Глава 4
Познакомьтесь с родителями

Проведя несколько часов за рулем арендованной Kia, проехав мимо кукурузных полей и церквей, я паркуюсь на улице в американском городке на Среднем Западе, стараясь не выглядеть слишком уж подозрительно. Через дорогу мальчик лет двенадцати в серебристых спортивных шортах и футболке играет с палкой у себя во дворе. Мое сердце сжимается от боли. Готов ли я навсегда изменить его жизнь?

Я начал готовиться к этому моменту несколько месяцев назад в своем доме в Ченнаи, когда разговаривал с офицерами в униформе цвета хаки в пыльных полицейских участках и продирался через бесчисленные кипы судебных документов. Множество свидетельств рассказывают леденящие души истории о детях, похищенных из индийских трущоб, проданных в детские дома и ставших крошечными звеньями всемирной цепочки усыновлений. Я сосредоточил внимание на одном конкретном случае, когда, по словам полиции, им удалось отследить украденного ребенка из Индии до точного нынешнего адреса в США. За два дня до этого родители ребенка попросили меня доставить сообщение американской семье через их юриста, рассчитывая на дружелюбие и установление контактов. Однако сейчас, перелетев через десять часовых поясов, я в растерянности и не знаю, как действовать.

В бежевой папке с загнутыми уголками, лежащей на пассажирском сиденье, собраны доказательства – пачки фотографий, полицейских отчетов, образцов волос и юридических документов, относящихся к делу, лет на десять зависшему в индийских судах. С немалой вероятностью никто в этом загородном доме ничего не знает. Я дожидаюсь, пока мальчик сворачивает за угол дома, выбегаю из машины и звоню.

Индийская девочка-подросток открывает дверь с удивленной улыбкой. «Ваша мама дома?» – спрашиваю я. Через несколько секунд появляется мать – блондинка в джинсах и свитере. Она смотрит на меня с подозрением.

18 февраля 1999 года, когда Сивагама в последний раз видела своего сына Субаша, он был еще так мал, что вполне умещался у нее на бедре. Сивагама (фамилии у нее, как и у многих в Тамилнаде, нет), живет в трущобном районе Ченнаи – Пулиантхопе, который культурно примерно так же далек от американского Среднего Запада, как и географически. Дети играют в крикет на многолюдных грязных улицах, воздух невыносимо влажный от близости Индийского океана. Впрочем, несмотря на перенаселенность, район считается безопасным. Дети, оставшиеся без родительского присмотра, обычно под бдительным взором соседей. Поэтому, когда Сивагама оставила Субаша у колонки в нескольких метрах от дома, она считала, что за ним кто-то проследит. Так и случилось. Пока ее не было буквально пять минут, какой-то мужчина, по словам индийской полиции, схватил мальчика и посадил в трехколесный экипаж авторикши. На следующий день, по предположению полиции, Субаш был отправлен в детский дом на окраине города, где за здоровых детей платили наличными.

Это ночной кошмар всех родителей. Сивагама и ее муж, Нагешвар Рао, маляр на стройке, провели следующие пять лет в поисках Субаша, прочесывая всю южную Индию. Семья не оставляла надежды, что он все еще жив и находится где-то неподалеку. Они задействовали в качестве частных детективов своих друзей и родственников и верили любым слухам – даже тем, что поступали из самого Хайдарабада, который лежит в 500 километрах к северу. Чтобы найти деньги на поиски, Нагешвар Рао продал две маленькие хижины, которые унаследовал от родителей, и перевез семью в однокомнатный, крытый соломой бетонный домик недалеко от мечети. Также им пришлось ради экономии забрать из школы дочь; из-за судебных издержек семейство из нижнего слоя среднего класса стало практически нищим. Но следов Субаша найти не удавалось.

Однако в 2005 году случились перемены к лучшему. Один полицейский в Ченнаи услышал, что где-то в переполненном баре двое мужчин громко спорили о похищении детей. После допроса эти мужчины и две женщины, оказавшиеся их подручными, признались, что крали детей по поручению Малайзийского центра социальной службы (МЦСС), который отправлял их на экспорт не подозревавшим плохого иностранным семьям. Похитителям платили по 10 тысяч рупий – примерно 236 долларов за ребенка.

Согласно полицейскому документу, предъявленному в суде, бывший садовник центра Г. П. Манохаран признался в том, что похитил Субаша; изъятые из МЦСС записи показали, что на следующий день после похищения туда действительно был принят мальчик примерно того же возраста; именно в тот день Нагешвар Рао подал заявление о пропаже сына. Примерно через два года Субаш был усыновлен. Я рассмотрел наряду с остальными документ об отказе, в котором говорится, что мать не может больше заботиться о ребенке и оставляет его на попечение приюта. Он оказался подделкой: по словам полиции, преступники изменили имя ребенка на Ашраф и состряпали ему фальшивую историю, включавшую заявление фиктивной биологической матери.

С 1991 по 2003 год, согласно документам полиции Ченнаи, МЦСС организовал по меньшей мере 165 международных усыновлений, в основном в США, Нидерланды и Австралию, заработав на этом около 250 тысяч долларов. Если индийская полиция располагала верной информацией, то ребенок, которого ищут родители, обрел новое имя и новую жизнь. Скорее всего, он не помнит ни родной матери, ни родного языка. Большинство международных усыновлений – закрытого характера: биологические родители не имеют гарантированного права на контакты с ребенком, а конфиденциальность этого процесса затрудняет поиск детей, которые могли быть усыновлены по фальшивым основаниям.

После того как Субаш исчез, Сивагама погрузилась в глубокую депрессию. Сейчас, через десять лет, она все еще очень слаба, под глазами у нее резкие темные круги. При упоминании имени сына она разражается слезами, утирая уголки глаз сари.

«Почему мы должны платить за то, что сделали преступники? – с мольбой вопрошает она. – И зачем и без того переполненному детскому дому еще и красть детей на улицах?» Возможно, Субаш рассматривался как выгодный вариант для усыновления благодаря светлой коже и хорошему здоровью.

В Ченнаи, в надежде узнать больше, я гнал свой маленький черный Hyundai среди бесконечного потока грузовиков, рикш и бродящего скота на окраину города, где расположен МЦСС. После первых обвинений МЦСС закрыл приют и больше не занимается международными усыновлениями. Однако центр все еще реализует некоторые социальные программы и держит начальную школу.

Я остановился у ярко-розового здания, вылез из машины и прошел через кованые ворота. Мужчина в белоснежной рубашке тут же перехватил меня и представился Динешем Равиндранатом. Это имя я знал из полицейских отчетов, где утверждалось, что он помогал похищать детей. Он рассказал, что руководит МЦСС с 2006 года, когда умер его отец. Он также является юристом центра. Равиндранат заявил, что расследование деятельности его организации, которая попала во все новостные заголовки в Индии, приняло характер охоты на ведьм и это он – настоящая жертва. Полиция, по его словам, использует расследование для вымогательства денег у организации. «Закон гласит, что мы не можем требовать слишком много подробностей у женщины, желающей сдать ребенка на усыновление, так что приходится верить на слово», – пояснил он.

Но документальные отказы от детей, к которым я получил доступ, содержат подписи как должностных лиц МЦСС, так и подозреваемых в похищениях, которые признались, что доставили в приют множество детей под измененными именами. Когда я прижал Равиндраната, потребовав объясниться насчет выплат, которые, по утверждению преступников, те получали от МЦСС, он заявил, что ситуация была понята неправильно. «Мы даем женщинам, которые приходят к нам, две-три тысячи рупий [около 47 долларов] – но в качестве благотворительности, а не как плату за похищение ребенка, – сказал он. – Так происходит повсюду. Мы просто стали козлами отпущения».

Проблемы с усыновлением действительно широко распространены. В последние десятилетия скандалы, прогремевшие в Дели и индийских штатах Гуджарат, Андхра-Прадеш, Махараштра и Тамилнад, выявили несколько серьезных пробелов в законодательстве, касающемся усыновления. Многие родители потеряли детей, потому что их нелегально отправили на усыновление за границу. Перспектива получить солидные деньги за усыновление мотивирует детские дома организовывать бесперебойную поставку подходящих детей. Перевезти ребенка из Индии в американскую семью стоит около 14 тысяч долларов, не считая стандартной платы приюту – 3500 долларов. В самых вопиющих случаях некогда уважаемые агентства по усыновлению ввязывались в нелегальную торговлю детьми, а благонамеренные американские семьи даже не понимали, что они не усыновляют ребенка, а покупают.

Скандалы не ограничиваются Индией. В 2007 году сотрудники французского благотворительного фонда «Зоин ковчег» были арестованы при попытке вывезти из Чада 103 детей, которых выдавали за беженцев из охваченного войной Судана; полиция впоследствии выяснила, что большая часть детей украдена из чадских семей. В китайской провинции Хунань шесть детских домов были обвинены в том, что в период с 2002 по 2005 год приобрели почти 1000 детей, многих из которых впоследствии отправили за рубеж на усыновление. Весной 2008 года журналисты канала ABC News обнаружили, что некоторые организации региона продолжают открыто покупать детей за 300–350 долларов.

В 2006 году любители следить за жизнью знаменитостей жадно внимали подробностям усыновления Мадонной Дэвида Банды – мальчика из сиротского приюта в Малави, который на самом деле сиротой не был. В январе 2009 года сотрудники агентства по усыновлению «Focus on Children» из штата Юта были признаны виновными в мошенничестве и нарушениях иммиграционного законодательства; согласно федеральному обвинительному заключению, агентство вывезло по меньшей мере 37 детей с Самоа, введя в заблуждение биологических родителей и заверив потенциальных приемных родителей, что дети осиротели или были отданы в приют добровольно. После землетрясения, разрушившего большую часть Гаити, несколько членов христианской церковной организации из штата Айдахо были арестованы при попытке вывезти из страны нескольких детей без разрешения.

«Экспорт детей – это целая индустрия, – говорит Сара Кроу, руководитель отдела ЮНИСЕФ по работе со СМИ в Южной Азии. – Когда агентства по усыновлению интересуются доходами, а не правами детей, открываются просторы для жутких преступлений».

Гаагская конвенция по иностранному усыновлению, посвященная этому типу преступлений, была ратифицирована 50 странами (США подписали конвенцию в 2007 году), но этот документ довольно беззубый, как утверждает Дэвид Смолин, профессор права из Сэмфордского университета в штате Алабама, некогда усыновивший двух детей из Индии. «Гаагская конвенция слаба, потому что полагается на то, что подтверждать законность отправки ребенка будут в странах-отправителях, – написал мне Смолин по электронной почте. – Но принимающие страны не могут позволить себе просто поверить слову отправляющей страны».

Смолину лучше знать. Усыновленные им дети были отправлены в приют штата Андхра-Прадеш собственной матерью, чтобы им дали образование. Это нередко встречается у индийской бедноты. Но неграмотную мать сразу же обманом заставили подписать отказ от детей, и впоследствии, когда она пыталась вернуть себе права на них, ей не удалось. Девочки девяти и одиннадцати лет были подучены говорить, что их отец умер, а мать от них отказалась, но со временем они все же признались Смолинам.

Американское агентство по усыновлению отказалось рассматривать вопрос. На поиск биологических родителей у Смолинов ушло шесть лет, а девочки привыкли к жизни в Алабаме. Хотя дети остаются в США, Смолины все же нашли биологических родителей; они ездили в Индию в гости и продолжают поддерживать контакты.

Смолин изменил направление своей юридической карьеры и сейчас стал одним из главных сторонников реформы усыновления. Главный недостаток Гаагской конвенции, по его словам, состоит в том, что она не ограничивает плату за усыновление, которую вносят богатые страны. «Если не ограничить сумму сверху, все остальные установления обречены на провал», – утверждает Смолин.

Полицейские, юристы и защитники усыновлений в Индии разделяют его подход. «Если бы за детей не надо было платить, весь этот бизнес вообще бы исчез», – говорит помощник суперинтенданта С. Шанкар, ведущий следователь в деле Субаша, который попросил не публиковать его полного имени.

Когда полиция Ченнаи впервые связала Субаша с США на основании документов МЦСС, они вызвали Нагешвара Рао в участок, чтобы тот опознал сына по фотографиям. Он быстро указал на снимок, который, по словам полиции, был взят из личного дела Ашрафа в приюте, а сделан через несколько дней после его поступления в детдом. Субаш лежал на роскошной кровати, одетый по-западному, – вспоминает Нагешвар Рао, откинувшись на пластиковом стуле в своем захламленном домишке в окружении Сасалы и Локеша – старших сестры и брата Субаша. «Даже почти шесть лет спустя я его сразу узнал», – говорит он.

Полицейский комиссар был удовлетворен опознанием, но посоветовал отцу забыть о мальчике. Сейчас Субашу лучше в Америке. «В полиции со мной обращались как с пустым местом, но как мне радоваться, что моего сына у меня украли? – спрашивает Нагешвар Рао. – Я не хочу, чтобы мой сын всю жизнь думал, что мы от него отказались».

По крайней мере сейчас он знает, что сталось с его ребенком. Около трехсот усыновлений МЦСС (как международных, так и внутри Индии) еще предстоит расследовать; на внутреннем уровне полиция начинает работать, похоже, только после того, как инцидент попадает в СМИ. Общее расследование деятельности МЦСС движется с черепашьей скоростью: его перебрасывают из городской юрисдикции в штат, а оттуда – в зону ответственности федеральной полиции, и каждый раз надежды до чего-то докопаться тают. Сейчас дело передано Центральному бюро расследований Индии, которому предписано расследовать три связанных с МЦСС случая, когда украденные из трущоб дети были, по всей видимости, отправлены на усыновление за рубеж – в Австралию, Нидерланды и США. Последний случай – это как раз дело Субаша.

Шанкар, занимающийся этим делом, признает, что расследование агентства поверхностно. В реальности же семья, которая не может позволить себе юриста для составления жалобы на похищение ребенка и доведения дела до суда, в итоге останется ни с чем. «Пока что мы работаем лишь со случаями десятилетней давности, – говорит крупный седой полицейский. Он добавляет, что место МЦСС не преминули занять новые приюты. – Но я не имею права ничего расследовать. У меня связаны руки», – заключает он.

Впрочем, было не так сложно узнать адрес американского семейства из документов суда Ченнаи: он указан в юридической бумаге, которая сопровождала усыновление. Когда я говорю Нагешвару Рао, что поеду в США, чтобы установить контакты с приемной семьей, он трогает меня за плечо и внимательно смотрит мне в глаза. Он испытал большое облегчение, когда в полиции ему сообщили, что его сын был усыновлен, а не вовлечен в секс-торговлю и не продан на органы, как ему говорили до того. Но сейчас он просто хочет сыграть какую-то роль в жизни Субаша. С помощью немногих известных ему английских слов он пытается передать свои чувства и надежды. Жестикулируя куда-то в сторону Америки, он говорит: «Семья». Затем он указывает на себя и произносит: «Друзья».

Спустя два дня и восемь тысяч миль, стоя на пороге дома на Среднем Западе, я тоже испытываю значительные проблемы с коммуникацией. Сжимая папку с документами, я называю себя, судорожно пытаясь подобрать нужные слова. Мальчик вернулся из-за дома и вышел ко мне; его сестра слушает наш разговор в доме. У подростка такие же, как у Нагешвара Рао, круглое лицо и курчавые волосы. Я сообщаю матери, что нам надо поговорить, но без детей. Мы назначаем встречу в городе после того, как муж вернется домой.

Через час в пустом парке рядом с их домом я стою, прислонившись к машине и постоянно глядя на часы. Наконец появляется отец. Он не выходит из своего автомобиля, а просто опускает окно. Похоже, он не очень удивляется тому, что я должен сказать. «Я видел что-то подобное в новостях несколько лет назад и знал, что такая возможность есть, – говорит он. – Я никогда не мог рассказать этого своему сыну. Это было бы слишком болезненно». Он выдавливает из себя нервную улыбку, и я вручаю ему папку. В ней письмо, где говорится, что родители Субаша не будут требовать мальчика обратно, но надеются на установление дружеских контактов с новой семьей, чтобы индийские родители смогли поучаствовать в жизни ребенка. Я прошу отца ознакомиться с материалами, и мы договариваемся о встрече на следующий день.

Американская семья не обращалась непосредственно в МЦСС. Как и большинство, они прибегли к услугам агентства. Когда я впервые написал о деле Субаша в журнале Mother Jones, то договорился с редакторами, что мы скроем имя ребенка и другие детали, чтобы сохранить анонимность семьи со Среднего Запада. Во время публикации я знал только об одном случае, связанном с агентством, и готов был допустить, что подозрительное усыновление здесь – исключение из правила. В конце концов, американское агентство могло быть легко одурачено сиротским приютом, который присылал детей.

Через неделю после публикации ситуация изменилась: я узнал о деле 1991 года, связанном с Бану – обедневшей матерью троих детей, чей муж погиб в результате производственной травмы. В то время она не могла должным образом заботиться о детях и от безысходности приняла предложение одной школы, которая обещала содержать и бесплатно обучать ее детей.

Через семь лет Бану вернулась туда и попросила директора К. Рагхупати отдать ей детей. Тот отказался. Он заявил, что она подписала отказ от опеки и он отправил ее детей в приемные семьи в США. В Висконсине местный агент по усыновлению Рамани Джаякумар работала с организацией под названием Pauquette Adoption Services, которая оказывала посреднические услуги по перевозке детей в Америку.

Бану подала в суд в Ченнаи, и в 2005 году полиция арестовала Рагхупати по множеству обвинений, связанных с мошенничеством при усыновлении. Документы по усыновлению были преданы огласке, и Бану смогла вновь увидеться со своими детьми. В 2006 году американские и индийские активисты организовали ее встречу с повзрослевшими детьми.

Компания Pauquette Adoption Services с 1982 года организовала 1441 международное усыновление, включая, согласно судебным документам, и Субаша.

У входа в офис компании – представительное кирпичное здание напротив начальной школы – висят информационные доски, на которых развешаны фотографии детей из разных уголков мира, усыновленных с помощью агентства. Одну из совладелиц агентства я нахожу за столом. Линн Тул не выглядит довольной встречей.

Она признает, что следила за скандалами с усыновлением в индийской прессе, но утверждает, что каждое усыновление через ее агентство было санкционировано индийским правительством. Она готова при необходимости сотрудничать с расследованием, но со мной обсуждать дело не будет. Когда я спрашиваю ее, почему она ни разу не предупредила семью о том, что их приемный ребенок, возможно, был похищен, она отказывается отвечать. Когда через неделю я ей звоню, она просто вешает трубку. Однако сайт агентства извещает, что компания продолжает работу по усыновлению детей из Индии и взимает за услуги 12–15 тысяч долларов.

Тереза Деркин, юрист Висконсинского управления по делам семьи и детей – регулирующего органа для Pauquette, – утверждает, что в отношении компании никогда не велось расследований, о каких-либо нарушениях управлению тоже не известно. Но даже когда жалобы поступают, то штат мало что может с этим поделать. «Все, что мы можем, – проверить бумаги, – говорит Деркин. – И только внешнюю их законность». Хотя для усыновления ребенка из Индии требуется множество документов, по ее словам, нет практической возможности убедиться, что бумаги не подделаны: по этому вопросу контакты между индийскими и американскими властями сведены почти к нулю.

Иначе говоря, почти невозможно точно узнать, откуда поступают некоторые дети. За десять лет работы в американском агентстве, ныне известном как Families Thru International Adoption («Международные семейные усыновления») Бет Питерсон тесно сотрудничала с рядом крупнейших и наиболее уважаемых индийских сиротских приютов и помогла найти дом в США более чем 150 детям. В процессе работы она пришла к выводу, что многие сиротские приюты фактически являются бизнес-предприятиями, тесно связанными с криминалом. Ситуация вряд ли изменится, пока остаются высокие финансовые стимулы, утверждает Питерсон, которая ныне руководит iChild – сайтом поддержки для семей, усыновляющих детей из Индии.

До 2002 года, например, Питерсон отправила около 150 тысяч долларов в индийский сиротский приют под названием «Прит Мандир». Условия там были ужасными: трое новорожденных в ожидании документов на усыновление клиентами Питерсон умерли. А когда директор приюта Дж. Бхасин стал незаконно требовать тысячи долларов сверх обычных пожертвований и пригрозил не отпускать детей без этих денег, Питерсон прервала отношения. Затем она подала жалобу на «Прит Мандир» и его директора в индийское правительство.

Через четыре года репортеры индийского новостного телеканала CNN-IBN приехали в «Прит Мандир» под видом приемных родителей, и Бхасин заявил им, что усыновить двоих детей можно за 24 тысячи долларов. После освещения этого в СМИ у приюта отозвали лицензию, но индийское правительство впоследствии восстановило ее на испытательный срок. «Финансовая выгода существует для обеих сторон, – говорит Питерсон. – Одно американское агентство, с которым я работала, просто хотело, чтобы я добывала им определенное количество детей в год, а уж откуда я их возьму – это их не заботило».

В целом, если документы с виду в порядке, американские агентства по усыновлению редко копают глубже. Одно из крупнейших агентств в США – Children’s Home Society & Family Services – в 2007 году организовало около шестисот международных усыновлений. Дэвид Пилгрим, вице-президент агентства, уверенно заявляет, что никто из детей не был получен неэтичным путем. «Мы тщательно проверяем все детские дома, с которыми работаем, и так было всегда», – говорит он.

Однако Children’s Home Society работало с «Прит Мандир» вплоть до того, как разразился скандал. Когда я спрашиваю Пилгрима, как насчет этих усыновлений, он медлит с ответом. «Наши юристы проанализировали бумаги и не увидели никаких поводов для беспокойства», – говорит он.

Через день после моей первой встречи с американской парой мы сидим с ними за видавшим виды столиком для пикника в холодном парке. Мимо проезжает полицейский автомобиль – он притормаживает, и офицер пристально смотрит на нас, но едет дальше. Слезы текут по щекам матери. Я не могу определить, что их вызвало – гнев или разбитое сердце. Возможно, то и другое.

«Индия для него не существует», – говорит она. Они объясняют, что мальчик, которому они, конечно, дали новое имя, – их третий усыновленный ребенок из Индии. Хотя они впервые имели дело с Pauquette, процесс отличался мало: они заплатили 15 000 долларов, слетали в Индию, посетили приют и встретились с владельцами МЦСС. «Мы помешаны на усыновлении, – объясняет муж. – Правила все время меняются. Мы рассматривали Корею и Южную Америку, но Индия была самым простым вариантом». Или, скорее, наименее сложным.

Я рассказал им все что знал о полицейском расследовании в Индии: признаниях предполагаемого похитителя, о возрасте ребенка на момент поступления в приют, о подделанном официальном отказе матери, об опознании фотографии отцом, о документах, которые связывали Ашрафа с их семейством. Но они все еще не убеждены. «Нам нужно знать больше, чтобы удостовериться», – говорит муж. Единственный способ узнать все точно – это тест ДНК. Но под каким предлогом вы заставите ребенка его пройти? И если тест даст отрицательный результат, может ли индийская семья быть уверенной, что образцы собирали должным образом?

Промежуточным шагом должно стать знакомство двух семей. Но американские родители еще не решились. «Нам нужно поговорить с нашим юристом, – холодно сообщает отец. – Учесть интересы нашего сына. Что будет, если это и в самом деле он?»

Не вполне понятно, что делать дальше. Как уже убедился на собственном опыте Нагешвар Рао, политики редко проявляют желание заниматься расследованием похищения детей. Сейчас же, по прошествии многих лет, этические границы размылись еще больше – хотя интересно, были бы они столь же зыбкими, если бы похищенного американского ребенка воспитали в индийских трущобах.

Гаагская конвенция не особенно помогает. Она не предусматривает возвращения похищенных детей биологическим родителям и не учитывает того воздействия, которое может оказать подобное воссоединение на ребенка, своих настоящих родителей даже не помнящего. Рене Хоксберген, старший профессор психологии в Утрехтском университете в Нидерландах, специалист по усыновлению, считает, что ребенок должен узнать свою историю – со временем.

«Сообщить о похищении можно по-разному, но в любом случае не сейчас: ребенок для этого слишком юн», – написал мне по электронной почте Хоксберген. Тем временем, говорит он, американские родители должны установить контакт с индийскими и посылать им новости и фотографии ребенка, чтобы облегчить их горе. Все это в том случае, если ребенок действительно один и тот же.

И тут все становится еще запутаннее.

Вернувшись в Ченнаи через два месяца после нашей встречи в парке, я не получил никаких вестей от американской пары. Они игнорируют все мои электронные письма, и это расстраивает Сивагаму и ее мужа. «Вы встретились с ними, вы говорите, что они хорошие люди, вы видели нашего сына, так почему они не хотят с нами говорить? – умоляюще спрашивает Нагешвар Рао. – Мы знаем, что он в хорошей семье. Вернуть его нереально, но можем ли мы хотя бы познакомиться с ним?»

Он настаивает, чтобы я послал американцам еще одно электронное письмо, на этот раз с описанием родинок и небольшого шрама, которые не упоминались в той папке. И утром я получаю ответ. Приемный отец пишет, что у его сына нет ни одной из тех отметин, что упоминал Нагешвар Рао. «Поэтому мы не собираемся ничего предпринимать, – заключает он. – Прошу вас передать семье наши соболезнования. Мы понимаем, через что им приходится пройти и каким ударом станет для них это сообщение».

Шанкар скептически относится к моему рассказу: «Либо они врут, либо родинки со временем исчезли, – говорит он. – Мы не сомневаемся в тождестве; все указывает в их сторону [американской семьи]».

Кроме того, говорит он, вопрос вскоре уже может решиться раз и навсегда: в минувшем августе его агентство сделало запрос в Интерпол насчет образцов крови и волос ребенка, и наконец-то запрос дошел до офиса Генерального прокурора США. Теперь дальнейшее зависит от ФБР.

Но даже это ничего не гарантирует. Если американцы решат не исполнять запрос ФБР, хороший юрист может затянуть дело до тех пор, пока ребенок не станет взрослым, а тогда все решения будут зависеть от него самого.

Через год после начала расследования по вопросу личности Субаша дело почти не сдвинулось с мертвой точки. Индийская полиция постоянно собирается составить новый протокол, но и только. От семьи в Америке по-прежнему нет вестей. О направлении их мыслей можно судить лишь по одному анонимному комментарию с сайта журнала Mother Jones.

Некий комментатор, заявляющий о своей близости к этой семье, писал:

Родители приняли решение не разрушать стабильную на данный момент жизнь ребенка на основании неполной информации от семьи из Индии. Когда ребенок подрастет, приемные родители планируют рассказать ему о сложившейся ситуации. Если он решит выяснить положение дел, я уверен, что они поддержат его намерение. Все решения приняты семьей не ради личной выгоды, но из подлинной любви к сыну и заботы о его психическом состоянии. Они лучше всего понимают ситуацию. Они лучше всего знают ребенка. Дайте им возможность сделать подлинно любящий выбор за своего сына на основании всей имеющейся информации.

Через несколько месяцев после появления этого комментария Шанкар сообщил мне, что тест ДНК как раз проводится. После многолетнего давления ФБР удалось получить образцы и переправить их в индийскую лабораторию. И теперь началась игра в ожидание: анализы ждут своей очереди в лаборатории, после чего наконец будет получен научный ответ на вопрос о личности Субаша.

Однако американская семья все еще не установила контакт с Нагешваром Рао и Сивагамой ни одним из возможных способов – с моим участием или без него, – чтобы своими методами решить вопрос. Заявив, что у ребенка нет отличительных отметок, они никогда не давали третьей стороне возможности засвидетельствовать несходство.

Но Нагешвар Рао сохраняет надежду. Он продолжает регулярно наведываться в офисное здание рядом с судом, где обменивает свой тяжелый труд на представительство одного из ведущих юристов Ченнаи. Он поднимается по бетонным ступенькам, направляясь в дальний офис, проходит мимо стеклянных дверей, за которыми клерки-юристы работают с сотнями документов, складывая их в кипы. Где-то в этом бумажном море похоронены петиции, которые он подавал по поводу своего потерянного сына.

Зайдя в переполненный офис, он спрашивает первого встречного клерка, есть ли новости из Америки.