Вика

– Я думаю, рассказ Талгата можно проверить, – сказал Денис.

– Что ты имеешь в виду?

Все у нас с Денисом той ночью было не по правилам. Как и во всей нашей короткой связи. Верный признак того, что я как дура влюбилась.

Я так оберегала себя от этого! Влюбленный – хуже пьяного. Совсем себе не принадлежит. Совершает огромное количество безумных, идиотских поступков.

Нельзя было прыгать к молодому человеку в койку на третий день знакомства. Нельзя было идти к нему домой – в эту убогую съемную панельную квартирку, да где, в пустынном Байконуре! Нельзя вообще, по советам всех женских сайтов и журналов, связываться с тем, кто ниже тебя по социальному статусу. Впрочем, стоп: почему Денис ниже? Да, я работаю в крупной корпорации, начальник подразделения. Но ведь Диня, как ни крути, хозяин собственного бизнеса. Пусть маленького, странного, экскурсионного – но все-таки. Фирма «БКП», «Большое космическое путешествие», надо же. Но главное – он такой красивый, и милый, и бархатный! И так хорошо говорит, и так понимает меня…

Нет, ничего подобного со мной правда до сих пор по жизни не было. Ни с Яриком, ни с кем. С Денисом я все время была как пьяная и как будто плыла куда-то. И чувствовала себя мягкой, податливой – как воск или пластилин. И были ослепительные вспышки, и неурочное забвение, и пробуждения в объятиях.

Все не по правилам, где самое малое нарушение – ночные вылазки на кухню, когда вдруг нестерпимо захотелось есть, и мы нашли в холодильнике колбасу и сыр, и делали бутеры, и запивали теплым сладким чаем – плевать на все диеты!

Там, на кухне, и начался тот разговор.

– Как мы можем проверить изыскания убитого? – спросила я.

– Надо найти тех мужиков, которые интервью Талгату давали. Чтобы они подтвердили свой рассказ. И что Талгат ничего не придумал.

– Как их найдешь? Спиной стоят, в шапке с ушами или в темноте.

– Надо еще раз видос посмотреть. Что-то мне там смутно напоминает, не могу вспомнить что. И еще Талгат говорил про тот, боевой, летавший «Коршун», что в МИКе стоял с обвалившейся крышей, – что его подменили.

– Да, и что?

– Значит, откуда-то взяли подменный.

– И?

– А взять его могли только из «Усыпальни богов».

– Откуда??

– Так у нас монтажно-заправочный корпус называют. Или сооружение номер восемьдесят. – Диня взял меня за руку, провел в гостиную, к спутниковой карте и ткнул где. – Вот тут, на площадке сто двенадцать – а. Тоже заброшенный ангар. Гигантский. В нем второй летный экземпляр стоял, или изделие один – ноль два, или «Коршун-два». И рядом еще один орбитально-космический самолет – технологический макет для отработки предстартовых операций. Вот хорошо бы туда забраться, посмотреть, на месте ли оба.

– Ой, давай залезем! – загорелась я. Мне сразу вспомнились гулявшие по Интернету фотки и видосики. Огромный темный ангар, пыль, птичий помет, и там – громадные и гордые, но брошенные «птички». – Это ж какую тему можно для инстаграма снять!

– О нет, только не снять. Выложишь – и меня сразу вычислят. А узнают, что я в заброшенный МЗК лазил, да еще туристку водил, – сразу вышвырнут отсюда. Аккредитации лишат, и мне здесь больше тогда не работать. Да и не жить.

– Ладно, заберемся потихоньку. Без широкого оповещения общественности.

– Ты спи. А я пойду видосики посмотрю – может, определюсь, кто там в талгатовском фильме снимался.

На дворе еще только слегка брезжило, и я снова вернулась в спальню и забралась в кровать. Конечно, все здесь мне немного жало, как новые, неразношенные туфли: чужая квартира, чужая постель, чужой мужчина. Но, с другой стороны, Диня был таким ласковым, таким милым. Таким красивым.

Я пригрелась и уснула.

Пробудилась оттого, что мой принц принес мне кофе. Он уже запомнил, как я люблю: очень крепкий, без сахара и молока.

Такой, сволочь, заботливый, красивый, стройный, в фартуке на голое тело…

– Какая программа на сегодня? – сладко потянулась я. Откровенно говоря, мечталось, чтобы он сказал: к черту все программы, проведем день вместе. И даже если б предложил вовсе не выходить из дома, я бы согласилась.

– У вашей группы сегодня все спокойно: экскурсия по городу. Я попрошу Элоизу ее провести.

– И ты знаешь, я поняла: мне, наверное, надо заменить билет.

– Да? Ты ведь, по-моему, поездом собиралась в М., завтра в полвторого?

– Да. Но не хочу опять сутки по железке трястись с проводниками-узбеками. Они милые, но приставучие. Лучше полечу до Москвы. У меня как раз там теперь дела появились.

– Без проблем. Возьмем тебе билет на самолет из Кзыл-Орды.

– Вообще у меня еще неделя отпуска. Я думала дома, в М., расслабиться, но лучше свои вопросы в столице порешаю. У меня там квартира, знаешь ли, – добавила не без гордости (и умысла).

Если честно, я втайне надеялась – но очень втайне, – что Денис вдруг скажет: «Неделя отпуска? Прекрасно! Оставайся лучше здесь, со мной». Или: «Махнем тогда с тобой куда-нибудь». Или даже: «Я тоже свободен эту неделю, вернемся вместе в Чебоксары, я тебя с родителями познакомлю». Или хотя бы: «А рванем в Москву вдвоем!» О чем только не фантазирует разбуженная (во всех смыслах последнего слова) женщина!

Но нет, конечно, ничего не предложил мой рыцарь. Это было бы слишком, слишком прекрасно. Напротив, скинул свой роскошный фартук и спросил, одеваясь:

– Итак, куда ты сейчас?

– А какие варианты?

– Есть официальный: вместе со всей группой отправиться на экскурсию по городу. Или пойти неверным путем сталкерства – осмотреть вместе со мной «усыпальню богов».

– Конечно, я за второе.

– Только это путешествие будет опасным. Как минимум под колючкой надо проползать.

– С тобой, милый, хоть на Луну.

– И, повторюсь, если нас вдруг поймают, тебе-то ничего не будет, только персоной нон-грата на Байконуре станешь, никогда больше пропуск не дадут. А мой бизнес здесь прихлопнется.

– Может, не стоит рисковать? – забеспокоилась я.

– Однова живем. Да и после запуска охрана обычно расслабляется. Усиление снимают. Прорвемся.

– Смотри, как ты скажешь. А я любила в детстве с парнями по разным разрушкам лазить. Даже граффити пыталась там оставлять.

– Ну, граффити в данном случае явно лишними будут. Пойдем, доброшу тебя до гостиницы. Переоденешься по-походному. Шмоточки-то есть подходящие? Бейсболка, темные очки, ботинки-говнодавы? Солнцезащитный крем?

– Все имеется.

– А я, пока ты собираешься, распоряжусь по поводу общей экскурсии по городку. Дам Элоизе инструкции. Заеду за тобой в двенадцать.

Думаю, если б Диня даже пригласил меня грабить банк, я бы с ним пошла.

Вот так бывает. Беречься всю жизнь от мужских чар! Благодаря этому вертеть мужиками, как хочешь! И так глупо и непредвиденно вляпаться!

В холле гостиницы, когда Денис подвез меня, я наткнулась на Сеньку и Владислава Дмитриевича – они шли в кафе на завтрак. Вероятно, дед Радий им все уже доложил «о моем поведении» и где я ночую, потому что никаких вопросов о том, где я и что, они мне не задавали. Хотя Сенька глумливо проговорил в мой адрес:

– Графиня с утра сегодня прекрасно выглядит. Она не по годам резва.

– Не надо так громко завидовать!

– Ты присоединишься к нам?

– Идите на свою экскурсию по городу, – буркнула я. – У меня особая программа.

– Дед Радий тоже сказал, что не пойдет. Сидит в своем номере нетопленом, вздремнуть собирается.

– Чувствует он себя нормально?

– Выглядит как огурчик: румяненький, свеженький, бодренький. Типа тебя. – У меня мелькнуло, что, возможно, к подполковнику в отставке тоже пришла любовь – с Еленой. – Я, говорит, все равно в этом вашем городке все видел.

Я поднялась в номер принять душ, уложиться, нарисовать лицо. Потом купила на сайте самолетный билет из Кзыл-Орды до Москвы на завтрашнюю ночь. Получалось, что у меня с Денисом добавляется еще один день – завтра. И еще половинка ночи – если он поедет в Кзыл-Орду меня провожать. Не за этим ли я всю эту комбинацию с поездкой в столицу затеваю? Специально ради мужика ломать планы? Мелочно умолять судьбу дать еще один денек рядом с ним? Не слишком ли крохоборно и глупо? «Как с вашим сердцем и умом быть чувства мелкого рабом?»

А потом позвонил Денис. (Я не говорила: он в первый же день заботливо купил мне местную, казахстанскую, симку. Я поставила ее в запасной телефон, поэтому не испытывала здесь проблем ни со связью, ни с Интернетом.) Он сказал, что подъедет через минуту и чтоб я спускалась. И на всякий случай оставила телефоны в номере. Голос у него был низкий и глубокий. Слушала бы бесконечно.

Я спустилась и села в машину. Мой кавалер и подельник придирчиво осмотрел мой наряд: тяжелые ботинки, спортивные штаны, всепогодная куртка, бейсболка, солнцезащитные очки. Остался удовлетворен. Сам он сменил свою яркую куртку с нашивками и шевронами на маскировочную, песочно-серого цвета.

– Я был в Следственном комитете, – сразу же бухнул Денис.

Сердце у меня оборвалось.

– И?

– Дал показания. Довольно милый молодой следак. Дело об убийстве Талгата завели.

– Про меня сказал?

– Конечно. И про тебя, и про Радия Ефремовича. Ситуация такая, что скрывать – только хуже.

– А они?

– Просили тебя и Рыжова зайти, дать показания. Я сказал, после обеда. Согласились, будут ждать.

– И как там все?

– Деловито, – пожал плечами он. – Никакого обвинительного уклона.

Мы тронулись в путь. Когда проезжали по проспекту Королева, видели мельком нашу группу, осматривающую под водительством Элоизы ракету «Союз» в натуральную величину, установленную не вертикально, как обычно, а под углом.

– Говорят, ее из соображений секретности под углом поставили, – прокомментировал Денис. Я видела, ему всячески хотелось отвлечь меня от мыслей об убийстве и следствии. Я, конечно, не стала с ним откровенничать про свой опыт с СИЗО, следствием и судом. Но слишком много людей об этом знали – рано или поздно доложат и ему. И как он, интересно, отнесется? Не станет ли думать, как я слышала от двух дурачков у себя на работе, что я «порченая»?

– Какая разница? – откликнулась я, думая о своем.

– Чтоб американские спутники-шпионы не засекли, почему вдруг в пустынном городке – ракета.

– Может, просто потому, что здесь ветра сильные – опрокинут?

– Хорошая мысль. А в конце бульвара – памятник Янгелю. И макет ракеты Эс-Эс-семнадцать, в натовской классификации, в просторечии «карандаш».

– Ты все здесь знаешь. Хотя сам не местный уроженец. Почему тебя сюда прибило?

– Знаешь, тут какое-то место силы. Я как приехал сюда первый раз, так влюбился в эти края.

– Точно, место силы. Я вчера на гагаринском старте такое же чувство испытала. Хотелось там остаться надолго. Навсегда.

– Вот и я. Буквально переехал сюда.

– Давно?

– Несколько лет назад. Сначала экскурсоводом в городском музее работал. Потом вот фирму основал.

– Наверное, свою роль здесь сыграла и женщина? – повторила я свой вопрос, уже в наших разговорах звучавший. Что я хотела услышать в ответ? «Нет-нет, ты у меня единственная, и ты любовь всей моей жизни»? Наверное, да. Такое всякая влюбленная девушка услышать хочет. Но он только усмехнулся, довольно цинично:

– Женщина? И не одна.

Мы заехали на станцию Тюратам и сдали мой железнодорожный билет на завтра на 13.36. И подумалось: может, здесь место силы, а может, не-силы, но если бы не Диня, я бы убралась отсюда с радостью, еще бы и часы, до отъезда оставшиеся, с нетерпением считала, стрелки подгоняла. Уж слишком тут, и в городе, и на космодроме, все покинуто и разворочено. А я ради него, наоборот, время отодвигаю. Вот и еще полсуток себе на Байконуре прибавила.

При въезде на КПП космодрома на меня охранник, как мне показалось, посмотрел особенно внимательно. Но ничего, снова проглядел списки, пропустил.

Когда отъехали, Диня шепнул:

– Я с этим охранником заранее договорился. Будем надеяться, он нас не спалит.

Мы понеслись – я уже примерно представляла куда. Тридцать километров по пустыне до гагаринского старта, а там, считай, рядом. Сто двенадцатая площадка с литерой А. Диня утром на карте – фотоснимке космодрома из космоса – показал.

Денис тем временем меня инструктировал:

– Оставим машину, замаскируем, и надо будет пройти пешком. Километра три-четыре. И там, и позже придется выполнять все мои команды немедленно и беспрекословно. Я скажу: ложись! – тут же ложиться. И все такое прочее. Мы не в игры играем.

И вот пронесся мимо справа МИК с обвалившейся крышей и циклопическими «кузнечиками»-установщиками подле него; потом мелькнул огромный брошенный микрорайон «Молодежный» – куча пятиэтажек с пустыми глазницами окон; и наконец мы заехали за какое-то зданьице (тоже покинутое) и припарковались.

– Дальше пешком, – скомандовал Диня. – Камер здесь вроде нет, вертолет сегодня не летает. Но все время смотри за дорогой. Заметишь автомобиль, немедленно ложись, зарывайся в песок. Даже безо всякой моей команды.

И мы почапали сквозь пустыню, имея целью два гигантских промышленных корпуса. Первый величиной, наверное, как манхэттенский небоскреб – вышиной метров сто, а второй – более приземистый, зато вытянутый в длину.

– Первый – это корпус газодинамических испытаний, – просвещал меня по ходу дела Денис. – Там до сих пор еще ракета «Родина» вертикально стоит. А второй – наш искомый монтажно-заправочный корпус с еще одним макетом «Коршуна» и, наверное, «Коршуном-вторым» – а может, и без нее.

Идти было достаточно легко, ноги в песок не проваливались, он брутально пружинил. То там, то здесь среди колючек виднелись тюльпаны и еще какие-то голубые лилейники. Но сейчас нам обоим явно было не до цветов. Да еще эта разруха во все стороны горизонта.

Несколько раз по дороге, по которой мы приехали, проносились машины – не расписные-полицейские, но мы тем не менее на всякий случай зарывались носом в песок. Потом отряхивались и шли дальше.

Наконец оба корпуса приблизились и стали закрывать полнеба.

– Какие же они огромные! – пробормотала я.

– Здесь, пожалуйста, очень тихо и осторожно. Я до сих пор не знаю, патрулируют ли постоянно этот периметр. И есть ли собаки.

Нас встретила старая, перепутанная, ржавая колючая проволока. В одном месте Денис под нее подрылся. Рукой в перчатке поднял нижний ряд. Скомандовал: «Лезь!» Я беспрекословно пролезла. Он последовал за мной – я подержала для него колючку с другой стороны.

Здания рядом с нами выглядели просто огромными. Не знаю даже, с чем сравнить. Океанский лайнер? Нет, он все равно меньше. Заброшенная какая-нибудь атомная электростанция типа Чернобыля? Похоже. Будем надеяться только, что радиации нет. Зато разруха, разруха.

Мы подошли вплотную к корпусу. Стали огибать его. Денис не смог смирить своего внутреннего экскурсовода и продолжал шепотом меня просвещать: «Длина этого сооружения – сто тридцать два метра, то есть на треть длиннее футбольного поля! А высота – шестьдесят, то есть двадцать этажей! И в торцах установлены, наверное, самые большие ворота в мире: сорок два метра на тридцать шесть, чтобы пропустить сюда всю связку из ракеты «Родины» и «Коршуна» на установщике! Ворота из особо прочной стали сделаны, чтобы выдержать самый сильный взрыв, если он вдруг произойдет на ближайшем старте!»

Но вся эта величественность напрочь за тридцать лет облезла. Я видела только облупленную полинявшую краску стен, да хрустели под ногами камушки и обломки бетона. И когда Диня смолкал, наступала полная тишина. Лишь ветер завывал. И все возможные двери в корпус заварены, заколочены – не проберешься.

Наконец где-то на вышине своего роста Денис заметил зарешеченное окно – но решетка была полуоткрыта.

– Заберешься? – шепнул он.

– Попробую.

Он помог мне залезть к нему на плечи. Было и страшно – и хорошо, что мы вместе, и приятно от прикосновения его рук. Я подтянулась и пробралась внутрь корпуса. Там оказалось холодно, полутемно, сыро и заброшенно. «Тебе помочь?» – крикнула своему спутнику вниз.

– Нет, я сам.

Выдохнув, Денис подтянулся на руках и забросил себя наверх. Я знала: тело у него ловкое и сильное.

Мы оказались в длинном бетонном коридоре, который вел в глубь здания. Темнота пахла, как пахнут давно не используемые помещения, запустением и разрухой. Голые стены, пыль, штукатурка под ногами и облупившаяся краска. Денис повлек меня за собой. Справа и слева открывались нам комнаты без дверей. В них в глубине стояли какие-то стеллажи и валялись под слоем пыли книги и бумаги – техническая документация. Будто бы прошла срочная эвакуация, и ничего не успели вывезти перед наступающим противником.

Коридор кончился, и мы вошли в огромный зал. И это впрямь было вау! Потому что это было как внутренний двор, атриум какой-то фешенебельной гостиницы – только раз в десять, наверное, больше. И заброшено все было много-много лет назад. Широченное пространство. Высоченные своды. И пыль, труха, осыпавшаяся краска, строительный мусор, птичий помет.

А посредине зала – огромный, красивый, но запыленный и загаженный космический самолет «Коршун».

– Что и требовалось доказать, – прошептал мой спутник. – Второго нет. Его использовали. Подменили им в МИКе тот, летавший.

Он достал из внутреннего кармана куртки миниатюрный фотоаппарат и снял панораму корпуса. А потом скомандовал:

– Пошли отсюда от греха. Все, что надо, мы видели.

Мы отправились на выход тем же коридором. Вернулись. Денис выглянул наружу в окно – все тихо.

Он прыгнул первым. Развернулся, протянул мне обе руки. Я упала в его объятия.

И тут вдруг взвизгнула полицейская сирена, и голос в мегафон прогремел над всем пространством:

– Стоять! Опуститься на колени! Руки за голову! Вы арестованы!

В самый первый момент мой возлюбленный, не потерявший присутствия духа, успел шепнуть мне:

– Молчи обо всем. Ни про какое расследование Талгата, ни про его файлы – ничего такого не было, ты ничего не знаешь. Ты просто туристка, уговорила меня показать ангар.

Двое полицейских – очень российских, с фуражками на макушках, кое-как подпоясанные и с короткими автоматами на боку – подошли к нам по песку. Все выглядело довольно серьезно: один держал нас на мушке. Второй обшмонал сначала Дениса, потом меня. Лапал он меня, сволочь, тщательно и не без удовольствия. Я еле сдерживалась, чтобы не врезать ему в пах.

Фотоаппарат Дини он деловито вытащил из его кармана и сунул себе за пазуху. Туда же отправились оба наших паспорта. Мой ночной кошмар «меня опять закрыли» снова становился реальностью.

Денис попытался отмазаться, и это было очень правильно: чем раньше и на как можно более низком уровне урегулируешь проблему с полицией, тем скромнее окажутся последствия. А самое главное – надо как можно меньше оставлять бумаг. И ни в чем не признаваться.

– Мужики, ну, мы нарушили. Простите уж нас. Это я туристку подбил МЗК посмотреть. Впечатление на девушку производил. Мы и не сняли почти ничего. Смотрите, у нас только одна камера, непрофессиональная. Даже телефоны не взяли. Сделаем вид, как будто ничего и не было. А я вас отблагодарю.

Но полисы выглядели непроницаемо и действовали как роботы. Один указал автоматом: пошли. За углом гигантского ангара стоял расписной полицейский «газик» с символикой российской полиции и буквами ППС. Пока мы были внутри корпуса, не заметили, как он подъехал.

Несмотря на все жалобное нытье Дениса и разумные предложения в их адрес, полицейские не изменяли своей программы и ничего ему не отвечали. Я понимала, что с каждым шагом в сторону ментовки и официальных бумаг наши шансы на благополучный исход дела все уменьшаются, и тоже вступила:

– Мы ведь только посмотреть, интересно же! Это я, дура, его подбила! – Я крепко помнила, да и сама понимала: с меня-то спрос короткий, в крайнем случае, больше пропуск на Байконур не дадут – да я и не собиралась, честно говоря, а вот у Дениса здесь бизнес, и, значит, ему грозят очень-очень большие неприятности. – Простите уж нас, отпустите подобру-поздорову.

Но все бесполезно. Нас усадили на заднее сиденье «газона». Вихляясь по разбитой дороге, авто подрулило к воротам в «колючке». Водитель вышел, закрыл их за собой, навесил огромный замок. А еще через десять минут мы оказались в отделении: типическая советско-российская ментовка, только здесь, на территории космодрома, в жилой зоне на «двойке», где мы вчера осматривали космический музей и домики Королева и Гагарина.

Полицаи во дворике и в коридорах отделения поглядывали на нас с равнодушным любопытством. Нас с Денисом разделили: меня втолкнули в кабинет с тремя столами, компьютерами и диваном. И хоть я уговаривала себя: «Ничего не случилось, я ничего не сделала преступного, и мне ничего не будет», – сердце бухало, и временами накатывала дикая паника. По крайней мере, хорошо, что я не в камере.

Зашел мужик в штатском, глянул исподлобья, протянул бумагу и ручку: «Садись, пиши!»

– Что писать?

– Как что? – хохотнул он. – Чистуху пиши. Чистосердечное признание то есть. «Я, такая-то сякая-то, являясь завербованным агентом американской разведки (или английской, или китайской, нужное указать), руководствуясь приказами своих заокеанских хозяев, пятого апреля сего года совместно с таким-то проникла на территорию режимного объекта космодрома «Байконур», имея целью осуществить шпионско-диверсионный акт…»

– У вас богатая фантазия, – сухо прервала его я. – Но я не шпионка.

– Да? Чем докажешь?

– Никому не интересны космические корабли тридцатилетней давности.

– Это ты ошибаешься… Ну ладно, пиши, зачем на самом деле лазила, – милостиво разрешил он.

– Может, обойдемся без протокола? Я вас отблагодарю. Так сказать, штраф на месте?

– Попытка дачи взятки должностному лицу при исполнении? Пишите, девушка, пишите.

В общем, нас промытарили в отделении еще часа два. И отбояриться от протокола не удалось ни мне, ни Денису. Наконец все тот же вертлявый штатский вернул нам паспорта. Назидательно сказал:

– С оплатой штрафа не затягивайте. Нарушение пропускного режима охраняемого объекта – от трех до пяти лет, то есть, ха-ха, тысяч. Вы когда, девушка, от нас отбываете?

– Завтра вечером.

– Что ж, скатертью дорожка. И больше вы сюда к нам вряд ли пропуск получите. Да и вы, гражданин Телегин Денис Валерьевич, сомневаюсь, что сможете когда-либо теперь на территорию космодрома въехать. Накроется весь ваш здешний бизнес медным тазом. На Восточный придется вам с вашим экскурсионным бюро ехать. Или на мыс Канаверал.

Когда мы вышли из ментуры, Денис был мрачен. Еще бы, ему наше происшедшее грозило крупными неприятностями.

– Я этого так не оставлю, – пробормотал он. – У меня и в ОВД местном, и в ФСБ связи есть. Договорюсь! Спустят дело на тормозах!

– Извини, что я тебя подбила на это дело.

– Ерунда, я ведь сам предложил. Очень хотел тебе «усыпальню богов» показать.

– А второго «Коршуна» там, в этом вашем МИКе, и вправду нет… Фотик тебе вернули?

– Да, вот только карту памяти всю стерли. Доказательств теперь никаких больше нет.

– Ничего, если следователи приедут, увидят ведь недостачу. «Коршун» – не иголка.

Мы пешком дошли до музея на второй площадке, а там Денис договорился с шофером очередного туристического микроавтобуса, и нас подбросили до его машины, оставленной неподалеку от «сооружения номер восемьдесят».

И снова – тридцать километров назад по байконурской пустыне. И довольно горькое чувство: неужели я вижу это последний раз? И теперь – больше никогда?

И Дениса – тоже?

А когда мы проезжали КПП на выезде с космодрома, охранник, как обычно, взял в руки Денисов пропуск, лежащий за ветровым стеклом, сунул его себе в папочку и равнодушно произнес:

– Приказано изъять.

Мы с Денисом заехали в мою гостиницу. Я быстренько переоделась, взяла свой сотовый, и мы отправились пешком в близлежащее кафе – на Арбате. То самое, где праздновали запуск. Кормили там хорошо, а аппетит мы, несмотря на все перипетии, нагуляли отменный. Но Денис был задумчив. Еще бы, столько неприятностей! Чего доброго, он решит, что я ему проблемы приношу.

Когда ели салаты, он сказал:

– А ведь я нашел его.

– Кого?

– Того чувака, что Талгату показания давал. Ну, того, которого он на космодроме со спины снимал. В шапке песцовой.

– И как ты его узнал?

– По той шапке как раз. Сегодня после визита в Следственный комитет поглядел с утра местные паблики соцсетей. И нашел по фоткам этого мужика.

– И кто он?

– Какой-то Корчнев, Юрий Яковлевич. Тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения. Отставник. Вот и адрес его нагуглил. Улица Янгеля, дом ***, квартира девять. Сходим?

– Мало тебе неприятностей?

– Ох, не знаю. Что-то взыграло ретивое. Я эту контору, честно говоря, Главкосмоупр, давно ненавижу. Жулики там все и воры. Раньше я что? С ними работал, от них зависел. А теперь, если они меня из бизнеса, судя по всему, все равно выкинут, – почему б не устроить им на прощанье козью морду? Не хлопнуть, так сказать, дверью? Да так, чтоб они там все вверх тормашками полетели – да на нары?

– Талгата убили, – напомнила я.

– А меня так просто голыми руками не возьмешь. Вдобавок такая удача – вы здесь оказались. Я погуглил, действительно, деды твои – большие люди в этом мире. Владислав Дмитриевич Иноземцев – доктор технических наук, профессор, в королевской фирме тридцать лет проработал, в Бауманке до сих пор преподает. И Радий тоже в Голицыне-два служил, а оттуда всем нашим военным космосом управляют, орбитальной группировкой. И бабушка Галина Иноземцева – реально из первого женского отряда. Она ведь и с Валентиной Самой Первой знакома?

– Еще как! И дружит!

– Я к тому, что, если ты их подключишь, вы бы могли историю эту гласности предать и Главкосмоупр закопать. Поэтому пойдем – может, этот самый Кочнев и нам чего-то расскажет.

Если честно, мне было все равно, чем заниматься с Денисом – лишь бы рядом с ним. Да и что тут вообще делать, на Байконуре? Памятники советские осматривать? Королеву, Гагарину, Рязанскому, Шубникову, Пилюгину? Коньяк пить? А ведь у меня остается всего один день, не считая огрызка сегодняшнего, и потом мы простимся с городом с этим и космодромом навсегда. Да и с Диней, наверное, тоже.

Он церемонно произнес:

– Позволь тебя угостить, – и сделал знак официантке.

Подошедшая официантка, видимо, знакомая Дениса – да тут все были друг с другом знакомы – спросила его, слышал ли он новость.

– Какую?

– Талгата Мусабаевича убили. Зарезали в собственной квартире.

– Да, я слыхал. Ужас какой.

– Веди на свою улицу Янгеля, – сказала я.

В конце пешеходной улицы мы повстречали Радия и Елену. Они выходили из сувенирного магазина, и при взгляде на них мне сразу подумалось: они теперь пара.

Они улетали из Кзыл-Орды сегодня. Она – с пересадкой в свой Питер. Он – в Белокаменную. «Неужели, – мелькнуло у меня в голове, – и они тоже расстанутся навсегда? И больше никогда не встретятся? А ведь у них по жизни остается совсем мало времени, чтобы побыть вместе».

Но даже в тот момент я, конечно, предположить не могла, что эта мимолетная встреча – миг, когда я видела «дядю» Радия в последний раз.

Все жилые здания на Байконуре строились в шестидесятые-семидесятые. Максимум в начале восьмидесятых. Наступивший капитализм не оставил здесь никакого следа. Зато и дома все похожи один на другой: панельные малогабаритные хрущевки и брежневки.

Мы прошли мимо забора огроменной электростанции с высоченными трубами и градирнями. Вечерело. Во двориках сушилось белье, носились дети – в основном казахские.

Подъезд, где проживал гражданин Корчнев, как и почти все тут, был раскрыт настежь. Внутри пахло кошками и сыростью. Мы поднялись на третий этаж.

Денис позвонил в дверь квартиры номер девять. Потом постучал. И – меня охватило чувство дурного дежавю: дверь медленно, сама собой, отворилась.

– Есть кто живой? – крикнул мой кавалер в пустоту.

Молчание было ему ответом. Он сделал шаг внутрь.

– Прошу тебя, Денис! Не надо. Уйдем.

Но он все равно, упрямый, вошел – и мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

По планировке квартира была точно такая же, как та, которую снимал мой возлюбленный – только гораздо более запущенная и советского стиля.

Зато ориентироваться оказалось просто.

Денис двинулся на кухню. Я за ним. А там, в окружении полулитровых пластиковых бутылей пива, пустых, початых и полных, на полу, в луже пива и крови лежал одетый в ковбойку пожилой человек. И горло у него было перерезано от уха до уха.

Точь-в-точь как давеча у Талгата.

Дальше какой-то отрезок времени совершенно выпал у меня из памяти. Кажется, я кричала, а может, билась в руках Дениса, и он выталкивал меня на лестничную площадку – а потом на нее же вышла соседка, полная казашка, и увидела, как мы выходим из квартиры – и тут уж сбежать было никак нельзя.

Потом приехала полиция.

А еще через час мы, во второй раз за день, оказались в ментовке.

– Там страшные дела творятся. Страшные, – убежденно сказал мой собеседник. Как ни странно, это был тот самый штатский, что шутковал в отделении полиции, находившемся на космодроме, насчет моей диверсионно-шпионской работы. Теперь он представился: «Капитан ФСБ Кирилл Бараев».

– Мы давно их, я имею в виду Главкосмоупр, хотим на крючок подцепить. Хищения там многомиллиардные. Выводят деньги за границу, сами сбегают, если жареным запахнет. Теперь, значит, свидетелей стали устранять. Разворошил, похоже, этот ваш Талгат осиное гнездо.

У меня прямо чуть с языка не сорвалось: «А вы откуда знаете?» – потеряла я за время жизни вольняшкой нюх коренной зэчки. Забылись главные принципы: не верь, не бойся, не проси. И ни в чем не признавайся, ничего не подписывай, ни о чем не рассказывай. Ни о чем. Как во вражеском плену: арестованный может назвать лишь имя и номер своего полка.

Но, впрочем, капитан Бараев сказал:

– Не надо делать вид, что вы не понимаете, в чем дело. – И оказался столь любезен, что пояснил: – Смежники из МВД компьютер Талгата изъяли. А там последние письма от него – некоему Рыжову из вашей группы ушли, Иноземцеву – это ведь родственник ваш? – а при них ссылка на видеофайлы замечательные. Только не говорите, что вы их не посмотрели. Посмотрели-посмотрели, потому и в «усыпальню богов» полезли. Скажете, нет?

Я упорно молчала. Не верь, не бойся, не проси. И не открывай лишний раз рта с вертухаями.

– Но дело против Главкосмоупра – вопрос будущего, – продолжал разглагольствовать он. – А пока мы со смежниками два убийства расследуем. Талгата Садыкова и гражданина Корчнева. Поэтому я и вас спрашивать буду об убийствах, а не о махинациях и хищениях. Итак, все по порядку. Когда вы прибыли на Байконур? – И началась тягомотина, я уже подобное проходила, когда одинаковые вопросы задаются в чуть различных формулировках по три-четыре раза. Только сейчас, в отличие от моего первого дела с подброшенными наркотиками, не было изначально явного обвинительного уклона, и меня вроде бы не старались специально закрыть – хотя кто его знает?

Когда меня наконец выпустили, было совсем темно. Я медленно побрела по проспекту Абая в сторону гостиницы. Не успела дойти, позвонил Диня:

– Ты где?

– На свободе с чистой совестью.

Он помолчал.

– Сегодня я твоих провожаю – везу в Кзыл-Орду.

– Хорошо.

– Вернусь поздно ночью. Точнее, под утро. Часов в шесть, если будет все в порядке с дорогой. Посплю и… Увидимся?

– Может быть.

– Позвоню завтра в двенадцать.

В отеле я зашла к деду Владу. Он весь был на нерве:

– Радьку забрали! Сидит в ОВД, дает показания! Меня тоже выспрашивали: о Талгате, об их отношениях с Радием. И Елену тягали.

– И меня опрашивали. Ничего страшного, я думаю.

Я рассказала, что поменяла свой завтрашний билет на поезд и остаюсь на Байконуре еще на сутки. Зато, обрадовала деда, поеду не к себе в М., а в Москву. И попрощалась с ним до встречи в Первопрестольной.

А Радия Ефремыча так и не дождалась. Отраженным светом передала ему привет через деда Влада, а потом приняла ответный – через Дениса, который их благополучно проводил.

И больше живым его так и не увидела.

Описание того, что было со мной на Байконуре дальше, возможно, заинтересовало бы эротоманов. Или читателей любовных романов.

Оттого, что все было в последний раз, – я не могла об этом не думать, хотя все время надеялась, что случится иное – чувства наши приобретали особенную остроту и глубину. В двенадцать дня в субботу Денис заехал за мной в гостиницу и отвез к себе. И мы не выходили из его квартиры до двенадцати ночи, только что пиццу заказывали.

Я спросила его, не имеет ли смысла по пути в аэропорт посмотреть город Кзыл-Орду, он буркнул: «Нечего там делать». И мы оставались в постели до последнего момента, пока уже не надо было, чтобы успеть на рейс, нестись и мчаться.

Кзыл-ординский аэропорт, казалось, прямиком вынырнул из конца восьмидесятых. На парковке висели выцветшие плакаты социальной рекламы на казахском языке: какие-то роскошные чуваки и чувихи в расписных халатах, и слоган: «Жыр елi – сыр елi».

– Это что? – спросила я у Дениса.

– В переводе означает: «Тайна страны».

Электронной регистрации на рейс не велось, транспортеров для багажа не имелось. После взвешивания грузчик хватал твой чемодан и куда-то уносил. Пограничники-казахи сидели в странных фанерных будках и снимали тебя на допотопные камеры. Через контроль безопасности я прекрасным образом пронесла литровую бутыль воды. В чистой зоне, в кафе, где столики были покрыты клеенками, заказала себе кофе.

Меня грела мысль, что при расставании мой красавчик, мой любимый шепнул: «Я приеду к тебе. Я обязательно приеду».

Когда нас подвезли к самолету, над взлеткой уже разгорался рассвет. Место мне досталось, слава богу, у окна, я прислонилась к нему и немедленно заснула.

Ровно на том же рейсе, только сутками ранее, летели мои деды и Арсений. И Елена – прямого самолета в Питер не было. Я представила себе, как это было: наверное, Елена и Радий в салоне сидели вместе, ворковали, вызывая ревнивые взгляды деда Владислава. В Шереметьеве они расстались – Елене надо было в другой терминал. И Радий Ефремыч, верно, совсем как Денис – мне, шепнул ей, пообещал вскорости приехать.

В столице я обосновалась в своей квартире на Рижской. Пыталась решить проблемы с ее сдачей. Каждый день приходили потенциальные арендаторы – осматривать жилье. Я сходила на выставку Репина в Новой Третьяковке, побывала в гостях у деда Влада и бабушки Галины (бывшей жены его и несостоявшейся космонавтки). Однажды Арсений вытащил меня в ночной клуб.

Денис не звонил, но мы завели чатик в ватсапе и постоянно были на связи. Он, правда, сразу предупредил, что небольшой любитель писать, да и вообще поддерживать отношения на расстоянии умеет плохо.

Писал коротко, лапидарно: «Пытаюсь урегулировать наше задержание возле «усыпальни».

Я – ему: «Ну, и как? Получается?»

«Плохо».

Потом: «Еду домой в Чебоксары, к маме. С приятелем, на его машине».

«Проезжаю твой город М. Что передать?»

«Передай, что мы скоро увидимся. Я с ним, имеется в виду».

И все в подобном духе. Ни слова о любви.

А однажды меня пригласил к себе дед Радий. Позвонил, стал зазывать: «Приезжай, обязательно надо поговорить».

Старик Рыжов постоянно проживал в Черенково, стародачном месте по Белорусской дороге, в тридцати километрах от Москвы. Тащиться не очень, честно говоря, хотелось. При всей моей любви к Радию Ефремычу. Целый день терять.

– Может, лучше вы ко мне на Рижскую?

– Не, хочу тебе кое-что показать. Да и стар я в Москву гонять.

Хотела я сказать: «Какой вы старый? И на Байконур летаете, и с девушкой Еленой прытко встречаетесь», но только вздохнула:

– Приеду.

Лет пять назад, ничего ни о каком Радии не зная и только выслеживая убийц бабушки, я уже приезжала к нему – навсегда запомню, как он обалдел, увидев меня в первый раз. В тот начальный момент, как выяснилось потом, подумал, что воскресла его любовь Жанна и явилась к нему. Очень, как говорят, мы похожи.

С тех пор Черенково изменилось. На станции открылся сетевой магазин. Там я купила довольно приличный тортик и бутылку коньяку. Думала ли я, когда ехала сюда в первый раз, что этот незнакомый мне Радий Ефремович Рыжов станет практически другом? Сильно старшим, но другом. Чуть не членом семьи.

В поселке стало меньше халабуд за покосившимися заборами, все больше выглядывали из-за крепких оград ладненькие особнячки. Конечно, на этом фоне коттедж, где проживал одинокий отставник, смотрелся еще более усталым, чем пятилеткой ранее. Строили его, видать, в то же время, что и первые «Коршуны» пускали – в конце восьмидесятых, когда в Союзе на вооружение и космос денег доставало – а со всем остальным были сплошные нехватки. Старый замурзанный кирпич, позеленевший от мха шифер на крыше, сваренные из арматуры решетки на окнах.

Калитка была открыта. Я в тот момент даже не подумала, как это похоже на обе квартиры с трупами на Байконуре. Нет, посчитала – дед Радий ждет меня. Вот и калиточку приоткрыл, чтоб не бегать встречать. Смело прошла по дорожке к дому. На лужайке вылезли первоцветы, и птицы заливались и носились среди голых стволов старых плодовых деревьев.

Дверь в дом тоже оказалась не запертой. Я отворила ее, крикнула весело:

– Дед Радий, ку-ку! Принимай гостей!

Меня встретила очень полная, оглушительная тишина. Которой не бывает, если даже человек спит. Только когда дом пустой. И вот тут я забеспокоилась и испугалась.

И – да.

Дед Радий был убит.

Но картина преступления выглядела несколько иначе, чем оба байконурских убийства.

Радий Ефремович, обнаженный по пояс, сидел в гостиной на стуле. Руки его были скручены и связаны за спиной. Ноги притянуты веревками к ножкам. На обнаженном торсе – несколько глубоких порезов и ожогов. «Его пытали!» – вспыхнуло у меня в мозгу. А горло было перерезано – так же, как у обоих убитых на космодроме. И пол залит кровью.

Нет, я не закричала, не забилась. (Чем впоследствии немного гордилась.) Спокойно набрала номер полиции и проговорила:

– Произошло убийство.

А потом вышла на крыльцо и решила, что надо успеть предупредить наших.

Первым позвонила Денису.

– Убит?! – проорал он. – О боже! Держись, Викуся, пожалуйста, держись! Я немедленно лечу к тебе. Прямо первым же рейсом. Да, из Чебоксар.

Потом я набрала деда Влада и Арсения.

А потом приехал патруль.

По своему зэческому опыту, по рассказам девочек в камере СИЗО номер шесть («Бастилии»), я знала: полисы очень любят вешать убийство на тех, кто первым обнаружил тело. И колоть, разумеется, этого несчастного принимаются со всей своей дури. Но черенковским полицаям ума хватило понять, что я, на две головы ниже, не справилась бы с Радием Ефремычем, хотя бы и престарелым. И не смогла бы его связать, да и пытать. Поэтому меня просто отвезли в местный райотдел и допросили.

Разумеется, я ничего не рассказала об аналогичных событиях на Байконуре. Это тоже закон: властям надо докладывать как можно меньше. Самый наивозможный минимум, а лучше вообще ничего. Но все равно по времени они промурыжили меня изрядно. Главное, было втолковать им, кем я прихожусь гражданину Рыжову. И почему я вдруг к нему приехала. Может, девочка по вызову? «Ах, он лучший друг вашего деда? И что? Ах, вы тоже с гражданином Рыжовым дружили? Не слишком ли большая разница в возрасте для дружбы, ха-ха-ха? Пятьдесят годков, мм? Может, он и завещание на вас написал?» Пришлось рявкнуть: «У него жена, дочь, внук! Проверьте это, и не надо грязи про завещание!»

Наконец меня, слава богу, отпустили. Уже смеркалось. И тут меня ждал сюрприз. Рядом с ментовкой меня окликнули Сенька и дед Владислав. Они сидели в машине последнего. Он вышел из-за руля, обнял меня и чуть не прослезился: «Ах ты, моя девочка…»

Оставлять меня одну они не захотели и повезли к деду на Дмитрия Ульянова.

По пути я рассказала им, что почерк очень похож на два убийства на Байконуре. Только с вариациями. Видимо, в доме у Рыжова что-то искали. Что-то у него выпытывали.

– Ты думаешь, убийства связаны? – задумчиво проговорил, не отрываясь от дороги, мой дед.

– Это понятно даже человеку с минимальным интеллектуальным уровнем, – со свойственной ему витиеватой важностью заметил Сенька.

– Надо позвонить Галине. – Галина, его бывшая жена и родная бабушка Сеньки, была в их семье, насколько я понимала, Бисмарк и ума палата. И хоть они сто лет уже в разводе, при всякой пиковой ситуации Владислав Дмитриевич бросался к ней.

С гаджетами он управлялся не по-стариковски лихо. Как и с рулем своей иномарки, впрочем. Телефон был пристегнут на панели, и, не снижая скорости, Иноземцев-старший вызвал бывшую космонавтку. Я отметила, что она у него числится среди клавиш быстрого набора.

– Галя, плохие новости, – сказал он по громкой связи, когда пожилая леди ответила. – С Радием нашим Рыжовым беда.

– Что случилось?

– Его больше нет.

– Радика?! Боже мой! Ведь только что… А что случилось?

– Его убили.

– У-би-ли?

– Да. Нам надо срочно всем встретиться, поговорить. Я вместе с Сенькой и Викой сейчас нахожусь в машине по пути из Черенкова. Мы едем к тебе.

Влачась по двухполосной Ленинградке мимо многочисленных супермоллов и магазинов утвари и мебели, дед Влад тут же изменил маршрут, вбил новый адрес: не к себе, а к Галине, тем паче, находились квартиры друг от друга неподалеку, в районе Ленинского.

– Надо и Елене позвонить, – заметила я.

– Да, Елене надо дать знать, – с непонятной усмешкой проговорил старик Иноземцев. – У них ведь роман был. Порадовался парень хоть напоследок. – И я поняла, что он, конечно, своего друга, пусть даже покойного, все равно ревнует. Так, наверное, и всю жизнь было: они, два друга, два самца, из-за девчонок постоянно конкурировали. И бабушку мою Жанну, наверное, непросто делили. И Галину. Как теперь эту пятидесятилетнюю Елену. – Ну, Елене ты, Вичка, сама позвони, ладно? Телефон-то есть?

Понятно: деду не хотелось еще раз становиться горевестником, и пришлось мне взять эту печальную миссию на себя.

Елена ответила сразу. Я проговорила в трубку все приличествующие случаю слова.

– Боже мой! – воскликнула она и зарыдала. – Боже, боже мой! А я как раз в Москве! Я приехала – к нему! Специально приехала.

– А вы сейчас где?

– Не беспокойтесь, мне есть где жить.

– Ситуация складывается грозная. Может, вы прибудете к Галине, бывшей супруге Владислава Дмитриевича? У нас там будет что-то вроде летучего совещания.

– Хорошо, диктуйте адрес.

Я потом извинилась перед дедом Владом, что незваного гостя пригласила, причем не к себе домой, а к чужому человеку – к бабушке Гале.

Он воскликнул:

– О чем ты говоришь! Ситуация и впрямь аховая!

А когда мы уже подъезжали к дому Галины Иноземцевой-Бодровой, позвонил мой Денис:

– Я в аэропорту Чебоксар. Вылетаю в половине девятого вечера. В Шереметьево прибываю в двадцать два часа.

– Я не знаю, где в это время буду.

– Ты не беспокойся, я снял для себя в Москве квартиру.

– Позвони, пожалуйста, сразу, как прилетишь. Мы сейчас с моими, Арсением и Владиславом Дмитриевичем, как раз пытаемся понять, что делать дальше.

– Окей.

Старички, я имею в виду Галину и ее мужа, успели прибраться и накрыть на стол. Николай (супруг) как благородный человек поприветствовал нас и удалился в другую комнату. Мы вчетвером расселись и начали свой совет в Филях. И тут же звонок в дверь – явилась Елена. Она, как оказалось, сняла жилье неподалеку, на Октябрьской. Сказала, что приехала в Белокаменную утром, на «Сапсане», в одиннадцать. Стала звонить Радию, хотела сделать ему сюрприз. Он не отвечал. А потом вдруг раздался звонок от меня…

Мы кое-как извинились за нежданный визит и представили ее хозяйке. Елена то и дело плакала, да и у нас, честно говоря, настроение было препаршивое. Еще недавно Радий был весел, бодр и, несмотря на возраст, казался стоящим на пороге новой жизни. А теперь – все, конец, быстрая, но (наверное) мучительная смерть…

Иноземцев-старший, со свойственной профессору и доктору технических наук стройностью и четкостью, доложил своей бывшей жене о произошедшем.

Я, еле сдерживая слезы, рассказала, какую картину застала: как убили деда Радия.

– Если честно, – промолвил Сенька, – возникает ощущение, что мы все под огнем. Есть желание зашхериться куда-нить в нору и носа не высовывать.

– Не могу представить себе… – задумчиво проговорила Галина. – Ведь в операции по вывозу «Коршуна» были задействованы десятки людей, если не сотни. От стропальщиков – тех, кто тросы от крана к орбитальному самолету цеплял – до тех господинчиков на самом верху пищевой цепочки, кто пролет «Мрии» по четырем как минимум сопредельным государствам организовывал: Украина, Россия, Казахстан, Китай. Но почему тогда убивают только тех, кого коснулся Талгат? Его самого, Радия, мужика того, Корчнева?

– Может, это как назидание? – предположил Владислав Дмитриевич. – Как мафия делает: чтоб неповадно было сор из избы выносить?

– Но Радий почему? Он и не собирался ничего выносить!

– Может быть, в файлах Талгата, – с важностью заметил Арсений, – содержится нечто, что может с головой изобличить преступников – и чего мы пока, в силу своей органической косности, не сумели заметить? Давайте пересмотрим их со всею внимательностью.

– Я скачала их на телефон, – сообщила я.

– Давайте поглядим, но не прямо сейчас, – запротестовала Галина. – Я постараюсь по своим каналам, и даже через самые верха, включая Валентину Самую Первую, выяснить, что о той операции с похищением «Коршуна» известно. Что в космических кругах о ней говорят. Может, с кем-то из самых высокопоставленных в Главкосмоупре надо будет встретиться.

– А окажется, что они там самые преступники и есть?

– Но с тех пор руководство Главкосмоупра уже сменилось. Совсем новые пришли, со стороны.

– Я бы взялся за приватный сыск, – изрек Сенька, – за частное расследование этого запутанного дела.

– Хватит! – запротестовала я. – Я уже пыталась в частном порядке расследовать смерть своей бабушки в пятьдесят девятом году и восстановить справедливость. И чем для меня это кончилось? Полугодом заключения? Камерой в СИЗО?

– Для тебя это кончилось, – тонко улыбнулся Владислав Дмитриевич, – обретением новой семьи.

– В конечном итоге. Но к этим замечательным звездам я добралась сквозь ужасающие тернии.

– Может, дело в том, что Радик наш бедненький узнал на Байконуре что-то еще? – предположила бабушка Галина. – Что-то не от Талгата? То, что мы все не знаем?

– А ведь он узнал! – вступила в разговор молчавшая до того Елена. – Наверное, узнал… В последний день, когда у нас был полусвободный день и экскурсия по городу, пока некоторые тайком в заброшенные ангары пробирались, Радий Ефремович еще с одним своим бывшим сослуживцем встречался. Тот теперь на Байконуре большой человек, второй по значимости, как мне Радик сказал. Пришел Рыжов тогда со встречи под сильнейшим впечатлением. Тот его знакомый, его Вячеслав зовут, Слава, фамилию не помню, человек со стороны, недавно в городок приехал и был в ужасе. Все прогнило, снизу доверху. Много он про разные коррупционные схемы Радику рассказывал. Например, самое простое: решили обновить ограждения вокруг Байконура. На это выделили сотни миллионов. А руководство заключило на безальтернативной основе договор с какой-то компанией из города Орла – почему вдруг из Орла? И уже та орловская компания, в свою очередь, вела дела с местными строителями и поставщиками стройматериалов. Зачем понадобилась такая странная схема? Ра-зумеется, на этом деньги отмывали и в карман себе клали. И так на каждом шагу. Вячеслав этот и на «Восточный», новый наш космодром в Амурской области, тоже ездил. И о том, что там творилось в смысле коррупции, тоже рассказывал. Например, там индивидуальные сметные нормативы разрешили применять. И одна компания только за создание этих нормативов получила из бюджета триста миллионов рублей. И одни эти нормативы удорожили строительство космодрома на востоке страны примерно на двадцать процентов. Размах и полет – конечно, не такой, как с похищением «Коршуна». Но сидят, цифры туда-сюда гоняют, денюжки пилят, и речь о миллиардах идет. А когда вопрос вдруг становится ребром: хотя бы даже десять миллионов в твоем кармане – или десять лет на нарах, многие способны убить.

Тут вступил Сенька:

– А давайте мы позвоним тому фээсбэшнику с Байконура, который – помнишь, ты, Вичка, рассказывала – вас после убийства Корчнева допрашивал! Расскажем про убийство деда Радия. И вот это все, что Елена Владимировна узнала. Ты, Вичка, говорила, он вроде разумный и не продажный? И искренне за дело болеет? Он и номер тебе свой дал.

– Не буду я никогда ему звонить, – отрубила я. – И вообще никаких дел с правоохранителями по доброй воле иметь не стану.

– Эк тебя тюрьма-то перепахала, – с усмешечкой заметил Сенька, и вроде бы, если разобраться, не обидно, но я все равно обиделась.

А дед Влад вступился:

– И правильно, что не надо звонить. Может показаться странным, но отдел внутренних дел на Байконуре в состав того же областного управления входит, которое убийством Радьки занимается, а именно подмосковного. Так что тамошние байконурские менты и фээсбэшники (если совсем не лохи) должны заметить, хотя бы по сводкам, что в Подмосковье убили недавнего туриста, который только что с Байконура вернулся.

Такой вот у нас получился разговор в доме у Галины – рваный, бестолковый, обо всем и ни о чем. Все были взбудоражены и подавлены гибелью Радия.

То и дело у кого-нибудь звонил телефон. Сенька урегулировал логистику приезда своих родных: Эльвиры (бывшей жены Радия) из Германии, Марии (дочки Радия и, соответственно, матери Арсения) из Финляндии. Только мой отец (которому, конечно, тоже сообщили) приехать из Штатов, увы, не смог. Да и кто ему Радий, если разобраться? Всего лишь друг отца. Или бывший тесть.

А потом мне позвонил Диня. Фоном в его разговоре слышались отзвуки аэропорта: объявления диктора, сдержанный гул. «Я в Шереметьево», – сказал он.

– Денис, приезжай ко мне, – попросила я и продиктовала свой адрес на проспекте Мира. А потом стала со всеми прощаться.

Остальные тоже засобирались. Ничего мы толком не решили и ничего для себя не уяснили.

Я планировала в эти дни в столице расслабиться, поделать свои дела с квартирой, походить по магазинам. А попала на тризну. Но у всякой тучки, как говорят американцы, есть своя светлая изнанка. Зато неожиданно Денис оказался рядом со мной. Примчался помочь. На выручку.

Похороны убиенного Радия пока не назначили. Как сказал следователь, после всех требуемых экспертиз.

Но, как ни парадоксально или кощунственно, я была счастлива в объятиях Дениса – как никогда в жизни с мужчиной. В первый день мы даже из квартиры не выходили – спустились только в «Макароны по-флотски» в нашем же доме поужинать.

Наутро Диня засобирался. Сказал, дела у него в городе. А я еще до всех событий записалась на середину дня в мой любимый московский салон «Ренуар» на стрижечку и маникюр. Конечно, цены там чуть не в три раза выше, чем у нас в М., но, как справедливо заметил мой полубрат Арсений, я высокооплачиваемый сотрудник международного концерна. Не буду же ходить из экономии как чумичка. Тем более Денис ко мне пожаловал.

Когда я расплатилась в салоне, чаевые оставила – наверное, маленькие для москвичей – и вышла на Никитскую улицу, вдруг заметила: за мной следят.

Какой-то парень, даже не особо скрываясь, шлепал за мной на расстоянии шагов двадцати. Я повернула на Тверской бульвар – он следом.

На Тверском готовились к Пасхе: десятки смуглых рабочих увешивали искусственные деревья вяло надутыми шариками, больше похожими на презервативы.

Я решила резко сменить маршрут. Перебежала проезжую часть в неположенном месте и круто свернула от бульвара налево, на Малую Бронную. Через квартал оглянулась – парень следовал за мной. Мне стало страшно.

Слава богу, солнце еще не зашло, и самый центр столицы, и предвечерняя суета, довольно много людей. Я прибавила шагу. Пронеслась мимо театра, свернула направо, на Большую Бронную. К новой синагоге подъезжал, парковался красный «Феррари». В кафе напротив открыли террасу, и там уже мужественно мерзли первые посетители. Я следовала мимо на пределе скорости. Кто следит за моей персоной и зачем?

Все сайты по безопасности советуют в таких случаях резко разворачиваться и идти навстречу преследователю. И спрашивать его в лоб: чего ты за мной ходишь?! Но я очень-очень боялась это сделать. Прямо не могла себя заставить.

Что происходит? Как говорится, если у тебя паранойя, это не значит, что за тобой не следят. Я вспомнила про бедненького писателя Хемингуэя. Он сам считал, что сошел с ума, и лечили его от этого, а впоследствии открыли архивы – и выяснилось: за ним действительно приглядывало ФБР, и топтуны болтались, и почту читали, и телефон прослушивали. Мысли у меня скакали и путались.

Неужели продолжается история с досье Талгата? И я нечаянно узнала нечто убийственное, даже сама не понимая что?

У самого первого в стране «Макдоналдса» на Пушкинской площади я рванула изо всех сил. Вбежала в переход метро – там было полно людей. Кинулась бегом вниз по эскалатору. А на платформе впрыгнула в поезд, который следовал в сторону «Кузнецкого Моста».

На переходе на «Китай-городе» осмотрелась. Никто вроде за мной не шел. Если следят профессионалы, я читала, это никогда не один человек, всегда подготовленная группа. Но, с другой стороны, разве суперпрофессионал убил Талгата Садыкова и Юрия Корчнева? И деда Радия? По почерку все же скорее какие-то бандиты.

Я перебежала на рыжую ветку. Тот парень за мной точно не шел. От него, значит, оторвалась? Но кто знает, может, он меня кому-нибудь передал? Я стала оглядывать пассажиров. Дело шло к вечеру, и их оказалось немало, но не совсем еще давка. Бог знает, кто из этой сотни человек в вагоне ведет меня. Может, эта девчонка со смартфоном, с крашенными в красное волосами? Или плотный бритый парень, настоящий качок со спортивной сумкой? А может, по контрасту, та чопорная дама?

Что-то паранойя совсем разгулялась.

Я вышла на «Рижской». Никто подозрительный за мной вроде не последовал.

По подземному переходу я пересекла третье транспортное кольцо – нет, сзади никого. Прошла один квартал по проспекту Мира до своего дома.

Больше меня никто вроде бы не пас, и я с облегчением поднялась в подъезд и на этаж. Окна моей квартиры выходили только во двор. Я выглянула. Никого там по определению быть не могло – выход туда только через подъезды с замками и ключами или столь же охраняемые ворота. Никого, слава богу, и не наблюдалось. Разве что разгружалась машина, привезшая провизию в «Макароны по-флотски».

Вскоре вернулся Денис. Я немедленно, не успел он даже раздеться, доложила ему о происшедшем. Думала, что он поднимет меня на смех или скажет, что я приболела, однако мой парень отнесся к случившемуся очень серьезно.

– Кто его знает, что это было. Может иметь всякие объяснения. Может, парню ты понравилась. Хотел к тебе подойти, познакомиться, но сразу не решился, а потом ты от него убежала. Но спецслужбы или выходцы из них следят, насколько я знаю, не так. Они бы тебя вели – ты б и не заметила ничего и никого.

– А если это просто бандиты? Наемники какие-то?

– Бог его знает, как бандиты поступают… Знаешь что? Ну-ка, давай пойдем с тобой пройдемся. Собирайся.

– Фу. Я не хочу.

– Пойдем-пойдем. Или ты сомневаешься, что я сумею постоять за тебя или за нас обоих?

Пришлось скрепя сердце снова одеваться и идти.

– Чтобы себя вознаградить за этот выход, – предложил мой Телегин, – пойдем в какой-нибудь ресторанчик на проспекте Мира. Заодно понаблюдаем обстановку.

Мы не спеша направились в сторону центра. Совсем стемнело, но яркий свет фонарей и сплошной поток машин, едущих в сторону окраины, превращал темноту в яркий и нестрашный день.

Через квартал я оглянулась – он! И впрямь, пешеходов на тротуаре совсем немного, а в нашем направлении вообще не идет почти никто, но этот хмырь шествует с той же скоростью, что и мы! Я хоть немножко осмелела рядом с Диней и, оглянувшись, внимательно его рассмотрела. Да, все тот же парень, в черном худи с накинутым на голову капюшоном, лицо белое и бескровное, как у наркомана. Я схватила Дениса за руку, сдавленно ему что-то просипела. Он тем не менее понял, о чем я. И, резко развернувшись, бросился в сторону преследователя.

Тот в первый момент от неожиданности растерялся, замер. А потом дернулся и со всех ног чесанул от моего рыцаря.

Пешеходы и машины, поворачивающие на улицу, перпендикулярную проспекту, скрыли бегущих от моих взоров. Сердце застучало. Пронзил даже мгновенный ужас. А вдруг это подстава, ловушка? Вдруг сейчас моего парня заманят в безлюдный двор и пырнут ножом? Как Талгата, как дядю Радия?

Я тоже бросилась следом за Денисом. Но спустя минуту увидела: он идет по направлению ко мне. Слегка запыхавшийся, но довольный.

– Не догнал. К сожалению. Быстро бегает, зараза. Но теперь ты понимаешь: это явно никакие не профессионалы. Профессионалы так себя не ведут.

– Это-то и пугает, – заметила я. – У профессионалов есть хоть какие-то правила. А если это отморозки, от них можно ожидать чего угодно. В том числе ножа под ребра или арматурой по голове. И тебе, и мне. И Сеньке, и деду Владу. Всем, кто замешан.

– Давай не будем себя накручивать. Это ведь может быть кто-то, совершенно не связанный с Талгатом, файлами, Байконуром. Подумай, может, кому-то другому вдруг пришла идея за тобой шпионить? Например, твой бывший кого-нибудь нанял? Или какой-нибудь твой квартирант?

– У меня квартиранты – приличные люди, – огрызнулась я, – а не всякие наркоманы.

– Ага, приличные, – поддразнил меня красавчик. – То-то ты в Москву вне графика бросилась, арендаторов своих выселять.

И все равно после вмешательства Дениса мне стало легче. И я с тоской подумала: как же я жила несколько лет совершенно без мужской опоры и защиты? Насколько же удобней и приятней, когда у тебя есть рядом человек, который возьмет самые трудные проблемы на себя! Но насколько долго это «рядом» в нашем случае продлится?

Что происходит между нами? Как наш роман выглядит, если посмотреть с его стороны? Что для него наше знакомство? Туристическая встреча с небольшим продолжением? Курортный, типа, роман? Или нечто более серьезное?

И спрашивать нельзя. Мужчины терпеть не могут подобных вопросов. Потому, наверное, что сами про себя обычно ни черта не знают.

Короче, мы вернулись к дому и пошли ужинать в привычное наше итальянское кафе с российским названием. Ни бледный чувак в черном, ни кто-либо еще подозрительный на нашем горизонте больше не появлялся.

Зато, пока мы сидели за столиком, вдруг позвонила бабушка Галина – которая, конечно, никакая мне не бабушка, но все равно, считай, близкий человек – особенно при моей бедности на родню, и по тому, как близко к сердцу она всегда принимает все со мной происходящее.

– Послушай меня, Викочка. – Голос ее звучал довольно торжественно, а уж гордость и самодовольство – это само собой. – Я тут напрягла все свои связи, поставила всех на уши. И с Валентиной Самой Первой связалась, и с другими девочками из нашего «бабьего батальона». – Галина намекала на своих товарок по первому женскому отряду советских космонавток, которых первый мужской отряд с легкой руки космонавта Леонова именовал именно так: «бабий батальон». – Многие девочки наши, как ты знаешь, особенно Валентина, до сих пор имеют немалый вес. И они проявили к нашей ситуации участие. И решили вмешаться и похлопотать. Да и меня до сих пор в «космических» сферах помнят и питают уважение. Поэтому, коротко говоря, нам назначили встречу, да не с кем-нибудь, а с самим руководителем Главкосмоупра Крыленко.

– Встречу? – повторила я за ней вслух, для Дениса. – С начальником Главкосмоупра? Крыленко?

– Да-да! – А Диня тем временем схватил телефон и принялся гуглить все, что я только что произнесла: «Крыленко», «Главкосмоупр». Бабуля продолжала: – Очень короткая будет встреча, всего на пятнадцать минут, но тем не менее я надеюсь, мы успеем донести до него суть ситуации. Я считаю, что вместе со мной к Крыленко должен пойти, конечно, Владислав Дмитриевич. Чтобы изложить информацию из первых уст. И ты. Как человек молодой, динамичный и незацикленный. Арсений наш, я считаю, к подобной аудиенции пока ментально не готов.

Я насчет Сеньки спорить не стала, действительно, мой полубрат – человек пока незрелый, как начнет вдруг выступать не по делу, может только все испортить. Лишь спросила:

– А Денис?

– А при чем тут Денис?! – даже возмутилась бабушка Галина, как бы отметая его присутствие напрочь. И продолжила о своем: – Я считаю, что наша встреча с Крыленко – большая удача. Он в те времена, когда, как вы говорите, «Коршун» похитили, не работал. Значит, ответственности за те события не несет. И сейчас как раз прошлые авгиевы конюшни разгребает. Поэтому сможет, я думаю, всем нам помочь. В общем, завтра ровно в восемь тридцать утра – в офисе Главкосмоупра. И пожалуйста, не опаздывай. Приди лучше за полчаса до встречи, как минимум. Пока пропуск выпишут, пока дойдем до кабинета. Времени мало дают, как я сказала. Что такое – четверть часа! С нами сам Хрущев – и то дольше беседовал.

– Да усвоила я все, – огрызнулась я, а сама непроизвольно подумала: «Как удачно, что я, как знала, перед такой встречей и стрижечку сделала, и маникюрчик».

Денис между тем рылся в инете в поисках инфы на Крыленко.

Когда мы рассчитались, он продолжил это свое занятие – и дома тоже от телефона не отрывался.

Зато после изысканий сделал мне исчерпывающий доклад:

– Крыленко еще за глаза называют Рыленко. Типичнейший конъюнктурщик и приспособленец нового времени. Из семьи советской элиты. Родился в шестьдесят втором, закончил спец-школу с французским уклоном, учился в школе юного журналиста при журфаке МГУ, потом туда поступил, на международное отделение.

– Редкое сборище мажоров, – кивнула я, – у нас один такой в головном офисе работает. Амбиций в сто раз больше, чем амуниции.

– Так вот, Крыленко, пишут, после МГУ пытался поступить в разведку КГБ – ясное дело, зачем оно надо было в советские времена: присосаться к загранке – однако его не взяли. Окончил университет марксизма-ленинизма, вступил в КПСС. Всячески, короче, пытался вписаться в советскую систему. Потом, когда Союз рухнул и начались смутные времена, стал свои партии организовывать. Русскую идею педалировал: Россия для белых, и все такое. «Зиги» на парадах бросал. В Приднестровье с автоматом бегал, с генералом Лебедем познакомился. Под «русским соусом» избрали его депутатом Госдумы. И вот в конце девяностых он наконец исполнил свою юношескую мечту – ввинтился во власть. Теперь другую, не советскую, но какая там ему разница? И как до власти дорвался, оттуда больше не выбирался – теперь один высокий пост на другой сменяет, да должности все сладкие, лакомые, на виду. То в Париже, то в Брюсселе. Теперь вот Главкосмоупр ему отдали в окормление. Поэтому резюме мое такое: жук еще тот. Но «Коршун» реально похищали (если похищали) не при нем. Может, и разберется Крыленко в ситуации?

А потом вдруг Денис спросил:

– Значит, меня вы сочли идти к нему недостойным?

– Не я распоряжаюсь. Бабушка Галина у нас Бисмарк.

– Может, тогда на завтрашней аудиенции замолвишь перед Рыленко за меня словечко? Чтобы он мне режим наибольшего благоприятствования на «Восточном» космодроме включил?

Мне предложение Дениса совсем не понравилось: во-первых, я очень не люблю мужчин, которые пытаются свои проблемы с помощью женщины решить; во-вторых, и знакомы мы не слишком долго для подобных просьб; а в-третьих, прозвучала идея в его устах довольно жалко. Но вслух я сказала:

– Может, если к слову придется. Но мы ведь с Крыленко совсем по другой теме встречаемся.

– Ладно, забудь.

Наутро Денис проводил меня практически до места. Как оказалось, мы погуглили, штаб-квартира Главкосмоупра расположена совсем рядом с моей квартирой, буквально в шаговой доступности. Не доходя даже до следующего метро «Проспект Мира» – удивительное совпадение для громадной Москвы.

Никто за нами не следил. Возможно, потому что они и так знали, куда мы идем.

Главкосмоупр располагался в здании, построенном по моде советских восьмидесятых годов: как бы чешская люстра, повешенная вверх ногами – каждый следующий этаж чуть шире, чем нижний. И узкие бойницы окон, словно намекающие на секретность и необходимость при случае держать оборону.

В холле перед охранниками мы встретились с дедом Владом и бабкой Галиной. Дед надел свой лучший костюм и (разумеется) галстук. Бывшая космонавтка тоже успела сделать укладочку и маникюрчик и вообще выглядела весьма авантажно. Денис сказал, что ждать меня не будет, у него дела, в общем, увидимся вечером. Мы с ним распрощались.

Пропуска нам заказали, пришел безмолвный провожатый и вознес нас на лифте в пентхауз. Трое посетителей: доктор технических наук, профессор Владислав Иноземцев, кандидат филологических наук, доцент Галина Иноземцева – и я, рядовая-необученная.

В прихожей с двумя секретаршами нас промариновали в итоге часа полтора. Все было культурненько: «Хотите чаю, кофе?» Альбомы, журналы на космическую тематику – но я видела, дед Влад под конец стал внутренне закипать. Шепнул Галине: «Даже Сергей Павлович (имея в виду, конечно, Королева) себе такого не позволял», – а бабуля только с грустной полуусмешкой развела руками: типа, что делать, где сейчас тот Королев, пришли совсем другие люди.

Наконец нас пригласили.

В громадном хайтековском кабинете по столам и полкам стояли модели космических ракет – теперь, после поездки на Байконур, я их даже смогла отличать одну от другой: «Союз», «Зенит», «Протон». Имелся также изготовленный с большим искусством «Коршун». По стенам висели огромные фотографические портреты Королева, Циолковского и Гагарина.

Рыленко вблизи оказался здоровенным детиной с телом и лицом человека, умеющего и любящего хорошо покушать и выпить. Когда мы вошли, он всячески демонстрировал озабоченность державными делами: смотрел одновременно в монитор, на экран планшета и в бумаги. Впрочем, он даже заметил, что мы вошли, поднялся навстречу и пожал нам, всем троим, руки, начиная с дам. Пригласил сесть.

Рассказывать взялся дед Влад, и получалось у него четко, по-преподавательски, безо всякой старческой ригидности. Начал он с конца: в своем доме убит заслуженный работник отрасли, подполковник в отставке Радий Рыжов. До этого подобная участь – зарезаны в собственной квартире – постигла на Байконуре подполковника в отставке Талгата Садыкова и бывшего сотрудника космодрома Юрия Корчнева. Возможно, это связано с расследованием, которое проводил Талгат Садыков. Оно посвящено тому, что двигатели «Родины» и боевой, летавший «Коршун» были однажды под покровом ночи похищены и переданы китайцам.

Крыленко выслушал нас со вниманием. Потом промолвил:

– Я вас понял. И вот что хочу сказать. Только, что называется, офф-зе-рекордс. Не для записи и не для передачи. Я от своих слов всегда, если что, отрекусь. Дело заключается в том, что по негласной договоренности на самых верхах «Коршун» и движки для «Родины» действительно были проданы китайцам. – Мы в изумлении переглянулись. – Да, это скрыто от широкой публики. Но этот факт известен в узких кругах многим. И не думаю, что это та информация, за которую могут убить.

– Как это вообще возможно было? – пораженно выдавил из себя Владислав Дмитриевич. – Тайком, под покровом ночи? Продать и вывезти боевой «Коршун»?!

– Там имелась одна юридическая коллизия. По договору с Казахстаном, который наши предшественники заключали в девяностые – видимо, не приходя в сознание, – «Коршун», как и вся старая техника на Байконуре, отошел этому братскому государству. У нашей же стороны всегда имелась уверенность, что «Коршун» наш, российский. Поэтому, чтобы не затевать долгие переговоры, им распорядились именно таким образом, как распорядились. Да, без огласки и под покровом ночи. Судя по тому, что казахстанская сторона дала разрешение на пролет «Мрии» над своей территорией, они против этой операции не возражали. Просто, как и мы, решили об этом не распространяться. Слишком много воплей, либеральных и патриотических, раздалось бы с самых разных сторон. Решение о спецоперации по вывозу «Коршуна» принималось, насколько я знаю, на самом высоком уровне. Моральную сторону вопроса – можно было так поступать, нет, и насколько это было целесообразно – оставим за скобками. Главное, повторюсь: продажа Китаю «Коршуна» и двигателей «Родины» – это не секрет. Во всяком случае, не такой секрет, на мой взгляд, за который кто-то способен резать глотки.

– Значит, об этой операции всем известно? – еще раз переспросил дед Влад – кажется, он пребывал в шоковом состоянии. – И на самом верху?

– Я же уже сказал об этом, – с очевидным неудовольствием повторил хозяин кабинета. – Поэтому, если вы ищете мотив преступлений, советую вам выбрать иной. – И, явственно намекая, что аудиенция окончена, Крыленко поднялся. Мы были ошеломлены и тоже машинально встали. Хозяин кабинета косо глянул на нас и задумчиво сказал:

– Навскидку есть еще одна версия. Руководитель ФКР – Федерального комитета расследований – гражданин Берушев люто ненавидит и меня лично, и все, чем мы тут занимаемся. И он стремится навредить и мне, и нашему делу всячески. Может, эти убийства на Байконуре и в Подмосковье – не что иное, как провокация с его стороны, и он использует их для новой атаки на мою персону и на весь Главкосмоупр? Может, все эти убийства – специально организованная Берушевым подстава? Чтобы уничтожить Крыленко? – сказал он о себе в третьем лице. – Я дам указание нашей службе безопасности разобраться. – И он, не садясь, черкнул что-то в календаре. – И вообще возьму эту историю на особый контроль.

Вошла секретарша и препроводила нас на выход.

Когда мы в обалдении вышли из офиса Главкосмоупра на вольный воздух, Галина с патетической горечью воскликнула:

– В шестидесятых мы с Сергеем Павловичем думали, что в начале двадцать первого века на Марсе будем яблони растить – а мы вместо этого свои космические технологии тайно Китаю распродаем! Торгуем былыми победами, которые не мы совершили.

Владислав Дмитриевич, молчун, глянул мрачно. Высказался:

– Не могу поверить. Значит, операция санкционирована на самом верху? Кому же тогда понадобилось за нее убивать?

– Значит, – припечатала бабушка Галя, – правильно говорит Крыленко: убивают не за нее.

Я пошла провожать старичков к станции «Проспект Мира». Мы шагали по тихой улице Щепкина.

– В чем же тогда дело? – риторически вопросила я. – Может, и вправду то, о чем говорила Елена? Какое-то частное, чисто байконурское воровство и коррупция? Которое, однако, приносит организаторам миллионы и миллионы? И о котором случайно узнали Талгат, и этот Корчнев, и наш дед Радий?

И тут мне позвонил мой единокровный брат Арсений.

Он спросил, как дела. Я ему вкратце рассказала – а он, в свою очередь, пригласил нас, всех троих (плюс Дениса, естественно), на отпевание, похороны и поминки своего деда Радия Ефремовича Рыжова.

Мы договорились прибыть завтра в десять утра в церковку близ поселка Черенково, где мероприятия начнутся с отпевания.

Потом я распрощалась с бабкой (я буду иногда так Галину называть) и дедом.

А когда пешком шла к себе домой на Рижскую, снова проклюнулся Арсений. Сказал в трубку таинственно и, как всегда, витиевато:

– Я всему ареопагу не хочу пока говорить, но я тут провел кой-какое приватное расследование. И переправил тебе целый корпус материалов, которые сумел отыскать в публичном доступе. Они посвящены уроженке Байконура и нынешней жительнице Петербурга гражданке Елене Симеоновой, полюбовнице последней-недавней деда моего Радия. Весьма занимательное чтение. Знаешь, например, что случилось с ее мужем?

– Что?

– Ты, пожалуйста, с материалами ознакомься.