В предрассветные часы февраля 1942 г. в полевом штабе в Растенбурге, Восточная Пруссия, любимец и близкий друг Гитлера архитектор Альберт Шпеер обсуждал с фюрером планы по перестройке Берлина. Эта беседа, как он вспоминал позднее, заметно взбодрила уставшего вождя, который перед этим провел несколько утомительных часов на совещании с имперским министром вооружений и боеприпасов Фрицем Тодтом. Еще в ноябре — декабре 1941 г., во время битвы за Москву, министр вооружений заключил, что война не может быть выиграна. Не только промышленные ресурсы Великобритании и США были больше немецких, но и набравшая обороты советская военная индустрия производила вооружения, лучше приспособленные к условиям суровых зим в СССР. Ресурсы Германии были на пределе. Промышленники уже известили Тодта о том, что не смогут довести военное производство до уровня противников. Однако Гитлер не желал ничего слушать. Ему казалось, что успешная атака японцев на Перл-Харбор надолго и всерьез отвлечет внимание американцев от европейского театра военных действий и даст Германии новый шанс на победу. 3 декабря 1941 г. фюрер издал указ об «упрощении и повышении эффективности производства вооружений», направленный на то, чтобы осуществлять «массовое производство на современных принципах». По распоряжению Гитлера Тодт реорганизовал систему руководства производством вооружений, создав пять основных комитетов, соответственно, комитеты боеприпасов, вооружений, танков, инженерный и оборудования, а также учредил консультативный комитет из представителей промышленников и военно-воздушных сил. Его визит к Гитлеру 7—8 февраля 1942 г., по-видимому, так или иначе был связан с обсуждением этих новых структур и их возможных преимуществ. Несмотря на все эти перемены, Тодт, скорее всего, предупреждал фюрера в Растенбурге о том, что ситуация становится серьезной, если не критической; отсюда и подавленное настроение вождя после этого совещания.

Коротко переговорив со Шпеером за бокалом вина, Тодт предложил тому место в самолете, на котором сам 8 февраля в 8 часов утра собирался вылететь в Берлин. Надо отметить, что в Растенбурге Шпеер оказался случайно: сильный снегопад помешал ему возвратиться в столицу из Днепропетровска на поезде. Поэтому он согласился добраться до полевой штаб-квартиры фюрера воздушным путем, которая, по крайней мере, была значительно ближе к конечной цели назначения. Он подыскивал себе подходящий транспорт, и в этом смысле предложение Тодта выглядело вполне заманчивым. Однако беседа фюрера со Шпеером затянулась допоздна и закончилась около 3 часов ночи; архитектор сообщил, что хочет получше выспаться и вместе с имперским министром вооружения не полетит. Шпеер все еще спал, когда утром, вскоре после 8 часов, надрывно зазвонил телефон возле его кровати. Самолет Тодта, переоборудованный «Хейнкель» Не. 111 взлетел нормально, однако потом неожиданно рухнул на землю и взорвался. Машина полностью разрушилась. Все находящиеся на борту погибли. Позднее следственная комиссия предположила, что пилот по ошибке активизировал механизм самоуничтожения; но на самом деле именно на этом самолете такого механизма не было, как не было обнаружено и каких-либо свидетельств внезапного взрыва в воздухе. Николаус фон Белов, адъютант Гитлера по Люфтваффе, позднее вспоминал, что фюрер запрещал использование таких небольших двухмоторных самолетов высшими должностными лицами рейха. Он был настолько озабочен летными характеристиками «Хейнкелей», что приказал пилоту делать контрольный круг перед тем, как в самолет садится Тодт. Белов предположил, что к катастрофе привели плохие погодные условия при взлете; видимость оказалась сильно затрудненной, и пилот допустил фатальную ошибку. Но эту тайну так и не удалось до конца выяснить. Может быть, самолет заминировали по приказу того же Шпеера? Маловероятно. Хотя описание катастрофы, которое тот приводит в собственных воспоминаниях, и пестрит неточностями, нет оснований сомневаться в том, что в Растенбурге он оказался случайно. Поэтому на покушение на Фрица Тодта у него попросту не было времени. Кроме того, несмотря на определенную напряженность в отношениях между ними, едва ли Шпеер желал его смерти. Может быть, Гитлер решил убрать своего министра вооружений, потому что больше не мог терпеть постоянный пессимизм, сквозивший в его отчетах и сводках? Может быть, именно он отсоветовал Шпееру садиться в злополучный самолет? Такое предположение тоже, маловероятно; Гитлер не поступал так с неудобными подчиненными; если бы он захотел избавиться от Тодта, то гораздо проще было отправить его в отставку либо, в самом крайнем случае, отдать под арест и потом, спустя некоторое время, расстрелять.

Тодт был инженером и преданным нацистом, который приобрел известность в качестве создателя знаменитых немецких автобанов 1930-х гг. Гитлер уважал его и даже восхищался; он доверил ему не только производство оружия и боеприпасов, но также энергоресурсы (с 1941 г. он был генеральным инспектором по энергоресурсам) и водные пути, а также некоторые аспекты организации принудительных работ. Под началом Тодта находилась строительная индустрия под эгидой Управления четырехлетнего плана Геринга. Он управлял собственным подразделением («Организация Тодта»), которое занималось прокладкой дорог на оккупированных территориях, сооружением оборонительных укреплений «Западного Вала» и строительством баз подводных лодок на побережье Атлантики. Как член партии Тодт возглавлял Главное управление техники в Имперском руководстве НСДАП, контролирующее многочисленные добровольные общества. Весной 1940 г. Гитлер учредил Имперское министерство вооружений и назначил его руководителем Тодта. Подобная концентрация высоких постов дала Тодту значительную власть в управлении военной экономикой, хотя ему пришлось вступать в противоборство с рядом соперников, наиболее заметной фигурой среди которых был Герман Геринг.

За завтраком в штаб-квартире фюрера 8 февраля 1942 г. шел разговор о преемнике Фрица Тодта. Шпеер осознавал, что его попросят взять на себя, по меньшей мере, часть функций Тодта, поскольку в качестве главного строительного инспектора Берлина он и так исполнял определенные функции в этой области, в т.ч. устранение последствий авианалетов и оборудование бомбоубежищ. Тодт поручил ему улучшить транспортную систему на Украине, что, собственно, и послужило причиной его пребывания в Днепропетровске. Гитлер не раз говорил, что хотел бы передать ему часть функций Тодта. Как позднее вспоминал Шпеер, он оказался неподготовленным, когда был «вызван к Гитлеру в качестве первого посетителя в непривычно позднее время, около часа пополудни». Ему сообщили, что он назначен преемником Тодта на всех постах, а не только в области строительства. Ошеломленный Шпеер, тем не менее, нашел в себе силы попросить Гитлера издать формальный приказ, который он потом сможет эффективно использовать на своем новом поприще. Но предстояло преодолеть последнее препятствие. Как раз перед его отъездом слишком «засуетился» Геринг. Едва только узнав о смерти Тодта, он тут же сел в свой специальный поезд и помчался в Берлин. «Лучше я заберу себе функции Тодта в рамках четырехлетнего плана», — заявил он. Но было уже слишком поздно. Гитлер продублировал назначение Шпеера формальным приказом. И влияние Геринга оказалось еще сильнее подорвано, когда Шпеер убедил его издать 21 марта 1942 г. указ, согласно которому все аспекты экономики должны быть подчинены производству вооружений, которым управлял отныне он, Шпеер.

В своих мемуарах, написанных через много лет после обозначенных событий, Шпеер, не без оттенка искренности, утверждал, что изумлен «безрассудностью и фривольностью» своего назначения. В конце концов, у него не было ни военного, ни промышленного опыта. Шпеер пишет, что:

Но этот выбор оказался не таким уж нерациональным, как позднее утверждал Шпеер. Как архитектор, это был не столько одинокий художник, сидящий за кульманом и делающий эскизы зданий и сооружений, сколько управляющий большим и очень сложным учреждением, в ведении которого находились огромные, порой гигантские проекты. В качестве генерального инспектора Берлина по строительству он был знаком с последствиями опустошительных бомбардировок, а как человек, ответственный за восстановление дорог и железнодорожных путей на Украине, Шпеер хорошо знал все проблемы, связанные с плохими коммуникациями и необходимостью организации адекватного обеспечения рабочей силой. В ряде областей он работал в непосредственном контакте с Тодтом. По долгу службы он успел познакомиться с такими крупными фигурами, как Геринг, и его первоначальная реакция на новое назначение явственно показала, что он вполне способен достойно держаться на их фоне. Однако, помимо прочего, он был ставленником Гитлера, его личным другом, возможно, даже единственным. Даже после его назначения они продолжали обсуждать проекты перестройки имперской столицы и мечтать о послевоенном преобразовании немецких городов. Задолго до этого назначения Шпеер, по собственному признанию, полностью попал под влияние фюрера. Он беспрекословно выполнял любые его прихоти.

В отличие от Шпеера с его неистощимым оптимизмом, другие к тому времени начали испытывать серьезные сомнения по поводу способности Германии довести войну до победы. За несколько месяцев до назначения Шпеер встретился с главным управляющим заводом «Юнкере» в Дессау Генрихом Коппенбергом и обсудил с ним вопросы планируемого строительства на Востоке гигантского авиапредприятия. Позднее Шпеер вспоминал, что Коппенберг провел его в отдельный кабинет и показал сравнительный график производства американских и немецких бомбардировщиков. «Я спросил его, — продолжал Шпеер, — что скажут наши вожди по поводу столь удручающих цифр?» «В том-то все и дело... Они не поверят», — ответил Коппенберг. После чего из глаз его брызнули слезы». Генерал Георг Томас, начальник Экономического управления Верховного командования вермахта (ОКВ), уже с лета 1941 г. испытывал все возрастающий пессимизм. К январю 1942 г. он был весьма озабочен вопросом о том, кто виноват в катастрофической ситуации со снабжением армии на Востоке, и тем, как спасти положение, «поскольку», как он считал, «виновных когда-нибудь начнут искать». Генерал Фридрих Фромм, командующий Армией резерва и ведавший поставками вооружений, 24 ноября 1941 г. заявил начальнику Генерального штаба Францу Гальдеру, что армейская экономика находится на нисходящей кривой. «Он подумывает, — записал Гальдер в своем дневнике, — о необходимости заключения мира!» Людские ресурсы были истощены, запасы нефти — тоже на исходе, и Фромм советовал Гитлеру выслать все имеющиеся резервы в группу армий «Юг», чтобы сделать решительный прорыв к нефтяным месторождениям на Кавказе. У ряда генералов отчаяние было еще глубже. 17 ноября 1941 г. застрелился начальник Управления снабжения люфтваффе, бывший ас Эрнст Удет. Это произошло после неоднократных неудачных попыток Удета убедить Гитлера и Геринга в том, что производство самолетов в Британии и США растет такими темпами, что через несколько месяцев их превосходство в воздухе станет подавляющим. В январе 1942 г. застрелился также глава «Бохума», крупного концерна по производству вооружений, Вальтер Борбет, убедившись в невозможности победы в войне и в том, что немецкое руководство никогда не пойдет на заключение мира.

У этих людей имелись веские причины для беспокойства. Несмотря на все усилия Германии, британцы продолжали опережать их в производстве танков и других видов вооружений. Лица, ответственные за снабжение вооруженных сил, настаивали на технологической модернизации за счет массового производства, и между представителями вермахта, военно-морского флота и военно-воздушных сил постоянно шли споры; причем каждая из сторон предъявляла вполне убедительные притязания на приоритет в части распределения ресурсов. Акцент на разработку сложных вооружений сулил бизнесу большую прибыль, нежели дешевое массовое производство. Все это замедляло общий выпуск и снижало объемы вооружений и оборудования, поступающие в распоряжение вооруженных сил. В то же время фюрер продолжал требовать от промышленности все новых и новых усилий, по мере того как положение на фронтах не приносило столь ожидаемых результатов. В июле 1941 г. он распорядился о строительстве нового боевого флота, приказал увеличить вчетверо выпуск самолетов и довести число моторизованных армейских дивизий до тридцати шести. Уже ко времени своего официального вступления в войну в декабре 1941 г. Америка выпускала вооружение в таких количествах, которые Германии даже не снились. В начале 1942 г. офицеры вермахта начали отмечать также и значительные улучшения в вооружении советских войск. Требования о том, чтобы германское военное производство шло в ногу со всеми этими изменениями, представлялись абсолютно нереалистичными.

В отличие от Тодта и других высших чинов, ответственных за снабжение, которые понимали, что война уже проиграна в экономическом плане, Шпеер, как и Гитлер, все-таки верил, что она по-прежнему может быть выиграна. Он слепо верил в фюрера. Раньше, что бы ни случилось, Гитлер справлялся и умел преодолевать любые неприятности. Значит, вывернется и теперь, считал Шпеер. При этом он не был технократом; он искренне верил. Конечно, Шпеер был не настолько слеп, чтобы не осознавать именно эту, истинную, причину своего назначения. Гитлер не раз говорил ему, что смерть Тодта в момент, когда Шпеер наносил ему визит, явилась весьма удачным совпадением. Как позднее писал Шпеер:

Этот принцип уже применялся фюрером при перестановках высших армейских чинов после поражения под Москвой. Теперь настала очередь ключевых фигур военной экономики. Но, по крайней мере, в одном отношении Шпеер проявил себя отнюдь не дилетантом. В последующие недели он успешно отбил попытки Геринга, стремившегося ограничить его власть. Он неоднократно посещал фюрера, чтобы поддержать его и даже передать функции Четырехлетнего плана министерству вооружений. Во всем этом Шпеер продемонстрировал, что его властный инстинкт был не слабее, чем у любого другого высшего чина в нацистской иерархии.

Шпеер имел ряд великолепных возможностей оживить военное производство и сделать его высокоэффективным. Он заручился поддержкой фюрера, которой пользовался при наличии любой серьезной оппозиции; кроме того, у него сложились неплохие отношения с ключевыми фигурами в нацистской иерархии. Например, в качестве генерального инспектора по строительству Шпеер тесно сотрудничал с Гиммлером, обсуждая с ним грандиозные планы поставок камней, добываемых узниками концентрационных лагерей в Флоссенбурге и Маутхаузене. Он также имел хорошие связи в иерархии управления вооружениями (в частности, со статс-секретарем Имперского министерства авиации генералом-фельдмаршалом Эрхардом Мильхом. Номинально это был человек Геринга, на практике, однако, проявлявший куда больше желания к сотрудничеству). Шпеер вступил на свой пост в момент, когда был дан толчок к рационализации под давлением неустанной критики Гитлера по поводу неэффективности и подстегиваемый кадровыми переменами в руководстве военной экономикой, начало которым положила смерть Тодта в 1941 г. Шпеер упорно работал над тем, чтобы устранить перекосы в производстве вооружений, вызванные соперничеством трех военных ведомств. Ведущих промышленников он подчинил непосредственно себе и предоставил им некоторую степень делегированных полномочий на совершенствование своих производственных методов. Он боролся против избыточной бюрократии и ускоренных методов массового производства. В результате, как он заявит позднее, за полгода был достигнут значительный рост производства во всех сферах. «Общее производство вооружений увеличилось на 59,6%... Через два с половиной года, несмотря на начало массированных бомбардировок рейха, мы подняли общее производство со среднего показателя 98 в 1941 г., который был заслуженно признан низким, до 322 в июле 1944 г.».

Взяв на себя управление военным производством, Шпеер возвестил о достоинствах рационализации. Ряд промышленников он ввел в новый комитет, учрежденный еще Тодтом. Типичным примером использования Шпеером промышленников для повышения эффективности производства является строительство подводных лодок. Здесь в 1943 г. для реорганизации сборочного процесса он назначил одного из автопроизводителей. Новый руководитель разбил производство каждой субмарины на восемь частей, поручил производство каждой из секций на основе стандартных блоков и деталей отдельной фирме, которая должна была согласовать свой график выпуска с другими. Конечная сборка производилась на центральном предприятии, что в итоге позволило сократить производство одной подлодки с сорока двух до шестнадцати недель. Шпеер также применил новую систему контрактов с фиксированной ценой, введенных еще Тодтом в январе 1941 г. Это дало возможность существенно снизить затраты. Шпеер потребовал, чтобы компании более эффективно использовали рабочую силу; были введены двойные смены, предпринята попытка дальнейшего снижения затрат путем более интенсивной загрузки имеющегося предприятия вместо сооружения новых. В запуске нового завода участвовало не менее 1,8 млн человек, но значительную часть дополнительных мощностей использовать было нельзя из-за перебоев с электроэнергией и нехватки станков. Шпеер аннулировал контракты на сооружение новых промышленных мощностей стоимостью в 3000 млн рейхсмарок. Он повсеместно внедрил радикальную концентрацию и упрощение производства вооружений и сопутствующей продукции. Количество малых фирм, занимающихся производством призматического стекла для видоискателей, телескопов, биноклей, перископов и аналогичной продукции, было сокращено с двадцати семи до семи, а ассортимент видов призматического стекла — с 300 до 14. Шпеер обнаружил, что противопожарное оборудование для ВВС выпускает не менее 334 предприятий; к началу 1944 г. он снизил это количество до 64, что, по оценкам, давало месячную экономию до 360 000 человеко-часов. Число компаний, выпускающих станки, было сокращено с 900 в начале 1942 г. до 369 — к октябрю следующего года Шпеер расширил рационализаторский принцип на отрасли потребительских товаров. Когда он обнаружил, что 90% всех производимых в стране ковровых покрытий выпускаются пятью из 117 соответствующих фирм, остальные 112 он приказал закрыть, а производственные мощности и рабочие ресурсы — использовать на нужды военной экономики. В борьбе за ресурсы различные виды вооруженных сил и связанные с ними производители преувеличивали свои потребности, причем настолько, что, например, предприятия самолетостроения требовали вчетверо больше алюминия в перерасчете на один самолет, чем это было нужно на самом деле. Металл шел в резерв либо использовался на несущественные нужды, например, для выпуска лестниц и теплиц. Шпеер заставил компании отказаться от своих запасов и четко привязал распределение сырья к производственным целям.

Производство вооружений требовало огромных количеств стали, которую Гитлер приказал направлять, в первую очередь, наземным войскам, а лишь потом — флоту и ВВС. Повышение эффективности в организации производства стали не являлось достижением Имперского министерства экономики и его руководителя Ганса Керля. 15 мая 1942 г. на совещании Центрального планового комитета, который Керль учредил вместе с Мильхом для координации производства вооружений, он установил новую систему заказов и производства. В то же время Шпеер назначал инженеров-советников, консультирующих фирмы по вопросам более эффективного расходования стали и других видов сырья. Новое оборудование и более высокая автоматизация снижали потери. К маю 1943 г. Шпеер мог утверждать, что в среднем для производства тонны вооружений расходовалось менее половины железа и стали по сравнению с аналогичными показателями 1941 г. К концу войны из каждой тонны стали получали вчетверо больше вооружений, чем в 1941 г. Однако производство стали требовало больших количеств коксующегося угля. Эта задача представлялась весьма непростой, с учетом трудностей железнодорожных перевозок и низкой производительности рабочей силы на добывающих шахтах. Более того, нехватка рабочей силы на шахтах до сих пор составляла более 100 000 человек, в то время как еще 9000 требовалось для погрузочно-разгрузочных работ и прочего обслуживания товарных составов по перевозке угля. Узнав об этих проблемах 11 августа 1942 г., Гитлер резко заявил: «Если из-за нехватки угля уровень производства стали нельзя довести до запланированного, то можно считать войну проигранной».

Удалось получить больше угля за счет 10-процентного урезания поставок внутренним потребителям. В начале 1943 г. выпуск стали в рейхе был доведен до уровня 2,7 млн тонн/мес. Увеличив поставки стали снарядным заводам, Шпеер смог за первый год пребывания в новой должности добиться удвоения производства. В то же время Эрхард Мильх и Имперское министерство авиации смогли удвоить ежемесячный выпуск самолетов, сосредоточив производство на нескольких крупнейших заводах. Заставив основных производителей произвести кадровые перемены в управлении, Мильх протолкнул рационализаторскую программу, при которой разработка новых, более передовых истребителей и бомбардировщиков была принесена в жертву массовому производству существующих модификаций. Тем самым была достигнута и большая экономия ресурсов. Уже был налажен выпуск передового для своего времени истребителя «Мессершмитт» Ме.210, однако Имперское министерство авиации слишком торопило производителей, в результате чего не были решены многие критические проблемы конструкции. Самолет вел себя неустойчиво, но тем не менее были выпущены сотни таких истребителей. Мильх отменил дальнейшую разработку проекта и сосредоточил ресурсы на производстве самолетов класса двухмоторных «Хейн-кель» Не. 111. Этот средний бомбардировщик впервые поднялся в воздух в 1934 г. Во время блицкрига оказался малоэффективным, поэтому в дальнейшем эти самолеты перевели в ночные перехватчики, и на этом поприще они добились некоторых успехов. Аналогичным образом Мильх перенаправил ресурсы для максимального увеличения выпуска истребителей Me. 109. Число заводов, выпускающих этот самолет, сократилось с семи до трех, а производство выросло с 180 до 1000 машин в месяц. Подобные перемены означали, что летом 1943 г. производилось вдвое больше самолетов, чем полутора годами раньше.

Военно-воздушные силы постоянно требовали совершенствования имеющихся моделей самолетов; тем самым производство замедлялось. К концу 1942 г. число конструкторских изменений и новшеств, рекомендованных для бомбардировщика «Юнкере» Ju.88, достигло 18 000 (!), в то время как спецификации на изменения в проект тяжелого бомбардировщика «Хейнкель» Не. 177 в конструкторских бюро компании «Хейнкель» занимали не менее 56 толстых папок. Тесно сотрудничая с Мильхом, Шпеер, по возможности, отвергал новые запросы на внесение конструктивных новшеств, но только в начале 1944 г. ему удалось сократить число выпускаемых моделей боевых самолетов с 42 до 30, потом до 9 и, наконец, до 5. Количество различных типов танков и бронемашин в январе 1944 г. было сокращено, с неохотного согласия армейских генералов, с 18 до 7, а из 12 видов противотанковых орудий в производстве остался лишь один. Шпеер выяснил, что для военных целей выпускался 151 вид грузовиков; в 1942 г. он сократил это количество до 23. Подобный процесс упрощения коснулся также угледобычи и производства станков; здесь количество 440 различных типов механических и гидравлических прессов было сокращено до 36. Острую проблему представляли собой запчасти, это также усложняло и замедляло производственный процесс. Например, в конструкции Ju.88 применялось более 4000 различных типов болтов и шурупов. В новой модели, Ju.288, это количество было сокращено до 200. В этой и других сферах ручной труд заменяли автоматическими клепальными машинами; процесс упрощения также означал, что рабочим требовалось более короткое и менее сложное обучение, чем раньше. Все упомянутые факторы дали значительный толчок производительности, и в 1944 г. этот фактор был на 50% выше, чем в предыдущие два года.

Шпеер также рационализировал производство танков. В начале войны немецкая армия была в основном оснащена двумя типами средних танков — PzKw III и PzKw IV, а также PzKw 38(t) чешского производства, каждый из которых доказал свою эффективность во время вторжения в Польше и оккупации Западной Европы в 1939—1940 гг. Однако в 1941 г. они столкнулись с превосходящим их по характеристикам советским танком Т-34, который оказался более скоростным, маневренным и в то же время обладал лучшей бронезащитой и был оснащен более эффективным вооружением. Это привело к созданию двух новых танков, 56-тонного «Тигра» и 45-тонной «Пантеры». Это были грозные машины, не уступающие Т-34 и намного превосходящие по вооружению своих американских противников. Шпееру удалось добиться значительного увеличения выпуска этих моделей танков в 1943 г. Но, как только они стали выпускаться в массовом количестве, бомбардировщики союзников начали методично разрушать танковые заводы, чтобы этого не допустить. И вдобавок, советская военная промышленность в 1943 г. на каждый новый немецкий танк выпускала четыре. Начало наконец давать плоды перемещение военных заводов на Урал. В ряде областей немецкая промышленность еще могла производить оружие лучше, чем у противника, но в количестве тягаться с ним она попросту была не в силах. Переход на стандартизированное массовое производство наступил позднее; однако время уже было упущено.

Различия в производстве других видов вооружений были столь же разительными. Даже США производили в 1942 г. вдвое меньше стрелкового оружия, чем СССР, и примерно на том же уровне находился выпуск боевых самолетов и танков. Американский метод рационализации был примерно таким же, как у немцев; при этом производство сосредоточивалось на ограниченном числе крупнейших заводов, выпускающих небольшое количество стандартизированных видов оружия. И все же в ряде отраслей немецкая рационализация достигалась в ущерб качеству. Например, истребитель Me. 109 оказался слишком медлительным, чтобы соперничать с более маневренными советскими самолетами. Бомбардировщики «Юнкере» тоже оказались не слишком скоростными, и их боезапас был весьма ограничен. Новые танки «Тигр» и «Пантера» были превосходными машинами, но, как часто бывает, их бросили в бой задолго до того, как отладили и решили все конструктивные и технические проблемы. Оба танка довольно часто ломались. У них быстро заканчивалось горючее, и возникали проблемы с дозаправкой. В то же время советский народ дорого заплатил за свои геркулесовы усилия: сотни тысяч сельских жителей были в принудительном порядке переброшены на промышленные объекты. Лихорадочный всплеск советской военной экономики за счет мобилизации людских и материально-технических ресурсов в 1942 г. не мог продлиться слишком долго. Однако американские поставки по ленд-лизу обеспечили советские войска большим количеством продовольствия, сырья и коммуникационного оборудования, особенно радиоприемников и полевых телефонов. Вскоре американцы непосредственно вступили в боевые действия в Европе и Северной Африке. Усилия Шпеера по рационализации производства, борьба Тодта по повышению эффективности, организационные реформы Миль-ха и административные перемены Керля в итоге оказались недостаточными.

К середине войны американская экономика производила такое количество оружия, самолетов, боевых кораблей, боеприпасов и военного оборудования, о котором Третий рейх не мог даже мечтать. В 1942 г. авиационные заводы США выпустили 48 000 самолетов; на следующий год с производственных линий сошли уже 86 000 самолетов, а в 1944 г. — почти 114 000. Конечно, значительная часть производимой техники поступала в авиачасти, сражающиеся с японцами в бассейне Тихого океана. Однако и Европейскому театру боевых действий доставалось тоже большое количество самолетов. Более того, и Советский Союз, и Великобритания также опережали Германию по выпуску самолетов. Так, в 1940 г. в СССР было произведено более 21 000 самолетов, а в 1943 — почти 37 000. Соединенное Королевство в 1940 г. выпустило 15 000 самолетов, в 1941 — более 20 000, в 1942 — более 23 000, в 1943 — около 35 000, в 1944 — 47 000, причем подавляющее большинство этих самолетов производилось на территории самой Великобритании. При этом в Германии в 1940 г. было произведено 10 000 новых самолетов, в 1941 — 11 000, в 1942 — 15 000. Рационализаторские меры, предпринятые Шпеером и Мильхом, а также сосредоточение ресурсов на авиапроизводстве дали эффект лишь в 1943 г., когда с поточных линий сошло более 26 000 новых самолетов, и в 1944 г., когда этот показатель вырос до 40 000. Но все равно это было намного меньше количества, производимого США, Великобританией и СССР.

То же самое наблюдалось и в других сферах. В соответствии сданными немецкого Верховного командования, в период с 1942 по 1944 г. Германия производила от 5000 до 6000 танков в год и не смогла существенно увеличить выпуск. Для сравнения: страны Британского содружества производили ежегодно 6000—8000 танков. Советский Союз в тот же период производил около 19 000 танков в год, а выпуск танков в США вырос с 17 000 в 1942 г. до более чем 29 000 в 1944. В 1943 г. союзники произвели 1 НО 000 пулеметов, а Германия — 165 527. Конечно, не все оружие союзников было предназначено против немцев: те же британцы и американцы вели тяжелые бои в Азии и на Тихом океане. Тем не менее большие количества американского оружия и боеприпасов поступали в Великобританию и Советский Союз, подкрепляя и без того большое превосходство СССР в танках и самолетах. Зловещее предзнаменование для Германии было предначертано еще в 1942 г., и это хорошо осознал Тодт. К 1944 г. это стало ясно каждому.

Чрезвычайную нагрузку, выпавшую на долю немецкой экономики, можно оценить из того факта, что к 1944 г. 75% ВВП страны были направлены на военные нужды. Для сравнения: в СССР этот показатель составлял 60%, а в Великобритании — 55%. Но все-таки в первой половине войны Германия могла пополнять ресурсы со значительной части оккупированных ею территорий Европы. Как мы убедились ранее, захват Польши дал такие возможности для обогащения, перед которыми мало кто смог бы устоять. Еще важнее и то, что оккупация богатых стран Западной Европы с их передовой промышленностью и процветающим сельским хозяйством сулила серьезные изменения в потенциале военной экономики после 1940 г. В целом немецкая сфера влияния в Европе с населением более 290 млн человек давала ВВП даже больше, чем у США. Среди покоренных стран Франция, Бельгия и Нидерланды также имели обширные заморские империи, которые придавали Третьему рейху еще больший экономический потенциал. Немецкие власти принялись эксплуатировать ресурсы оккупированных стран столь яростно, что это не предвещало ничего хорошего для их будущего. Первоначальная эйфория от легких побед подталкивала к банальным грабежам и мародерству. После поражения Франции в распоряжение немецких войск попало до 300 000 винтовок, более 5000 единиц артиллерии, почти 4 млн снарядов и 2170 танков, многие из которых применялись и на последующих этапах войны. И все это составляло не более трети из общей добычи, доставшейся немцам от французов. Еще одну треть составили тысячи паровозов и огромные количества подвижного состава. В предвоенные годы немецкая железнодорожная система испытывала сильный «голод» и не справлялась с поставками ресурсов, например угля, в различные части страны. Теперь появилась возможность пополнить истощенные запасы 4260 локомотивов и 140 000 товарных вагонов и платформ с французских, голландских и бельгийских железных дорог. Наконец, немецкие вооруженные силы конфисковали огромные количества сырья, в т.ч. 81 000 тонн меди, годовой запас олова и никеля, а также значительные количества бензина и нефти. Всего, по оценкам самих французов, во время оккупации они лишились материальных ценностей на сумму около 7,7 млрд рейхсмарок.

Но не только правительство Германии и немецкие вооруженные силы воспользовались оккупацией сопредельных стран: как мы уже смогли убедиться, это сделали и простые немецкие солдаты. Масштабы их грабежей и мародерства в Польше, СССР, других странах Западной и Восточной Европы были весьма значительными. Письма немецких солдат родным и друзьям полны сообщений с обещаниями подарков, конфискованных либо купленных на рейхсмарки; эти подарки и товары они высылали своим семьям в Германии. Генрих Бёлль, ставший впоследствии известным писателем, удостоенным Нобелевской премии, пишет, что высылал посылки с маслом, писчей бумагой, яйцами, дамской обувью, луком и прочим добром. «Я добыл вам половину молочного поросенка», — победоносно заявляет он членам семьи перед своим отпуском на родину в 1940 г. Матери и жены отправляли почтой деньги своим сыновьям во Франции, Бельгии, Латвии и Греции, рассчитывая, что те вышлют им богатые посылки домой. Солдаты редко возвращались в Германию без мешков и чемоданов с подарками, купленными либо отобранными силой у местного населения. До того как режим ввел ограничения на количество вывозимого и высылаемого на родину, число посылок, отправляемых из Франции в Германию военной почтой, доходило до 3 млн в месяц. К концу 1940 г. солдатское жалованье увеличилось с явной целью помочь оплачивать иностранные покупки для своих семей. Но все же большее значение имели огромные количества товаров, оборудования и, прежде всего, продовольствия, официально реквизированные и конфискованные немецкими войсками и гражданскими властями в оккупированной части Восточной Европы.

Третий рейх также начал эксплуатировать оккупированные страны и менее явным образом. Обменный курс с французским и бельгийским франками, голландским гульденом и другими валютами в Западной Европе был установлен на максимально выгодном для немецкой рейхсмарки уровне. Считалось, например, что покупательная способность рейхсмарки во Франции более чем на 60% превышала реальный обменный курс, который установился бы естественным образом, а не искусственно, в соответствии с чьим-то волевым декретом. Таким образом, Германия законно импортировала огромные количества товара из завоеванных стран, но ничего не платила за них, соответственно увеличив собственный экспорт. Вместо этого французским, голландским и бельгийским фирмам, экспортирующим товары в Германию, их собственные центральные банки платили во франках или гульденах, и заплаченные суммы заносились в счет долга Рейхсбанка в Берлине. Долги, конечно, так и не были уплачены, и к концу 1944 г. долг Рейхсбанка французам составлял 8,5 млрд рейхсмарок, почти 6 млрд — голландцам и 5 млрд — бельгийцам и люксембуржцам. В целом французские выплаты Германии составляли почти половину всех французских расходов на социальные нужды в 1940, 1941 и 1942 гг. и целых 60% в 1943 г. Германия, по некоторым оценкам, к тому времени использовала 40% французских ресурсов. В целом немцами за период войны было изъято более 30% продукции оккупированных стран на западе. Последствия таких поборов для экономики оккупированных стран были самые серьезные. Немецкий контроль над центральными банками в оккупированных странах привел к снятию ограничений на выпуск денежных банкнот, поэтому «оккупационные издержки» оплачивались не в последнюю очередь просто путем допэмиссии денежных знаков; это привело к серьезной инфляции, усугубляемой дефицитом потребительских товаров, поскольку значительная часть их отправлялась в Германию.

Немецкие компании смогли воспользоваться переоцененной рейхсмаркой, чтобы получить контроль над конкурирующими фирмами во Франции, Бельгии и других частях Западной Европы. Помощь в этом помогло оказать государственное регулирование торговли и распределения сырья, которое вообще работало на их благо. И все же огромный дефицит, с которым Германия столкнулась из-за неуплаты долгов центральным банкам оккупированных стран, очевидно, затруднял экспорт капитала, необходимого для покупки компаний в завоеванных странах. Немецкому химическому тресту «ИГ Фарбен» действительно удалось взять под контроль большую часть французской химической промышленности. Немецкие фирмы, прежде всего спонсируемые государством «Имперские заводы Германа Геринга» (Hermann Göring Reichswerke), захватили большую часть горнодобывающей и черной металлургии в Эльзасе-Лотарингии. Непосредственная государственная поддержка «Имперских заводов Германа Геринга» в приобретении иностранных фирм давала очевидное преимущество перед частным предприятием. Многие из захваченных предприятий контролировались государством либо принадлежали иностранным владельцам; здесь также играла роль и ариизация еврейских фирм, хотя в общем масштабе они не составляли слишком значительную часть. Многие из крупнейших частных предприятий, однако, избежали поглощений, в т.ч. крупные голландские транснациональные корпорации, такие как Philips, Shell и Unilever или огромное стальное объединение под названием Arbed. Конечно, немецкие оккупанты различными способами контролировали действия этих фирм, но в большинстве случаев они не могли осуществлять прямое регулирование или извлекать прямую финансовую выгоду.

И это не в последнюю очередь потому, что в оккупированных странах Западной Европы сохранились национальные правительства, и, несмотря на ограничения их полномочий, законы о собственности и право продолжали применяться, как и прежде. Поэтому, с точки зрения Берлина, экономическое сотрудничество, какими бы несправедливыми ни были новые условия, на которых оно базировалось, все-таки существовало на должном уровне и не имело ничего общего с ситуацией полного подчинения и конфискации в той же Польше. Оккупационные власти, как гражданские, так и военные, установили условия и открыли возможности для немецких фирм, например через ариизацию (хотя не во Франции, где еврейской собственностью управляли французские власти). Немецкие компании, стремящиеся расширить свое влияние и извлекать прибыль в условиях оккупации, должны были снискать расположение властей в попытке опередить своих конкурентов. Политика сотрудничества, диктуемая из Берлина, ограничивала свободу действия таких компаний. Это возникло не просто из соображений целесообразности — желания расположения Франции и других западноевропейских стран в продолжающейся борьбе против Великобритании, — но также из более широкого видения: концепция «Нового порядка» в Европе, крупномасштабной, панъевропейской экономики, которая мобилизовала бы континент как единый блок, чтобы противостоять гигантским экономическим системам США и Британской империи. 24 мая 1940 г. представители Министерства иностранных дел, Управления четырехлетнего плана, Рейхсбанк, Министерства экономики и других заинтересованных сторон провели встречу, чтобы обсудить, как установить этот Новый порядок. Было ясно, что он должен быть представлен не как средство немецкого экспансионизма, а как предложение о европейском сотрудничестве. Политика Германии, направленная на ведение войны на основе собственных ресурсов, являлась несостоятельной. Должны были быть обязательно задействованы ресурсы других стран. Как Гитлер заявил Тодту 20 июня 1940: «Ход войны показывает, что мы зашли слишком далеко в собственных усилиях достигнуть автаркии». Новый порядок был нужен для того, чтобы восстановить автаркию, самостоятельность в масштабах всей Европы.

Для этого, по словам Германа Геринга, выступившего с речью 17 августа 1940 г., нужна «взаимная интеграция и взаимосвязь интересов между экономикой Германии и Голландии, Бельгии, Норвегии и Дании», а также усиленное экономическое сотрудничество с Францией. Компании, такие как «ИГ Фарбен», выступили с собственными предложениями относительно того, как могут быть удовлетворены их собственные специфические индустриальные потребности; согласно докладной записке компании от 3 августа 1940 речь шла о создании «большой экономической сферы, организованной на принципах самодостаточности и запланированной во взаимосвязи с другими экономическими сферами мира». Здесь также, по словам представителя Имперского министерства экономики, выступавшего с речью 3 октября 1940 г., необходима осмотрительность:

Соблюдение подобного среднего курса, грубо говоря, и представляло собой линию, которой придерживались показные имперские экономисты, которые еще перед Первой мировой войной разработали философию о немецкой сфере экономических интересов — иногда известную как Mitteleuropa (Центральная Европа). Экономические планировщики считали, что это приведет к созданию общеевропейских картелей, привлечет инвестиции, вызовет волну приобретений. Для отмены таможенных барьеров и валютного регулирования могло потребоваться государственное вмешательство. Но, с точки зрения немецкой промышленности, Новый порядок должен был быть создан прежде всего частными предприятиями. Европейская экономическая целостность под эгидой Нового порядка базировалась бы не на государственных инструкциях и регулировании, а на реструктурировании европейской рыночной экономики.

Преследование такой цели означало избегать в максимально возможной степени впечатления о том, что завоевание и оккупация западноевропейских стран представляет собой не что иное, как их экономическое покорение и эксплуатацию. В то же самое время, однако, немецкие экономисты-планировщики дали четко понять, что Новый порядок будет прежде всего, служить немецким экономическим интересам. Это подразумевало под собой определенные манипуляции, которые могли быть весьма сложными. Памятуя, например, о дурной славе, которая прицепилась к понятию репараций с 1919 г., Третий рейх не требовал финансовую компенсацию с побежденных стран; да и как могло быть иначе, если репарации, которые Германия должна была заплатить с 1919 до 1932 г., причитались за ущерб, нанесенный Франции и Бельгии в результате немецкого вторжения в эти две страны в 1914 г., а в 1940 г. в Германию никто не вторгся. Поэтому вместо этого победившие немцы стали возлагать на побежденные нации так называемые «оккупационные затраты». Они были якобы предназначены для того, чтобы оплачивать содержание немецких войск, военно-морских баз, аэродромов и оборонительных укреплений на завоеванных территориях. Фактически же суммы, извлеченные под таким заголовком, превысили оккупационные затраты во много раз, составив, для той же Франции, приблизительно 20 млн рейхсмарок в сутки; этой суммы, согласно расчетам французов, было вполне достаточно, чтобы содержать умопомрачительную армию численностью в 18 млн человек! К концу 1943 г. под упомянутым заголовком в немецкую казну поступили почти 25 млрд рейхсмарок. Эти суммы были столь огромны, что немцы уговаривали и всячески поощряли французов передавать в счет оплаты принадлежащие им акции, и вскоре контроль над большинством жизненно важных предприятий, находящихся в собственности французов в румынской нефтедобывающей промышленности, а также над огромными медными рудниками Югославии, перешел к находящимся под неусыпным партийным оком немецким фирмам, таким как вездесущие «Имперские заводы Германа Геринга» и вновь учрежденная, «многонациональная», Continental Oil.

Происходящее отражало тот факт, что с момента начала серьезных приготовлений для вторжения в Советский Союз идеи экономического сотрудничества уступили место императивам экономической эксплуатации. Некоторые, вроде Шпеера, восприняли эти идеи достаточно серьезно. Но, что касается самого Гитлера, они были не более чем легкая дымовая завеса. Например, 16 июля 1941 г. он уделил немного внимания декларации в одной ви-шистской газете, заявив, что война против Советского Союза является европейской войной и поэтому должна принести пользу всем европейским государствам. «То, что мы сказали миру о мотивах для предпринимаемых нами мер, — заявил он, — должно... быть обусловлено тактическими причинами». Высказывание о том, что вторжение является мероприятием европейского масштаба, носило тактический характер. Действительность заключалась в том, что оно произойдет в интересах Германии. Для нацистских лидеров это было ясно давно. Как заявил Геббельс 5 апреля 1940 г.: «Мы делаем ту же самую революцию в Европе, которую в меньшем масштабе исполнили в Германии. Если кто-нибудь спросит, — продолжал он, — какой вы видите новую Европу, мы вынуждены ответить, что не знаем. Конечно, у нас есть некоторые идеи на этот счет, но если бы нам нужно было выразить их словами, то это немедленно создало бы для нас еще больше врагов».26 октября 1940 г. он с жестокой очевидностью показал, к чему сводились эти идеи: «Когда война закончится, мы хотим стать хозяевами Европы».

Поэтому к 1941 г. покоренные страны Западной Европы эксплуатировались немцами по полной. Большинство из них имело развитый промышленный сектор, который, по мнению немцев, должен был значительно поспособствовать их военным усилиям. И все-таки скоро стало ясно, что роль Франции в этом смысле далеко не соответствовала тому, на что надеялись немецкие экономические лидеры и военачальники. Попытки заставить французские заводы выпустить 3000 самолетов для немецкой военной экономики неоднократно стопорились, прежде чем 12 февраля 1941 г. было подписано соответствующее соглашение. Но даже после этого производство замедлялось нехватками алюминия и трудностями в получении угля. К концу года заводы во Франции и Нидерландах выпустили всего 78 самолетов, в то время как британцы закупили более 5000 самолетов у США. В следующем году ситуация несколько улучшилась, и в немецкие ВВС поступило 753 самолета; но это составляло лишь одну десятую от количества, которое британцы получили от американцев. Низкий боевой дух, плохое здоровье и питание рабочих, а также, вероятно, значительное нежелание, с идеологической точки зрения, приводили к тому, что производительность труда на французских авиационных заводах составляла лишь четверть от немецкой. В целом на оккупированных западных территориях за всю войну для немецких военных нужд удалось произвести лишь чуть более 2600 самолетов.

Даже с учетом дополнительных природных ресурсов завоеванных областей Западной Европы экономика Третьего рейха во время войны страдала от нехватки топлива. Особенно серьезным был дефицит горюче-смазочных материалов. Попытки отыскать замену оказались неудачными. Производство синтетического топлива в 1943 г. выросло лишь до 6,5 млн тонн — по сравнению с 4 млн тонн (показатель четырехлетней давности) это было немного. Западноевропейские страны, оккупированные немцами в 1940 г., являлись крупными потребителями импортированной нефти, а сами не производили ни капли. Тем самым они просто многократно увеличили топливные проблемы Германии, поскольку их прежние источники снабжения теперь оказались отрезанными. Румыния поставляла 1,5 миллиона тонн нефти в год, Венгрия — почти столько же, но этого Германии никак не могло хватить. Французские и другие топливные резервы были захвачены оккупационными силами, тем самым снизив поставку нефти во Францию до 8% от довоенных уровней. Италия, союзник Германии, потребляла дополнительные объемы немецкой и румынской нефти, так как она также была отрезана от других источников. Немецкие нефтяные резервы за весь период войны никогда не превышали 2 млн тонн. В отличие от Германии, Британская империя и США обеспечили Великобританию более чем 10 млн тонн импортированной нефти в 1942 г. и вдвое большим количеством — в 1944 г. Другие источники нефти — на Кавказе и на Ближнем Востоке — немцы захватить не смогли.

Уголь, который до сих пор являлся основным топливом для выработки электроэнергии, был представлен в Западной и Центральной Европе в огромных количествах, но производство в оккупированных странах резко упало из-за простоев. Некоторые рабочие даже устроили забастовки, протестуя против невообразимо низких продовольственных норм и ухудшающихся условий работы. В 1943—1944 гг., около 30% угля, используемого в Германии, поступило из оккупированных областей, в частности Верхней Силезии, но гораздо больше можно было добыть из богатых угольных швов северной Франции и Бельгии. Британская блокада исключала импорт зерна, удобрений и фуража из-за границы, в то время как конфискации на французских, голландских и бельгийских фермах, вместе с вербовкой сельскохозяйственных рабочих по принудительным трудовым схемам в Германии, привели к катастрофическим последствиям в сельском хозяйстве. Фермеры вынуждены были резать свиней, цыплят и других животных в обширных количествах, потому что им нечем было их кормить. Урожай зерна во Франции за эти два года — с 1938 по 1940 — упал более чем наполовину. Немецкие оккупанты ввели продовольственное нормирование. К 1941 г. официальная норма продовольствия в Норвегии составляла до 1600 калорий в день, во Франции и Бельгии — всего 1300. Это никому не хватало для жизни, и, как и в оккупированной Восточной Европе, здесь быстро возник черный рынок, поскольку, чтобы выжить, люди стали нарушать закон. Все это означало, что добавление экономик Западной Европы отнюдь не оправдало надежды на усиление немецкой военной машины. Упала не только производительность в угольных шахтах; конфискация французского, бельгийского и голландского вагонного парка и железнодорожных локомотивов также серьезно нарушила поставки угля по всей стране, препятствуя развитию промышленного производства. По мере падения поставок угля сталелитейные заводы, которым кокс нужен был, как воздух, стали также испытывать серьезные перебои. Мало того, что немецкая экономика оказалась неспособна воспользоваться преимуществом от приобретения шахт во Франции и Бельгии, но условия на самих немецких шахтах также начали ухудшаться. Ситуацию усугубил призыв многих рабочих в вооруженные силы, а попытка побудить людей спускаться в шахты ради повышенной заработной платы «компенсировалась» и без того длительным временем работы, в т.ч. и в воскресенье, а также опасными условиями и прежде всего плохим продовольственным пайком, на который угольщики должны были рассчитывать. Поэтому в целом немецкая экономика военного периода извлекла гораздо меньше пользы от завоевания других европейских стран, чем это ожидалось.

С учетом всего этого немецкое государство во главу угла поставило безжалостную эксплуатацию. Некоторые экономисты, такие как Отто Бройтигам, занимавший высокий пост в Имперском министерстве оккупированных восточных территорий Розенберга, полагали, что Германия, возможно, почерпнула бы гораздо больше из экономических систем покоренных стран, и прежде всего в Восточной Европе, если бы ее лидеры следовали идеям совместного экономического Нового порядка в Европе, а не политике расового подчинения, притеснения и массовых убийств. Некоторые бизнесмены и капиталисты, возможно, так и думали, но в целом они поддержали политику режима по отношению к покоренным народам как нечто данное и стремились извлечь из этого все, что можно. По словам сосланного политика и ученого Франца Ноймана, это была административно-командная экономика, т.е. капиталистическая рыночная экономика, все более и более подвергаемая руководству и контролю свыше. Была ли она чем-то другим? Отходила ли нацистская экономика от капитализма свободного предпринимательства в целом? Нет сомнения, что в ходе войны режим навязчиво вмешивался в экономику; и степень такого вмешательства намного превосходила простое регулирование в определенных направлениях, либо загоняла ее в рамки политического контекста глобальной войны. Ценовой и валютный контроль, регулирование рабочей силы и распределение сырья, лимитирование дивидендов, принудительное нормирование, постановка и снятие производственных целей и прочие меры произвели разительную деформацию рынка. Обширное увеличение военных расходов государства исказило рынок, отделяя ресурсы от производства товаров народного потребления и привязывая их к выпуску вооружений и продукции тяжелой промышленности. Таким образом, промышленность все более и более служила целям и интересам идеологизированного политического режима.

Кроме того, с течением времени к государству и партии отходила все большая доля немецкой экономики. Фактически вся газетная и журнальная отрасли перед войной уже оказались в собственности нацистов. Другие СМИ, включая киностудии и книжные издательства, также в значительной степени принадлежали отделениям нацистской партии. В некоторых областях, таких как Тюрингия, региональные партийные боссы смогли прибрать к рукам ведущие отрасли. После 1939 г. государство или партийные агентства захватили компании, владельцы которых были гражданами стран, находившихся в состоянии войны с Германией, а ариизация еврейских фирм в оккупированных странах обеспечила в этом смысле еще большие возможности. Управляемые государством «Имперские заводы Германа Геринга» раскинули свои «щупальца» еще дальше. Главное административно-хозяйственное управление СС под руководством Освальда Поля внедрилось в сложную сеть фирм, охватывающих удивительное разнообразие областей. Холдинговая компания, учрежденная Полем в 1940 г., так называемое «Немецкое экономическое предприятие» (Deutscher Wirtschaftsbetrieb), владела, сдавала в аренду и эффективно управляла жилищно-строительными корпорациями, мебельными предприятиями, производителями керамики и цемента, каменоломнями, производством боеприпасов, предприятиями деревообрабатывающей промышленности, текстильными фабриками, издательствами и многими другими предприятиями. Часто здесь пересекались личные, притом довольно эксцентричные интересы Генриха Гиммлера. Так, например, Гиммлер был озабочен проблемой уменьшения потребления алкоголя в Германии и особенно в СС. Для этого он в Бад-Нойяре учредил компанию «Апполинарис» по производству минеральной воды. До войны она находилась в собственности англичан, а теперь сдавалась в аренду со стороны ее немецких опекунов холдинговой компании СС, получив в награду крупный контракт на поставку минеральной воды СС. Управляющего выгнать было нельзя, но он был вынужден работать с представителем СС, предоставив тому значительные полномочия. Другие компании попадали в прямую собственность СС. В результате таких мероприятий экономическая империя СС разрасталась очень быстро. В то же самое время, однако, у нее не было ясной концепции собственной роли. Она просто росла случайным образом, как свидетельствует пример той же компании «Апполинарис». Доминирование немецкой экономики также не являлось существенной целью СС; на первом месте всегда выступали безопасность и расовая политика. И действительно, за последние два года войны эти последние цели вытеснили экономические амбиции СС на второй план.

Какими бы удивительными или необычными ни были эти события, они мало что могли изменить в том, что Германия по-прежнему являлась страной с капиталистической экономикой, где доминировали частные предприятия. Регулирование было распространено широко, носило весьма навязчивый характер, но оно осуществлялось многими различными, зачастую конкурирующими учреждениями и организациями. Промышленным управленцам и руководителям предприятий удалось, по крайней мере, сохранить хоть немного свободы действий, но они четко осознавали, что по ходу войны их автономия все больше ограничивалась наряду с самой рыночной экономикой, и были озабочены тем, что рано или поздно режим перейдет к «целиком социалистическому» государственному регулированию экономики. Йозеф Геббельс, общепризнанный «социалист», в этом отношении считался настоящим чудовищем, но и растущие экономические империи СС и заводы Геринга, среди прочих, тоже являлись причиной немалого беспокойства. Такие предприятия заставили множество бизнесменов и промышленников максимально сотрудничать с режимом, и те соглашались, считая, что это оградит их от еще более решительных вторжений в их полномочия по принятию решений.

Таким образом, управляющие, руководители и президенты компаний весьма хотели использовать в собственных интересах множество стимулов, предлагаемых государством; при этом наиболее привлекательными и прибыльными являлись военные заказы. Немецкие фирмы извлекли выгоду и из деятельности СС. «Дрезденер банк», например, выпустил для СС кредиты, и многие младшие банковские чины были введены в офицерский состав организации. Услуги банка для СС включали в себя предоставление займов для строительных работ в Заксенхаузене и финансирование строительства крематория II в Освенциме. «Гута», маленькая фирма, производившая газовые фургоны, в которых убивали евреев в Чельмно и прочих местах, инженерная компания «Топф и Сыновья», построившая газовые камеры в Освенциме, и многие другие фирмы с готовностью получали прибыль от этого жуткого бизнеса. Некоторые фирмы, вроде той, которая поставляла газ «Циклон-Б» в Освенцим, возможно, и не сознавали, на какие цели идет их продукция, но в большинстве случаев это было слишком очевидно. У фирм, занимавшихся обработкой золота с зубных протезов, извлеченных из трупов евреев, убитых в Освенциме и других концлагерях, едва ли могли возникать хоть какие-то сомнения относительно их происхождения. Собранные в лагерях протезы отправляли на очистительный завод, которым управляет находящаяся во Франкфурте фирма «Де-гусса», ведущая компания Германии по обработке драгоценных металлов. Золото плавилось в слитки, из него потом изготавливались украшения. В целом, по некоторым оценкам, в период с 1939 по 1945 г. на грабежах евреев «Дегусса» заработала около 2 млн рейхсмарок; 95% процентов обработанного золота фирмы между 1940 и 1944 гг. поступило из концлагерей. «Дегусса» зарабатывала огромные прибыли, продавая золото через Рейхсбанк финансовым компаниям, таким как «Дойче банк»; происхождение большой части золота было очевидно для тех, кто занимался его обработкой. По воспоминаниям одного из рабочих, протезы поступали на фабрику «Дегусса» для обработки в состоянии, которое не оставляло никаких сомнений в их происхождении: «Коронки и мосты были недавно сняты с зубов... Создавалось такое впечатление, что их только что выдрали, выломали изо рта. В коронках даже оставались зубы, иногда со следами крови и кусочками десен».