Утреннее совещание началось как обычно – в двадцать два часа предыдущего дня. Управление Братскгэсстроя светилось огнями, в распахнутые окна вместе с прохладой ночного воздуха и речной свежестью врывался рев могучей Ангары, зажатой в теснинах водоводов ГЭС. Иван Иванович Наймухин смотрел на абрис колоссального сооружения, отмеченный красными и зелеными огоньками, курил и хмуро кивал входящим в кабинет участникам планерки. Отчаянно зевающая Антонина, вставшая с расстеленной в приемной раскладушки, разносила желающим чай, кофе и печенье. Начальники участков и управлений тоже отчаянно дымили, и табачный дым собирался под потолком сизым облаком.

– Ну, что, Иван Иванович, – сказал Арон Маркович, – все в сборе. Можно и начинать.

– Что с Братовым? – Наймухин так и не повернулся к сидящим, продолжая заслонять окно огромной черной глыбой.

– Ищем, Иван Иванович, – сказал начальник районного управления внутренних дел. – Обыскали большую часть квадратов, где вертолет мог совершить экстренную посадку…

– Посадку? – на этот раз Наймухин полуобернулся и впился взглядом в человека в форме.

– Э-э-э, так точно… – замялся начальник РУВД. – Других вариантов пока не рассматриваем. Надеемся на благоприятный исход.

– Это мое решение, Иван Иванович, – сказал Севастьянов. – Мы посовещались и…

– Кто – мы?

– Я, – подал голос Антонов. – Я порекомендовал товарищу Севастьянову не расширять зону поиска, а сосредоточиться на точках вдоль маршрута исследовательского вертолета. Товарищ Братов должен был следовать программе, разработанной и утвержденной институтом. Вряд ли они сильно отклонилась от Страны ЛЭПии… то есть, простите, ЛЭП пятьсот.

Наймухин затушил папиросу в горшке с кактусом и подошел к висящей на стене карте, сплошь покрытую тонкими и толстыми красными линиями – проложенными человеком руслами великой сибирской электрической реки, исток которой здесь, на Братской ГЭС. Не оборачиваясь на сидящих, поманил пальцем, и Севастьянов переглянулся с Антоновым. Антонов пожал плечами, со скрипом отодвинул стул, подошел к карте:

– Вот основные точки поиска, Иван Иванович. Здесь фиксировались аномальные электрические всплески при замерах институтской аппаратурой. Поэтому планом предусматривалось сделать непосредственную съемку здесь, здесь и вот здесь.

– Аномальные электрические всплески? – переспросил Наймухин.

– Так точно… то есть, да, Иван Иванович. Вы ведь в курсе, что ваши энергетики обратились в НИИ с просьбой разобраться со сверхнормативными потерями на ЛЭП.

– Тогда объясни мне, дорогой товарищ, почему при Козыреве никаких таких потерь не было? – Наймухин прошел во главу стола и опустился в массивное кожаное кресло, которое еле вместило могучее тело. Повадками и движениями он походил на огромного топтыгина, по недоразумению обряженного в костюм, за что и имел за глаза прозвище – Гидромедведь.

Вопрос оказался настолько неожиданный, что Антонов лишь открывал и закрывал рот, будто выброшенная на берег рыба.

– Не хотел об этом говорить, Иван Иванович, – вмешался Севастьянов, приходя на помощь другу, – но именно безответственные опыты и рацпредложения НИИ в бытность там товарища Козырева и стали причиной этих… этих…

– Флуктуаций, – полушепотом подсказал Антонов.

– Да, флуктуаций… и институт в лице его нового директора, а также начальника лаборатории Братова сейчас прикладывают все усилия…

– ТЫ ЛЖЕШЬ!

Севастьянов запнулся. Ему показалось… он дрожащей рукой достал из кармана платок, промокнул лысину. Все же укатали сивку эти идиотские планерки в десять часов ночи. А он не мальчик! У него печень больная. Вот еще и галлюцинации начались.

Севастьянов прислушался, повертел головой, разглядывая сидящих за столом. Нет. Точно показалось. Это всего лишь шум Ангары. Рев Братской ГЭС. Вот и сам Наймухин никак не отреагировал, а лишь нажал кнопку и попросил:

– Антонина, распорядитесь насчет ужина… да… на всех… как я и сказал…

Антонов наклонился к севшему Севастьянову:

– С этими ночными посиделками последнего здоровья лишишься. Как наш план?

– Я переговорил с кем нужно в Совмине, – так же шепотом ответил Севастьянов. – Над Гидромедведем сгущаются тучи. Надо немного подождать, и грянет гром.

– Завтра лечу в Москву на заседание Академии наук. Могу в цека зайти, лично, так сказать, донести нашу обеспокоенность.

– Было бы нелишним, – Севастьянов вытянул из кармана заветный блокнотик, перелистнул странички, украшенные фамилиями людей, которых обычные товарищи видят лишь в президиуме на съездах партии, да на Мавзолее во время парадов и демонстраций. – Я дам несколько телефончиков и инструкции.

– К тому же это несчастье с его сыном… – скривился Антонов. – Сам к молодухе ушел, а теперь за родную кровь переживает. Может, еще на аморалку надавить? Как с Козыревым? А заодно протежирование… Начлаба Братову не за красивые глаза дали.

– ТЫ ЛЖЕШЬ!

Смешок застрял у Севастьянова в горле. Антонов выпученными глазами смотрел на подельника. Они одновременно втянули головы в плечи и осмотрелись, но планерка шла в привычном режиме. Обсуждали какие-то приямки, которые выкладывали в один кирпич, а следовало по ГОСТу делать заливку.

– Вы же знаете, Иван Иванович, – устало бубнил начальник СМУ, – мы все делаем по проекту, а согласно проекту приямки – кирпичные…

– Кто рисует эти проекты? – Наймухин нахмурился. – Мальчики и девочки в теплых комнатах! А вы – кирпич, проект!

– Ты… ты слышал? – прошептал Севастьянов.

Антонов отчаянно замотал головой, но в расширенных от ужаса глазах читалось: слышал! И слышал хорошо!

Дверь в кабинет распахнулось, сквозняк ледяной метлой прошелся до окна, выметая наружу дым сигарет и удушливый запах усталых тел, и внутрь вошла процессия странных фигур, несущих на многочисленных подносах яства, которые вряд ли приготовили в столовой Управления.

Впереди, торжественно, на подносах несли головы, искусно сделанные из шоколада и крема, и Антонов несколько раз усиленно сморгнул, прежде чем окончательно убедился: вслед слуховым пришел черед визуальных галлюцинаций. Ему в руку вцепился Севастьянов и даже, кажется, тихонечко завыл, как воет пес, получивший взбучку от пьяного хозяина.

Кремово-шоколадные головы поставили перед ними, дабы каждый из сидящих за столом мог убедиться в их портретном сходстве с заместителем директора Братскгэсстроя товарищем Севастьяновым и директором НИИ электричества и перспективных источников энергии товарищем Антоновым.

– Кушайте на здоровье, – сказал возглавлявший процессию человек голосом, который Антонов и Севастьянов много раз слышали с высокой трибуны съездов, конференций и пленумов, и только это заставило их оторваться от созерцания собственных голов в виде шедевров кондитерского искусства и посмотреть на говорящего. Тот по-доброму смотрел на них и двигал могучими бровями.

– Товарищ Леонид Иль… – у Севастьянова сел голос.

Антонов попытался встать, но не смог. Ноги отказывались служить.

Они все стояли перед ними. Все члены Политбюро ЦК КПСС в полном составе. Обряженные в дурацкие поварские колпаки и белые фартуки прямо поверх украшенных неисчислимыми рядами наград могучих двубортных пиджаков.

– Спасибо, товарищи, – сказал Наймухин. – Очень вовремя. Всем нам необходимо подкрепиться. Вопросов в повестке много, поэтому прошу, – директор сделал широкий жест. – Товарищ Севастьянов, вас не затруднит разрезать торт? Передайте товарищу Севастьянову нож.

Севастьянов машинально взял нож, протянутый ему товарищем Черненко, и тут его прорвало:

– Мы не виноваты пред тобой ни в чём, мы верой, правдой здесь служили, и в мыслях не помышляя ни о чём, крамолу мы с порога отвергали…

– ТЫ ЛЖЕШЬ!

Воздух в кабинете содрогнулся, стол затрясся. Однако сидящие невозмутимо продолжали пить чай, хрустеть печеньем, шуршать обертками конфет.

– ПРЕСТУПНИКИ ВЫ ТРОЕ, И СУДЬБА, КОТОРОЙ ВСЕ ПОДВЛАСТНО В ЭТОМ МИРЕ, ВЕЛЕЛА ЭЛЕКТРИЧЕСКОЙ РЕКЕ ИСТОРГНУТЬ ВАС В ЗЛОВОННЫЕ БОЛОТА. ВЫ НЕДОСТОЙНЫ ЖИТЬ СРЕДИ ЛЮДЕЙ. Я ОБРЕКАЮ НА БЕЗУМЬЕ ВАС!

– Ты кто?! – отчаянно завопил Севастьянов.

– Кто ты?! – завыл в тоске Антонов.

– Я – БРАТСКАЯ ГЭС! ЗАЧИТАЙТЕ ОБВИНЕНИЕ!

Шеф-повар пожевал губами, повел плечами, отчего многочисленные награды на пиджаке сурово звякнули, достал из кармана очки, из другого – пачку бумаг, шаркающей походкой взобрался на трибуну, оглядел зал, вызывая долгие и продолжительные аплодисменты.

– Товарищи! От имени и по поручению Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, а также в ознаменование пятьдесят шестой годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции, позвольте кратко остановиться на недочетах в работе хозяйственной и партийной организаций Братскгэсстроя, – Генеральный секретарь взял стакан и сделал несколько звучных глотков. – В то время, когда экономика должна быть экономной, мы узнаем, что отдельные товарищи не поддерживают творческую инициативу нашей советской науки. Вот, пример товарища Козырева Николая Александровича, чье изобретение вечного и бесперебойного источника энергии на основе марксистско-ленинских принципов исторического материализма и материалистической диалектики было кое-кем объявлено антинаучным и не соответствующим физическим принципам. Хочется спросить, товарищи, – Генеральный секретарь, не отрываясь от бумажки, грозно насупил могучие брови, – кто установил эти принципы и насколько они соответствуют передовому марксистско-ленинскому учению? Что вы скажете по существу дела, товарищ Наймухин? А вы, товарищ э-э-э… Севастьянов и гм-м-м-м… товарищ Антонов? Разве не вы шельмовали уважаемого ученого, замалчивали его открытия? Разве не ваши действия стали причиной снятия его с должности директора института и наложения строгого партийного взыскания? Гм-м-м… Предстоит еще внимательно разобраться, уважаемые делегаты съезда, почему товарищ Козырев с маленькой дочерью и женой полетел на вертолете к черту… гм, гм, товарищ Суслов, здесь все правильно написано? Гм… ну, хорошо… к Черту-на-Кулички, когда он мог спокойно сесть на самолет в Братске и отправиться в Москву, где Центральная ревизионная комиссия разобралась бы по существу персонального дела.

Арон Маркович осторожно тронул за руку Наймухина. Тот сидел неподвижно, рот распущен, тонкая нитка слюны стекала вниз.

– Иван Иванович, дорогой, скажите хоть что-нибудь… вы не пострадали при падении? Я все болото обыскал! Слава богу, нашел вас… целым и невредимым… Иван Иванович, ну скажите хоть что-то…

– Не мешайте мне, – шепотом произнес Наймухин. – Я слушаю выступление Леонида Ильича.

Гиндин отшатнулся.

– Я торт! – выкрикнул Антонов, выбираясь из травы. Вслед за ним полз Степанов. Головы их покрывали чудовищные напластования грязи, будто они специально облепили себя зловонными комьями.

– И я – торт! Сам Леонид Ильич меня приготовил, – сказал Степанов, пальцем ковырнул грязь на щеке и запихнул в рот.

– Все трое обезумели, – пробормотал Арон Маркович и зарыдал.