Достижения Шпеера в оживлении военной экономики и расширении производства, хотя в конце они и оказались тщетными, опирались не в последнюю очередь на эффективное использование рабочей силы. Доля промышленных рабочих, занятых в производстве вооружений, с 1939 до 1941 г. выросла на 159% и к тому времени, когда Шпеер занял свой пост, в этой области оставалось немного возможностей для дальнейшего роста. Шпеер поощрял более эффективное использование рабочей силы, не только через увеличение количества сменной работы, но также и через общую модернизацию производства. Так, например, в итоге он вдвое сократил трудозатраты в человеко-часах на производство танка PzKw III. Число боевых самолетов, выпущенных на немецких заводах, в период с 1941 по 1944 г., выросло вчетверо.

В то же время новую рабочую силу перебрасывали в военную промышленность, тем самым резко увеличивая количество рабочей силы в ряде ключевых областей. В 1942 г. количество рабочих, занятых в производстве танков, выросло почти на 60%. 90-процентный рост численности персонала на локомотивных заводах в том же году помог увеличить производство с 2000 в 1941 г. до более чем 5000 два года спустя. Решительный рост произошел в производстве боеприпасов, где к осени 1943 г. было занято до 450 000 рабочих, при этом на танковых заводах работало 160 000, а в производстве оружия было занято 210 000 человек. Здесь наблюдался основной рост, хотя он был инициирован не Шпеером, а в соответствии с программой, о которой объявили 10 января 1942 г., еще при Тодте, задача вербовки новых рабочих была поставлена перед человеком, которого Гитлер 21 марта 1942 г. назначил генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы: этим человеком стал Фриц Заукель. Заукель был совсем не похож на благовидного и изысканного буржуазного профессионала вроде Шпеера. Он родился 27 октября 1894 г. в небогатой семье почтальона. Рос и воспитывался во Франконии, покинул школу в возрасте пятнадцати лет, потом поступил юнгой на сухогруз и Первую мировую войну провел в лагере для военнопленных, когда его судно в самом начале боевых действий было потоплено французским военным кораблем. Вернувшись в Германию в 1919 г., Заукель работал оператором токарного станка на шарикоподшипниковом заводе, а потом взялся за изучение инженерного дела. Поэтому здесь перед нами самый настоящий плебей, причем как по происхождению, так и по образу жизни. В отличие от ряда других ведущих нацистов, у За-укеля, по-видимому, был счастливый брак, за время которого родилось не менее десяти детей. В 1923 г. он услышал речь Гитлера и проникся идеями национального единства. Заукель остался верным вождю после неудавшегося «Пивного путча» в том же году, и Гитлер наградил его, назначив гаулейтером Тюрингии в 1927 г. Избранный в законодательный орган Тюрингии в 1929 г., Заукель стал министром-президентом этой земли, когда в 1932 г., после государственных выборов, нацисты сформировали в собрании самую большую фракцию.

В 1930-е гг. он не только возглавил ариизацию на одном из крупнейших военных производств в Тюрингии, но также обеспечил, чтобы оно перешло в ведение его собственной холдинговой компании, фонда «Вильгельм Густлоф». Несмотря на свое происхождение, Заукель не был чужд миру бизнеса и промышленности. Накопленный опыт помог ему в 1942 г. Плебейский популизм Заукеля нашел драматическое выражение в начале войны, когда, после того как Гитлер отклонил его просьбу о допуске к службе в вооруженных силах, он тайно пробрался на подводную лодку, будучи обнаруженным лишь после того, как субмарина вышла в море. Глава подводного флота адмирал Карл Дениц вызвал корабль обратно в порт, но, учитывая видное положение Заукеля, его репутации эпизод никакого вреда не причинил. Близкий союзник Мартина Бормана, он и Борману, и Гитлеру представлялся человеком, который обладал энергией и жесткостью, способной решить проблему трудовых ресурсов в 1942 г. Его послужной список бескомпромиссного нациста убедил партию в том, что он не собирается испытывать слабость к «недочеловекам» славянам, даже если их труд был жизненно важен для немецкой военной экономики. Новый пост был непосредственно подчинен Гитлеру, который передал Заукелю, как и Шпееру, огромную власть. Тот использовал ее, по крайней мере вначале, для тесного сотрудничества со Шпеером при организации вербовки прежде всего иностранных рабочих, хотя напряженные отношения между этими двумя людьми были вполне ощутимы; позже они превратились в реальную борьбу за власть. Другие учреждения, которые ранее играли роль в трудовой мобилизации, включая Имперское министерство труда, Управление четырехлетнего плана и Германский трудовой фронт, оказались эффективно отодвинутыми на задний план. С другой стороны, элемент принуждения, необходимый для осуществления мобилизации, обязательно предусматривал участие Главного управления имперской безопасности во главе с Генрихом Гиммлером, который, таким образом, стал третьим ключевым игроком в этой области наряду с Заукелем и Шпеером.

В Германии к моменту вступления Заукеля в новую должность уже находилось большое количество иностранных рабочих, свыше миллиона из них были поляки. Поскольку Гиммлер и Геринг считали поляков более низкими в расовом и любом ином отношении, они считались лишь пригодными к простой неквалифицированной работе в сельском хозяйстве, где они действительно были крайне нужны из-за вербовки немецких рабочих в армию и долгосрочного перемещения сельских трудовых ресурсов в города. Из 1,2 млн военнопленных и иностранных гражданских лиц, работающих в Германии в мае 1940 г., 60% использовались в сельском хозяйстве. 700 000 поляков в числе упомянутых людей работали почти исключительно как сельскохозяйственные рабочие, хотя некоторые использовались и в дорожном строительстве. Попытки использовать их в шахтах почти не имели успеха; польские рабочие были неопытны, многие имели слабое здоровье, они плохо питались либо были непригодны к тяжелому физическому труду шахтеров, и поэтому их производительность была низка.. Однако в то время как польские рабочие были почти полностью призваны в сельское хозяйство, потребность в людских ресурсах для военной промышленности в середине 1940 г. была еще выше; этот дефицит, согласно данным ряда инспекторов по вооружениям, составлял не менее миллиона человек. Большие количества французских и британских военнопленных, захваченных во время Западной кампании в мае-июне 1940 г., оказались весьма кстати. К началу июля 1940 г. приблизительно 200 000 из них уже были отправлены на работы в Германию; к августу 1940 г. это количество увеличилось до 600 000, а к октябрю 1940 г. — до 1 200 000.

Все же попытки выявить квалифицированную рабочую силу для направления в военную промышленность были не слишком успешны. К декабрю 1940 г. более половины военнопленных использовались, как и поляки, в сельском хозяйстве. Дефицит должен был быть восполнен гражданскими добровольцами. Они брались на работу из оккупированных западных стран и из государств-союзников; и их заработная плаза и условия труда предполагались, хотя бы теоретически, такими же, как у немецких рабочих. К октябрю 1941 г. в Германии работало 300 000 гражданских лиц из западных стран, 270 000 из Италии, 80 000 из Словакии и 35 000 из Венгрии. Итальянцы со своими извечными жалобами на немецкую пищу и разгульным поведением по вечерам быстро лишили себя популярности, в то время как получаемые ими привилегии вызывали жгучее негодование среди коренных немцев. При этом иностранные рабочие не оправдывали надежд своих работодателей. Большинство из них, по жалобам Службы безопасности СС, вкладывало в работу крайне мало усилий. Причина представлялась очевидной: их заработная плата удерживалась на более низком уровне, чем у немцев, и не была привязана к результатам труда.

Вторжение в Советский Союз, однако, добавило новое измерение в понятие внедрения и расстановки иностранной рабочей силы. Гитлер, Геринг и экономические управленцы рейха, как мы уже смогли убедиться, к людям с территорий, оккупированных во время операции «Барбаросса», начали относиться как к расходному материалу. Они считали, что победа наступит скоро и, таким образом, их рабочая сила не понадобится. К октябрю 1941 г., однако, стало ясно, что в этот год победы ждать явно не приходится, и немецкие промышленники принялись оказывать давление на режим, требуя, чтобы военнопленных из числа красноармейцев направляли, например, в шахты, где острая нехватка трудовых ресурсов вызвала существенное падение производства. 31 октября 1941 г. Гитлер приказал отправлять русских военнопленных на принудительные работы. Использование их в качестве неквалифицированной рабочей силы позволило бы перебросить квалифицированных немецких рабочих в те отрасли, где они были больше всего необходимы. Очень многие советские военнопленные к тому времени погибли, однако и условия содержания остальных были настолько плохими, что лишь 5% из 3 350 000 военнопленных из частей Красной Армии, захваченных к концу марта 1942 г., фактически использовались в качестве рабочей силы. Таким образом, проблема вербовки гражданских лиц приобрела еще более неотложный характер.

Применяя смесь из рекламы и стимулов, с одной стороны, и принуждения и террора — с другой, гражданские и военные власти Германии на оккупированных восточных территориях начали широкую кампанию по вербовке на работу гражданских рабочих. Отряды по вербовке «добровольцев» разъезжали по сельской местности и арестовывали молодых, здоровых мужчин и женщин или, если те скрывались от преследования, угрожали расправой их родным и близким, вынуждая сдаться. К концу ноября 1942 г. Заукель заявлял, что определил на работы более полутора миллиона дополнительных иностранных рабочих, доведя их общее количество почти до 5,75 млн. Многие из них, особенно выходцы с Запада, работали по шестимесячным контрактам, и вышеупомянутая пропорция едва ли внушает доверие. Фактическое число иностранных рабочих (включая военнопленных), которые использовались в Германии в ноябре 1942 г., составляло не более 4 665 000. Это было существенным достижением Заукеля. Но все же недостаточным. К 1942 г. боевые действия на Востоке уже вполне определенно приобрели характер войны на истощение, которой Гитлер так стремился избежать. С июня 1941 по май 1944 г. ежемесячные потери немецких во-оружейных сил убитыми на Восточном фронте составляли в среднем 60 000 человек. Кроме того, сотни тысяч были выведены из строя из-за ранений, болезней, либо попав в плен к русским. Заменить их было отнюдь не легко. Еще почти миллион новичков вермахт получил в 1942 г. за счет снижения нижней планки призывного возраста; еще 200 000 человек были призваны в армию с рабочих мест в военной промышленности, хотя ранее были освобождены от воинской повинности; повышение призывного возраста для набора в армию мужчин средних лет также было вызвано крайней необходимостью. Но эти меры, в свою очередь, усугубляли и без того существующую нехватку рабочей силы в военной промышленности и в сельском хозяйстве.

Чем больше немецких солдат погибало на Восточном фронте, тем больше новых групп ранее не подлежащих призыву немцев, занятых в военной промышленности, направлялось на службу в армию, а следовательно, в промышленности нужно было заменить отбывающих служащих новыми когортами иностранных рабочих. Не желая оскорбить общественное мнение в Германии путем увеличения заработной платы и условий труда для иностранных рабочих, режим даже на Западе переходил к все более и более принудительным методам. 6 июня 1942 г. Гитлер договорился с Пьером Лавалем, премьер-министром вишистского правительства, о том, что отпустит на свободу 50 000 пленных французов в обмен на отправку 150 000 гражданских рабочих в Германию; эти цифры впоследствии были значительно увеличены. В начале 1942 г. Заукель потребовал, чтобы треть всех французских слесарей и механиков, всего около 150 000 квалифицированных рабочих, была перемещена в Германию, наряду с четвертью миллиона других рабочих. К декабрю 1943 г. в Германии было задействовано более 666 000 французских рабочих, а также 223 000 бельгийских и 274 000 голландских. Чем более решительно Заукель перебрасывает рабочих с французских заводов, тем труднее становится поддерживать планы производства боеприпасов и снаряжения для немецкой военной экономики. Усиление принуждения привело к растущему сопротивлению, так же, как это ранее произошло в Польше.

Масштабы для принудительной вербовки на Востоке были значительно шире, чем на Западе. Поскольку боевая обстановка на Восточном фронте осложнилась, армия, оккупационные власти и СС, отбросив малейшие сомнения, приступили к масштабной вербовке местных жителей для рабочей силы. Выступая с речью в Познани в октябре 1943 г., Генрих Гиммлер заявил: «Умрут ли от истощения 10 000 русских женщин при строительстве противотанковых рвов, интересует меня лишь в том смысле, что этот ров будет вырыт для Германии». Части СС сжигали дотла целые деревни, если молодежь уклонялась от трудовой повинности; они хватали потенциальных рабочих прямо на улицах, брали других людей в заложники, добиваясь, чтобы к ним явились подходящие кандидаты для отправки на принудительные работы — они предпринимали любые меры, чтобы добиться своих целей. Тем временем военные власти на Востоке разработали план по захвату 50 000 детей в возрасте от 10 до 14 лет для участия в строительных работах для немецких военно-воздушных сил или для высылки в Германию — работы на военных предприятиях. Подобными методами число иностранных рабочих из оккупированных областей Советского Союза было доведено к осени 1944 г. до более чем 2,8 млн, включая свыше 600 000 военнопленных. К этому времени в рейхе в целом находилось до 8 млн иностранных рабочих. В сельском хозяйстве 46% занятых были иностранными гражданами, на шахтах — 33%, в металлургической промышленности — 30%, в строительстве — 32%, в химической промышленности — 28%, на транспорте — 26%. В заключительный год войны более четверти рабочей силы в Германии состояло из граждан других стран.

Такой массивный приток иностранной рабочей силы с весны 1942 г. изменил облик немецких городов и деревень. Для размещения этой рабочей силы по всей стране были построены лагеря и общежития. В одном только Мюнхене, например, было 120 лагерей военнопленных и 286 лагерей и общежитий для размещения гражданских иностранных рабочих. 80 000 кроватей было сделано для иностранных рабочих. Некоторые фирмы нанимали очень большие количества рабочей силы: к концу 1944 г. автомобильный концерн «БМВ» (BMW) разместил до 16 600 иностранных рабочих в 11 специальных центрах. На заводе «Даймлер-Бенц» (Daimler-Benz) в Унтертюркхейме, неподалеку от Штутгарта, выпускавшем авиационные двигатели и другую военную продукцию, работало во время войны до 15 000 человек. Исключая научно-исследовательский отдел компании, доля иностранных рабочих увеличилась примерно с нулевого уровня в 1939 г. до более чем половины в 1943-м. Они размещались в 70 различных зданиях, включая временные казармы, устроенные в бывшем мюзик-холле и школе. На сталелитейном заводе Круппа в Эссене, потерявшем к сентябрю 1942 г. более половины своих немецких рабочих мужского пола, призванных в вооруженные силы, но вместе с тем удвоившем выпуск по сравнению с 1937 г. в ответ на огромный рост заказов, почти 40% рабочей силы к началу 1943 г. состояло из иностранцев. Они работали здесь, потому что фирма неоднократно обращалась к соответствующим правительственным властям и потому что сама занималась вербовкой квалифицированных рабочих в Западной Европе.

Высшее звено в концерне Круппа убедило немецкие власти во Франции направить осенью 1941 г. в Германию почти 8000 рабочих, многие из которых были высококвалифицированными. В управлении Заукеля даже начали подозревать, что компания Круппа предпочитает квалифицированных иностранных рабочих менее обученным и менее опытным немецким. В штаб-квартире Крупа, в Эссене, иностранные рабочие размешались в частных квартирах или — если они являлись военнопленными или переправленными с Востока — в специально построенных и надежно охраняемых лагерях. Наименее приспособленными для жизни были лагеря для советских рабочих; здесь почти не соблюдались никакие санитарные нормы, ощущалась острая нехватка постельного белья и другого оборудования. Значительная часть гражданских лиц была моложе восемнадцати лет. Получаемая пища была заметно хуже той, которая предусматривалась для лиц других национальностей. Бригадир на одном из заводов Круппа, производящем транспортные средства, который также являлся сержантом СС и которого вряд ли можно счесть сочувствующим советским рабочим, жаловался, что от него требуют заставлять работать людей, суточный рацион которых состоит «лишь из чашки воды с плавающими в ней несколькими кусочками репы; это почти помои». Другой представитель завода Крупа как-то заметил: «Эти люди голодают и совершенно не способны выполнять тяжелую работу по строительству котлов, для которой их сюда направили».

В лагерях иностранных рабочих процветала коррупция; командиры и офицерский состав продавали часть продуктов на черном рынке или перенанимали квалифицированных рабочих местным торговцам взамен на шнапс или продовольствие. Существовала оживленная торговля отпусками, которые часто подделывались наиболее способными и образованными членами администрации лагерей. В одном лагере немецко-польский переводчик учредил даже проституцию, используя для этого молодых работниц и подкупая немецких охранников, чтобы те закрывали глаза на ситуацию в обмен на продукты, украденные из лагерной кухни. Сексуальные связи были распространены между немецкими лагерными чиновниками и работницами; зачастую последних заставляли это делать, и изнасилования были вполне обычным явлением. Для сексуальных потребностей иностранных рабочих к концу 1943 г. было открыто 60 борделей с 600 проститутками, которые (по данным Службы безопасности СС) добровольно прибыли из Франции, Польши и Чешского протектората. Эти заведения зарабатывали немалые деньги, обеспечивая сексуальные услуги для рабочих. Была ли работа проституток столь же прибыльной, как предполагала СД, вызывает сомнения. В одном борделе лагеря в Ольденбурге, например, приблизительно 6—8 женщин за 1943 г. «набрали» 14 161 посещение клиентами, зарабатывая 200 рейхсмарок в неделю, из которых 110 уходило на оплату проживания. Если подобные меры предназначались для того, чтобы предотвратить связи между иностранными рабочими и немецкими гражданами, то они явно потерпели неудачу. Социальные контакты между немцами и западными иностранными рабочими не запрещались, если последние не были военнопленными; между ними неизбежно происходило немало сексуальных встреч; на самом деле их набиралось так много, что, по оценкам Службы безопасности СС, в результате у немецких женщин родилось 20 000 внебрачных детей, из-за чего «постоянно росла опасность загрязнения арийской крови».

Особенно плохим в рейхе было положение польских рабочих. Как отметили тайные наблюдатели сосланных немецких социал-демократов в феврале 1940 г., местные жители оказывали польским рабочим всяческую помощь. В восточных областях немцы вообще привыкли к полякам как сезонным рабочим, приезжающим сюда в течение десятилетий. Нацистский режим был потрясен столь приятельскими отношениями и ответил яростной пропагандой, в которой описывались злодеяния, якобы совершенные поляками, и представил доказательства их предполагаемой расовой ущербности и угрозы, которую она несет Германии. Полагаясь на опыт контактов с чешскими рабочими, переправленными в рейх после мартовских событий 1939 г., нацистский режим, в результате совещаний между Гитлером, Гиммлером, Борманом и Герингом, 8 марта 1940 г. издал ряд указов с целью признания в Германии расовой неполноценности поляков. Польских рабочих в Германии снабдили листовками с предупреждением о том, что они рискуют угодить в концентрационный лагерь, если будут плохо работать или попробуют бастовать. Полякам платили более низкую заработную плату, чем их немецким коллегам за ту же самую работу, они подвергались разного рода специальным сборам, не получали премий и никаких пособий по болезни. Польские рабочие вынуждены были носить значок, идентифицирующий их национальную принадлежность, — предшественник «еврейской звезды», введенной в следующем году. Они должны были размещаться в отдельных бараках; им запрещалось посещать немецкие культурные учреждения и места развлечений, такие как бары, гостиницы и рестораны. Они не должны были посещать те же церкви, что и немецкие католики. Сексуальные связи с немецкими женщинами должны были предотвращаться путем вербовки на работу равного количества представителей обоих полов из Польши, или, если это не представлялось возможным, учреждая бордели для мужчин. Польским рабочим запрещалось пользоваться общественным транспортом. Для них был обязателен комендантский час. Половые сношения с немцем или немкой согласно приказу самого Гитлера наказывались смертной казнью. Немецкие женщины, которые вступали в отношения с польскими рабочими, подвергались публичному осуждению и унижению, в частности путем бритья головы. Если они не приговаривались к тюремному сроку судом, они в любом случае подлежали отправке в концентрационный лагерь. Двойная мораль при нацистском режиме гарантировала отсутствие подобных наказаний для немецких мужчин, вступавших в половые связи с польскими женщинами. На первом этапе войны эти указы были повсеместно доведены до сведения местных властей и действовали во многих местах, порой в результате осуждений со стороны общественности, хотя ритуальные акты унижения вроде бритья голов немецким женщинам вызвали широкое беспокойство публики. Типичный инцидент произошел 24 августа 1940 г. в Готе. Семнадцатилетний польский рабочий был публично повешен без суда на глазах у 50 своих соотечественников (которых заставили наблюдать казнь) и 150 немцев (наблюдавших добровольно). Его преступление состояло в том, что он был уличен в половых сношениях с немецкой проституткой. С осени 1940 г. подобные инциденты участились. Всеми возможными способами поляков нужно было дистанцировать от немецкого общества. Не так уж удивительно поэтому, что многие из них сбежали, а в самой Польше усилилось сопротивление вербовке на принудительные работы.

К советским военнопленным, работающим в Германии, относились еще хуже, чем к их польским «коллегам». На совещании, проведенном 7 ноября 1941 г., Геринг изложил руководящие принципы:

Частично эти инструкции были направлены на то, чтобы погрузить немецкий рабочий класс в идеологию режима, от которой многие его члены до сих пор оставались на удалении; для этого при любых взаимоотношениях с русскими первое место всегда отводилось немцам. Более широкий компромисс между расистскими вспышками СС, с одной стороны, и потребностью в рабочей силе — с другой выражался здесь, как и в других местах, в том, что проводилась вербовка на работу лиц предположительно более низкого сорта, но при этом к ним продолжали относиться как к существам низкого сорта, отказывая в обеспечении надлежащих условий жизни и применяя к ним безжалостный режим надзора и наказания. 20 февраля 1942 г. после совещания в течение нескольких недель Гейдрих подписал проект указа, согласно которому советские военнопленные и рабочие, которые — как утверждалось — были воспитаны в условиях большевизма и поэтому являются матерыми врагами национал-социализма, должны быть максимально отделены от немцев, носить специальные значки и наказываться повешением в случае, если будут уличены в половых сношениях с немецкими женщинами.

Независимо от того, оказались ли они в Германии добровольно или по принуждению, отношение к советским рабочих было одинаковым: их селили в переполненных бараках, подвергали унизительной процедуре дезинсектирования и кормили хлебом и водянистым супом. «Здесь с нами обращаются как со свиньями», — жаловались две молодые русские женщины, которые приехали в Германию добровольно и благодаря этому в начале 1942 г. получили разрешение написать своим родственникам. «...Мы словно находимся в тюрьме, ворота всегда закрыты... Нам не разрешают никуда выходить... Встаем в 5:00, а в 7:00 идем работать. Заканчиваем работу в 17:00». Среди рабочих были распространены туберкулез и другие болезни. Работодатели вскоре начали жаловаться, что восточные рабочие настолько скудно питаются, что более 10 процентов из них ежедневно отсутствуют из-за болезней, а остальные едва пригодны к работе. Некоторые женщины от голода падали в обморок. Вести об обращении с ними доходили до друзей и родственников на родине, что привело к быстрому снижению числа добровольцев. Министерство по делам восточных территорий Розенберга потребовало улучшить обращение с рабочими; когда 13 марта 1942 г. Шпеер доложил о ситуации Гитлеру, фюрер приказал, чтобы русских рабочих из числа гражданских лиц не держали под замком и платили более высокую заработную плату, выдавали премии и улучшенный продовольственный паек. С другой стороны, любое неповиновение подлежало наказанию смертью. 9 апреля 1942 г. эти приказы нашли выражение в новом наборе инструкций и указов, которые Заукель немедленно осуществил, облачив в жесткую риторику с целью заверить нацистских идеологов, что в расовом отношении более ущербные русские не заслуживают сколько-нибудь гуманного отношения. Если они не повинуются приказам, сказал он, их следует передавать гестапо и «вешать, расстреливать!» Если им теперь выдают приличный паек, то только потому, что «даже машина может что-то делать, если я даю ей горючее, смазочные материалы и провожу техническое обслуживание. А иначе русские станут бременем для немецкого народа и даже угрозой их здоровью».

Подобная риторика могла преодолеть враждебное отношение СС к вербовке советских гражданских лиц. Однако считалось жизненно важным в политическом смысле, что заработная плата и условия работы не подвергались существенным улучшениям в то время, как сокращались продовольственные пайки для немцев. Это вызвало бы протесты среди немецкого населения. Уровень жизни на Востоке в любом случае был ниже, об этом шли споры. С другой стороны, не менее важно было не снижать их заработную плату настолько, что работодатели начнут увольнять немецких рабочих и нанимать иностранцев. Чтобы предотвратить этот процесс, работодателей заставляли платить специальный дополнительный налог на восточных рабочих. А чтобы улучшить производительность, рабочим платили по сдельным расценкам, выдавали премии, особенно когда было ясно, что сталинская принудительная программа индустриализации 1930-х гг. снабдила многих из них навыками, крайне необходимыми немецкой промышленности. Несмотря на ограниченные успехи в этой сфере, количество вербовок выросло. Заукель, однако, в сентябре 1942 г. счел необходимым напомнить местным нацистским чиновникам, что «выпоротые, полуголодные и полумертвые русские не добудут нам угля, они абсолютно бесполезны для производства железа и стали».

К концу 1942 г. иностранные рабочие приобрели такое же жизненно важное значение для промышленности, как и для сельского хозяйства в Германии. В то же самое время, однако, службу СС и партийные агентства все больше беспокоило присутствие в городах и селах Германии огромного количества мужчин и женщин из оккупированных стран. В этом они видели угрозу безопасности и препятствовали всеми возможными способами. С согласия Главного управления имперской безопасности Мартин Борман учредил специальную службу наблюдения, в которую входили подразделения надежных партийцев, бывших солдат СС и членов СА; им было поручено осуществлять контроль над иностранными рабочими, сообщать о любых нарушениях ими инструкций, например о пользовании общественным транспортом, посещении баров или езде на велосипедах.

Таким рабочим не только создавались невыносимые условия, безопасность также почти не обеспечивалась, несмотря на безжалостные наказания за нарушения установленных правил. В апреле 1942 г., по мере того как программа Заукеля по ввозу иностранной рабочей силы набирала обороты, более 2000 советских военнопленных и гражданских рабочих сбежали из своих лагерей и общежитий; три месяца спустя это число увеличилось более чем в десять раз. В августе 1942 г. в гестапо предположили, что к концу года наберется еще, как минимум, 30 000 беглецов. Даже если их требование по возврату около трех четвертей бежавших из плена было правильным, ситуация явно выходила из-под контроля. Взяв на себя ответственность за происходящее в следующем месяце, руководитель гестапо Генрих Мюллер распорядился установить посты и кордоны по всей стране, установленные контрольно-пропускные пункты на железнодорожных станциях для проверки документов у подозрительных пешеходов. Таким образом, массовый приток иностранной рабочей силы теперь оказывал разительный эффект на жизнь обычных немцев, по мере того как полицейские проверки становились все более навязчивыми. Как отметила в своем дневнике Луиза Зольмиц, к весне 1943 г. в Гамбурге было настолько много иностранных рабочих, что повсюду «где бы вы ни слышали разговор, уши ловили запутанную смесь языков».

Такая симпатия была вполне обычна, даже несмотря на то, что согласно ссылке Луизы Зольмиц на «азиатов» немецкие люди часто ощущали расовое превосходство над советскими военнопленными и рабочими. Когда, несколько месяцев спустя, Фридрих Зольмиц дал немного еды голодающему рабочему, о нем анонимно донесли полиции, и он был арестован гестапо; ему повезло: он отделался лишь предупреждением.

Главная причина для массовой вербовки иностранной рабочей силы для немецкой военной промышленности заключается в том, что по многим причинам режим не привлек в число рабочих достаточного числа немецких женщин. Возможности здесь были действительно довольно ограниченными. В течение многих десятилетий доля женщин в рабочей силе Германии была намного больше, чем в более передовой, индустриальной экономике Великобритании. К 1939 г. в Германии работало лишь чуть более половины женщин в возрасте от 50 до 60 лет; для сравнения: в Великобритании таких женщин было четверть указанного контингента. Благодаря значительным усилиям доля работающих британских женщин на фоне общей численности данной половозрастной группы увеличилась к 1944 г. до 41%; но этот показатель так никогда и не превысил немецкий. Доля женщин в составе рабочей силы Германии превышала также и соответствующий показатель в США, который составлял 26%. Основная причина заключалась в том, что маленькие фермы, столь характерные для многих сельскохозяйственных районов в Германии, сильно зависели от женского труда, тем более что мужчины отбыли на фронт или были задействованы в военной промышленности. В 1939 г. не менее 6 миллионов немецких женщин работало на фермах, в то время как в Великобритании число таких составляло 100 000. Поскольку мужчины призывались в армию или отправлялись на военные заводы, доля женщин в сельском хозяйстве Германии увеличилась с 55% в 1939 г. до 67% в 1944 г.; такая работа являлась жизненно важной частью военного производства, и женщинам, занятым в сельском хозяйстве, оказывали помощь в трудные периоды, такие как, например, месяцы сбора урожая; привлекались дополнительные трудовые ресурсы; так, летом 1942 г. сюда было направлено 950 000 женщин. Помимо этого, сотни тысяч женщин работали в качестве неоплачиваемых семейных помощниц на фермах или в магазинах. 14 млн женщин трудились в 1941 г., что составляло 42% рабочей силы страны (в Германии уже перед войной находилось значительное количество иностранных работниц, и их число также росло). Насколько мог вырасти этот показатель? Хозяйственные руководители считали, что, даже приложив самые энергичные усилия по мобилизации женщин для военного производства, невозможно взять на работу более 1,4 млн дополнительных пар рабочих рук. Хотя это была лишь малая толика от реальных потребностей в трудовых ресурсах.

Когда началась война, Германия фактически испытала падение уровня женской занятости, поскольку в период с мая 1939 г. по май 1941 г. рынок труда оставили полмиллиона женщин. Это в значительной степени произошло из-за сокращений в производстве тканей, обуви и потребительских товаров вообще — т.е. в отраслях, где традиционно работало много женщин. К июню 1940 г. приблизительно 250 000 работниц перебросили из упомянутых отраслей в военную промышленность. В период с мая 1939 г. по май 1942 г. число женщин, работающих в отраслях по производству средств производства, выросло с 760 000 до более чем 1,5 млн, в то время как в промышленности, выпускающей товары народного потребления, оно снизилось с 1,6 млн до менее чем 1,3 млн. Германский трудовой фронт настоятельно ратовал за улучшение условий для женщин-работниц, чтобы привлечь их внимание к военной промышленности. В мае 1942 г. он добился улучшения в бюджетном финансировании детских яслей для замужних работниц и увеличения пособий работающим женщинам за недели до и после родов, а также новые ограничения рабочих часов для беременных и кормящих матерей. Но эффекту от таких стимулов противостояли щедрые пособия, выплачиваемые женам и вдовам мужчин, состоящих на действительной службе; в некоторых случаях они составляли до 85% заработной платы мужчин в довоенный период. И сам Гитлер был настроен против вербовки немецких женщин в отрасли военной промышленности, потому что считал, что работа на снарядных и танковых заводах может нанести вред детородным функциям либо помешать иметь детей. В ноябре 1943 г. он наложил вето на идею о трудовой повинности немецких женщин в возрасте от сорока пяти до пятидесяти лет, заявив, что это помешает заботе об их мужьях и семьях; в предыдущем году он также вмешался, чтобы обеспечить немецким женщинам, которые добровольно приходили в военные учреждения, относительно несложную работу. Мобилизация женщин, имеющих маленьких детей, в любой из воюющих стран считалась неприемлемой, и в любом случае к 1944 г. более 3,5 млн таких женщин в Германии работали неполный рабочий день, что в четыре раза превосходило аналогичное количество в Великобритании. Более важно, видимо, то, что Гитлер был, как всегда, одержим идеей «предательского удара», который, как он считал, и вызвал поражение Германии в 1918 г. Женщины на внутреннем фронте проявили недовольство, их негодование было обусловлено тем, что их привлекали на плохо оплачиваемую, опасную и утомительную фабричную работу. Некоторые даже приняли участие в крупных забастовках, которые, по мнению Гитлера, серьезно подорвали моральный дух солдат. Неадекватная поддержка со стороны государства вынудила женщин принимать участие в продовольственных бунтах и привела к более широкому распространению антивоенных настроений среди населения. Он был решительно настроен не допустить такого во Второй мировой войне.

1 сентября 1939 г. Гитлер, естественно, призвал женщин принять участие в общей борьбе и внести свой вклад в военную экономику страны. Но каков был тот вклад? Попытки режима повысить роль матери в немецком «национальном объединении» неустанно продолжались во время войны: нацистские женские организации проводили выездные выставки на тему материнства, курсы воспитания детей, праздновали День матери, который учредили еще до войны. Наряду с публикацией литературы, восхваляющей немецких матерей, появлялись новые сборники, предназначенные для женщин; в них описывались жизни немецких героинь прошлого. Их героизм, однако, заключался не в воинских подвигах, совершаемых от собственного имени, а в благородной помощи своим мужским половинам, проводах мужей и сыновей на битвы или в защите детей. Женская храбрость в военное время проявлялась главным образом в их отказе впадать в отчаяние, когда приходит весть о гибели любимого в сражении. В качестве домохозяек, как настаивала пропаганда в различных СМИ, женщины могли немало поспособствовать военной экономике, будучи ответственными потребителями, одевая и содержа свою семью в нелегкой экономической ситуации. Если женщин предстояло убеждать участвовать в военной работе, то это должна быть военная работа в соответствии с оценкой женской сущности нацистской идеологией. Если они служат в системе оповещения о вражеских налетах, то они делают это ради защиты немецких семей; если они производят снаряжение и боеприпасы на заводе, значит, они обеспечивают сыновей родины оружием, которое им необходимо, чтобы выжить в бою. Их судьбой должно стать самопожертвование. Раньше о женщине, которая работала на молочной или кондитерской фабрике, в то время как ее сын служил на фронте, говорили: «Я намазывала маслом хлеб для него, а теперь крашу гранаты и думаю: это для него».

Не нашлось немецкого эквивалента для популярного американского пропагандистского образа «Рози — клепальщица». На плакате женщина бодро закатала рукава, готовая помочь своей воюющей стране, выполняя то, что в индустриальном мире традиционно расценивалось как мужская работа. Несмотря на все меры по поддержке благосостояния, предназначенные для защиты работающих матерей, в Германии, как в других странах, большинство женщин, работающих полный день, были молодыми и не состоящими в браке. Такие организации, как Лига немецких девушек и Немецкий Трудовой фронт, вербовали на работу женщин в различных военных отраслях, и нельзя недооценивать степень, до которой молодые женщины-нацистки добровольно и с энтузиазмом отправлялись исполнять трудовую повинность.

Согласно некоторым оценкам, доля женщин в составе немецкой рабочей силы действительно увеличивалась с 37% в 1939 г. до 51% в 1944 г.; кроме того, 3,5 млн женщин работало неполный рабочий день сменами продолжительностью до восьми часов. Но вместе с тем численность гражданской рабочей силы непрерывно сокращалась. Все больше немецких мужчин уезжало на фронт, поэтому фактическое число немецких женщин-работниц выросло с 14 626 000 в мае 1939 г. до 14 897 000 в сентябре 1944 г. Работодатели все-таки предпочитали нанимать иностранных работниц. Они могли получить их из Франции или оккупированных областей Советского Союза; эти люди были квалифицированными или, по крайней мере, обученными, и в любом случае способными (по крайней мере, теоретически) выполнять тяжелый физический труд. Их можно было нанять за очень низкую заработную плату и не беспокоиться о разного рода привилегиях, которые полагались немецким работницам.

Работодатели, конечно, не возражали против найма работниц как таковых. Действительно, к маю 1944 г. женщины составляли приблизительно 58% всех польских и советских гражданских рабочих в Германии. Многие из них трудились в качестве прислуги, помогая немецким женщинам по дому, в то время как молодые немецкие девушки, которые в мирное время обычно брали эту роль на себя, вынуждены были в течение года исполнять обязательную трудовую повинность. 10 сентября 1942 г. Заукель издал указ о ввозе работниц с Востока. Частично это было направлено на урегулирование ситуации, когда многие гражданские управленцы и офицеры вооруженных сил уже привезли в свои дома женщин-служанок с оккупированных территорий. Проведя консультации по данному вопросу, Гитлер отбросил возможные возражения на расовой почве: многие женщины на Украине, заявил он, так или иначе уже имеют немецкие корни, и если бы они были светловолосыми и голубоглазыми, то могли быть германизированы после прохождения соответствующего периода службы в рейхе. Согласно указу Заукеля, женщины в возрасте от пятнадцати до тридцати пяти лет должны максимально походить на немецких женщин. Семьи среднего класса с нетерпением хватались за представившуюся возможность. Использование прислуги с Востока стало новым символом положения в обществе. В отличие от немецких слуг, восточным женщинам можно было поручить любой вид работы, какой бы грязной и тяжелой она ни была; они были дешевы; их можно было заставлять работать много и без выходных и вообще держать в положении абсолютного подчинения. По сообщениям Службы безопасности СС, «значительная доля домохозяек неоднократно жаловалась, что, в отличие от российских девушек, немецкие помощницы часто развязны, ленивы и распущены и позволяют себе любые вольности». Наличие русской служанки в доме позволило семьям среднего класса вернуться к добрым старым временам, когда слуги знали свое место и выполняли то, что им велено.

Подобные рассуждения пускались в ход промышленными работодателями. В отличие от немок, женщин с восточных территорий можно было легко включить в ночные смены и поручать тяжелую физическую работу: Они не могли взять отпуск и считались покорными и уступчивыми. «Нам нужно больше восточных работниц!» — заявило в июне 1943 г. правление завода оптики «Карл Цейсс» в Йене. С учетом вышеупомянутых факторов неизбежно возникали сексуальные связи между немецкими мужчинами и иностранными женщинами, притом в крупных масштабах. Дети, рождающиеся в результате таких связей, вызывали беспокойство у служб СС и лично у Гиммлера. Некоторые польские и другие женщины преднамеренно стремились забеременеть, потому что считали, что это ускорит их возвращение на родину. Но с конца 1942 г. беременные женщины из числа иностранных работниц больше домой не отправлялись; теперь они подлежали обследованию на предмет того, будет ли у ребенка «хороший расовый материал». Если диагноз был положителен, детей отнимали у матерей после завершения периода кормления, отправляли в специальные учреждения — причем без разрешения матери, если она с Востока, — и воспитывали как коренных немцев. Других помещали в детские сады для иностранных детей. В смысле питания, заботы и поддержки эти дети пользовались низшим приоритетом. В одном таком доме, неподалеку от Хельмштедта, в период с мая по декабрь 1944 г. от болезней и недоедания умерло 96% польских и русских детей, в то время как в том же году в другом учреждении, в Верде, в результате эпидемии дифтерии погибло сорок восемь из 120 детей. Сопоставимым был и показатель смертности среди младенцев русских и польских работниц, размещенных в детском доме на заводе «Фольксваген» в Вольфсбурге. 11 августа 1943 г. один из генералов СС сообщил Гиммлеру, что дети в одном из посещенных им домов, очевидно, «были обречены на медленную смерть от голода». Подобная политика, должно быть, оказывала влияние на мораль и производительность труда многих иностранных рабочих. Все же в то время как выработка на одного рабочего в военной промышленности с 1939 по 1941 г. уменьшилась почти на четверть, в 1942 г. она начала потихоньку расти, и к 1944 г. производительность труда заметно улучшилась. Причина заключается прежде всего в принципах модернизации, введенных Шпеером и его союзниками и проталкиваемых с такой решимостью, что 1944 г. должен был стать точкой наивысшего подъема немецкой военной экономики.

Важнейшим элементом в управлении Шпеером военной экономикой являлось его сотрудничество не только с СС, но также и с немецкой промышленностью. Здесь вскоре проявилась связь общих интересов. В их поиске дешевой и неприхотливой рабочей силы промышленные предприятия по всей Германии начали активно использовать узников концентрационных лагерей. Например, к октябрю 1944 г. 83 300 иностранных рабочих, занятых на гигантском химическом концерне «ИГ Фарбен» — 46% от общего числа рабочих, — включали в себя не только 9600 обычных военнопленных, но также 10 900 военнопленных, направленных из концлагерей. Среди важнейших строящихся предприятий этого концерна во время войны был крупный завод по производству синтетического каучука в Моновине — в трех милях от Освенцима. Она располагалась достаточно далеко, чтобы находиться вне досягаемости англо-американских бомбардировщиков, но благодаря хорошо налаженному железнодорожному сообщению получала достаточно воды, извести и угля с каменоломен концлагеря. Как только строительство было согласовано, 6 февраля 1941 г. управляющий «ИГ Фарбен» Карл Краух, который также руководил научными исследованиями в ведомстве Управления четырехлетнего плана Геринга, убедил последнего обратиться к Гиммлеру с просьбой о поставке рабочей силы из числа переселяемых этнических немцев в указанные области и узников соседнего концентрационного лагеря (на тот момент в нем содержались польские политические и военные заключенные), чтобы ускорить строительство. Компания обязалась платить СС по 3—4 марки за смену «в 9-11 часов» каждого военнопленного, в то время как комендант лагеря Рудольф Хёсс согласился обеспечивать, обучать, кормить и охранять узников, а также провести железную дорогу от лагеря до участка строительства. К весне 1942 г. на стройке работало 11 200 человек, 2000 из которых — узники концлагеря. Отто Амброс, который возглавлял программу строительства завода искусственного каучука концерна «ИГ Фарбен», заявил, что компания «заложила промышленные основы и мощный краеугольный камень для зрелого и здорового германизма на Востоке». «Наша новая дружба с СС, — сообщил он конфиденциально своему боссу, Фрицу Термейеру, — оказывается весьма выгодной».

К концу 1943 г., однако, строительство все еще не было завершено. Более 29 000 человек работало в Моновице, примерно половина из них были иностранцы, около четверти — этнические немцы, а остальные — заключенные концлагерей. Жестокое обращение с военнопленными со стороны охранников из СС, плохое питание, нехватка основных медицинских и санитарных средств в тесных бараках приводили к росту числа больных и неспособных выполнять в течение долгих часов тяжелую физическую работу. Кроме того, к этому времени значительную часть узников лагеря составляли евреи. Вероятно, по приглашению управляющих компании на строительном участке из концлагеря был вызван офицер СС, который осмотрел 3500 военнопленных, занятых на строительных работах. Непригодных к дальнейшей работе он отослал в основной лагерь Освенцима, где их отправили в газовые камеры. С того времени подобный отбор повторялся регулярно через короткие интервалы времени, и в 1943—1944 гг. через Моновиц прошли в общей сложности 35 000 узников концлагеря, из которых 23 000, как известно, умерли от болезней или истощения или были отправлены в газовые камеры. Помещения фабрики были пропитаны зловонием из дымоходов крематория, а, начиная с сентября 1942 г. и позднее, запахом гари от решеток, на которых под открытым небом сжигались большие количества трупов. Надзиратели и управляющие концерна «ИГ Фарбен» знали о массовом истреблении людей в Биркенау и о судьбе, которая ждала узников, признанных службой СС непригодными для работы на участке в Моновице: действительно, некоторые из них даже использовали газовые камеры в качестве угрозы военнопленным, которые, по их мнению, трудились недостаточно упорно. Тем временем СС пожинала неплохие плоды от своего сотрудничества с гигантской химической фирмой; в целом СС собрала около 20 млн рейхсмарок в виде платежей за этих рабочих.

Использование военнопленных концентрационных лагерей в качестве рабочей силы явилось результатом существенного изменения в характере и степени управления лагерями в начале 1942 г. Почти одновременно с началом войны Теодор Эйке, который управлял лагерями с первых дней Третьего рейха, был переведен на военную службу; он погиб в бою 16 февраля 1943 г. При его преемнике Рихарде Глюксе население лагерей увеличивалось быстрыми темпами и выросло с 21 000 накануне войны до 110 000 в сентябре 1942 г. Это общее количество, конечно, не охватывало лагеря смерти, в которых военнопленные никак не регистрировались, а направлялись, за редким исключением, непосредственно в газовые камеры. Значительную часть новых узников представляли польские рабочие, а с 1940 г. — подозреваемые в сопротивлении немецкому оккупационному режиму в протекторате Богемии и Моравии, Франции, Бельгии, Норвегии, Голландии и Сербии. Особую цель представляли рабочие, специалисты и духовенство. С вторжением в Советский Союз аресты усилились. Из перечня произведенных гестапо арестов в октябре 1941 г. на всей территории рейха видно, что 544 человека были арестованы за «коммунизм и марксизм», 1518 — за «сопротивление», 531 — за «запрещенные связи с поляками или военнопленными» и не менее 7729 — за «прекращение работы». Гораздо меньше людей было арестовано за религиозную оппозицию режиму или за то, что они оказались евреями, освобожденными от лагеря после погрома в ноябре 1938 г. с условием последующей эмиграции из страны, но так и не смогли никуда выехать.

Расширение системы за первые два с половиной года войны было связано со строительством новых лагерей, включая Освенцим, Гросс-Розен и Штутгоф. Несмотря на попытки Гиммлера заверить всех, что некоторые из новых «учреждений» на самом деле являлись трудовыми лагерями, по мере того как война набирала ход, различия между концентрационным, трудовым лагерем и гетто становились весьма расплывчатыми. И не в последнюю очередь потому, что быстро растущая потребность в рабочей силе превращала эти лагеря во все более очевидный источник рабочей силы для военной промышленности. Наиболее важные изменения в этом отношении происходили как часть общей перестройки военной экономики, после поражения немецких войск перед Москвой и последующего назначения Альберта Шпеера на пост министра вооружений. 16 марта 1942 г. Гиммлер передал Инспекторат Концентрационных лагерей под юрисдикцию Главного административно-хозяйственного управления СС под руководством Освальда Поля. Это ведомство стало каналом, через который промышленные фирмы запрашивали рабочую силу, и СС помещала в лагеря все больше польских и восточных рабочих, чтобы удовлетворять эти запросы. 30 апреля 1942 г. Поль написал Гиммлеру об итогах изменений, которые теперь произошли в лагерях:

Гиммлер выразил согласие со столь радикальными переменами, хотя и продолжал настаивать, чтобы лагеря осуществляли политическое перевоспитание, «иначе может возникнуть подозрение, что мы напрасно арестовываем людей, или если они уже были арестованы, держим под замком, чтобы в их лице заполучить рабочую силу».

Рабочая сила поставлялась в основном на тех же условиях, как и в Моновице: службы СС получили оплату, а взамен осуществляли контроль и охрану трудовых отрядов, следили за тем, чтобы заключенные упорно трудились, обеспечивали для них одежду, питание, отдых и медицинскую помощь. Гиммлер приказал, чтобы в лагерях были отобраны квалифицированные рабочие, а другие, там, где это возможно, получали обучение. Большую часть рабочей силы предстояло использовать в строительстве для выполнения тяжелых физических работ, не требующих высокой квалификации; но если где-то действительно выявлялись специалисты, то согласно указанию Гиммлера их нужно было соответственно использовать. Начиная с 1933 г. многие узники лагерей ежедневно направлялись на работы, но с тех пор произошло такое расширения системы, что вскоре понадобилось учредить дополнительные сублагеря вблизи мест работы, отдаленных от главного лагеря более чем суточным переходом. К августу 1943 г. в лагерях содержалось 224 000 военнопленных; самым крупным был комплекс трех лагерей в Освенциме, где находилось 74 000 узников, второе место занимал Закскенхуазен (26 000), третье — Бухенвальд (17 000). К апрелю 1944 г. для размещения заключенных имелось в наличии двадцать основных и 165 дополнительных лагерей. К августу 1944 г. число узников выросло почти до 525 000. Кроме того, все большие количества рабочих на оккупированных территориях отправлялись в рейх, и по состоянию на январь 1945 г. их насчитывалось почти 715 000, в т.ч. более 202 000 женщин.

К этому времени быстрый рост числа дополнительных лагерей, многие из которых были весьма небольшими, привел к тому, что в рейхе почти не осталось городов, по соседству с которыми не работали бы военнопленные из концентрационного лагеря. У Нойгамма, например, было не менее 83 сублагерей, в т.ч. и один на Олдерни, на Нормандских островах. Освенцим имел 45 сублагерей. Некоторые из них были очень маленькими, например в Катовице, где десять военнопленных из Освенцима в 1944 г. занимались строительством бомбоубежищ и казарм для гестапо. Другие были привязаны к главным промышленным предприятиям, таким как завод по производству зениток, которым управляла компания «Рейнметал-Борсиг» в Лаурахютте; здесь в конце 1944 г. трудились около 900 военнопленных, 850 рабочих исправительно-трудового лагеря и 650 немцев. Многие военнопленные отбирались по навыкам и квалификации, и с такими обращались относительно хорошо; другие работали на кухнях, в конторах и канцеляриях либо занимались погрузкой-разгрузкой продовольствия и оборудования. Лагерем, где они жили, управлял известный своей жестокостью Вальтер Квакернак, откомандированный из главного лагеря в Освенциме; за совершенные преступления он был казнен британцами в 1946 г. Но сложившаяся обстановка вскоре изменилась, когда органы СС лишились контроля над распределением и занятостью узников концлагерей; эти функции были, в конце концов, переданы Министерству вооружений в октябре 1944 г. В заключительные месяцы войны роль СС сводилась, по сути, к обеспечению «безопасности» для работодателей военнопленных.

Труд военнопленных использовался на большом количестве немецких оружейных предприятий. Потребности бизнеса оказались на самом деле таковы, что в нарушение основных идеологических принципов СС и администраций концлагерей, к работам привлекались даже еврейские военнопленные, если у них обнаруживались надлежащие навыки и квалификация. Руководство предприятий было безразлично к состоянию военнопленных, а СС продолжала относиться к ним так же, как в лагерях; поэтому плохое питание, сверхурочные работы, чрезмерное физическое напряжение и, не в последнюю очередь, постоянное насилие со стороны охранников — все это пагубно сказывалось на здоровье и выживаемости пленных. На заводе «Фольксваген» в Вольфсбурге с апреля 1944 г. работало 7000 узников концлагерей; главным образом они применялись в строительстве; жуткие условия их содержания мало волновали руководство фирмы, а органы СС продолжали свою жуткую работу, ставя во главу угла подавление индивидуализма каждого военнопленного и сплоченности группы; эта задача по-прежнему была приоритетной по сравнению с поддержанием нормального состояния военнопленных и их пригодности к работе. Пленных отправляли также на верфи «Блом унд Фосс» в Гамбурге, где СС устроила еще один сублагерь. И здесь экономические интересы компании вступили в противоречие с репрессивным рвением органов СС. На заводе «Даймлер-Бенц» в Генсхагене с января 1943 г. работало 180 узников Заксенхаузена, а на других предприятиях — еще тысячи и тысячи из Дахау и других концлагерей. Распределение рабочей силы из концлагерей было двигателем, приводящим в движение процесс создания дополнительных лагерей по всей стране; это, в свою очередь, отражало рассеивание производства оружия по многим участкам, некоторые были расположены под землей, другие — в сельской местности; все эти меры предпринимались с целью избежать бомбардировок союзнической авиации. Бизнес требовал быстрых «вливаний» рабочей силы, чтобы строить новые средства производства, а СС проявляла ревностное желание обеспечить эту силу.

Смерть в исправительно-трудовых лагерях являлась весьма обыденным явлением, тем более что условия содержания рабочих были просто ужасными. Повсеместно военнопленных, которые слишком истощены или больны, чтобы работать, расстреливали или в некоторых случаях травили газами. В отличие от других лагерей, комплекс в Освенциме до самого конца войны выполнял двойную функцию: исправного поставщика рабочей силы и лагеря смерти, а массовые средства отравления газами в других лагерях находили лишь относительно более ограниченное использование в сравнении с теми же Заксенхаузеном или Маутхаузеном. Однако врачам лагерей СС вообще было дано указание убивать больных или чересчур ослабленных для работы узников; им давали смертельные инъекции фенола. Причина смерти в таких случаях регистрировалась как сыпной тиф или какое-нибудь сходное заболевание. 16 декабря 1942 г. заместитель коменданта лагеря в Освенциме Ганс Аумейер послал сообщение офицеру СС, ответственному за высылку военнопленных из Замостья:

Таким образом, в действительности Аумейер говорил, что, только когда поляки будут убиты, отчеты должны быть сфальсифицированы так, чтобы их смерть выглядела произошедшей от естественных причин. Показатели смертности были и в самом деле высоки. Не менее 57 000 из среднего общего количества 95 000 военнопленных умерли только во второй половине 1942 г., т.е. уровень смертности составил 60%. В некоторых лагерях, особенно в Маутхаузене, куда отправляли «асоциальных» и обвиненных в различных преступлениях немцев для «истребления через труд», показатели смертности были еще выше. В январе 1943 г. Глюке приказал, чтобы коменданты лагерей «приложили все силы к тому, чтобы уменьшить уровень смертности», тем самым «сохраняя работоспособность военнопленных». После этого уровень смертности немного снизился. Однако в период с января по август 1943 г. от болезней, недоедания и жестокого обращения со стороны СС погибло еще 60 000 узников лагерей. Ощущалась постоянная напряженность между органами СС, которые не могли отбросить укоренившееся понятие лагерей как инструментов наказания, расового угнетения и политического притеснения, и работодателями, которые видели в концлагерях источники дешевой рабочей силы; это противоречие так и не было разрешено.

Насколько же прибыльным было для бизнеса использование принудительной рабочей силы в лице рабочих исправительнотрудовых лагерей и военнопленных? Естественно, их труд стоил дешево. Советский военнопленный, например, стоил вдвое дешевле немецкого рабочего. До 1943 г. немецкие промышленники, скорее всего, получали финансовую прибыль от использования иностранных рабочих. Но их производительность была низка, особенно если они являлись военнопленными. В 1943—1944 гг., например, производительность военнопленных на шахтах составляла всего половину от производительности фламандских рабочих. Но иностранная рабочая сила все больше применялась на строительных объектах, которые не приносили существенной прибыли до окончания войны. Гигантский химический комбинат в Освенцим-Моновиц, например, так и не был завершен, на нем так и не начали выпускать буну, хотя мощности для производства метанола, используемого в авиационном топливе и взрывчатых веществах, начали работать в октябре 1943 г.; к концу 1944 г. здесь производилось 15% от общего объема химикатов в стране. В перспективе завод в Моновице действительно стал главным производителем искусственного каучука, но только намного позже, когда война была закончена, и уже при советской оккупации. Предприятие с аналогичным использованием рабочей силы из числа узников концентрационных лагерей в Глей-вице к концу 1944 г. обошлось химической компании «Дегусса» в 21 млн рейхсмарок, в то время как чистая выручка от продажи продукции, которую оно начало производить, в результате оказалась не выше 7 млн, и все оборудование, установленное военнопленными, было демонтировано советскими войсками, а все, что осталось после их ухода из страны, было национализировано польским правительством. Стремление бизнеса использовать систему концентрационных лагерей как источник дешевой рабочей силы, особенно в последние два года войны, отражало, скорее, долгосрочные цели, нежели получение мгновенной прибыли. К 1943 г. большинство руководителей промышленных предприятий осознало, что война рано или поздно будет проиграна. Они начали задумываться о будущем и планировать перестройку предприятий для послевоенной жизни. Наиболее безопасный способ вложения капитала состоял в том, чтобы приобрести недвижимость и завод, и для этого свои фабрики нужно было расширять, чтобы охватить побольше земли и получить больше заказов от правительства. Это в свою очередь потребовало вербовки еще большего количества рабочих, и промышленникам было, по большому счету, все равно, откуда они их получали. Как только фирмы получали рабочих, то часто принимали свои собственные решения относительно того, как они должны были эксплуатироваться, независимо от инструкций и указаний центральных планирующих органов. Обеспечение рабочей силы и еще более ужасные условия ее эксплуатации находилось в ведении СС и нацистского государства. Но значительная доля ответственности за рост численности и эксплуатацию рабочей силы возлагается на фирмы, которым она потребовалась. В целом в ходе войны в промышленность было направлено приблизительно 8 435 000 иностранных рабочих; в середине 1945 г. в живых осталось лишь 7 945 000. Участь военнопленных оказалась еще хуже: из 4 585 000, которые попали в число рабочей силы во время войны, выжили лишь 3 425 000, оставшимся в живых предстояло ждать еще почти полвека, пока им или их семьям начали выплачивать компенсации.

Шпеер так никогда и не достиг абсолютного господства в экономике. Хотя его влияние было огромно, оно в значительной мере зависело от более или менее гладкого сотрудничества с другими заинтересованными сторонами, причем не только с Герингом и его Управлением четырехлетнего плана, но также вооруженными силами и лицами, ответственными за снабжение — такими, как Мильх и Томас, а также Заукелем и ведомством по использованию трудовых ресурсов, Имперским министерством экономики и службами СС. В своих мемуарах Шпеер провел резкий контраст между тем годами, когда он находился у власти, и предшествующим периодом, который он сам описывал как административный хаос; правда, этот контраст был преувеличен. С одной стороны, Фриц Тодт незадолго до своей гибели уже достиг определенной степени централизации; с другой стороны, административная «поликратия», которую многие историки выявили в военной экономике до Шпеера, продолжалась до самого конца войны. Шпеер приложил все усилия, чтобы преодолеть ее, но окончательного успеха так и не добился. Так же важно, что Шпеер смог извлечь выгоду из нацистских завоеваний. Вкупе с грабежами территорий и изъятием огромных количеств продовольствия, сырья, оружия и оборудования, а также промышленной продукции оккупированных стран, экспроприацией имущества евреев в Европе, установлением неравноценных налогов, тарифов и обменных курсов валют между рейхом и странами, попавшими под его влияние, с учетом непрерывной покупки обычными немецкими солдатами всех видов товаров по максимально выгодному курсу, мобилизация иностранной рабочей силы тоже внесла огромный вклад в немецкую военную экономику. Вероятно, не менее четверти доходов рейха было произведено, так или иначе, за счет оккупации иностранных территорий.

Но даже этого оказалось недостаточно, чтобы придать немецкой военной экономике рост, достаточный для того, чтобы конкурировать с подавляющей экономической мощью США, Советского Союза и объединенной Британской империи. Никакая рационализация, рост эффективности и трудовая мобилизация в конечном итоге не могли дать необходимого преимущества. Немецкие военные успехи первых двух лет войны в значительной степени зависели от фактора внезапности, стремительности и использования незнакомой тактики против неподготовленного противника. Как только этот элемент был потерян, исчезли также и возможности для общей победы.

К концу 1941 г. война обрела характер войны на истощение, точно так же как и Первая мировая война. Германия просто уступала своим противникам по объемам производства, и в конечном итоге Шпеер уже ничего не мог сделать, чтобы спасти ситуацию, как бы он ни пытался. Это было ясно многим хозяйственным руководителям еще до того, как Шпеер пришел к власти в 1942 г.

Ни на одном этапе войны отношение валового внутреннего продукта союзников к такому же показателю стран Оси, включая Японию, не было меньше чем 2:1, а к 1944 г. оно превышало отношение 3:1. К началу 1944 г. даже Шпеер начинал понимать, что шансы безнадежны. Все его усилия лишь на время откладывали неизбежное. Фактически они были направлены не на разрешение кризиса с поставками оружия, а на его маскировку. Массовая вербовка иностранной рабочей силы, модернизации, отчаянные усилия на координирование производства вооружений — все это были в значительной мере иррациональные затеи, которые игнорировали невозможность для Германии обогнать противника по производительности. 18 января 1944 г. измотанный напряженными попытками достигнуть невозможного, Альберт Шпеер серьезно заболел и был отправлен в больницу. Прошло почти четыре месяца, прежде чем он выздоровел настолько, чтобы быть в состоянии вернуться к работе. За это время его конкуренты, от Гиммлера до Заукеля, словно стервятники, начали потирать руки в надежде разобрать по кусочкам построенную им империю.