Несмотря на то что создавались такие международные организации, как Имперское продовольственное управление, Гитлер и нацистское руководство обычно старались управлять народным хозяйством путем жесткого контроля рыночной экономики, а не с помощью национализации или прямого отчуждения предприятий в пользу государства. Например, режим заставил гигантский химический синдикат «И.Г. Фарбен» разрабатывать и производить синтетическое топливо для автомобилей и самолетов путем гидрогенизации угля, чтобы снизить зависимость Германии от импорта нефти; 14 декабря 1933 года было подписано соглашение, по которому синдикат должен был производить около 300 000 тонн в год, а государство гарантировало, что в течение десяти лет будет покупать его продукцию. Если какая-то из компаний отказывалась удовлетворять такие требования, режим просто прижимал ее к ногтю, как в случае с Гуго Юнкерсом, производителем самолетов, который в конце 1933 года был вынужден продать рейху контрольный пакет акций двух его компаний, после того как отказался переводить их с гражданского на военное производство. После его смерти в апреле 1935 года обе компании были национализированы, хотя и ненадолго. Помимо этого Министерство экономики активно настаивало на создании картелей в основных сферах промышленности, чтобы государству было проще направлять и контролировать рост военного производства. Но несмотря на то что государство все больше вмешивалось в экономику, нацистские экономисты все время повторяли, что в Германии должна сохраниться свободная рыночная экономика, в которой государство должно обеспечивать руководство и ставить основные цели. Для этой цели, по крайней мере сначала, когда основными целями были «битва за работу» и ориентация экономики на перевооружение, Гитлеру было нужно содействие бизнеса.

Поэтому было неудивительно, что на должность министра экономики он выбрал ведущего представителя делового сообщества, после того как вздорного немецкого националиста Альфреда Гутенберга насильно заставили покинуть этот пост. Это был генеральный директор страховой компании «Альянс» Курт Шмитт. Он родился в 1886 году в скромной буржуазной семье врача, был активным членом дуэльного корпуса, когда учился в университете, где он изучил торговое право, затем недолгое время работал на государственной гражданской службе в Баварии под руководством Густава Риттера фон Кара, который позднее снискал себе печальную славу, когда стал одним из ультраправых в Баварии. Вскоре после начала войны Шмитт устроился в Мюнхенское отделение «Альянса». Будучи невероятно трудолюбивым, он все же не был холодным книжным червем. Он разработал человеческий подход к страхованию, сам являясь посредником между заявителем и страхователем, значительно сократив таким образом количество судебных исков на крупные суммы, с которыми компании приходилось сталкиваться. Неудивительно, что это привело к его быстрому продвижению по службе, ко-

торому не сильно воспрепятствовала война, с которой его быстро комиссовали с небольшой раной, в которую постоянно попадала инфекция, из-за чего он так и не вернулся на фронт. Он стал генеральным директором, когда ему было тридцать четыре года. Вскоре, поощряемый своими подчиненными, он начал носить дорогие, сшитые на заказ костюмы и водить компанию с высшим светом общества в джентльменских клубах Берлина. Под руководством Шмитта «Альянс» быстро расширялся, благодаря слияниям и поглощениям, которые в 1920-х годах были характерны и для других сфер делового мира. Как и другие бизнесмены, Шмитт был недоволен условиями, в которых были вынуждены работать частные предприятия в веймарскую эпоху, и ратовал за изменение закона, влияющего на страхование через Имперскую ассоциацию частного страхования. Это свело его с некоторыми из политических лидеров, на которых произвели впечатление его профессионализм, решительность и его очевидная финансовая проницательность. К началу 1930-х годов он стал публичным человеком и имел некоторую репутацию, которую впоследствии подкрепило его выступление на экономическом консультативном совете, организованном Брюнингом. Брюнинг и Папен вместе предложили ему стать министром финансов. Он не принял этих предложений, посчитав, что текущая ’ экономическая ситуация не позволит ему успешно справиться с этой работой.

К этому времени Шмитт начал контактировать с нацистской партией. В ноябре 1930 года, как это позднее произошло и с Шахтом, он встретился с Герингом на обеде и оказался под большим впечатлением от его политических речей. Вскоре Шмитт уже удовлетворял немалый вкус Геринга к еде и вину на регулярных обедах в Берлинском ресторане за счет его компании. Через некоторое время он встретился и с Гитлером. Обещание нацистов разделаться с угрозой коммунизма и положить конец политическим партийным дрязгам веймарской эпохи заставили его присоединиться к ним. Сделав себя сам, поднявшись благодаря собственным способностям, Шмитт был менее привержен традиционной консервативной политике, чем его коллеги, родившиеся в семьях предпринимателей и госслужащих с давними традициями и выросшие в это среде. Когда нацисты захватили в Германии власть, Шмитт забыл про свою прежнюю осторожность и весной 1933 года стал членом НСДАП, 20 апреля его компания отмечала день рождения Гитлера. Шмитт разделял общий для представителей элиты предрассудок, что евреи занимают слишком видное положение в общественной и интеллектуальной жизни, банковской, финансовой, юридической сферах; когда он говорил о них, то чаще всего использовал эпитет «неприятный». Он согласился с предложением Геринга, которое он сделал на одной из личных встреч, оно заключалось в том, чтобы лишить евреев права голоса и не позволять им руководить немцами. К лету его беседы с Герингом принесли заметные плоды. Когда Гитлер искал замену Гутенбергу на посту министра экономики, Геринг убедил его, что будет политически выгодно назначить на этот пост представителя делового сообщества. Гитлер предложил это Шмитту, который принял присягу 30 июня 1933 года, посчитав, что теперь, когда экономика была стабилизирована, он мог сыграть свою роль.

Несмотря на попытки укрепить свою позицию, такие как вступление в ряды СС, Шмитт не мог составить никакой конкуренции таким большим шишкам в нацистском руководстве, как Геббельс, Лей или даже Дарре, каждый из которых в течение нескольких месяцев смог увести из-под контроля его министерства значительные области экономики. Постоянные неприятности доставляли такие мелкие чиновники, как Готфрид Федер, нацистский теоретик экономики, вписавший в программу партии в 1920 году отмену «процентного рабства». Заявления Шмитта и его указания государственным и региональным чиновникам не подвергать риску восстановление экономики санкциями против еврейских предприятий не публиковались в прессе, и «старые бойцы», как правило, игнорировали их. Серьезнее всего было то, что Шмитт выступал против непродуктивных, по его мнению, расходов на перевооружение и красивых, но бесполезных, с его точки зрения, проектов, таких как автострады. И здесь на него не обращали внимания. Шмитт не одобрял раздутых пропагандистских заявлений об экономическом восстановлении, прекращении безработицы и тому подобных вещах. Он все больше разочаровывался в себе самом. Под нарастающим давлением со всех сторон 28 июня 1934 года у него произошел серьезный сердечный приступ, после чего 30 января следующего года он оставил свой пост. Вскоре он вернулся в страховой бизнес. Он понял, что как политик он некомпетентен, и отвергал все последующие предложения заняться чем-то, кроме известной ему сферы деятельности.

3 августа 1934 года место Шмитта на посту действующего министра экономики сначала временно, а 30 января 1935 года уже на постоянной основе занял Ялмар Шахт, который лично дал Гитлеру понять, что в отличие от своего предшественника он будет рассматривать перевооружение как главный приоритет вне зависимости от экономической ситуации. В управлении экономикой Шахту была дана диктаторская власть. Он начал с того, что в срочном порядке лишил Федера его должности в министерстве и избавился от остальных партийных деятелей, которые, судя по жалобам армии, пытались навязать свои идеи в управлении экономикой. За последующие несколько месяцев Шахт учредил новый орган под эгидой своего министерства, в котором все компании в обязательном порядке должны были вступить в одну из семи имперских групп (промышленность, торговля, банковское дело и т.д.), которые в свою очередь делились по специализации и по регионам. Это позволило министерству усилить контроль над тем, как реализуется политика перевооружения, основываясь на существующей системе частных предприятий, а не на антикапиталистических идеях Федера.

Но уже к этому времени зарождающийся бум вооружения начал давать некоторые нежелательные результаты. Поддерживая внутреннее промышленное производство, государство и армия заставили промышленность забыть о производстве товаров, идущих на экспорт, прежде всего потребительских товаров. При продолжающемся спаде в мировой торговле и установлении санкций Британией и Соединенными Штатами в знак протеста против преследования режимом евреев это вызвало сокращение экспорта с 1260 миллионов рейхсмарок в последнем квартале 1933 года до 990 миллионов во втором квартале 1934 года. Одновременно с этим рос объем импорта, так как в Германии увеличивался спрос на такие продукты, как резина, масло и хлопок. Импорт сырья с середины 1932 года по начало 1934 года вырос на 32 %, а доходы от экспорта упали на 15 %. Ситуацию усугубило еще и то, что Британия и США позволили своим валютам обесцениться, в то время как нацистское правительство, как и его предшественники, не хотело обесценивать рейхсмарку, опасаясь, что это вызовет инфляцию. Так немецкие товары стали дороже на мировом рынке, заставляя остальные страны искать другие источники, а импорт товаров в Германию стал дешевле, поощряя фирмы покупать больше таких товаров. В 1934 году платежный баланс Германии оказался в дефиците. Внешний долг Германии рос, а золотовалютные резервы с января по сентябрь сократились почти вдвое. Частичные квоты и ограничения на иностранную валюту не оказали никакого реального воздействия на стремительно ухудшающуюся ситуацию 14 июня 1934 года Рейсхбанк на шесть месяцев приостановил выплату долгосрочных и среднесрочных внешних долгов.

19 сентября 1934 года, чтобы постараться справиться с этими усугубляющимися проблемами, Ял мар Шахт, только что коронованный «экономический диктатор» Германии, объявил о «Новом плане», согласно которому торговля теперь должна была вестись по двустороннему принципу: это должен был быть своеобразный товарообмен между Германией и другими государствами, при котором допускался импорт только из тех стран, в которые Германия экспортировала значительное количество товаров. «Задачей немецкой политики, — объявил он 3 марта 1935 года, — было осуществление программы перевооружения». Для того чтобы оплатить ее, нужно было по возможности ограничиться импортом сырья, необходимого для военных нужд и продуктов питания, которые нельзя было произвести в Германии. Юго-Восточная Европа казалось особенно благоприятным регионом для двусторонней торговли. Если обратить внимание на Балканы, то открылись бы перспективы появления новых торговых зон для будущей Великой Германии в Восточно-Центральной Европе и реализации проекта Mitteleuropa (Центральная Европа), о чем нацисты столько мечтали. В случае войны это было бы безопаснее существующих торговых связей на севере и западе. Кроме этого, сокращение международной торговли уменьшило бы зависимость Германии от Британского торгового флота, что было бы очень опасно в случае войны между этими двумя нациями.

Германия ввозила слишком много сырья из самых разных частей Земного шара, и «Новый план» был нацелен на то, чтобы уменьшить зависимость Германии от этих источников. План осуществляли двадцать пять чиновников, он позволил сократить импорт товаров из других европейских стран в Германию с 7,24 миллиарда рейхсмарок в 1928 году до 2,97 миллиарда десятью годами позднее; к этому времени импорт из Юго-Восточной Европы, в 1928 году составлявший 7,5 % от всего импорта, вырос до 22 %. Но вскоре армия стала жаловаться на то, что хотя Шахту и удавалось найти деньги на первые стадии перевооружения, у него не получалось подготовить экономику к войне. Прежде всего ограничения на импорт опасно истощили внутренние резервы сырья, руды и металла, а попытки найти им замену — текстиль из собственного сырья, синтетическая резина и горючее, добываемая в Германии нефть и т.д. — не очень сильно способствовали решению этой проблемы. Гитлер решил, что пришло время вмешаться в экономику более радикально, и здесь уже нельзя доверять Шахту, который не скрывал своего мнения о том, что к 1936 году немецкая экономика достигла предела своих возможностей в поддержании перевооружения и военной мобилизации.

4 сентября 1936 года Геринг зачитал кабинету объемный меморандум, который Гитлер составил, предвидя неудачу «Нового плана». В нем, как обычно, прежде чем перейти к сути — подготовке экономики к войне, он сделал долгое вступление, касающееся истории и политики. «Политика, — объявил Гитлер, — это борьба нации за жизнь». В этой борьбе угрозу начинает представлять Советский Союз. «Суть большевизма и его цель состоят в устранении тех слоев человечества, которые до этого осуществляли руководство, и замене их всемирным еврейством». Германия должна встать во главе борьбы с этим, так как победа большевизма будет означать «уничтожение немецкого народа». Подготовка к грядущей битве, — заявил Гитлер, — это абсолютный приоритет. Все остальное вторично. «Немецкие вооруженные силы должны быть боеспособны уже через четыре года. Немецкая экономика, — добавил он, — через четыре года должна быть готова к войне». Как обычно, последовало долгое перечисление представлений Гитлера об экономике: Германия была перенаселена и не могла сама себя прокормить; решением являлось расширение жизненного пространства для получения нового сырья и продовольствия. Для войны невозможно было запасти сырье, так как необходимое количество попросту было слишком велико. Производство горючего, синтетической резины, искусственных жиров, заменителей железа и металла нужно было поднять до уровня, на котором можно было бы перенести войну. Продукты необходимо было экономить; например, картофель нельзя больше использовать для приготовления алкогольных напитков. Людям надо было идти на жертвы. Нужно было составить экономический план. Интересы нации должны превалировать над интересами отдельных предпринимателей. Предприниматели, хранящие свои средства за границей, должны быть казнены.

Представив кабинету этот меморандум, Геринг начал яростную атаку на точку зрения, которую продвигали Шахт и его сторонник, имперский комиссар по ценам Гёрделер, о том, что решение экономической проблемы 1936 года заключается в сокращении масштабов перевооружения. Напротив, так как «решающая схватка с Россией неизбежна», нужно было ускорить ее. Нужно было установить гораздо более жесткий контроль над экономикой и экспортом валюты. Геринг сообщил, что именно ему Гитлер поручил реализацию четырехлетнего плана, о котором фюрер заявил на партийном съезде 9 сентября. Шахт постепенно становился бесполезен. 18 октября 1936 года соответствующий декрет официально закрепил превосходство Геринга. Он использовал его для того, чтобы учредить новую организацию, занимающуюся подготовкой экономики к войне, в ней было шесть отделов, занимающихся производством и распределением сырья, координацией рабочей силы, контролем за ценами, операциями с иностранной валютой и сельским хозяйством. Геринг назначил госслужащих высшего ранга из Министерства труда и Министерства сельского хозяйства, чтобы они управляли двумя соответствующими отделами организации. Таким образом, он начал устанавливать контроль над этими министерствами, обходя Вальтера Дарре и Франца Зельдте, двух ответственных министров. Операция Геринга также позволила избавиться от Шахта, которого в день, когда кабинету был представлен план, принудительно отправили в отпуск. Вскоре Шахт обнаружил, что Управление четырехлетнего плана принимало политические решения не считаясь с его Министерством экономики. Его протесты ни к чему не привели. Все больше огорчаясь из-за потери власти и все больше беспокоясь из-за быстрого расширения производства сырья и военного оборудования на абсолютно неадекватной, с его точки зрения, финансовой основе, 8 октября 1937 года Шахт написал Гитлеру, вновь сообщив, что, по его мнению, финансовыми делами Третьего рейха может руководить только один человек, и пояснил, что это должен быть он сам. Это определенно была угроза отставки.

Но к этому времени Гитлер потерял всякую уверенность в Шахте, чей экономический реализм уже сильно его раздражал. 25 октября 1937 года командующий флотом адмирал Эрих Ридер официально попросил министра обороны генерала Вернера фон Бломберга, чтобы Гитлер лично рассудил три стороны — армию, флот и ВВС, которые соперничали между собой за дефицитные поставки железа, стали, горючего и другого сырья. В ответ на это Гитлер приказал Бломбергу устроить встречу в Имперской канцелярии 5 ноября 1937 года, на которой нацистский вождь обрисовал общую стратегию небольшой группе руководителей, в которую входили Редер, Бломберг, главнокомандующий сухопутными войсками генерал Вернер фон Фрич, командующий ВВС Герман Геринг и министр иностранных дел Константин фон Нейрат. Записи вел военный адъютант Гитлера полковник Фридрих Хоссбах, впоследствии эти записи использовались как доказательство того, что Гитлер уже тогда готовился в ближайшем будущем начать войну. На самом деле никакого конкретного плана не было, хотя были определенные намерения. Гитлер в первую очередь старался внушить своим слушателям необходимость перевооружения и неизбежность вооруженного конфликта, в особенности в Восточно-Центральной Европе. Многое из того, что он говорил, они уже слышали в его предыдущих выступлениях. «Цель внешней политики Германии, — начал Гитлер, согласно записям Хоссбаха, — сохранить и увеличить «расовый запас» (Volksmasse). А это вопрос пространства». Под этим он, как обычно, имел в виду завоевание Центральной и Восточной Европы, что удовлетворило бы потребность немецкой расы в расширении «только на обозримый период одного-трех поколений» до того, как следующее расширение, возможно за море, станет необходимо и достижимо, может быть, с падением Британской империи. Подробно рассмотрев ситуацию с дефицитом сырья и продовольствия, Гитлер пришел к выводу, что Германия не может сохранять «автаркию» как в вопросах продовольствия, так и в вопросах экономики. Решение, в особенности это касалось продовольственных запасов, заключалось в «заполучении пространства для сельскохозяйственного использования» в Европе путем завоевания, это подразумевало устранение проживающего там населения или сокращение его численности. «Проблему Германии, — объявил он, — можно решить только с использованием силы».

Гитлер также предостерег, что другие страны догоняют Германию по вооружению и что внутренний продовольственный кризис скоро может достичь критической точки. Хоссбах отметил, что в речи Гитлера звучали ноты беспокойства по поводу его собственного здоровья: «Если вождь еще жив, он твердо и решительно настроен решить проблему пространства для Германии самое позднее к 1943—1945 году». На самом деле он начал бы военные действия раньше, если бы Франция была ослаблена внутренним кризисом или была вовлечена в войну с другим государством. В любом случае с приходом войны основной задачей Германии было расправиться с Австрией и Чехословакией, чтобы снизить угрозу на юго-восточном фланге. Насильственное устранение двух миллионов человек из Чехословакии и одного миллиона из Австрии освободило бы для Германии дополнительные продовольственные запасы. Он добавил, что британцы и французы, скорее всего, не будут вмешиваться, а поляки будут сохранять нейтралитет до тех пор, пока Германия будет побеждать. Таким образом, Гитлер собирался победить продовольственный кризис не сокращением темпов перевооружения, а ускорением планируемого завоевания «жизненного пространства». Несмотря на сомнения некоторых из участников встречи, Гитлер как никогда торопился с перевооружением. Предостережения Шахта и его сторонников, некоторые из которых также были на встрече, просто проигнорировались. Решение экономических проблем Германии было отложено до того времени, когда будет создано «жизненное пространство» на Востоке. При таком настрое у Гитлера мнение Шахта уже не значило ничего. 26 ноября 1937 года Гитлер принял его заявление об отставке с поста министра экономики. Управление экономикой теперь благополучно перешло в руки Германа Геринга. На обсуждении, проведенном позднее в этом месяце, стало ясно, что Геринг позаботился о том, чтобы с программы перевооружения были сняты все тормоза, какими бы экономическими трудностями это ни грозило.

Вскоре уже можно было увидеть результаты этих изменений. Темпы перевооружения все ускорялись. Как предсказывал Шахт, в 1938 году траты на подготовку к войне явно вышли из-под контроля: на армию было потрачено 9137 миллионов рейхсмарок по сравнению с 478 миллионами в 1933 году; 1632 миллиона было потрачено на флот по сравнению с 192 миллионами пятью годами ранее; и 6026 миллионов потратили на ВВС по сравнению с 76 миллионами в 1933 году. Включая расходы на управление и на погашение векселей Мефо, затраты на перевооружение выросли с 1,5 % национального дохода в 1933 году до 7,8 % в 1934 году, до 15,7 % в 1936 году и до 21,1 % двумя годами позднее, в то время как национальный доход за тот же период увеличился практически вдвое. В финансах рейха, в которых в 1932 году был скромный излишек, в 1933 году наблюдался дефицит в 796 миллионов рейхсмарок, а в 1938 году он вырос почти до 9,5 миллиарда. Шахт, теперь в должности президента Рейхсбанка, 7 января 1939 года написал Гитлеру письмо, в котором предупредил, что «чрезмерно растянутые общественно-государственные расходы» быстро приведут к «нарастающей опасности инфляции». «Бесконтрольное разрастание государственных расходов, — сказал он Гитлеру, — сводит на нет любую попытку привести бюджет в порядок. Несмотря на невероятное закручивание налоговых гаек, оно приводит финансовое положение государства к краю пропасти, разрушает эмиссионный банк и его валюту». В ответ на это Гитлер через несколько дней, 20 января 1939 года, уволил его вместе со всем советом директоров. Гитлер сказал Шахту, что он уже не вписывался в национал-социалистические планы.

Шахт отправился в долгий отпуск в Индию, а после возвращения ушел из общественной жизни. После смерти его первой жены он женился на сотруднице Мюнхенского дома немецкого искусства, женщине на тридцать лет его моложе, а после медового месяца в Швейцарии в 1941 году они зажили тихой жизнью в деревне, хотя у Шахта все еще был ряд довольно бессмысленных титулов, таких как министр без портфеля. Ему на смену пришел бывший статс-секретарь Министерства пропаганды Вальтер Функ, которого Геринг протолкнул на должность министра экономики 15 февраля 1938 года. Фанк встал также и во главе Рейхсбанка, подчинив, таким образом, обе организации Четырехлетнему плану. Нет ничего удивительного в том, что Шахт и члены Совета директоров, работавшие под его руководством, некоторые из которых впоследствии были восстановлены, считали, что «неумеренные траты общественных финансов» достигли еще более дикой скорости, чем раньше. 15 июня 1939 года новый закон снял все ограничения на печатание денег, осуществив, таким образом, самые худшие опасения Шахта. Но Гитлер и нацистское руководство не беспокоились. Они рассчитывали на то, что вторжение и завоевание Восточной Европы покроет все расходы. В феврале 1934 года Гитлер постановил, что перевооружение должно быть закончено к 1942 году. Когда появился Четырехлетний план, эту дату приблизили до 1940 года. Экономические проблемы Германии, как всегда говорил Гитлер, можно было окончательно решить только войной.

Переход от «Нового плана» к Четырехлетнему говорил о том, насколько сильно Гитлер торопился достичь своей цели. Но ни один из них нельзя назвать планом в истинном смысле этого слова. По крайней мере Шахт, руководящий экономикой в первые годы Третьего рейха, четко осознавал, что происходит с экономикой и финансами государства в целом. Но Геринг при всей своей несомненной энергии, честолюбии и интуитивном понимании того, как работает власть, не видел общую картину так отчетливо. Он не устанавливал четких приоритетов и не мог этого сделать, потому что у Гитлера никак не получалось окончательно решить, какие войска должны занимать приоритетное положение — авиация, флот или армия. Постоянно разрабатывались новые программы, и тут же их место занимали другие, более претенциозные. В управлении экономикой царил хаос, сферы контроля разных органов пересекались, и за них велась конкуренция, один из высокопоставленных чиновников назвал эту ситуацию «организационные джунгли Четырехлетнего плана». Существовало фундаментальное противоречие между стремлением к автаркии в преддверии долгой войны и отчаянным перевооружением при подготовке к неминуемому конфликту. Оно так и не было разрешено. Также не было достаточной статистической информации, которая была необходима для создания рациональной системы планирования. Несмотря на свою сложную структуру, в которую входил Общий совет, задачей которого было координировать все операции и гармонизировать деятельность всех входящих в него министерств, Четырехлетний план на самом деле представлял собой практически лишь несколько разрозненных инициатив. Однако он принес некоторый успех. Например, производство угля за период с 1936 по 1938 год выросло на 18 %, бурого угля — на 23 %, а кокса — на 22 %. В 1938 году Германия производила на 70 % больше алюминия, чем за два года до этого, и стала самым крупным его производителем, превзойдя даже США. В 1932 году Германия могла только на 5,2 % удовлетворить спрос на текстиль, который, помимо прочего, был необходим для изготовления военной формы. Увеличение производства вискозы и других искусственных волокон подняло эти цифры до 31 % в 1936 году и 43 % в 1939 году. Цель сделать так, чтобы Германия больше не полагалась на импортное горючее, стала ближе, так как за период с 1937 по 1939 год производство нефти выросло на 63 %, а синтетического горючего — на 69 %. В 1937 году Гитлер объявил об основании двух гигантских фабрик по производству буны [т. е. синтетического каучука], которые в скором времени должны были начать производить достаточное его количество, чтобы удовлетворить все требования Германии.

Но за этими впечатляющими цифрами скрывалось то, что Четырехлетний план не привел к желаемому результату и не сделал Германию самодостаточной к 1940 году. Для начала план не смог решить хроническую проблему Германии с платежным балансом. Хотя экспорт в 1937 году вырос, в 1938 году он снова упал, так как немецкие производители больше верили безопасным и выгодным внутренним контрактам, а не рисковали выводить свою продукцию на мировой рынок. В оба этих года импорт по стоимости превышал экспорт, что еще сильнее сокращало и без того уже истощенные запасы иностранной валюты в Германии. Наверно, это больше, чем что-либо другое, заставило Шахта отстраниться от режима, которому он так верно служил с самого начала. После того как он ушел со сцены, в некоторых областях импорт по-прежнему играл решающую роль. Алюминиевые фабрики в Германии, несмотря на то, что они стремительно увеличивали производительность, почти полностью использовали импортное сырье. Для производства высококачественной стали также были необходимы металлы, которых в Германии не добывали. Производство буны в 1938 году составило не более пяти процентов внутреннего потребления резины в Германии; было произведено только 5000 тонн, хотя планировалось 29 000. В 1939 году половина природной нефти, используемой в Германии, была импортной. Расширение на Восток могло дать новые источники нефти за пределами Германии, но это определенно не устранило бы дефицита резины. Что особенно важно, это увеличение внутреннего производства нужно рассматривать в контексте растущего спроса, прежде всего со стороны вооруженных сил. Изначально вооруженные силы видели в перевооружении средство укрепления защиты страны; но долгосрочной целью всегда была захватническая война на Востоке, и уже 30 декабря 1935 года генерал Людвиг Бек, начальник Генерального штаба, на основании успешных танковых маневров, прошедших предыдущим летом, потребовал создания более мобильной армии, увеличения количества танковых бригад и подразделений мотопехоты. К середине 1936 года армия планировала добавить три бронетанковые дивизии и четыре мотострелковые дивизии к тридцати шести, которые существовали в мирное время. Все это требовало бы огромного количества стали, чтобы произвести необходимую технику, и больших запасов топлива, чтобы ее заправлять.

Строительство мощного флота было не такой срочной задачей, так как основной целью Гитлера на ближайшее время было завоевание Европы, прежде всего Восточной Европы. Но в более долгосрочной перспективе, как он отметил во второй своей неопубликованной книге, он предвидел масштабный трансконтинентальный конфликт с Соединенными Штатами, а для этого нужен был большой флот. Весной 1937 года он увеличил количество линкоров, которое планировалось построить, с четырех до шести, они должны были быть готовы к 1944 году. Кроме того, нужно было построить четыре карманных линкора (в 1939 году вместо них было решено построить три линейных крейсера), а скорость постройки стремительно увеличивалась, так как все время приближалась угроза войны с Британией. Расходы на флот выросли с 187 миллионов рейхсмарок в 1932 году до 497 двумя годами позднее, 1161 миллион в 1936 году и 2390 миллионов в 1939 году. В 1936 году на строительство кораблей шло около половины всех расходов флота, хотя накануне войны эта цифра составила уже только четверть, так как в команду новых кораблей привлекались люди, а для новых орудий производились боеприпасы. Даже в 1938 году для флота, который планировалось построить, требовалось шесть миллионов тонн горючего в год и два миллиона тонн дизельного топлива, при том что все потребление природной нефти в Германии составляло шесть миллионов, меньше половины из которых производилось внутри страны. Планы по расширению авиационных войск были даже более претенциозны, но очень быстро они натолкнулись на такие же ограничения. Не обращая внимания на возражения армии и флота, которые считали, что самолеты — это фактически только вспомогательная сила, 10 мая 1933 года Гитлер создал Министерство авиации, руководил которым Герман Геринг, сам бывший летчик-истребитель. Геринг, которому помогал его талантливый и энергичный статс-секретарь Эрхард Мильх, бывший директор авиакомпании «Люфтганза», сразу же принял план, составленный другим директором «Люфтганзы» Робертом Кнауссом, который хотел создать независимые военно-воздушные войска, призванные воевать на двух фронтах, с Францией и Польшей. Ключом к успеху были бомбардировщики дальнего действия, как утверждал Кнаусс. К 1935 году производство самолетов было реорганизовано, компоненты производили разные фирмы, экономя, таким образом, время крупных производителей, таких как Юнкере, Хейнкель или Дорнье. К целям министерства скоро добавилось создание истребителей ПВО. В июле 1934 года долгосрочная программа предусматривала строительство к концу марта 1938 года более 2000 истребителей, 2000 бомбардировщиков, 700 пикирующих бомбардировщиков, более 1500 разведочных самолетов и еще тысячи тренировочных самолетов. Но в 1937 году дефицит железа и стали начал серьезно мешать этим претенциозным планам. Постоянные изменения в конструкции бомбардировщиков еще сильнее все замедлили. Производство самолетов фактически сократилось с 5600 до 5200 за период с 1937 по 1938 год.

Тем временем импорт железной руды вырос с более чем 4,5 миллиона тонн в 1933 году до почти 21 миллиона тонн в 1938 году; требования перевооружения довлели над требованиями автаркии. Тем не менее ограничения на иностранную валюту серьезно препятствовали компенсации дефицитов за счет импорта. К 1939 году армия стала навязывать, как позднее выразились американские наблюдатели, «резкие ограничения использования автомобилей ради экономии резины и горючего». Уже в 1937 году автопромышленности была выделена только половина от того количества стали, которое ей требовалось. Боеприпасов не хватало, а строящихся казарм было недостаточно для того, чтобы вместить стремительно растущее количество солдат. Флот не мог получить того количества стали, которое было необходимо для завершения программы по строительству кораблей. В 1937 году ВВС получили только треть от требуемой для производственных целей стали. Но в октябре 1938 года Геринг объявил о расширении воздушных войск до такого огромного размера, что им потребовалось бы 85 процентов авиатоплива, производимого во всем мире. Около 20 000 боевых и резервных самолетов должны были быть готовы к действию в начале приближающейся войны в конце 1941 — начале 1942 годов. Когда война действительно началась, у ВВС было только 4000 самолетов, готовых к бою. Это была впечатляющая цифра, особенно по сравнению с ситуацией, наблюдавшейся шесть лет назад, но это было гораздо меньше, чем было нужно Герингу.

К 1939 году нехватка сырья стала ставить простых немцев в их повседневной жизни в абсурдное положение. Начиная с 1937 года режим начал поощрять сбор металлолома, для того, чтобы удовлетворить ненасытные требования металлопромышленности. Теперь у людей был долг перед родиной, заключавшейся в сдаче властям всех старых или не использующихся металлических предметов. Имперскому комиссару Вильгельму Зиглеру поручили организовать сбор металлолома, и все чаще устраивалось его насильственное изъятие. В 1938 году он приказал демонтировать все металлические заборы вокруг садов по всему рейху. Штурмовики в униформе насильно выкапывали ограждения вокруг фабрик, церквей, кладбищ и парков. Железные фонарные столбы заменили на деревянные. Группы эсэсовцев сносили ограды вокруг семейных могил, забирали проволоку, трубы и другие неиспользуемые металлические предметы с фабрик. Члены Гитлерюгенда искали на чердаках и в подвалах у людей ненужные изделия из белой жести, не используемые металлические батареи, старые ключи и тому подобное. Повсюду организовывались местные комиссии по поиску металлолома. Использование металла в мирных целях было строго ограничено строителями, устанавливающими в домах центральное отопление с металлическими трубами вместо старомодных, выложенных изразцами, печей. При установке унитаза его выходные трубы должны были делаться не из металла, а из глины. Владельцы домов и городские советы пытались заменить конфискованные столбы и ограды деревянными, но дерева тоже не хватало, что в свою очередь приводило к дефициту бумаги. Строительным компаниям велели сократить использование древесины на 20 %, а деревенским жителям велели топить торфом и не трогать дерево, которое можно было использовать в промышленности. Было ограничено бытовое использование угля. Были установлены официальные ограничения на использование золота производителями часов. Стал развиваться черный рынок металлических деталей для стиральных машин и другой бытовой техники. Были случаи, когда медь и другие металлы воровали и продавали производителям оружия, чье положение было столь отчаянным, что они не задавали много вопросов о том, откуда их брали.

Кроме дефицита сырья, программа перевооружения также создавала нехватку рабочей силы, которая с течением времени становилась все существеннее. Так как в металлургическом, машиностроительном производстве, на фабриках, производящих оружие и боеприпасы, не хватало квалифицированных и полуквалифицированных работников, режим был вынужден пересмотреть свое отношение к работающим женщинам. Если женщина не может работать в тяжелой промышленности, то она определенно может работать в канцелярии, на сборочных линиях современных отраслей производства, таких как химия и электротехника, и, в более широком масштабе, в производстве потребительских товаров. Уже в 1936—1937 годах рядом декретов правительство отменило требование, что женщина, получившая брачный заем, должна уйти с работы и не устраиваться на другую. Это привело к немедленному увеличению количества обращений за займами, как и можно было ожидать, и предвозвестило изменения в отношении государства к полновесному женскому труду. Только в одной сфере, скорее по случайности, ограничения стали жестче: после конференции в Имперском министерстве юстиции рейха в августе 1936 года, на которой участники среди прочих подняли вопрос о женщине в системе правосудия, Мартин Борман спросил Гитлера, следует ли позволять женщинам работать юристами. Ответ Гитлера был полностью отрицательным: женщины, сказал он Борману, не могут быть судьями или адвокатами; если у них юридическое образование, они должны идти на госслужбу. Но во всех других областях женщины уже активно возвращались к работе. Количество женщин-врачей увеличилось с 2814, или 6 % всех представителей профессии, в 1934 году до 3650, или 7 % всех врачей, в начале 1939 года, к этому времени 42 % из них были замужем. Что было более значимо, количество женщин, работающих в промышленности, выросло с 1 205 000 в 1933 году до 1 846 000 в 1938 году. Усиливающаяся нехватка рабочей силы в деревне тоже привела к тому, что женский труд стал чаще использоваться на фермах. Понимая необходимость оказания социальной поддержки, в особенности замужним работающим женщинам с детьми, Германский трудовой фронт, нацистский преемник старых профсоюзов, стал оказывать все возрастающее давление на работодателей, чтобы они предоставляли дневных нянь для маленьких детей работающих женщин, регулировали время и условия работы женщин так, чтобы их здоровье не пострадало.

В феврале 1938 года организация Четырехлетнего плана объявила о том, что женщины моложе двадцати пяти лет, которые хотели работать в промышленности или сфере обслуживания, должны были сначала год отработать в сельском хозяйстве (или выполняя домашнюю работу для замужних работающих женщин). Через десять месяцев эта схема была продлена, она мобилизовала к июлю 1938 года 66 400 молодых женщин и еще 217 000 к июлю 1939 года. Это принесло гораздо лучшие результаты, чем добровольные работы, которые устраивали различные организации нацистских женщин примерно с теми же целями; к 1939 году по этим программам работало лишь чуть больше 36 000 молодых женщин, в основном на фермах. Одной из молодых девушек, принявших участие в такой программе, была Мелита Машман, которая работала по программе в сельском регионе — Восточной Пруссии. Здесь она увидела бедность и отсталость, которые были так чужды той мелкобуржуазной среде, в которой она жила в Берлине. Многочасовая тяжелая физическая работа прерывалась лишь небольшими паузами для занятий спортом, политическим воспитанием и пением. Тем не менее, несмотря на все трудности, как верный член Союза немецких девушек, она сочла, что этот опыт поднял ей настроение и даже вдохновил. Позднее она призналась: «Наш лагерь представлял собой уменьшенную модель того, каким я видела национальное сообщество. Это была очень удачная модель. Никогда ни до, ни после этого я не видела такого прекрасного сообщества, даже там, где состав был во всех отношениях более однороден. Среди нас были крестьянки, студентки, девушки с фабрик, парикмахеры, школьницы, служащие и так далее… Знание того, что эта модель национального сообщества позволила мне испытать такое счастье, породило во мне оптимизм, которого я упрямо придерживалась вплоть до 1945 года. Поддерживаемая этим опытом, я верила, несмотря на все доказательства обратного, что весь мир однажды будет как наш лагерь, если не в следующем, то в будущих поколениях».

Однако самим фермерам необученные городские девушки не приносили большой пользы. Более того, что касается экономики в целом, две трети замужних женщин накануне войны, к 1939 году, все еще не были зарегистрированы как работающие. А если они и работали, то по сокращенному графику — уборщицами или домработницами, чаще всего в деревнях.

В 1939 году все резко изменилось — 90 % незамужних взрослых женщин имели работу. Но увеличение количества работающих женщин с 1933 года уступает тому, насколько этот показатель вырос у мужчин: с 1933 по 1939 год процент женщин, работающих в промышленности, упал с 29 до 25 %. Попытка Германского трудового фронта убедить предприятия обеспечить условия для работы женщин с детьми не привели ни к чему. Мобилизация потенциальной женской рабочей силы все же продолжала сопровождаться заявлениями со стороны режима и его руководителей, что основная задача женщины — рожать и воспитывать детей для рейха. Так как существовали брачные займы с поощрениями за рождение детей, а также в ходе перевооружения появились рабочие места для мужчин, матерям не имело смысла заниматься тяжелой работой на фабрике, когда они воспитывали детей. К концу 1937 года правительство даже стало предлагать выпускницам обучаться домоводству и уходу за детьми, прежде чем оказаться на рынке труда. На самом деле ни работающие мужчины, ни сами женщины, ни режим не считали приемлемым, чтобы женщина работала в тяжелой горнорудной или сталелитейной промышленности или на другом производстве, связанном с изготовлением вооружения, все это считалось делом мужчин. Несмотря на давление со стороны вооруженных сил, призывающих к мобилизации, как выразился в июне 1939 года один чиновник, огромной потенциальной рабочей силы, состоящей из 3,5 миллионов неработающих женщин, противоречие между экономическими соображениями и идеологией все-таки привело к тому, что до 1939 года женщин не привлекали к военному производству.

Гитлер и другие нацистские лидеры были обеспокоены еще одной назревающей проблемой. Полагая, что в Первой мировой войне Германия потерпела поражение в тылу, а не в окопах, они были почти одержимы стремлением избежать повторения ситуации 1914—1918 годов, когда в тылу семьи солдат страдали от бедности и лишений. Осознание этого, как они считали, деморализовало войска и сделало население подверженным уговорам революционеров и подрывных элементов. Готовясь к войне в конце 1930-х годов, нацисты все время помнили про 1918 год. Привлечение женщин к работе на фабриках придало бы этому конкретные очертания. С началом новой войны мужчины, отправленные в бой, будут сражаться лучше, если будут знать, что их жены не трудятся в поте лица у конвейера, производя боеприпасы, а находятся вместе со своими детьми под защитой Третьего рейха. Это означало, что, когда в 1936 году перевооружение увеличило потребность в определенных специальностях, режиму нужно было находить рабочую силу как-то по-другому. Прежде всего это означало использование иностранного труда. В 1933 году наем и практически все виды контроля над иностранными рабочими уже были централизованы и находились в руках Министерства труда, контроль основывался на законах и правилах, по которым приоритет отдавался немецким работникам, а работники из других стран считались гражданами второго класса. До лета 1938 года иностранные рабочие были по большей части неквалифицированны, и их труд использовался на фермах и на стройплощадках. Большую часть такой рабочей силы составляли польские сезонные рабочие и итальянцы. С 1936—1937 по 1938—1939 годы количество иностранных рабочих увеличилось с 274 000 до 435 000. Однако иностранные рабочие образовывали утечку в экономике, так как увозили на родину столь необходимую твердую валюту. Поэтому количество таких работников нужно было строго контролировать либо искать средства не давать им нарушать платежный баланс. К 1938—1939 годам стало назревать решение, которое, как это бывало и во многих других областях, заключалось в будущем завоевании других государств. Иностранных рабочих будут набирать принудительно из военнопленных и других социальных групп таких стран, как Польша и Чехословакия, как только немцы захватят над ними власть. И у них будет установлен особенно жесткий полицейский режим, который будет говорить им, что они должны делать. В 1938 году появились первые соответствующие распоряжения, а в июне 1939 года их ужесточили. Во время войны правила должны были стать просто драконовскими.

Однако все эти меры мало способствовали решению сиюминутных, текущих проблем. Трудности, которые испытывала немецкая экономика в 1938—1939 годах, свидетельствовали о фундаментальных противоречиях Четырехлетнего плана. Его основной целью было достижение автономии в производстве продуктов питания, сырья, в подготовке к долгой войне, такой же, как в 1914—1918 годах, а она, по мнению Гитлера, должна была произойти очень скоро. Война во всей Европе, сосредоточенная на Востоке, но затрагивающая и традиционного врага — Францию и, возможно, Великобританию, должна была начаться уже после 1940 года. Но ускоряя темпы перевооружения, план вызвал трудности, которые можно было разрешить только начав боевые действия раньше и получив, таким образом, сырье и продовольствие от завоеванных стран, таких как Австрия и Чехословакия. Это, в свою очередь, означало, что война начнется еще до того, как Германия будет полностью к ней готова. Грядущая война должна быть быстрой и решительной, потому что в 1938—1939 годах экономика явно была не в состоянии выдержать долгий конфликт. Это решение Гитлер ясно видел уже в 1937 году, когда на встрече, ход которой записал Фридрих Хоссбах, он рассказал своим военачальникам, что планируемый «бросок на Чехию» нужно провести «с молниеносной скоростью». Экономика была просто не готова к затяжному конфликту. Так родилась концепция «молниеносной войны» [Blitzkrieg). Но ни экономическое планирование, ни военные технологии или производство вооружения никак не способствовали его реализации.

Четырехлетний план характеризовался резким увеличением вмешательства государства в экономику. Приоритеты расставлял режим, а не промышленность, создавались механизмы, позволяющие следить за тем, что предприятия выполняют все требования, каковы бы ни были последствия для них самих. Руководили планом бескомпромиссные национал-социалисты: Геринг, его главный руководитель, гаулейтеры Вальтер Кепплер и Адольф Вагнер, «старый боец» Вильгельм Кеплер и другие. Они пришли на смену экономическим бюрократам-традиционалистам, работающим с Шахтом. Но в то же время при том, насколько важны для плана были синтетическое горючее и синтетическая резина, а также химические удобрения для сельского хозяйства и синтетические волокна для одежды и военной формы, было неудивительно, что старшие руководители «И.Г. Фарбен», гигантской компании, которой делались заказы на производство этой продукции, играли ключевую роль в руководстве планом. Самым выдающимся из них был один из директоров фирмы Карл Крауч, ответственный за исследования и разработки в рамках плана, но были и другие, в частности Йоханес Экель, глава химического отдела. Конечно, они состояли в руководстве планом, прежде всего потому, что были для этого достаточно компетентны; но, кроме того, они занимали эти должности и в интересах своей компании. Поэтому некоторые историки называют Четырехлетний план «Планом И.Г. Фарбен» и утверждают, что программами вооружения и достижения автаркии двигало желание предприятий получить больше прибыли. На самом деле после войны двадцать пять представителей руководства компании оказались на Нюрнбергском процессе по обвинению в заговоре о подготовке и развязывании войны. И хотя их оправдали по этим обвинениям, в литературе, и не только марксистской, «И.Г. Фарбен» и вообще крупным немецким предприятиям приписывается большая часть ответственности за организацию войны в Европе в 1933—1939 годы. И в то время и после того, в особенности в 1950-е и 1960-е годы, было написано множество марксистской и неомарксистской литературы, где авторы пытались показать, что экономикой, а также внешней и военной политикой Третьего рейха двигали интересы капиталистов.

Но уже в 1960-е некоторые марксистские историки утверждали, что, по крайней мере в нацистской Германии, экономика подчинялась политике, и ее основные параметры определялись идеологией, а не капиталистами. Правда в том, что экономическую систему Третьего рейха трудно однозначно отнести к какой-либо категории. В некоторых моментах ее полная иррациональность вообще не дает назвать ее системой. Внешне Четырехлетний план в Германии очень сильно напоминал сталинскую пятилетку в Советском Союзе. Но нацистское экономическое планирование разрабатывалось явно не в интересах рабочего класса, как это было в Советском Союзе, по крайней мере внешне. В то время как советское планирование при Сталине практически полностью устранило свободный рынок и свободное предпринимательство, оно не трогало коммерческие предприятия, как большие компании, вроде «И.Г. Фарбен», так и мелких розничных торговцев и владельцев кустарных мастерских. С другой стороны, в речах нацистов, особенно в 1920-х годах, явно прослеживались антикапиталистические тенденции, поэтому не было удивительно, что предприниматели резко изменили свою позицию и поддержали НСДАП, когда в 1933 году Гитлер стал канцлером. Уничтожение рабочего движения в последующие месяцы убедило многих предпринимателей в том, что они были правы, выступив на стороне режима. Но с течением времени предприниматели обнаружили, что у режима были и свои собственные цели, которые все больше расходились с интересами компаний. Главной из этих целей было как никогда неистовое стремление к перевооружению и подготовке к войне. Сначала фирмы с радостью приспособились к такой политике, она принесла им новые заказы, которых становилось все больше. Восстановление экономики, спровоцированное перевооружением, приносило доход даже производителям потребительских товаров. Но через несколько лет, когда требования режима переросли способность немецкой промышленности удовлетворить их, у компаний стали нарастать сомнения.

Некоторые промышленники прореагировали на эти действия так же остро, как крупный сталепромышленник Фриц Тиссен, который в 1933 году поддерживал нацистскую партию настолько же бурно, насколько он в ней разочаровался спустя шесть лет. В 1939 году Тиссена сильно огорчало то, как государство руководит экономикой, он предсказывал, что скоро нацисты начнут расстреливать промышленников, не выполняющих условия Четырехлетнего плана, точно так же, как это было в Советской России. После начала войны он сбежал за границу, гестапо конфисковало его имущество, а впоследствии его арестовали во Франции и поместили в концлагерь. Его тревогу по поводу усиливающегося вмешательства государства в экономику разделяли и многие другие. Больше всего их беспокоил Четырехлетний план. Стараясь увеличить внутренние запасы сырья, Геринг прежде всего осудил промышленников за то, что они эгоистично использовали свою продукцию в целях повышения собственной прибыли, вместо того чтобы пускать ее на перевооружение Германии, затем он взял этот вопрос в свои руки, национализировал частные месторождения железной руды, захватил контроль над всеми частными сталелитейными заводами и учредил новую компанию, известную как «Герман Геринг Верке».

Основанная в 1937 году компания, учрежденная государством и управляемая им, находящаяся в Зальцгиттере, производила и обрабатывала низкосортную немецкую железную руду по невыгодной цене, чего не хотели делать частные предприниматели. «Герман Геринг Верке» использовала государственные деньги для того, чтобы оплатить расходы на коксующийся уголь и другое сырье, а также на зарплату рабочим, создавая конкуренцию частным фирмам. Это должно было увеличить стоимость немецкого железа и стали и затруднить их экспорт; а экспортировались в то время товары, приносящие максимальную прибыль. Что было еще хуже, «Герман Геринг Верке» вскоре стала поглощать сначала маленькие фирмы в этой отрасли, а затем, в апреле 1938 года, — компанию Rheinmetall-Borsig, производящую вооружение. Национализация огромного концерна Тиссена на самом деле была частью более широкого процесса, направленного на то, чтобы заставить промышленность служить интересам автаркии и перевооружения. Представители тяжелой промышленности в фирмах, таких как «Объединенные сталелитейные заводы» (Vereinigte Stahlwerke), которых тайно поддерживал Шахт, пока еще он занимал свою должность, яростно возражали против такого роста национализации и контроля и против конкуренции государства с их собственными предприятиями. Они начали составлять интриги против Четырехлетнего плана и обсуждать способы того, как ослабить государственный контроль. Но оказалось, что за их тайными встречами велась слежка, их телефонные разговоры записывались на пленку, вся эта информация доставлялась Герингу, он даже вызвал двоих главных заговорщиков в свой кабинет и включил им записи их телефонных разговоров. Натолкнувшись на такое давление и недвусмысленную угрозу тюремного заключения и заточения в концлагерь, разочарованные, напуганные и разобщенные промышленники были вынуждены отступить.

Типичным представителем такой категории людей был стальной магнат и производитель оружия Густав Крупп фон Болен унд Гальбах, председатель совета концерна «Крупп» в Эссене, в рабочем поселке компании в Руре, с тех пор как в 1906 году он женился на женщине из семьи Круппов. Круппы давно и очень тесно сотрудничали с прусским государством, поставляя ему оружие. Кайзер Вильгельм II лично дал Густаву фон Болену унд Гальбаху разрешение добавить Крупп к своему имени, когда он женился на наследнице семьи Берте Крупп. С этого момента Густав, который до этого строил карьеру в дипломатии (хотя и родился в семье промышленников), видел в сохранении фирмы основную задачу своей жизни. Жесткий, официальный, холодный и несгибаемый, он много трудился ради своей компании и был вознагражден большими заказами на вооружение, в результате чего в 1917 году 85 % продукции Круппа предназначалось для военных целей. Хотя он и не был особо активен в политике, Густав, как и большинство промышленников, был консервативным националистом. С 1909 года председателем контрольного совета компании был Гинденбург, разделявший многие взгляды Круппа. Будучи патерналистом, поддерживающим своих рабочих жильем, социальными выплатами и другими привилегиями в обмен на то, чтобы они не вступали в профсоюзы и не занимались политикой, Густав считал, что государство должно вести себя примерно так же, заботясь о народе, пока он сохранял ему верность. Фирме стало сложнее придерживаться такой политики, когда после войны началась инфляция, и еще сложнее во время французской оккупации в 1923 году, Густав тогда семь месяцев провел в тюрьме за то, что якобы поддерживал немецкое сопротивление. Но все-таки компания выстояла и благополучно перешла на мирное производство до тех пор, пока в 1929 году не грянул мировой экономический кризис. К 1933 году производство компанией стали и угля составило почти половину от количества, выпускаемого в 1927 году, а количество работников в Эссене сократилось с 49 000 до чуть более чем 28 000.

Эти события не сделали Густава Круппа сторонником нацизма. Напротив, нацистская демагогия вызывала у него неприязнь, и он предпочел поддержать радикально-консервативное правительство Франца фон Папена. Положение Круппа подкрепляла должность руководителя Имперской ассоциации немецкой промышленности, национальной организации работодателей, от лица которой он выступал против идеи автаркии и продвигал идею сильного государства, которое должно подавить профсоюзы, сократить расходы на социальную помощь и предоставить политическую стабильность, необходимую для восстановления экономики. Как и многие другие, когда Гитлер пришел к власти, он вначале посчитал, что была создана очередная Веймарская республика, которая не продержится долго. На последующей предвыборной кампании он выделил средства Папе-ну и Немецкой народной партии в отчаянной надежде на то, что все-таки победят консерваторы. Под давлением Тиссена и других сторонников нового режима он был вынужден согласиться на «координацию» имперской ассоциации. Когда Пауля Силь-верберга, промышленника из Кельна и одного из самых выдающихся деятелей Ассоциации, в 1933 году лишили его должностей и вынудили покинуть страну из-за того, что он был евреем, Крупп посчитал важным приехать к нему в его новый дом в Швейцарии. Он не вступил в нацистскую партию в первые годы ее правления, и хотя он стал директором организации «пожертвований Адольфу Гитлеру от немецкой экономики», которая с июня 1933 года регулярно снабжала партию крупными суммами денег, это было сделано во многом для того, чтобы отделаться от постоянных и бессистемных просьб о пожертвованиях, которые гаулейтеры, штурмовики и местные партийные чиновники направляли промышленникам и предпринимателям. Один человек, встретивший Круппа в Берлине в конце 1934 года, увидел, что произвол нацистской партии привел его в отчаяние. «Поверьте мне, — сказал он, — мы здесь в худшем положении, чем жители Тимбукту».

Тем не менее в первые годы своего правления Третий рейх не разочаровал Круппа. Его утешали присутствие в правительстве таких людей, как Папен и Шахт, доминирование в вооруженных силах таких офицеров, как Бломберг и Фрич, относительно ортодоксальная финансовая политика, которой придерживалось Министерство экономики, и прежде всего толстые книги заказов, которые позволили Круппу к 1935 году в два раза увеличить свои прибыли и увеличить количество работников в Эссене с 26 360 в начале октября 1932 года до 51 801 двумя годами позднее. Но вскоре Крупп стал замечать, что режим не дает ему той свободы действий, которая ему требовалась. Развитие фирмы во многом определялось экспортом, включая большие контракты на производство оружия с Турцией и Латинской Америкой, Круппа обеспокоило стремление режима к автаркии, и в 1935 году он публично высказался против этого. Он продолжал выпускать разнообразную продукцию, и вооружение было только одним из ее типов. В 1937 году его начало тревожить то, что режим стал недооценивать основную тяжелую промышленность, враждебно относился к внешней торговле и стремился сделать производственные предприятия собственностью государства, прежде всего это касалось Имперских заводов. Рост прибыли у фирмы резко замедлился. Независимость, которая была нужна Круппу для его предприятий, стала существенно ограничиваться маниакальным стремлением режима как можно скорее приготовиться к войне в Европе, в которой фирма Круппа должна была сыграть очень важную роль. Правительство предоставило ей беспроцентные займы для расширения производства, но только при условии, что государство будет решать, для чего она будет использоваться. Все обернулось совсем не так, как надеялся Крупп, и уже в 1937 году он начал передавать свое дело более молодому преемнику, который, как он надеялся, будет отстаивать интересы фирмы более агрессивно, чем он мог сделать это сам. В 1941 году у него случился инсульт, за которым потом последовало еще несколько, в результате он был вынужден окончательно оставить свое предприятие. Не в состоянии больше вести дела, он дожил до 1950 года, не вполне понимая, что вокруг него происходит.

По всей видимости, у такого концерна, как «И.Г. Фарбен», чья продукция играла ключевую роль в планах режима по достижению автаркии, было еще больше возможностей получить прибыль при Третьем рейхе. Начиная с 1933 года стало стремительно расти его влияние на формирование и осуществление правительственной экономической политики. Концерн начал готовиться к войне уже 5 сентября 1935 года, основав отдел взаимодействия с армией, задачей которого было координировать подготовку экономики к войне. Однако не стоит преувеличивать роль этой компании, так как доля ее расходов согласно плану составляла только четверть, а доля химической промышленности в экономике Третьего рейха в целом не подверглась большому увеличению. Для программы перевооружения всегда были более важны производство железа, стали и горная промышленность. В то же самое время «И.Г. Фарбен» была вынуждена значительно переориентировать свою продукцию, чтобы удовлетворить растущую необходимость в военной продукции. Сложные и, казалось, бесконечные переговоры о финансовых условиях, на которых компания должна производить необходимую государству буну (синтетический каучук), показали, насколько велика была пропасть между предприятием, для которого важнее всего была прибыль, и Четырехлетним планом, который не интересовало ничего, кроме наращивания темпов перевооружения и достижения автаркии. «И.Г. Фарбен» не особо торопилась этому способствовать, так как хотела свести к минимуму затраты. К осени 1939 года производство буны в стране составило немногим более двух третей от тех 30 000 тонн, которые требовались государству, в сентябре 1939 года производство и запасы резины могли позволить вести войну в течение лишь двух месяцев. Такая осторожность позволила компании избежать большого вреда от Четырехлетнего плана, хотя темпы роста снизились по сравнению с первыми годами экономического восстановления в стране. С 1933 по 1936 год чистая прибыль выросла на 91 %, а с 1936 по 1939 год — еще на 71 %. У пяти отраслей на предприятии, которые были для плана главными — производство мазута, металла, резины, пластиков и азота для взрывчатки, — доля в обороте «И.Г. Фарбен» увеличилась с 28 % в 1936 году до почти 33 % в 1939 году; в этот период на них приходилось более 40 процентов продаж компании. Но вклад, который делали товарные специализации, установленные планом, в общий товарооборот «И.Г. Фарбен», вырос лишь с 28,4 % в 1936 году до 32,4 % в 1939 году, причем компания должна была сама платить за разработку нового производства. Таким образом, как Четырехлетний план не очень сильно зависел от «И.Г. Фарбен», так и компания не зависела от плана.

Крупные предприятия, без сомнения, выигрывали от перевооружения и в целом экономического восстановления страны, которое начало происходить естественным образом еще до того, как нацисты пришли к власти, и которому затем поспособствовало перевооружение. Финансовая политика Шахта была дерзкой и изобретательной, но все же довольно ортодоксальной в финансовом плане. К 1938 году компании продолжали придерживаться выбранного курса, и режим, чтобы устранить ограничения, которые накладывало на перевооружение стремление предпринимателей в первую очередь к прибыли, начал брать все в свои руки. Упорно добиваясь ускорения темпов перевооружения, режим все больше начинал вмешиваться в экономику через Четырехлетний план. К 1938 году нацистская партия и различные относящиеся к ней организации, такие как Германский трудовой фронт, под управлением Гитлера создавали крупные экономические предприятия, которые должны были помочь обойти традиционные экономические процессы ради политических целей режима. В автопромышленности такой кампанией был «Фольксваген»; в металлургии — «Герман Геринг Верке». Издавалось все больше законов и правил, целью которых было установить ограничения на цены, заставить предприятия проводить рационализацию, направить инвестиции в военные отрасли промышленности, наложить производственные квоты, контролировать внешнюю торговлю и многое другое. Про обещания НСДАП национализировать немецкие банки и фондовые биржи постепенно забыли, когда Гитлеру и его помощникам стали понятны реалии финансового мира. Им нужны были деньги, а значит, нужны были и банки, чтобы их предоставлять. Но и здесь режим постепенно установил довольно жесткий и всесторонний контроль над финансовыми учреждениями, для того чтобы направить их капитал в программу перевооружения. К 1939 году ряд законов о кредитах, ссудах, займах и банках значительно ограничил возможности вкладывать средства куда-либо кроме перевооружения. Предприниматели все больше времени тратили на то, чтобы разобраться с правилами и требованиями, которые на них накладывало государство. Режим вмешивался в каждую мелочь в производстве и торговле. Например, 2 марта 1939 года полковник фон Шелл, полномочный представитель автомобильной промышленности, выпустил ряд указов, ограничивающих количество моделей, которые можно было выпускать. Таким образом, производство запчастей можно было рационализировать и снизить его стоимость, а военный транспорт можно было чинить быстрее и эффективнее. Вместо 113 различных видов грузовиков и фургонов теперь разрешалось производить только 19, причем было четко назначено, какая компания какие модели будет производить. «В промышленности сохранилась частная собственность, — сделал вывод один критический наблюдатель, — но почти исчезла предпринимательская инициатива, которую подавляют приказы от государства». Неудивительно, что многие считали, что в национал-социализме снова в силу вступал социализм.