«Диссидентом от сердца». На семи холмах

– Кого больше всего на свете должен любить человек?

На все наивное лохов-сокурсников, а в основном щебетание лохушек, где мелькало расхожее: маму, своего «единственного», своего ребенка – на тот момент в контексте «будущего», и даже находились зомбированные, кто влеплял «Родину» (ф-ы-ы, идиоты, еще бы Сталина припомнили), ответ: «Человек в своей жизни должен любить только одного человека – себя!» – запомнился, врезался в подкорку и был взят аксиомой.

Здоровый качественный эгоизм!

«Как, кажется, давно это было. Кто тогда поднял вопрос о себе любимом? Ах, ну да – сынок первого партийного, несомненный вожак для однокашников, красавчик, амурный гроза и вожделение всех девчонок института, всегда козырял своими оригинальностями. Фамилия у него была звучная… Впрочем, не ва́жны имена.

Шефы-американцы учат – меньше светить, не упоминать попусту, как они говорят – ники. Или никнэймы, a nick name на благородном английском».

А свой ник-нэйм – агентурный псевдоним, данный американским куратором, определенно импонировал. Образование и память услужливо подкидывали однокоренные ассоциации, завязанные на римско-цезарское – Октавиан…

И на музыкальное, полагая себя в немалом утонченной, творческой личностью – октава.

Или краткое окта – восемь… удачное, символичное совпадение случайных личных дат.

Можно сказать, что они угадали…

Обосновавшиеся по известному адресу на улице Чайковского иностранные резиденты, оценивая психотип агента «Октавия» и мотивацию, бесспорно угадали. Иначе с чего бы…

Встать этим утром в такую рань, пересилив себя через будильник, было сродни подвигу, учитывая, что необходимо было еще придумать и наложить грим, который следовало (это профессиональный аккуратизм – не погореть на мелочах) нанести и на руки. Молодые, надо отметить, всегда ухоженные руки.

Затем нарочито шаркающей походкой пенсионера припереться на набережную, на час раньше рекомендованного регламента (в здании министерства еще ни одного светящегося окошка… впрочем, светло уж, хоть и серо), расположиться среди прочих рыбаков (на взгляд – помешанных на крючках-поплавках-мотылях чудаках).

Не пачкаясь – не нанизывая на крючок мерзкого червяка, используя лишь имитатор-финтиклюшку, закинуть удило и, заняв позицию вполоборота… наблюдать – не проклюнется ли другая «рыбка».

И надо же – после стольких пустых дней вознаграждение или удача не замедлили случиться.

Окладистый интеллигентный мужчинка, что подошел к соседу-рыболову, что-то там оговаривая-«цокая» на что-то вытащенное тем из реки, по громким возгласам «килограмма на полтора», был не очень-то и похож на «заказанный объект», но… похож.

Хотя уверенности, если честно, не было, и следовало бы еще раз сравнить – после живого оригинала снова взглянув на фотопортреты.

Фотопортреты, что были получены из посольской «закладки» и согласно инструкции, по ознакомлению, подлежали уничтожению… но остались лежать в секретере за стопкой журналов.

Они там, в ЦРУ, прекрасно понимали – запомнить заказанные на поиск лица необученным непрофессионалам было проблематично. И даже дополнительно вложили особое руководство-методичку по ускоренному и качественному усвоению образов, в том числе посредством словесного описания.

«Но это просто удача, что этот тип подошел столь близко и его можно украдкой, но рассмотреть».

А между тем «объект» отговорил, развернулся и уходил! Что характерно не в сторону парадных ступеней министерства, а вдоль набережной, забирая правей… короче – мимо!

«Но… но как же?!»

Наряду с еще не остывшим торжеством приходит понимание, что установка «непогрешимых» шефов ошибочна – клиент пришел со стороны и уходит на сторону! Что подозревало скорей случайный характер встречи, а не на привязку-ловушку, на которую организовано наблюдение… сиречь министерство.

И что порождает неуверенность: «А тот ли этот? Или ошибка?» И глупейшее ощущение собственной неподготовленности и дилетантства на такой непредвиденный ход: «Идти, догонять? Проследить? Но не бросать же дурацкое удило, порушив всю легенду?!»

Бездарная растерянность находит выход, когда неожиданной мандражной трясучкой начинает щемить в мочевом пузыре: «Ну, конечно! Оставить все, и, как тут принято, по-свойски кинув: “я отлить”, протопать вслед…»

Да только поздно метаться – ушел и не догнать. Не побежишь же?

Теперь вставала дилемма – сообщать или не сообщать куратору? Мысль трепетала в голове весь день, подытоживаясь уже по возвращению домой, в квартиру, взглядом на зашторенное окно, закрытую форточку, которые надо было расшторить и открыть – условные знаки затребования контакта или закладки контейнера. Но сначала достать фотокопии:

– Вроде тот… а вроде – нет.

«И что доложить? О своем проколе? Случайный, скользящий характер встречи с клиентом не дает повода… и главное уверенности».

Однако давешняя растерянность как пришла, так и ушла: «Завтра будет день – будет пища. Засечь время и смотреть завтра».

А после двенадцати ночи обязательно включить радиоприемник. Это был почти еженощный ритуал – принять указания, если таковые будут. Да и просто послушать «голоса́».

За полночь фирмачевский «панас» пошипел на необходимой частоте, проговорив незначащими фразами… Для агента «Октавия» сегодня опять ничего.

Рука крутнула колесико настройки на всегда интересующий канал, подстраивая, добиваясь приема без хрипоты…

Картавый диктор рассказывал о военной поддержке Кремлем преступного режима аргентинской Хунты, посягнувшей на территориальную целостность Великобритании, не без доли сарказма поздравляя советских военных летчиков, высадившихся на аргентинской авиабазе на Огненной Земле.

«Под крылом самолета зеленое море…» – дальше песенка не подходила.

Капитан Беленин склонил голову – с высоты двух километров даже легкая дымка тумана укрывала все виды. Но когда ходили по нижней кромке облачности, под крылом проносился…

«И не море вовсе – океан, и скорее не зеленого, а серого цвета… Атлантический. Заграничные земли, заграничные воды. Черт!»

«Су» крутанул «полубочку», выходя в новый вираж… Павел не ожидал, мотнув головой с неприятными ощущениями.

Сегодня к управлению и не притрагивался, сидя в «спарке» сзади. Рысачил кубинский товарищ – показывал, сорвиголова (вот уж точно), на что учился в Союзе и какие навыки приобрел в «интересных местах», например в Анголе… Дорвавшись, накручивая пилотажу.

«Могет. Резок. Так и подергивало в некоторых моментах ухватиться, перехватить ручки. Даже пассажиром, а спина вспотела. Но парень опытный. Его, кстати, тоже вытащили с переучки на Миг-23 – и отзывался о нем, о двадцать третьем, прямо-таки восторженно. Ну, еще бы. Сам такой же».

Снова сев на «Су» после «Мига», капитан Беленин, что называется, почувствовал обратную разницу… и честно, после «двадцать третьего» Су-22 истребителем-бомбардировщиком уж и не тянуло называть – чисто бомбер… Вот его удел. Тем не менее «сухарик» определенно поосновательней и покрепче сделан.

Это особенно ощущалось на вот таких виражах – с максимальной эксплуатационной нагрузкой на режимах разной стреловидности.

И техники отмечали простоту, надежность и неприхотливость – конструкция шарнирного узла и консолей крыла Су-17 (он же Су-22) не в пример выносливей «миговской», не требующая ежедневной «пробивки» смазкой.

А на «Мигаре» прям… «трещало». Во всяком случае, так казалось.

В наушниках прошипело – с земли руководитель полетов дал «отбой» задаче.

Ответил кубинец, крутанул напоследок нисходящую «бочку», возвращаясь на аэродром. Сели мягко, покатились на пробеге. Беленин высматривал, где стоит «аэродромный», принимающий тормозные парашюты… Дождался момента, когда прокатывали мимо, и только тогда сбросил (бывало ветром парашюты несло так, что бедолаги замаивались догонять). Уже выруливая к стоянке, впередисидящий поднял фонарь, впуская свежий воздух. Павел последовал его примеру.

Кубинец и рулил с каким-то вычурным изяществом, «педалируя» (в смысле управлял педалями) не напрямки, а впритирочку объехав аэродромный тягач, выписал поворот, с расчетом встать на стояночное место, снова в предстартовом положении.

Принимающий «аэродромный», поджидая, поднял руки… и опустил, когда самолет занял положенное место у белой полосы на бетонке… Баста.

Нажатием на тормоз машина замерла, мягко качнувшись, клюнув носом.

«Приехали».

Плавно убрав обороты, выключили зажигание.

Утихший «Су» еще чем-то жужжал в гидросистемах, потрескивал остывающим металлом.

Пока катили с открытыми фонарями, и пот на спине успел высохнуть.

Подали стремянки, стали выкарабкиваться. Сунув шлемы под мышку, потопали в домик руководителя полетов – расписаться в журнале.

Вся первая половина сентября прошла в напряженной подготовке лётного состава эскадрильи на советские Су-22.

Аргентинское командование адекватно оценивало все сложности и необходимые сроки на переобучение своих пилотов… даже самых опытных. И вариант с кубинскими летчиками в кабинах истребителей-бомбардировщиков, видимо, их вполне устраивал. Однако столичные чины в штабе ВВС Аргентины все же были настоятельны, требуя непременно разбавить эскадрилью своими асами.

После обкатки на учебных «спарках» из полутора десятков человек было выбрано четверо по принципу «самые-самые».

Неизвестно, что там задумали «высокие погоны» в Буэнос-Айресе, но в процессе обучения обретали невольный опыт и сами советские инструкторы: летали над Огненной Землей, ориентируясь на агрессию со стороны Чили, изучали район боевых действий. Особое внимание уделялось действиям над морем, в условиях большого удаления от района базирования.

В этом случае нарабатывали налет с полной загрузкой. Весьма характерной: четыре подвесных топливных бака, а на оставшиеся две подвески под вооружение цепляли «чугунки»-полутонки (имитаторы).

Но в «оружейку» ходили, смотрели – чем их хотели заряжать, – штуки там лежали серьезные: «воздух-поверхность», управляемое, высокоточное, новейшее.

В связи с этими участившимися дальними полетами над морем прошел устойчивый слушок (как это водится, сарафанно-солдатским радио), что рассматривается задача нанести ракетно-бомбовый удар непосредственно по английской войсковой группе, высадившейся на Фолклендах. Якобы с подвешенными ПТБ в перегоночном режиме дальность «сушек» позволяла достигнуть островов, нанести удар и вернуться на аэродром базирования. По этому поводу, естественно, пошли гулять пересуды… Коллектив (как бы партия не направляла и не сплачивала) – это всегда разномнения позиции и оппозиции, адептов идиомы «в споре рождается истина».

Мнения авторитетных специалистов и просто всезнаек были однозначны: «чушь!»

Паша Беленин, не хуже остальных зная табличные цифры «боевого радиуса» Су-22, и чем отличаются режимы, «перегоночный» и «боевой», в целом с такими оценками соглашался. Но вот… призадумался.

После их экзерсисов на «мигарях», там, в небе над азиатскими морями, теперь столь категорично отвергать такую возможность – челночного пролета на запредельную дальность – не стал бы.

Да и неспроста из Союза вместе со всей остальной военно-технической комплектацией к «сушкам» привезли ПТБ повышенной емкости. Однако начальство (и свое и аргентинское) пока загадочно отмалчивалось.

Комэск (а у него был целый штаб специалистов) либо тихарился до поры, либо сам не все знал.

Пока же только шли тренировочные и обучающие полеты.

Летали специально с ПТБ – с пустыми и полными, с уже помянутыми «чугунками», чтоб натаскать на лишний вес, лишнее лобовое сопротивление, на ограничения по перегрузкам.

Сложный пилотаж, кстати, крутить можно было и со всем этим «навесным добром»… без разницы, где висят «гири», под крылом или «животом» – «сухарик» машина крепкая.

Правда, там уже вступали в силу особенности управления, которые, в том числе и отрабатывали.

Машины тоже готовились.

Все доставшиеся от перуанцев самолеты проходили планово-предупредительный ремонт, подвергаясь тщательным операциям контроля и тестировки. Прибывший из Союза заводской технический персонал производил плановую поэтапную перекомплектацию, подгонку под новые и дополнительные системы вооружения.

Меняли бортовое радиоэлектронное оборудование. В хвостовой части и по бокам гаргрота устанавливали кассеты с отстреливаемыми инфракрасными и противорадиолокационными ловушками. Перестраивали на аргентинские параграфы приемоответчики системы госопознавания. Проводился комплекс мероприятий по подготовке техники и вооружения к работе в суровых приантарктических условиях… и, как говорится, и так далее…

Еще одной непонятной закорючкой в довольно четкой системе построения эскадрильи была диспропорция в распределенных по боевым машинам пилотах.

Изначально на базу перегнали восемь боевых Су-22М3, на них соответственно посадили четырех кубинцев, плюс проходили ускоренную подготовку четыре местных мучачос. Два учебных Су-22У не в счет.

Это устойчивое соответствие было нарушено. Сначала на одной «сушке» полетел движок… Вообще-то двигатели на экспортных Су-22, как отмечали сами технари, стояли «неубиваемые». Даже после африканских эксплуатантов, где в баки лилось грязное с песком (бывало и такое) топливо, летали. Несмотря на достаточно приличное состояние принятых машин из Перу, некоторое пренебрежение нормами обслуживания все же было отмечено. Но по-серьезному забраковали только один истребитель-бомбардировщик – покопавшись в потрохах, проведя дефектоскопию силовой установки, техники развели руками… «под замену».

Затем случилась авария (как же без летного происшествия). ЧП произошло по обычному недогляду аэродромных служб и лично руководителя полетов.

Аргентинцы к тому моменту уже пилотировали самостоятельно, бравируя: «Ха! Проще простого». Ну, и косячили порой, в основном по мелочи… А тут пилот, заходя на посадку, забыл выпустить шасси.

Беленин тогда лично наблюдал…

Посадочная скорость у «сушки» под «триста», шасси полагается выпускать заранее, еще на глиссаде, как раз чтобы избегать таких вот случаев. Но на полосу неожиданно упал туман и службы визуального контроля прое… прозевали.

Пилот оттачивал свои навыки в одном из режимом повышенной загрузки – под брюхом висели баки. Вот на них он и сел, проелозив по бетонке, как на подушках. «Люминьевых».

Какие были бы последствия, если бы ПТБ на то время были полные, и гадать не надо.

Впрочем, и остатки керосина (а они там всегда имеются) могли вспыхнуть от любой искры.

Хорошо, аэродромные службы среагировали оперативно, прямо на ходу заливая пеной сунущийся по бетону самолет. Бедняга «Сухой» стоял на полосе… мокрый, точно оплеванный и виноватый, склонившись на одно крыло.

В штабе аргентинских ВВС отреагировали весьма оперативно, прислав на замену еще пару Су-22М3. Но у комэска взыграло традиционное «не ударить лицом в грязь» перед иностранцами и показать товар лицом – «вот как можем», приказав «машины привести в летное состояние в кратчайшие сроки». А на самом деле никакой тут героической самоотверженности не было – техники заводской бригады на строевом аэродроме осуществляли процедуру замены двигателя за каких-то пару часов. Еще через сутки поставили на крыло и неудачно севшего.

Так что пара Су-22М3 прилетела и осталась.

С одной стороны, перегнали и перегнали. Будет не восемь боевых машин, а десять. Непонятно было только, почему в условиях дефицита летно-боевого парка… как, впрочем, и опытных пилотов, пригнавшие их кубинцы не остались, отбыли в свою эскадрилью на другую базу. И курсантов из числа аргентинских пилотов не назначили.

К тому времени уже начали отрабатывать групповые полеты и две новые «сушки», как само собой, закрепились за инструкторами – вот лично за Пашей Белениным и напарником – летуном-испытателем из Владимировки.

Глядя на это, кое у кого народились кое-какие интересные и смутные подозрения. Снова строились всякие гипотезы и предположения, коль уж высокое начальство оставляет неравнодушных подчиненных в секретном неведении.

А назавтра встречали «Антошу».

Еще загодя «солдатским телеграфом» наобещали, что привезут письма с родины.

Красавец Ан-22 отгудел, отсвистал реверсом на пробеге… замер, раскрывая зев задней рампы.

Первыми на поле выкатились «Грады». Четыре установки. По виду явно не новье – рабочая техника. Чехлы обтягивали только пусковые направляющие, выставляя напоказ все остальное – опалины от стартовиков, облезшую и оцарапанную местами краску. Приданные расчеты и обслуга узнаваемо смуглые, испаноязычные.

Догадались и без подсказок:

– С Анголы перебросили.

А неподалеку на запасной рулежной полосе стоял С-130 «Геркулес» – удачный, проверенный, растиражированный воздушный грузовик из-под «made in USA»… в раззяванную рамку которого «Грады» не влезали.

Как, впрочем, и «Осы», и «Кубы».

Кому-то из штурманского состава, глядя на быстро сформированную и укатившую колонну «Градов», вдруг снова взбреднуло в голову:

– И стало их десять. Стря-янно!

– Ты это про что?

– Подготовленных у нас из иностранцев пилотов восемь. Так? А боевых «сушек» десять.

– И что тут стря-янного? – передразнили.

– Чеховским ружьишком попахивает от этих «двух лишних». Машинки на ходу, на крыле, свободны – заряжай, садись, лети, стреляй. А пилотов восемь. А мы вроде бы на «боевую» не подписывались.

– Да вроде б и разговоров пока нет.

– А чего, повоюем и за аргентинских мучачос, – пожал плечами одни из летунов, – не вижу здесь ничего такого, отличного от других «горячих точек», где есть хоть какие-то советские контингенты. Не впервой.

– Первыми здесь отличились, и весьма знатно, морячки с «Петра», – напомнил Беленин, – а кто тут из наших еще? Пэвэвошники?

Поистине аномальное для этого времени года затишье на море позволяло судну поддерживать хороший ход. Шкипер, по-видимому, был человеком не суеверным, пообещав:

– Дойдем до места менее чем за сутки.

А старлея совершенно сухопутных войск ПВО Союза Советских радовало то, что не болтало, не укачивало, не блевало… сунутые еще на берегу кем-то леденцы не понадобились.

Океан, конечно, не штилил – не такова она, эта вечно неупокойная масса воды – дышал тяжелой мерностью, обязывая себя уважать.

С должным вниманием отнесся старший лейтенант Перепелица и к замечанию комбата о тренировках в пути. Да и сам понимал, что там, впереди, не прогулка… война! И от выучки экипажа зависит уже собственно жизнь.

Как есть такое понятие у армейских специалистов – «сухая протирка» (уж у русско-советских точно – это когда выданный спирт выпивался, а радиоэлектронные контакты протирались на выдохе типа алкогольными парами), так и пошаговую отработку норматива с аппаратурой можно было пройти «на сухую»… иначе – без включения «высокого» (имеется в виду – «высокого напряжения РЛС»). Тем не менее доводя действия солдат-операторов до тупого автоматизма.

В первую дневную половину плавания старлей и успел прогнать личный состав таким вот «сухим» образом. Да еще и несколько раз (чтоб не расслаблялись). Но и не зае…вая (не «не заеживая», конечно… другие там буковки).

Впрочем, во вверенном ему экипаже никто бы, кстати, вые… (опять это выеживаться) и не стал, невзирая на то, что аргентинцы были и старше его по возрасту и, очевидно, по званиям. Двое из них уже успели повоевать, один имел сбитый из ПЗРК «Харриер». Да и кубинский товарищ с самого начала был представлен с позиции уже опытного, поафриканевшего в Анголе, наверняка имевшего на своем счету и кровавую жатву.

Но Игорю еще с курсанства, еще с училища вдолбили: авторитет командира строится на превосходстве в знаниях и непререкаемой уверенности в своих решениях.

«Даже если ты не прав в чем-то, – уже договаривали, нагружая и ответственностью, и бременем долга, – вы защитники, элитный срез общества. Страна вложила в ваше обучение столько средств, что…», и так далее, и тому замполитовски-подобное.

Тем и взял, сразу и категорически заставив себя уважать! Лишь разрешив в неформальной обстановке… и в бою, где все должно быть без проволочек, чтоб не валандать с длинным обращением «товарищ старший лейтенант», называть его на испанский манер Игоро.

Это «Игоро» выскочило с легкой руки кубинца, который, однажды показав большой палец, выдал вескую оценку: «команданте Игоро».

Кубинца завали Фидель, чем тот чертовски гордился.

Утренними склянками шкипер известил, что «скоро», что «вот-вот», и что «если бы не благодатный туман, то полоску береговую на левом траверзе уже бы видели вполне». Этот туман близ Фолклендских (Мальвинских) островов давал хороший шанс не быть обнаруженным вражеской авиацией.

Этим утром ради интереса старший лейтенант Перепелица, забравшись в машину, включил радиостанцию, ловя эфир и отголоски открытых текстов, – скороговорки на языках Шекспира и Сервантеса порой были очень экспансивны.

«А ведь, черт. Там война».

И чем ближе… ближе к пороху, к свисту пуль, реву ракет и турбин, тем оно явственнее ощущалось. И становилось жаль профилоненных на берегу часов и ту размеренность штатного учебного регламента, пока сидели в лагере.

Вдруг понял, что, уже сойдя на тот берег, вот так спокойно, в тепличных условиях позаниматься с личным составом возможности больше не представится. «Там будет сплошное боевое дежурство. А ну-ка!»

– Экипаж! Строиться!

Решив снова, а может и пару раз и больше раз, прогнать «норматив», а для еще большей наглядности запустить движки, включив аппаратуру на прогрев – пусть хоть лампочки погорят, как положено.

Перед отмашкой на расчетное время кубинец лишь спросил:

– Антенны поднимать?

– Обойдемся пока. Соответственно и «высокое» на СОЦ не подавать.

Отработали. Эдаким полуфабрикатом. Хотелось думать, что уже лучше.

Вырубили. Заглушили.

Повылезали наружу.

Пошла гулять пачка – перекур. Кто-то ушел по нужде (считай, больше получаса без пауз). Зато согрелись и в каюты не тянет.

Перекидывались фразами. Немного на русском, немного на местном наречии.

Подметил для себя, что «испанский» за такое тесное время на аргентинской земле уже легче ложился на язык, вскакивая расхожими словечками.

Пока занимались, усиленно и не единожды (для этого вылезая из нутра, строясь, получая замечания и снова по «свистку» осаждая люки машины), день на месте не стоял – набирал силу, неуверенно сменяя в небе утро, оставаясь таким же практически безветренным и туманным.

Наконец слева вроде бы проглянулся какой-то мыс входа в бухту Порт-Уильям, в глубине и изгибах которой (карту места выдали) и был пункт назначения – Порт-Стенли.

Судно уверенно резало воды, сменив галс, отчего слегка повело под ногами палубу. Кильватер позади кривился пенной дугой.

Здесь, в бухте, попали в окончательную полосу безветрия, прикрытого береговым полуостровом. От этого и густота тумана только уплотнилась. Начали сбавлять ход, переходя на «малый» – не ровен час можно налететь на патрульный катер или еще какую-нибудь посудину. Эти воды в принципе уже контролировались аргентинскими силами.

Шкип высунулся из мостика, что-то белозубо проорав.

– Говорит – «все, почитай дошли», – пояснил Фидель, сам явно толком не расслышав, но по интонации сообразив.

Вертолет свалился с неба из белесого марева, как сатана!

Плотный туман, видимо, украл все его, что должны быть оглушительными, звуки.

Свалился и с ходу выпустил ракету, что стремительным огненно-дымным росчерком метнулась вниз.

Взрыв где-то в носовой оконечности (там коротко полыхнуло) заставил судно вздрогнуть.

Винтокрылая машина висела мутным призраком в тумане, вращая лопастями, водя «жалом» – казалось, пилоты смотрят на свою проделанную работу.

Игорь оцепенел, пропуская мимо ушей крики, топот, кто-то дернул его за рукав.

Один из аргентинцев вдруг нарисовался с ПЗРК – шустрый парень, когда только успел (им в штатное расписание присовокупил две «трубы» – еле смогли примостить в тесноте аппаратной).

В этот момент от силуэта геликоптера опять сорвалась, потянулась новая нисходящая полоска, домчав к своей цели – снова куда-то в район полубака или ближе… к миделю, не разобрать.

Ударило плотной звуковой волной! Тряхнуло! Взметнулось клубами дыма, блеснув алыми языками.

Боец с ПЗРК свалился. Однако, сам окровянив себе лоб, ценное оружие не выронил, неуклюже пытаясь встать.

«Британец» нагло приблизился, доминируя свистом турбин и лопастей на уши, и, сделав кренящий разворот, засветив брюхо («Си Кинг» – теперь узнал), стал удаляться в открытый океан.

Боец с ПЗРК, наконец, сумел встать на колени… на одно, выставив вперед ногу, взваливая тубус на плечо, разворачиваясь в направлении, где только что вальсировал агрессор-геликоптер.

Перепелица было дернулся, но уже подавил в себе порыв выхватить у него переносной комплекс и самому попытаться произвести выстрел:

«Этот аргентинец уже валил англичан в реальном бою. А у меня только учебные стрельбы – раз-два и обчелся. Пусть он! Только где же этот чертов “Си Кинг”? Удрал, сука!»

Вскинул голову, пытаясь отыскать убежавшую машину. Утихший, едва пробивающийся сквозь студень тумана звук лопастей доносился совершенно не пойми откуда… рассеиваясь, увязая.

«При таком “молоке” о визуальном наведении и говорить не след! Куда целить? Не видно ж-ж-ж… кисель!»

Аргентинский стрелок, похоже, тоже соображал, удерживая тубус на плече, водя в секторе взведенной тепловой головкой.

«Там если режим “автомат” воткнуть – оно само палит, едва ГСН захватит тепло выхлопа турбин. Пуск-то уже нажат!..»

Эти нюансы додумывались параллельным каналом в башке (мысли они такие – имеют свойство самостоятельно метаться из угла в угол), когда Перепелица уже взбирался наверх к люку на крыше шасси. Успел гаркнуть:

– Экипаж, приготовиться к бою! Давай, расчехляй, заводи!

…и в голове, вместе с командными штампами из серии «действовать по обстановке!», выстраивалась четкая цепочка заученных манипуляций ввода машины в работу…

…ныряя ногами в операторское отделение, продолжая раздавать команды (все испанские слова забыты в секунду), лая по-русски в расчете на Фиделя, что он-то уже поймет, продублирует!

Не больше получаса назад проведенная тренировка попала, что называется, «в кассу» – только что отгудевшая, не успевшая остыть машина гыркнула, задрожала, выравнивая обороты хорошо сбалансированного движка, знакомо меняя тональность по мере врубания тумблеров – отбора мощности к генераторам, к системам отопления и вентиляции.

Как захватывать цель без стабилизации и привязки к местности, старлей даже не заморачивался, вспомнив слова препода-майора на курсе: «Главное достоинство “Осы” в том, что комплекс работает и в ручном режиме – при умелых действиях расчета можно обстреливать нереальные цели с нереальных позиций… быстрее всяких автоматов, на одной чуйке оператора!»

Руки буквально летали по тумблерам и кнопкам.

«Интересно, а с такой позиции – с палубы корабля – кто-нибудь когда-нибудь шмалял?»

Качки не ощущалось, да ее и не было. Судно и до того едва ползло, а сейчас Фидель, пригнувшись – в полный рост не встать, – плюхнувшись в кресло «оператора дальности», успел доложил, что и вовсе якобы застопорилось – наверное, шкипер приказал, дабы замедлить поступление забортной воды.

«Застопорилось, но по инерции и течениями наверняка ползет, зараза! Ниче, ниче! Где наша не пропадала!»

Внутрь протиснулся еще один – аргентинец, жестом показав, что антенны свободны от чехлов, быстро с выпученными глазами протараторив… Фидель перевел:

– Сильный пожар, судно тонет, команда спускает шлюпки! – Кубинец тоже поддался на паническое снаружи «спасайся, кто может». Но увидел закусившего губу командира, как закусившего удила коня, что мигом выбило дух паникерства.

Старлей уперся:

– Успеем!

Оправдываясь перед собой же: «Я здесь именно за этим… разве нет?»

Тут, невзирая на горячность, играли знания. «“Си Кинг” ничего крупного ракетного нести не мог. У натовцев просто нет ничего такого-эдакого тяжелого на вооружении. И такие суда, как наше, если и тонут быстро, то от торпед, а не от каких-то пары пукалок. Успеем!»

А еще где-то внутри щипнула, кольнула обидная честолюбивая мысль – утопить машину, так и не сделав ни единого живого выстрела?

– Успеем!

Мысли скакали из угла в угол, губы шептали вслед за мыслями, проговаривая «норматив», словно помогая рукам… а руки-пальцы сучили, бегали, делали дело: «АПУ расчехлено, врубить высокое – РЛС кругового обзора… раскрутка гироскопов. Тут бы привязку к местности, но… Перевод АПУ в сектор, куда ушел “Кинг”, выставляя штурвалом на нужный азимут – пилоты однозначно будут держаться ближе к поверхности».

Приказал Фиделю провести заблаговременную ручную подготовку включения ракет (как для стрельбы по внезапным целям). Кубинец хрюкает в переговорном устройстве – задачу принял.

«Так! Далее – включается режим целеуказания!»

В голове скороговоркой из инструкции: «…положение цели на индикаторе кругового обзора используется для ввода луча ССЦ и строба дальности на цель».

«А мы ее в ручном режиме родимую – работают только пальцы и на номер луча смотреть не надо, луч сам накроет цель… по дальности выставится верно. Система произведет захват. Рук только не хватает. Хорошо, Фидель в теме – что-то там покрикивает по внутренней связи на аргентинского коллегу. Сам. Сам… справлюсь!»

Антенна селекции там, наверху, начинает качаться по углу места. Выли двигатели, выводя ракеты на угол старта.

«Ага, есть! Захват. Переход на сопровождение».

Вот теперь данные поперли в непрерывной считке – пошли, пошли на вход счетно-решающего прибора. Погнала выдача точных текущих координат цели.

«Что там у нас? Вертолет на дальности шесть километров. С курсовым параметром…»

Аппаратура гудит – решается задача встречи ракеты с целью, вырабатываются данные для пуска. Перед глазами вспыхивает сигнал: «Цель в зоне!»

Фидель врубается в тему, возбужден: «Игоро! Команданте!»

«Сам знаю», – палец топит кнопку «Пуск».

На процесс запуска всего чуть меньше секунды (0,8 по нормативу) – врубается турбогенератор ракеты, происходит проверка напряжений и переход на бортовое питание, подрыв пироболтов контейнера «пусковой» и…

Машину качнуло.

Ракета пошла!

Следом в интервале пяти секунд произвели пуск второй ракеты. Перестраховка.

И «вторая» скорей всего и не понадобилась – на экране расползлась блямба и тут же накоротке исчезла.

«Пусто. Чисто. Готов!»

А вот теперь можно:

– Покинуть машину!

На корабль противника «Си Кинг» вышел, ориентируясь по бортовому радару… И едва в тумане проглянулись детали, дав примерную идентификацию, экипаж произвел пуск двух ракет «Си Скьюа».

Пилоты деловито зафиксировали, что «аргентинец» неконтролируемо горит, погружается в воду, команда спешит покинуть судно, сбросив на воду надувные плотики. Посчитав, что сделали свое дело, британцы отвернули, возвращаясь в зону патрулирования.

Через минуту полета на бортовой панели, испещренной множественными контрольными огоньками, предупреждающе вспыхнула-сработала система оповещения о чужом облучении в режиме поиска и наведения.

Лаконичные ребята переглянулись, понимая друг друга без слов, – это либо работает неизвестная ранее береговая установка… скорей всего, на пределе дальности. Либо появился аргентинский патрульный катер, не представлявший особой опасности.

«А больше у них тут ничего серьезного нет, – сказал один другому, – на только что обстрелянном каботажнике антенны точно были без признаков решеток РЛС или чего-то похожего».

Однако решили перестраховаться, опустившись ниже, почти припав к поверхности океана. Правда взбиваемая винтами капе́льная взвесь вынудила приподняться… метров на пять. На всякий случай сбросили скорость, стопорясь, зависнув – это самый лучший способ избежать захвата вражеской системы, ежели таковая на них наведена.

Все еще недоумевали, переглядываясь.

Недолго.

Ракета влетела со стороны хвоста, взрывом будто поддев геликоптер по зад.

Отчего тот сразу скапотировал, с размаху вонзаясь в воду, что вдавила остекление внутрь кабины, хлынув навстречу ничего не успевшим сообразить пилотам. Несущие лопасти со всего маху ударились о волны, ломаясь… Пробитый сквозняком салон мгновенно залило, заполняя…

«Кинг» быстро погружался…

И лишь еще некоторое время на торчащей из воды хвостовой балке молотил бешеный подруливающий винт.

После команды «Покинуть машину!» наружу из люков вылетели, как очумелые мухи из пустой бутылки портвейна.

Вид, открывшийся на судно, конечно, был безрадостный (а каким он еще должен был быть?) – бедолага сухогруз, несомненно, еще держался на каких-то наглухо задраенных отсеках (воздушных пузырях), но неизбежно терял плавучесть.

Пожар в носу погас – там уже властвовала вода. Но разгорелся в средней части, перекинувшись на надстройку, заволакивая дымом мостик, с которого недавно жестикулировал капитан… Дым стелился во все стороны, в безветрии вяло раздвигая туманную вязкость. В горле першило.

Это то, что Перепелица увидел снаружи…

Что происходило внутри, только представлять. Из трюмов слышался характерный треск – видимо, в огне оказались ящики с боеприпасами к стрелковке. Иногда жахало более основательно, отдаваясь конвульсией палубы.

«А если там не патроны, не мелкокалиберка, а орудийные снаряды… или бомбы – черт его знает, что еще грузилось в порту?» – успела стрельнуть мысль. Старший лейтенант заозирался, уже более трезво оценивая обстановку.

Что удивительно, дифферент был небольшим, да и крен скорей условным. На палубе можно было стоять без необходимости за что-нибудь держаться (как уже потом предположил шкипер – складированные в миделе судна боеприпасы к «Эрликонам», по всей видимости, детонировали, сметая переборки, открывая доступ воде к машинному отделению, создав равномерность затоплений).

Слева на мелкой зыби в нескольких метрах от борта яркими оранжевыми бутонами горбатились спасательные плотики, тарахтела мотором шлюпка. Но оказалось, судно покинул не весь экипаж.

Откуда ни возьмись, из дыма явился шкипер с охапкой спасательных жилетов (его, закопченного, растрепанного, сразу и не узнали). Жилеты стали шустро напяливать на себя.

Шкип замахал руками, призывая шлюпку подойти поближе, но его или не видели или игнорировали… Потом проорали – оказалось, у них заглох движок.

А судну между тем оставалось недолго! Нос совсем ушел под воду – она (неспокойная, ледяная) подбиралась ближе, уже всеобъемлюще поглощала мидель – там гейзерно бурлило, выбрасывая остатки воздуха наверх, начиная растекаться по палубе юта.

«Да какого хрена! – вдруг будто только что прозрел Перепелица. – Чего я туплю! Зыбь в бухте есть, но небольшая, неужели плавь не преодолеем?»

Отыскал взглядом своего помощника-кубинца:

– Фидель! Экипажу: машину разнайтовить, антенны убрать, зачехлить, задраить все непредусмотренные отверстия! – И дурацки огласился совсем уж вдолбленной в голову штатной командой: – Приготовиться к преодолению водной преграды! – Учитывая, что за все больше полугода переподготовки на «Осу» ни разу не эксплуатировал ее в плавающем режиме. Как и никто из его экипажа. Это однозначно.

Но забегали, затопали, выполняя приказ.

Игорь попытался на пальцах объяснить кэпу, что он хочет сделать.

Тот вроде сообразил, оценивая прищуром машину, быстро что-то поясняя, показывая, куда лучше и правильней съезжать. Затем извлек откуда-то кувалду, начав ломать тонкие леерные перемычки, которые помешают, так как сдавать назад к кормовому срезу не вариант – там выше всего.

И Перепелица понял – ждать, пока судно уйдет из-под ног и «Оса» просто останется на плаву, было совсем небезопасно – дифферент все же рос, корма поднималась…

«Нырнешь рыбкой вниз… и с концами».

Вот и надо было, пока есть возможность, съехать по наклонной палубе в воду – как раз в том месте, где шкипер расчищал дорогу.

За руль полез сам, не доверяя.

Да и… что характерно, рискнули забраться в машину только кэп и Фидель… Тот попросту не умел плавать и боялся оказаться в холодной воде даже в спасательном жилете.

– Главное не потерять, как ее… остойчивость, не бултыхнуться, не перевернуться, – это старлей говорил себе, успокаивая сам себя, будто замаливая свою дрожь в руках.

Всем чем нужно, в плане безопасности, уже озаботился шкипер, приготовившись, если что… Если «черепаха» опрокинется, сразу открыть люки и всем покинуть машину.

– Поехали! – Погазовав, снял с ручника, тронув по наклонной…

Кренило уже заметно, нос машины, словно форштевень броненосца, въехал в воду, неизбежно зарывшись, черпнув «клювом», погнав прилив, лизнув пеной по лобовым стеклам и…

Свободная ощутимая продольная качка вызвала бесконтрольное торжество – плывем!

Позади радостно выл кубинец.

Дизель урчал, забулькал там позади водомет, пошли на плавный разворот – надо было подобрать остальных.

Судно уходило в воду носом, от этого корма приподнялась так, что даже на время оголился винт.

«Вовремя мы соскочили», – Игорь понимал, что успокаиваться еще рано, еще надо добраться до суши.

Людей вытаскивали уже из воды, с них ручьями текло, пришлось наорать, чтобы не тащили все это в аппаратную. Вообще на «Осе» предусматривался экипаж из пяти человек… советский офицер уже был сверх штата. А теперь в довесок еще и шкипер. Но Перепелица вспомнил, как умудрялись в тесноте кабины и «аппаратной» напяливать ОЗК… и ничего.

Справившись со своими бытовыми бедами, осмотревшись (от утонувшего сухогруза на поверхности остались только какие-то плавающие обломки), обнаружили, что незадачливый аргентинский экипаж уносит отливом в открытый океан.

Груда плотиков в связке со шлюпкой оказались беспомощны – почему-то без весел со сломавшимся двигателем. Пришлось брать их на буксир. Шкип, как у себя дома обосновавшись на крыше «Осы», травил конец, громогласно раздавая матросских звиздюлей на своем испано-аргентинском.

«Бляха-муха, дед Мазай и оранжевые зайцы», – смотрел на это все старлей, сплевывая. Больше косился в небо – не заявится ли еще один какой-нибудь «Си Кинг».

Одну «Стрелу» утопили во время суматохи. И старший лейтенант на всякий случай дал команду тому шустрому аргентинцу быть готовым, держать вторую под рукой.

Из оружия еще были укороченные АК-47У в количестве трех штук. Трех, потому что аргентинцы предпочли взять в штатное вооружение экипажа какие-то небольшие пистолет-пулеметы собственного, аргентинского, производства. Черт его знает – из гордости, привычки к своему или тоже в силу компактности.

Игорю они чем-то напомнили немецкие «шмайсеры» времен Второй мировой – по прямому магазину.

Медленно почапали.

«Оса» на водомете развивает до 10 километров в час. С плавучим якорем в виде плотиков скорость упала на треть. До ближайшего берега было не меньше четырех километров, и сколько бы они вот так тащились, неизвестно… если бы там, позади, не починили движок на шлюпке.

Так что, избавившись от обузы, пошли, наконец, вполне ходко. Шкипер остался с ними, указывая, куда лучше править, хотя и сам толком не знал «местных бродов».

Но один черт, в итоге выползти на сушу оказалось задачкой нетривиальной, учитывая, что берега в этом унылом приполярном мире в большинстве скалистые и негостеприимные.

К тому моменту смогли связаться с аргентинским командованием в Порт-Стенли… К ним выслали вертолет и какую-то команду на бронетранспортере по суше, которые их и навели на удобный песчаный пляж.

Длинный клювастый нос плавающей машины, с навороченной поверху зачехленной машинерией, приподнялся из воды, когда колеса зацепили за грунт…

Теперь можно было переключать передачу, поддавая газу, выползая на сушу трехосной, истекающей ручьями «черепахой». Видом своим поражая и страша – Перепелица заметил, что аргентинские пехотинцы не спешат навстречу, некоторые держат оружие на изготовку.

Ткнув в бок Фиделя, приказал:

– Высунься, покричи им, что мы «свои», а то от дурости палить начнут.

После болезненных методов гемодиализа всегда оставалось неприятное «послевкусие», уводящее в упадок… и сил и настроения. Да так, что в такие минуты (растянувшиеся в часы) не виделось никаких позитивных перспектив.

«Постпроцедурная депрессия…» – говорили врачи.

И сейчас по тому, как были разложены на столе бумаги – в видимом порядке, но на самом деле незаконченными черновиками, недосказанными делами… представлялось, что так и вся страна лежала – необъятная, неустроенная, тяжелая на подъем. И казалось, ничего с этим поделать нельзя и ничего не выйдет, невзирая на «предупреждения извне», на все наметившиеся реформы и надежды.

И в этой серой гнетущей хандре неожиданно ловил себя на том, что чувствует усталость от жизни… усталость и безразличие. И спасение от всего видел в смерти – вовремя уйти.

А что до несбывшихся надежд – вспомнилось, только забыл кто автор: «Человек всегда возвращается с пустыми руками…»

В кремлевских кулуарах Андропова не за глаза называли интеллектуалом.

Самому Юрию Владимировичу, на контрасте с закостенелой советской элитой, такая характеристика в меру импонировала, поднимая самооценку (повод скрыто относиться к товарищам по партии с превосходством).

Привыкший к конкретике мыслей и действий, расписываясь в своем бессилии и бессилии науки объяснить физику или некий Вселенский замысел прокола во времени, Андропов порой склонялся к абстрактным интерпретациям… и тогда…

И тогда «закодированное неведомым», лишь отчасти прогнозируемое и просчитываемое грядущее вдруг представало новыми не менее зыбким символами.

«При всем известном мы следуем неизвестности», – эти слова звучали в голове как некая сакральная формула. Впрочем, надолго этой «абстрактности» не хватало, и умозрения неизменно привязывались к практической составляющей.

– Прежде всего, мы должны отдавать себе отчет, – начальник аналитической группы делал многозначительную, почти драматическую паузу, – появление «Петра Великого» уже внесло свои коррективы в текущую реальность, оказывая воздействие не только на внутренний системный уклад страны, но и продолжая влиять извне. И дело здесь не в том, что крейсер прошелся своими «гранитами» и другими боевыми комплексами по «посудной лавке» англосакских флотов. А тем, что американцам в принципе известно о его происхождении.

Уже самим фактом «переноса» меняются геополитический баланс и мироустройство. А мы?! Мы просто не представляем, не можем полноценно оценить произошедшие сдвиги. Прогнозы ветвятся вариативностью, и если в метафизических понятиях товарищи ученые говорят, что ткань истории гибкая пружинистая структура и так просто ее не прорвать… тут же рассудочно рекомендуют в любых трансформациях осторожные поступательные движения – плыть в потоке настоящих событий, где реальность сама выберет за нас. Однако эта реальность включает в себя и наших оппонентов, которые, естественно, имеют свои резоны! Которыми мы можем, и в свою очередь просто обязаны, манипулировать, поскольку имеем на то свои резоны! И главное – преимущества постзнаний.

Но со всеми вытекающими сложностями: не исключая частичной, а то и более – полной утечки информации, с учетом контрдействий наших геополитических соперников и предполагая, и прогнозируя, и рассчитывая стихийные изменения обстановки…

Иначе говоря: на наши новые действия враг будет реагировать не так «как было в той реальности», а по-новому. И совсем усложняя (приготовьтесь!): наши противники знают, что мы знаем, «как все будет», и будут оценивать наше поведение, подозревая, что мы, например, блефуем до последнего в собственной уверенности, что оппонент непременно уступит.

И они, понимая это, также будут держать паузу до последнего! Нарушая к чертовой матери все причинно-следственные гармонии!

Согласен, звучит все это (о причинно-следственных комбинациях) на первый взгляд невообразимо запутанно и, может быть, глупо. Но это на первый взгляд. И если брать примером самую страшную развязку противостояния – ядерный конфликт, то тут каждая мелочь имеет значение. Вплоть до того, что «Петр Великий» не несет повышенный радиоактивный фон, и янки об этом однозначно известно.

А ведь есть еще и Европа! И там есть спецслужбы и свои подозрения. И единственная успокаивающая компонента – наши главные англосаксонские противники, здравомыслящие прагматики!

«Крестовый поход» против получившей неоспоримый козырь Страны Советов не случился. Пока не случился.

Голос докладчика уплыл во вчера. Генеральный секретарь поймал себя на прострации, невидяще уставившись в полумрак кабинета: «После такого-то выразительного спича, что итогом вывел начальник экспертной группы, экономические преобразования и внутренние хозяйственные проблемы страны смотрятся чуть ли не пустяшными рутинными задачами.

Дескать, зная наперед, остается купировать, закрыть бесперспективные проекты, перебросив финансирование на заведомо прогрессивные и реальные… и так далее, по каждому пункту.

Но тот же неурожай в конце восьмидесятых уже мировой показатель. Обычная (ее можно назвать даже пассивной) конкуренция на мировом товарном рынке затрагивает Советский Союз постольку-поскольку. А вот активные экономические диверсии Запада…

Иллюзий относительно всех прямых и непрямых действий вашингтонской администрации никто и раньше не питал. Но «нефтяная ходовка», как теперь выяснилось, нанесла по СССР существенный удар.

Если источники не врут, уже сейчас директор разведывательного управления США и доверенное лицо президента Рейгана Уильям Кейси «обрабатывает» саудитов, склоняя в разы увеличить добычу нефти. К 1986 году это приведет к катастрофическому для Советского Союза падению цен на углеводороды».

Взгляд паузой упал на стол – составленные по вчерашнему совещанию стенографические записи, уже черново перепечатанные, включали не менее шестисот страниц машинописного текста. Слева ютились просмотренные – с утра немного успел, гораздо меньше половины, всякий раз помимо подчеркиваний и замечаний на полях, ставя внизу свою подпись-метку… для секретаря. Все это снова уйдет на проработку.

«Озвучено, записано, требует досмотра. Почти что ветхозаветное “мене, текел, фарес” – исчислить, взвесить, разделить. Иначе поделят тебя. На ноль».

Рука потянула «ежедневник» с рабочим расписанием, визируя чрезвычайную приписку – нефтяная провокация американцев требовала особого подхода, создания отдельной группы, куда бы входили специалисты МИД, ГРУ и…

И при всем нежелании разбрасываться новым козырным ресурсом, вполне допуская включение в это дело связанной с «Петром Великим» «игры разведок».

Пискнул селектор, секретарь известил о посетителе.

«Крючков. Подождет пока».

Сортировка бумаг продолжилась, но Андропов подметил, что помня о человеке в приемной, невольно стал более беглым в прочтении.

«Раздел сфер влияния в “третьем мире”. Региональное геополитическое доминирование. Военно-стратегический паритет…»

Все, что касалось вотчины Устинова, включая всю «оборонку» в целом и в частностях, еще до совещания вызывало горячие споры и трения. Устинов, одновременно руководя и вооруженными силами и оборонной промышленностью, обладал большим влиянием, по сути, являясь неприкосновенным и неподконтрольным. Недаром в КГБ для присмотра за армией существовало целое управление.

В другой бы раз новоиспеченный генсек это пресек. Однако всесторонняя поддержка Устинова на голосовании Политбюро теперь обязывала быть лояльным ко всем аппетитам армии.

А если быть честным, Андропов прекрасно понимал Дмитрия Федоровича. Да что там – приходилось ломать и пересматривать собственные недавние воззрения. Оставалась надежда на здравый смысл военного министра, когда тот и сам, владея всеми материалами из будущего, должен был понимать, каким непосильным грузом для страны являлась «оборонка».

Подробности вчерашнего заседания снова выплыли на первое место – маршал говорил резко, он даже встал со своего места для весомости:

– Вы называете это «новый взгляд на вещи»? Да! Новый взгляд! Тут и статус «доктрины» неуместен, потому что это не отход, а самая что ни на есть сдача всех позиций, чтоб меня!..

– Не всех, – деликатно поправил осмелевший докладчик, – а тех, которые в итоге оказались нерентабельными, неудачными, если не вообще провальными.

– А может, они и стали, как вы говорите, нерентабельными и провальными лишь из-за того, что мы не вложили должных средств и усилий, – поддержал Устинова Огарков, – а теперь зная, где нужно точечно уколоть, вместо того чтобы лупить наотмашь всей ладонью…

– Товарищи… – решил вмешаться Андропов. Не хотел Юрий Владимирович вступать в споры на этом этапе, но вот вырвалось… Приходилось говорить вещи, о которых в принципе, предварительно ознакомившись, все уже знали, но… Но приходилось.

Во-первых, в целях развернутой дискуссии. Во-вторых, за необходимостью обозначить и свою позицию. А потому надо было говорить живо, импульсивно, чтобы убедить сомневающихся (чтобы убедить самого себя).

Но не получалось… Получалось, как привык – бюрократически сухо, по делу:

– Давайте не будем влезать в сложные причинно-следственные комбинации. Есть факты, на них и будем опираться, но не так чтобы – без оглядки, а имея свое усмотрение и мотивы. Думаете, мне легко было поступиться приоритетами? Не можем мы, товарищи, и далее пребывать в идеологических предрассудках, что дикие народы «третьих стран» и их правители непременно желают пойти по пути «социалистической ориентации». Социализм им нужен, равно пока есть возможность «доить» нас – на оружие, технику, примитивно – за еду. Социализм им очень удобен, потому что, прикрываясь системой, можно поддерживать жесткий, практически тоталитарный режим в своих вотчинах. Это вам не Запад с демократией. И мы в этом случае с нашим идеологическим подходом ничего не выигрываем.

Так стоит ли тащить в «светлое будущее» все недозрелые африканские страны?

Не буду говорить о надежности таких союзничков, ловко научившихся манипулировать на нашем противостоянии с американцами, виляя хвостом и вашим и нашим.

Конечно, в борьбе с врагом (США и НАТО) все средства хороши – использовать любые возможности для усиления нашего внешнеполитического влияния. Но не факт, что выдавив из каких-то банановых республик американцев, мы сами там останемся доминаторами. Примером тому история «дружбы» с арабско-мусульманскими странами.

Если рассматривать нашу позицию на мировой арене с военно-политической точки зрения, считаю, что ни к чему распылять силы и средства. Достаточно обозначить свое присутствие на ключевых направлениях. Ориентироваться будем на проверенные временем режимы… и на территориях этих стран устраивать пункты материально-технического обеспечения флота, аэродромы, склады и ограниченные контингенты сил оперативного реагирования.

На Средиземном море, несмотря на некоторые сложности, очевидным вижу продолжать делать упор на договоренности с Сирией. Очень удобная позиция, поскольку ко всему находится в оперативной близости к Суэцу. С базой Камрань все, надеюсь, понятно – очень выгодный и важный узел в АТР, с выходом в Индийский океан… где для снабжения и поддержки кораблей советского флота в полной мере соответствует пункт на Сейшелах. В этих условиях наше пребывание на континентальной части Африки (Мозамбик, Танзания, Зимбабве и другие) следует рассматривать в большей степени с практической точки зрения – подразумевая возмещение наших затрат полезными ископаемыми или иными ресурсами.

– Иначе говоря, колониальный, империалистический подход, – не выдержал Устинов, непонятно – осуждая или нет.

– Да. О безвозмездной помощи им придется забыть.

– Но ведь бросаем… Никарагуа, по всей видимости, тоже оставим, – в интонации маршала веяло скрытым сожалением, а он еще и неожиданно выдал любопытное суждение: – Что подумают кубинские товарищи. Впрочем, всей подоплеки Гаване знать не обязательно. А резвиться наши кубинские друзья могут в «горячих точках» сколько им влезет. Хотя опять же, все будет за наш счет.

– О Кубе я скажу отдельно, – обнадежил Андропов, – доскажу лишь… в теме концепции ограниченного регионального присутствия. Форпостом, ориентированным на Южную Атлантику, хорошо бы сохранить Анголу. Тем более что там есть что взять: страна – крупный экспортер кофе, имеются месторождения нефти, алмазов. Единственное, хотелось бы форсировать события, разобравшись с военизированной оппозицией, как и с самой агрессией ЮАР не к 1988 году, а раньше. В том числе упредив смену курса тамошнего президента, подоплека которого нам, полагаю, понятна.

– Да, – немедленно отозвался со своего места Огарков, – планирование операций уже ведется.

– Теперь о Кубе, – Андропов дождался, когда перестанут шушукаться и передавать друг другу какие-то бумажки главные военные страны́:

– Надеюсь, никто не сомневается, что первостепенный наш враг Соединенные Штаты. Американцы сумели взять под контроль окружающую их панамериканскую зону, тем самым обезопасив свою территорию от прямой агрессии. Тогда как их военные базы буквально обложили страны социалистического лагеря. И в этой схеме самое большое тактическое и стратегическое достоинство Острова Свободы – его территориальное положение. Куба – это наш исключительный передовой пост под боком у врага, откуда возможна военная угроза американской метрополии.

Можно сколько угодно ругать Хрущева, но он своей «карибской авантюрой» сумел, наверное, единственный раз нагнать самого большого страху на янки, когда они наглядно оценили, каково это жить с приставленным к виску «ядерным пистолетом».

– Мы-то… да, как и вся Европа, живем под дулом – и ничего, – поддакнул с кривой усмешкой Устинов, – а эти упыри… ишь ты, им, значит, никак нельзя. В их понятиях – что дозволено «Юпитеру», не позволено…

Андропов с укором покосился на перебившего его маршала, но мысль продолжил:

– А Никита возьми, да и покажи им кузькину мать. Только урок, видимо, забылся. Сейчас нам известно, что Рейган намеревается установить в Европе баллистические ракеты «Першинг», минимальное подлетное время которых до Москвы – шесть-десять минут. Вполне вероятно, что теперь в связи с появлением «Петра Великого» все может повернуться иначе. Тем не менее, если мы хотим разыграть карту «Пионеров», нам надо подготовить весомый козырь – адекватный ответ. И озаботиться этим заранее!

Размещение американцами ракет средней дальности с ядерными боеголовками в непосредственной близости от наших границ, по сути, аннулирует соглашения по Карибскому кризису, и мы в полном праве рассматривать дислокацию наших ударных дивизионов на Кубе.

Так что думайте, товарищи военные, планируйте. Чтобы когда американцы поставят нас перед фактом «Першингов» в Европе, мы их поставили перед фактом «Пионеров», сиречь СС-20 на Кубе. Или других оперативно-тактических ракетных комплексов, покрывающих хотя бы часть территории США. Только учтите, засветиться раньше времени чревато – спровоцируем кризис похлеще того, что случился при Хрущеве.

Андропов снова вынужденно ждал возникшего обмена мнениями между собравшимися. Едва разговоры утихли, вытащил следующую «карту»:

– И еще… к вопросу о силах ядерного сдерживания. Но прежде небольшой экскурс в историю. Фактами.

План «Тоталити», разработанный Эйзенхауэром в 1945 году, предусматривал сбросить на города СССР до тридцати атомных бомб. Что было дезинформационным блефом Трумэна, поскольку Штаты обладали лишь девятью бомбами, и то только к 1946 году. Далее был план «Чариотир» – уже двести бомб со спецзарядом, сброшенных на семьдесят советских городов. Замечу, у Сталина тогда атомного оружия еще не было.

Далее, 1949 год, «Дропшот» – триста атомных и двести пятьдесят тысяч тонн обычных бомб по территории Советского Союза. Но в СССР уже испытано свое «изделие». Ко всему, рассчитывая на семидесятипроцентный успех масштабной и массированной атаки, прагматичные джентльмены все равно опасались ответного удара советских вооруженных сил, даже обычными средствами.

И в известный Карибский кризис США обладали более чем 6000 боеголовками, против 300 в СССР, при несопоставимых средствах доставки ядерного оружия к цели и возможностей ПВО.

К чему я это говорю. Как видите, у нас никогда не было паритета со США, ни в авиации, ни в силах флота, ни в ядерном арсенале. Не будем питать иллюзий – в случае серьезного конфликта американские ястребы без сомнений пожертвуют частью своих городов.

И, тем не менее, несмотря на военное превосходство, заокеанские политики до сих пор так и не отважились начать войну, очевидно, не приемля даже те прогнозируемые минимальные потери среди населения Штатов. И пусть вся аргументация геополитических прогнозов строится на тех, иных реалиях, нам известно – ни локального обмена ядерными боеприпасами, ни глобального армагеддона не случилось!

А я еще раз напомню: гонка вооружений высасывает из нашей страны финансовые, жизненные соки. Отсюда напрашивается вывод, стоит ли нам так безудержно наращивать ядерные силы?

Имеемого сейчас у нас ядерного запаса хватит, чтобы уничтожить Америку дважды, трижды, при самых неблагоприятных условиях и противодействии. Так ли нам нужен этот пресловутый паритет, когда лишь достаточно обеспечить гарантированный пробой их ПРО удовлетворительным количеством ядерных единиц, при котором противнику наносится либо неприемлемый ущерб… либо североамериканский континент становится непригодным для жизни.

А когда заокеанские политики узнают о системе «Периметр», вряд ли уже решатся на войну с применением атомного оружия, понимая, что удар возмездия неминуемо будет нанесен.

Повисло напряженное и скорей даже недоуменное молчание – «ядерный паритет» считался едва ли не основной доктриной, обеспечивающей безопасность страны.

Здесь однозначно первое слово было за министром обороны. Он и выразился, незамедлительно:

– Что-то мне напоминает – это как царские генералы не хотели принимать на вооружение армии пулемет, мотивируя тем, что зачем убивать солдата сотней пуль, когда можно одной прицельно-меткой.

Затем подумав, решил еще высказаться:

– Пока «Першинги» за океаном, но если они все же станут на боевое дежурство… Учитывая сократившееся подлетное время американских ракет с возможностью обезглавливающего удара, невзирая на систему «Периметр», мы обязаны рассмотреть и «превентивную концепцию». Иначе говоря, если ситуация будет складываться чрезмерно угрожающей, мы оставляем за собой право на первый шаг…

На этом моменте воспоминаний, сохраняя недовольное выражение лица, Андропов вернулся к «настоящему» – документ, озаглавленный «Стратегический паритет», переместился в левую стопку. Общего знаменателя по этому вопросу вчера так и не вывели, лишь приняв к сведению чрезмерность наращивания ядерного потенциала, вместе с тем дружно настаивая, что перегибать палку с уступками в сфере вооружений чревато.

Вчера же, уже погодя, успели еще немного поспорить с Устиновым, приватно обсудив и «афганскую западню», и помянуть «полчища» устаревшей танковой техники. А был еще Горшков (сиречь «флот») – со своими «дорогущими игрушками». А еще «концепты будущего» – те перспективные направления в области вооружений, о которых рассказали «попаданцы» и которые требовали непременной реализации. Здесь хоть одно радовало – многое из этого сейчас уже существует в разработках и проектных стапелях профильных конструкторских бюро страны.

«Государственный корабль – махина и без того инертная, но с такими темпами… если мы здесь, на высшем уровне столь неповоротливы, что же будет звеном ниже? Бюрократическая машина попросту утопит в своем сером болоте все начинания, все наболевшие преобразования», – от этих мыслей Юрий Владимирович совсем расстроился. Взглянув на часы, с сожалением отложил работу – время подходило к другому распорядку, да и Крючков в предварительном звонке уведомил о некой срочности.

Терпеливо ожидающий в приемной первый помощник, войдя по звонку, буквально с порога озвучил:

– Вы просили информировать сразу, но простите, в поздний час не хотел вас излишне беспокоить. Вчера Щелоков снова приезжал к Старику на дачу.

– О чем разговаривали, конечно, узнать не удалось?

– Никак нет. Однако гостил он там совсем недолго.

– Зачастили, – Андропов, ворча, поднялся из-за стола. Подошел к окну, чуть сдвинув штору, впустив немного пасмурной осени в помещение. – Надеюсь, Леня будет соблюдать договоренность и ничего лишнего никому не скажет.

– «Наружка» никаких странностей не заметила. Отбыв из Заречья, Щелоков заехал ненадолго к себе в министерство. Находился там не более двадцати минут. Затем отправился домой. Что вполне естественно – время было к позднему вечеру. По линии МВД никаких экстраординарных распоряжений не зафиксировали. Но от Старика уезжал, докладывают, хмурым, если не совсем раздраженным.

– Думаешь, снова предлагал?

– Наверняка. И наверняка получил отказ.

«Старик» – под таким рабочим псевдонимом в оперативных документах КГБ теперь проходил Брежнев.

Андропов, несмотря на то что сам в возрастной эстафете буквально наступал на пятки «бывшему», принимал такую постановку дела даже не поморщившись – подобная классификация вполне укладывалось в рамки профессиональной этики «конторы».

А Леонид Ильич оказался крепким стариком – перенеся инсульт, достаточно быстро оклемался, через трое суток уже фактически встав на ноги. Узнав о произошедшей смене власти, явно расстроился:

– А я Щербицкого на свое место прочил.

Однако отыграть столь генеральную кадровую перестановку обратно уже не предусматривалось. Во всяком случае, медики по первым дням поостереглись везти больного даже в стационар, не говоря о каких-то посещениях Политбюро.

Всякие разговорчики-шепотки среди аппаратчиков, естественно, ходили. Верный брежневец председатель Совмина Тихонов неосторожно оговорился:

– Рано списали Ильича!

Этот момент был зафиксирован… и доложен. Что Андропов в узком кругу прокомментировал сравнительно лояльно:

– А чего еще было от этой «днепропетровской» братии ожидать!

Но эта лояльность являлась, конечно, видимой. «Приговор» для неугодных, можно сказать, уже был подписан. Дело лишь во времени и некой тактической паузе – в первые месяцы правления нового генсека замена кадров не выходила за рамки командно-административного регламента.

А между тем на известную дачу один за другим повадились ездить – навестить занедужившего товарища все те, кто был ранее вхож в близкий круг, кто всегда пользовался его расположением…

И уезжали не окрыленные надеждой, ни тем более гарантиями – Ильичу под гнетом свалившейся правды было не до подковерных игр. Не мог он оставаться равнодушным и безучастным и, придя в себя, наплевав на возражения врачей, практически сразу затребовал «бумаги по будущему».

Отказать не могли, но по приказу Андропова строго дозировали.

Самым рьяным из «закадычных» гостей оказался министр внутренних дел Щелоков (тогда людям Крючкова вполне удалось подслушать разговор) – он склонял бывшего генерального явиться в Политбюро, восстановиться на правах члена ЦК и поставить вопрос о неправомерности аппаратной перестановки:

– А мы, Леонид Ильич, мы вас поддержим. Надо будет, я весь личный состав милиции за вас подниму!

– Ты что ж это, Николай… Анисимович? Переворот в стране… хм-х… хочешь учудить? – В непередаваемой нечленораздельной манере отвечал отставной генсек – подборку документов ему подавали очень тонко, факты по «делу Щелокова» там были пока косвенные, упоминались вскользь (не дай бог о фатальном финале), но уже создавали неприглядное впечатление.

И хмурил фирменные брови:

– Не обессудь… Николай… напортачишь, вовек не отмоешься.

– Удивляет, что «днепропетровцы» только сейчас особенно зашевелились… – Где-то там за окном из-за тучек пробилось солнце, резанув предательским лучом, и Андропов, точно завзятый вампир, мгновенно отреагировал, задернув штору. – Впрочем, ничего странного – Леонид Ильич чувствует себя лучше, встал на ноги. Вот и закопошились.

– Только ничего у них не выйдет, слабый это теперь рычаг – Брежнев.

– Не скажи, – возразил Юрий Владимирович, – так просто с арены политических расчетов его не спишут. Влияние за ним по-прежнему держится. А ведь в хрониках будущего на такие сценарии и намека не было – всех оппонентов, включая Щелокова, удалось легко «уйти».

– Юрий Владимирович, – чуть гнусаво потянул генерал-лейтенант, – не обязательно так возносить этих журналистов-расследователей, что потом «в гласности» будут строчить свои опусы – они попросту могли и не знать всех правительственных и внутрипартийных перипетий. Да и сор из избы, знаете ли… секретные параграфы никто не отменял. А у нас так и совсем ситуация иная – «днепропетровцы» наверняка питаются иллюзией, что пока Брежнев жив, он за них вступится.

Андропов медленно повернулся к подчиненному, вперив почти видимый за стеклами очков колючий взгляд.

– Я не то имел в виду, – Крючков потупился, но заострившееся лицо ничего не выражало.

– Не стоит допускать такие оговорки – могут неправильно понять, – тихо прошелестел генеральный. Неторопливо вернулся к столу, зачем-то снова упорядочивая, перекладывая бумаги на две стопки – уже читаные и еще нет, спиной показывая раздражение: – А потом сочиняют про нас небылицы.

Генерал-лейтенант даже не стал оспаривать, что этот-то кабинет ни в коем случае не прослушивается.

– Что еще по Леониду Ильичу? – не меняя тона, спросил Андропов.

– Старик стал капризным в последнее время. Порой даже своих хохлов, если являются без приглашения, не принимает…

– Это потому что мы ему правильную, правленую информацию подаем, – пояснил генсек, сделав ударение на слове «правленую».

– …а вот на пришельца захотел посмотреть лично, – поспешил вставить Крючков, – я о Терентьеве говорю.

– Я помню. Когда назначено?

– После полудня. Сейчас он проходит инструктаж.

– Мне надо непременно перед этим побывать у Леонида Ильича, – и уловив какой-то намек на возражение, упредил: – Что? Думаешь, заерепенится и не примет? Генерального не примет?

Крючков молчал, пыжась что-то сказать.

– Но в рабочем порядке ему материалы по будущему возят? – настаивал Андропов.

– Так точно.

– Вот я и поработаю курьером… заодно и поговорю – надо провентилировать некоторые вопросы. А Терентьева посади ко мне в машину – по пути и с ним еще пообщаюсь.

– Тогда разрешите? – Генерал-лейтенант кивнул на телефонные аппараты.

– Да. Можете воспользоваться.

Крючков напрямую соединился со спецотделом, запросив в шестой кабинет эти самые подготовленные индивидуально для Брежнева материалы. Выслушав ответ, повернулся к хозяину:

– Им необходимо еще минут десять-пятнадцать для контрольного просмотра.

– Подождем. Чаю?

Гость не возражал. На вызов явился секретарь. Сервировка была незатейливая, но пока пили, Андропов не терял время попусту – достал вскрытый боковым разрезом конверт, с торчащими из него несколькими листами.

– Вчера не успели обсудить, лишь вскользь упомянули. Да и вопрос этот требовал особого круга и соответствующих специалистов, тех, кто занимается всем этим. Я заказал общую сводку – здесь собраны отчеты за обозначенный период по суммам, выделенным компартиям капстран Европы и США. Не то чтобы это являлось для меня большим секретом, однако в свете последних событий… Когда это проходит годовым отчетом – не так заметно. А вот что накопилось за последний десяток лет. Взгляни. Впечатляюще.

– Понимаю, – генерал-лейтенант принял конверт, не спеша просматривать содержимое, – только здесь не все так прозаично. То, что компартии и другие организации левого толка в капстранах широко кормятся с нашей руки, это известно. Но многие из них порой предоставляют ценную информацию, ведя, пусть и пассивную, но разведывательную деятельность, осуществляя промышленный шпионаж, лоббирование наших интересов. Знаю, что нередко их якобы секретные материалы берутся из обычной прессы свободного доступа. Но терять этот ресурс… Я бы попридержал некоторые перспективные кадры.

– Дайте кому следует необходимые указания, – строго приказал генеральный, – чтобы пересмотрели, учли новые нюансы. Иначе… кормим этих дармоедов за их липу. Все.

На селекторе горела лампочка – секретарь извещал, что прибыл курьер с третьего этажа из отдела «Х».