убеждение, что, как было сказано в письме солдата из службы военной корреспонденции фюрера на Восточном фронте от 1 марта 1942 г.: «Это вопрос выбора одного из двух основных мировоззрений: нашего либо еврейского». Убежденность в этом возрастала с того момента, как победа Германии оказалась под вопросом. Один из военнослужащих, в конце мая 1942 г. находившихся в Южной Франции, писал: «Конечно, не должно случиться так, чтобы евреи победили и оказались у власти». К подобному скептицизму примешивалась значительная доля страха. Как писал другой солдат в августе 1944 г., в случае поражения Германии «евреи отыграются на нас, устроят побоище и жестоко истребят все немецкое». Тем не менее находились люди, на которых нацистская идеология оказывала слабое или вовсе ничтожное влияние. Почему, к примеру, не уходил из армии Вильм Хозенфельд, искренне ненавидевший нацистов? В декабре 1943 г. Хозенфельд пришел к пониманию, что режим, которому он служил, преследовал и убивал не только жителей Восточной Европы и евреев, но и самих немцев. Будучи выходцем из промышленного района Гессе, Хозенфельд не сразу понял, во что могли вылиться проходившие в 1930-е гг. расправы нацистов над политическими оппонентами. Последние иллюзии он утратил, пообщавшись с новым товарищем, бывшим коммунистом, потерявшим здоровье после неоднократных пыток в гестаповских застенках. Как писал Хозен-фельд, было совершенно ясно, что все это делалось с ведома высших нацистских руководителей:

Хозенфельд считал нацистов кучкой преступников, никоим образом не представлявших народ Германии в целом. Он продолжал исполнять свой долг не ради них, а ради защиты Германии от большевизма. Скорее всего, другие офицеры испытывали похожие чувства. Так, к июлю 1943 г. генерал Хейнрици начал понимать, что Германия может проиграть войну. Он писал, что это сильнее подталкивало его к продолжению борьбы, как бы подчеркивая «невозможность потерпеть поражение в этой войне — потому, что нельзя даже подумать о том, что должно случиться после этого поражения. Германия погибнет, и мы погибнем вместе с ней».

Едва ли уместно предположить, что нацистская идеология вошла в плоть и кровь армии столь глубоко, что могла восполнить развал воинской дисциплины и ухудшение взаимоотношений между товарищами по оружию. Относительная однородность каждой дивизии сохранялась во многом потому, что в течение войны в них сохраняли основной костяк преданных дивизии людей. Варварская жестокость, с которой германская армия вела войну на востоке, определялась не распадом дивизий, а скорее смешением уже повоевавших, все более циничных и брутализи-рованных ветеранов с постоянным, а с 1943 г. — нараставшим потоком молодых бойцов, глубоко впитавших нацистскую идеологию. Даже в периоды тяжелых потерь, например, в конце 1941 и в начале 1942 г., социальное единство 253-й пехотной дивизии, хотя и пострадало, но не было разрушено и восстановилось вскоре после пополнения новобранцами и возвращения ветеранов дивизии из госпиталей. Людей накрепко связывали совместные бои, в которых закалялось их доверие друг к другу. Даже сомневаясь в возможности будущей победы (что началось после Сталинграда) они продолжали воевать, не теряя чувства товарищества и взаимной поддержки при трудных обстоятельствах. Бойцы могли устанавливать эмоциональные связи в пределах небольших групп, до некоторой степени заменявших оставленные дома семьи. Здесь они заботились о раненых, украшали свои бункеры и жилые помещения, либо отмечали праздники (например, немецкие войска отмечали Рождество в Сталинграде). Это придавало той бессмысленной войне какой-то смысл. Возможно, это был своего рода уменьшенный вариант общества расового единства, или Volksgemeinschaft. Соответственно, агрессивно-мужественное поведение солдат было ориентировано на внешнего врага и направлялось на популяцию, которая, по крайней мере, на востоке, считалась расово-неполноценной и недостойной человеческого обхождения.

Наконец, солдаты продолжали сражаться из чистого страха. Они опасались проявить слабость — и боялись того, что может произойти, если они сдадутся и попадут в плен. В армии имелись свои военные трибуналы, широко применявшиеся для пресечения самых разных нарушений дисциплины — от воровства пайков, выдаваемых передовым постам, до дезертирства. Любой из подобных проступков мог закончиться для нарушителя расстрелом. Очень многие подвергались наказанию за преступление, туманно определенное как «подрыв боеспособности» (Wehrkraftzersetzung) и означавшее что угодно вплоть до попытки сдаться в плен или «самострела». В гражданской жизни уголовным преступлением считалась критика режима или руководителей страны. Напротив, как уже говорилось, относительно немногих наказывали из-за преступлений, совершенных против гражданского населения на оккупированных территориях — таких как грабежи, мародерство и расстрел пленных, получивших широкое распространение на Восточном фронте, особенно на начальных этапах операции «Барбаросса». Трибуналы широко использовались как средство укрепления дисциплины и боевого духа. В целом за годы войны трибуналами было рассмотрено около 3 млн дел, из которых около 400 000 касалось преступлений, совершенных против гражданских лиц и военнопленных. В результате не менее 30 000 военнослужащих германской армии было приговорено к смертной казни. Сравните это количество с 48 военнослужащими, казненными в Германии во время Первой мировой войны. Некоторые из этих 30 000 смертных приговоров были отменены; незначительная часть приговоров выносилась в отсутствие обвиняемых. Но в подавляющем большинстве — по крайней мере, примерно в 21 000 случаях, приговоры приводились в исполнение. Во всех других странах — участницах боевых действий (за исключением Советского Союза) количество вынесенных трибуналами смертных приговоров измерялось даже не тысячами, а максимум сотнями.

Предполагалось, что в трибунале обвиняемый должен предстать перед тремя судьями. Хотя по закону обвиняемому полагался защитник, в период боевых действий на это требование редко обращали внимание. Так, один участник войны вспоминал, что на участке Сталинградского фронта, занятом четырьмя дивизиями, военными трибуналами всего за неделю было вынесено 364 смертных приговора — в основном, за трусость, дезертирство и воровство продуктовых пайков. Гитлер, действуя властью главнокомандующего, издал наставление, предписывавшее трибуналам использовать самые что ни на есть драконовские наказания. В одном из положений было сказано: «Наказание в виде смертной казни рекомендуется в случаях, если действия обвиняемого были вызваны страхом за собственную жизнь или в связи с необходимостью поддержать дисциплину личного состава в конкретных обстоятельствах».

В общем и целом военные суды разделяли мнение судей из гражданского судебного аппарата нацистов, один из которых заявил следующее: «Законно то, что служит людям. Применительно к законам военного времени это определение можно выразить более узко: законно то, что служит вооруженным силам... Таким образом, становится понятно, почему не существует «среднего солдата». Быть солдатом означает поднять национал-социалистическую идею о чести и солдатском мужестве до уровня профессионального долга. Это означало, например, исполнение 6000 смертных приговоров, вынесенных за «подрыв боеспособности». Чаще всего к расстрелу приговаривали за дезертирство (15 000 исполненных приговоров). Во многих случаях такое наказание назначалось по сути за самовольную отлучку. В соответствии с приказами Объединенного главнокомандования вермахта от декабря 1939 и июля 1941 г. приговоры приводились в исполнение без проволочек. «Чем скорее вредитель из рядов вооруженных сил (Wehrmachtschadling) получит заслуженное наказание, тем будет легче оградить других солдат от совершения такого же или похожих деяний — и тем проще окажется поддержать дисциплину в войсках».

Угрожая войскам применением жестких карательных мер, военные суды в значительной мере обеспечили продолжение сопротивления даже после того, как всем стало ясно, что война проиграна. Но режим все больше и больше нуждался в частях, которые могли сражаться с неослабевающим фанатичным упорством. Такими фанатиками национал-социализма были укомплектованы войска СС. Их история началась в первые дни существования Третьего рейха, когда Гитлер приступил к формированию подразделения личной охраны, впоследствии получившего известность под наименованием Лейбштандарт СС «Адольф Гитлер». Вооруженными частями СС, изначально предназначавшимися в основном для церемониальных задач, командовал нацист, грубый баварец Йозеф Дитрих (по прозвищу Зепп), в прошлом успевший поработать заправщиком автомашин, официантом, сельскохозяйственным рабочим и мастером на табачной фабрике. Дитрих, родившийся в 1892 г., проходил армейскую службу в танковой части и не имел опыта в других сферах военной жизни, на что потом не раз сетовали армейские генералы. Но вскоре шеф Дитриха, Генрих Гиммлер основал другую, более крупную структуру и начал набирать военных, способных наладить военное обучение в новых частях. Начиная с 1938 г. люди Дитриха также участвовали в этом процессе. К концу 1939 г. эти сборные военные отряды СС были пополнены формированиями Теодора Эйке под названием «Мертвая голова», созданными для охраны концлагерей. Войска СС, в начале войны насчитывавшие 18 000 человек, к ноябрю 1941 г. достигли численности 140 000 бойцов и включали танковые и мотопехотные полки. Эти войска с самого начала задумывались как элитные, идеологически надежные, хорошо обученные — и в отличие от регулярной армии безраздельно преданные Гитлеру. Высшие офицеры войск СС были существенно моложе армейских офицеров, занимавших аналогичные должности. Большинство из них родилось в 1890-х или начале 1900-х гг., и в годы войны им было от 40 до 50 с небольшим лет. Дивизиям и полкам войск СС присваивали имена собственные, например — «Дас Рейх», «Дойчланд», «Фюрер» и т.д. В отличие от обычных армейских частей подразделения войск СС представляли не народ Германии, а германскую расу, и поэтому начальник главного управления СС Готтлоб Бергер — нацист со стажем, ветеран Первой мировой войны и один из ближайших сподвижников Гиммлера, вербовавший офицеров в «германских» странах — Голландии, Дании, Норвегии и Фландрии, весной 1941 г. сформировал первую ненемецкую дивизию «Викинг». По мере того как требования количества брали верх над расовыми интересами, в войска СС начали вербовать новобранцев из стран Восточной Европы. К 1942 г. в войсках СС служило 236 000 человек. В 1943 г. количество бойцов перевалило за пол миллиона, а в 1944-м эта цифра составила почти 600 000 военнослужащих (из которых 369 000 непосредственно участвовали в боевых действиях).

Командиры регулярной армии относились к войскам СС с пренебрежением, считая, что их офицерам не хватает профессионализма, и они слишком охотно жертвуют своими людьми. Несмотря на то что дивизии СС находились в подчинении армейского командования, генералы вермахта никак не могли умерить фанатичную тягу эсэсовцев к самопожертвованию. Когда Эйке однажды заметил своему командиру, генералу Эриху Гёпнеру, что его бойцы в только что закончившейся атаке погибли напрасно, генерал резко осудил его действия, сказав: «Это подход мясника». Однако было бы ошибкой утверждать, что генералы наотрез отказывались от убийственных атак войск СС, связанных со значительными потерями: такие атаки сохраняли жизни их собственных солдат и уменьшали сопротивление противника. В августе 1944 г. Гиммлер жаловался на «безвольных армейских командиров», приносящих бойцов СС в жертву ради незначительных успехов. Армейские командиры обычно утверждали, что в сравнении с обычными подразделениями вермахта части войск СС оказывались более склонны к совершению расправ над мирным населением (особенно над евреями) и другим преступлениям — прежде всего на Восточном фронте. Официальное расследование, проведенное в августе 1943 г., показало, что из 18 доказанных случаев изнасилования 12 были совершены военнослужащими войск СС. Трудно судить, насколько точными были эти данные. Зачастую войска СС обеспечивали командованию регулярной армии возможность скрыть или «откреститься» от преступлений, совершенных людьми из вермахта. В то же время на жестокость войск СС жаловались даже офицеры из других ведомств СС. Когда командир дивизии «Принц Евгений» решил принести марионеточному правительству Хорватии извинения и назвал «ошибками» злодеяния, совершенные его подчиненными, ему ответил другой офицер СС сказавший: «С тех пор как вы прибыли, “ошибки” следуют одна за другой». После 1945 г. попытки бывших офицеров ваффен-СС представить себя и своих товарищей всего лишь обычными солдатами терпели провал: никто не сомневался в их статусе элиты и фанатичной преданности режиму. С другой стороны, начиная с 1990-х на свет вышла масса фактов о действиях регулярной армии на Восточном фронте и в его немецком тылу, в корне меняющих представление о том, что нарушение законов войны и международных конвенций было исключительной прерогативой ваффен-СС.

Несомненный фанатизм частей ваффен-СС и стремление военного командования бросать эти части на передовую вело к большим потерям среди личного состава. В общей сложности из 900 000 человек, за годы войны проходивших службу в рядах войск СС более трети — точнее, 34% — погибли. 15 ноября 1941 г. из дивизии «Мертвая голова» докладывали о 60% потерях среди офицеров и младших командиров. В донесении было сказано, что костяк дивизии уничтожен. По докладу службы безопасности СС от марта 1942 г., в германском обществе сложилось мнение, что войска СС плохо обучены и их часто «приносят в жертву». Считалось, что эти части идут в бой, желая показать, что они лучше других частей вермахта. К тому же родители начали отговаривать своих сыновей от службы в рядах войск СС из-за проводившейся в этих войсках антихристианской идеологической обработки. «Влияние родителей и церкви имеет негативный характер», — говорилось в донесении одного из вербовочных центров в феврале 1943 г. «Родители в массе настроены против войск СС», — говорилось в докладе из другого аналогичного центра. В Вене один из жителей сказал проводившему набор офицеру: «Священник говорил, что в СС служат атеисты, и если мы поступим в эти войска, то попадем в ад». Добровольцы из Фландрии, Дании, Норвегии и Голландии подавали заявления об увольнении, жалуясь на грубость и властное обращение со стороны германских офицеров СС. В поисках «добровольцев» офицеры-вербовщики начали посещать лагеря Трудового фронта. В ответ посыпались жалобы родственников, и вскоре офицеры войск СС объявили, что также разочарованы результатами из-за «низкого интеллектуального уровня» многих новобранцев и их склонности к «неподчинению и симуляции болезней». К концу войны части войск СС начали стремительно терять былые качества. Но в этом они едва ли отличались от других частей вермахта.