27 июня гитлеровское правительство издало закон, санкционирующий строительство нового типа дорог — автобанов (Autobahn). Дороги с двусторонним движением должны были связать основные города друг с другом, устроив таким образом сеть коммуникаций, которая позволит перевозить людей и грузы напрямую и с невиданной до этого скоростью. Изначально идея зародилась в Италии, где первый прототип был построен уже в 1924 году. К этому времени частными предприятиями уже была предложена схема соединения Гамбурга, Франкфурта и Базеля, и с 1926 года она довольно подробно разрабатывалась, но в условиях депрессии этот проект не был осуществлен. Когда Гитлера назначили рейхсканцлером, то он почти сразу снова принялся за этот проект. Выступая на Берлинской международной автомобильной выставке 11 февраля 1933 года, Гитлер объявил, что состояние государственных дорог в скором времени станет главным критерием, по которому будет измеряться благосостояние нации. Страстный любитель автомобилей, он проехал на машине по всей стране во время избирательных кампаний прошлых лет и считал, что поездка на машине, за рулем, или хотя бы на пассажирском сиденье гораздо красивее полета на самолете или путешествия в поезде. Поэтому новые дороги должны были проходить по живописным местам, и на них должны были быть придорожные стоянки, где путешественники могли выйти из машины, вытянуть ноги и насладиться немецким сельским пейзажем. Для Фрица Тодта, человека, которого Гитлер назначил 30 июня 1933 года контролировать строительство автострад, они даже выполняли расовую функцию, привязывая немецкую душу автомобилиста к лесам, горам и полям его родной земли и выражая восторг нордической расы от приключений, скорости и острых ощущений, которые позволяли испытать современные технологии.

Именно благодаря Тодту Гитлер согласился с этой идеей. По образованию и происхождению он был инженер-строитель, работал над строительством гудронированных и асфальтовых дорог для мюнхенской фирмы «Загер и Вёрнер» и был членом нацистской партии с начала 1923 года. Он родился в швабском городе Пфорцхейме в 1891 году, получил техническое образование и во время Первой мировой войны служил в авиации. Приверженцем партии его делало в первую очередь восхищение Гитлером как человеком. После поражения Мюнхенского путча Тодт избегал активного участия в политике и вместо этого сосредоточился на своей карьере, но к 1933 году он стал членом резерва СА и руководителем инженерного отдела партийного Боевого союза немецких инженеров и архитекторов, основанного в предшествующем году. Как и другие члены партии, имеющие профессиональную квалификацию, он считал ее решительным, энергичным, современным движением, которое покончит с оставшимся от Веймарской республики хаосом и приведет Германию к новому будущему, основанному на централизованном применении науки и технологии в обществе, культуре и экономике в интересах немецкой расы. В партии он старался противостоять враждебному отношению экономических мыслителей, таких как Готфрид Федер, к механизации и рационализации, которые они считали разрушительными процессами, предлагая новые амбициозные строительные проекты, такие как автострады, по которым он предоставил отчет руководству партии в декабре 1932 года. К этому времени у него появилась хорошая возможность реализовать свои идеи, когда его назначили главным технологическим консультантом кабинета заместителя Гитлера, Рудольфа Гесса. Когда Гитлер объявил о начале программы строительства автострад, то он предложил реализовать именно идеи Тодта.

23 сентября 1933 года Гитлер перевернул первый пласт дерна на строительстве давно планируемой дороги из Гамбурга в Базель; к маю 1935 года был открыт первый ее участок, из Франкфурта в Дармштадт; к лету 1938 года было закончено 3500 километров. Автострады — это, пожалуй, самое долгосрочное из всех пропагандистских мероприятий Третьего рейха; они сохранились и до сегодняшнего дня. Гитлер лично проявлял большой интерес к тому, по каким местам прокладывались дороги, и иногда вмешивался и вносил в проект изменения, если они проходили не по самым живописным маршрутам. Он также настаивал, чтобы все проекты мостов и станций техобслуживания проходили через него. Некоторые из них являли собой смелые примеры модернизма, и Гитлер велел изменить эти проекты, поручив это не инженерам, а архитекторам; проекты двух станций техобслуживания принадлежат бывшему главе «Баухауса» Мису ван дер Роэ. Современные технологии, огромные мосты простой конструкции, перекинутые через реки и ущелья, изящные дороги с двусторонним движением, прорезающие холмы и тянущиеся по равнинам, сделали эти автострады одним из самых удивительных творений Третьего рейха. Тодт велел планировщикам использовать как насыпи, так и врезку в ландшафт, высаживать на обочинах местные виды растений и проектировать дороги так, чтобы всем водителям и их пассажирам был хорошо виден пейзаж. Но на самом деле это выражало не связь немецкой души с природой, а власть технологий над ней, пропаганда усиливала ощущение, что эти дороги — современный аналог древнеегипетских пирамид, превосходящий своим размахом готические соборы Средних веков и Великую Китайскую стену. «Вырубите лес, — гласил дерзкий лозунг на рисунке автострады, сделанном Карлом Теодором Проценом, — взорвите скалу — пересеките долину — преодолейте расстояние — проложите путь через немецкую землю».

Были и другие моменты, в которых планы Тодта не реализовались так, как он предполагал. В дополнение к 3500 километрам, завершенным к 1938 году, к 1945 году было закончено только 500, так как строительные ресурсы скоро были отданы строительным программам, более тесно связанным с войной; Имперское министерство обороны даже наложило запрет на строительство дорог, не имеющих стратегической важности, и настояло на том, чтобы приоритет отдавался военным дорогам в стратегически важных регионах, таких как Восточная Пруссия. Из-за таких остановок, а также задержек, происходивших уже после войны, автострада, связывающая Гамбург с Базелем, оставалась незавершенной вплоть до 1962 года. Более того, совсем немногие имели возможность воспользоваться ими, так как Германия была одним из самых немоторизованных обществ в Европе. В 1935 году только 1,6 % населения Германии имели автомобили, по сравнению с 4,9 % во Франции, 4,5 % в Британии и 4,2 % в Дании. Даже в Ирландии автомобили были у 1,8 % жителей. Все эти цифры кажутся незначительными, если сравнить их с процентом автовладельцев в США, который составлял 20,5 %, то есть одну пятую часть населения.

В своей речи на Берлинской автомобильной выставке Гитлер объявил не только о начале программы строительства дорог, но и о поддержке автоспорта и сокращении бремени налогов на владение машиной. В результате количество рабочих в автомобильной промышленности только с марта по июнь 1933 года выросло на 40 %. Производство автомобилей удвоилось с 1932 по 1933 год и еще раз удвоилось к 1935 году. Каждый год теперь производили более четверти миллиона автомобилей, а цены стали гораздо ниже, чем они были в конце 1920-х годов. Продажи зарубежных автомобилей в Германии упали с 40 % всех продаж автомобилей до менее чем 10 % шестью годам позднее. Количество пассажирских автомобилей на дорогах в 1932 году составляло лишь чуть больше полумиллиона, а в 1936 году — уже лишь чуть меньше миллиона. Даже Виктор Клемперер в начале 1936 года купил себе автомобиль, несмотря на растущие финансовые трудности, хотя потом он почти пожалел о своем решении: «Машина, — писал он 12 апреля 1936 года, — съедает мое сердце, нервы, время, деньги. И дело не столько в моем не очень хорошем умении водить и волнениях, которые это приносит, — добавил он, — и даже не в том, что мне трудно куда-то заехать и выехать, проблема в том, что машина никогда не работает как надо, что-то все время ломается».

Но даже он вынужден был признать, что новые дороги «впечатляют». Когда он ехал по одной из них 4 октября 1936 года, он с воодушевлением отметил, что он и его жена насладились «величественным видом» и он даже «несколько раз осмеливался разгоняться до 80 километров в час».Но несмотря на увеличение количества частных автомобилей и моторизацию немецкого общества, к 1939 году этот процесс не зашел очень далеко, и назвать его двигателем экономического восстановления Германии в те годы было бы преувеличением. Если быть точным, до 1938 года производство транспортных средств в Германии росло быстрее, чем в любой европейской стране, но в ней по-прежнему был только 1 автомобиль на 44 жителя, по сравнению с 1 на 18 в Британии и Франции. Подавляющее большинство путешествий и перевозок все еще производилось Немецкими железными дорогами, самым крупным работодателем в Германии в то время, которые оказались под централизованным контролем и стали получать дополнительные средства, достаточно большие, чтобы на 50 % увеличить количество электрических локомотивов и в четыре раза увеличить количество небольших маневровых локомотивов с 1932 по 1938 год. Но в целом железные дороги испытывали в то время хроническую нехватку финансирования. Руководство железными дорогами, не желая лишаться лидирующих позиций в перевозке грузов, добилось того, что отмена налогов на продажи автомобилей неиндивидуального пользования была отложена до января 1935 года, хотя, как только это произошло, производство таких автомобилей стало увеличиваться гораздо быстрее, чем у пассажирских автомобилей — в 1934—1935 годах оно выросло на 263 % по сравнению с 74 % у пассажирских машин.

Но тем не менее даже после этого производство автомобилей являлось важной частью технологических представлений Гитлера о будущем Германии, в которые входило то, что автомобиль должен быть практически у каждого. Уже в 1920-х годах, коротая часы досуга в Ландсбергской тюрьме, он натолкнулся на статью о «моторизации Германии», и до начала 1930-х годов он составлял примерные эскизы маленького семейного автомобиля, который стоил бы меньше тысячи рейхсмарок и потому был бы доступен подавляющему большинству населения. Столкнувшись со скептическим отношением представителей автопромышленности, Гитлер стал сотрудничать с конструктором гоночных машин Фердинандом Порше, который составил проект опытного образца уже к концу 1937 года. По собственному настоянию Гитлера производство машины финансировалось Немецким трудовым фронтом, нацистским преемником профсоюзов, который построил для производства автомобилей новую большую фабрику. Таким образом, должно было прекратиться превосходство принадлежащих США заводов «Опель» и «Форд» на рынке маленьких автомобилей в Германии. Дав новому автомобилю имя «Народный автомобиль» (Volkswagen) или автомобиль «Сила через радость» (KdF-Wagen), Гитлер представлял, что с конвейера будет сходить до миллиона моделей каждый год. Была начата масштабная рекламная кампания, убеждающая рабочих откладывать часть своих доходов на такой автомобиль, реклама шла под лозунгом «Машина для каждого».

Кампания оказалась весьма успешна. В апреле 1939 года агент социал-демократов в Рейнланде — Вестфалии сообщал: «Для многих немцев сообщение о появлении народного автомобиля — это большое счастье и большая неожиданность. KdF-Wagen вызвал настоящий психоз. Долгое время эта машина была основной темой для бесед во всех слоях общества. Все остальные серьезные проблемы, касающиеся внутренней или внешней политики, временно отодвигались на второй план. Унылый немец каждый день, сам того не замечая, оказался под впечатлением от этой музыки будущего. Где бы в Германии ни появлялись новые модели этой машины, вокруг них собирались толпы. Политик, обещающий машину для каждого, имеет власть над массами, если массы верят его обещаниям. А что касается «силы через радость», немцы действительно верят обещаниям Гитлера. Гитлер лично представил одну из первых моделей на международной автомобильной выставке в Берлине 17 февраля 1939 года и подарил другую такую машину Еве Браун на день рождения. И хотя при Третьем рейхе с конвейера не сошла ни одна серийная модель, машина прошла испытание временем: после войны машина получила название Volkswagen, или народный автомобиль, в народе она была известна как «жук» из-за округлой формы, которую Гитлер придал ей в изначальной модификации. Она стала одной из самых популярных пассажирских машин во второй половине XX века».

Создание моторизованного общества не было просто грандиозным технологическим видением будущего. Его целью также были выгоды, лежащие в более обозримом будущем. Фриц Тодт подсчитал, что создание автострад обеспечит работой 600 000 человек, не только на самих дорогах, но также и в промышленности, предоставляющей основные материалы для их строительства. К июню 1935 года только на строительстве дорог работало около 125 000 человек, таким образом, программа действительно создала рабочие места, хотя и меньше, чем предполагалось. Нацисты достигли такого ошеломительного успеха на выборах в начале 1930-х годов во многом благодаря своим обещаниям вытащить Германию из катастрофической экономической депрессии, в которую она попала. В январе 1933 года шесть миллионов человек были зарегистрированы как безработные, из статистики занятости исчезли еще три миллиона, среди них было много женщин. В середине 1929 года работа была у двадцати миллионов немцев, к январю 1933 года эта цифра упала до 11,5 миллиона. Гораздо больше людей работали с сокращенным рабочим днем или были вынуждены принять сокращения рабочего времени или зарплат. Массовая безработица лишила рабочее движение их основного оружия — забастовки — и облегчила режиму их уничтожение в первые месяцы 1933 года. Тем не менее вернуть Германию к работе было основным приоритетом, который объявило коалиционное правительство, организованное, когда Гитлер стал канцлером 30 января 1933 года. Уже 1 февраля 1933 года Гитлер в своем первом выступлении по радио объявил, что «спасение немецкого рабочего от массивной и всеобщей атаки безработицы» было ключевой целью его нового правительства. «За четыре года, — объявил он, — безработица наконец должна быть побеждена».

Гитлеровское правительство смогло использовать схемы создания рабочих мест, уже запущенные его предшественниками. Эффективное отступление Германии от Золотого стандарта летом 1931 года позволило государству влить в экономику средства и попытаться восстановить ее. Под давлением профсоюзов недолго просуществовавшее правительство генерала Курта фон Шлейхера положило этому процессу хорошее начало в конце 1932 года, основываясь на планах, уже составленных их предшественниками Францом фон Папеном и Генрихом Брюнингом. В то время как Папен дал на 300 миллионов марок налоговых льгот для строительства дорог, развития сельского хозяйства и жилищного строительства, Шлейхер заложил для этих целей 500 миллионов прямо в бюджет; летом 1933 года нацисты увеличили эту цифру до 600 миллионов. Эффект от этой программы начал проявляться только в 1933 году, позволив нацистам приписать эту заслугу себе. Эти планы в большой степени были детищем Гюнтера Тереке, экономиста, который 15 декабря 1932 года стал имперским комиссаром по созданию рабочих мест и пробыл на этом посту до 1933 года. К 27 апреля 1933 года министр труда Франц Зельде смог объявить, что количество безработных упало более чем на полмиллиона. Несомненно, это отчасти было обусловлено сезонными факторами, так как после зимнего падения безработица опять выросла. Начало восстановления экономики, которое уже было заметно в последние месяцы 1932 года, также сыграло свою роль. Правительство Гитлера сформировалось в очень выгодный для него период.

Но тем не менее нацистская партия тоже внесла в этот процесс свой вклад. В партийной программе 1920-х годов были представлены идеи экономических реформ левого толка, включающих в себя захват государством некоторых частных предприятий, так что, когда спустя десять лет приход к власти стал вполне реальной перспективой, Гитлеру и его правительству пришлось постараться, чтобы убедить промышленников и финансистов в том, что они за это время существенно выросли. В 1930 году главный управляющий партии Грегор Штрассер учредил отдел экономической политики, поддерживающий тесные связи с предприятиями и работающий над схемами создания рабочих мест на будущее. В предвыборной кампании нацисты особо напирали на свое предложение использовать государственные кредиты на общественные работы как средство борьбы с безработицей при помощи таких проектов, как осушение болот, строительство каналов, освоение болотистых местностей и т.д. Германия, объявили они, должна выбираться из депрессии своими силами; она больше не может позволять себе ждать, когда восстановится международная торговля.

Зельдте представлял и другие, более претенциозные предложения, основывающиеся на том, чтобы выпустить казначейские облигации для наиболее трудоемких проектов общественных работ. Кабинет принял эти предложения, и 1 июня 1933 года правительство обнародовало первый закон о снижении безработицы, по которому на общественные работы был ассигнован миллиард марок по так называемой Первой программе Рейнгардта, названной так в честь статс-секретаря Имперского министерства финансов Фрица Рейнгардта. Второй закон о сокращении безработицы, также известный как Вторая программа Рейнгардта, изданный 21 сентября 1933 года, сделал 500 миллионов марок доступными для частного предпринимательства, в особенности в строительной промышленности, которым была предоставлена возможность, чтобы создавать новые проекты и нанимать новых рабочих. Если взять все эти схемы и добавить другие, менее значительные дополнения к ним, можно посчитать, что правительство выделило более 5000 миллионов марок на проекты по созданию рабочих мест к концу 1933 года, из которых около 3500 было потрачено к началу 1936 года. Таким образом, скромная программа, начатая правительством Шлейхера, была значительно расширена. В дополнение к этому режим развил схему субсидирования покупки, перепланировки и ремонта домов, начатую при правлении Папена в сентябре 1932 года для стимуляции строительной промышленности. И наконец, существенные средства были направлены в особо пострадавшие области, прежде всего аграрные районы. Режим также имел в виду, что когда начнется война, чем больше промышленных предприятий находилось за пределами больших городов, тем меньший ущерб производству причинили бы вражеские бомбардировки.

Кроме того, новый режим старался побыстрее убрать людей с рынка труда, сократив, таким образом, количество экономически активных людей, по сравнению с которыми высчитывается процент безработных. Из таких схем стоит отметить выдачу свадебных займов, которая началась как часть закона о сокращении безработицы, изданного 1 июня 1933 года и поддерживаемого устанавливаемыми впоследствии правилами. Молодые пары, собирающиеся пожениться, могли заранее обратиться за беспроцентным займом, который мог составлять до 1000 марок, при условии, что невеста работала по крайней мере шесть месяцев из двух лет до принятия закона. Что особо важно, она должна была оставить работу до свадьбы и не обращаться на рынок труда до тех пор, пока заем не был погашен, если ее муж за это время не лишался работы. О том, что эта мера не была краткосрочной, говорили условия выплаты, которые доходили до 1 % в месяц, так что максимальный срок займа мог достигать восьми с половиной лет. Займы редко достигали максимальной суммы, в среднем они составляли 600 марок, это была примерно треть среднего годового дохода промышленного работника. Однако эти займы сделали еще более привлекательными, добавив новые нюансы. 20 июня 1933 года вышел дополнительный декрет, сокращающий сумму, которую нужно было возвращать, на четверть за каждого ребенка, родившегося у пары. Таким образом, имея четырех детей, пара вообще не должна была ничего выплачивать. Конечно, займы выдавались только парам, которые были признаны арийскими, так что, как и многое другое в Третьем рейхе, кроме их основных функций, они стали играть роль инструмента расовой политики. Чтобы доказать, что они имеют право на заем, претенденты должны были не только пройти медицинское обследование, как предписывал дополнительный декрет, изданный 26 июля 1933 года, но также им могли отказать, если у них были какие-либо наследственные заболевания, или они вели себя асоциально, или были бродягами, или алкоголиками, или связаны с оппозиционными движениями, такими как Коммунистическая партия. Более того, чтобы стимулировать производство и убедиться, что деньги используются правильно, займы выдавались не наличными деньгами, а в форме векселей на покупку мебели и бытовой техники.

Идея сократить безработицу среди мужчин, убрав женщин с рынка труда, предложенная в 1933 году, была не нова. Действительно, как часть государственных ограничительных мер для стабилизации обстановки в 1924 году и борьбы с кризисом 1930—1932 годов, женщин с так называемым двойным заработком, то есть тех, у которых есть муж и которые при этом сами выполняют оплачиваемую работу, увольняли с государственной службы, также на них оказывали давление в частном секторе. Все политические партии Веймарской республики, несмотря на то, что женщинам вскоре дали избирательное право, согласились с тем, что место женщины прежде всего в семье, дома. Нацисты только повторяли то, что говорили другие, но только громче, настойчивей и жестче. Руководил здесь, как и во многих других вопросах, лично Гитлер. Идея женской эмансипации, сказал он на митинге национал-социалистических женщин 8 сентября 1934 года, была изобретением «еврейских интеллектуалов», не немецкой по своей сути. В Германии, объявил он, мир мужчины — это государство, мир женщины — это «ее муж, ее семья, ее дети и ее дом». Он продолжал: «Мы не считаем правильным, когда женщина вмешивается в мир мужчины, в области, которыми он занимается. Мы считаем естественным, чтобы эти два мира существовали отдельно друг от друга. Одному из них принадлежит сила чувств, сила души. Другому принадлежит сила дальновидности, жесткости, решительности и желания действовать».

В 1929 году Геббельс выразил это более простыми словами: «Задача женщины — быть красивой и давать миру детей… Самка птицы прихорашивается для своего партнера и высиживает для него яйца. В свою очередь самец заботится о добыче пищи и охраняет самку от врагов». В этом высказывании проявилось, помимо всего прочего, невежество Геббельса в орнитологии: конечно, существует множество видов, как павлины или райские птицы, где нарядно выглядит самец, а не самка, а у других видов, как у императорского пингвина, самец следит за яйцами. Также позицию Геббельса отличало то, что он подчеркивал обязанность женщины быть красивой, что, по-видимому, никогда особо не волновало Гитлера. Тем не менее суть была ясна, а аналогия с миром природы — выразительна. «Возрождение Германии, — значилось в азбуке нацистской идеологии в 1933 году, — это дело мужчин». Место женщины было дома.

Таким образом, схема брачных займов и борьба с тем, чтобы женщина работала где-то, кроме дома, были очень важны дня нацистской идеологии и полезны для сокращения показателей безработицы. Как только схема была запущена, нацистские пропагандисты сразу сочли ее очень успешной. В первый полный год использования этой схемы было выдано около четверти миллиона займов. В 1935 году это количество упало почти до 150 000, но в 1936 году — увеличилось более чем до 170 000, к этому времени займом воспользовались около трети пар, только что заключивших брак. Эти цифры впечатляли. Однако эффект от мер, принимаемых против безработицы, был меньше,

чем заявляли нацисты. Потому что в целом нельзя было сказать, что женщины борются с мужчинами за одни и те же рабочие места, то есть убрать женщину с рынка труда далеко не всегда означало освободить рабочее место для мужчины. В течение 1920-х и 1930-х годов соотношение полов в экономике менялось. Но в целом сохранился такой же гендерный баланс, как и в конце девятнадцатого века. Женщины составляли менее четверти от общего количества людей, которых можно было отнести к работающим. В основном они занимали места в текстильной, швейной и пищевой промышленности. Большинство домработников также были женщинами, как и большая часть «помощников семьи». Напротив, в промышленных секторах занятости женщин было очень мало. Главное, к чему привели брачные займы, — это изменение в общей статистике по безработице; на самом деле они не освобождали рабочих мест для безработных мужчин, потому что безработный сталевар или строитель вряд ли сможет заняться домашней уборкой или ткачеством, в какой бы отчаянной ситуации он ни находился. К тому же свадебные займы нужно рассматривать в контексте экономического восстановления, которое постепенно начиналось во второй половине 1932 года и впоследствии набирало темп. Во время депрессии не зарегистрированные до этого женщины оказались на рынке труда из-за того, что их отцы или мужья потеряли работу, а когда у мужчин снова стала появляться работа, прежде всего в секторе тяжелой промышленности, который был так важен для перевооружения, эти женщины бросили работу, радуясь, что избавились от двойного бремени хозяйства и ухода за детьми, с одной стороны, и работы — с другой. Многие откладывали свадьбу и рождение детей из-за экономического кризиса. Очень большое количество взятых кредитов в первый год говорит о том, что большая часть тех, кто их получал, принадлежала к этой категории. А значит, они принимали такие решения независимо от государственных поощрений.

Тем не менее нацисты вскоре начали во весь голос говорить о том, что такие меры резко сократили катастрофические уровни безработицы, разрушающие немецкую экономику и общество с конца 1920-х годов. К 1934 году официальная статистика показала, что безработица составляла уже менее половины того уровня, на котором она была в предыдущие два года; к 1935 году она составляла не более 2,2 миллиона, а к 1937 году — упала ниже миллионной отметки. Хвастливые заявления Гитлера о том, что он решит проблему безработицы за четыре года, казалось, оправдывались. Люди начали верить непрекращающемуся хвастовству нацистской пропаганды о грядущей победе в «битве за работу». Благодаря этому многие скептики и сомневающиеся с мая 1933 года начали переходить на сторону правительства, а сторонники Третьего рейха прониклись новой порцией эйфории. Вера в то, что Гитлер действительно восстанавливал немецкую экономику, стала основным фактором, способствующим тому, что народ принимал его режим в первые месяцы его существования. Было ли это «экономическим чудом Гитлера», как многие это называли, которое включало в себя победу над безработицей, кейнсианскую реанимацию экономики дерзкой политикой дефицитного расходования, значительное увеличение финансирования и общее восстановление благосостояния и уровня жизни после той ямы, в которой они были во время депрессии? Были ли именно тогда посеяны семена, из которых после поражения в войне в 1950-х годах взошло экономическое чудо западной Германии?

Конечно, в какой-то степени восстановление всемирной экономики уже шло, хотя медленными темпами, в Германии этому способствовало то, что предприниматели начинали чувствовать себя уверенней при той политической стабильности, которую, казалось, обеспечивал Третий рейх, в отличие от своих ближайших предшественников. Также когда рабочее движение было подавлено, у них появилось больше пространства для маневра. К тому же в годы депрессии, с 1929 по 1931 год. проблема безработицы усугублялась тем, что на рынок труда хлынула большая возрастная группа родившихся перед Первой мировой войной и закончивших к тому времени школу, с 1932 года ситуация резко изменилась, потому что на рынке труда оказалась маленькая возрастная группа тех, кто родился в годы войны. На самом деле в 1914—1918 году не родилось тех двух миллионов детей, которые должны были, согласно тенденциям в статистике, а смертность среди детей в военные годы, когда была острая нехватка пищи, на 40 % превышала обычную. То есть рынок труда выиграл еще и за счет уменьшения количества людей, нуждающихся в работе.

Мысль о том, что нацистам просто очень повезло прийти к власти, когда экономика уже была на пути к восстановлению, подкрепляет еще и то, что некоторые из принимаемых ими мер, о которых они так широко трубили, фактически всего лишь восстановили статус-кво прежних лет. Например, касательно жилищного вопроса, количество построенных или перепланированных домов в 1936 году выглядело впечатляюще: 310 490; но это все равно было ниже того количества, которое было достигнуто в 1929 году при столь презираемой нацистами Веймарской республике: 317 682. На самом деле государство сократило субсидии на строительство с миллиона марок в 1928-м до совсем незначительного количества в 1934 году и направило основные ресурсы на субсидирование ремонта зданий. Но даже здесь количество рабочих, дополнительно нанятых в строительной промышленности, в основном определялось теми, кого наняли, часто в обязательном порядке, на земляные работы, вообще не имеющие отношения к строительству. На самом деле режим не боялся и фальсифицировать статистику. Теперь были зарегистрированы как работающие не только люди, направленные на трудовую повинность, но и те, кто занимался помощью в домашнем хозяйстве и на фермах, не получая за это денег, чаще всего это были женщины. Никто из этих людей не мог считаться активным участником рынка труда, никто из них не получал регулярной зарплаты, на которую можно было прожить, не говоря уже о том, чтобы содержать семью. По таким подсчетам получается, что в Германии было по меньшей мере полтора миллиона «невидимых безработных», а общее количество безработных, по нацистской статистике лишь немного превышающее два миллиона, на самом деле приближалось к четырем. Уже в январе 1935 года один из современников подсчитал, что в Германии до сих пор было более четырех миллионов безработных. Были и более тонкие методы манипуляций со статистикой. Те, кто был нанят на разовую работу, числились как люди с постоянной занятостью. За период с 1933 по 1934 год количество людей, долгое время не имевших работы и зависящих от социальной поддержки в городах с численностью населения более полумиллиона человек, упало более чем на 60 процентов, впечатляющее достижение, по крайней мере на бумаге. Но все было не так радужно, потому что количество безработных, пользующихся социальной поддержкой, теперь высчитывалось по количеству зарегистрированных на бирже труда, а не по количеству обратившихся за помощью в службы социальной поддержки, как это делалось раньше. Например, в Гамбурге в конце марта 1934 года на бирже труда числилось 54 000 безработных, пользующихся поддержкой, а в службе социальной поддержки эта цифра составляла около 60 000.

Вдобавок были введены новые правила, по которым в некоторых областях торговли и промышленности сокращалось время работы, что вызвало необходимость нанять больше сотрудников, но весьма значительно сократить зарплату тех, кто уже работал. Биржи труда обычно могли предложить только временную работу; работа на постоянной основе по-прежнему была дефицитом. Молодых людей и некоторых девушек настойчиво старались отправить на так называемую добровольную трудовую повинность или на сельскохозяйственные работы, где крестьяне часто жаловались на нехватку у них опыта и считали их просто лишними нахлебниками. Тем, кто отказывался, грозили лишением социальных выплат, принудительными работами или даже тюрьмой. В некоторых областях всех безработных молодых людей в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет собирали вместе и ставили перед выбором — начать обрабатывать землю или тотчас лишиться всех выплат. Однако плата за такую работу была столь низка, что часто не превышала размера социального пособия, а если работающим по этим схемам приходилось жить вдали от дома, то на связанные с этим расходы им нужны были дополнительные средства. Даже на престижных проектах по строительству дорог условия труды были такими плохими, питание таким скудным, а время работы таким большим, что рабочие иногда поджигали свои бараки. Среди тех, кого привлекали к этим проектам, было много парикмахеров, «белых воротничков» или коммивояжеров, словом, тех, кто был совершенно неприспособлен к тяжелому физическому труду. Несчастные случаи были довольно часты и происходили постоянно, акции протеста на одной из стройплощадок привели к аресту тридцати двух из семисот рабочих в течение двух месяцев; самые шумные из недовольных были отправлены в Дахау на «перевоспитание» и для того чтобы запугать других и обеспечить их молчаливое повиновение. Кроме того что такие меры помогли строго контролировать рабочих и отменить профсоюзы, они помогли сократить чистые реальные зарплаты.

Так называемая Добровольная рабочая служба на самом деле не была изобретением нацистов, она существовала еще до захвата власти, в 1932 году в ней уже было задействовано 285 000 человек. К 1935 году это количество выросло до 422 000, но многие из этих людей были горожанами, которых привлекли к временным сельскохозяйственным работам, таким как сбор урожая, которые все равно в любом случае были бы выполнены сельскохозяйственными работниками. Итак, хотя эти схемы и приводили к сокращению количества безработных, фигурирующих в официальной статистике, они в целом не повлияли на покупательную возможность населения. Осведомленные наблюдатели отмечали, что это восстановление не затрагивало потребительских товаров, производство которых в мае 1935 года было все еще на 15 % ниже уровня, на котором оно было семь лет назад. В период с 1933 по 1934 год розничная торговля сокращалась, зарплаты продолжали падать, в то время как цены на еду и одежду росли. Классическая Кейнесианская теория создания рабочих мест, принятая, по крайней мере на бумаге, правительством Папена, рассматривала реанимацию экономики, при которой государственные займы и схемы создания рабочих мест обеспечивали население деньгами и провоцировали потребительский спрос, стимулируя таким образом производство, что приводило к росту занятости, и так далее, пока процесс восстановления не начинает идти сам по себе. Спустя два с половиной года после прихода Гитлера к власти не было особых признаков того, что это действительно происходило.

На самом деле нацистская программа создания рабочих мест вовсе не являлась началом восстановления экономики. Гитлер объяснил министрам ее истинные цели 8 февраля 1933 года: «Следующие пять лет в Германии должны быть посвящены перевооружению немецкого народа. Любую схему создания рабочих мест нужно оценивать согласно тому, насколько она необходима с точки зрения перевооружения немецкого народа. Этот принцип должен всегда и везде стоять на первом месте… Положение Германии в мире будет решительно определяться положением ее вооруженных сил. Также от этого зависит положение немецкой экономики».

Также он добавил, что автострады нужно строить «по стратегическим принципам». Когда 29 мая 1933 года Гитлер представил промышленникам план строительства дорог, он даже предложил установить над дорогой железобетонную крышу, которая будет защищать от вражеского нападения с воздуха проходящие под ней танки и бронетранспортеры, идущие на фронт. Но в конечном итоге пути, по которым они проходили, были слишком далеко от всех возможных линий фронта, а поверхность дороги была слишком тонка, чтобы по ней могли проехать танки или другая тяжелая военная техника. Их сияющая белая поверхность представляла для вражеских самолетов такой удобный ориентир, что во время войны пришлось покрасить их маскировочной краской. Но при всей важности, придаваемой их идеологическим, эстетическим и пропагандистским функциям, цель их создания, не только для Гитлера, но и для их архитектора Франца Тодта, была в первую очередь стратегической. Гитлер призвал обратить внимание на то, что, по его мнению, имело большое, если не решающее значение для военного будущего Германии. «Производство двигателей автомобилей и самолетов основывается на одних принципах, — объявил он, — если мы не будем разрабатывать, например, дизельные двигатели для наземного транспорта, будет практически невозможно заложить необходимые основы для его использования в авиации». Рост производства автомобилей позволит в короткий срок перевести фабрики на военные рельсы, а доходы от продаж двигателей можно пустить на разработку двигателей для самолетов в тех же компаниях.

Моторизация Германии тоже оказалась заблуждением, так как перевод ресурсов на военное производство с середины 1930-х годов стал тормозить выпуск автомобилей, он стал сокращаться, и в 1938 году уже совсем не отвечал спросу. Схема, по которой рабочие под влиянием массовой рекламной кампании еженедельно расставались с частью своей зарплаты, которая должна была пойти на покупку «Народного автомобиля», оказалась лишь средством заставить их работать сверхурочно и посодействовать таким образом перевооружению. К концу 1939 года 270 000 человек ссудили государству 110 миллионов марок. В конечном счете свои деньги по этой схеме ссудили не менее 340 000 человек. В результате «Фольксваген» не получил ни один из них. В сентябре 1939 года фабрику перевели на военное производство. Армия и сама считала, что расширение транспортного производства было необходимым условием для последующей быстрой моторизации вооруженных сил. Если посмотреть более широко, основным видам промышленности, таким как производство железа и стали, обрабатывающая и машиностроительная промышленность, отдавался приоритет перед производством потребительских товаров, потому что они давали основную инфраструктуру для перевооружения. А возвращение немцам работы, в особенности мужчинам, закалило бы их и превратило из безработных тунеядцев в потенциальных бойцов: поэтому важнее было их воспитывать, чем хорошо платить им. По мнению Гитлера, лагеря и бараки, где молодые люди трудились в поте лица за зарплату, не превышающую размера социального пособия, на добровольных работах, которые на самом деле добровольными не были, были важны не в последнюю очередь потому, что они готовили их к лишениям грядущей войны.

В более близкой перспективе Гитлер также хотел снова запустить производство оружия, после долгих лет, когда это было запрещено ограничениями, наложенными на вооруженные силы Германии Версальским миром 1919 года. Обращаясь к высшим руководителям вооруженных сил, СА и СС 28 февраля 1934 года, Гитлер сказал, что важно будет примерно за восемь лет создать «жизненное пространство для избытка населения» на востоке, потому что иначе экономическое восстановление не сможет продолжаться. Так как «западные силы не позволят нам этого сделать… необходимы короткие, решительные удары на западе, а затем на востоке». Таким образом, перевооружение нужно было завершить к 1942 году. Предстояло пройти еще большой путь. В 1933 году можно было сказать, что у Германии нет воздушных войск, нет боевых кораблей, нет танков, нет самого основного военного оснащения, а армия ограничивалась 100 000 человек. Уже в начале февраля 1933 года Гитлер запустил программу перевооружения, которая насколько возможно была замаскирована под схему создания рабочих мест (улучшенная программа Шлейхера, сказал он 9 февраля, «помогает скрывать работы по развитию национальной обороны. В ближайшем будущем надо обращать особое внимание на то, чтобы держать их в тайне»). Армия сама попросила 50 миллионов марок, полученных с программы Шлейхера, на финансирование начальной фазы своего расширения, которое должно было проходить по плану, намеченному еще в 1932 году, в то время как представители авиапромышленности попросили только 43 миллиона. Эти суммы были слишком скромными для Гитлера, который думал, что на перевооружение понадобятся «миллиарды» марок и что его нужно провести как можно скорее, для того чтобы преодолеть сложный период, когда враги Германии начнут понимать, что происходит, а она будет еще не в состоянии оказать серьезное сопротивление, например вторжению Польши. В итоге военные убедили Гитлера в том, что на начальной стадии перевооружения достичь большего было невозможно. Он приказал, чтобы при распределении ресурсов, полученных от программы экономического восстановления, приоритет отдавался армии, в апреле 1933 года он позволил вооруженным силам самим контролировать бюджет перевооружения.

Армия составила список из 2800 предприятий, на которые можно отправлять военные заказы; в 1934 году в него входило более половины всех предприятий железодобывающей, сталелитейной, машиностроительной и автомобильной промышленности. Депрессия привела к тому, что очень многие производственные мощности не использовались, поэтому первые распоряжения часто сводились к тому, чтобы просто залатать дыры, и не требовали дополнительных финансовых вливаний. Инвестиции в промышленность в Германии в 1932 году составили менее 17 процентов от того уровня, на котором они были в 1928 году, но теперь они начали расти, в 1933 году достигли более 21 %, в 1934 году — 40 %, а в 1935 году — 63 %. Практически сразу началась работа по подготовке к созданию немецких ВВС. В марте 1934 года был составлен производственный план, по которому к 1939 году должно было быть выпущено 17 000 самолетов; многие из них маскировали под пассажирские самолеты, но в нужное время их должны были переделать в бомбардировщики. Из них пятьдесят восемь процентов были записаны как «тренажеры», что было довольно неправдоподобно. К 1935 году в строительстве самолетов было задействовано 72 000 рабочих, по сравнению с 4000 в начале 1933 года. Подобным образом в июле 1933 года Крупп начал массовое производство, как они скромно их назвали, «сельскохозяйственных тракторов», хотя на самом деле это были танки. В 1934 году компания Auto Union открыла еще одно производство военной техники, которое в документах значилось под расплывчатым названием «Центральный отдел». В 1933 году флот заказал военного оборудования на 41 миллион марок и кораблей на 70 миллионов марок. Крупные фирмы, такие как Borsig в Берлине и ассоциация Bochumer в Ганновере, начали производство огнестрельного оружия. Все это немедленно отразилось на занятости населения. Уже в январе 1933 года фабрика винтовок Mauser увеличила количество рабочей силы с 800 до 1300 человек; Rheinmetall, которая изготавливала гаубицы и пулеметы, тоже дополнительно взяла на работу 500 человек. Подобное происходило и в сотнях других компаний по всей Германии. Вся эта бурная деятельность, конечно, оказала воздействие и на промышленность в целом, так как железодобывающие, сталелитейные, машиностроительные, угледобывающие и горнодобывающие компании повысили производительность и наняли больше сотрудников, чтобы справиться с новым, постоянно растущим спросом на вооружение и связанную с ним продукцию. К концу 1934 года правительство, отмечая сокращение показателей безработицы до уровня в два раза меньшего, чем тот, который был, когда они только вступили в должность, приостановило программы создания рабочих мест. С этого времени им уже не приходилось полагаться на такие меры, чтобы трудоустроить тех, у кого еще не было работы.

Последним шагом к сокращению показателей безработицы стало введение обязательной армейской службы в мае 1935 года. Уже в октябре 1933 года Гитлер спросил британского посла, согласится ли его правительство на утроение размера армии Германии до 300 000; армия и сама воспользовалась международным соглашением, подписанным 11 декабря 1932 года, в котором предлагалось заменить условия Версальского договора, касающиеся разоружения, конвенцией, которая давала Германии равные права в рамках новой системы международной безопасности. Массовый призыв в 1934 году, который изначально предпринимался для того, чтобы обеспечить личным составом только что сформированные военно-воздушные силы, привел к тому, что численность армии к 1 октября увеличилась до 240 000 человек. Но и этого было еще недостаточно. 3 февраля 1933 года Гитлер уже пообещал, что снова введет всеобщую воинскую повинность. 15 марта, использовав в качестве предлога увеличение срока службы во французской армии, Гитлер официально объявил о своем решении Совету безопасности рейха, удивив этим многих офицеров. С этого момента все физически годные немецкие мужчины, не являющиеся евреями, должны были в течение года служить в вооруженных силах, если они достигли восемнадцатилетнего возраста и отработали необходимые шесть месяцев трудовой повинности, в августе 1936 года срок службы был увеличен до двух лет. 12 июня 1936 года, по оценке штаба, численность армии составляла чуть больше 793 000 человек, включая резервистов и нестроевых солдат; накануне войны на боевой службе находилось около 750 000 человек и еще около миллиона в резерве. Весной 1935 года немецкое правительство официально объявило о создании военно-воздушных сил (Luftwaffe), в которых к тому времени служило 28 000 офицеров и рядовых; к августу 1939 года это количество выросло до 383 000. Перевооружение флота вначале шло медленнее и основывалось на планах, составленных в ноябре 1932 года, но и здесь впоследствии расширение набрало неудержимый темп. В 1933 году на флоте служили 17 000 офицеров и матросов, хотя в предыдущем году их было всего 2000, к началу войны в 1939 году это количество выросло почти до 79 000. Такое расширение вооруженных сил окончательно положило конец безработице среди молодых людей. После 1936 года Гитлер и нацистское руководство уже не вспоминали про «битву за работу»; подавляющее большинство жителей Германии уже давно приняли как факт то, что эта битва была выиграна.

Когда в январе 1933 года Гитлер стал рейхсканцлером, финансовое положение Германии было весьма опасным. Более трех лет экономической депрессии, самой тяжелой в истории Германии, заставили его предшественников значительно сократить государственные расходы. Банкротства, разорение предприятий и массовая безработица привели к резкому уменьшению внутреннего валового продукта и стремительному снижению дохода от налогов. Эта ситуация не могла измениться за один день. Например, в 1938 году государственные доходы составили 35 % национальных расходов. 17 700 миллионов марок, которые поступили в государственную казну с налогов, хватило только на то, чтобы покрыть лишь немногим более половины государственных расходов, в целом 30 000 миллионов марок. Как режим смог оплатить свою массовую программу перевооружения и создания рабочих мест? Он мог оплатить ее только благодаря так называемому творческому созданию кредитов. Такая политика была бедствием для хозяйственников, придерживающихся традиционных подходов, из-за опасности инфляции, которую такая политика грозила за собой повлечь. Никто не хотел повторения неконтролируемой гиперинфляции 1923 года. Президент Рейхсбанка Ганс Лютер был не в восторге от идеи режима провести перевооружение за счет дефицитного финансирования. Верховный жрец ортодоксальной экономики, он имел и политический опыт на посту рейхсканцлера. Он был озабочен тем, чтобы сохранить нейтралитет Рейхсбанка, контролируемого иностранными инвесторами, и поэтому лично выразил Гитлеру протест, когда 30 января 1933 года штурмовики водрузили над зданием банка свастику. Все это сделало его неудобным союзником для нацистов. Поэтому в середине марта 1933 года Гитлер заменил его Ялмаром Шахтом, финансовым гением, которому Германия во многом обязана тем, что инфляция в конце 1923 года была взята под контроль.

Шахт был своеобразной фигурой в верхушке Третьего рейха. На официальных мероприятиях, куда остальные министры приходили в форме и сапогах, он всегда выделялся в своем сером штатском костюме с высоким белым воротником, в рубашке и галстуке. Худощавый и внешне непритязательный, в очках без оправы, он всегда имел какой-то отстраненный и ученый вид, который резко контрастировал с грубой энергией других нацистских лидеров. Так же резко он отличался от них и своим происхождением. Он родился в 1877 году в небогатой семье и был крещен под именем Ялмар Орас Грили Шахт; его отец прожил семь лет в Соединенных Штатах и так восхищался Орасом Грили, основателем газеты «New York Herald Tribune» и автором фразы «Иди на запад, молодой человек», что назвал в честь него своего сына. Ялмар, имя, под которым он был известен в Германии, было традиционным в семье его матери, происходившей из Гамбурга и Шлезвиг-Гольштейна. Он учился в знаменитой Гамбургской средней школе, изучал политэкономию у Луйо Брентано в Мюнхенском университете, затем, когда приобрел опыт работы в качестве журналиста, выучил в Париже французский язык и написал докторскую диссертацию по экономике Британии. Таким образом, Шахт занимался очень разными вещами и в разных странах, он продолжал работать с крупными экономистами и обозревателями периода Германской империи, такими как Ганс Дельбрюк и Густав Шмоллер. Он естественным образом вышел на Национальную либеральную партию, сотрудничал с Торговой ассоциацией, через которую вышел на Георга фон Сименса, основателя «Дойче Банка». Благодаря этому знакомству он вошел в настоящий мир финансов и стал быстро продвигаться по службе. Шахт сыграл свою роль в планировании военной экономики в 1914—1918 годах, но он отнюдь не был правым националистом, на самом деле, если ему можно верить, он разошелся с женой в 1938 году из-за ее радикальных пронацистских взглядов. При Веймарской республике Шахт был скорее на стороне демократов.

Шахт стал известен к концу 1923 года как уполномоченный по национальной валюте, на эту должность его назначил Ганс Лютер, который в то время был министром финансов. Вероятно, этим он был обязан своим широким связям в финансовых кругах, которые он установил в предыдущие годы, за которые побывал директором ряда банков. Благодаря его вкладу в остановку инфляции Шахта назначили президентом Рейхсбанка, после того, как 20 ноября 1923 года умер предыдущий президент. Здесь он укрепил свою репутацию финансового гения, благополучно обеспечивая стабильность рентной марки, а затем, под громогласные неодобрения крайне правых, сыграл ключевую роль в повторных переговорах о внесении поправок в план Юнга. Когда в начале 1930 года правительство пересмотрело те части плана, которые, по мнению Шахта, нужно было сохранить, он подал в отставку и временно отошел от дел. Это может говорить о том, что в своих политических взглядах он перешел к ультраправым националистам; и на самом деле, к этому времени он покинул Демократическую партию, однако не заявив о своей верности никакой другой партии. Когда на обеде, устроенном Германом Герингом, его представили фюреру, нацистский лидер произвел на него благоприятное впечатление. Как и многие другие в правящих кругах, он считал, что радикализм Гитлера можно умерить, если с ним будут работать более консервативные и опытные люди, такие как он сам.

С точки зрения Гитлера, Шахт был лучшим управляющим финансами из тех, кого он знал. Он был нужен ему, чтобы обеспечить финансы для программы перевооружения и чтобы быстрый рост государственных расходов не привел к каким-либо проблемам. Шахту даже не нужно было становиться членом нацистской партии. Позднее он, как и многие другие, заявил, что встал на сторону режима, чтобы не произошло чего-то еще более страшного. На самом же деле к этому времени политические взгляды Шахта приблизились к позиции самого Гитлера. Он не проповедовал жестокость, но определенно стал настоящим радикальным националистом, от всего сердца поддерживающим основную цель режима, заключающуюся в как можно более быстром перевооружении Германии. К концу мая 1933 года он разработал изобретательную схему дефицитного финансирования. «Металлургическому исследовательскому институту» (Metallurgisches Forschungsinstitut) с капиталом 1 миллион рейхсмарок, основанному четырьмя крупными компаниями, было позволено выпускать так называемые векселя Мефо. которые гарантировались государством и Рейхсбанком. Когда банку представили эти векселя, он просто печатал больше банкнот. С 1934 по 1936 год 50 % покупок оружия военными делалось именно в этих векселях. Так как Рейхсбанк покрывал эти векселя, печатая деньги, количество банкнот, находящихся в обращении к концу марта 1938 года, увеличилось на 6 миллиардов, к этому времени было выпущено векселей Мефо на 12 миллиардов. Шахта начала беспокоить возможность инфляции, вызванной этими мерами, и в 1937 году он прекратил выпускать векселя Мефо, и вместо них стали использоваться налоговые ваучеры и беспроцентные казначейские билеты. Тем временем общий долг рейха уже практически вышел из-под контроля. Но ни Гитлер, ни руководители экономики не считали это очень важным. Дефицитное финансирование было лишь кратковременной мерой; в ближайшем будущем эти долги должны были быть оплачены за счет территориального расширения. Кроме быстрого осуществления перевооружения Гитлер активно предпринимал другие меры, чтобы это не только было возможно, но и принесло максимальные экономические выгоды.

Гитлер с самого начала хотел, чтоб Германия была экономически самодостаточна. Нужно было, чтобы в ходе подготовки к грядущей войне немецкая экономика перестала зависеть от импорта. Гитлер сам видел, к чему привела блокада Германии Антантой в Первой мировой войне: голодное и недовольное население; проблемы с производством оружия из-за нехватки основного сырья. Он не хотел, чтобы это снова произошло. Основным принципом нацистской экономики с начала 1920-х годов была «автаркия», таким словом нацисты обозначали самодостаточность. При обсуждении экономики ей всегда уделялось большое внимание, как, например, в политико-биографическом трактате Гитлера «Моя борьба». Она была тесно связана с другой ключевой идеей нацистской политики — завоеванием «жизненного пространства» в Восточной Европе, которое, по мнению Гитлера, должно было обеспечить поставки продовольствия в города. Поэтому с самого начала политика нацистов сосредотачивалась на том, чтобы увести торговлю с международных рынков и сориентировать ее на страны, к примеру, Юго-Восточной Европы, которые однажды должны были стать частью нацистской империи. Учитывая бедственное положение мировой экономики, сказал Гитлер военным руководителям в начале февраля 1933 года, бесполезно было стараться увеличивать экспорт; единственным способом добиться постоянного и стабильного восстановления экономики было завоевание «жизненного пространства» на востоке, и подготовка к этому была важнее всего остального.

Внутри страны государство старалось добиться автаркии в поставках продовольствия, создав для этого Имперское продовольственное управление 13 сентября 1933 года. Возглавлял его Рихард Вальтер Дарре, который теперь получил звание имперского руководителя крестьян; это была классическая нацистская организация, построенная иерархически по принципу фюрерства, в районах и местностях на каждом уровне назначались местные руководители крестьян. Уже давно высказывалась идея о том, чтобы объединить производителей, оптовых и розничных торговцев и потребителей в единую цепочку, исключив эксплуатацию одних другими и обеспечив честное сотрудничество. Таким образом, в рыбной промышленности рыболовы, переработчики рыбы, оптовые торговцы рыбой и рыбные магазины объединялись в ассоциацию, управлявшуюся из Берлина, то же было сделано и в других отраслях сельского хозяйства — от выращивания фруктов до производства зерна. За реализацией этих тщательно продуманных схем следили специальные новые организации, защищавшие отечественных производителей определенных видов продуктов, кроме того, эти проекты подкреплялись санкциями, подразумевающими высокие штрафы и даже тюремное заключение за нарушение правил. Таким образом, можно было контролировать все производство и все поставки продовольствия в стране, фиксировать цены, устанавливать нормы и квоты в интересах производителя. В некотором отношении Дарре видел в Имперском продовольственном управлении, которое должно было работать как отдельное учреждение, средство, позволяющее крестьянам поправить свое экономическое положение и заявить о своем законном месте в новой Германии. Это была также имитация некоторых организаций корпоративного государства фашистской Италии, объединяющих всех представителей определенной социальной или экономической сферы в единую структуру, которая, по крайней мере в теории, должна заменить антагонизм взаимным сотрудничеством и создать чувство общности, устранив реальные и потенциальные источники конфликта.

Но Имперское продовольственное управление оказалось проблемной организацией. Очень скоро идеологическим представлениям Дарре о будущем, в основе которых лежало здоровое и стабильное будущее крестьян, пришли на смену более срочные требования автаркии и перевооружения. В соответствии с общей экономической политикой Имперское продовольственное управление должно было сдерживать цены на низком уровне, ограничивать импорт (в том числе корма для животных) и нормировать потребление. Контроль цен резко сократил доходы фермеров и лишил их возможности конкурировать с большими промышленными предприятиями в уровне выплачиваемой работникам зарплаты. Нехватка железа и стали наложила жесткие ограничения на производство сельскохозяйственной техники, которая могла бы с успехом заменить недостающую рабочую силу, при условии, что фермеры смогли бы ее оплатить. Уже в сентябре 1934 года Шахт начал «производственную битву», нацеленную на то, чтобы сделать Германию самодостаточной в поставках продуктов питания, а Имперскому продовольственному управлению предстояло сыграть в этом свою роль. Но успех все время ускользал. Субсидии на постройку хранилищ для зерна и силоса и других подобных сооружений привели к определенным результатам. Но этому в высшей степени препятствовали перевод сельскохозяйственных работников в городах на военное производство, изъятие большого количества сельскохозяйственных земель для строительства дорог, аэродромов, казарм, лагерей и военных городков. С 1933 по 1938 год было разрушено 140 деревень, 225 сельских общин было ликвидировано, иногда их земля принудительно продавалась армии, а в последние два года мирной жизни строительство защитных сооружений, известных как «Западный вал», привело к тому, что 5600 ферм, с 13 000 гектарами земли, оказались брошенными. Урожаи зерна упали до уровня 1913 года, дефицит внутреннего производства по отношению к спросу составил от 10 до 30 % на свинину и фрукты, 30 % на птицу и яйца, около 50 % — на жиры, сливочное масло и маргарин, до 60 % на бобовые и 90 % на растительные масла. В этой, как и в других областях, перевод производства с потребительских товаров на вооружение и связанные с ним отрасли промышленности, ограничение импорта на товары, не связанные с войной, вызвали к осени 1936 года нехватку потребительских товаров, когда спрос начал превышать предложение. Цены из-за этого стали расти. Уже в 1934 году была учреждена должность имперского комиссара по ценам, ее занимал консервативный политик Карл Гёрделер, бургомистр Лейпцига, но его призывы к замедлению перевооружения для решения этих проблем были резко отвергнуты, а его должность была не более чем пропагандистским представлением. Чтобы не дать повториться ужасной инфляции 1920-х годов, 26 октября 1936 года правительство заморозило цены. 1 января 1937 года растительное и сливочное масло, маргарин и жир стали продаваться по карточкам. Таким образом, уже не только производители, но и покупатели почувствовали себя неуютно.

Так как Дарре был еще и министром сельского хозяйства, ему пришлось согласиться с этими мерами. Каждый раз, когда пересекались интересы государства и Продовольственного управления, первое всегда делало по-своему, а второе оставалось несолоно хлебавши. Поэтому в 1936 году до самодостаточности в продуктах питания было еще очень далеко. Имперское продовольственное управление было зажато между партией и государством. Формально оно не принадлежало ни к тому, ни к другому и совершенно потеряло свои функции, так как обе стороны отстаивали свои интересы. Звезда Дарре стремительно тускнела. Его заместитель Герберт Баке убедил Геринга и Гиммлера в том, что Даре был идеологом, жившим среди грез, а практической цели — самодостаточности в производстве продуктов — может достичь только профессионал, такой как он. Кроме того, серьезные трения с Робертом Леем, касающиеся интересов работников сельского хозяйства, привели к посягательствам на Имперское продовольственное управление со стороны сельских жителей. Лей также смог использовать свое положение заведующего организационным отделом НСДАП для того, чтобы лишить организацию Дарре ряда функций, например образовательной и обучающей, что предваряло ее присоединение к Трудовому фронту. Стараясь укрепить свою угасающую власть, Дарре на самом деле уже уступил требованиям автаркии, к примеру, он поддержал закон, изданный 26 июня 1936 года, позволяющий государству в обязательном порядке объединять фермы друг с другом для создания больших и более эффективных единиц. Более того, он был также вынужден передать заботу об их социальном и культурном благосостоянии партии и подчиняющимся ей организациям. То, что среди крестьян его проекты совсем не пользовались популярностью, окончательно решило его судьбу.

Геринг и Баке много сил тратили на то, чтобы поддержать внутреннее производство продуктов питания: для этого предпринимались такие меры, как займы фермерам на покупку техники с небольшими процентами, снижение цен на удобрения, ценовые стимулы для производства зерна, яиц и подобных дефицитных продуктов, а в некоторых случаях — требования выращивать культуры, позволяющие получать растительные масла и жиры, а также сырье для текстиля, например лен. Они также старались справиться с растущей нехваткой рабочей силы в сельском хозяйстве. С самого появления Третьего рейха сотни и тысячи людей направлялись на фермы, чтобы возместить постоянную нехватку рабочих рук, хотя многие из них были слишком молоды, недостаточно сильны физически или слишком мало знали о крестьянском труде, чтобы принести большую пользу. Даже заключенные концентрационных лагерей направлялись на работы по очистке болотистой местности для ее последующей обработки. Не об этом думал Дарре, когда учреждал имперские крестьянские дворы и Имперское продовольственное управление. Накануне войны от его изначального плана уже совсем ничего не осталось.

На самом деле к 1939 году Германия смогла сама себя обеспечить некоторыми основными продуктами, такими как хлеб, картофель, сахар и мясо, но множество продуктов, в основном жиры, бобовые (кроме чечевицы) и даже яйца, приходилось импортировать в значительных количествах, чтобы удовлетворить спрос. Количество сельскохозяйственных рабочих за период с 1933 по 1939 год упало на 1,4 миллиона, отчасти потому, что были уволены иностранные рабочие, отчасти из — за того, что; поди продолжали уходить на более высокооплачиваемую работу я городах. Освоения новых земель было недостаточно, чтобы что-то существенно изменить. В 1938 году 30 % корма для лошадей, которые все еще были очень важны для военной транспортной системы, приходилось импортировать. Урожай злаков в 1939 году был не намного лучше, чем в 1913-м. Накануне войны около 15 % поставок продуктов в Германии все еще приходило из-за рубежа.И в этом нацисты тоже видели указание на необходимость завоевания «жизненного пространства» на востоке, чтобы восполнить дефицит. С другой стороны, то, что торговые соглашения, заключенные Шахтом, обеспечили дешевую сельскохозяйственную продукцию из Юго-Восточной Европы, позволило Гитлеру и Герингу избежать более драконовских мер и не заставлять крестьян полностью подчиняться требованиям автаркии, что еще больше бы их оттолкнуло. В деревнях не нужно было вводить военные законы и организовывать очередные принудительные работы, чтобы удовлетворить требованиям государства. Таким образом, некоторые меры, которые ранее ввел Дарре, сохранились, и в 1939 году фермеры уже могли сказать, что за последние шесть лет их ситуация улучшилась, общий доход от сельского хозяйства вырос на 71 % по сравнению с уровнем 1933 года, это гораздо меньше, чем в промышленности, но все же накануне войны обстановка была лучше, чем в 1920-х годах.

Немецким потребителям пришлось не так сладко. По мере того как государство готовило продовольственные запасы для войны и переводило работников сельского хозяйства в промышленность, связанную так или иначе с вооружением, все большее количество продуктов начинали выдавать по карточкам. К началу весны 1939 года ввели карточки на фрукты и кофе, а на сливочное и растительное масла они были введены уже давно. Яблоки оставались несобранными, потому что работников, которые это делали, перевели в города. Людям советовали выращивать фрукты самим и консервировать их на зиму. После нескольких бедных урожаев в середине 1930-х годов, вызванных плохой погодой, похолодания весной 1938 года, во время которого замерзли цветки деревьев, и эпидемии ящура у скота в том же году поставки продовольствия отнюдь не улучшились. Сократился импорт кофе, потому что нехватка твердой валюты в Германии ограничивала возможности импортеров платить за него. Из-за нехватки пшеницы и ржи работу пекарей стали официально контролировать, они должны были печь только «гомогенизированный хлеб», сделанный из смеси низкосортных видов муки. Белый хлеб можно было купить только предоставив медицинский сертификат. Чтобы люди не уходили от контроля и не покупали молоко напрямую у производителей, молочные фермы с 1 января 1939 года должны были отправлять всю свою продукцию на центральные молочные склады. Позднее, в этом же году, сообщалось, что в Мюнхене в Пасхальную неделю невозможно было найти яиц, а в Эльберфельде люди не могли испечь пасхальные куличи из-за того, что не было масла. Были организованы специальные курсы для домохозяек, где им показывали, как готовить «рыбный гуляш», потому что для настоящего гуляша практически невозможно было купить мясо. 28 марта 1939 года мясной отдел в супермаркете «Херти» на Донхоффплатц в Берлине был открыт только для того, чтобы продавать зарегистрированным покупателям их недельную порцию жиров; свежего или замороженного мяса не было вообще. Нехватка продовольствия неизбежно привела к процветанию черного рынка дефицитных продуктов. На берлинских рынках фруктов не оставалось уже в семь часов утра, еще до прихода инспекции, которая должна была удостовериться, что владельцы торговых палаток не выходят за установленные ценовые рамки. Импортные фрукты, такие как бананы и апельсины, было особенно трудно найти. Обойти эти правила могли только состоятельные люди, встающие очень рано, цены при этом были значительно выше установленного максимума. В Руре многие рабочие могли позволить себе есть мясо только один раз в неделю. В мае 1939 года агент социал-демократов сообщал: «Люди сильно страдают от нехватки всех видов продовольствия и приличной целой одежды. Но, — добавил он, — это не приводит ни к каким беспокойствам, кроме очередей перед магазинами, которые стали обычным явлением».