Клэр

Наш дом на Пятой авеню в Нью-Йорке безмолвен и пуст. Раньше в нем всегда были люди: готовили, убирали, планировали встречи, охраняли кабинет Рори – однако после моего интервью на Си-эн-эн и крупного расследования о причастности Рори к смерти Мэгги Моретти все уволены. В комнатах непривычно тихо, и я, проходя по тому же маршруту, которым когда-то бродила ночами, ощущаю себя призраком, тенью из прошлого.

Поначалу, пока адвокаты Рори настаивали на соблюдении договора о неразглашении, дело продвигалось медленно. Как только они проиграли, в СМИ хлынул поток информации. Стало известно о ссоре, которая разгорелась между Рори и Мэгги в ту роковую ночь и закончилась падением девушки с лестницы. Увидев подругу без сознания и решив, что она умерла, Рори, обезумев от страха, побежал к Чарли, жившей в нескольких кварталах от его квартиры в Вест-Сайде. Она приняла его и как могла утешила, поверив в наскоро выдуманную им историю о том, что он едва не улетел в кювет, заметив выскочившего на дорогу оленя. Однако, когда появились новости о смерти Мэгги, даже Чарли, молодая, неопытная и по уши влюбленная в Рори, начала что-то подозревать и задавать вопросы. Чтобы заткнуть ее, отец Рори заплатил ей крупную сумму и заставил подписать договор о неразглашении на таких жестких условиях, какие только возможны.

Долгие годы она молчала, пока не поползли слухи, что Рори планирует баллотироваться в сенат. Чарли уже не была напуганной и влюбленной двадцатилетней девочкой; как и многих, ее приводил в негодование тот факт, что богатые и властные мужчины могут безнаказанно делать все, что им вздумается. «Мальчишки есть мальчишки. Что с них взять?» – вот так общество оправдывает любые их грехи.

В СМИ началась настоящая буря. Газеты перепечатывали старые статьи, находили людей, хоть немного знакомых с Мэгги Моретти, и брали у них интервью, смаковали отношения Рори с Чарли. Все хотели побольше разузнать о любовном треугольнике, заглянуть в каждый уголок, раскопать что-то новое и первыми произвести сенсацию в социальных сетях.

Я держалась в стороне, однако Кейт Лейн оказалась права. В первую же неделю возвращения мою фотографию напечатали на обложке «Пипл»: профиль в три четверти, отросшие волосы, перекрашенные в натуральный оттенок, и подпись: «Воскресшая».

Большинство мне сочувствовали, хотя и сомневались в причастности Рори к смерти Мэгги Моретти, однако находились те, кто набрасывался на меня, обзывая «жадной стервой», «охотницей за деньгами» и «мстительной тварью, разрушившей империю семьи Кук». Мне вменяли в вину, что фонд заподозрили в многочисленных злоупотреблениях и незаконном использовании благотворительных средств.

Однако моим адвокатам удалось защитить меня, и я смогла покинуть штат. Нью-Йорк больше не был мне домом, я мечтала лишь о том, чтобы поскорее сбежать из этого балагана и вернуться в Калифорнию.

Я вхожу в свой кабинет, заставленный коробками. После яростных схваток в суде адвокаты выбили для меня ограниченное разрешение, позволяющее забрать то, что мне принадлежит: одежду, украшения, личные вещи. Мой взгляд падает на фотографию матери и Вайолет, висящую на стене. Теперь они поедут со мной. Удивительно, но воспоминания о них больше не ранят, а лишь дарят тихую радость. Я любуюсь улыбкой сестры, ямочкой на ее левой щеке, развевающимися на ветру волосами, пронизанными солнцем.

Беру в руки небольшую статуэтку Огюста Родена, оригинал. Рори купил ее в прошлом году на аукционе. За нее можно было бы выручить кучу денег, однако ее нет в моем списке: все наше совместное имущество описано. Меня это не сильно расстраивает, я собираюсь вести новую жизнь в Беркли – простую и скромную.

Келли помогла мне найти квартиру. Я позвонила ей через пару дней после моего интервью, встречи с адвокатами и начала долгого расследования. Мое имя трепали во всех новостях в интернете и на телевидении.

– Черт возьми, Ева! – воскликнула Келли и тут же осеклась: – Прости, теперь тебя стоит звать Клэр.

Я улыбнулась и села на кровать в гостиничном номере, за который платили мои адвокаты. Я была вымотана после многочасовой дачи показаний. У меня оставалось несколько дней в Калифорнии перед отъездом в Нью-Йорк для дальнейших разбирательств.

– Прости, что обманула тебя, – сказала я, представляя, как Келли стоит сейчас где-нибудь на одной из дорожек кампуса с рюкзаком, набитым книгами.

– Ты меня прости, что подкинула тебе такую работу, из-за которой все завертелось.

– Рано или поздно это произошло бы. Нельзя все время жить чужой жизнью. – Я откашлялась. – Слушай, ты говорила, что можешь помочь мне найти жилье. Когда все закончится, я бы очень хотела вернуться в Беркли.

– Конечно, сейчас сделаю пару звонков и сообщу тебе.

Квартира, которую нашла для меня Келли, находилась неподалеку от Строберри-каньон, на узенькой улочке, взбиравшейся вверх по холму за футбольным стадионом, под самой крышей узкого деревянного дома, зажатого между высокими деревьями. Хозяйка, миссис Креспи, дружила с матерью Келли и была счастлива заполучить меня в квартирантки. Она сразу предупредила, что в дни игр могут возникнуть проблемы с парковкой и что мне придется привыкнуть к оглушительным выстрелам из пушки, извещающим о тачдаунах. К квартире вело по меньшей мере сорок деревянных ступеней, и, когда мы наконец добрались наверх, миссис Креспи открыла дверь и пропустила меня вперед. Жилище оказалось небольшим и походило скорее на домик на дереве. Келли фыркнула и заявила:

– Тебе придется заказывать доставку продуктов. Не представляю, как затаскивать сюда пакеты.

– Другие квартиры у меня тоже арендуют женщины, такие же молодые и самостоятельные, как вы, – сказала миссис Креспи. – Я беру полторы тысячи в месяц, с учетом всех коммунальных услуг. Если вы решите остановиться здесь, единственное, что я от вас потребую, – аванс. Мебель лучше оставить – ее сюда трудно затаскивать. Если хотите, могу заказать профессиональную уборку перед заселением.

Адвокаты выбили для меня небольшое ежемесячное пособие, однако, чтобы нормально устроиться, мне все равно предстояло продать часть украшений и найти работу. Я уже и забыла, какое это счастье – быть хозяйкой собственной жизни!

– Меня все устраивает, – заверила я, осматривая кухню и гостиную.

Квартира была крошечной, но благодаря огромным окнам, выходящим на запад, не казалась тесной. Напротив окна стоял зеленый диван, рядом с входной дверью висел телевизор. Небольшая кухня, оборудованная всем необходимым, занимала заднюю часть комнаты. Короткий коридор вел к ванной и спальне.

Я подошла к окну. Склон холма, словно зеленым покрывалом, был укутан кронами деревьев, между которыми прятались университетские корпуса, пылающие в свете закатного солнца, как драгоценности. Вдалеке мерцал залив Сан-Франциско, и на фоне пламенеющего неба вырисовывались контуры моста и небоскребов.

– Мне нравится, – сказала я, поворачиваясь к Келли и миссис Креспи.

Морщинистое лицо хозяйки озарилось улыбкой.

– Я так рада!

Она открыла папку и передала мне договор аренды.

– Можете въезжать, как только будете готовы.

– Я уже готова.

– Собрать вещи в ванной или ты сама этим займешься?

Петра стоит на пороге моего кабинета; я поднимаю голову и поворачиваюсь к ней. Она встречала меня в аэропорту, когда я прилетела в Нью-Йорк. Пока вокруг были люди, держалась невозмутимо, но стоило нам сесть в машину, – разрыдалась.

– Я до сих пор не могу поверить, – всхлипывала она. – Когда я узнала, что самолет разбился… – Она замолчала, закрыла ладонями лицо и вздохнула. – А потом ты появляешься на Си-эн-эн и прилюдно размазываешь этого ублюдка.

Оказалось, ее номер телефона я списала без ошибок.

– Я отключила его, – объяснила Петра. – После того, как ты позвонила мне из аэропорта, я побоялась, что Рори сможет вычислить меня. А потом новость о катастрофе…

Она замолчала, не в силах продолжать; слезы снова катились по ее щекам.

– Забирай все, – говорю я ей, закрывая одну коробку и пододвигая к себе следующую. – Косметика дорогая, будет жалко, если ее просто выбросят.

– Тебе надо остаться здесь, – советует Петра. – Это твой дом – твой по праву. Может, конечно, не со всем содержимым. – Она косится на статую Родена. – Но ты должна бороться за то, что тебе принадлежит.

– Зачем мне одной столько места?

– При чем тут это? – не сдается Петра. – Дело в справедливости!

– Тогда мы просто продадим его, и я получу половину стоимости.

– Я хочу, чтобы ты осталась в Нью-Йорке.

– Знаю, – вздыхаю я и поднимаюсь, чтобы обнять ее. – Но не могу. Мне хочется начать все сначала. С чистого листа. Приезжай в гости. В Калифорнии такой свет, такой воздух – не то что здесь. Тебе понравится.

Петра смотрит на меня с недоверием.

– Надо торопиться, – говорит она. – Время почти вышло.

Она уходит в ванную, а я открываю последнюю коробку, быстро разбираю ее и выкладываю бо́льшую часть вещей. На первое время мне хватит денег от продажи украшений. Может, я попрошусь обратно к Келли или попробую устроиться в университет. Я представляю, как сажусь на метро и еду в Сан-Франциско, чтобы успеть на работу в музей или на ужин с друзьями, которых я надеюсь обрести.

После интервью агент Кастро отвез меня в дом Евы, чтобы я еще раз рассказала ему о том, ка́к жила там и что́ видела. Однако мне больше нечем было с ним поделиться. Полиция отправила ДНК Евы в Национальный совет по безопасности на транспорте, чтобы они проверили, есть ли ее останки среди обнаруженных.

– Не исключено, что мы никогда не узнаем правды, – заметил он. – Ваше место пустовало, но это еще ни о чем не говорит. Ева могла пересесть, или тело могло выбросить ударной волной и унести течением. Если это так, мы никогда ее не найдем.

Он пожал плечами и посмотрел в окно, будто мог разглядеть там Евину судьбу.

– А что с тем наркодилером?

– С Дексом? Или вернее, с Фишем, Феликсом Аргиросом. Мы нашли кое-какие зацепки в Сакраменто.

Агент Кастро прошелся по гостиной. В руках у него был прозрачный пакет для улик, в котором лежала походная плитка Евы.

– В каком же отчаянном положении надо оказаться, чтобы выбрать такую жизнь!

– Думаю, Еве не оставили выбора.

– Она была очень скрытной, – вздохнул Кастро. – Я так и не смог в ней разобраться. Она сбежала и все же постаралась поступить по совести. Собранные ею материалы будут иметь решающее значение в деле Фиша.

– Похоже, с ней было нелегко.

– Это правда. Но она мне нравилась. Я жалею, что не сумел сделать для нее больше.

Я промолчала – не стала говорить ему о том, что Ева не нуждалась ни в его, ни в чьей-либо еще помощи. Она и сама прекрасно справилась.

Я сгребаю одежду в охапку и отношу в гостиную, к прочим вещам, которые я собираюсь забрать. Смотрю на часы – осталось около получаса. Петра стучит ящиками наверху в ванной и что-то бормочет. Я улыбаюсь.

Все собрано. Я прохожу по коридору и заглядываю в кабинет Рори. Там пусто – почти все вывезли по приказу суда: его рабочий стол, стол Брюса, бумаги и даже книги с полок. Я нащупываю кнопку тайника и нажимаю ее. Как и следовало ожидать, там тоже ничего нет.

Вдруг раздается внезапный шум – во входной двери поворачивается ключ. Я вздрагиваю и выпрямляюсь в страхе, что меня застанут в кабинете Рори, где находиться мне не положено.

Входит Даниэлла. Я выдыхаю с облегчением. Заметив меня, она останавливается в дверях.

– Ищешь призраков?

Я улыбаюсь в ответ.

– Вроде того.

Даниэлла встречала меня, когда я впервые вернулась сюда из Калифорнии. Привела меня на кухню, приготовила чай. Когда мы сели за стол друг напротив друга, я первым делом задала ей вопрос, который мучил меня с тех пор, как ее первое сообщение пришло на телефон Евы:

– Как ты узнала, где меня найти?

– Моя мама была дружна с Евой.

Она невесело усмехнулась, отхлебнула из своей чашки и рассказала историю о невероятной дружбе между двумя женщинами: одной, которая считала, что не заслуживает любви, и другой, которая старалась, несмотря ни на что, дать ей эту любовь.

– Я видела ее лишь однажды, и она произвела на меня впечатление крайне скрытного и опасного человека.

Даниэлла поставила чашку и провела пальцем по мраморной столешнице.

– Но моя мама поддерживала ее и клялась, что она очень хорошая, просто ей нужен тот, кто в нее поверит.

– А как ты узнала, что со мной можно связаться по ее телефону?

– Ева ночевала у моей матери в Нью-Джерси накануне твоей поездки и, должно быть, подслушала наш разговор, потому что потом я застала ее, когда она рассматривала твои фотографии из интернета. Я испугалась, что она попытается ограбить или обмануть тебя.

Даниэлла покачала головой, словно ей было стыдно за эти мысли.

– Как твоя мама?

Она вздохнула и отвернулась к гостиной, залитой солнечным светом.

– Плохо. Никак не может смириться с гибелью Евы. Говорит, что если бы Ева приехала в Беркли, как они договорились сначала, то осталась бы в живых.

Я сделала глоток горячего ромашкового чая, наслаждаясь его нежным цветочным ароматом. Я искренне верила в спасение Евы, только не собиралась о нем рассказывать ни Даниэлле, ни ее матери. Если Ева захочет, она сама найдет способ сообщить о себе дорогим людям.

– И ты поняла, где меня искать, просто потому что Ева смотрела мои фотографии?

– Нет. Я поняла это, когда увидела ролик. Ты была в ее городе, с такой же прической, как у нее… – Даниэлла на секунду осеклась. – Решила рискнуть. Нашла Евин номер в телефоне у мамы и отправила тебе сообщение.

Даниэлла опустила голову, а когда снова ее подняла, то глаза ее блестели от слез.

– Я обязана была сделать хоть что-то после стольких лет молчания. Мне очень жаль, что я не смогла сделать больше. – Она вздохнула. – Думала, если буду следить за соблюдением графика и выполнением заданий, то смогу защитить тебя. Надеялась, что если буду работать достаточно усердно, то у него не останется причин злиться.

Я положила ладонь ей на плечо.

– Ты помогла мне как раз в тот момент, когда это требовалось больше всего.

Она сжала мою руку в молчаливом извинении. Запоздалом, но все же очень важном.

Несмотря на толстые стекла в окнах кабинета Рори, мы слышим вой сирен. Я оглядываюсь, пытаясь представить, как Даниэлле удалось сделать запись, которую она мне отправила.

– Последний вопрос. Как ты узнала, что надо записать именно тот их разговор? Ты догадывалась, о чем он будет?

Даниэлла входит в комнату и проводит рукой по спинке стула.

– Я как раз обнаружила видео с тобой в интернете, и, хотя мистер Кук ни словом об этом не обмолвился, его внезапная поездка в Окленд насторожила меня. Я надеялась подслушать их планы, чтобы предупредить тебя, и даже не думала, что удастся раздобыть такой компромат.

– Храбрый и безрассудный поступок.

– Моя мама сказала точно то же самое, – усмехается она и смотрит на часы. – Пора уходить. Время почти вышло.

Я закрываю тайник и иду за Даниэллой в гостиную паковать оставшиеся вещи.

Петра входит как раз тогда, когда я застегиваю молнию на сумке.

– Готова?

В последний раз осматриваю комнату – толстые ковры, дорогую мебель – все это больше уже ничего для меня не значит. Улыбаюсь и говорю:

– Готова.