Ева

Ева перемотала запись и нажала «пуск». Раздался тихий голос Декса:

– Отказался выполнять свою работу… Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же самое.

Все-таки он профессионал: вроде и на вопрос ответил, а по сути ничего не сказал. Поняв, что много из него вытянуть не получится, Ева начала вести журнал, в котором фиксировала, сколько таблеток сделала и когда их передала. Постоянно носить на встречи диктофон она боялась; тем более что, как она ни старалась, записи получались малоинформативными и, скорее всего, не заинтересовали бы агента Кастро. Ева ощущала себя так, точно ведет машину вслепую – ориентироваться приходилось, опираясь на инстинкты и чутье.

О том, что с ней будет, если ее рассекретят, она старалась не думать. Однако несмотря на все усилия, жуткие образы прорывались в сознание, мелькали ночами перед закрытыми глазами, словно кадры из фильмов ужасов. Ева вскакивала в холодном поту, уверенная, что люди Фиша наверняка все уже знают. И скоро придут за ней.

Бессонными ночами (которые случались все чаще) она работала. И терпеливо ждала, буквально кожей ощущая незримое, угнетающее присутствие агента Кастро. И надеялась, что будет готова, когда он появится.

В дверь постучали. Должно быть, Лиз. Они договорились съездить за рождественской елкой в питомник недалеко от Беркли. Поначалу Ева отказывалась под разными предлогами, Лиз была непоколебима и в конце концов добилась своего. Ева решила, что проще уступить, чем ссориться, и к тому же командировка Лиз подходила к концу: весной она должна вернуться в Принстон. Предстоящая разлука мучила Еву, и она изо всех сил гнала от себя тоскливые мысли о том, что скоро за стеной опять воцарится мертвая тишина. Единственным ее утешением была надежда, что если все пойдет хорошо, то и она сама здесь надолго не задержится.

Ева поспешно сбежала с лестницы, по пути прихватив с вешалки куртку, и распахнула дверь. На пороге стояла вовсе не Лиз.

– Что ты тут делаешь?! – испугалась Ева, увидев Декса.

Не тратя времени на приветствия, тот шагнул внутрь и захлопнул за собой дверь. Лицо его было злым.

– Ты что творишь?

– О чем ты? – прошептала Ева, сама не своя от паники.

– В пакете, который ты передала мне на прошлой неделе, оказалось на сто таблеток меньше.

– Нет! Это какая-то ошибка!

– Ошибка? – прошипел он. – Какого черта, Ева? Тебе что, жить надоело?

Она мотает головой, соображая, как бы поскорее ему все объяснить и выпроводить из дома до появления Лиз.

– Я очень устаю. Работать приходится по ночам. Наверное, просто обсчиталась, – пробормотала она жалобно.

Не говорить же ему о двойной жизни и постоянных страхах.

– Ошибку надо исправить.

– Да-да, конечно.

– Сегодня.

За стеной послышались шаги – Лиз уже спускалась по лестнице. Ева на секунду закрыла глаза.

– Сегодня не могу.

Оторопев от такой наглости, Декс едва не выругался.

– Есть что-то более важное?

Ева посмотрела на свою куртку, которую так и не успела надеть.

– Я обещала соседке съездить за елкой.

– За елкой? – переспросил он, словно ушам не веря, и потер подбородок. – Бред какой-то! Ты хоть понимаешь, чего мне стоило убедить Фиша не принимать меры и послать к тебе меня, а не кого-то другого, кто не стал бы задавать вопросов и ждать, пока ты купишь гребаную рождественскую елку?! – горячился он, повышая голос.

Однако Еву больше тревожил не его гнев, а то, что их может застать Лиз, которая вот-вот должна спуститься.

И тут же, как по заказу, она услышала хлопок двери – Лиз уже выходила.

– Тебе надо идти, Декс. Я все сделаю, обещаю.

Он пристально посмотрел на нее, словно силясь разгадать ее мысли и понять, что же на самом деле происходит.

– Завтра, – распорядился он.

– Хорошо.

Он распахнул дверь и нос к носу столкнулся с Лиз, которая как раз занесла руку, чтобы постучать.

– Здравствуйте, – пробормотала она, оглядывая Декса с удивлением и любопытством.

Он любезно ей улыбнулся и сказал:

– Я слышал, вы собираетесь за елкой. Удачи! И с наступающим праздником.

Подмигнул и скрылся за дверью.

– Кто это? – спросила Лиз, когда он ушел. – Симпатичный…

Собрав все свое самообладание, Ева изобразила на лице нечто вроде улыбки.

– Декс, – с деланой беззаботностью выдавила она. Меньше всего ей сейчас хотелось ехать за елкой, да только если она откажется, Лиз засыплет ее вопросами.

– Вы с ним… – не унималась та.

– Все сложно, – откликнулась Ева, запирая дверь. – Поехали.

Питомник располагался к северу от Беркли, в Санта-Розе. С каждой милей Ева все больше успокаивалась, дистанцировалась от произошедшего, представляя его себе как досадное недоразумение, камешек, попавший в ботинок. Она ругала себя за невнимательность и за то, что так сильно измотала себя работой и страхом. Ошибка могла дорого ей обойтись – привлекать внимание Фиша сейчас просто опасно. Требовалось срочно исправить положение, а для этого ей снова придется работать ночью.

Тем временем Лиз с упоением рассказывала, что им нужна живая елка, чтобы ее можно было посадить во дворе и не выкидывать через пару недель. Ева не спорила.

– Ты не представляешь, как здорово получится, – щебетала Лиз, когда они шли между стройными рядами высоких, величественных деревьев.

Каждое из них она обходила вокруг и внимательно осматривала.

– Когда я была маленькая, папа всегда брал меня с собой. Переезжая на новое место (а это случалось нередко), мы обязательно сажали у дома ель, чтобы можно было наряжать ее на Рождество, – вздохнула Лиз и смахнула снег с ветки. – Папа умел сделать этот праздник волшебным.

Когда Ева была маленькая и еще надеялась, что родные заберут ее, она всегда мечтала о Рождестве в кругу семьи: как ее мама будет допоздна упаковывать подарки и набивать носки сладостями, чтобы не разбивать веру дочки в Санта-Клауса; как, проснувшись рано утром, она побежит к елке и станет разворачивать игрушки, о которых мечтала весь год; как за праздничным столом соберется большая, дружная семья… Наивные мечты. Теперь-то она знала, что, даже если бы ее и забрали, все было бы совсем по-другому.

– Ваша дочь приедет на праздники? – спросила Ева, внутренне готовясь, что ей снова придется пережить отказ: Элли наверняка мигом вытеснит ее из сердца Лиз.

– Нет, работы много.

Ответ прозвучал непривычно резко и отрывисто, Ева сразу поняла, что говорить об этом Лиз неприятно, и задавать новые вопросы не стала. А Лиз тем временем проскользнула между колючими лапами в соседний ряд.

– Вот оно! – воскликнула она.

Ева последовала на звук ее голоса, приглушенного густыми ветвями, и увидела перед собой стройное двухметровое дерево с идеальной кроной.

– И как мы повезем ее домой? – ахнула она, прикинув размер машины.

– Здесь есть доставка, – спокойно откликнулась Лиз, медленно обходя вокруг ели и осматривая ее со всех сторон. – Повесим гирлянды, сварим горячий шоколад, сядем на крыльцо и будем любоваться. А она будет расти. Мне всегда так больно смотреть на мертвые деревья после Рождества, – вздохнула она и с укором посмотрела на Еву, хотя та в жизни не нарядила ни одной ели, ни живой, ни мертвой.

– А если пойдет дождь? – поинтересовалась Ева.

Лиз пожала плечами.

– Есть же уличные гирлянды и стеклянные украшения. Я прихватила с собой из Нью-Джерси самые любимые, потому что какое же Рождество без елки.

Лиз повесила на дерево бирку, которую им вручили на входе, и сняла ценник, чтобы оплатить покупку.

Когда они вышли из питомника и сели в машину, уже начало смеркаться. Ева завела мотор и откинулась на спинку кресла. Дорога бежала домой, к югу. День стремительно таял, а впереди ее ждала очередная бессонная ночь.

Дерево, аккуратно завернутое в сетку, привезли через два дня на огромном грузовике, вместе со специальным оборудованием, предназначенным для рытья ям под посадку. Лиз выбрала место перед Евиным крыльцом, контролировала весь процесс, расплачивалась с рабочими и, как только те уехали, торжественно вынесла на улицу большую коробку, на которой от руки было надписано: «Рождество». Выставила динамики, и под радостные рождественские гимны принялась вместе с Евой за работу. Сначала они повесили гирлянды, а затем настала очередь игрушек. С каждой из них у Лиз были связаны какие-то воспоминания и истории: одни ей подарили коллеги, другие – студенты, третьи она сама сделала с дочерью.

– Думаю, немногие бы на моем месте стали таскать все это с собой, но я еще никогда не встречала Рождество без елки, – поделилась Лиз и отложила в сторону комковатый венок, слепленный из соленого теста и подписанный корявыми буквами: «Элли».

Ева сделала вид, что не заметила тихую грусть, промелькнувшую в глазах ее новой подруги.

Ей хотелось, чтобы этот вечер не заканчивался, ведь он никогда не повторится. Через год Ева будет либо свободна, либо мертва, а Лиз вернется к дочери и станет вспоминать о ней, лишь подписывая праздничные открытки для многочисленных знакомых.

Когда все украшения были развешаны, Лиз, ни слова не говоря, скрылась за дверью и через минуту вернулась со свертком в руках. Протянула его Еве и сказала:

– Это рождественская игрушка. Я хочу, чтобы, глядя на нее, ты вспоминала меня.

Ева разорвала бумагу и достала хрупкую синюю птицу из прозрачного стекла.

– Синяя птица – вестница счастья. Надеюсь, в новом году оно не заставит себя ждать, – сказала Лиз.

Ева провела пальцем по гладкому стеклу. Филигранная работа. Насыщенные синие тона то сгущались до космического темно-фиолетового, то выцветали до льдистого бело-голубого.

– Спасибо, – прошептала она, обнимая Лиз. – Это чудо.

Лиз крепко, как родную дочь, прижала ее к себе, и Ева дрогнула: настолько сильным оказалось желание открыться, перестать прятаться за бесконечными масками, врать и защищаться. Груз одиночества стал вдруг невыносимым. Слова правды уже дрожали у нее на губах, норовя вот-вот сорваться. Усилием воли она проглотила их.

– Мне нечего подарить тебе в ответ.

– Твоя дружба – уже огромный подарок, – откликнулась Лиз и добавила: – Давай включим гирлянду и выпьем по чашке горячего шоколада.

Они вынесли по стулу из столовой Лиз и уселись на крыльце, закинув ноги на перила.

Уже стемнело, и казалось, что в мире – только они вдвоем и сияющая рождественская ель, все остальное тонуло в серых тенях.

– Моя мать умерла, – прошептала Ева. Правду о прошлом говорить было легче. – Давно, когда мне исполнилось восемь.

Лиз повернулась к ней.

– Мне очень жаль…

Ева пожала плечами, пытаясь спрятаться от боли, которая так никуда и не делась.

– Так даже лучше. Легче. Не так обидно.

– Что ж… – вздохнула Лиз, отворачиваясь к дереву. – Бабушку и дедушку искать будешь?

– Вряд ли, – ответила Ева. Что могли принести ей эти поиски? Только новую боль. – Проще не знать.

– До поры до времени, – откликнулась Лиз. – Жизнь идет, и, может статься, однажды тебе захочется это выяснить.

С каждым разговором, каждым признанием Ева все ближе подпускала Лиз к себе настоящей. И это тревожило ее: ей хотелось одновременно и оттолкнуть Лиз, и прижаться к ней покрепче. Что-то внутри нее требовало раскрыть копящиеся годами тайны, чтобы после того, как она канет в небытие или растворится в новой счастливой жизни, хоть одна живая душа знала и помнила, кем она была раньше.

Из кампуса донесся глухой колокольный звон. Отставив пустую чашку, Лиз попросила:

– Расскажи о том парне. Кто он?

– Да так, – нехотя откликнулась Ева, врать больше не было сил. – Знакомый.

Лиз покосилась на нее, помолчала, а потом вдруг спросила:

– Ты его боишься?

– Н-нет. Нет, конечно. С чего ты взяла?

– Мне показалось, что я слышала крики. И его лицо, когда он открыл дверь, на долю секунды… – Лиз осеклась. – Он будто маску надел. Мой муж так же прятал свой гнев на людях. Просто вспомнилось.

Первым порывом Евы было рассказать Лиз правду (естественно, немного подправленную): что Декс – ее коллега, она допустила ошибку на работе и подставила его перед начальником. Скользкая тропинка. Ева прекрасно понимала: стоило только начать, и потом, слово за слово, непременно сболтнешь что-то лишнее, возникнут новые вопросы, и не успеешь оглянуться, как тебя погребет под этой лавиной.

Лиз развернулась к Еве и не сводила с нее глаз.

– Мы договорились вместе поужинать. Я забыла. Он рассердился. Ничего особенного. Все в порядке, – соврала Ева, чувствуя себя неуютно под пристальным взглядом Лиз.

Та явно ждала от нее большего и не на шутку огорчилась, что Ева скрывает правду.

– Хорошо, – наконец проговорила она. – Я рада это слышать.

Ева смотрела на сияющую ель и чувствовала, как внутри у нее поднимается что-то яркое, беззащитное и опасное – разрастается и стремится вырваться наружу, пробив толстую броню, которой она отгородилась от мира. Любовь Лиз – самое страшное, что с ней когда-либо случалось, в этом у Евы сомнений не было. Потому что расставание неотвратимо.

Лиз давно легла спать, а Ева все сидела на крыльце и смотрела на огни их рождественской ели. Окна в соседних домах гасли одно за другим, улица погружалась в темноту. «Еще немного», – повторяла Ева про себя, не в силах прервать чудесный вечер и вернуться в свой одинокий дом. Она ощущала себя невидимкой, собственным призраком, сошедшим с небес, чтобы освободить от мучительной жизни и препроводить в лучший мир.

Ее размышления прервал осторожный, чуть слышный звук шагов со стороны ели. Она выпрямилась – чувства обострены, нервы натянуты, первая мысль о Дексе или Фише (которого она даже не сможет узнать, пока не станет слишком поздно).

На дорожке появилась тень, едва различимая за яркими огнями – судя по очертаниям, мужчина, однако лица не разобрать. Она узнала его, как только он вступил в круг света – агент Кастро. Что ж, похоже, момент настал.

Ева оглянулась на темные окна Лиз и спросила:

– Долго ждали?

– Долго. Годы.

Удивительно, насколько он оказался похож на нее: такие же усталые глаза и запавшие щеки – видимо, его роль тоже дается ему нелегко.

– Что ты можешь рассказать мне о Феликсе Аргиросе? – тихо спросил он.

– В первый раз слышу это имя, – откликнулась Ева, не сводя глаз с мерцающей ели.

Она сказала правду.

– Возможно, ты знаешь его как Фиша.

Возможно… На сей раз Ева решила промолчать, потому что любой ее ответ был бы либо предательством Фиша, либо ложью федеральному агенту.

– Я охочусь не за тобой, Ева. Если ты мне поможешь, я гарантирую защиту.

Кто бы сомневался? Ева невесело усмехнулась. Если Фиш узнает, что Кастро был здесь, то она не доживет до конца недели.

– Тебе придется сделать выбор.

– Я думала, группа была расформирована, – снова ушла она от прямого ответа.

Даже если Кастро и удивила ее осведомленность, то виду он не подал.

– Скорее, урезана, – откликнулся он и добавил: – В последнее время ты увлеклась спортом.

Ева не сводила глаз с ели, но все ее внимание было приковано к полуночному собеседнику, к его жестам и реакциям. Она прекрасно понимала, что у него пока нет никаких улик против нее, иначе он бы давно арестовал ее, а не вел задушевные разговоры в темноте.

– Я обычная официантка, которая любит футбол и баскетбол, – сказала она.

– Хочешь узнать, что я думаю?

– Не особенно.

– Я думаю, ты мечтаешь выйти из игры.

Говорил он мягко, однако его слова пронзили ее насквозь. Откуда он знал?

Когда Ева резко обернулась к нему, он улыбнулся и предупредил:

– Времени мало. Я могу сохранить наш разговор в секрете или случайно рассказать о нем в отделе. Как думаешь, дойдет эта информация до Фиша? – Он оттолкнулся от перил и выпрямился. – И даже если ты решишь сообщить ему об этом первой, он начнет что-то подозревать. А судя по моему опыту, где подозрения, там и проблемы.

Кастро не оставил ей выбора.

– Почему я?

– Ты единственная, кому я хочу помочь, – ответил он, глядя ей прямо в глаза, положил визитку на перила и исчез в темноте так же тихо, как и появился.