Речи в Заречье

Когда по рации брякнули, что Андропов отбыл, можно было совершить наконец и свой визит.

Прокуренная «Волга», покинув место «засады», покатила по чуть извилистой асфальтированной дороге к глухим охраняемым воротам.

Брежневская дача встретила сырым запахом осени, запахом пряного и прелого увядания. Машина осталась у КП, далее пехом.

Из людей на территории попалось лишь два-три работника, что убирали с тропинок меж высоких деревьев шуршащую листву. Они только и нарушали потрясающую печальную тишину, да еще лениво покаркивающие вороны, которых на удивление было мало – наверное, поживиться тут им особо нечем.

Все это навеяло некую символичность, поэтому капе-ранг (молчаливые сопровождающие провели его в дом) уж настроился и вообще-то думал увидеть развалину – телевизионный образ «долгоиграющего» генсека, особенно его последних дней, ложился устойчивым архетипом. Добавить к этому предупреждение, что старика недавно хватанул инсульт…

А Леонид Ильич приветствовал гостя даже не сидя – на ногах, лишь опираясь на спинку кресла.

Не уловил Терентьев и обычного для пожилых людей запаха, включая лекарственного. И еще уж очень переживал (боялся), что найдется причина для традиционного брежневского поцелуя.

Однако тот просто пожал руку. Некрепко.

Правда, сесть ему уже помогала медсестра – округло-женственная, но крепкая такая, в теле бабенка.

Вспомнился случайно глянувшийся сериал про Брежнева – что-то там было ни совсем однозначно с медсестричкой. Уж не эта ли?

Дамочка, надо заметить, обхаживая пациента, так и постреливала глазищами на гостя в непонятных претензиях – может, действительно переживала за «дедушку», может, еще чего…

А в целом Ильич произвел хорошее впечатление. Несмотря на немощность, заторможенность в речи, отвисшую челюсть – глаза по-прежнему живые, умные. Говорить он старался односложными короткими предложениями, видимо сам понимая свою проблему.

Терентьев представился по-полному – в звании, сколько лет, когда родился.

– Вот и буду звать тебя каперангом, извини, что на «ты». Мне так удобней. Надо было по форме прийти, в той – с шевронами «Россия». А то – человек и человек, и не скажешь, что из светлого грядущего явился.

«Светлое грядущее» он по-особенному проинтонировал.

Сам Брежнев был одет по-домашнему – брюки, рубашка без галстука, вязаный жилет с финскими оленями:

– А я теперь на пенсии. Мне теперь и официальных лиц можно, хоть и английскую королеву, встречать по-простому, – и улыбался этому своему маленькому чудачеству.

А едва удалилась лучащая строгую ответственность женщина-медработник, заговорщически спросил:

– Сигарет не принес? А то обложили меня со всех сторон. А сам-то куришь? Вот и хорошо, что куришь. Будешь прикрывать если что. Мне вот давеча Юрий Владимирович принес, а подымить я так и не отважился. Видал, какая фурия за мной блюдит…

И подмигнул, донельзя довольный, будто хвастаясь, мол, «при мне краля»!

«А ведь дед дает… – улыбнулся мысленно Терентьев, – каких бы он там ошибок не наглупил! Когда там его конечная дата – в ноябре? Совсем недолго».

Так и хотелось сказать: «Леонид Ильич, дорогой, вы удила жизни закусите и тяните еще, тяните». «Да нельзя – воспримет как преждевременную похоронку».

Хозяин немного завозился, кряхтя, усаживаясь поудобней. Взглядом, видом давая понять: «ну, рассказывай». Безошибочными манипуляциями заядлого курильщика выудил сигаретку, чиркая зажигалкой, чуть откинувшись, пуская дым:

– Рассказывайте, хм-х, как вы там живете, к-хм, поживаете? Как дошли до жизни, до такой? Не устоял народ перед Западом? Просрали… все что… кх-м…

Он закашлялся, запершил – привычно, в кулак, во взятый со стола платок, не став доводить вопрос. А впрочем, надо ли? И так понятно. Что ответить только?

Сейчас, сидя перед своего рода легендой советского периода, Терентьев испытал неожиданное чувство смущения. Которое никогда, ни под какими осуждающими взглядами Андропова, или Устинова, или других пытливых контактеров не испытывал. Не видя своей личной вины в том, что Советский Союз почил, протянув лишь – сколько там? Семьдесят лет?

А вот почему-то именно перед Брежневым, старым, пожившим… отжившим, прошедшим свой трудовой и идейный путь, наверняка не без грехов и ошибок – житейских и профессиональных… Вот глядя в эту стариковскую укоризну, почему-то стало совсем неловко.

«Наверное, потому что у меня (у нас) сохранилось какое-то положительное мнение о нем, об этом партийном руководителе, как и обо всем его периоде правления. Как бы там над ним в свое время ни посмеивались в анекдотах на кухнях. Прекрасно помню их – звучащие из уст родителей. Насколько эти анекдоты кажутся наивными сейчас – от взгляда “от потом”, перекинувшись вот, “на сегодня”. Иная оценка».

– Так что? – Мимика у Старика была своеобразная – задавая вопрос, он поднимал одну бровь (одну из знаменитых), от этого взгляд его был немного… и выжидающе наивным, и упрямым.

– Да, Леонид Ильич. У нас там не сказал бы, что классический капитализм, но все признаки. Уж то, что народилось «общество потребления» – это точно. Но ведь такова природа людская – стремиться жить сытно. Даже сейчас правительство, сиречь партия, взяв курс на повышение благосостояния советских граждан, по сути, ставит во главу рубль. Как бы это абсурдно ни звучало, но это уход от голой коммунистической идеи. Всё та же концепция потребления. И это совсем иное мировосприятие.

– А что ж… у нас люди тоже отовариваются, потребляют продукцию. Но от этого они не перестают быть советскими людьми.

– Ну да. За семьдесят лет вывелась новая формация людей – гомо советикус, – и искренне поспешил оправдаться, увидев, как вытянулось лицо собеседника: – Поверьте, из моих уст это не звучит в контексте критики или иронии. Отнюдь! Хочу привести такой занимательный случай. Как пример…

Мои однокашники служили в ЗГВ в ГДР. Общаясь с немцами, они всегда подмечали и плевались на их прижимистость. Папироску стрельнуть – пфенижек заплати. И так во всем.

То есть вы понимаете – у них всегда идет счет полушки-копейки: ты мне – я тебе, даже в таких дерьмовых мелочах. У нас это совершенно не принято. Даже там…

«Должен же понять: где – там!»

– …А когда Германия объединилась, западные дойчи мало того что ощутили чуждость и бремя восточных немцев, неприспособленных к жизни при капитализме, они поражались их социалистичности, что ли. Иначе говоря – бабло (простите за жаргонизм) у восточных не стояло в центре человеческих отношений. То есть налицо даже у педантичной немчуры изменение ментальности в советскую сторону. И кстати, жители ГДР до сих пор – под «до сих пор» я имею в виду двухтысячные – ностальгируют по этому прошлому. Это отмеченный факт.

– Вот видите, – глаза Брежнева блестели. Затем он что-то прикинул, слегка покачавшись в кресле, видимо примеряя на себя смысл, засомневавшись, – так может, это просто ностальгия по молодым годам? Я бы тоже тряхнул бы… с удовольствием.

– Может, – не стал спорить Терентьев, – только знаете… почему-то по гитлеровскому периоду у них ностальгии нет. Самое досадное, что сейчас и наши люди этого «счастья» не осознают. И не поймут, пока сами не попробуют. Не обожгутся.

Мы там достаточно сытно жили. Не без проблем, конечно, но… Автомобиль – это так, повозка, почти расходник, глядя на сегодняшний автопром. Полные прилавки.

А идеи нет. Впрочем, и сейчас уж не так верят в идеалы коммунизма. Разве нет?

Наверное, можно придумать новые лозунги. Только люди устали от просто лозунгов. Раньше в Союзе (замечу, в прежние годы) была правильная пропаганда: на Чкаловых, на Гагариных, а ныне…

Терентьев вдруг отвлекся, тем более что и Брежнев, махнув рукой – де, «погоди», потянулся за сигаретой, долго возясь с зажигалкой, глазами показывая: «ты тоже давай, давай – для маскировки. Зайдет строгая медсестра – курит гость, а мне категорически нельзя».

«А и пусть порадуется. Что ему бедолаге-то тут осталось?»

Задымили. Взяв паузу.

«Так что там, сбился с мысли, по поводу героев ибн примеров для подражания? Может, я уж такой старый циник, но, по-моему, у нас там, в XXI веке в России новых героев нет. А те, что есть, не дотягивают. Или мы по-другому жить не привыкли – обязательно великие устремления подавай?

Национальную идею.

Иначе жизнь не имеет смысла?

В теме национальной идеи… существующая в цивилизованных странах гедония потребительского комфорта и тем более примитивная самоцель “богатство ради богатства” ведет к духовному обнищанию.

Некогда объединяющая коммунистическая религия (идеология) была дискредитирована ее же выродившимися адептами, а полноценное возвращение к истокам, стоит заметить, не самым отдаленным – христианству, православной вере, в наш научно-просвещенный цифровой век слабоактуально. По крайней мере, без серьезных, могущих снова толкнуть людей в лоно веры катаклизмов и судьбоносных ударов (куда, кстати, вполне вписывается и экспансивно-агрессивное проникновение чуждого нашему менталитету Аллаха).

Американцы через свой Голливуд продвигают геройство одиночки, спасающего мир, хотя и вопят порой: “Мы команда”. А я все удивлялся, почему у них зачастую вместо красивого образно-объемлющего названия фильма, некоторые киноленты называют тупо по имени главного героя. Героя, что характерно, напрочь вымышленного. Какие-нибудь “Джон Картер”, “Джон Уик”, “Джек Ричер”, в придачу к солдату “Джейн” и рядовому “Райну”. Это что, так у них прививают пассионариям – соверши подвиг и твое имя увековечат? Создавая и своего рода нарицательность?

Хотя и в отечественном кинематографе были и “Бровкин” и “Перепелица”, тот, что “Максим”.

Не оттуда ли и у советской военной агитки растут ноги?

Персонификация героя, чтобы любой винтик-рядовой отождествлял и себя с ним».

– Да уж, – прорезался покряхтывающий голос, – привезли вы нам дурную весть. Знаешь, что с такими вестниками делали? То-то! Так что смотри. Знаю, знаю, кто во власть полез – молодежь наша комсомольская. Захотели обормоты новой сладкой жизни для себя, дорвались до кормила! Или это трагедия извечная… как там его – Тургенев? «Отцы и дети». Хоть бы как, лишь бы не так, как батька? А?

И не дав даже сообразить, что ответить, вероятно, не особо и требуя, стал сыпать вопросами:

– И когда мне? Того-этого? Или не знаешь? Врешь, поди? Все жалеете старика. Да с такими новостями, что вы привезли, либо раньше помрешь, либо снова в строй, чтоб не допустить!

Что безобразия в стране творятся, знаю. Ты тоже застал прилавки пустые по своему малолетству? Про нынешнее «твое» не спрашиваю – кормят с Кремля. А там в вашей России? Так уж и изобилие? Или как на Западе – все есть, но цены́ не сложишь – кусается? Успели мне уже показать фильмы цветные из будущего. А сам что скажешь?

Брежнев говорил со всеми его «кхе», «хм» и прочими шамкающими, кряхтящими паузами. Пусть и частил, но место подумать у Терентьева оставалось:

«Вот и пес его знает, что тут ему скажешь… доходчиво и по сути – как там у нас в России?

Я-то буду отталкиваться от своих палестин: в городах люд живет – так, а глубинка, может, и прозябает. Наверняка для каких-то слоев пенсионного населения та же коммуналка – тяжелое бремя. С другой стороны, слышал, что нередко старики поддерживают на свою пенсию детей и внуков.

Ну? И как, в какой коннотации сейчас все это ему объяснить, чтобы коротко, сравнительно с теми и этими реалиями, зарплатами и прочими прожиточными минимумами?»

Вспомнил, как подростком в восьмидесятых выстаивал очереди, принося домой «наборы»… вкусные.

И «россиянию» – мясистые бройлерные окорочка… не вкусные.

И уж было открыл рот – попытаться ответить на поставленный вопрос, да прервали.

Сначала сунула нос медсестра, осуждающе зыркнув на терентьевскую сигарету (Ильич с неожиданным проворством свою успел спрятать). Затем в дверях нарисовался один из топтунов-помощников:

– Леонид Ильич, междугородний. Вы просили, если позвонит Щербицкий, вас предупредить.

Брежнев взял телефонную трубку, дождался соединения.

– Володя, здравствуй, дорогой… Я знаю… Это и мое решение… Так будет лучше.

И еще минуты три слушал, хмурился, односложно «дакая» и «некая». Попрощался, отбил. И после еще несколько минут хранил, как показалось, удрученное молчание.

«Разбудил» его опять помощник:

– Леонид Ильич. Там Георгий Карпович приехал.

– Кто? Цинев? Я не вызывал.

– Но он очень просит… настоятельно.

Наверное, это была какая-то наглость – Ильич изобразил на слегка «провисшем» лице целую гамму чувств – фирменные брежневские брови, словно индикаторы, отыграли на удивленное «вверх» и тут же в гневное «вниз»:

– Я сказал – я занят! У меня гость! И пусть не ждет. Сегодня не приму. Особенно если он по делу Щелокова.

И в этот раз долго не мог отойти, отягощенный какими-то думами, сохраняя сердитое выражение.

Успокоившись лишь очередной сигаретой, он будто забыл (а может, это притаившийся пресловутый «старичок Альцгеймер»), но так или иначе, снова обратившись к собеседнику, к предыдущим вопросам не вернулся:

– Ты мне скажи, капитан, заговора в Кремле нет?

– Товарищ…

– Не надо мне «товарищ»! Вы там уж господа все стали у себя в будущем.

– В вооруженных силах и на флоте оставили «товарищ»!

– Разговорчики у нас в коридорах всегда ходили, и заговоры среди партийцев иногда случались… Хотя бы вот когда Никитку смещали. Андропов не шалит? Они меня за дурака держат, но я меж строк умею читать, – он указал на какие-то папки, что лежали на столе, – пусть из ума выжил, но два плюс два сложить еще могу. Что-то недоговаривают? Келейно решили? За спиной Политбюро? А ты не гляди так. Поди, и без того все секреты знаешь. Чего от тебя скрываться.

Только все да не все. Что похоронено, то и журналисты ваши не разнюхают. Смотри, сделают козлом отпущения. Еще ой как тесно станет в кремлевских коридорах власти.

Зажатая и забытая в брежневских пальцах, пропитанная аммиачной дрянью «мальборина» сама себя добивает.

Он без сожаления затаптывает ее в пепельнице. И вдруг, подобрев лицом, глядя с прищуром, заводит о другом:

– А травят обо мне байки да анекдоты там, в будущем твоем? Полощут? Или забыли у вас старика Брежнева. Нет?

«Нет?» – это Терентьев уже отрицательно мотал головой, угадав в этой ожидающей хитринке Брежнева, что тот ждет какого-то определенного ответа.

«Ему-то уж точно кто-то подкидывал ностальгические отзывы о брежневской эпохе. Что ж, и я не обману надежд».

– Так, Леонид Ильич, недаром у вас такая фамилия – Брежнев. Бережный. Старались сберечь государство. Стабильность была. Вот люди и помнят.

Конечно, не упоминая, что «застой» стал для страны трясиной-ловушкой.

– Порадовали, порадовали старика. Приятно. – И совсем неожиданное: – Охоту любишь? Вот поправлюсь – позову в Завидово на кабана.

И засмеялся, правда, сбившись, шумно сопя, даже перебив дыхание.

«Черт, как бы его кондратий не хватил».

Старик и действительно стал каким-то анемичным, видимо это возрастное – быстро уставал. Однако, будто немного встряхнувшись, упрямо поджимая губы, продолжал разговор:

– Мне уже о другом надо думать. Андропов пусть сам… жилы рвет. Куда мне еще в это лезть. Только мешать буду. Я ему верю. Или я ошибаюсь? Насчет Андропова?

И снова смотрит так – пристрастно, испытующе, с той же хитринкой. Затем вздохнув и вовсе вдруг завернув к неожиданному, немало удивил:

– Я книжек не читаю. И не люблю. Тем более всякую дребедень в виде фантастики. Но разумею маленько – просветили товарищи ученые о параллельных вселенных.

Пришла очередь Терентьева вытянуть лицо.

– …формулы они свои умозрительные выводят весьма бойко… В попытке объяснить невероятное через непонятное. А что выходит: вы крейсером – сюда к нам, но ваше-то… там где-то осталось!

Вы же там для всех и особенно для флота и опороспособности страны пропали невесть куда! Целый крейсер, самый большой и едва ли не единственный! А если ваши там правители-деятели решат, что это НАТО виновато? И что? Конфликт? Война? Да с применением… Не подумали?

И без того страну разосрали, так теперь и мир под монастырь подведут. А людей жалко…

Сталину каких трудов и человеческих жертв стоило вновь собрать имперские земли. Что тот Крым? Глупость сделали. Надо было не тревожить понапрасну, не брать по кусочкам, а выбрать момент… и целиком!

– Чтобы вновь все соединить да собрать до кучи, – наконец включился озадаченный каперанг, – тоже нужна большая война. Только она вполне может стать последней.

– А может, мы отсюда сможем помочь… вашим там?

Вот на этом моменте у Терентьева буквально отвалилась челюсть: «Офонареть!» Не знал, что и ответить.

А Ильич будто и не замечал. Приладил очки в роговой оправе, вытащил одну из папок:

– Вот. Коммунизм говоришь… кх-м, проиграл? Ой ли? А вдруг вернем вашу заблудшую Россию в дело Ленина? У меня здесь постановление – занять под это дело институт. Империалисты тоже на месте стоять не будут… американцы пронюхали что-то. Надо опередить. Тем более у нас пока все карты на руках: и крейсер ваш, и точные координаты места, откуда вас кинуло… и куда.

В Южную Атлантику отправили исследовательское судно и военных моряков. Само собой и в Баренцевом море работы ведутся.

«Не то чтоб я об этом совсем не думал… – Терентьев пребывал в некотором изумлении, – но удивил Ильич!»

Не замечая, что Ильич, так и не раскрыв папку, вернул ее на место, грузно осев в кресле – совсем уморился.

«А ведь в Союзе не в пример умели закусив удила добиваться поставленных целей. И взялись за дело со всей серьезностью. А почему, собственно, нет! Тем более что…»

Немедленно вспомнилась одна прелюбопытная беседа: в их отделе (том самом секретном под литерой «Х»), на днях объявился новый человек и… такой, типичный, явно из яйцеголовых. Обычно подобных персонажей в американских кинофильмах любят показать повернутыми на науке и не от мира сего. Как правило, приписывая им иудейское происхождение (голову на отсечение – лоббируемая евреями самореклама: «мы самые умные»).

А этот нет! Этот как раз был в доску свой. Да еще и с адекватным восприятием – на наводящий вопрос ответил вполне по-Высоцки: «…только русские в родне, прадед мой – самарин, если кто и влез ко мне, так и тот – татарин».

Представился профессором, доктором наук, упомянув какие-то диссертации (сейчас уж не упомнишь).

С Терентьевым он провел официально-опросный разговор, как с командиром крейсера «Петр Великий» и прямым очевидцем: о моменте переноса, о любых подмеченных странностях и эффектах. (Снова, кстати, пришлось подмахивать очередные тотально-секретные бумаги.)

И уж потом выяснилось, что на «Петре» побывала целая группа ученых, где они снимали параметры, проводя какие-то только им известные замеры. А погодя с «ученым мужем» и вовсе разговорились… Можно сказать под рубрикой «занимательная физика», где мелькали знакомые словечки и, если честно, не всегда правильно интерпретируемые понятия: мультивселенная, теория струн, искажения пространства-времени с десятком двойников Земли, рекуррентность.

Однако профессор умел неплохо популяризировать, разжевывая непонятное, изложив любопытную теорию:

– Начну немного издалека… Есть такое правило в гидрологии: сколько бы ни втекало рек в любое озеро, вытекает, как правило, одна. Вода из озера всегда находит выход по самому глубокому руслу. А чтобы соблюдалось условие «двух русел» – они у истока должны быть одинаковой глубины. Но и то – это ненадолго…

Вскоре та река, у которой скорость течения больше, размоет себе бо́льшую дорогу. Уровень озера вследствие этого упадет, и второе слабое русло попросту заилится.

Я этот экскурс по гидрологии озер привел, потому что хочу рассказать о реках. Течения рек происходят по тем же правилам. Река всегда течет по руслу максимального уклона, и ее раздвоение случается крайне редко.

Впрочем, бывает и случается. Происходит это на матушке Земле, например, вследствие тектонических катаклизмов. Все зафиксированные на данный момент «раздвоения» имеют сравнительно недавнее образование. И просуществуют в очень короткий геологический период. Поскольку положение это неустойчиво и вскоре – может через сотни, может через тысячу лет – произойдет процесс, похожий с озерным, – одна из рек потеряет силу и заилится. Выживет лишь самая глубокая и сильная.

Эти «раздвоения» называются «бифуркацией».

Так вот. Есть мнение (теория), что подобные принципы приемлемы и к физическому понятию «время», где вероятны раздвоения и очевидно, что природа в итоге не потерпит подобных лишних бифуркаций.

Ваш случай (по всем показателям катаклитический) создал похожий прецедент, и вскоре какое-то из русел – рукав или вашего времени, или этого (нашего) увянет.

– То есть мы, сейчас меняя эту реальность и, возможно, делая ее более устойчивой, образно – взявшись за лопаты и углубляя русло, разрушаем ту, из которой явились?

– Можно и так сказать.

– Шутите?

Вот именно тогда Терентьев особенно проникся, представив, как исчезнувший крейсер спровоцировал конфликт, который вылился в полномасштабную бойню, и тот, оставленный мир попросту сгорел в ядерном пекле.

Единственно, профессор легкомысленно оговорился:

– Вселенная – инертная структура, и если земные реки существуют и меняют русла в течение сотен лет, то «вселенское время» измеряется единицами гораздо большего порядка. Иначе говоря, все не так линейно – вполне вероятно, что будут жить и та, и эта реальность. Какое-то время.

Да и человек, знаете ли, царь природы – может, и мы сами на что-то сгодимся, для поддержания баланса.

– И сколько жизнь той ветки реальности может продолжаться? Десять, сто лет, двести…

– И пятьсот и тысячу, – затаенно улыбаясь, подхватил ученый, – а может, и пять, и десять, и сто тысяч. Хотите сказать «да это целая вечность»? То, что для нас вечность, для Вселенной скоротечный миг.

– Эдакая скоротечная вечность.

В общем, «успокоил». Умеют они – «товарищи ученые, доценты с кандидатами» – внести ясность. Вынырнув из воспоминаний, Терентьев вдруг увидел, что Брежнев обмяк, сидит с закрытыми глазами, подбородок безвольно провис, твою ж мать! А если?.. Не дай бог, помер!

Вскочил, склонившись ближе, прислушиваясь.

«Дышит вроде… фу-ух! Да… да он задремал попросту! Наверное, такое с ним случается».

Обратил внимание, что подушки уложены так, что старик не опрокинется и не упадет.

Хотел было взглянуть в содержимое папок, что манили предупредительными надписями «Совершенно секретно», но передумал.

«А если скрытые камеры? Вряд ли, конечно. Но все же – мало ли… Не хватало, чтоб записали в шпионы».

Брежнев между тем немного с перебоем задышал, всхрапнул, зашевелился. Но глаз не открыл, умиротворяясь.

Тут же словно собака верная влетела медсестра, профессионально наметанным взглядом проверив пациента. Успокоилась. Подозрительно покосилась на обилие окурков и с вызовом обратилась к задержавшемуся посетителю:

– Леониду Ильичу необходим отдых.

Терентьев не настаивал, засобиравшись. Уже в дверях расслышав, как та заворчала что-то там из серии «ходють тут всякие – покою нет, ни дорогому Ильичу, ни окружению», совсем из вроде бы заботливой женщины превратившись в стервозу.

Не удержался, обернувшись:

– Злючкам, врединам и прочим ведьмочкам: если быт подрезал ваши крылья, смело доставайте из бабушкиного чулана метлу и летайте на ней!!!

Взгляд у милосердной сестры стал совсем немилосердный.

Забежав вперед надо сказать, что в текущей реальности умер Леонид Ильич все же не 10 ноября. Чуть позже. Породив у тех, кто был в курсе других дат, сомнительные, но естественно, не афишируемые вопросы.

Перегоночная дальность и боевой радиус самолета, заявленные в тактических формулярах, являются характеристиками все же среднестатистическими, а разработчики, перестраховываясь, как правило, указывают их с занижением. Однако установленные максимальные показатели, если таковые выявлялись в ходе испытаний, непременно документируются.

Не оглядываясь на шутку с «ботинком», прибывший из Москвы генерал-полковник оказался вполне подкованным, вывалив перед командным составом эскадрильи кипу руководящих документов.

– Здесь ориентировочный ИШР. Также наработки летчиков-испытателей из ГЛИЦ в Чкаловске по факту собственных летных экспериментов на Су-17 в пороговых условиях. Кое-какие выкладки КБ Сухого. Рекомендации. Вам лишь надо внести свои коррективы с оглядкой на местные реалии и собственный, уже полученный по месту опыт. Естественно, боевая задача будет согласована и сопряжена с аргентинской стороной. Думаю… справимся!

Инженерно-штурманский расчет для подобных операций формируется с учетом всех режимов и элементов полета – по дальности, продолжительности, на заданной скорости и высоте, включая:

– взлет (при максимальной загрузке – с форсажем или…);

– набор высоты на экономичный эшелон;

– маневрирование на маршруте;

– заход в атаку (преодолевая или не преодолевая средства противодействия противника), при неудаче – повторная атака;

– отход, обратный оптимальный маршрут;

– как итог – необходимый технический остаток-запас топлива на посадке (порядка 5–7 процентов), с вероятностью повторного захода или аварийной ситуации.

Прежде всего, аргентинское командование определилось с целеполаганием. В приоритете, конечно, были морские силы противника. И если авианосец с охранением англичане скорей всего будут держать на безопасном расстоянии от места боевых действий, то корабли артиллерийской поддержки британской сухопутной группировки вполне попадали под удар. В том числе предполагалось обнаружение вспомогательных и десантных судов в проливах и бухтах.

В любом случае аргентинцы обеспечивали предварительное вскрытие обстановки, целеуказание, гарантируя вывод ударной группы на объекты атаки. На худой конец, при отсутствии достойных морских целей всегда можно было отработать по вражеским позициям на суше.

Так или иначе, применительно к готовящейся операции ИШР включал в себя ряд комплексных – согласующихся и в чем-то взаимоисключающих параметров.

Главная проблематика задачи стояла в дальности ударной миссии! Отсюда вытекал (в прямом смысле – в камеру сгорания) вопрос топлива… Именно тут зиждилось взаимоисключение – соблюсти баланс: при максимальных четырех тоннах боевой нагрузки Су-22, куда входило и дополнительное топливо, околотонный вес подвесного вооружения приходилось оплачивать керосиновым векселем.

И тем не менее, невзирая на все очевидные сложности, боевой радиус самолета был вполне в пределах досягаемости и, что важно – поражения целей. Пусть и с некоторыми тактическими нюансами, в которые можно было записать:

– использование ПТБ повышенной емкости;

– полет по самому оптимальному наивыгоднейшему высотному профилю, без маневрирований на маршруте;

– боевое использование ударной группы в высотном режиме;

– грамотный маневр в зоне поражения – атака практически с ходу, в пределах четырех-пяти минут (и того много), что даст лишний расход топлива не более чем на один вираж на максимале.

И повторяясь! – в «хотелках» что у аргентинцев, что у наших «московских генштабистов», – фигурировали именно корабли Ее Величества.

Руководящие инстанции требовали не опосредованных показателей, не давеча озвученного «кузькина башмака», а высокоточного и весомого по «боевой части» удара… то есть применения управляемых ракет класса «воздух-поверхность», проходящих как и «противокорабельные».

– Тон тут задают заказчики! «Модный тон» – французики у нас модники по части тряпок, но вот поди ж ты… – генерал-полковник кислой миной попытался выразить всю степень своего, возможно, ревнивого неприятия, – дважды удачно отстрелявшись чертовыми французскими «экзосетами»… м-м-да, теперь аргентинцам подавай что-то похожее.

Реагировали на эту прецедентность почти одинаково. Даже удивляясь немного, зная, как оно обычно бывает по нашей, по советской, действительности: спячка – раскачка – горячка… раскорячка!

И командир эскадрильи, намеревающийся говорить уже известные вещи, и начальник ТЭЧ (технико-эксплуатационной части эскадрильи), и старший авиаинженер, и специалисты группы вооружений – кто пожал плечами, кто изобразил на лице нечто созвучно похожее. Все и без дополнительных разъяснений понимали, что подобное развитие событий просчитывалось еще с Союза. Детали распланированы Генштабом еще на стадии формирования военного груза, сделав фактический выбор: уже раскантованный, оголивший вылизанные крылатые обводы управляемых ракет, идущих вкупе с необходимыми для подготовки стажирующихся пилотов бортовыми и подвесными тренажерными системами. И специальными учебными модификациями изделий.

Так что…

Штабная комната по совместительству была теоретическим классом, с расставленными рядками столами, где все и разместились. В помещении царила самая что ни на есть рабочая атмосфера.

Центральное место занимала настенная тактическая карта с прорисованными маршрутами: учебно-тренировочными над полигоном… и боевыми – к Фолклендским островам, с проставленными метками дистанций, координатами, курсовыми градусами, угловыми направлениями. Рядом мостилась совершенно школярского типа доска со следами недовытертого мела по углам.

Но поскольку решили для начала «плясать» от используемого оружия, то командир привлек внимание к приколотым к настенному стенду таблицам и методичкам… В дело вступали сугубо технические тонкости и исключения, возможно, требующие дополнительных рассмотрений.

– Итак. В эскадрилье у нас всего десять истребителей-бомбардировщиков, которые по понятным причинам имеют ограничение в боевой нагрузке. Этих наличных сил (я имею в виду всего того, что мы возьмем на подвески) достаточно ли будет для выполнения оперативной задачи? Вопрос к оружейникам.

– Мы уже прикидывали… Разрешите? – Ответственный специалист с капитанскими звездочками поднялся с места, подойдя к стенду, где висел схематичный абрис Су-22 с вариантами всей подвесной номенклатуры: – Для оптимизации и правильного баланса по массе потребуется изменение схемы размещения вооружения и оборудования на узлах подвески… Поскольку штатная установка тяжелых ракет на подфюзеляжных точках пересекается с креплением дополнительных топливных баков. В связи с чем необходима некоторая доработка подкрыльевых пилонов.

Сделаем – получим по факту две независимые точки под вооружение и четыре под ПТБ, где варьируя тремя видами объема баков (на 600, 800 и 1150 литров), мы сможем вписаться и по топливу и по требуемому виду ракет. Вполне уложившись в паспортные 4000 килограммов.

– А если?.. – вмешался представитель МАП, ковырнув схему указкой, не договорив… Всем и без того было понятно, что он хотел выразить.

– Нет, – затряс головой технарь, – проще дооборудовать «внутренние подкрыльевые», организовав крепление и пуск ракет через переходник АСУ-58, так как легче подвести и скоммутировать разъемы для стыковки аппаратуры ГСН с «бортом», нежели возиться с подводом топливных магистралей для ПТБ. Тем более что АКУ-58-1 обеспечит адекватное размещение и стартовый сброс Х-58, у которой крыло метрового размаха.

Желательно бы провести переделку и под Х-29 – эта красавица тоже занимает подфюзеляжные пилоны, необходимые для подвески баков. Ко всему, при той обещанной загруженности машины (а она наверняка просядет), под брюхо самолета ракеты подсовываются едва-едва. – Техник изобразил своеобразную гримасу: – …Будут висеть, чуть ли не шоркая крыльями по бетонке.

Получив кивок от комэска, офицер, водя линейкой вместо указки по графикам и расчетам, тщательно проговаривал все детали:

– Таким образом, чем мы располагаем. Начнем с Х-29Т – система наведения пассивная и автономная, из принципа «выстрелил – забыл», что для нас важно с учетом малого времени подготовки аргентинских летчиков. Стартовая масса ракеты 680 килограммов, боевая часть 317 килограммов, фугасно-проникающая, что и по кораблю не зазорно – у «Экзосета» всего 165.

А вот дальность у нашей по паспорту двенадцать километров. Минус оптического наведения – плохие погодные условия, что тоже может повлиять на дистанцию пуска. Другое дело, что на планируемые даты операции обещают положительную метеорологическую сводку. Будем надеяться, что синоптики метеобригады не наврут. Как видите на схеме размещения, без переконфигурации узлов подвески, под самолет предполагается подвешивать всего одну такую ракету. Несимметричность после сброса ПТБ, к вопросу аэродинамики, особой роли не играет.

– Негусто – одна ракета, – подали голос «с галерки», немного по-хамски, надо сказать.

Оттуда же кто-то и ответил:

– Ага, а «Этендары», можно подумать, не с одной «экзосетой» летали…

Московский гость отреагировал на эти вольности вопросительным взглядом на докладчика – капитан чуть развел руками.

– Можно протиснуть и пару, как уже говорил, если пересмотреть подвеску на пилоны. По масс-максималке проходим, хотя вооружение уже будет больше тонны весить. А значит, резерв топлива исключается. А не хотелось бы…

В разговор вмешался комэск:

– Товарищ генерал-полковник, не забываем, что у нас кубинские пилоты «сушку» знают, но на такие дальние полеты, да еще над морем, ранее не обучались. Да и аргентинцев, если по реально нормальному, то на этом типе машин еще муштровать не меньше полугода. Время для тренировок пока есть, будем смотреть по факту выучки… и даже индивидуально. В идеале-то мы в боевую нагрузку укладываемся, но нельзя не учитывать непредвиденные моменты. Или предвиденное – активное противодействие противника. Иначе говоря, запас по керосину для гарантированного возвращения самолета на базу все же приоритетней.

Начальству явно что-то пришлось не по душе, но он лишь дернул подбородком, мол, ладно пока… дальше давайте.

Капитан-оружейник давал:

– Следующей в списке у нас значится универсальная, модульная ракета малого радиуса действия, класса «воздух-поверхность» Х-25, массой триста килограммов… И этих можно взять пару. Правда, БЧ в пределах всего сто килограммов. Модульность подразумевает оснащение лазерным или радиокомандным способом наведения. Максимальная дальность пуска с лазерной головкой наведения всего десять километров. Зато радиокомандная модификация имеет большую дальность. Поэтому есть потребность использовать и этот вариант. К тому же ракета уже известна кубинским товарищам.

– Не в одну корзину яйца, – крякнул генерал-полковник, что вдруг вызвало улыбки у присутствующих.

Возникла заминка – явились, «разрешите?», закончившие полетный рабочий день летчики-инструкторы, тяжело рассаживаясь, усталые, задвигав стульями, зашушукавшись, вызнавая: «Че? …О чем? …Как? …Ага!»

А в штабной процесс как раз включился представитель КБ «Радуга», доводя параметры следующей в арсенале противорадиолокационной ракеты Х-58:

– Это предсерийное изделие, товарищи, можно сказать еще не поступившее на вооружение: с большей дальностью, с обновленным – расширенным (широкополосным) – диапазоном частот головки самонаведения, что увеличивает номенклатуру поражаемых целей. Параметры ракеты специально настроены под рабочие частоты британских корабельных радаров, включающих зенитные комплексы дальнего радиуса действия «Си Дарт», «Си Слаг», стоящие, согласно данным, на эсминцах (фрегаты оснащены только ЗРК малой дальности). Известны частоты и береговых систем ПВО «Рапира».

Это все было очень важно.

Шаблонная, но тактически неоспоримая последовательность атаки предполагала, что первый удар наносится именно противорадиолокационными средствами поражения, поскольку основной группе истребителей-бомбардировщиков придется входить в зону ПВО противника, и ее необходимо было «погасить».

Вопрос: сколько использовать этих ракет?

Стартовая масса Х-58 – 640 килограммов. Ракета шла комплектом с аппаратурой целеуказания «Вьюга» и тут… все же компоновка «труба с крыльями», где не было лишнего места для нормальной РЛС, действительно изжила себя, вынуждая прицельные и целенаводящие комплексы для управляемого оружия подвешивать снаружи.

«Вьюга», при массе 190 килограммов, жестко крепясь болтами под центропланом в контейнере типа «прилипало» (подчеркнуть – в обтекаемом контейнере), тем не менее забирала свою долю воздушного сопротивления в набегающем потоке.

Комэск что-то углядел в данных по характеристикам этой обновленной Х-58 с двумя литерами: «У» – универсальная и «Э» – экспортная… Примерился было сказать, как ногтем подцепить, но передумал пока. Решив дать высказаться другим офицерам. Взглянул на время, удивившись: «а натикало-то уж!»

Тут, кстати сказать, и генерал-полковник, сам чуть дальнозорко отставляя руку, посмотрел на часы, снял фуражку, потерев лоб… Предложил закурить, тем самым подав повод к более неформальному общению:

– Вы, я гляжу – прям тут дымите, – по-свойски указал на загнанную в угол подоконника обычную тарелку со следами пепла. В голосе вдруг исчезла вся властность, а из самого донца вышло то, что впору назвать «боевое братство»: – Вот и давайте без отрыва.

Все курящие достали свои или стрельнули, немного расслабляясь, наполняя клубами дыма помещение… По глазам читалось «а генерал-то нормальный мужик».

Прошел легкий ропот-разговорчики.

Самое интересное, что они тут у себя все эти технические вопросы уже прорабатывали. Пока не протокольно. Но теперь, когда дело пошло по-серьезному – в таких настроениях, и ответственность другая, и мысли появлялись интересные, и решения находились новые.

Следующие минут сорок обсуждение шло в вольном стиле – поочередно и пересекаясь, перебивая и дополняя, немного бардачно… Однако именно в таком подходе лучше всего реализовывался ресурс «спора и истины».

Реплики сыпались одна за другой (и командир, и, очевидно, генерал-полковник слушали с профессиональным и просто человеческим интересом).

– …по бумагам техописания вроде все выходит тип-топ!

– …да ладно – перегоночная дальность в курортных условиях это тебе не «боевой-практический»!

– …а никто и не говорит о «перегоночном режиме» – в официальном формуляре в загрузке указана тонна бомб, плюс 2400 литров доптоплива в баках. И дальность на высоком потолке при этом до 2300 километров…

– …это если полет на крейсерской, предусматривая сброс ПТБ после выработки, отстрел ракет в диапазоне середины пути. Только работая над целью, один черт надо будет снизиться, потом на отходе снова набрать. Иначе говоря, профиль полета: «большая – малая – большая».

– Погодите, ребята, не гоните коней! На тактический радиус (в нашем случае это «тактическая дальность») влияет туева хуча параметров. Не забывайте, что полет в группе сожрет свои лишние литры.

– А если не группой?

– А как ты это себе иначе представляешь? Иди мы плотно или разрозненно, на большой высоте нас один черт увидят издалека. И за пассажирский «Боинг» мы не сойдем ни при каких обстоятельствах.

– Согласен. Если пойдем непрямым курсом, это повысит вероятность внезапности, но сожжет лишний керосин. А если тупо переть по прямой от Рио-Гранде до архипелага, тогда нам будет необходимо истребительное прикрытие.

– Это согласовали с аргентинской стороной – «Миражи» прикроют.

– Уже легче…

– Как еще можем сэкономить горючку?

– Запустив движки, после газовки и рулежки – дозаправка прямо на полосе под горловины.

– …На маневрирование в группе и индивидуально допускается не более 12 процентов расхода…

– …и какой остаток топлива? Возможный четырехминутный круг перед посадкой учитываешь?

– Эй-эй, орлы, а расчет по весу керосина точный? Плотность по ГОСТу 0,79 или 0,82? А по качеству? Что движок наш всеяден, это нам известно, но что тут нам льют…

– Нормальное тут льют, нежные «французы» кушают и не чихают, – заступились за аргентинские службы обеспечения двигателисты. – Мы керосин всегда пробуем – на цвет, на вкус… на отрыжку! Так что не переживайте.

Со стороны казалось, что голоса звучали почти обезличенно – сказано «коллективный разум» да «мозговой штурм», где индивидуальностью было лишь свое особое мнение, когда кто-то излишне громко напирал или подходил к доске, наскоро выводя мелом схему с цифрами расчетов.

– А как с лобовым сопротивлением, коли мы навесим на машины по самые помидоры?

– Тупоносые «чугунки» пятисотки однозначно создают большую ПЛС, нежели телевизионная головка у Х-29. О других, включая вполне вылизанные по аэродинамике баки, и говорить нечего.

– А-а-а… видел я эти «Даггеры» на разбеге. Не сказать, чтобы особо навешанные и под нагрузкой, но взлет… слезы. Я к тому полагаю, что если нам подвесить две Х-29, но не в ущерб топливу – с перегрузом взлетим? «Сушка» потянет?

– Потянет, куда она денется.

– С перегрузом форсаж сожрет все дополнительные литры.

– Здесь нам плюсом низкие температуры – сиречь плотность воздуха под крылом. А еще бы неплохо в пневматики больше атмосфер закачать – «сухарик» на разгоне легче побежит.

– Не лопнут?

– Да ладно! У нас все всегда с запасом делается. На дело свежие надеть… ну и вылизать все стыки на бетонке.

– А я вот где-то читал, – кто-то подходил к процессу совсем творчески, – япошки на «Зеро» умудрялись, пользуясь восходящими потоками, вытягивать дальность с 450 до 650 миль.

– Ты не путай хрен с… короче, японский хрен с нашим. Поршневой тихоход в сравнении с реактивным что тот парусник.

– А вот и зря, – возразил офицер из штурманской группы, – в Южной Атлантике на эшелоне ветра́ как раз дуют с запада на восток – нам по боевому курсу практически попутный. И парусность с подвесом будет соответствующая. Можно прикинуть, что свой процентик по керосинке и выгадаем.

– Короче, что до Фолклендов «сушка» однозначно дойдет, отстреляется и вернется, это мы и так знаем. Вопрос, скорее, в том, сколько мы на борт возьмем – тонну или чутка больше? Одну Х-29 или там Х-58, или по паре?

– Тоже скажешь – «мы»…

– Ну…

Все вдруг запнулись, переглядываясь. Зная, что там над морем, над островами, над кораблями, в зоне вражеских ЗРК и действия «Харриеров» будут аргентинские и кубинские летчики – не ты, не он, не я… кроме, может быть, двоих наших (Беленина и майора из Владимировки… и то не факт – пока еще не утверждено), все один черт примеряли, напрягаясь, как за себя, как за своих. Иначе и быть не могло.

– А потянут латино-мучачос?

– Потянут. Это тебе не эфиопов в Африке учить задницы собственные мыть.

– Ну-у-у, это важно, – кто-то тут же подхватывал, скалясь, – это гигиена, культура, так сказать, эксплуатации… задницы. С этого все начинается!

– Ага. Скорей, наоборот – на заднице все как раз заканчивается.

– А по делу?

– А по делу, – решил вставить строгое слово комэск, украдкой стрельнув глазом на вышестоящее начальство, – хорош балаганить.

Повторяясь – техническая сторона вопроса была актуальна более чем.

Су-17 до этого никогда не эксплуатировался в таких режимах, когда тактическую дальность необходимо было выбирать по максимуму, да еще в полете над морем без ориентиров. Именно поэтому столько внимания уделялось деталям.

И все, о чем говорил старший офицер группы вооружений «о переделках в системе узлов подвески», имело под собой основание. Обеспеченные еще на стадии формирования миссии в Аргентину, ЗИПы, что прибыли из Союза, включали полный и дополнительный комплект, все, что необходимо для штатного и нестандартного размещения управляемых ракет – подвесные и катапультные авиационные устройства, коммуникационные соединения.

Даже к средствам самообороны самолета (из нового) прилагалось оборудование для добавочных подкрыльевых пилонов под всеракурсные ракеты «воздух-воздух» Р-60. Вместе с тем в оперативной схеме ударный рейд эскадрильи Су-22 не подразумевал вступления в ближний бой с британскими самолетами. Более того, сопроводительные документы, представленные генералом, помимо любопытных параметрических данных содержали некоторые рекомендации, в числе которых было: «В целях облегчения самолета допускается снятие бортовых пушек».

Реакция пилотов на это предложение (остаться без оружия – хоть какой, но самозащиты ближнего боя) была, в общем-то, предсказуемой. Однако аргументацию «против» отыскали самую неприхотливую, но вескую: «это неспортивно – добиваться высоких показателей путем раздевания машины».

– Да все правильно, – соглашался генерал-полковник, в беседе с комэском уже «сам на сам», – весу в той пушке с боеприпасами и двухсот килограммов не будет, пусть их на «Су» и две. Но перед заказчиками, то бишь не только аргентинцами, но и всеми потенциальными латиноамериканскими покупателями… Извините, каково? Страна и партия доверили нам важное дело. И экспортные планы далеко идущие.

– Показать всю номенклатуру – это я понять могу, – полковник, немного озадачась, почесал затылок, – яйца в одну корзину не укладываем. Но вопрос в числе приоритетных – атмосферные характеристики по всем высотам здесь отличаются нестабильностью. Неожиданный плотный туман, да и не плотный, грозит срывом атаки для телевизионных и лазерных головок.

– Анализ и метеопрогноз погоды делается на основе показаний метеорологических спутников и наших станций в Антарктиде – там самая «кухня погоды». Что-то… – генерал выругался, будучи сам в некоторых сомнениях, – что-то там дается в подробностях про циклоны, антициклоны, зоны повышенного давления и прочую муть. Хм… черт возьми, нужна как раз наоборот – «не муть».

В общем, в Генштабе уверены в предсказаниях шаманов-синоптиков – гарантированную метеорологическую дистанцию видимости указывают в пределах девяти-десяти километров. Но не это главное… точнее не только это. Британцы тоже не лыком шиты. Ожидают наше вмешательство.

Есть разведданные, что к ним поступила израильская информация, на основе боевых действий с сирийцами – параметры и рабочие частоты не только комплексов ЗРК, но и, вероятно, по нашим ракетам радиокомандного наведения. Естественно, англичане предпримут меры. А мы им сюрприз.

– Да уж. А я где-то слышал, что евреи не жалуют англичан.

– Значит, насолить нам за помощь арабам пересилило.

– Если в кране нет воды… позвоните в Тель-Авив, – закончил не в рифму полковник.

– Воистину, – буркнул генерал, возвращаясь к делу, – ну, а как вам альтернатива по примеру применения Х-29 в модификации «Л» в Ираке – ее приспособили под «Мираж»?

Комэск пожал плечами. Вне сомнений, возможность подцепить советские ракеты под «аргентинцев» обсуждалась и здесь, но скорей, на уровне трепа. Любительской самодеятельностью никто бы и не занимался, тем более без санкции вышестоящих.

Тот же «Даггер» или «Мираж» потребовалось бы оснастить дополнительным советским оборудованием или синхронизировать собственные французские бортовые системы с ГСН ракет.

Да и вообще это компетенция экспортной политики Министерства обороны СССР.

Тем не менее необходимость задействовать аргентинские самолеты под советские системы рассматривалась. В частности, подвесить под «Скайхоки» или «Даггеры» контейнеры РЭБ.

Спецы-техники тут вообще не видели каких-то сложностей: «делов-то, запитать, сопли-провода в кабину кинуть, кнопку “ВКЛ” поставить… как выйдет на дистанцию, врубил системы и виражируй себе на здоровье, дави все в радиусе действия передатчика».

Впрочем, в скоротечности атаки под эту задачу вполне можно было соответственно зарядить и Су-22У, включив в состав ударной группы.

В общем…

Командир эскадрильи устало потер виски – день был тяжел, день прошел… вполне продуктивно, но вопросов осталось еще немало. И решить их следовало в ближайшее время.

Штабное помещение сохраняло рабочий порядок: карта, таблицы, еще не убранные в сейф стопки документаций.

Привлекал внимание календарь. Дни тесно друг за дружкой выстраивали череду, где одна из контрольных дат «начала», как и несколько последующих, были помечены красными метками – в этих числах метеосводка выдавала положительные прогнозы. А значит, где-то примерно и конкретно на эти «красные меченые» эскадрилье истребителей бомбардировщиков Су-22М3, базирующейся на Рио-Гранде, предстоит боевое крещение… в небе, над сушей, над океаном Южной Атлантики.

Но попробовать свои силы случилось раньше. В этом сиротливом «случилось» явственно угадывается контекст «случайности»… Однако нахождение в пространстве войны оставляет не особо много свободного места, чтобы не столкнуться с закономерностями.

Такая уж планида у них – следовать чередой. Да только слипались они комом – дни в недели, недели в месяцы, затягивая… Нет, не рутиной, а напротив – будоража, раскачивая маятник крайностей.

Из края в край, из стороны в сторону: к экономике-хозяйствованию, к социалке и нацвопросам… и снова к промышленности, оборонке, всенепременно влезая в политику, «Большую политику», во внешнеэкономические связи и, наоборот – разрывая сношения под давлением своих или внешних мотиваций.

Терентьев слухи слышал, что их скоро (весь отдел, всю экспертно-аналитическую группу) якобы должны из секретариата на третьем этаже, из Кремля, из столицы попереть, перебазировать… в целях безопасности или еще по каким неизвестно причинам. Впрочем (опять же по слухам), недалече – в Подмосковье, в закрытый городок без названия на карте.

Но пока жил там где жил… «На работу» ходил туда же куда ходил… Утром и вечером гулял где гулял… И строгость режима-распорядка сложней не стала.

А стало частой практикой приглашать капитана 1-го ранга в штатском на совещания, где вопросы обсуждались самым высоким порядком, где в кабинетном «президиуме» – первое лицо государства и самые высокие ранги из команды его приобщенных соратников.

Самого Терентьева это официальное подтягивание к самому верху, признаться, напрягало – эдакое предложение, от которого нельзя отказаться, адрес, не прийти по которому нельзя никак (это уж к Лубянке больше, но все же…).

Тяготило партийными дедулями – Черненко там или Громыко…

Неуютно поеживало в компании нечитаемого лица Андропова…

…Под придирчивыми взглядами Крючкова.

Встречали, привечали все больше кивками, редко улыбками, усталыми и неулыбчивыми.

А и с чего бы – чай, не девка он, чтоб ждать любезностей.

А вот закулисно, рабочим порядком с молодыми аналитиками или за перекуром, на перерыве «дышалось» попроще и даже импонировало – тогда можно было непротокольно порассуждать, поговорить. Можно было резко высказаться, покритиковать и даже пофолить.

Даже перед Крючковым-злодеем.

Желательно на понятном языке, не корявя англо-тараканьими словечками интернет-среды.

А то порой не понимали-с, а то и осуждали-с. И наверняка «постукивали-с» кому надо (в какой стране живем).

Это потом в другое время нечто подобное модно назовут «когнитивным диссонансом» (если по-нашенски, по-простому – запут). Но именно так его мозг, неожиданно связанный путами обстоятельств, долгом, совестью (как бы это громко ни звучало), и воспринимал: и этот серенький окружающий «совок», и некое обаяние советского быта, и постоянное ощущение контроля «органов».

Наблюдая запреты «советского мира», в нем просыпалось что-то мальчишеское – похулиганить, странная на первый взгляд потребность подкинуть фортель аборигенам-собеседникам. Но не дерзостью (банальным диссидентством не удивишь), а именно непринужденностью, естественностью других правил.

Скорей всего, здесь крылось глубинное самцовое желание показать свое превосходство, мол, да я такое повидал, мол, «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

А Крючков…

Все так же не принимал (не привечал) его генерал-лейтенант КГБ.

И Терентьев прекрасно знал почему: не доверял он ему, пришлому. Все так же считал – не место непартийному, «прокаженному» капиталистической заразой на «кремлевском олимпе», даже в советчиках. Невзирая на авторитетные и начальственные слова Андропова (шепнули – слышал, лично, очно): «Нам нужен свежий взгляд оттуда».

«Вот уж будет мне надсмотрщик», – с чего такие мысли вдруг вылезли? Да все от той же обреченной уверенности – надо учиться уживаться на верхах.

Готовят его… кандидата (пока в члены партии… да-да), наспех и обстоятельно обтесав «легенду», откуда он такой. Заметив все же, что по отношению к его персоне окружением соблюдалась строгая и предвзятая дистанция. В том числе среди так называемых «коллег по цеху».

А уж «выходя в люди», в смысле из секретных кабинетов-этажей – в буфет, в столовую, на перекурни, да и просто шагая кремлевскими коридорами-лестницами, ловил украдкие взгляды-прилипалы партаппаратчиков: «кто таков? …из новеньких? …из-под «новой метлы»? … из андроповских? …комитетских?»

«И без присмотра не оставят. Короче… отплавал, отходил свои моря-океаны – соленые брызги “отдать швартовы”! Откомандовался с мостика.

А не сам ли еще недавно (и тридцать лет… вперед!) мыслил о “береге”? Мыслил… но не о таком же».

И почему-то вспомнил разговор с профессором-физиком по теориям переноса и о параллельных мультивселенных. Тот даром, что… и наверняка рьяный материалист (в какой стране живем), в конце вообще увел к теологическим версиям.

«И случай-бродяга ли закинул Петю-Орлана невесть куда, или это Великий редактор жизни с нимбом так шуткует…?»

«Проектирование курса страны полагает неизбежное заглядывание в недалекое известное будущее, непременно осмысливая прямые и косвенные предпосылки, которые в итоге и привели к известным хронологическим событиям.

Политическое поле, на котором строятся схемы нового будущего, несомненно, продолжает содержать известные последовательности реперных компонентов.

И эти компоненты могут представлять собой как «неприемлемые, требующие всяческих коррекций», так и, являясь неприемлемыми, все же оставаться необходимо-неизменными в рамках большой стратегии».

Поясняя концептуальный смысл этого тезиса, докладчик приводил для примера исторические модели «начала и конца» правления и войн иракского диктатора Саддама Хусейна:

– Первый вопрос: настолько нам нужно и целесообразно вмешиваться на стороне Хусейна?

Несомненно, мы можем загодя, еще даже до его помыслов оккупации Кувейта, дать прогнозы последствий такого шага! И даже (допустим) сделать новые расчеты, где Саддам выходит из своей авантюры если не победителем, то хотя бы, вынося какие-то дивиденды…

– Ему хоть говори, хоть кол на голове теши – все без толку, – маршал Устинов нередко, когда обсуждения касались военных вопросов, встревал, перебивая.

– …Так или иначе, – продолжал не моргнув специалист, – исходя из предзнаний порядка боевых действий, можно успешно нарушить оперативные схемы войск коалиции, возглавляемых США. Которые в ходе освобождения Кувейта как минимум понесут более существенные потери.

Какие здесь выгоды нам?

Все то же – репутация советской боевой техники, стоящей на вооружении Ирака. Затянувшийся конфликт приведет к долговременному повышению цены на нефть.

И… собственно, речь идет не о самой поддержке диктатора с широкими амбициями, а о сохранении нашего влияния в регионе. В противовес тому, что громкая победа, несомненно, только добавит уверенности и наглости США и блоку, что в дальнейшем лишь усилит их политические позиции, со всеми вытекающими выводами.

– До этих событий еще уйма времени – почитай, два десятка лет. Не без оснований предположу, что в нашей новой редакции наверняка будут иные политические условия.

А если уж и говорить о военных игрищах американцев – на носу Гренада.

– Простите, я предупреждал, что «Хусейн-Ирак» это всего лишь для грубого примера. Однако политика Ближнего Востока слишком непростой и закрученный клубок, чтобы не уделять ей внимание, не начинать подступаться уже сейчас – выдернуть, потянуть в свою сторону хоть одну уверенную ниточку. Тем более зная, что директор ЦРУ Уильям Кейси уже ведет переговоры с Саудовской Аравией о наращивании добычи нефти, что ударит по экспортному ресурсу Советского Союза. Из известных нам источников они договорятся через два года. И здесь непосредственное значение имеет непрекращающаяся война между Ираном и Ираком – Эр-Рияд не без оснований опасается за свои нефтяные поля и делает ставку на США, которые дают гарантию защиты.

– Что мы можем сделать для срыва этих переговоров Кейси? Или упредить?

– Если только включив эту компоненту в рамки «Большой игры разведок».

– Иначе говоря, пойдя на информационное сотрудничество с американцами?

– Как одну из форм.

– Возможности повлиять на другую сторону, на саудитов?

– Минимальны!

С 1938 года дипломатические отношения между Советским Союзом и Саудовской Аравией были утрачены. Еще в 1975 году саудовские спецслужбы совместно с агентствами США и Великобритании приняли программу «Ислам против коммунизма», спонсируя радикальные националистические группировки в мусульманских областях СССР.

Вступление советских войск в Афганистан лишь усугубило антагонизм шейхов, став поводом незамедлительно «вложиться» – и финансово и поставкой вооружений «братьям по вере» – афганским моджахедам.

В таких предпосылках рассматривать пути нормализации отношений с Эр-Риядом было заведомо непродуктивно. Однако вопрос в Кремле все же поднимали, не без оснований оглядываясь (это уже становилось тенденцией, эдаким патентованным средством), «как же там, в России задвухтысячной сумели…». И не находили положительных решений.

– Сейчас, когда во дворцах шейхов плотно сидят американцы, все шаги навстречу арабам бесперспективны. Даже намеки на возможный вывод войск из Афганистана будут оценены криво – подумают, что мы проявляем слабость, поджав хвосты.

Что с них взять… дети пустынь.

Самим американцам было бы уместно показать, к чему приведет их потворство и заигрывания с радикальным исламом… Речь о террористических атаках непосредственно на США.

Однако есть мнение, что освещение роли знаменитой Аль-Каиды, в которую вкладывают деньги и саудиты и сами цэрэушники, вряд ли поспособствует отмене сговора по нефти, тем паче к отказу от планов противостоять Советскому Союзу. Они просто подкорректируют свои схемы.

Не следует нам раскрывать свои козыри сразу.

И Терентьев высказал свое мнение, сначала перед Андроповым, в сухих и сжатых формулировках. А затем за сигареткой, в более непринужденной компании, добавив эмоционального колорита.

– Видел я их, нефтеносных королей, почитателей Аллаха, смотрел в телевизоре. Вымораживают, бесят они меня почему-то. Одним видом.

Все уж в официальной дипломатии давно в стандартах – костюмы-галстуки… Даже японцы, уж насколько верны традициям. А эти смугло-масляные рожи с бородками, в своих куфиях-«арафатках», в белых балахонах, как пугала обособленные… Что те попы в рясах.

И все с ними носятся из-за этой нефти. И главное, с какого бы шайтана-черта?!

Бегали кочевые задницы немытые по своей пустыне, короли-шейхи, блин, наследные принцы-властители с электоратом в пару сотен вонючих козопасов. И на тебе – на все готовенькое… Всего лишь по факту земли и найденной на ней нефти!

Честно говоря, с историей освоения аравийских ископаемых знаком шапочно. Но никак не пойму, как это англосаксы, отыскав в пустыне углеводороды, по-моему, скупая квадратные километры песков за бесценок, в итоге все равно оставили территории за этими пастухами и бедуинами… теперь разбогатевшими до неприличия, пересевшими с верблюдов на «роллс-ройсы» и «ламборджини». Представляю, как эти самые саксы, которые англы, сейчас до крови локоточки кусают…

Нет-нет… на нашу Сибирь просвещенные американо-европейцы, надо заметить, тоже неприлично зарятся, с теми же обоснованиями – дескать, столько землицы одним русским… Не жирно?

Только мы свое Зауралье до самого Тихого океана ножками да на брюхе – Ермаками, казаками да другими воеводами проползли. По мерзлоте, по болотам, по буреломам, а где на ружо да на саблю брали.

А Хусейн дурак и морда. С ним связываться себе дороже – уж слишком он беспокойный, сомнительный и дискредитирующий ставленник, с химоружием и другими перегибами.

Вообще арабам, как и персам, воевать меж собой и только. Все их армии против западных не тянут.

Фух! Выговорился!

Очередной день миновал.

«Волга» катила неизменным маршрутом – домой на Фрунзенскую. Впрочем, «домой» просилось в кавычки – квартира служебная, сквозящая казенной атмосферой.

Шелестели покрышки, брякали стеклом бутылки с пивом на коврике под сиденьем.

Осень за окнами пела свою грустную песню мелкой мороси, которую любил.

Томленые вечера рано темнеющей Москвы Терентьев старался скоротать, ложась спать едва уже не после «десяти». В скудности телевидения, в отсутствии интернета и книги не радовали – глаза за день ни к черту… уставали, перелопатив кипы документов, распечаток (кстати, с принтера-ноута).

И лезло в голову… из головы: «Бабу бы! – на вкус… на нюх… на слух… и даже на вынос мозга!» Пусть секретутки цековские и тетко-жопы столовские прельщают не особо, но воду-то гормональную на мельницу льют!

Мысль о «незнакомке на пробежке» теплела где-то в районе груди слева… мягкой лапой мурлыко-игривого котенка.

Так что, повинуясь древнему зову, утром шлеп-шлепая по асфальту набережной, высматривал – не покажется ли?

Показалась.

«Или показалось? Да нет… она!»

Подкатил (на бегу) своей любимой «домашней заготовкой»:

– Девушка. А вам сегодня комплименты говорили?

– Нет, – с почти вопросом и улыбкой ожидания, лишь косо глянув.

– Говорю!

И в этом весь цимус – выдать это «говорю!», специально обрывая, почти рубя. А дальше уж по обстоятельствам.

Некоторые тупят, ожидая «ах… вы такая!», а тут – «бамс-с!» и все! Некоторые с самомнением принимают как удовлетворительную данность, рдея. Кто поумней с любопытной соображалкой – уточняют. Эта из таких и разговор держит:

– И какие ж это комплименты?

– О, леди. Я вас совсем не знаю. Не ведаю, что у вас в душе, что на сердце. Но то, что вижу – определенно нравится.

Оценила подход, поплыла в улыбке.

А вообще – чертовски импонирует… эта попутчица. Голос низкий, по-женски грудной, всяк не пискля, какие никогда не нравились – заведомая дурь в голове. И это не штамп (про писклю-дуру). Это природа и эволюция: если у тебя (у девочки) есть ресурсы красоты, голоска и обаяния – ну прям милашка вся, то зачем напрягать умишко в достижении целей, когда и так в руки идет.

Если, конечно, бог не наделил умом от природы. Что тоже бывает.

– Спасибо, – наконец слышится ответ, точно после некоего раздумья.

Вот тут можно воткнуть еще одну заготовочку… Правда, с риском прослыть немного заумным. Но да ладно, вроде ж по оценке – не дура:

– А знаете, это был не комплимент, это была констатация, – и, видя молчаливый интерес, поспешил пояснить: – Комплимент, он как бы слегка претендует на лесть, а лесть – соответственно на маленькую ложь. Вот за ложь можно сказать «спасибо», а за правду лишь удовлетворительно кивают головой.

– Киваю, – мгновенно сообразила. Расхохоталась.

А дальше им овладела та превосходная беспечность речи, которая может быть обеспечена, наверное, только впрыском тестостерона. И до кучи с эндорфином.

Легкий, легчайший треп насколько шел непринужденно (насколько было возможно в темпе бега, чтоб не сбивать дыхание), что даже мелькнула мысль: «уж не из органов ли по-хитрому красотка подставлена»?

Мелькнула и угасла – все было вполне естественно.

«И не двадцать пять ей, как показалось вначале, – косясь (в приличиях), – а все тридцать. Пожалуй, с тоником переборщила (давно заметил, что многие дамочки Союза, бывает, перегибают палку с этим делом)… наверное, срез эпохи. Да и вообще – скороспелочки они, быстро созревают, быстро… остальное.

Оттого мы их цветочками и нарекаем, сплошная флора-тема: сначала прорастают стебельками-девочками, затем созревают, распускаются бутонами. Их берут, срывают (см. лат. de floris, женясь ли нет), садя в горшок ли в вазу, самоцветом, где наливаясь соком и… И поливай не поливай, удобряй не удобряй, благополучно увядают, теряя лоск, листву и лепестки роняя».

И эта мысль мелькнула и ушла (ноги – топ-топ). Ушла в самоиронию… лишь вежливое на «вы» сопутчицы, слегка подергивало напоминанием, что ему все же «полтинник», а ей почти… почти в два раза минус? Но…

На «ты» еще успеем… Спеша переходить на «ты» – теряешь пикантный ресурс (и вкус) брудершафта.

И вот она проблемка не прогулки, но пробежки – время просвистело, не заметил.

А у каждого, и у нее видимо, утренний лимит (в Советском Союзе практически всем с утра на работу или на учебу, бездельно праздношатающихся мало).

Умчала и… вот уж коза – ни телефончика, ни адресочка (еще чего!), мол, завтра на пробежке увидимся.

А назавтра был дождь. Целый ливень.

Он пришел, а она нет.

Ну, еще бы, какая глупость была бы думать, что деваха попрется мокнуть ради «после первого знакомства».

И сам… Какое тут бегать, плюнул, спустился к рыбакам – стоят упрямцы, кто под зонтом, кто чуть ли (во дают!) не в ОЗК.

Хоть хляби выдохлись слегка.

Есть даже праздные зеваки, и дождь по барабану – чудачка-женщина под импортным японским «Три слона» как средством ПВО… тушь потекла от капли-камикадзе. Внимания б не обратил, да волочет собачку бедолажку.

– Эй, гражданочка, вы б пожалели псину, – ей кто-то из любителей удил и поплавка. Прям испугал как будто – сгребла под мышку комок промокшей шерсти, тявкнувший… и восвояси.

«А где там “Волга”? К черту дождь, люблю, но к черту. Не придет уж. С бабами оно как… на велосипеде – постоянно в движении для равновесия».

«Эксплуатируя факты и анализ мотиваций уже состоявшейся реальности будущего, рассчитывая использовать эти знания…» – это могло быть по скрытой сути «шапкой» любого профильного изложения специалистов отдела «Х», своеобразным прологом. И будто нескончаемым эпилогом звучало, когда удавалось «откопать» что-то новое, даже по косвенным данным.

«Это большая удача, что электронно-цифровые носители, доставшиеся нам вместе с крейсером и в большей степени личными устройствами экипажа, содержат целые перечни всевозможной информации, лежащей в открытых к доступу папках… и в архивах, не ведающих, что хранят».

– То, что поначалу виделось таким заманчивым и сладким – знать, как оно будет, на самом деле оказалось не так-то просто принять к использованию. Неоднозначно уж точно! А у меня… – Крючков чуть поперхнулся пересохшим ртом, жадно отпил из стакана, – а у меня новое управление, завязанное конкретно на сборе, обработке и анализе информации, полученной с крейсера «Петр Великий», совершенно не справляется. Не хватает людей, специализированного персонала. Неплохо бы поставить новую вычислительную технику.

Прежде всего, все ресурсы брошены на расчеты международных отношений – прогнозирование и построение фактологии с учетом новых знаний. И подчеркну – приходится уже сейчас осмысливать возможные изменения политических ходов США. На все второстепенные, но не менее важные и даже интересные темы просто не хватает специалистов.

– Мы не можем увеличивать число приобщенных к секрету «объекта», – упрямо поджал губы Андропов, – вы же знаете процедуру – каждый человек, зачисленный в новый отдел, предварительно подвергается особой и тщательной проверке. И не все проходят по необходимым показателям. Понимаете, о чем я.

Решение вижу только в закрытом анклаве в ближайшем Подмосковье. Минусом – теряется оперативная составляющая, но приходится мириться. А что вы там говорили о «второстепенных темах»?

Крючков переложил в своих документах листы, убирая под низ одни, извлекая наружу другие, бегло восстанавливая в памяти содержимое, начав немного издалека:

– Уж какая польза нам вышла от того, что там у них в двадцать первом веке так легко и свободно в информационном поле. Иначе бы мы не получили столько нужных, а то и вовсе неожиданно отвлеченных материалов, не имеющих отношения к флоту (учитывая то, что имеем дело с моряками). Просто промысел какой-то!

– Исключим неведомый промысел, – с иронией вмешался Андропов, – поверим в случайности… более чем на тысячу членов экипажа.

– Да. Удачные случайности. Первым примером – пилот авиагруппы крейсера! С детства мечтал стать космонавтом. Провалил высшее авиационное летное, пошел в вертолетчики, но мечтать не перестал… А у нас оказался прекрасный материал по аэрокосмической тематике.

Или тот же особист… «Наследник»…

– Как, как?

– «Наследник». Такой псевдоним мы дали лейтенанту особого отдела крейсера, поскольку ФСБ, к которой он относился, является прямой наследницей нашего ведомства.

– Ясно. Продолжайте, Владимир Александрович.

– Так вот, по роду службы он держал фактически электронную картотеку – полный перечень по известным шпионам и разоблачениям. Есть материалы по известным операциям иностранных разведок – наших главных визави: ЦРУ, Ми-6, «Моссад». Описания и подробный анализ новых методик… так называемых «оранжевых революций», информационных и кибервойн.

– Эти материалы как раз имеют приоритетное значение, – напомнил генсек.

– Да-да. Из второстепенного, в том числе в миниатюрных индивидуальных электронных носителях экипажа – больше сотни художественных фильмов. Попадается мультипликация, как зарубежная, так и отечественная, великолепного качества и содержания… это не моя оценка, – быстро поправился Крючков, словив странный взгляд Андропова. – …Много ансамблей, музыкальных исполнителей, электронных игр. Можно сказать, «барахло», хм… я не очень разбираюсь в той же зарубежной музыке, но офицеры отдела – молодые ребята – говорят, что это хиты, имеющие коммерческий успех.

Далее. Масса изображений автомобилей – различных марок иностранного производства.

Опять выскажу не свое мнение: наши автомобильные художники, рисующие новые формы кузовов «жигулей», «волг», «москвичей», могли бы что-то перенять в дизайне и концептуальности.

Встречается и техническая составляющая, по мелочам… что просится на отдачу заводским специалистам, возможно, что-то сумеют выудить для себя полезное. Но есть важный факт – в Европе скоро изменятся экологические стандарты по выхлопным газам. Западные автомобилестроители переходят на систему прямого впрыска топлива. И уже дана команда нашим производителям, со всеми имеемыми по теме документальными материалами. Это позволит советскому автопрому, технически перевооружившись, полагаю, в новом модельном ряду, держать позиции за рубежом, в экспорте.

Хочу лишь добавить, что подобные разработки были у нас еще в семидесятых годах, но «не пошли» по причине дороговизны.

– Стандарты. Меня больше волнует готовящееся изменение европейских стандартов по шумам пассажирских авиалайнеров. Это станет ударом по нашему гражданскому авиастроению, – Андропов все же не без интереса просматривал яркие фото иномарок и будущих отечественных моделей, – стар я, наверное, для… как их… спорткаров. Но эстетику оценил.

Экспорт? Это больше вопрос престижа. Нам бы свой рынок по-нормальному насытить, обеспечить каждого желающего, каждого советского гражданина личным автомобилем.

Что там Терентьев рассказывал? Когда у них открыли границы для ввоза бывших в употреблении иномарок, люди сразу оценили лучший комфорт и качество зарубежных авто. А у нас даже конкуренции в автопроме не наблюдается – очереди по записи. Берут, что дают.

Позволить ввоз автохлама из Японии и Европы – это снова вопрос престижа. Потери престижа.

Расширить, увеличить производство на отечественных предприятиях? Нет ресурсов, процесс не быстрый.

Закупить новый завод? Нам сейчас только этих трат не хватало.

– Другой путь… – генерал-лейтенант быстро сменил в своей папке бумаги, – «отверточная сборка», иностранные инвестиции. Заключить договор, например с французами, с «Рено». А лучше с двумя разными фирмами, чтоб и между ними была некая конкуренция на нашем рынке сбыта. Но это поначалу. Затем поэтапный полный перенос производства в Советский Союз под собственным названием. Выбор за малолитражкой, неприхотливой и надежной, специально под наши условия. А параллельно, оглядываясь на модели двухтысячных, организовать совместные производства на иностранной базе перспективных концептов с полноценным выходом на зарубежные рынки. Можно даже стать зачинателями в целом сегменте, создав новый класс!

Собственно, наша «Нива» и является прообразом так называемого «городского кроссовера» или «паркетного внедорожника».

– «Паркетного»? А я слышал, что в ГДР немецкие фермеры на нашей «Ниве» чуть ли не поля вспахивают. И не нарадуются. В общем, Владимир Александрович, вам ли с вашими заботами всеми этими, как вы сказали, второстепенными направлениями заниматься? Бросьте вы эту ерунду.

Есть возможность – перепоручите дела. Только пусть ваши специалисты подготовят материалы так, чтобы исключить ненужные вопросы… что в Министерстве автомобильной промышленности, что в Министерстве культуры, коль вы там говорили что-то про музыку и-и-и… детский сад – мультики. И ясное дело, чтоб у иностранных производителей-коммерсантов никаких подозрений не проскользнуло. Право, удивляет, что вы уделили этому так много внимания.

– Всего лишь одно из многого, с чем приходится сталкиваться, – помощник изобразил на лице усталость, – тут у меня еще целый перечень базисов и предложений, так или иначе требующих вашего рассмотрения и визирования.

Генеральный секретарь принял папку, просматривая, бормоча вслух, зачитывая… вперемешку:

– Отказ от кооперативов в пользу артелей-пайщиков;

– постепенный отход от дотаций южных республик, разработка программы самоокупаемости республиканских экономик с упором на имеемые ресурсы (в основном сельскохозяйственные);

– развитие информационных технологий на ином уровне – всестороннее влияние на медиа-информационном поле, моделирование общественного и международного мнения;

– организация массового производства одноразовых шприцов.

Кроки содержали замечания и взгляды-рекомендации.

«Кем деланные? Экспертами? Коллегиально? Индивидуально? Тоже мне – мудрецы-стратеги! – Андропов плотней сжал губы, чтоб не скривиться. – Иногда из всех методов самый примитивный – самый действенный! Чтобы производить много, надо много производить. И тут только производство под ключ… за валюту. И времени нет не только у меня, но и у всей страны. Так, что там дальше».

– Неурожай в этом году… и будет в восемьдесят четвертом… Диверсификация оборонки… провести нормальную, тщательно распланированную конверсию, чтобы предприятия военной промышленности производили действительно востребованную гражданскую продукцию, высокотехнологичную, а не сковородки с кастрюлями.

«Так, а вот это уже видел», – Андропов отделил несколько скрепленных листов, впрочем, все же пробежавшись глазами по тексту: «…положительным моментом в столь непродолжительном сроке инсайдерской форы – 30 лет (не в два, не в три раза больше) является как раз таки небольшой технический разрыв и отставание. Что позволяет быстро понять и освоить цифровые алгоритмы программирования и другие тонкости технологических процессов производства новейших электронных образцов, и не только…»

С руководством профильных и экспериментальных НИИ – проектантов ЭВМ и разработчиков элементарной базы – генсек общался лично. Во многом здесь пришлось пойти на расширение «людей в допуске», потому как предоставленные образцы слишком уж сами говорили за себя.

Образцы сами по себе это, конечно, не технологическая цепочка, но очевидная тенденциозность развития. Что уже немало. Тем более что и «свое» в принципе (есть кое-какие наработки) двигалось в правильном направлении.

«Сейчас есть возможность оседлать научно-техническое первенство и идти, так сказать, впереди планеты всей… или вровень (Запад быстро наверстает). А у нас… конечно, все жадно подбирает под себя оборонка. Что тормозит, буквально режет гражданский сегмент любой отрасли. А без него никак – без этого коммерческого сегмента, который только одним тиражом ведет к удешевлению продукции!»

Андропов все в той же задумчивости прикрыл папку, что внимательный Крючков воспринял как возможность продолжить:

– Тут Терентьев выдал кое-какие… хм, идеи. Я принес запись разговора, – генерал-майор извлек магнитофонную кассету, – это стоит послушать.

Слова повисли в воздухе, Андропов их услышал… и не услышал, будучи все еще в размышлениях.

«А что Терентьев? Что-то помнится, тоже говорил об окупаемости и коммерциализации. Вот об этих, среди прочего, кассетах и говорил».

Слова каперанга услужливо всплыли в памяти:

– …Теперь, при условии быстрого освоения цифровых технологий, необходимо переводить производства электроники на новые рельсы, забыв о магнито-пленочных кассетах, аналоговом видео, минуя компакт-диски – сразу на флэшки. Я бы об этом и не заикнулся, если бы лично не видел в свое время горы видеокассет и дисков на свалках.

Разумеется, можно было бы выжать всю коммерческую составляющую из бытовой электронной техники, реализуя, по крайней мере, на внутреннем рынке. Сначала наладив массовое производство видеомагнитофонов по приемлемой для населения цене, а не как сейчас. Затем перейдя на лазерные носители. И уж потом на цифровые технологии флэш-памяти и жестких дисков. Но у нас же плановая социалистическая экономика…

– Что вы имеете в виду?

– У нас же иной подход к хозяйствованию. Не какой-нибудь там хищнический капиталистический, где дельцы мигом инвестировали бы, вложили деньги, использовав весь ресурс, выкачав из потребителей всю возможную прибыль. Мы же дружим с народом? Или будем исходить из предпосылок, что та же госпродажа водки составляет немалую долю бюджета?

«Вот именно, – мысли-слова переплетались – свои, чужие. – Андропов видел, что Крючков, так и не вставил кассету… ждет. – Вот именно “плановая”, неторопливая, с государственным финансированием. Реализовать быструю коммерческую составляющую, с вливанием предприимчивых (как на капиталистическом “западе”) инвестиций не выйдет. И уже надо думать о маячащих за горизонтом мобильных сетях с завалом рынка сотовыми телефонами. И сети интернета…

Ведь не обойтись… не обойдет стороной. И уже сейчас надо дать команду… возводить свою сеть, пока есть время, пока на советское информационное поле не пришла чужая, вражеская, с засильем своей идеологии, скрытой пропаганды и, есть подозрение, шпионской составляющей.

Вводить свои системы и стандарты и фильтры, поставив барьер с Западом.

На китайский манер? Вот-вот. Еще и Китай. Многомиллионный сосед под боком. И уже сейчас надо учитывать производственный рост Поднебесной, обусловленный в том числе, но…

Но если не произойдет распада и сдачи позиций СССР? То когда? Через двадцать лет? Или теперь немного позже? Или никогда? – И мысль вдруг больно пронзила, да еще и в третьем лице о себе: – Когда все это будет, тебя уже не будет, Юрий Владимирович.

Жизнь фактически замкнулась между этим кабинетом, малой процедурной, за стеной, и “большой” – больничной палатой… куда все чаще и чаще. А скоро, если верить, окончательно и насовсем. С возрастом время спешит, будто отрезает от тебя дни, месяцы, годы… целыми ломтями, не успеваешь оглянуться – век позади. Если бы век…»

Крючков нарочно ли кашлянул, но тем самым все ж обратил на себя внимание.

Хозяин кабинета перевел взгляд, зацепившись за ожидающую в руках помощника кассету:

– Что там? О чем?

– Соображения о делении страны в новых административных границах, – генерал быстро провел манипуляции с кнопками стереомагнитофона, запустив, подкрутив громкость. Все уже было подготовлено, не требуя домоток-перемоток, сразу переходя к конкретике.

Голоса узнаваемы… Терентьев, сам Крючков, кто-то из группы аналитиков:

– …автономность таким новообразованиям может дать только Москва.

– …А если утратим контроль? – возражал голос каперанга. – Вот тогда туда полезут турки, иранцы и даже китайцы. В южных республиках деления по национальному признаку не избежать. У них вековые противоречия. Кровники и прочая резня друг дружки. Нет! У азиатских, тюркских народностей проблем не вижу, в уже описанной ранее мной концепции с опорой на зависимых от Москвы местных баев. Азербайджанцы народ космополитичный и тоже разобщится на маленькие анклавы легко. Грузия: там тебе и менгрелы, и сваны, и гурийцы, и… хватает противоречивых междусобойчиков. А вот с Арменией все сложней. Они очень держатся друг за друга, и разделить республику не получится.

– Вы я вижу, хотите что-то предложить?

– Собственно, мысль такая: наряду с развертыванием программы упразднения республик и введением губерний выступить с государственным заявлением, дескать, партия и правительство не понаслышке осведомлены о сепаратистском движении, об оппозиции в среде армянских националистов, которая желает выхода республики из состава СССР. И допуская, что это, возможно, настроение всего армянского народа, идя, так сказать, навстречу пожеланиям, Москва предлагает провести референдум, где в опросниках будут стоять графы об автономии, независимости, отделении.

– Что за чушь! – Голос Крючкова – пленка прекрасно передала вспышку гнева.

– …При этом провести тактичную и осторожную утечку (не поднимая накала страстей), что республика дотационная и во многом зависит от центральной поддержки и финансирования. Но главное! Дату референдума подгадать (и даже будет лучше, чтобы эта дата была предложена оппозицией) на конец декабря 1988 года. А в начале этого же месяца произойдет Ленинаканское землетрясение! И когда вся страна, добровольцы из других регионов, армия кинутся помогать и восстанавливать порушенные жилища и подворья, армяне увидят, что значит «жить в большой семье», когда вот в такой беде может быть оказана помощь всего советского народа. И вышепредложенный референдум непременно провести. Сами понимаете, каким тогда будет результат.

С минуту-полторы «Грюндиг» шипел вхолостую… без реплик. Можно было подумать, что это все. Но наконец, в динамиках снова заговорили, в задумчивых интонациях:

– А вы жестокий человек, товарищ Терентьев. И вы готовы ради этого сомнительного плана загубить столько жизней? Советских граждан? Не предупредив, не приняв меры, дабы избежать этих жертв? – Голос на пленке. В нем искренность противоречила сказанным словам, чу – то не пленка искажает, то Крючков. Лицемер? – А представляете, что произойдет, когда всплывет (а оно рано или поздно всплывет) тот факт, что власти знали о дате землетрясения и ничего не предприняли?!

– Черт возьми! Тут я не додумал детали, конечно. Ну, разумеется… – торопливо поправился автор идеи, – меры принять надо. Но… Но значит, претворить план должно в более тонкой организации.

Да-да! Примерно так: за несколько дней региональная сейсмическая служба страны даст прогноз на вероятность катаклизма (можно заранее подкидывать в газетах статьи об успешных опытах расчетов и предсказаний, чтобы доверие у населения было). Оппозиция, несомненно, все равно усмотрит в этом происки власти, мол, наобещав референдум, таким образом хочет сорвать честное голосование. Пусть вопит.

Людей из опасных районов вывезти в предварительно подготовленные лагеря. Вполне допускаю, что можно будет спасти и часть движимого имущества. Но разрушенный город, дома все равно придется восстанавливать, как и положено – помогая всеми ресурсами страны. Проведя правильную последовательную пропагандистскую работу. Не без того.

Референдум провести, и, думаю, результат будут тем же – нужным нам. Тут уж главное, чтобы никто не выдвинул конспирологическую версию, что землетрясение специально устроено секретным сейсмологическим оружием (литературно-художественные опусы на эту тему еще, слава богу, не вышли в печать).

Генерал-лейтенант нажал на кнопку, выключая воспроизведение:

– Что скажете, Юрий Владимирович?

– А это вам, товарищ Крючков, – блестел стеклянным взглядом очков генсек, – вам решать… в 1988 году.