- Дакота? - раздался голос. - Подойди, забери у меня продукты.

Моя машина стояла на подъездной дорожке. Мать Дакоты знала, что дочка дома с кем-то еще. Я не ожидала, что она вернется так скоро. Неужели ушла с работы пораньше? Сколько я провела в ванной?

Тело не слушалось, несмотря на желание бежать. Я все еще сидела на трупе ее мертвой дочери в алой луже, перемазанная кровью, и жевала кусочек мозга, словно ириску. Мир замер.

Я услышала, как она поставила сумки на столик. Звякнули ключи.

- Дакота, забери у меня продукты. Мне еще нужно заехать за твоей сестрой.

По крайней мере, малышки с ней не было. Мысль о пожирании свежей, мягкой плоти возбуждала, но у меня хватало проблем и без путающейся под ногами мелкой пискли. Мои губы зашевелились, рот не поспевал за мыслями. Времени на план не было. Осталось импровизировать

Я встала и медленно открыла дверь, прислушиваясь к шуршанию пластиковых пакетов. Она была на кухне. Довольно далеко от ванной, но оттуда открывался весь коридор. Подняв голову, она бы увидела, как я вбегаю в комнату Дакоты. Там можно было выпрыгнуть из окна.

Времени на умывание не осталось. Я посмотрела на свою одежду на полу. Крови на ней почти не было, учитывая все случившееся. Я надела футболку и влезла в шорты так быстро, как только могла. Сунула бюстгальтер в задний карман, чтобы не оставлять улик, но, взглянув на стены, шкафчик и унитаз, поняла, что мои отпечатки повсюду.

Перед глазами закружились картины мрачного будущего. Проклятье.

Я не могла оставить место убийства в таком состоянии.

Сжав ножницы, я прислонилась к стене и выровняла дыхание, что бы руки не дрожали так сильно, а потом метнулась в комнату Дакоты - ее мать подняла голову на звук.

- Кто там? - спросила она.

Наверное, что-то заметила, но в коридоре было темно. Она приближалась, я слышала ее шарканье. Крепче сжала окровавленные ножницы. Ванная была перед спальней, в ней горел свет, а дверь стояла настежь. Я не слышала ничего похожего на крик ужаса, который сорвался с губ этой женщины. Кошмарный вопль убеждал, что есть вещи хуже смерти. Он прокатился по коридору, когда я на цыпочках вышла из комнаты, истекая кровью, занеся ножницы для удара, как балерина, готовая к последнему па.

Я шагнула ей за спину, когда она упала на колени, тихонько поглаживая мертвую дочь, словно хотела смахнуть окруживший их ужас. Ее прерывистое дыхание напомнило мне о том, как умирала Кейтлин. Это меня завело, страх превратился в адреналин, побег - в бой. Я приблизилась, вдыхая запах ее пота, от которого першило в горле. Повернулась, опустив руку, чтобы исподтишка вонзить ножницы ей в бок.

Когда я наклонилась, она обернулась и закричала.

Вопль напугал меня, и я отшатнулась вместо того, чтобы ударить. Она встала - воплощение отчаяния, слез и страха. Я попыталась подстроиться под нее. Затряслась, смаргивая слезы. Как и Дакота, я вся была в крови. Она не могла определить, что эта кровь чужая - не с первого взгляда. Я не хотела затягивать розыгрыш лишь чтобы мать Дакоты мне поверила и я смогла нанести смертельный удар.

- К-к-ким? - дрожа всем телом, спросила она.

- Помогите... - прошептала я. - Кажется... он... еще здесь.

Я ожидала, что включится режим сильного взрослого, но эту женщину сломало обрушившееся на нее горе. Она просто уставилась на меня, а потом повернулась к дочери и упала на колени в кровавую лужу, рыдая, трясясь и вопя. Словно Кейтлин в припадке, только в десять раз хуже. В ее глазах плескалось отчаяние, которого не было во взглядах моих жертв в момент смерти. Окажись мы в доме с маньяком, мать Дакоты ничуть бы не помогла. Ей даже не хватило ума набрать 911.

Я помедлила, наслаждаясь достигнутым. Говорят, нет трагедии страшнее той, когда мать переживает ребенка. Я сотворила это, подчеркнула боль зверской жестокостью. Страшно потерять дочь от рака или в аварии, по найти ее на полу ванной с кровавым месивом вместо лица просто запредельно. Прикончив Дакоту, я не только совершила убийство, но и уничтожила целый мир. За несколько секунд свела женщину с ума. В эту минуту мне захотелось поджечь детский сад - настолько сладка была боль матери.

Восторг вновь сомкнул вокруг меня кровавый пузырь, и я опять поплыла, танцуя с ножницами, сверкающими в свете из ванной, ловящими прекрасные отражения. Лезвия раскрылись совсем чуть-чуть - для лучшего погружения. Когда мать Дакоты склонилась к своей девочке, я вонзила их ей в бок, чтобы семья воссоединилась.

Кулак врезался мне в висок как бита. Звезды заплясали перед глазами, мозг за стенками черепа содрогнулся. Я едва не упала. Мать Дакоты набросилась на меня, осознав, что на самом деле случилось с ее дочкой. Не будет ни звонков, ни полиции. Она хотела мстить, и ярость придала ей сил, о существовании которых я и не подозревала. Она была фигуристой, как и Дакота, но всегда казалась измотанной. Теперь от усталости не осталось и следа.

Она снова размахнулась, но поскользнулась на крови. Я опустила ножницы, целясь в бок, но они только порвали рубашку и оцарапали ей ребра. Она набросилась на меня, молотя кулаками, забыв обо всем, впечатала в шкафчик, из которого посыпались пузырьки с таблетками, щипчики, зубные нити и прочая ерунда. Теперь стало больно. Мать Дакоты схватилась за раковину, чтобы подняться. Я наклонилась и вонзила ножницы ей в руку, так что они вышли из ладони. От ее вопля зазвенело в ушах, но соски затвердели. Насилие было таким сладким, мясо ее дочки наполнило меня жизнью и похотью. Я стала примитивной хищницей, и это было прекрасно. Она отдернула руку - вместе с ножницами. Кое-как встала. Здоровой рукой схватилась за душевую занавеску. Та оторвалась, кольцо за кольцом, и мама Дакоты рухнула в ванну. Я расхохоталась как маньячка. Еще немного, и начнется истерика.

Я подняла с пола крышку бачка. Она была вся в крови и выскальзывала из рук. Мать Дакоты еще орала, пытаясь вытащить ножницы из ладони, каждая вена на ее шее и руках вздулась от напряжения. Рыча, я бросилась к ней. Крышка ударила ее в рот, рассекла губу, выбила зубы. Она хотела встать, но стенки ванны были скользкими. Вскинула руки, когда крышка снова опустилась. Одна из ее рук была бесполезна, так что она закрыла голову, не пытаясь отвести удар. Я колотила по ее рукам, пока они не упали, а потом разбила ей голову. Она потеряла сознание. Я вытащила ножницы из ее руки и, смеясь, совершенно забывшись, перерезала ей горло.

Я начинала любить ванные.

Мать Дакоты умерла, и я уселась на пол, глубоко, медитативно дыша. Плеск крови на полу умиротворял, как шепот дождя на мокром асфальте. Время замедлило бег. Я напомнила себе, что засиживаться нельзя. Было много криков, но, к счастью, день оказался жарким: по всему району закрыли окна, включили кондиционеры. К тому же вечер - музыка, телевизор и прочий шум. В ванной Дакоты даже окна не было, так что крики, если они и вырывались, звучали приглушенно. Но кто-нибудь все равно мог услышать и удивиться, как разорались эти сучки. Придется рискнуть. Столько еще предстояло сделать! Я надеялась, что, если приедут копы, смогу ранить себя несколько раз до того, как они зайдут в ванную. Тогда мне удастся притвориться единственной выжившей в жутком нападении.

Я разделась. Прошла на кухню, взяла губку, натянула перчатки и поспешила в гараж за инструментами. Вернулась в ванную и стерла все отпечатки, которые нашла.

Ручная пила резала не так хорошо, как мне бы хотелось. Вгрызлась в мясо на груди Дакоты, словно дикий зверь, разрывая вены и жир. Я занялась остальными частями, разобралась с суставами и черепом с помощью топора, затем перепилила сухожилия. Времени было мало, и я не аккуратничала, как с Дереком.

Расчленение - не такое простое дело, как показывают в ужастиках. Я видела много слэшеров, где маньяк в маске взмахивал бензопилой - и у юной жертвы отлетала нога. Голливудский понос. Если вы когда-нибудь пилили ветку, то знаете, что ее нужно придержать, пока пила работает. Кость еще крепче дерева - поддастся, но не сразу.

Я пробила грудную клетку Дакоты с помощью топора и расширила отверстие пилой, чтобы добраться до внутренностей. Побросала их в пакеты из моей дешевой спортивной сумки. Я не спешила лишь с ее "киской" - обкорнала и положила куски в маленький пакетик для сэндвичей. Наполнив спортивную сумку, взглянула на оставшийся от Дакоты кошмар и удивилась, как может измениться человек за один день, если приложить достаточно усилий.

Хотя и старше Дакоты, ее мать была в отличной форме. Тело окрепло от тяжелой работы. Много мышц, много стейков. Можно было отрезать от нее несколько кусков и вынести их в пакетах из супермаркета, но нет: я хотела сесть в машину быстро и не привлекая внимания. Пора было уходить. Ужасно, но я не успевала даже заняться сексом с ее трупом. Мне не хотелось бросать бедняжку просто так. Я положила ее здоровую руку на край ванны, как на колоду, и отрубила топором два пальца. Убрала их в пакетик для сэндвичей вместе с кусочками гениталий ее дочери.

Прошла в главную спальню. Там был второй душ, и я смыла кровь, мечтая навсегда остаться под горячими чистыми струями. Вытеревшись, убрала окровавленную одежду в сумку, зашла в комнату Дакоты и надела один из ее сарафанов. Он был немного мешковат, но для дела сгодится.

Прежде чем уйти, я отправилась на кухню и открыла дверь - черный ход, смотревший на лес. Убедившись, что вокруг никого, я натянула рукавицы для духовки, чтобы не оставить отпечатков, и била по ручке двери обухом, пока она не разлетелась. Потом несколько раз рубанула по самой двери, имитируя излом. Вернулась к телам и бросила топор в ванну.

Выйдя из дома, я удивилась, что уже вечер. Провозилась с этим так долго. На улице было тихо, лишь двое мальчишек кружили на великах в тупике. Я поставила сумку на пассажирское сиденье и вздохнула от облегчения. Части тела тяжелее, чем думаешь. Сумка, наверное, весила фунтов семьдесят.

Я завела машину и выехала в опускавшуюся ночь.

Было поздно, а мне еще ужин готовить.