Айнур Сибгатуллин. Басурмане
Сердце царя в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направляет его.
Библия, Притчи Соломоновы, 21:1
О Аллах, Владыка царства! Ты даруешь власть, кому пожелаешь, и отнимаешь власть, у кого пожелаешь. Ты возвеличиваешь, кого пожелаешь, и унижаешь, кого пожелаешь. Всё благо в Твоей руке. Воистину, Ты способен на всякую вещь.
Коран, 3:26
– Государь, бояре собрались!
Иван Васильевич оторвал взгляд от раскрытой книги. Беззвучно шевеля губами, он повторил про себя слова псалма: «И буду преследовать врагов моих, и настигну их, и не возвращусь, пока не сгинут они. Стесню их, и не смогут встать, падут под ноги мои. И измельчу их, как прах пред лицом ветра, как уличную грязь разровняю их. Ты избавишь меня от распри народа, поставишь меня во главе племён; народ, которого я не знал, стал рабом моим…».
Правитель осенил себя крестным знамением. «Воистину так, Господи. И помоги мне, во имя Твое, одолеть врагов окаянных – ливонцев с литвинами, шведами и прочими немцами, татар астраханских да казанских, а с ними ногайцев. А пуще всего помоги, Господи, покончить с окаянным мысленным волком – ужасным ханом Ахматом и его безбожной Ордой агарянской. Извести на корню племя подлое. Чтоб за все лишения мои ответ сполна понесли. Дай мне сил, Господи».
Спальник Акинфий осторожно кашлянул.
Тот продолжал неподвижно сидеть на лавке, держа на коленях тяжелую рукопись. Наконец Иван распрямил плечи и огляделся. Заметив спальника, хмуро бросил:
– Чего тебе?
– Государь, бояре в думе о царстве Ахматовом вершить приговор собрались. Тебя нижайше просят для почину…
Иоанн отложил книгу в сторону и прошелся по горнице. Тени от свечных огоньков восколебались по стенам.
– Кликни дьяку, чтоб послов ордынских привели ко дворцу. Пускай в сенях пождут. Ступай.
Спальник поклонился, вышел вон. Государь подошел к решетчатому окну. Стылый рассвет занимался над Москвой. Сквозь мутноватое слюдяное оконце виднелись отблески факелов у стражи. Иоанн отворил окно и выглянул наружу. Город давно проснулся. В серых сумерках по скрипучим деревянным мостовым к приказным избам уже спешили дети боярские, мелкий служилый люд и торговая братия. Возле государева терема по хрустящему насту сановито похаживали ратники, неся на плечах пищали да бердыши. Морозный воздух охолонил государя, и он зябко поежился.
Сегодня боярская дума собиралась решить, что делать с Большою Ордою и вообще с басурманами на востоке и юге. Испокон веков не было мира меж татарами и Русью. Двести с лишком лет тому назад появились рати Батыевы. С тех пор нет покоя земле русской. Да и татарам покоя тоже нет. То Казань на Москву походом идет, то Москва на Казань. То Большая Орда, то ее окаянные дщери – орды пожиже да позлее – по деревням полон сгоняют. А до преж того с Золотой Ордой сколько войн было! Правда, и князья русские не лыком шиты – едва Орда ослабла, тут же сами наступили сапогом на земли ее. В одном Булгаре сколько тысяч басурман в полон взяли. Но то давно было. Булгар в руинах лежит. Извели его войска Тамерлановы. Слава Тебе, Господи, Иисусе Христе, Сын Божий, внял Ты молитвам православным и стравил нехристей друг с дружкою! Порубили-пожгли тогда под корень татар, все города их. И было то началом конца ига ордынского.
Государь хлопнул в ладоши. В палаты вошли слуги с парадной одеждой. Когда облачили Ивана Васильевича в шитый золотом кафтан, он приказал подать венецианское зерцало. В зерцале отражался уже немолодой человек высокого роста и широкой кости, с темной узкой бородкой. Правитель перекрестился, взял в руку резной посох с набалдашником из кости индрика-зверя и пошел в палату, где заседали бояре.
До палаты его сопровождали четверо рынд в белых одеяниях, расшитых серебром. Топорики в их руках угрожающе посверкивали, отражая пламя факелов. Впереди шел рында с саадаком, держа руку на кривой татарской сабле. Иван Васильевич усмехнулся про себя. Басурмане так и воюют саблями и стрелами, как при Батые. А его полки спешно пищалями-ручницами и пушками немецкими вооружаются. И быть татарам битыми, ежели они не смекнут пороху и пушек поболе купить.
Нет, не будет покоя Москве, покуда есть Орда Ахматова. А то, что послы ордынские божатся, мол, заплати дань за прошлые лета, и царь ордынский простит остальное, – так тому веры нет. На русское серебро Орда одоспешится, изоденется, оружьем обогатится и в силе великой на Русь все равно пойдёт… А куда еще им, горемычным, за хабаром и ясырем податься? Крымчаки им науку воинскую уже преподали, с Литвой Ахмат замирился. С Казанью он воевать остерегался, а с ногайцев только шерсти клок содрать, если еще сможет потом по степям от них уйти. Вот и остается только на Москву напасть…Или… может, зря на них бояре напраслину возводят? Дань возьмут и отстанут, а там, глядишь, переменит Бог Орду, и не получать им выхода на веки вечные – будем сами брать всю дань в своей вотчине.
Государь вспомнил, с каким презрением смотрела на него супруга Софья, когда он при ней встречал послов ордынских: не зазорно ему было вести под уздцы лошадь посла, чай, не в первый раз. И отец его, и деды, все на поклон Орде шли, за ярлыком самолично в Сарай ездили. Но когда Софья сказала, что ныне она – ханская рабыня, замужем за холопом, бьющим челом агарянству безбожному, вот тогда и взыграла в нем гордость. С тех пор послов ордынских привечали честью малой… Вот и сейчас бесермяне стоят перед головою пищальников, терпеливо ждут вызова в государевы палаты.
Кончилось время ваше, окаянные!
Государь со свитой поднялся по лестнице. Двери распахнулись, и собравшиеся отдали ему низкий поклон. Иван Васильевич, не торопясь, прошествовал к трону. Бояре снова сели на лавки.
На минуту в думе воцарилась гнетущая тишина, за которой угадывались отголоски яростного спора, пресекшегося с появлением государя.
Стремительно встал князь Оболенский и начал речь:
– Великий государь, по твоему указу мы дела ордынские обсуждали. Согласия только нет – рассуди! Ведомо тебе, что послы безбожного царя Ахмата алчут – дать им выход за все прошлые неоплатные лета. Еще тебя к хану на поклон за ярлыком на княжение! Неужто ты стерпишь срам такой? Неужто опять народу хрестьянскому терпеть иго безбожных варваров? Сколько еще крови русской басурмане прольют? Сколько городов и деревень наших пожгут?
Иван молча слушал и только тихонько постукивал посохом по полу. Боярин продолжил:
– А еще сказывали кое-где людишки посадские, что братья твои, князья Андрей Углицкий и Борис Волоцкий, тайно призывают царя Ахмата и короля ляшского Казимира на землю Русскую, чтоб взамен тебя княжить. Извет то али правда, доподлинно еще не разыскано. Токмо сам рассуди, ежели ты в Орду за ярлыком поскачешь и дань отвезешь, то братья твои в Москву через седмицу войдут и объявят, что татар ты больше народа своего любишь. И готов отдать им русские города на кормление. Чтобы серебром и золотом христианским осыпать неверных да изнурить народ податями! Или ты хочешь испытать судьбу родителя твоего, великого князя Василия, и ослепленным татями быть? Государь, молю тебя, вели позвать послов мухамедьярских и объявить указ, что Орде Русь платить выход не будет!
Иван Васильевич ничего не отвечал и смотрел куда-то в пол, продолжая постукивать посохом.
Бояре переглянулись в недоумении.
В палате раздалось легкое покашливанье, другой вельможа встал, опершись на посох, и огладил бороду. Это был окольничий Иван Ощера.
– Государь, позволь слово молвить!
Иван Васильевич цепко взглянул ему в глаза.
– Негоже нам Орду воевать! Как деды и отцы наши по старине жили, так и нам надобно!
Бояре одобрительно зашумели. Ощера продолжил:
– Сколько раз уж Русь с Ордой билась, только всегда окаянные верх берут! Хуже становится от раза к разу, даже если поначалу татар побьем. Родителю твоему, великому князю Василию, удел под Рязанью агарянам пришлось отдать да выкуп огромный платить. А близ осьми лет назад ордынцы град твой Алексин пожгли напрочь. И ежели бы справно каждый год дань платили, то сейчас бы не пришлось столько серебра за раз собирать! Великий государь, ежели ты татар воевать хочешь, так мы с тобой заедино будем. Токмо не в сию годину, а опосля. Когда совсем уж Орда ослабнет.
– Дело говорит боярин! – зашелестело по лавкам. – По старине надобно жить! Погодить надо басурманина воевать!
Еще один боярин поднялся и, отвесив поклон государю, сказал:
– Зело сребролюбцев богатых и брюхатых, государь, здесь собралось! Видать, терять им есть чего, коли так за Орду сладко бают. Али подарки ордынские отрабатывают – табуны конские да кожи булгарские с мехами небось уже попрятали. Ну а ежели не за мошну свою душу нехристям продали, а по скудоумию своему тебя наставляют, то пускай детей своих в аманаты Ахмату дают, а девиц своих в гарем салтана турецкого отправят! Тогда к ним умишко вернется, и откроется им, от какой славы к какому бесчестью сводят они твое величество!
– Любо, – зашумели бояре, – любо!
Боярин продолжил:
– Аще побьем Орду, то подмога через то великая будет – товары восточные легче торговать, каков казне прибыток! А еще, государь…
Удар резного посоха об пол оборвал гомон и речи боярские. Иван Васильевич глухо произнес:
– Пиши, дьяк, волю мою. Послов ордынских гнать с государева двора. Отсечь всем головы за мостом у Крымской дороги и схоронить там же. Одного в живых оставить и басму Ахматову при нем сжечь да пепел по ветру развеять. И велеть передать, что великий князь Иван ни перед кем шапку ломать не будет и с самого Ахмата дань возьмет. Ну а ежели Орда на нас войной пойдет…
Иван Васильевич хищно всмотрелся в бородатые, лоснящиеся лица бояр:
– На все воля Господа…
* * *
Царевич Сатылган проснулся от резких толчков в плечо. Открыв глаза, он увидел стоящего возле кровати отца. Хан Нур-Девлет приложил палец к губам и показал взглядом на спящего брата. Сатылган кивнул и стал быстро одеваться, стараясь не шуметь. Взяв в руки расшитые ичиги, юноша на цыпочках вышел из комнаты.
Зимний ветерок поддувал из неплотно прикрытых ставен. Солнце уже встало, но тепла от него не было вовсе. Почему-то здесь, в крепости Чуфут-Кале, всегда было прохладно.
Сатылган поежился и поспешил вниз по лестнице, застегивая на ходу мягкую кожаную рубашку. Отец не любит ждать. Особенно утром, когда занимается с ним рубкой на саблях. Клинок с детства сопровождал Сатылгана: едва он встал на ноги, отец подарил ему игрушечную саблю и стал учить ратному искусству. Чуть повзрослев, Сатылган почти каждый день обучался стрелять из лука и ружья, метать топор, орудовать бердышем и шестопером, рубиться легкой саблей и тяжелым мечом. А год тому назад отец приказал немецкому полонянику Фридриху обучать старшего сына фехтованию на заморской диковинке со странным названием – ра-пи-ра. Этот же немец Фридрих учил его младшего брата, царевича Джаная, который сейчас мирно посапывал, всевозможным наукам и языкам. Сатылган был рад такому разделению – он никогда не понимал того усердия, с которым младший брат читал старинные свитки, изучал латинский и греческий языки, интересовался устройством механизмов воинских и строительных. Нет, это все было ему не по душе. Сатылгану вполне хватало учиться у Фридриха немецкому языку – языку ландскнехтов и рейтаров, лучших воинов Европы.
Сатылган с большим удовольствием изучал искусство войны. Отец постоянно напоминал о том, что когда-нибудь придет время идти ему на войну во главе отважных уланов. Предстоит Сатылгану воевать под бунчуком крымского хана наравне с другими родовитыми беками и мурзами.
Юноша вбежал в оружейную залу, весело насвистывая. Отец уже рубил во все стороны воздух, разминая крепкие жилистые руки. Увидев сына, он встал в позицию и отсалютовал клинком, как показывал Фридрих. Сатылган снял со стены рапиру, повторил его жест. И тут же сделал выпад, целясь в предплечье. Удар за ударом Сатылган надвигался на отца, постепенно тесня его к сваленным в углу проржавевшим латам. Нур-Девлет бойко парировал удары саблей, но было видно, что он значительно уступает сыну в скорости и ловкости. Через несколько минут юноша обманным движением выманил отца вперед и молниеносным ударом кольнул его в плечо.
На рубашке Нур-Девлета выступили алые прожилки. Сатылган, отбросив клинок, принялся останавливать кровь.
– Оставь, сын, это пустяшная рана. – Хан присел на дубовую скамейку и воткнул саблю в пол. – Ты хорошо овладел оружием неверных. Но если ты нарвешься на сильного противника, шпага может проиграть сабле – сабля и рубит и колет, а шпагой можно только заколоть. Это красивая игрушка. На узкой улочке да в умелых руках, вроде твоих, она может спасти жизнь. Но мы воюем больше в степях, на конях, и здесь без сабли никак. Помни об этом.
Юноша ответил:
– Ата, я буду следовать твоим словам! Я напою кровью неверных свою саблю! Клянусь Аллахом, ты увидишь, как твой сын прославит имя рода Гераев!
Хан усмехнулся.
– Скорее тебе придется обнажить саблю против единоверцев. Со дня на день я жду вестей с северных застав о новом походе на нас Большой Орды. А приведут их сюда наши же соплеменники – ширинские беи, которые никак не могут поделить власть в степи. Боюсь, нас ждут недобрые времена. А еще мои люди из Стамбула сообщали, что скоро в Каффу прибудут корабли османов – султан Мехмед пришлет новые полки янычар. Там нет никого из гяуров, все до одного правоверные, но что нам с того – палачам султана без разницы кого душить – мусульманина, христианина или иудея.
– На все воля Аллаха, ата, – раздался звонкий, почти девичий голос от двери. Отец и сын обернулись: в залу вошел Джанай. Он подошел к хану и поклонился ему. – Не первый раз нам сражаться, отобьемся, Иншаала!
– Иншаала, дети мои. – Нур-Давлет привстал и прошелся по зале. Потом повернулся к сыновьям и спросил:
– Джанай, ты выполнил мою просьбу?
– Да, ата. Последние две недели я провел в Каффе. Ходил по рынкам неузнанным, переодетым в купца, слушал разговоры тамошнего люда. Общался с купцами из Киева, Москвы, Казани и Хаджи-Тархана.
– Что говорят обо мне люди?
Джанай наморщил лоб и ответил:
– Ата, прости, но очень мало хорошего.
– Что именно? Говори как есть.
Юноша нахмурил брови:
– Ата, крымцы очень устали от твоих ссор с братом, моим дядей Айдаром. Говорят, что из-за ваших склок османы захватили весь южный берег у генуэзцев, а ордынцы вот-вот завоюют северную часть ханства. Торговля идет очень плохо, одни убытки. Раньше хоть генуэзцы обеспечивали безопасность купцов, пока османы не вырезали их всех. А еще говорят, что очень ждут возвращения на ханский престол другого твоего брата, Менгли. Мол, при нем был порядок и покой, а при тебе…
Нур-Давлет перебил сына:
– Не эти ли болтуны клялись мне в верности и кричали, что никогда не допустят возврата Менгли на трон? Разве не они схватили моего брата и выдали его султану? А теперь только и делают, что пишут на меня кляузы султану Мехмеду!
Джанай, вздохнув и чуть помедлив, продолжил:
– Ата, ты уже дважды терял престол. И если и на этот раз тебя снова свергнут, то через какое-то время, Иншаала, тебя снова провозгласят ханом.
– Сын мой, неужели все так плохо? Это так говорят люди на рынках?
– Ата, я разговаривал с литовскими и московскими купцами. По их словам, в государствах этих очень уважают ханов, потомков рода Чингисова. Тамошние государи дают всем прибывающим татарским воинам землю и жалование. В Литве татарам пожаловали удел, где правит темник Яголдай, недалеко от Курска и Оскола. И в Московском княжестве есть особый удел, где правит хан.
Сатылган фыркнул и покачал головой.
– Зачем гяурам оказывать такую честь мусульманам? Тем более что мы часто воюем друг с другом.
– С Москвой мы еще никогда не воевали, – возразил Джанай, – с Литвой тоже, это все Ахмат на них в походы ходит. Просто гяуры давно поняли, что только татары могут их научить, как воевать против Орды, и за это они воздают татарским служильцам должные почести. Купцы говорили мне, что правитель татарского Касимовского ханства из рода Чингисова при дворе московского государя сидит по правую руку от него, и великий князь часто ездит к нему в гости.
– Астагфируллах, брат. А креститься этот хан касимовский еще не собирается?
– Нет, брат. Купцы говорили, что в Касимове мусульманам никакого стеснения нет, и уже стоит одна мечеть, а другая строится. Для московского государя главное, чтобы воины касимовские границы его охраняли от Ахматовых войск.
– Довольно нам говорить про далекие края. – Нур-Давлет устало сел на скамью. – Но хоть были такие, кто за меня вступался, Джанай? Неужели все меня клянут?
Джанай насупился.
– Может, и были такие, но мне на рынке не попадались. Да что на рынке! Я часто невольно слышу, как некоторые наши воины выказывают недовольство. Ты же знаешь – так всегда было в степи, сегодня ты на кошме и тебя провозглашают ханом, а завтра ты крадешься ночами, спасаясь бегством от своих же подданных, жаждущих привезти твою отрезанную голову новому правителю.
В дверь оружейной залы громко постучали, и тут же вошли несколько воинов. Они выглядели встревоженными.
– В чем дело? – недовольно нахмурился Нур-Давлет.
– Великий хан, – поклонился почтительно один из воинов, – плохие вести! Вчера в Каффу прибыли корабли из Стамбула. С ними приехал Менгли.
– Говори, – Нур-Давлет привстал, – мне передавали, что его держат пленником.
– Так и было до этой ночи. Но Менгли сбежал от османов и к ночи будет здесь со своими сторонниками, чтобы свергнуть тебя и казнить.
– Ата! – Сатылган сжал кулаки. – Мы закроемся в крепости и отобьемся от бунтовщиков. А потом попросим помощи у ногайцев и астраханцев, выбьем твоего брата из пределов Крымского ханства! Мы прольем их кровь, и море станет красного цвета!
– Нет, – Нур-Давлет отвернулся от сыновей к стене, – довольно нам лить кровь своих братьев. Седлайте коней. Мы едем в Литву, к королю Казимиру.
* * *
Выбежав из оружейной залы, Сатылган вместе с несколькими другими воинами направился было на стены города проверить посты. Но вдруг, будто что-то вспомнив, остановился.
– Идите вперед, я догоню вас, – крикнул Сатылган солдатам и свернул в узкую улочку за башней. Здесь, пройдя несколько десятков шагов, он подошел к неприметной дверце в углу конюшни и тихо постучал.
– Айша, ты здесь?
– Тише-тише, иди сюда, – раздался шепот изнутри. Юноша открыл дверцу и вошел внутрь. В полумраке конюшни на охапке сена сидела, подобрав ноги, девушка. Одной рукой она неумело сжимала кинжал. На ее плечи была наброшена меховая накидка. Сатылган засмеялся и, мягко взяв из руки девушки оружие, отбросил его в сторону.
– Где ты был так долго? Я вся измучилась! Думала, что-то случилось, – девушка с укоризной покачала головой, – вот, приготовилась защищаться, если сотни Менгли пойдут на штурм.
– Так ты уже знаешь все? У нас с отцом был важный разговор.
Юноша вздохнул, приблизился к девушке и взял ее руки в свои. Айша склонила голову на плечо Сатылгана.
– Что же будет? Неужели твоего отца снова свергнут беи? Может быть удастся победить?
– Один Аллах знает, что будет с нами дальше. К ночи у стен города встанет огромное войско. Наша армия ненадежна.
– О, Аллах, я так боюсь!
– Не бойся, Айша!
Сатылган притянул к себе девушку и поцеловал ее в губы. Скоро оба они оказались на полу, на хрустящей под их телами соломе. По полу конюшни дул сильный сквозняк, но молодые люди не обращала на это внимания…
– Отец хочет выдать меня замуж за касимовского царевича Данияра, – Айша стояла прямо над лежащим Сатылганом и вытряхивала травинки из волос, – я его только раз видела, когда прошлым летом ширинские беи хотели с ним заключить союз против Ахмата и он приезжал в Каффу. Данияр так на меня смотрел… А тут ты свалился на мою голову.
– Жалеешь об этом? – Сатылган привстал на локте с пола и насмешливо закусил соломинку зубами.
Девушка резко замотала головой.
– Я благодарна Аллаху за каждое мгновенье, проведенное с тобой. Я знаю, что я грешница…
– Я поговорю с твоим отцом, когда мы вернемся назад из Литвы, и возьму тебя замуж.
– Литвы?!
– Ата приказал нам выехать в Литовское княжество. У него хорошие отношения с их правителем Казимиром.
– А как же я? – глаза Айши заблестели.
Сатылган взял девушку за руку и притянул к себе.
– Айша, одному Аллаху известно, что нас ждет, моя гурия. Здесь ты в безопасности, твою семью не посмеют тронуть – вы же из рода Ширин. Только дождись меня!
* * *
– Итак, мой господин, я могу продолжить?
Магистр Ливонского ордена Бернхард фон дер Борх устало поднял взгляд на молодого человека в черном плаще. Джованни Баттиста Тревизано прибыл в Венденский замок сегодня утром. И сразу потребовал аудиенцию. Дескать, сам Великий понтифик повелел оказывать полное содействие своему посланнику да к тому же послу могущественной Венецианской республики в одном лице. Чтож, в интересах Ливонского ордена поддерживать хорошие отношения с Римом и всеми теми, кто борется против сарацин. Даже с торгашами, бросающимися с мечом на турок из-за барыша в морской торговле.
Всё хорошо, что совершается во имя Христа и на благо Ордена.
– Да, сеньор Тревизано, мы слушаем вас.
Стоящие возле резного кресла магистра братья-рыцари в плащах с огромными крестами исподлобья смотрели на гостя. В полумраке приемного зала конвента их глаза напомнили Тревизано глаза волков, напавших на его колымагу по дороге к замку.
Посол слегка наклонил голову и заговорил.
– Магистр, как я уже говорил, Святой престол и ваш Орден служат одной цели: нести свет истиной веры. И мы будем нести его одинаково твердо и беспощадно как по отношению к еретикам и язычникам, так и по отношению к русским схизматикам. Малейшее проявление милосердия, особенно к схизматикам – преступление! Каждый сражающийся с ними – герой, погибший в этой борьбе – мученик! Мы…
– Мы прекрасно осведомлены о нашей цели. Мы огнем и мечом принесли в эти дикие земли веру Христову. И продолжаем нести, несмотря ни на что, в чем вы очень скоро убедитесь.
Магистр хлопнул в ладоши. Двери залы отворились – к магистру быстрым шагом подошел рыцарь-ландмаршал и что-то шепнул на ухо. Фон дер Борх кивнул и хмуро спросил:
– Так что вы можете нам предложить, господин Тревизано? Нам нужно золото или хотя бы оружие, кони, воины…
Джованни немного помедлил с ответом.
– Понтифик и сенат республики готовы помочь вам все необходимым.
– Понтифик? Гмм…я слышу об этой помощи уже много лет. Но ни одного наемника или хотя бы золотого дуката к нам так и не пришло. В этих ливонских болотах, окруженные тысячами бывших язычников, мы давно привыкли полагаться лишь на самих себя да на Господню волю. Но наших братьев-рыцарей все меньше и меньше. А полчища московитов все сильнее и сильнее. Итак, когда мы увидим вашу помощь?
– В ближайшее время я напишу понтифику. Но я полагаю, что наша цель не только защищать те земли, где воссияла истинная вера Христова, но и нести свет веры дальше, в другие страны!
– Господин Тревизано, я правильно понимаю, что золото и наемников от папы и Венецианской республики в ближайшие месяцы ждать не стоит?
Джованни пристально посмотрел в глаза магистра. Фон дер Борх, в свою очередь, внимательно глядел на посла, крепко сжимая рукоять меча на поясе. – Магистр, я могу предложить вам нечто гораздо большее, чем золото и толпа наемников.
Фон дер Борх усмехнулся.
– Любопытно. Это что же такое может быть? Рецепт получения философского камня? Или, может, патент на продажу индульгенций нищим ливским крестьянам?
– Магистр, позвольте мне…
– Довольно, сеньор Тревизано. Теперь я хочу вам кое-что показать.
Магистр встал и дал знак следовать за ним. Тревизано и другие рыцари двинулись по узким коридорам замка. Посол старался не показывать своих чувств. Только досада от того, что он не успел сказать самого важного, мучила его самолюбие. Насмешки магистра не задели его. Разве может этот тупой солдафон уязвить его чем-то? Золото и наемники не спасут Орден от гибели. Лишь Джованни способен помочь братьям-рыцарям. Правда, те еще об этом не знают и, может быть, так и не узнают, если магистр вышлет его обратно в Венецию.
Впереди показалась полоска света, и вскоре рыцари вышли на стену замка. Во дворе Джованни увидел толпу босых крестьян в одном исподнем, переминающихся с ноги на ногу. Половину из них составляли женщины и дети.
Магистр повернулся к Тревизано.
– Знаете, кто это? Схизматики. А с ними их так называемый священник – отец Никандр.
Магистр указал рукой на седобородого мужчину, одетого в черную рясу.
– На днях он окрестил воду в одной из местных рек на праздник Богоявления. Это переполнило чашу нашего терпения. Мы до поры до времени закрывали глаза на его прозелитизм. Но когда его прихожанами стали несколько сотен местных ливов и эстов, мы приняли необходимые меры.
– Вы сожгли еретиков и их дома?
– Для начала мы ограничились децимацией через повешение за ногу. А потом перекрестили оставшихся, как положено, в истинную веру. Лишь вот эти несколько десятков крестьян, среди которых большинство русские полоняники, не хотят отступиться от схизмы.
– Позвольте мне поговорить с ними, магистр? Эти несчастные, возможно, искренне заблуждаются.
Фон дер Борх махнул рукой.
– Оставьте. Наши святые отцы уже достаточно увещевали их. Теперь вы увидите, как мы несем свет истинной веры в этих диких землях.
Магистр махнул рукой ландмаршалу, стоящему внизу вместе с другими вооруженными рыцарями, окружившими толпу схизматиков. Ландмаршал вытащил с лязгом меч, и воины, ощетинившись копьями, стали выталкивать толпу за ворота замка.
Священник шел впереди толпы, гордо подняв голову и держа над собой маленький самодельный деревянный крестик.
– Куда их ведут, магистр? – спросил Тревизано.
Фон дер Борх кивнул в сторону замерзшей реки, посередине которой виднелась крестообразная полынья. Рыцари и пешие кнехты уколами копий гнали схизматиков прямо в нее.
– Так что вы там говорили, сеньор Тревизано, про нечто большее, нежели золото?
Джованнии оглянулся. Позади него стояли два брата-рыцаря в закрытых шлемах…
Фон дер Борх приказал свите оставить их вдвоем. Толпа тем временем подошла к реке и медленно двинулась по льду в сторону полыньи. Лошади храпели и били копытами по скользкому льду. Братья-рыцари ударяли сверкающими шпорами по бокам коней, понукая их. Схизматики тихо пели. Священник спокойно вел людей к полынье, словно на обычное омовенье.
– Магистр, святой престол и сенат республики хорошо осведомлены о тех бедствиях, которые испытывает Орден. Мы понимаем ваши опасения относительно страшной угрозы, которую несет московский князь и его бесчисленные орды. К сожалению, понтифик не может сейчас выделить вам должной помощи – все усилия сосредоточены на войне с османами, стоящими у ворот Европы. Но, как я говорил, мы можем предложить вам гораздо большее…
Магистр протянул руку в направлении реки.
– Посмотрите туда, сеньор Тревизано.
Посол посмотрел в направлении, куда указывал магистр.
Крестьяне стояли у полыньи, истово крестясь. До башни доносился плач детей. Стоящий у полыньи наемник схватил за руку священника и потащил к воде. Рыцарь, держащий в руке копье с флагом Ордена, покачал головой и указал на других. Наемник кивнул и отшвырнул священника в сторону. Наемник не спеша подошел к схизматикам и поманил к себе длинноволосого юношу, стоявшего ближе всех. Подведя несчастного к полынье, наемник достал из ножен сверкающий меч. Воин протянул руку с мечом в направлении серого зимнего солнца, любуясь тусклыми отблесками на кончике клинка. Затем он взмахнул мечом – тело стоявшего юноши медленно осело на колени, пуская фонтаны крови из обрубка шеи. Немец ногой столкнул тело в воду. Нагнувшись, он поднял за волосы отрубленную голову и кинул ее кнехтам. Солдаты, смеясь, стали пинать голову друг другу.
– Ну, и что же вы можете предложить большего, чем золото и оружие?
– Магистр, как вы знаете, сейчас первейший враг Москвы – Большая Орда – хочет покарать московское государство. – Сеньор Тревизано, я прекрасно осведомлен об ордынских делах. – Через пару месяцев я планирую быть у хана Ахмата и обсудить с ним ту сумму золотых дукатов, которую мы готовы заплатить ему в обмен за вторжение на земли Московии. И отдельно ту сумму, за которую он пойдет в поход на турок через Венгрию. Но сначала в Московию – ее Ахмат пройдет как нож масло. Когда он обрушится на московитов, я немедленно оповещу вас, и вы сможете присоединить к землям Ордена псковские и новгородские земли.
Фон дер Борхкак будто не слушал. Он наблюдал, как кнехты выкалывали глаза схизматикам, прежде чем сбросить тела в полынью. Вслед за взрослыми в воду столкнули детей. Наконец на льду остались только кнехты и священник. Отец Никандр подошел к краю полыньи, перекрестился, сел на кромку льдаи соскользнул в алую воду, держа в правой руке крестик. Его добили ударом копья в шею.
– Завтра с обозом я переправлю вас в Новгород. Оттуда по речным путям, с купцами, вы попадете к Ахмату.
– Благодарю вас, магистр. После Ахмата я навещу Казань, Астрахань и Ногайскую орду. Если Господу будет угодно, я смогу уговорить их прекратить свои распри и напасть на Москву одновременно. А когда с севера ударите вы, а с запада Литва, то… В нашей колоде не хватает еще одного туза. Мои люди сообщили мне, что в Литве объявился бывший крымский хан Нур-Девлет с сыновьями Сатылганом, Джанаем и небольшим отрядом верных людей. Король Казимир определил хану с его людьми место для постоя в городе Киеве. Король труслив и долго будет собираться, прежде чем решится напасть на московитов. А вот Нур-Девлет может снова занять крымский престол и тоже принять участие в нашей охоте за московским князем. Вместе с Ахматом, которому он уже присягал на верность однажды.
– Чего вы хотите, Тревизано?
– Сущие пустяки, магистр. Выманить хана или его сыновей на земли Ордена. Например, пригласить на турниры, которые известны по всей Европе. А когда он прибудет, предложить нашу помощь и золото. Так уже было с Мамаем, когда в его последнем роковом сражении участвовали генуэзские наемники. Кстати, у вас в этом деле могут появиться новые великолепные возможности.
– О чем вы?
– В обмен на помощь вы можете договориться о том, чтобы часть османских земель в Крыму отдали Ордену. Я говорю про бывшие земли княжества Феодоро, раскинувшиеся среди живописных гор. И тогда вы бы перебрались из этих холодных и невзрачных мест, где вам угрожают поляки, в теплые края на берегу моря и там продолжили бы свое дело.
– Гмм… любопытно. А если они откажутся?
– На ваше усмотрение, магистр. Можете взять их в заложники, а можете убить их и направить весть брату хану, Менгли-Гераю, сообщив, что это сделали московиты. Подбросьте грамоту от имени московского правителя. Беспроигрышный вариант. Крымский хан не сможет отказаться от мести за смерть родичей, как бы плохо он к ним не относился… И тогда мы даром получим его в союзники. Таковы степные законы со времен Чингис-хана, их знаменитого и ужасного предка. И еще, магистр…
– Да, сеньор Тревизано.
– Бывшие генуэзские крепости должны будут отойти Венецианской республике.
– Аминь, сеньор Тревизано.
Магистр посмотрел в сторону реки. Воины Ордена возвращались к замку, напевая гимн. На мгновенье магистру показалось, что рука с крестиком машет ему из полыньи.
* * *
Ранним апрельским утром тысяча четыреста восьмидесятого года к воротам Шалю рижской крепости подъехала кавалькада из десяти всадников. Воины в островерхих шлемах и железных масках. Позолоченные пластины на кольчугах с надписями арабской вязью. Зеленые плащи и сабли в драгоценных ножнах. Круглые щиты и копья с бунчуками из конских хвостов.
Во главе отряда ехали двое всадников в богатых доспехах.
Один из них снял шлем и бросил в снег у ворот кошель, гулко звякнувший монетами. На вид всаднику было лет двадцать. Смугловатая кожа и черные, как уголь, волосы. Узкая, едва намечающаяся бородка. Карие миндалевидные глаза. Юноша с легкой насмешкой смотрел на кучку полусонных стражников, испуганно выставивших алебарды в его сторону.
– Эй, стража, – крикнул он по-немецки, – возьмите, сколько положено, и скажите, где здесь ближайший постоялый двор?
– А кто вы такие и зачем пожаловали в наш город? – подал голос седобородый стражник, держащий молодого человека на прицеле арбалета.
Юноша усмехнулся и толкнул в бок своего спутника.
– Я царевич Сатылган из рода Гераев – властителей Крыма, сын хана Нур-Девлета! А это мой брат Джанай. Мы прибыли на турнир по приглашению магистра Ливонского ордена.
Сатылган достал из-за пазухи свернутый лист бумаги и помахал им в воздухе.
– Мои воины устали, а лошади скоро падут без сил. Если захочешь почитать грамоту магистра, то я, пожалуй, проеду в город через другие ворота. Там, где стража не слишком придирчива к утомленным путникам.
– Проезжайте, – буркнул стражник, опустив арбалет, – ближайшая корчма будет прямо через два дома от ворот, а там и постоялый двор. Но чтоб ты знал: грамота магистра Ливонского ордена для рижан не указ!
Сатылган махнул рукой, и отряд рысью поскакал по булыжным мостовым, отбрасывая комья смерзшегося снега на горожан, с удивлением разглядывавших необычных гостей.
Вскоре всадники остановились у дверей корчмы. Сатылган спрыгнул с коня и вгляделся в темные решетчатые окна. Покачав головой, он выхватил булаву и стал колотить ею по двери. Дверь ходила ходуном, осыпаясь от ударов щепками, но держалась. Наконец внутри что-то загремело, юноша опустил булаву и отошел на шаг назад. Выглянул испуганный корчмарь.
– Эй, хозяин, – крикнул Сатылган, – вели накормить лошадей и дай поесть моим людям! Только упаси тебя Аллах предлагать нам свинину, ты понял?
– Да, ясновельможный пан, – быстро закивал корчмарь, – все будет сделано в лучшем виде! Рута, Эльза! Быстро накройте дорогим гостям!
Братья вошли в корчму и сели за один из дубовых столов. Остальные воины сели в углу у очага и протянули к нему озябшие руки.
Сатылган снял шлем и положил его на стол. Железная маска, прикрепленная к шлему, щерилась злобной улыбкой. Юноша вздохнул. Его безусое лицо выглядело встревоженным.
– Джанай, что тебя гложет? Завтра на турнире мы будем сражаться с лучшими бойцами Ливонского ордена! Мы с тобой увезем отсюда целый воз выигранных доспехов и оружия! Я обещаю тебе.
– Брат, для рыцарей-христиан мы… как те сарацины, против которых их предки воевали на земле Иерусалимской, – начал говорить Джанай, – и мы еще не знаем, будем ли допущены к участию в турнире, пусть даже у нас есть грамота магистра…
Сатылган вскочил и прошелся вдоль столов. Затем повернулся к брату и хлопнул ладонью по доспехам.
– Зато я знаю! Наш род ничем не хуже всех этих полунищих немецких князьков! И наша тамга известна всем польским шляхтичам! И если кто-то посмеет усомниться в нашем благородном происхождении, то я сам отрублю голову неверному псу!
Юноша выхватил саблю и одним ударом потушил пламя толстой свечи на столе.
– Ну, хорошо, – продолжил Джанай, – ну, выиграем мы несколько пеших или конных поединков. Или даже выиграем турнир. Соберем доспехи и продадим их. Может, даже неплохо на этом заработаем.
Сатылган довольно ухмыльнулся.
– Еще как заработаем! Сможем завести свой гарем, купим рабынь. А потом купим землю и построим два замка, а?
Джанай покачал головой.
– Разве это наша участь, брат? Быть мелкопоместными шляхтичами, чье положение едва ли лучше, чем у тех бедных рыцарей, которых ты осмеивал? Разве так мы должны продолжить славную историю наших предков – Чингис-хана, Угэдэя и других ханов, покоривших полмира? Водивших за собой в поход сотню тысяч воинов на Русь и Литву?
– Оставь эти мечты, Джанай! Нам не собрать и сотни воинов. Это все в прошлом. Даже наш отец перестал мечтать о возвращении на крымский престол и тихо сидит в Киеве, изредка отписывая султану Мехмеду о нашем бедственном положении. А нам завтра придется сражаться и нужно хорошенько подкрепиться. – Сатылган бросил саблю на стол, принялся расстегивать доспехи.
Прислужницы тем временем принесли блюда с едой и кувшин с водой. Сатылган лукаво посмотрел на одну из девушек.
– Как тебя зовут, чаровница? – спросил юноша.
– Эльза, мой господин, – девушка улыбнулась, – откуда вы? Вы неплохо говорите по-немецки для сарацина.
– Я не сарацин, хотя и мусульманин. Накрой нам на стол и не уходи! И принеси вино! Пара глотков не слишком большой грех для усталых путников, да? – Сатылган хлопнул ладонью девушку ниже спины и громко засмеялся. Служанка, игриво взвизгнув, выбежала вон.
Юноши сели трапезничать.
Сатылган быстро расправился с бараньей лопаткой, обглодав ее, как голодный пес. Джанай ел не торопясь, тщательно прожевывая каждый кусок. Его глаза смотрели как будто сквозь стену. Он не слушал брата, что-то весело рассказывавшего воинам.
Тем временем Сатылган, уже хлебнувший немало вина, встал и, пошатываясь, вышел на улицу справить нужду. Завершив свои дела, он шумно выдохнул воздух и поднял голову. Яркие звезды посверкивали в ночи. Огромная луна освещала город. Вдруг позади юноши заскрипел снег. Сатылган положил руку на поясной кинжал и резко оглянулся. Перед ним стояла девушка из корчмы.
– Мой господин, вернитесь в дом! Вы разгорячены и можете заболеть!
Сатылган сделал два шага вперед и положил руки на бедра девушки.
– Эльза, – заплетаясь языком, пробормотал юноша и крепко прижал ее к себе.
– Только не здесь… – задыхаясь, прошептала Эльза, – там, наверху.
Сатылган подхватил девушку на руки и понес по лестнице.
* * *
За месяц до того, как братья Сатылган и Джанай прискакали в Ригу, во дворце правителя Ногайской орды бия Аббаса состоялся знаменательный разговор. Бий Аббас принимал посла Венецианской республики сеньора Тревизано.
Венецианский посол исподлобья смотрел на сидящего перед ним на серебряном троне бия. Властитель орды увлеченно рассказывал вельможе о своих делах, но Джованни Баттиста Тревизано даже не старался делать вид, что слушает. Ярость и злость распирали посла. Его хитроумный план трещал по швам. Сколько же дней изнурительных конных переходов ушло на то, чтобы добраться до этого жалкого города диких кочевников! Как его, Сарайджук, кажется? Сколько погибло оруженосцев и коней, сколько золота и шелков пришлось раздать ногайским бекам и мурзам в пути! И все ради того, чтобы который день подряд слушать бесконечные отговорки и жалобы бия на соседей, постоянно воюющих с ногайцами.
Нет, не такого исхода ждет от Тревизано Сенат Венецианской республики. Когда несколько месяцев тому назад посол получал золотые дукаты на свою миссию, дож Джованни Мочениго, положив ему руку на плечо, произнес:
– Джованни, враги церкви Христовой грозят нам отовсюду: с юга берберские пираты, на востоке султан Мехмед, в Кордове мавры вот-вот начнут войну. А на севере набирает силу московский князь Иван. Мы должны стравить их и помочь им, оружием и деньгами, взаимно истребить друг друга. Всюду наши люди займутся интригами и подкупом, тебе же предстоит привлечь на нашу сторону татарские ханства. Их можно использовать и против московитов, и против османов, и против самих себя в братоубийственных склоках.
Тревизано успел побывать в Казани и Хаджи-Тархане. Что казанский, что хаджитарханский ханы благосклонно приняли подарки посла, устроили пышные приемы в его честь и направили своих купцов торговать в Венецию. Однако хитрые татары не спешили выступать в поход против урусов. Даже то, что неверные со дня на день захватят Казань и могут начать строить там свои церкви и монастыри, нисколько их не волновало. Даже больше – некоторые из правоверных спокойно шли служить московскому князю и воевали вместе с ним против братьев по вере под Казанью.
Визит к Ахмату и вспоминать не хотелось. Хан Большой Орды едва не казнил его, когда узнал, что золотые дукаты он получит только после похода на Русь. Хотя потом смилостивился и стал жаловаться на проклятых урусов, не платящих дань который год.
И вот сейчас этот старый лис Аббас, цокая языком и покачивая головой, объяснял послу, как тяжело ему приходится, как он враждует со своим братом и другим ногайскими князьками.
– …Урусы очень любят наших лошадей. Мои воины пригоняют их в Москву десятками тысяч. Все войско великого князя покупает моих кобыл и жеребцов! Вот только платят не сразу, а то и сильно много позже, а иногда и просто обманывают! Правитель московский по моей просьбе разбирает жалобы наших купцов, но редко когда решение выносится в их пользу. Несправедливо. А что с них взять – неверные! Ни Ясы Чингис-хана, ни Священного Курана они не чтят.
– Зачем же тогда терпеть такое унижение, великий бий?! Надобно покарать воров московских – взять и отнять у них их же юрт, чтоб неповадно другим было!
– Э, тут не так все просто. Сначала надо запастись соленой кониной. Потом выбрать удачное время, чтобы скрытно и незаметно подойти почти к самым стенам московского кремля и зажечь посад.
– Великий бий, вот сейчас и настало время поставить на место наглецов! И не только вы нападете на Русь – все ваши братья из Чингисова рода с радостью присоединятся к вам!
Здесь Джованни решил, что уже достаточно наобщался с бием, наскоро раскланялся и побежал писать очередной доклад понтифику и Сенату. Порадовать их пока было нечем, но Джованни умел проявлять терпение. Он знал, что плод должен созреть, а созрев, он упадет прямо к нему в руки.
После ухода посла бий Аббас достал четки и стал быстро их перебирать. Его темные глаза зло смотрели на венецианское зеркало, подаренное послом. Венецианцы хотят его руками развязать войну с урусами – что ж, это он хорошо понял. Впрочем, джихад – это священный долг каждого мусульманина. Ногайцы сами давно хотели отправиться в большой набег. Очень скоро наступит весна, и Ногайская Орда пойдет в поход на Москву. Это будет славная охота, о которой веками будут слагать степные легенды!
Бий хлопнул в ладоши. Вошел слуга.
– Приведи ко мне вечером русских наложниц, что взяты недавно полон. И смотри, чтобы не было порченных уланами – голову отрублю! А пока дай мне лук и выведи во двор пленных урусов – всех, что есть в зиндане! И муллу позови – скажешь неверным, что те из них, кто отречется от своей веры, будут помилованы. Иди!
* * *
Турнир в Риге собрал множество рыцарей со всех концов Европы: французы и англичане, итальянцы и испанцы, немцы и поляки. Блеск их доспехов слепил сошедшуюся публику. Весь цвет европейского рыцарства собрался здесь, в краю, где еще бились с язычниками последние крестоносцы. Город пестрел знаменами, привезенными из дальних краев…
Герольды объявляли одного за другим прославленных рыцарей. Дамы на трибунах кидали свои платочки на кончики копий железным всадникам, торжественно шествовавшим с оруженосцами по заснеженной земле.
Среди тех, кто вышел на арену, были Сатылган и Джанай. Немало серебряных грошей пражской чеканки пришлось заплатить братьям маршалу, чтобы их допустили к участию. Но теперь, когда они скакали в одном строю с другими рыцарями под восторженный рев толпы, им было абсолютно все равно, сколько звонкой монеты потрачено.
– Ну что, Джанай, – прокричал Сатылган, – покажем этим неверным, как воины Аллаха могут сражаться, а? Ты посмотри, сколько железа на них – и все будет наше!
– На все воля Аллаха! – выкрикнул Джанай.
– Амин! – заключил Сатылган и пришпорил коня.
Когда пришло время первой сшибки, Сатылган поднял коня на дыбы и гордо вскинул копье в небо. Его противник – рыцарь в черненом венецианском панцире – опустил забрало и пришпорил коня. Сатылган тоже стукнул коня по бокам пятками и рванул навстречу. Через несколько мгновений всадники были уже друг против друга. Юноша крепко сжал копье и нацелился им в плечо рыцаря. В тот же миг копье его противника впилось в нагрудный панцирь Сатылгана, выгнулось дугой и разлетелось в щепы. Сатылган откинулся назад, едва успев схватиться за поводья. Юноша вернулся на исходную позицию и рванул у оруженосца новое копье. Толпа горожан восторженно гудела, понося «сарацина».
– Брат, крепче прижимай копье к боку. А еще старайся ударить врага пониже, в сердце, – шепнул Джанай, когда поправлял подпругу у Сатылгана.
– Джанай, я уже взрослый, сам знаю.
Сатылган по сигналу маршала начал разгоняться, его противник тоже бросился в атаку.
– Срази сарацина, доблестный рыцарь, – раздавались выкрики в толпе горожан, – повергни его наземь!
Всадники быстро сближались, подымая облачка снежной крошки. В момент столкновения юноша закрыл глаза – его копье воткнулось во что-то и с хрустом переломилось. Сатылган услышал сдавленный крик в толпе и, открыв глаза, оглянулся. То, что он увидел, повергло его в уныние: противник лежал на ристалище, раскинув руки, с обломком копья, торчащим из шлема. Кровь хлестала из-под забрала, стекала на снег. Горожане и прочие рыцари обступили поверженного. Дамы ахали и утирали платочком лицо. По толпе пронеслось: «Благородный рыцарь умер!». Вслед за этим люди стали злобно поглядывать в сторону Сатылгана и кричать: «Смерть сарацину! Казнить язычника на площади!».
Юноша развернул коня и подал знак своим воинам. Джанай с уланами подбежал к брату. Воины обступили братьев полукругом и выхватили сабли.
Маршал турнира поднял руку и крикнул толпе, что это был честный поединок и что смерть несчастного рыцаря произошла по роковой случайности. Тем не менее маршал потребовал от Сатылгана оставить турнир.
– Брат, давай уйдем отсюда поскорее, – заторопился Джанай.
– Но почему? Я же не виноват, я хочу продолжить сражаться на турнире! – возмутился Сатылган. – И как мы теперь вернемся домой без единого гроша в кармане?
Джанай схватил брата за плечо.
– Нас не больше десяти против сотен неверных. Аллахом тебя прошу, именем нашей матери заклинаю – наша смерть здесь и сейчас. Уйдем скорей!
Сатылган протянул руку и одним рывком подсадил брата позади себя.
– Да шайтан с ними, с деньгами! Все равно я славно бился и не опозорил наш род! Да упокоится с миром душа этого несчастного неверного!
– Амин! – сказал Джанай, и братья поскакали к себе на постоялый двор.
* * *
– Царевич! К тебе гонец! – унбаши Хаким, пригнувшись, подошел ближе и продолжил почти шепотом:
– От магистра Ливонского ордена, барон Кенинг. С ним десяток воинов.
Сатылган поднялся с постели. Голова трещала с похмелья, и он не сразу и вспомнил, где находится. Вчерашнее бегство с турнира забылось после пары кувшинов рейнского вина. Но теперь, при свете дня, Сатылган снова вспомнил случившееся и поморщился. А ведь как все хорошо начиналось! Юноша посмотрел на старого воина и до него наконец дошел смысл сказанного.
– Быстро неси мой лучший халат! Двоих уланов поставь у двери. Остальным ждать внизу.
Хаким кивнул и с хитринкой посмотрел за спину Сатылгана. Хан поймал взгляд воина. Хмыкнув, Сатылган отбросил одеяло, под которым обнаружилась голая девица.
– Ступай пока за халатом. Я к тебе сам выйду, чуть позже…
Барон Кенинг, качая головой, разглядывал росписи на стенах корчмы, изображавшие полуобнаженных древнегреческих богинь.
Наверху скрипнула дверь – барон поднял голову и увидел сбегающего вниз юношу. Посол учтиво поклонился.
– Ваше высочество, я привез вам послание от магистра Бернхарда фон дер Борха. Позвольте вручить его вам!
Сатылган взял свиток в руки, сломал печать и принялся жадно читать. В послании сообщалось, что магистр приглашает царевичей Сатылгана и Джаная погостить в Венденском замке и поохотиться с ним на волков.
Барон продолжил:
– Магистр много наслышан о вас и вашем благородном отце, он давно хотел с вами познакомиться, чтобы узнать побольше о тех далеких землях и морях, откуда вы прибыли.
В залу вошел Джанай, барон учтиво поклонился.
– Брат, – Сатылган протянул свиток Джанаю, – нас приглашает к себе магистр.
Джанай нахмурил брови.
– Я надеюсь, это не из-за вчерашнего случая на турнире.
– О, нет-нет, – барон усмехнулся, – никаких претензий к вам быть не может. Честный поединок! Магистр уже уладил проблему, и вы можете спокойно передвигаться по землям архиепископства Рижского.
– Ну что, едем? – спросил Сатылган по-татарски Джаная. – Хоть наедимся на обратную дорогу.
Джанай пожал плечами.
– Почему бы и нет? Раз уж мы здесь, стоит повидать лучших воинов этих земель. Как знать, может, скоро нам предстоит с ними сражаться. Я бы посмотрел, чем они вооружены и как владеют своим оружием.
* * *
Братья приехали в Венденский замок на закате. Магистр приказал встретить гостей с особым почетом – вдоль дороги через каждые десять шагов стояли воины в боевых доспехах, с обнаженными мечами и зажженными факелами. А при въезде в замок герольды Ордена затрубили в рога так, что лошади татар чуть не встали на дыбы.
Сатылган толкнул брата в бок.
– Джанай, видишь, как здесь уважают Джучидов! Не забыли, наверное, как их предкам всыпали при Легнице!
Джанай усмехнулся.
– Фридрих много рассказывал о своих соплеменниках и всегда не забывал упомянуть о том, что тевтоны, как и монголы, никогда не прощают нанесенных обид. Будь начеку, брат.
– Мы же их гости? Чего нам бояться!
– Магистр вряд ли бы позвал нас только ради охоты и рассказов о далеких землях. – Джанай спрыгнул с коня и отдал поводья подбежавшему ландскнехту.
– Но ради чего? Может, он хочет узнать, как я победил на турнире одного из лучших воинов Ордена? – Сатылган подбоченился. – Мне есть что рассказать!
– Расскажешь, брат, расскажешь, – Джанай похлопал брата по плечу, – только помни: для них мы всегда останемся неверными сарацинами. Как те наши братья-мусульмане, что отвоевали у крестоносцев их земли в Палестине.
– А для нас они неверными не являются и мы с ними не должны вести джихад?
– Брат, когда-нибудь наши священные войны прекратятся, если то угодно Аллаху, и наш джихад будет закончен.
Братья поднялись по лестнице и вошли в приемный зал конвента. Тускло горящие факелы высветили высокого старика в рыцарском одеянии, сидящего в резном кресле. Рыцари в плащах с огромными крестами стояли у накрытого стола и настороженно смотрели на прибывших гостей.
Магистр Ливонского ордена Бернхард фон дер Борхвстал и подошел к братьям. Пристально посмотрев им прямо в глаза, он сказал:
– От имени Братства рыцарей Христа Ливонии приветствую вас в нашем замке, царевичи Сатылган и Джанай. Мы премного наслышаны о вашем отце хане Нур-Девлете. Прошу к столу!
Сатылган и Джанай сели за стол с яствами. На расшитой крестами скатерти стояло вино, мясо с зеленью, жареная рыба. Рыцари Ордена также сели за стол, позвякивая шпорами. Магистр кивнул, и заиграли лютнисты.
– Магистр, – спросил Джанай, – в Каффе, у генуэзцев, я часто слышал лютню, но я не ожидал, что…
– Если вам не нравится лютня, я прикажу убраться им отсюда.
– Нет-нет, что вы, я…
– Как вам наше угощение? – Фон де Борх поддел ножом большой кусок мяса. – Этого оленя я подстрелил вчера на охоте. Завтра мы с вами убьем его родственников. А потом возьмемся за волков… Вы же любите охоту? Мне говорили, что вы и дня без нее не можете прожить.
Сатылган отхлебнул вина из кубка и ответил:
– Каждый татарин, едва начав ходить, садится на лошадь, приучается к охоте, сабле и луку. Мы охотимся и на зверей, и на людей. Такова наша жизнь, магистр. Мы воины и ничего другого не умеем. Как и вы, наверное?
Магистр пожал плечами.
– На турнире вы доказали, что способны лишить жизни лучших воинов Европы. Наши рыцари в последние годы редко сталкивались с ордынцами.
Джанай усмехнулся про себя. Да, с того момента, как в битве при Грюнвальде татары Большой орды вместе с литовцами почти уничтожили Тевтонский орден, прошло более полувека. Воины Джелал ад-Дина тогда арканами стаскивали рыцарей с коней, а после заманили тевтонцев в ловушку притворным бегством. Пожалуй, не стоит сейчас обсуждать с магистром те события.
Джанай произнес:
– Крымское ханство до сих пор не воевало с Ливонским орденом. Однако, с тех пор как османы заставили крымских ханов присягнуть им на верность, татары могут снова пойти походом на Европу, как уже было при Бату-хане. И тогда…
– Царевич, вы же потомок великого Чингис-хана, не так ли? Разве он кому-то поклонялся? Ваш отец правил великим ханством, которое он потерял из-за османов и…
– Отец скоро снова вернет себе трон, когда народ поймет, что Менгли-Герай их обманул! – Сатылган нахмурил брови. – Мы соберем тысячи воинов и вышвырнем османов из Каффы!
– Все может быть, – усмехнулся магистр, – только чтобы осуществить сие похвальное намерение, нужно много золота, оружия, пороха и пушек. У вас есть все это?
– Этого не нужно, – возразил Сатылган, – народ сам призовет нас и возведет нашего отца на трон, Иншаала!
– Иншаала-то Иншаала, однако, это может произойти очень и очень не скоро. Если только вам не окажут помощь те, кто захочет стать вашим верным союзником и партнером по торговле.
– Что вы имеете в виду? – Джанай подался вперед.
– Орден хочет заключить союз с будущим крымским ханом – вашим отцом Нур-Девлетом – и помочь ему восстановить… нет, не только восстановить, но и расширить свою власть. Золото, оружие и много другого мы дадим ему, как только он согласится подписать договор.
– А что взамен?
– Вы передадите Ордену бывшие земли княжества Феодоро. И вы навсегда избавитесь от позорного османского ига – турки будут иметь дело с рыцарями Ордена, которые ничем не хуже братьев-госпитальеров, успешно защищающих Родос.
– Это все? – спросил Сатылган.
– Нет. Генуэзские крепости на берегу моря от Сарсоны до Каффы займут войска Венецианской республики. Они и так никогда не были землями крымского хана… А когда вы избавитесь от османов, мы вместе с воинами крымского, казанского, астраханского ханств, ногайской и Большой Орды атакуем Московию. В землях московитов крымские воины возьмут столько рабов, сколько смогут увести. Мне ведь известно, что работорговля – один из самых прибыльных промыслов ханства.
– Мы торгуем рабами не больше, чем торгуют ими другие по всей Европе, – возразил Джанай, – к тому времени, когда наши предки основали ханство, ваши единоверцы там уже давным-давно продавали людей в рабство. В том числе и татар с ногайцами. Я думаю, в библиотеке Ордена или в библиотеке рижского архиепископа есть хроники, где об этом можно почитать. За сколько и кому добрые христиане подавали рабов…
– Так или иначе, вы получите большой прибыток и новые земли в подданство.
Джанай толкнул ногой под столом Сатылгана и сказал:
– Магистр, мы устали с дороги. Столь серьезные разговоры уместно вести с ясной головой…
– О, безусловно, царевич, – магистр щелкнул пальцами, – вас проводят в покои, а утром на охоте мы продолжим нашу беседу.
Братья вышли из-за стола и молча пошли по длинным коридорам замка. Спереди и сзади их сопровождали вооруженные рыцари. Когда дверь закрылась, Сатылган нетерпеливо спросил брата:
– Я же говорил, что наш род известен даже здесь, и мы…
– Брат, – остановил его Джанай, – скажи, наши лошади намного быстрее местных?
– Еще как, – фыркнул Сатылган, – мы обгоним любую. Ногайская порода лучшая в мире! Разве только арабские…
– Отлично. Завтра эта порода может спасти нам жизни.
– Ты о чем? Неужели магистр посмеет напасть на нас?
– Магистр заманил нас сюда, чтобы сделать заложниками и заставить отца подписать с неверными договор. Как я сразу не догадался!
– Погоди, – Сатылган почесал затылок, – зачем ему это? Он отпустит нас к отцу, и мы передадим хану предложение магистра.
– Чтобы передать предложение, он мог послать своих людей к отцу в Киев. А мы, как птицы в силок, помчались на турнир и попались. Магистру мы нужны как ценное имущество. Живое. Или мертвое.
– Ну уж нет! Я в темнице сидеть не желаю!
– Завтра на охоте все решится. А сейчас давай спать.
* * *
Иван Васильевич не любил шумных сборищ, хотя державные дела порой обязывали его держать речь перед народом. Господарь всея Руси, а не купчишка на торгу, где лишь горло рвать, чтобы продать худой товар, Иван Васильевич говорил негромко и вкрадчиво, слова взвешивал, как золотых дел мастер на весах изумруды. В кругу ближних людей он был таким же. Вот и сейчас, среди бояр и вельмож, в горнице, он толковал едва слышно.
– Скажи-ка, князь Оболенский, какую планиду у Крыма ты видишь? Не враги ль нам они истинные?
Боярин встал, поклонился и ответил:
– Великий государь, одному Господу Богу ведомо, кто наш истинный друг, а кто враг. Когда сей враг нам другом становится и когда друг во врага оборачивается – неисповедимо сие. Одно знаю – покуда в Крыму ханом Менгли, ни за что он с Ахматом не замирится! А значит, друг он сейчас нам наипервейший и наилучший.
– Отчего такое нелюбие у него к собрату своему агарянскому? Сгрубил ему Ахматка?
– Да, государь. Не желает крымский хан идти под Большую Орду. Сам ищет господарить. За то и бьется он с Ахматом насмерть: знает, что Ахмат хочет Крым вернуть. Послов надо слать в Перекопскую орду, государь! И уговор с ханом держать, чтобы вы заодин супротив Ахмата выступали.
Иван Васильевич встал и подошел к окну. Там, во дворе, камнетесы разбирали привезенный белый камень для постройки храма. Италийские мастера одобрительно кивали, передавая куски камня по рукам. Сколько же еще годов колокольню будут строить? Увидит ли он освящение собора? А ежели и увидит, то не сожгут ли татарове храм Божий и двор его, и людей посадских, если Москву приступом возьмут, как было при Тохтамыше? Не погорячился ли с послами Ахматки? Откупился бы и жил спокойно. А татары бы свою великую замятню продолжили и перегрызли друг друга. Были бы на Москве покой и благолепие.
– Государь, – со скамьи встал князь Ноздроватый-Звенигородский, – позволь слово молвить! Давеча мы перемолвились с царевичем Данияром. Назавтрее он в Касимов, к себе путь держит. Так вот, он всех ордынских царей и царевичей из рода Чингисова наперечет знает. Говорит, бывший царь крымский Нур-Девлет с сыновьями и свитой сейчас в Киеве гостит, у Казимира. Хан сей воин великий и собрать может людей немало. Ведомо ему, как с Ордой воевать. Призови его! Против Ахмата пригодится! Татары искусны в ратном деле. Помнишь же, как под Шелонью их засадный полк новогородцев посёк? А ежели мы рать Нур-Девлетову к себе подтянем, то…
– Бывший царь крымский, говоришь, – усмехнулся Иван Васильевич, – тяжко небось быть бывшим царем. Особенно, если брат твой теперь на троне сидит. Сидит и боится, что ты можешь снова прийти, орду поднять…. А вот ежели брат твой, бывший хан, у союзника твоего, царя московского, как у Христа за пазухой…. И без его указа на Крым за троном не пойдет… Вот здесь ты особливо радеть за союз с Москвой будешь. Верно ли, бояре?
– Вернее не бывает, великий государь! – зашумели собравшиеся.
– Дьяк, готовься: нынче же вечером письмо хану Перекопской орды Менгли с моих слов напишешь. Предложим великую любовь и союз нелицемерный! Послом к хану поедет князь Иван Звенец.
Государь повернулся к князю Ноздроватому.
– А ты, Василий Иванович, езжай-ка сам в стольный город Киев и призови Нур-Девлета ко мне на службу со всеми его татаровями. Пущай послужат нам на славу своими саблями – крепка Орда Ахматова, но на каждую орду всегда найдет орда поболе.
* * *
Двор, где расположился Нур-Девлет, был напротив главных ворот киевского замка. Воевода Ян Ходкевич частенько заезжал к нему, интересовался, все ли хорошо у бывшего владыки Крымского ханства, присылал провиант для его людей и овса лошадям.
Киевляне долго не могли привыкнуть к тому, что прямо посреди стольного православного града спокойно расхаживают те же самые ордынцы, которые раз в несколько лет сжигали посад, уводили юношей и девушек в полон. Не понимали воеводу: почему не дал гостям место за городом? Многие торговые люди сетовали, мол, не сговорятся ли татары тайно со своими сородичами, не наведут ли орду на город? Воевода только усмехался в усы и отвечал: всё делается по велению короля Казимира.
Казимир дал приют Нур-Девлету и надеялся, что тот выступит против своего брата Менгли. А когда вернет трон себе, то не забудет гостеприимство литвинов, заключит с ними союз против Московии и османов.
Надеждам короля не судил Бог сбыться – спустя несколько лет Менгли сожжет дотла Киев, воеводу же возьмет в плен. Кто мог предвидеть?
А пока Нур-Девлет мирно ужинал с сыновьями. Перед ним на столе лежала грамота, что привез ему от Ивана Московского князь Ноздроватый. Хан держал с сыновьями совет.
– Сатылган, ты прочел грамоту государя урусов?
– Нет, но брат мне все рассказал.
– Что думаешь?
– Ата, в Московии мы еще не были! Я бы поехал туда. Урусские девушки такие красивые. Я бы хотел…
Хан остановил сына жестом руки.
– Ну а ты, Джанай, что скажешь?
– Ата, после того как мы еле сбежали от ливонских рыцарей, я с опаской отношусь к любым поездкам. Те тоже нас приглашали добром, а вышло… Но что нам в Киеве дальше делать? Сидеть под присмотром воеводы как приживалы?
– Здесь тоже девушки красивые… – начал Сатылган, – и вино неплохое. Привозное вино, венгерское.
– Дети мои, – ответил Нур-Девлет, – сидеть в Киеве дальше нет смысла. Можно, конечно, как липские татары служить королю из милости. Но он не поможет вернуть трон. Только на словах помощь обещает. А сам хочет, чтобы я за свой кошт собрал воинов и пошел войной на брата. В точности, как пошли войной на московского князя его братья князья Андрей и Борис. Только им король ничем не помог. Так и меня без поддержки оставит.
– Ата, а хан Ахмат? – спросил Сатылган.
– Ахмат… – зло усмехнулся Нур-Давлет, – если мы с ним в Крым придем, то первыми, кого он казнит после победы, будем мы. Как я могу пойти с ним после того, как он предательски сжег наши города и в полон увел тысячи людей? А с ними вместе мою любимую наложницу Зайнаб! Будь он проклят!
– А Казань, Астрахань, ногайцы? – спросил Джанай.
– Им не до нас сейчас, – ответил хан, – то с Москвой, то с Большой ордой бой держат.
– Орда слаба, ата, – сказал Джанай, – иначе она бы давно вернула все свои юрты, включая наш. И Москву заставила бы дань платить.
– Это верно. Москва в большую силу сейчас вошла. А ну-ка, позовите князя, что нам грамоту из Москвы привез. Хочу расспросить его кое о чем.
Князь Ноздроватый скоро вошел в горницу, отвесил поклон и поздоровался с ханом по-татарски.
– Киняз, – ответил ему по-русски Нур-Давлет, – расскажи-ка мине, кто из царевичей ордынских али еще каких сейчас князю московскому служит.
– Великий хан, – ответил по-татарски князь Василий, – московскому государю служат многие татары. А самый родовитый ныне царевич Данияр, он в Касимове правит.
– Справно служит? Урона чести его нет никакой от твоих соплеменников? Мы же для вас неверные…
– Служит он зело хорошо, государю во всем опора, на Новгород с ним ходил. А насчет веры он сам по себе решает, никто его насильно в церковь не тащит. Захочет – свой храм агарянский поставит, государь ему в том преград не чинит!
– Князь Иван пишет, что как брата меня встретит и воинов поможет вооружить. Неужто ему своих батыров мало?
– Хороших воителей всегда мало, – ответил Ноздроватый, – государь о тебе много наслышан и щедро одарит тебя за верную службу.
– Якшы, – сказал, помедлив, Нур-Давлет, – мне купцы киевские допреж говорили – соплеменники мои, кто шертную клятву князю московскому принес, живут хорошо, достойно. Никого он пока не обделил и всем, кто к нему из Орды пришел, приют дал и корм. Собирайтесь, дети мои. Мы едем в Москву. И да поможет нам Аллах!
* * *
Нур-Девлет с сыновьями и воинами в сопровождении князя Василия Ноздроватого прибыл на Москву в начале мая тысяча четыреста восьмидесятого года. Не передохнув, как был в запыленной дорожной одежде, хан отправился ко двору Ивана Васильевича. Таков был совет князя Василия, который сильно сдружился с бывшим ханом и его сыновьями. Князь очень хотел, чтобы между государем и Нур-Девлетом с самого начала не было обид. Чтоб иные бояре не нашептали ему, мол, бывший хан Перекопской орды челом бить не хочет, а хочет, чтобы Иван Васильевич сам к нему приехал, пешим под уздцы лошадь принял и поклоны бил. Всякое могли наплести…
Иван Васильевич встретил Нур-Девлета в думной палате, сидя на троне в окружении бояр, вместе с женой-грекиней Софьей и наследником Иваном Молодым. Многих татар из разных орд и ханств встречал государь прежде. Всякое бывало. А теперь перед ним должен был предстать потомок рода Чингисова, совсем недавно правивший ханством не намного меньшим, чем Большая Орда, с коей ему предстояло воевать.
Нур-Девлет с сыновьями быстрым шагом вошел в палату и увидел Ивана Васильевича. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, пока Нур-Девлет не поклонился государюв пояс, прижав руку к груди.
– Здрав буди, великий государь! – сказал почти без акцента Нур-Девлет и положил руку на саблю.
– И ты здравствуй, – ответил государь, – многое слышали мы о тебе, Нур-Девлет. Я призвал тебя к себе на службу – вместе против хана Ахмата воевать! Готов ли ты дать шертную клятву мне в том, что верой и правдой служить станешь?
– Готов, государь! Готов быть в дружбе и в любви навек неподвижно!
– Дьяк, – позвал Иоанн Васильевич, – неси шертную грамоту и Коран, чтоб клятву по закону их басурманскому могли все они принесть.
– Государь, всё уже здесь! Арабским письмом толмач шерть написал, дозволь к присяге привести, – скороговоркой ответил дьяк и, склонившись, протянул грамоту Нур-Девлету.
Хан развернул пергамен, испещренный арабицей, бегло пробежал глазами, кивнул и, положив правую руку на Коран, стал читать по-татарски:
– Я, Нур-Девлет, даю шерть Иоанну Васильевичу, Божьей милостью великому князю Владимирскому, Московскому, Новгородскому, Тверскому, Вятскому, Югорскому, Пермскому, Булгарскому и других земель и государю всей России, по своей басурманской вере, на том, что быть мне, Нур-Девлету, под его государевой высокою рукою, ему, великому государю, служить и ему, великому государю, не изменять, и над его государевыми служилыми людьми дурных дел не чинить и не побивать.
А ежели я, Нур-Девлет, не учиню великому государю служить или ежели начну государевых служилых людей побивать, то за такую мою неправду с женами, и с детьми, и со всеми своими людьми помереть мне позорной смертью, и чтоб за нашу неправду, как по земле поедем или пойдем, нас бы земля поглотила. А как по воде поедем, и нас бы вода потопила. Шертую на всем великому государю, как в сей записи писано. Амин!
– Аминь, – кивнул Иван Васильевич и, встав с трона, подошел к Нур-Девлету. – О людях твоих, семье и воинах, вдосталь позабочусь! Удел тебе пока не обещаю – в Касимове у меня царевич Данияр сидит, в Кашире и Звенигороде тоже покамест другие царевичи окормляются. Брат твой Менгли о тебе уже справлялся. Я ему отписал, что обид тебе никаких здесь не учинят, коли будешь держать шерть по правде.
– Да, государь, – Нур-Девлет, чуть помедлив, склонил голову и прижал руку к груди, – и мои сыновья, и все прочие люди в том тебе тоже шертную клятву на Куране принесут!
– Быть посему. А теперь ступай, отдохни с дороги!
Нур-Девлет еще раз поклонился правителю московскому и вышел из горницы. На крыльце он прошел мимо иноземных послов, один из которых поклонился хану и сказал по-итальянски:
– Великий хан! Джованни Баттиста Тревизано, полномочный посол Венецианской республики, рад приветствовать вас в землях московитов!
Нур-Девлет остановился вместе с сыновьями и посмотрел послу в глаза. Ответил тоже по-итальянски:
– Я не знаю о вас ничего, сеньор Тревизано. Мы были добрыми соседями с дожем Генуэзской республики, которая пребывала в состоянии войны с вашим флотом.
– Великий хан, османы навсегда покончили с генуэзскими факториями в Крыму. Генуя слаба, а Венецианская республика может предложить вам гораздо больше, чем русский царь.
Нур-Давлет усмехнулся, подошел к послу и тихо сказал:
– Я только что присягнул на священном Куране московскому царю. Негоже мне, едва я дал клятву, слушать твои шайтанские речи. Ступай прочь, пока я не отрезал тебе язык.
– Ата, – произнес Джанай, – ливонские рыцари, перед тем как мы от них сбежали, тоже хотели вместе с венецианцами захватить генуэзские крепости. Партенит, Солдайю, Чембало, Каффу, все… Может, и правда отрезать?
Тревизано побледнел и отшатнулся.
Сатылган достал нож из-за пояса, попробовал его остроту пальцем.
Венецианец быстро заработал локтями и скрылся в толпе. Ну ничего, чертыхался про себя Тревизано, у меня еще достаточно золотых дукатов, чтобы нанять местных разбойников. А они отправят этих варваров в ад к их ересиархам, которых так отвратительно описал великий Данте. То, что не получилось в Казани, Астрахани и у ногайцев, получится здесь, в Москве. Молитесь, неверные и схизматики, скоро вы будете убивать друга!
* * *
Город Сарай-Берке когда-то был известен от Лиссабона до Ханбалыка. Столица степной империи, чьи воины наводили ужас на соседей. Его улицы были широки и всегда наполнены многоликой толпой. Больше ста тысяч жителей было в нем. Купцы, ремесленники, воины и монахи с утра до ночи перемещались по городу и его рынкам, где продавались лучшие товары из Китая и Индии. Так было, пока город не уничтожил Тамерлан. Он возродился, но былое величие оказалось потеряно навсегда. Затем русские ушкуйники вновь разграбили его. Поговаривали, что они искали золотых коней, отлитых по приказу Бату-хана и бесследно пропавших при хане Тохтамыше…
Золотые кони весьма пригодились бы сейчас хану Ахмату. Он бы немедленно продал их за серебро, а серебро пустил на чеканку монет, где было бы написано: «Султан верховный – Ахмат-хан». Но нет золотых коней у великого хана, сумевшего объединить остатки Улуса Джучи. Нет у него золота, и серебра нет тоже. В казне – жалкая мелочь, пополняемая за счет торговых пошлин и редких удачных набегов на урусское пограничье, дерзко огрызающееся в ответ. А еще этот князь Иван, посмевший казнить его послов зимой… Наглые урусы забыли, сколь страшен гнев Орды. Забыли, как горели их дома, как реки были красны от крови их отцов и матерей, посмевших сопротивляться власти великого хана.
Вот и сейчас Ахмат, нахмурившись, слушал беклярибека Тимура, рассказывающего на совете дивана о том, как его воины едва спаслись бегством от урусов и от татар, бывших с ними заодно.
– Великий хан, две моих сотни пытались переправиться через Оку по твоему приказу. Они перебрались через реку вплавь, но на них сразу набросились проклятые урусы. Воины московского князя Ивана стреляли огнем из железных палок, убив почти половину наших! А оставшихся добили саблями воины царевича Данияра, гори он в аду, слуга шайтана! Спаслось лишь несколько нукеров, если прикажешь – я казню их!
– Сколько вышло на берег урусов? – спросили тархан Исмаил, глава рода Ширин.
– Около трех сотен.
– И твои нукеры не смогли уничтожить каких-то триста урусов? Ты видно забыл, как сотня наших воинов еще недавно могла обратить в бегство тысячи и тысячи неверных! – Тархан Исмаил покачал головой и укоризненно зацокал. – Великий хан, разреши мне взять лучших воинов нашего рода и покарать нечестивцев.
– Великий хан! Тархан Исмаил! Урусы смогли победить моих воинов потому, что хорошо переняли наши боевые порядки. Они воюют точно так же как и мы, у них такие же меткие лучники, такие же легкие доспехи и сабли! И кони у них все ногайской и татарской породы. А еще с ними заодно наши соплеменники во главе с касимовским царевичем Данияром. Это великий воин, мы еще ни разу не могли его разбить. Он помог русскому царю завоевать Новгородские земли.
– Царю? Русском царю? – хан Ахмат поднял голову. – Я не ослышался, беклярибек? Ты посмел назвать моего раба Ивашку царем?
– Прости, великий хан, – Тимур встал на колени и прижался лбом к полу, – никто кроме тебя не может быть в землях Большой орды царем. Ты великий царь и государь, падишах всего мира, карающий неверных своей саблей!
– Для начала я покараю тебя, если ты снова не пойдешь на Оку, не сожжешь хотя бы несколько городов урусов и не приведешь мне из ясыря новых женщин в гарем, новых рабов на продажу!
– Клянусь, великий хан, так и будет!
– Хорошо, – Ахмат погладил бороду, – а что ты там говорил про железные палки с огнем?
– Мои воины не могут толком мне объяснить, что это, если хочешь я прикажу их…
– Железные палки с огнем – это аркебузы или, как говорят урусы, – пищали, – встрял сеид Ибрагим, старый благообразный имам в зеленой чалме, – их делают в Москве на пушечном дворе итальянские мастера во главе с Фиораванти. Я уже давно просил тебя, великий хан, написать султану Мехмеду, чтобы тот прислал нам в помощь своих мастеров из Европы. Они сделают тебе точно такие же бомбарды, какие помогли султану взять священный город неверных Константинополь.
– Не сделают, сеид, – сказал хан Ахмат, вздохнув. – Не по твоему ли совету я отправлял в Венецию три года тому назад послов с письмом, где предлагал заключить союз, чтобы вместе воевать против султана и его жалких приспешников, вроде мятежного крымского хана?
– Да, великий хан, – кивнул сеид, – я советовал это. Венецианцы обманули нас и недавно хотели опять вовлечь в войну против Мехмеда Завоевателя через своего посла Тревизано.
– Как они сделали это с иранским падишахом? Узун-Хасан поверил неверным, заключил союз с римским папой и начал войну с османами в Курдистане. Тебе напомнить, сколь плачевно закончился для него поход?
– Но ты, о великий хан, как и султан, прознавший о твоих намерениях, мудро забыл об этом и уже давно ведешь переписку с султаном, говоришь с ним о мире и согласии, о войне против неверных, которую надо вести сообща. Так напиши же ему письмо о помощи!
– Не напишу. Он отнял у меня мои лучшие земли – генуэзские крепости и подчинил себе крымского хана. Какой ему смысл помогать мне? Скорее султан поможет урусам и крымцам победить меня… Ты лучше скажи мне другое – правда ли, что братья русского Ивана подняли бунт?
– Правда, великий хан, клянусь Аллахом, – подтвердил сеид, – русский князь сильно обидел их – схватил боярина, который отъехал к одному из них под защиту от великого князя. А до этого обделил землями при разделе наследства одного из урусских малых князей.
– Азиз-Ходжа, – хан повертел головой отыскивая взглядом своего младшего брата, – ты слышал, сколь дерзко братья Ивана себя ведут? Может, мне тебя на всякий случай казнить заранее? Или просто оскопить? А может, ослепить, как русского князя Василия, отца Ивана?
– Великий хан, брат мой, – Азиз-Ходжа упал на колени, – клянусь Аллахом, я никогда не посмею…
– Ладно, не клянись, – махнул рукой Ахмат, – лучше скажите, тарханы, беки, огланы, не пора ли нам покарать неверных?
– Лучшего времени, чем сейчас, не будет, – сказал сеид, – у неверных вот-вот начнется своя великая замятня, братья московского князя пойдут на него войной. С севера на них нападут ливонцы, а с князем Казимиром у тебя договор о дружбе.
– Да, великий хан, – поддержал сеида беклярибек Тимур, – я держу наготове гонцов, и как только ты объявишь поход, я пошлю твою грамоту литвинам. Вместе мы уничтожим московитов и сожжем дотла их города!
– Ну, этого мы делать не станем, – усмехнулся хан, – сжигать земли урусов и их города – это как убивать курицу, несущую золотые яйца. Мне нужна от них дань за семь лет. А их случайные победы в мелких стычках не изменят порядка, установленного моими великими предками.
– Но как же тогда наш поход? – удивился тархан Исмаил. – Как можно выиграть войну, не сжигая города и не разрушая крепости врага?
– Этого не потребуется, тархан. Русский князь и вообще урусы до смерти боятся меня, боятся нашей Орды. Нам достаточно подойти к их границам, и московский князь на коленях, дрожа от страха, станет умолять меня взять их серебро.
– Да, великий хан, – Тимур ударил себя кулаком в грудь, – мы хорошенько припугнем неверных!
– Собирай воинов, беклярибек. Брось клич во все концы Орды: верховный хан Ахмат собирает своих воинов в поход на неверных. Пришло время священного джихада! И отправь гонцов к королю Казимиру…
* * *
Недолго отдыхал от ратного дела Нур-Девлет с сыновьями. Через три дня после шертной присяги русский государь вызвал к себе царевича и приказал выступать на Оку вместе с князем Ноздроватым. Степные казаки с Мещеры донесли, что невиданная сила идет на Русь. Хан Ахмат пришел наказать дерзких урусов.
А вел все войско царское на Оку князь Даниил Дмитриевич Холмский. Воевода скакал далеко впереди ратников вместе с отрядом Нур-Девлета. Только татары могли скакать так же быстро, как воевода.
Холмский загонял уже третью лошадь – он хотел первым оказаться у переправ, к которым спешили всадники хана Ахмата. Упаси Господи, если они опередят московскую рать. Не дай Бог, орда реку перейдет! Быть великой сече, и кто возьмет верх, неведомо. Не сможет тогда русское войско из пушек и ручниц огонь вести по агарянам. «Нет, никак не можно такое допустить! – размышлял воевода. – Скорей бы в Серпухов успеть. Через сей град татарове часто идут на Москву. Идти-то идут, да вот доходят не всегда… В последний раз, когда орда хотела Оку перейти, получила она отпор знатный – Ахмат только и смог, что Алексин сжечь, и ушел восвояси».
Воевода окликнул по-татарски Нур-Девлета, скакавшего рядом, стремя в стремя:
– Хан Нур-Девлет! Тебе уже случалось биться с Ахматом?
– Было такое, воевода! Нападал он две весны подряд на мои земли!
– А слыхивал я, что ты успел ему шерть принести допреж?
– Нет, воевода, шерти я ему не приносил – я просил хана Ахмата выдать мне ярлык, как давали раньше вашему государю! Ярлык он мне дал, а потом предательски напал на земли Крымского юрта, убил и поработил многих моих людей! Женщин, стариков, детей… Клянусь Аллахом, я отомщу этому шайтану!
Через несколько часов впереди показались берега Оки. «Успели!» – с облегчением вздохнул Холмский. Князь сейчас же приказал занять берег лучникам и пищальникам. Конные разъезды татар Нур-Девлета поскакали дозирать берег.
Сатылган с Джанаем и сотней воинов отправились на восток от Серпухова. Здесь было несколько нешироких бродов, где нукеры Ахмата могли легко перейти реку. Возле одного из бродов Джанай спешился, лег на землю и стал слушать.
– Ну что там, брат? – спросил Сатылган.
– Тихо! – бросил Джанай, продолжая слушать. Наконец он медленно поднялся с земли. Покачивая головой, сказал:
– Они здесь.
Сатылган свистнул, обращая на себя внимание, и приказал коннице рассыпаться вдоль берега. Вскоре он увидел всадников на другом берегу.
– Алга! – отдал команду Сатылган, и сотни стрел взмыли в воздух, чтобы обрушиться на врагов. Крики раненых людей и лошадей заглушили карканье огромной вороньей стаи, кружившей над ними.
Часть ордынцев на другом берегу спешилась и открыла стрельбу из луков. Другие попытались спуститься на конях к воде, отыскать и перейти брод. Лучники Сатылгана быстро положили этих глупцов, не сразу понявших, что они сражаются с такими же степными воинами.
Вскоре ордынцы разглядели татар Сатылгана и стали окликать их.
– Эй, правоверные! Чьи вы воины будете? Отзовитесь! Я оглан Исмаил, темник войск великого султана Ахмата!
– А я царевич Сатылган с братом Джанаем, сын хана Нур-Девлета.
– Зачем вы служите неверным? – закричал на другом берегу оглан. – Хан Ахмат всегда уважал вашего отца, он готов дать вам кров и войско! Переходите на нашу сторону, чтобы вести джихад с неверными урусами!
– Мы на службе русского государя и поклялись ему в верности, принеся шертную клятву. Мы не предадим его! А вот твой господин клятвопреступник хуже любого неверного стократ – он нарушил свое слово, напав на наш юрт! Аллах покарает его за грехи!
– Слуги шайтана! – закричал оглан. – Мы вынем из вас кишки и повесим за них на дерево! А потом привяжем кишки к лошадям и притащим ваши останки в Крымский юрт! Чтобы все видели, как поступает великий хан Ахмат с прислужниками неверных!
– А может, ты перейдешь ко мне сюда, сын мула и верблюдицы, и мы изопьем с тобой смертную чашу? – крикнул Сатылган.
Оглан Исмаил пришпорил пятками коня и стал спускаться к реке. Сатылган повернулся к брату.
– Если я погибну, скажи отцу, что я бился за честь нашего рода!
– Ты не погибнешь, брат!
– Иншаала!
Сатылган встретился с огланом посреди реки, в самом мелком ее месте. Оглан направил коня на царевича и стал колоть копьем шею лошади Сатылгана.
– Ах ты, мерзавец, – закричал Сатылган и принялся отбивать саблей удары копья. Воины приблизились друг к другу. Оглан бросил копье в воду и стал надвигаться на Сатылгана, стараясь оттеснить его на глубину. Сатылган маневрировал и отражал все удары противника, но постепенно его лошадь стала захлебываться, погружаясь с головой под воду. Оглан злобно ухмыльнулся.
– Я отошлю твою голову твоей матери в Чуфут-кале, царевич! Ха-ха!
Это были последние звуки, что оглан успел издать. Раздался оглушительный выстрел. Через мгновенье голова оглана раскололась на куски как хаджитарханский арбуз, обдав Сатылгана брызгами крови. Затем загремели еще выстрелы, и десятки ордынцев упали в воду с высокого берега. Через несколько мгновений остатки отряда оглана Исмаила в панике бросились бежать. Бой закончился.
Когда Сатылган выбрался на берег, то увидел около сотни русских пищальников вместе с князем Ноздроватым.
– Князь, рахмат, но я бы сам справился с этой змеей, – начал было Сатылган.
– Царевич, прости, но государь велел мне всячески за вами приглядывать. Случись с вами какое лихо – меня в опалу навек! Так что давай, царевич, отдышись. Нам еще с десяток верст скакать вдоль берега и ордынцев привечать.
– Якшы, – кивнул Сатылган и вскочил на коня, – а ты научишь нас стрелять из этой железной палки?
– Ежели государь укажет, научу, царевич, – усмехнулся в бороду Ноздроватый, – а пока давай оборону держать как ты и сам умеешь – луками, стрелами да вострой саблею… В этом деле вы истинные умельцы!
* * *
На большом совете в Москве в июне тысяча четыреста восьмидесятого года великому князю Ивану Васильевичу требовалось решить многое. Какой полк первее отправить на Оку, куда выдвигались основные силы хана Ахмата? Что делать с западными землями, откуда угрожали рати короля Казимира? Нужно ли направлять войска в псковские земли для защиты от Ливонского ордена? Не поставить ли заслон у границ с Казанским ханством? Да много чего еще нужно было обсудить с лучшими людьми земли русской. Потому позвал государь на совет матушку свою великую княгиню Марию Ярославну, дядю – князя Михаила Андреевича Верейского, сына-соправителя, великого князя Ивана Молодого, митрополита московского Геронтия, архиепископа ростовского Вассиана, князя Холмского, на время вызванного в Москву с Окского берега, касимовского хана Данияра и многих бояр.
– Ну что, Даниил Дмитриевич, толкуй дело, – обратился к воеводе великий князь.
– Государь, – ответил Холмский, – на Оке, в Серпухове и Тарусе нынче стоят полки наши с князьями Андреем Меньшим и Василием Верейским. Да царевич Нур-Девлет с татарами своими. Отбили они вражьи разъезды, и ушли восвояси ордынцы.
– Стало быть, войны не будет? – обрадованно спросил окольничий Ощера. – Может, меха послать Ахмату соболиные, глядишь, и отстанет пока?
– Боярин, – усмехнулся Холмский, – хан Ахмат идет со всей Ордой вдоль Оки в устье Угры, навстречь дружинам короля Казимира. Прознал, видать, он, что наши полки крепко Оку держат. Не пройти ему там. А Угра помельче будет, думаю, Ахмат оттуда на Москву пойдет.
– То-то и оно, воевода, – вздохнул Ощера, – не было б той же беды, что при великом князе Дмитрии, когда хан Тохтамыш Москву сжег дотла. Уплати дань, государь, а мы поможем… Верно, бояре?
– Об том речи уже нет! – одернул Ощеру архиепископ Вассиан. – Государь, не слушай их советов. Что они советуют тебе? Одно лишь – побросать щиты и, нимало не сопротивляясь окаянным сыроядцам, предав христианство и отечество, изгнанниками скитаться по другим странам!
– Прав ты, владыка, – ответил Иван Васильевич. – Продолжай, воевода. Глаголь! А ты, Ощера, скоро в Вологду у меня поедешь, да и подалее Вологды. В монастырь иди, смиряться, или оставь непотребные речи! Так что там с ливонцами, воевода?
– Ливонцы зимой уже на Псков ходили. Вышгородок пожгли, всех жителей перебили. Твои полки тогда прогнали псов, да они все не угомонятся. Опять Изборск осадили. Сдается мне, ждут, когда Ахмат нас побьет, чтобы Псков и Новгород захватить.
– Не бывать тому, – сказал Иван Васильевич, – уже били их, побьем и вновь. Поляки тевтонцев тем летом вассалами своими сделали, и сам магистр тевтонский присягу принес. Так и мы: как с Ахматом закончим, дань ливонцев платить заставим. И колокола, как в Новгороде, с собой заберем… Нынче же вернемся к Ахматкиным делам. Как войну вести предлагаешь?
– Государь, вели выдвигать на Угру полки с Москвы, дале – низовые воинства с Владимира, а затем и северные воинства. Хорошо бы такожде оставить заслоны в Серпухове и Тарусе: повернет Ахмат, так мы и там его отобьем. Из этих городов можно во все стороны конно дойти с великой быстротой.
– А что Казимир? Если он с Ахматом соединится, то вдвое больше сил против нас встанет.
– Супротив Казимира уже вышел крымский царь Менгли. Мне вчера гонец весть о том принес. Этот ни за что не захочет победы Ахматовой, ибо после нас Орда сразу на Крым двинется. Если крымцы вскорости нападут на литвинов, то Казимиру уже не до нас будет.
– Царь Ахмат покуда Перекопскую орду под свой престол не вернет, не успокоится, – усмехнулся Иван Васильевич, – ведь и Крым, и Казань, и Астрахань – все Орды земли бывшие. Тамошние бунташные люди супротив царя вышли, государство великое порушили. Какой царь то простит? Ну а державцам юртов этих общий царь и не нужен вовсе. Сами править хотят. Все они из рода Чингисова. Вот и будут биться друг против друга, пока не ослабнут вконец. Верно ли я говорю, царевич Данияр?
– Да, государь, – поклонился тот, – хан Ахмат и его Орда пока сильны. Только каждый год убывают силы его. Ибо вышло время Большой орды. Сам знаешь, каждый месяц к тебе приезжают нукеры его бывшие – на службу твою. Всех ты привечаешь.
– Верно толкуешь, – кивнул Иван Васильевич, – а что хан казанский Ильхам? Не выступит ли и он? А ногайцы с астраханцами?
– Нет, государь, не пойдут они против тебя, – ответил князь Верейский, – нет причин им Ахмату помогать.
– Точно ли так?
– Истинно так, государь, – продолжил Верейский, – тому у меня крепкое подтверждение есть. В остроге у меня сидит фрязин один, посол веницейский. Хотел он татаровей на тебя натравить, в чем и сознался на дыбе. Да только татарове не захотели на тебя исполчиться. Опасаются, великий государь.
– Добро, – усмехнулся Иван Васильевич, – значит, с басурманами разобрались. А что мои братья бунташные? Грамоту им подготовили?
– Да, государь, – выглянул из-за спин бояр дьяк, – все как ты велел: отписали о твоем великом прощении, о милости и жаловании. Велишь гонцов готовить?
– Отправляйте, – вздохнул великий князь и посмотрел на Марию Ярославну. – Ну что, довольна, матушка? Нет больше великой замятни.
Великая княгиня кивнула и утерла рукавом слезу.
– На Москве, – продолжил великий князь, – останется наместником моим князь Иван Юрьевич, пускай готовит град к обороне. А жене моей с детьми моими и казной отбыть на Белоозеро. Людей в рати собирать всей Московской землею. Каждый человек понадобится, встречаем ныне силу страшную.
– Государь, все исполним! – заверил князь Холмский. – Еще что прикажешь?
– Прикажу… – Иван Васильевич встал и подошел прямо к воеводе. – Всегда в набегах еще со времен Батыевых любят ордынцы на стольный град напасть. Супругу государеву с дочерьми в полон взять… на потеху. Детей и девок в рабство вечное увести. Храмы пожечь и конями испохабить. Потому они на Москву и пойдут. Так пускай сами прознают, каково столицу свою врагу отдать. Вели готовить судовую рать. Тысяч на пять. Князь Ноздроватый да царевич Нур-Девлет пускай сей труд на себя возьмут. Я хочу, чтобы безбожный хан Ахмат, когда к Угре подойдет, получил весть, что его Сарай-Берке дотла сожжен. Гарем царский весь в полоне да роздан ратникам на потеху. А людишки Ахматовы через Крым туркам проданы. Да хоть бы и даром отданы. Чтобы поняли навсегда, каково это, когда твои земли родные враг предал огню, а родные твои или убиты, или в рабстве хуже смерти живут!
* * *
Судовая рать князя Ноздроватого и служилого царевича Нур-Девлета села на речные насады, струги и лодьи в Коломне. Все ратники на суда не уместились. Оставшиеся пошли конным ходом вдоль Оки до Нижнего Новгорода, где по государеву указу спешно рубили новые насады.
Нур-Девлет с сыновьями и князем Ноздроватым плыли в первой лодье. С ними вместе плыл касимовский господин Данияр. Он испросил у Ивана Васильевича разрешенья проведать свои земли, где на границе появились ногайцы.
Сатылган долго собирался с духом, чтобы спросить Данияра: женился ли он на дочери ширинского бека Айше? Но так и не решился. Однако случай помог ему узнать горькую правду.
Однажды вечером, когда они обсуждали, чьи предки родовитей, зашла речь и о роде Ширин.
– Так, стало быть, у тебя, Данияр, есть и Ширины, и Мангыты, и Аргыны, и Барыны? – спросил Нур-Девлет.
– Есть все они, – ответил Данияр, – у меня есть все, что должно быть у любого хана. А этой весной я чуть не породнился с крымскими Ширинами. Я выплатил махр, и они отправили мне свою дочь, кажется, ее звали Айше. Но Аллаху было угодно, чтобы этот брак не состоялся.
– Я хорошо знал отца Айше и саму ее. Мои сыновья с ней знакомы с детства. Так ты отправил ее назад? Или, может, она заболела и умерла? – спросил Нур-Девлет.
– Нет, – покачал головой Данияр, – недалеко от границы с Касимовским ханством их караван разграбили, женщин взяли в полон.
– Айше спаслась? – спросил Сатылган, покраснев.
– Ее вместе с другими пленницами увезли к хану Ахмату. Он давно хотел отомстить Ширинам. Ее отец предлагал большой выкуп, но хан сказал, что не прощает обид, нанесенных ему предавшими рабами. Говорят, Айше заставляют делать самую грязную работу в гареме хана. Скорее всего, она уже предстала перед Аллахом.
– Астагфируллах, – вздохнул Нур-Девлет.
Царевичи еще долго говорили об ордынских делах, но Сатылган почти не слушал. Он вспоминал последнюю встречу с Айше. Ее нежную кожу… Что ж, главное, она жива и не замужем за Данияром, а значит, если Аллаху будет угодно, то он разыщет ее.
Нур-Девлет приказал сыновьям лечь спать и выставил караульных.
На следующий день судовая рать подошла к Касимову. Нур-Девлет решил осмотреть Мещерский городок.
Он еще не знал, что через несколько лет сам станет правителем Касимовского ханства. И сыновья его также станут касимовскими царевичами. Ну а пока он выслушивал рассказ хана Данияра, показывающего свои владения.
Каменный минарет удивил его. Даже в литовских землях не могло быть и речи о возведении мечети. А здесь все было так, как у него дома в Крыму. Даже диван собирался на свои заседания. Беки, тарханы, огланы, мурзы – почти все они сейчас были на Оке. Только купцы и ремесленники остались в городе.
Зайдя в мечеть, Нур-Девлет огляделся в поисках муллы. Данияр сказал:
– Наш имам умер в прошлом месяце. Вот, не знаю, где нового взять.
– Великий хан, – ответил Джанай, – с нами в походе есть один весьма ученый муж, из рода сеидов, потомков пророка. Его зовут Шах-кули сеид Багатур. Он знает наизусть священный Куран. Вели позвать его и проверить его знания. Если вы благоволите, то его можно будет местной умме избрать имам-хатыбом мечети!
– Зовите его, – обрадовался царевич Данияр, – пусть покажет свою ученость!
Сеид проворно явился перед султаном Данияром и нараспев прочел несколько сур.
Пока Нур-Девлет с Данияром и Джанаем разговаривали с сеидом, Сатылган бродил по склону Оки и рубил саблей кусты ивы. Сердце его щемило от новостей про Айше. Иногда он ловил себя на мысли: лучше бы она была здесь, в гареме у Данияра, чем грязной рабыней у Ахмата. Все помнили о том, что сделал Тамерлан с женой османского султана Баязида – он заставлял ее голой прислуживать ему на пиру, а плененный супруг глядел на нее, сидя в железной клетке. Ну уж нет, он доберется до Сарай-Берке и найдет ее!
* * *
В конце июля тысяча четыреста восьмидесятого года Иван Васильевич покинул Москву и направился в Коломну. Воеводы южной границы донесли государю, что войска хана Ахмата появились под Тулой. Чтобы татары не смогли прорваться к Москве, государь расположился с ратью в Коломне. Здесь он мог направить свои полки на перехват ордынцев. Однако хан Ахмат не торопился вступать в открытый бой. Он медленно шел вдоль Оки навстречу союзнику – королю Казимиру. Изредка воины Большой орды пытались преодолеть Оку, но всякий раз стрелы русских ратников и служилых татар под началом Ивана Молодого, князя Холмского да хана Данияра отражали ордынцев.
Хан Ахмат скрипел зубами от ярости, но сдерживал свою ненависть и обиду. Слишком велик был риск ошибки. Степь не простит ему, если он вернется без ясыря и богатой добычи. Только вместе с литвинами он наверняка победит урусов.
Так продолжалось весь июль, август и сентябрь. Воины Большой Орды медленно тянулись на запад. Туда, где польский «союзник» вовсе не ждал их.
Ордынцы надеялись, что дойдя до Угры, они легко перейдут ее, лавой растекутся по Руси, сжигая дотла русские села и забирая в полон юношей, девушек, детей. Однако на переправах через Угру ордынцев уже ждали войска Ивана Молодого и князя Холмского.
Русские пушкари и пищальники били прямо по узким бродам на Угре, разнося на куски ордынцев, шедших плотными толпами на приступ. Ордынские стрелы почти не наносили никакого урона русским: многие русские воины имели металлически панцири, пробить которые из лука не получалось.
Тем временем Иван Васильевич в Коломне ожидал вестей от крымского хана. Добрых вестей! О том, как тот заставил отступить от русских границ войско литовское. Как поляки бежали, теряя знамена и пушки, и как долго гнала их татарская конница… Только не приходило вестей от союзника. Ни плохих, ни хороших. Получалось, что поляки и литвины, соединившись с ордынцами, вот-вот бросятся крушить московские полки. И подымется плач и вой бабий по всей земле русской…
Значит, нужно возвращаться в столицу.
30 сентября государь добрался до Москвы. Неласково встретили его жители посада. Народ кричал, чтобы государь вернулся назад, к войскам на Угру. «Защити нас от поганых, а не прячься в Москве!»
Иван Васильевич на следующее же утро покинул Кремль, перебрался на постой в Красное село. Посовещавшись с Ощерой и Мамоной, государь отправил гонца к Ивану Молодому, с приказом немедленно возвращаться к отцу. Иван Васильевич не мог допустить гибели наследника, а князь Холмский и без него прекрасно справится с делом. Только вот Иван Молодой отказался ехать. А князь Холмский не захотел обманом вывозить царевича к отцу.
Государь, ошалев от подобной дерзости, не знал теперь, что ему делать – возвращаться в столицу? Отъехать к полкам на Угру? А если битва будет проиграна?
А тем временем Ливонский орден продолжал напирать большой силою с севера. Но недолго куражились немцы – братья государевы Андрей Большой и Борис Волоцкий отогнали вражеские рати от Пскова. По уговору с Иваном Васильевичем они должны были сразу после этого идти на Угру, да только не спешили и все старались выторговать с помощью матери новые уделы за помощь в войне.
Но тут, с Божьей помощью, решилось наконец дело с окаянным Казимиром – едва он собрался прийти на помощь Ахмату, как напали на Подолию воины крымского хана. Выполнил-таки он свой уговор о союзничестве. Теперь Казимиру было не до Москвы и не до Ахмата – татары выжигали города и села литвинских владений, уводя великий полон.
В начале октября нукеры хана Ахмата вновь попытались перейти Угру, но русские ратники опять отогнали ордынцев назад. Снова и снова степные бойцы бросались в холодные воды, и каждый раз речной поток краснел от их крови.
Нукеры Большой Орды готовились к решающему штурму русского берега, прекрасно понимая: многие тысячи погибнут от русских пушек и стрел.
Неожиданно для ордынцев русский князь прислал послов бить челом хану, просить отвести войска. Ахмат обрадовался и вступил в переписку с Иваном Васильевичем. Мол, приходи сам бить челом. Когда правитель московский отказался, хан предложил прислать его сына Ивана Молодого или братьев. В конце концов хан согласился вести переговоры хотя бы с известным ему боярином Басёнковым, но Иван Васильевич не прислал даже его.
Государь терпеливо ждал и тянул время. Морозы уже подступали, у ордынцев не имелось теплой одежды, а весь корм под Калугой их лошади давно съели. Начиналась голодная зима. Казимир не собирался помогать ордынцам, Ливонский орден убрался восвояси, и Большая орда, несолоно хлебавши, роптала на хана.
Ахмат еще мог немного подождать и пересечь Угру по льду, дойти до Москвы, разграбить и сжечь ее в назидание, чтобы уже никто из урусов не смел оспаривать власть хана Орды…Он закрывал глаза и представлял, как въезжает на коне в московский кремль, волоча на аркане Ивашку, посмевшего назвать себя правителем Московского юрта. Как затем, не спешиваясь, он подъедет к алтарю главного храма неверных и подвергнет его поруганию. Как прикажет заживо распилить всю княжескую семью на глазах у главы рода и отрубит головы всех знатных горожан… Именно так поступили этим летом османы в италийском городе Отранто. Чем хан Ахмат хуже османского султана?
Однако мечтам его не суждено было сбыться – скоро гонцы принесли хану дурные вести из родных мест.
* * *
Судовая рать не сразу выдвинулась из Нижнего Новгорода в сторону Сарай-Берке. Сначала князь Ноздроватый собирал по всей волжской стороне любые суденышки, лодьи и насады для отправки ратников. Местный люд заламывал волчьи цены, пока Нур-Девлет не бросил в реку с камнем на шее парочку самых жадных. Только к сентябрю судовая рать вышла на реку. Здесь она дошла до Казани и стала лагерем ниже ее.
Князь Ноздроватый решил дожидаться новгородских, камских и вятских ушкуйников. А Нур-Девлет, с сыновьями и отрядом нукеров, отправился в гости к казанскому хану Ильхаму.
Кавалькады вооруженных воинов мчались со всех концов города по кривым казанским улочкам. Это собирались на курултай в ханский дворец карачи, эмиры и мурзы ханства. Встревоженные горожане прижимались к стенам деревянных домов, пропуская скачущих вельмож. Купцы и ремесленники спешно запирали лавки.
В ханском дворце собралась почти вся знать города. Карачи, эмиры и мурзы сидели на расстеленных коврах в тронном зале, ожесточенно споря. Войдя в зал, Нур-Девлет сдержанно поклонился казанскому правителю. В стороне от знати расположилось духовенство – шейхи, шейх-заде, муллы, муллы-заде, хаджи и дервиши во главе с верховным священнослужителем – сеидом, устроившимся рядом с троном, на котором восседал хан Ильхам.
Нур-Девлет подошел к трону и прижал руку к груди.
– Ас-саляму Аллейкум, хан Ильхам! Я пришел к тебе с посланием от русского царя. Царь Иван прислал нас сюда не воевать с вами. Мы идем на юг, в столицу Большой Орды – Сарай-Берке. Царь послал нас захватить главный город Ахмата. Хан Ильхам, ты наверняка знаешь, что идет великая война. На реке Угра бьются воины царя Ивана и хана Ахмата…
Ильхам кашлянул и знаком остановил Нур-Девлета.
– Мы все знаем про вашу войну. И думали вначале, что войска урусов пришли напасть на Казань, как уже делал несколько раз царь Иван. Теперь ты говоришь, что вы пришли воевать не с нами, но я не очень тебе верю, Нур-Девлет. Ведь ты служишь русскому царю.
Зашумели эмиры и мурзы.
– Как можно служить неверным! Разве Аллах такое дозволяет?
Нур-Девлет усмехнулся.
– А убивать правоверных правоверным он разве дозволяет? Нет? Тогда почему мусульмане убивают друг друга?
Хан продолжил:
– Допустим, ты говоришь правду. Но что тебе нужно от нас? Идите своей дорогой, и Аллах рассудит вас с Ахматом.
– Хан Ильхам, позволь мне вначале кое-что рассказать тебе. Я был не так давно правителем ханства не меньшего, чем твое, и сидел на таком же троне. У меня был свой диван, беклярибеки, эмиры, мурзы. В то время я считал хана Ахмата союзником, он дал мне ярлык по моей просьбе. Я думал, что это позволит сохранить мир между нашими державами. Я жестоко ошибся. Эта ошибка стоила мне трона – мои подданные разочаровались во мне. Хан Ахмат дважды вторгался в Крым, сжигал наши аулы, уводил в полон юношей и девушек. Ведь хан Ахмат считает, что все отделившиеся от Золотой Орды юрты предали его. Что все они – и Крым, и Хаджи-Тархан, и Казань – должны вернуться к нему под крыло. Вы все должны знать и помнить: если, упаси Аллах, урусы проиграют на Угре, Ахмат посетит и вас.
– А если урусы победят? Следующими Иван московский посетит нас?
– На все воля Аллаха. Вы давно ведете войны с русским царем. Вам лучше знать, какие силы у него и у Казани. И кто из вас сильнее, тому и суждено править на этих землях. А сейчас Ахмат мнит себя великим ханом Золотой Орды, который должен разделаться со всеми бунтовщиками, отделившимися от него… Я пришел просить у вас о двух вещах. Во-первых, пускай все и дальше думают, что наши войска пришли сюда с целью угрожать Казани. Во-вторых, нам нужны проводники, которые доведут судовую рать до Сарай-Берке.
Хан Ильхам усмехнулся и почесал бороду.
– Что скажете, правоверные?
Первым начал сеид.
– Великий хан, я давно слежу за тем, какие вести приносят наши посланники в Крыму и Большой Орде. Хан Ахмат вырезал почти половину селений в Крыму несколько лет назад. И он очень зол на все юрты, что выделились из Орды. Он считает нас изменниками. И ему неважно, мусульманин ты или неверный. Так поступал Тамерлан с покоренными мусульманскими народами. Он легко продаст тебя в рабство или отрубит голову. Так что для нас он хуже неверных урусов. Пусть те и враги Казани, но сейчас нам не стоит помогать хану Ахмату. Пускай судовая рать идет с нашей помощью вниз по Иделю и сотворит со столицей Ахматовой орды то, что он уготовил другим!
Беклярибек Исмаил сказал:
– Я согласен с сеидом. Нур-Девлет мог даже и не приезжать к нам с просьбой хранить молчание. Узнай мы об истинной цели его похода раньше, никто из казанских людей не отправил бы вести Ахмату – мы все знаем его коварство. Великий хан, я готов дать своих проводников Нур-Девлету!
– Амин, – сказал хан Ильхам, – что ж, Нур-Девлет, мы не хотим быть рабами хана Ахмата. Накажите его, и мы будем молиться за тебя!
* * *
Стражник Енали угрюмо глядел на кружившую в небе стаю ворон. Их было несколько сотен, а то и тысяч. Птицы гадко и пронзительно каркали, заполняя своими криками все небо над городом. Удивленные жители Сарай-Берке останавливались и с тревогой смотрели на безумный птичий танец. Казалось, этот вопль никогда не прекратится. Постепенно птицы замедляли полет, плавно снижались и облепляли черными тушками крыши домов, иглы минаретов, крепостные стены. Некоторым удавалось зацепиться когтями за блестящий купол Ханской мечети. Устроившись поудобнее, воронье долбило по крыше клювами, пытаясь отколупнуть позолоту.
Енали поежился от холода. Мерзкие создания. Четыре года тому назад, когда ушкуйники-урусы напали на Сарай-Берке, вороны выклевывали глаза погибшим. Неторопливо прохаживаясь среди груды тел, птицы-падальщики высматривали поживу. Енали лежал тогда на берегу Ахтубы со стрелой в плече, истекая кровью. Он ждал смерти и тихо молился. Но Аллах смилостивился, ему удалось выжить. А вот трем его братьям не повезло. Их тела не смогли найти. То ли изрубили в сече у ворот, то ли увели в полон. Енали хотелось думать, что все они погибли и стали шахидами. Во всяком случае, так он рассказывал другим.
Стражник прошел вдоль зубцов крепостной стены, постукивая бердышем по каменном полу. До конца караула оставалось полдня.
Енали оглядел холмы на другом берегу Ахтубы. Он потер озябшие пальцы и собрался было спуститься вниз по лестнице к воротам, как вдруг какое-то движение вдали привлекло его внимание. Енали прищурился. Он увидел едва различимые темные точки на реке. Они двигались в сторону города. Их становилось все больше и больше. Скоро стало понятно, что это огромный флот – несколько сотен судов. На одном из них стоял бунчук с тамгою рода Гераев. Енали подошел к кулеврине, достал огниво и поджег фитиль. Звук выстрела распугал ворон, и они снова взмыли в небо, злобно каркая.
Внизу уланы спешно запирали ворота. Енали подхватил лук с колчаном и тоже побежал по верху стены к воротам.
Корабли приближались. Енали достал стрелу. Он уже мог разглядеть одежду и лица незваных гостей. Урусы, татары и проклятые ушкуйники. Что ж, вот и пришло время отомстить им за смерть братьев!
Енали натянул лук, но не успел выстрелить – сразу две стрелы попали ему в шею. Это было только начало. Сотни стрел с горящими тряпками обрушились на крыши города, тут же запылавшего. Малочисленная стража недолго билась с судовой ратью, скоро ворота были открыты. В город ворвались воины князя Ноздроватого и царевича Нур-Девлета.
Ратники и нукеры убивали всех, кто пытался оказать сопротивление. Все мужчины – старики, дети ростом выше телеги, купцы и воины пали от меча. Женщин тащили за косы или на аркане к прибывшим с ушкуйниками работорговцам. Часть пленниц должны были отправить в Крым, часть в Казань, а часть в Москву.
Нур-Девлет, нахмурившись, смотрел, сидя на коне, как полыхает город. Князь Ноздроватый неподалеку делил добычу. Золото, серебро, меха, дорогие ткани, изумруды, украшенное самоцветами оружие – все это богатство лежало у его ног. Князь оторвался от подсчетов и спросил царевича:
– Нур-Девлет, поговаривают, ты сказал, что сотрешь город с лица земли. Еще говорят, что ты обещал засыпать его солью?
– Верно, князь. Я приказал оставить в живых небольшое количество рабов – чтобы дожечь дома, разобрать руины на камни и вспахать улицы.
– Отец, – встрял Джанай, стоявший рядом, – не надо так поступать. Мы же все рода Чингисова. А Сарай-Берке – это столица великой державы, откуда родом наши предки. Разве ты хочешь, чтобы нас в степи считали манкуртами? Мы уже отомстили хану Ахмату за его подлость.
Нур-Девлет вздохнул и ответил:
– Хорошо, сын мой. Отзови воинов, рабов отпусти.
– Спасибо, ата!
– Постой, что там Сатылган – не нашел свою Айше?
– Нашел, – Джанай помрачнел, – нашел ее тело в ханских покоях. На сносях она была, но решила живой не даться ушкуйникам и убила себя ножом.
– Упокой Аллах ее душу.
– Амин, ата, – ответил Джанай и поспешил выполнять приказ Нур-Девлета.
Князь Ноздроватый, слышавший весь разговор, сказал:
– Ну что, Нур-Девлет, дело сделано. Пора обратно, вверх по Волге-матушке? Добыча хороша, государь будет доволен.
– Ты, князь, иди вверх по Иделю, а я сяду на коней со своими сотнями и пожгу земли Ахматовы. Много его поселений осталось в степи без взрослых мужчин, как когда-то остались без защиты мои аулы в Крыму. Много моих воинов хочет вернуть долг великому хану. За убитых и проданных в рабство матерей, сестер, детей и жен.
– Что ж, Нур-Девлет, – кивнул князь, – боль твоя мне ясна. Покажи окаянному Ахмату, каково это, жить на разоренной земле!
* * *
Шел двадцать восьмой день священного месяца рамадан, когда хан Ахмат приказал начать решающий штурм берега Угры. Снова и снова конные воины пускались вплавь в самых узких местах реки, и снова урусы расстреливали из пищалей и пушек ордынцев.
Хан Ахмат в ярости скакал вдоль берега, хлеща нагайкой нукеров, заставляя их лезть в стылую воду. Те послушно шли вперед, пытались попасть из луков в неверных, гибли десятками и сотнями от свинца и пушечного дроба…
Через несколько дней стало понятно: люди гибнут бессмысленно, реку не перейти. Правитель Большой Орды приказал прекратить наступление. Вечером он пригласил на ифтар всю высшую знать – беков, тарханов, угланов и мурз.
– Мои верные подданные, – начал разговор Ахмат, когда те вдоволь наелись, – русский князек Иван возомнил, что может тягаться со мной. Он думает, что эти огненные палки спасут его, когда мои верные нукеры ворвутся в Москву и изрубят саблями всю его семью. Что ж… пускай подумает так еще пару недель, а потом, когда лед встанет, я переведу тумены через реку. Пусть он в поле попробует свои силы, в прямом бою с моим войском.
– Великий хан, – ответил беклярибек Тимур, – мы недооценили силу пушек урусов и несем огромные потери. А между тем скоро зима, корм для наших лошадей заканчивается, полона и ясыря мы не добыли, нукеры недовольны, многие из них мучаются животом. Может нам взять дань малую с урусов и пойти назад в степи?
– Нет, – отрезал Ахмат, – дерзкий русский Иван водит меня за нос, хочет отделаться жалкой подачкой и не идет ко мне за ярлыком. А я хочу преподать урок, показать, как будет с теми, кто посмеет восстать против хана Большой Орды!
– Что король Казимир? Менгли ушел обратно в Крым, король может прийти к нам на помощь и ударить в спину русским.
– Не придет. Ослаб и оробел. Этот трусливый шакал предал меня. Когда я закончу с урусами, то приду на его земли и…
– Великий хан! – в шатер вбежал начальник ханской охраны. – Прибыл человек из Сарай-Берке. Он рассказал такое…
Хан Ахмат приказал удавить несчастного воина, сумевшего избежать плена и пришедшего за защитой к своему правителю. Такого позора Ахмат не испытывал никогда в жизни. Весь его гарем попал в плен к русским, столица Орды уничтожена огнем, а еще в его тылу объявился отряд татар Нур-Девлета!
Выждав пару недель, хан Ахмат приказал войскам идти на запад и грабить земли короля Казимира.
Так закончилось великое противостояние двух народов, и Русь окончательно стала свободной.
* * *
Государь Иван Васильевич вернулся в Москву двадцать восьмого декабря тысяча четыреста восьмидесятого года. Ликующие горожане вышли на запорошенные снегом улицы встречать великого князя со свитой. Колокольный звон гремел, итальянские мастера-литейщики палили из пушек и пищалей.
Иван Васильевич въехал в кремлевские ворота в сопровождении русских воевод, царевичей Данияра и Нур-Девлета с сыновьями. Москвичи, в отличие от жителей других городов, не испытывали неприязни к татарам. Ведь татары здесь жили давно, они торговали мехом и лошадьми, служили толмачами.
Вечером государь закатил пир, куда пригласил и Данияра с Нур-Девлетом и его сыновьями. Там они сидели по правую руку от великого князя. После того как пирующие осушили множество кубков, два знатных татарина вышли на воздух и поднялись на заснеженную кремлевскую стену полюбоваться звездным небом.
– Данияр, – спросил Нур-Девлет, – ты не скучаешь здесь по родным краям? Не хочешь вернуться в Казань?
Данияр пожал плечами.
– Как я могу скучать по Казани, если я родился здесь, в Касимове? Здесь мои родные края. Отец мой Касим получил от царя Василия Мещерский городок и основал свое царство. Я служу государю, как служит твой брат Менгли-Герай османскому султану Мехмеду.
– Вообще-то мой брат не всегда был в чести у султана. Мехмед Завоеватель держал его какое-то время в заточении.
– Значит, он чем-то провинился перед султаном. Царь Иван тоже может посадить в темницу кого угодно или же выслать, если виноват. Вот же, другой твой брат Айдар был сослан в Вологду. Говорят, что он вел тайную переписку с Ахматом и Казимиром. Так ли это?
– Один Аллах знает, – вздохнул Нур-Девлет, – а я бы хотел вернуться на родину, в Крым, да только недолго я там проживу. Брат мой казнит меня сразу.
– А зачем тебе возвращаться на верную смерть? Здесь живи и служи. Будешь границу охранять от ногайцев и Большой Орды, как я. Теперь здесь твои родные края. Царь даст тебе удел и сыновьям твоим тоже, коли верно служить будешь по шерти. Женишь потом своих сыновей и будешь радоваться внукам на старости.
– Это ты верно говоришь, – раздался издали голос Ивана Васильевича. Данияр с Нур-Девлетом обернулись и увидели, как великий князь в соболиной шубе медленно идет к ним.
– Государь, – поклонился Данияр, – я рассказывал Нур-Девлету про то, как устроена местная жизнь. Как…
– Данияр, я слушал ваш разговор, – усмехнулся великий князь, – чай, не разучился еще татарскую молвь понимать. Ты мне лучше скажи, Нур-Девлет, есть ли в чем стеснения у тебя? Не обижают ли мои бояре твоих людишек? Ясырем не обделяют?
– Нет, государь, нет мне никакого притеснения, – ответил Нур-Девлет, – вот только домой сильно хочу.
– Сослужил ты мне службу великую – помог хана Ахмата прогнать. Завтра заходи ко мне в палаты – я тебя соболиными мехами и златом-серебром пожалую!
– Благодарю, государь, – поклонился Нур-Девлет, – так все-таки, домой ты меня отпустишь?
– Домой? – усмехнулся Иван. – Конечно, отпущу. Русь теперь твой дом! А дом надо защищать, верно? Опять ливонцы с казанцами и литвинами на нас полезут, вот тут ты нам и понадобишься со своими верными нукерами!
– Амин, – сказал Нур-Девлет, – что ж, буду служить тебе, государь, не жалея живота своего. Твои враги теперь мои враги.
– Аминь, – повторил Иван Васильевич, – пойдемте за стол, пир еще не закончился.
Государь покинул их.
Нур-Девлет спросил Данияра:
– А зимы здесь всегда такие холодные?
– Зимы? – улыбнулся Данияр. – Да, зимы здесь всегда такие, да еще с лютыми морозами, так что привыкай.
– Привыкну, – ответил Нур-Девлет и показал рукой на небо, – а звезды здесь те же, что и дома, в Крымском юрте.
– И звезды здесь такие же, и люди такие же, что и в твоих краях. Только говорят по-другому и молятся по-своему. Привыкнешь, Нур-Девлет.
– Привыкну, – повторил хан, – я обязательно здесь привыкну ко всему.
