Вскоре после падения Варшавы Гитлер посетил город; он проехался по разбомбленным руинам в сопровождении группы иностранных корреспондентов. «Джентльмены, – сказал он, – вы сами видели, какой преступной глупостью были попытки защищать этот город… Я желаю только, чтоб определенные государственные деятели в других странах, которые намерены превратить всю Европу во вторую Варшаву, имели возможность увидеть, как вы, реальное значение войны».

Урбанистическое инферно разверзлось в Западной Европе начиная с 1940-го. Роттердам, весь его центр, оказался разбомблен 14 мая, а когда немцы пригрозили, что сделают то же самое с Утрехтом, то голландцы сдались. На следующий день британские бомбардировщики атаковали немецкие военные цели на Рейне. Кроме того, целью рейдов стали Гамбург, Бремен, Эссен и другие города на севере Германии.

На самом деле Варшава в такой же степени пострадала от артиллерии, в какой и от воздушных атак. Британские попытки бомбить немецкую промышленную и военную инфраструктуру дали плачевно неадекватный результат. Люфтваффе было задумано для поддержки наземных боевых операций, а не для разрушения городов. Королевские Военно-воздушные силы сосредоточивались на обороне острова. И все равно британские рейды на германские города, пусть и несистематические в 1940-м, вынудили миллионы в ужасе бежать в подземные убежища. Ночью 25 августа 95 самолетов обрушились на Берлин. Гитлер был в ярости: «Если они заявляют, что будут атаковать наши города в большом масштабе, то мы будем стирать их города. Придет час, когда один из нас сломается – и это будет вовсе не национал-социалистическая Германия».

Нападения люфтваффе на Британию начались как предварительная фаза для масштабного десанта. Когда шансы наземной операции уменьшилась, воздушные бомбардировки английских городов стали стратегической кампанией, нацеленной на уничтожение промышленности, слом общественной морали и принуждение Британии к переговорам. Лондон оказался первым: 13 865 тонн бомб и 13 000 зажигательных снарядов обрушились на столицу в сентябре и октябре 1940-го. Затем удар был нанесен по городам Мидленда и Мерсисайда. Рейд на Ковентри (операция «Соната лунного света») оказался опустошительным: 503 тонны бомб, в числе которых 139 однотонных мин. Целью был промышленный район, где изготавливали двигатели и компоненты для самолетов; облака и дым закрыли цель, так что бомбы и зажигательные снаряды упали большей частью на жилые районы, исторический центр и собор. Оказались разрушены 4300 домов и две трети зданий Ковентри, погибло 568 человек.

Британская контратака стала еще более жестокой. Маршал авиации сэр Артур Харрис откровенно заявлял, что цель бомбардировок «должна быть недвусмысленно установлена… [как] разрушение немецких городов, убийство немецких рабочих и искоренение цивилизованной жизни по всей Германии». Атаки следовало концентрировать на механизме жизнеобеспечения городов, общественных сооружениях и жилых домах; «это позволит создать миллионы бездомных и выхолостить мораль немцев». Уничтожение городов в представлении Харриса и других стратегов было настолько полным, что они верили – Германия выйдет из войны в течение месяцев.

Но к 1942 году стало ясно, что бомбардировки городов не позволяют нанести нокаутирующий удар, предсказанный стратегами. Многие верили – это потому, что авианалеты просто не являются достаточно эффективными. Война против городов становилась все более активной, несмотря на то что она не приносила желаемых результатов. Разрушения фабрик оказалось недостаточно, так что Британия перешла к осознанному уничтожению жилых кварталов, чтобы уменьшить количество работников и деморализовать население. В типичном зловещем эвфемизме времен войны новая тактика именовалась «лишение жилища».

Тестовый налет этого этапа бомбардировок был проведен на древнюю столицу Ганзы, Любек. Однако первый рейд на крупный метрополис показал, что добиться таких же результатов будет сложно. В мае 1000 самолетов сбросили груз на Кёльн, но уничтожили всего 5,2 % зданий города. Атаки такого же масштаба на Эссен и Бремен разрушили всего одиннадцать строений в первом и 572 во втором. Но с марта 1943 года в распоряжении англичан появилось достаточно тяжелых бомбардировщиков, более крупные бомбы, улучшенные системы навигации и способы обманывать операторов немецких радаров, чтобы проводить серьезные атаки на немецкие города.

Королевские ВВС также получили помощь ВВС США. Модели немецких улиц создавали на полигонах Портон-Даун в графстве Уилтшир и Дагуэй в штате Юта, чтобы симулировать атаки и проверять оптимальные условия для максимального разрушительного эффекта. Исследования, технические усовершенствования и статистические обзоры пускались в ход, чтобы отладить машину по убийству городов. Более важно, что моральные вопросы относительно массовых убийств гражданского населения и полного уничтожения урбанистической среды обитания в рассмотрение не принимались. В мае и июне 1943 года огромные бомбардировочные флоты стерли с лица земли 80 % Бармена и 94 % Вупперталя, после чего снова опустошили Кёльн.

Но самой красноречивой демонстрацией того, на что способны британцы, стала операция «Гоморра», нацеленная на второй по размеру город Германии, Гамбург. Кодовое обозначение было взято из Ветхого Завета: «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и все произрастания земли».

Высокая летняя температура и низкая влажность обеспечили идеальные условия для огненной бомбардировки. Зажигательные бомбы создали многочисленные очаги пожаров, те слились и выбросили в небо столб горячего дыма. Тепло всасывало воздух со скоростью урагана с прилегающих территорий, так что температура поднялась до 800 °C. Этот ветер смерти был настолько мощным, что он сносил здания, вытягивал кислород из забитых бомбоубежищ, валил деревья и затягивал людей в бушующий ад. К концу восьмидневной атаки 37 тысяч погибли и 900 тысяч эвакуированы; 61 % Гамбурга оказался разрушен.

Получив очевидные доказательства эффективности подобных рейдов, офицеры, подобные Харрису, – вдохновленные тем, как совершенствовались технологии бомбометания, – требовали эскалации, утверждая, что если добавить еще налетов, то это приведет к «неизбежной» капитуляции Германии. К 1945 году огромные воздушные флоты были в состоянии перемолотить целые города в лунный ландшафт. В Дрездене в ночь с 13 на 14 февраля погибло 25 тысяч, 15 квадратных миль города были сокрушены. На следующий день город бомбили снова, вслепую. Несколькими днями позже сгорело 83 % Пфорцхайма, погибло 17 600 человек; 89 % Вюрцбурга постигла та же судьба. В апреле, когда война практически закончилась, был разрушен Потсдам.

К концу войны масштабным бомбардировкам подверглись 158 немецких городов. Некоторые, как Кёльн, Мюнхен и Берлин, подвергались воздушным атакам много раз. Исторические центры лежали в руинах, миллионы людей стали бездомными; 330 тысяч немцев погибло и от 50 до 60 % урбанистической Германии превратилось в пыль.

Но город похож на живой организм; там, где существуют следы жизни, он может уцелеть, и не имеет значения, насколько обширны разрушения. Из всех способов убийства городов бомбардировки были наименее эффективным. Сцены опустошенных налетами европейских мегаполисов ужасны, если на них смотреть. Но физический облик города – это его часть, которая легче всего поддается восстановлению. Большие метрополисы доказали, что они способны поглощать такие удары, которые до войны считались смертельными. Через два дня после того, как Ковентри стал руинами, вернулось электричество; через неделю полностью работали водоснабжение и телефонная связь; шесть недель понадобилось, чтобы 22 тысячи домов стали пригодными для жизни. К марту 1941 года, когда Блитц был в полном разгаре, всего 55 900 поврежденных зданий ожидали починки в Британии; около миллиона уже восстановили и сделали обитаемыми.

То же самое происходило и в Германии, где, несмотря на разрушение или повреждение 324 тысяч домов, 3,2 миллиона человек получили новое жилье к концу 1943 года. Сразу же после огненного шторма в Гамбурге, спалившего 61 % города, туда начали возить питьевую воду, используя танкеры. Начиная с этого дня быстро восстановили городские службы, а временное жилье получили 90 % из 300 тысяч жителей, оставшихся в городе и потерявших все. Это значило, что всего через четыре месяца после удара, сравнимого по эффекту с ядерной бомбой в пять килотонн, промышленность Гамбурга работала на 80 % обычного. Апокалиптический ландшафт Гамбурга был очевиден, если смотреть с разведывательных самолетов; но на земле, невидимый, город бурлил жизнью.

«Разрушенные города можно эвакуировать, – сказал Геринг, – но разрушенную промышленность заменить трудно». Значительное падение промышленного производства вовсе не было так очевидно в городах, которые бомбили. Налеты отвлекали ресурсы противовоздушной обороны и истребители, а в тех и других остро нуждались на фронтах. Однако кампания «лишение жилища» не привела ни к серьезному падению духа, ни к заметному сокращению рабочей силы на фабриках.

Требовалось очень много усилий, чтобы убить город, несмотря на ужасную мощь оружия и на лишения жителей. Пока гражданская администрация продолжала работать, оставалось какое-то обеспечение удобствами и пищей, урбанистическая жизнь продолжалась. До самого конца войны, когда Германия просто развалилась, базовые потребности миллионов гражданских удовлетворялись. И Британия, и Германия сумели создать прочные системы, которые смягчали худшие эффекты воздушных бомбардировок. Тут были и бомбоубежища, и срочное обеспечение средствами первой необходимости сразу после атаки, и многое другое. С обеих сторон силы гражданской обороны показали себя с лучшей стороны, защищая жизнь своих городов. Волонтеры исполняли роль дружинников ПВО, пожарных, медсестер, посыльных – делали то, что требовали обстоятельства. Население городов научилось, как вести себя во время налетов, как оказывать первую помощь, как обходиться с невзорвавшимися бомбами и погасшими «зажигалками».

Чувство, что все были вместе в этом деле, каждый играл свою роль в войне, усиливало стойкость. Паника начала войны превратилась в усталое негодование по мере того, как бомбардировки продолжались. Опрос, проведенный в марте 1941 года в Британии, показал, что только 8 % жителей рассматривают налеты как худшую сложность войны. Немцы, которых спрашивали, почему война оказалась проиграна, только в 15 % случаев назвали воздушные рейды. Драматический вид поврежденных зданий вовсе не означал, что в такой же степени повреждены и социальные связи; дух тысяч городов оставался живым благодаря жителям.

Люди имели глубокую привязанность к городам, те были для них домом и источником дружеских эмоций. После бомбардировок они хотели вернуться в свои районы так быстро, как только возможно. Как говорил солдатам немецкий офицер в лагере для военнопленных, «Кёльн эвакуировали снова и снова, но жители все же ухитрялись просачиваться обратно, на груды руин, просто потому, что те некогда именовались “домом”. Связи прошлого были настолько сильнее военной необходимости, что эвакуируемые сопротивлялись вывозу и стремились обратно, не дожидаясь, пока опасность уйдет совсем».

Пока люди существуют, чтобы помнить и лелеять свой город, он выживает и поднимается снова. Лучшие образцы этого тезиса можно найти в Японии, города которой перенесли самые тяжелые атаки во время войны. Самое разрушительное оружие человечества, когда-либо развернутое против города, – американская зажигательная бомба М69 весом в шесть фунтов. Их сбрасывали связками по сорок штук с бомбардировщиков В-29 «Летающая крепость», и они выбрасывали медленно горевший напалм на деревянные крыши японских домов. «Неожиданно… я увидел сияние на горизонте, похожее на восход солнца, – вспоминал американский пилот о ночи 9 марта 1945 года. – Токио целиком распростерся под нами, превращенный в один грандиозный пожар, в то время как еще больше фонтанов огня устремляли вниз с многочисленных В-29. Черный дым вздымался облаками на тысячи футов, создавая мощные тепловые потоки, которые серьезно хлестали наш самолет, принося ужасный запах горелой плоти».

В ту ночь состоялся самый разрушительный налет в мировой истории – в Токио погибло 100 тысяч человек, многие сгорели заживо; было разрушено 267 171 зданий, 16 квадратных миль города исчезло с лица земли, около миллион горожан остались без дома. С этого момента и по июнь почти каждый из японских городов подвергся атаке с помощью зажигательных бомб.

Бомбы падали на одну из самых стойких урбанистических культур человечества. Токио всегда жил на самом краю катастрофы; еще до 1945 года он пережил многочисленные циклы разрушения и восстановления, его опустошали пожары, наводнения, тайфуны и землетрясения. Ничего удивительного, что в стиль жизни этого города была вплетена готовность и способность возрождаться после катастроф. Кроме того, в Токио не было сильной традиции городского планирования, он рос произвольно, район за районом, здание за зданием. После пожаров, что проносились через японскую столицу в XIX веке, районы восстанавливали жители. То же самое произошло и после Великого землетрясения Канто в 7,9 балла, что произошло 1 сентября 1923 года, – оно убило 143 тысячи человек и разрушило значительную часть города. К моменту этого землетрясения в Токио было 452 добровольных самоорганизовавшихся общества, именуемых chōnaikai, покрывавших половину города. Когда разразилась катастрофа, они стали основанием для восстановления. После этого chōnaikai начали создавать там, где их не было, и они закрыли весь Токио.

Восстановление традиционных деревянных структур после катастрофы всегда происходило с ошеломительной скоростью. Даже после катаклизма бомбардировки в марте 1945 года выжившие продолжали населять руины города, строя сотни тысяч хлипких деревянных халуп, точно так же, как их предшественники во время терзавших Токио напастей. Сразу после атаки многие жили в тоннелях метро или дырах в земле, другие превратили в дома остовы трамваев и автобусов. Именно эти люди не позволили городу опустеть, они оставались в развалинах и начали работу по восстановлению.

В яркой вспышке апокалиптического света в 8:15 утра 6 августа 1945 года шестьдесят четыре килограмма урана, сдетонировавшие над Хиросимой, освободили эквивалент шестнадцати килотонн тротила. Тепловая волна – 4000 °C – привела к тому, что здания в эпицентре загорались сами, и погубила тысячи из них. Ударная волна, продвигавшаяся со скоростью две мили в секунду, разравнивала все на своем пути; гамма-излучение и «черный дождь» распространили радиацию на большое расстояние. Взрыв и ударная волна уничтожили все в радиусе двух километров, убили 80 тысяч из 420 тысяч населения; еще 60 тысяч умерли от ран и радиационного заражения до конца года. Тысячам предстояло страдать от нарушений здоровья и психологических травм всю жизнь. Район вокруг эпицентра превратился в обугленную пустошь, в «атомную пустыню».

Но город не был мертв, даже несмотря на то, что 70 % его зданий перестали существовать. Даже посреди того ужаса, что обрушился на Хиросиму, за какие-то часы оказались развернуты госпитали в школах и на складах, также были организованы экстренные поставки продовольствия. Пожары продолжали свирепствовать, и девушки из старших классов помогали разбирать здания, чтобы остановить огонь.

В день атаки Тецуро Микаи работал в штаб-квартире электрической компании, всего в 700 метрах от эпицентра. Чудом выживший, он потратил сутки на борьбу с пожаром на электростанции. «Глядя в прошлое, сейчас [в 2015 году] я понимаю, что было достаточно легко улизнуть, – вспоминает он. – Но я остался, поскольку мной двигало чувство долга, я хотел увидеть, как электричество вернется в город». На следующий день свет уже был в некоторых районах. Микаи помогал ставить телеграфные столбы в разрушенном квартале. Примерно через полторы недели свет был в 30 % домов, а к ноябрю вернулся повсюду.

Куро Хорино, 51-летний инженер из отдела водоснабжения, ухитрился восстановить городские насосы уже к вечеру 6 августа, несмотря на то что сам получил серьезные ожоги.

В результате экстраординарных усилий жителей Хиросимы подобие нормальной жизни стало возвращаться. Уже на следующий день из пригорода восстановила вещание радиостанция; Банк Японии открыл отделения через два дня; к югу от железнодорожного вокзала заработал неофициальный рынок. Школы снова приняли детей (у многих из них вылезли волосы после облучения); учиться приходилось в зданиях складов или прямо на улицах. Столь же важным было восстановление контактов с близкими людьми за пределами города. Через пять дней после взрыва бомбы открылось временное почтовое отделение, и почтальоны отправились по горам мусора, по памяти находя разрушенные дома. Люди строили простенькие хижины в эпицентре и вокруг него; понимая, насколько важна коммуникация, почтовые работники доставляли письма в лишенные адресов временные жилища. Затем появились почтовые ящики. «Красные почтовые ящики среди руин были словно символы мирной жизни», – вспоминал один из почтальонов через много десятилетий.

Общим местом при создании книг о городах стало цитировать трибуна Сициния из трагедии Шекспира «Кориолан»: «А что такое город? Наш народ». Истинное значение этого высказывания становится понятным, когда изучаешь историю Второй мировой. Сопротивляемость города, продемонстрированная в Хиросиме, была частью глобального феномена, того самого, который открыл невероятную силу, которой обладают крупные поселения людей; эту силу часто игнорируют или недооценивают.