Ева

За удовольствие всегда приходится платить. У этого правила исключений не бывает. Сблизившись с Лиз, Ева стала уязвимее. Когда соседка пожаловалась на странный запах на заднем дворе, следующую партию Еве пришлось делать глубоко за полночь, чтобы исключить дальнейшие расспросы.

Через три такие ночи у Евы под глазами появились темные круги, и Лиз озабоченно поинтересовалась:

– Ты не заболела?

Ева отбивалась как могла: посторонний запах списала на соседей, а измученный вид – на насморк.

За те несколько недель, что она провела в вынужденном отпуске, жизнь ее, неожиданно для нее самой, круто изменилась, и теперь Ева изо всех сил старалась ее наладить и хоть как-то совместить две совершенно разные реальности: старую, в которой ей нужно готовить наркотики для Фиша, и новую, в которой есть Лиз. Их совместные ужины стали для Евы отдушиной. Раньше она и не думала, что такие простые вещи способны приносить настолько сильную и чистую радость.

И теперь, когда, удерживаемая опостылевшими обязательствами, Ева пробиралась к мемориальному стадиону сквозь толпы шумных болельщиков, наряженных в синюю с золотом форму местного клуба, взгляд ее был застывшим, а мысли спутанными. Она встала в очередь и не сводила глаз с охранников, которые проверяли у всех входивших рюкзаки и сумки. Во внутреннем кармане куртки у нее лежал небольшой сверток с таблетками, и она инстинктивно прижала к нему руку, чтобы убедиться, что он на месте.

Никому из своих бывших клиентов Ева не стала сообщать о возвращении, решив ограничиться лишь необходимым – поставками Фишу. В деньгах она не нуждалась, и единственное, что ее заботило, – поскорее собрать компромат и обменять его на свободу.

Подойдя к пропускному пункту, она раскрыла сумочку, чтобы показать содержимое: кошелек, солнечные очки, небольшой диктофон. В такие моменты Еве всегда казалось, что ее вот-вот рассекретят, увидят истинную сущность и накажут. Затаив дыхание, она ждала, но ничего не произошло. Охранник кивнул, и она проследовала на стадион. С ее места открывался обзор на все поле с ярко-желтой надписью «Калифорния» на темно-синем фоне. Трибуны были заполнены. Ева не смотрела по сторонам, предпочитая ни с кем не встречаться взглядом. На другом конце поля играл оркестр, соседнюю трибуну заполняли студенты. Она глядела на них пустыми глазами, чувствуя себя более одинокой и покинутой, чем все эти годы.

За время учебы Ева была лишь на одной игре и старалась об этом не вспоминать. «Встретимся в северном проходе после игры», – велел ей тогда Уэйд. И она послушно явилась, куда сказали. У выхода из раздевалок толпился народ: рьяные болельщики и фанатки, спешно подправляющие прически и подкрашивающие губы. Ева к ним не приближалась, привычно отошла в сторонку. Когда появился Уэйд, все замерли. Он равнодушно скользнул взглядом по толпе и задержался лишь на Еве, словно она стояла в луче света. Окликнул ее, подошел, обнял на глазах у всех и отвел в сторону. Запах его парфюма мешался с ароматом нагретых солнцем деревьев, растущих вокруг стадиона, и голова у Евы шла кругом. Она понимала, что сделает для него все, что угодно.

Впервые Ева увидела его в химической лаборатории, где подрабатывала ассистенткой преподавателя, и поначалу приняла за очередного красавчика-спортсмена, флиртующего ради оценки. И все же каждый раз, когда он смотрел на нее, ее словно пронзал электрический ток.

В начале семестра, когда она показывала студентам простые химические реакции, Уэйд спросил:

– Зачем нам это? Ну, будем мы знать, какие вещества вступают в реакцию с хлоридом кальция. В жизни-то нам как это пригодится?

Надо было сразу поставить нахала на место – велеть, чтобы он не болтал ерунды и выполнял задание, но вместе этого Ева неожиданно для самой себя спросила:

– Любишь леденцы?

И показала, как делать кристаллы со вкусом клубники, – простейший фокус, описание которого при желании легко найти в интернете.

Так все и завертелось. Первый шаг в пропасть. Уэйд стал принуждать ее делать наркотики сразу же после того, как они начали встречаться. Поначалу Ева отказывалась. Он не отставал, и в конце концов она решила, что проще один раз сделать, как он просит, чтобы отвязался. К тому же задача была совсем плевая. Химия всегда была для нее убежищем; среди ее стройных законов она чувствовала себя в большей безопасности и более уверенно, чем в жизни, где детей бросают в приюте без предупреждения и надежды. В химии все предсказуемо, и, что бы ни случилось, ее законы непреложны. Все девушки мечтали встречаться с Уэйдом, а он выбрал Еву, и, когда попросил сделать еще одну дозу, она не отказала. И больше уже не спорила.

Трибуны заполнялись. Ева посмотрела на часы и включила диктофон. Барабанный бой разносился по всему стадиону точно так же, как и много лет назад, не давая ей забыть о своем падении. Из-за шума голосов и мелькания лиц ей казалось, что она задыхается. Она сжалась в комок. Надо терпеть. И ждать. Делать свою работу и быть начеку.

– Давно здесь? – спросил Декс, усаживаясь на соседнее место.

– Не больше пяти минут, – ответила Ева и уставилась на холм Тайтвад-Хилл, на вершине которого между деревьями торчала пушка, стрелявшая после каждого тачдауна.

Над пушкой трепыхался на ветру белый флаг Калифорнии. На склонах сидели болельщики, предпочитающие смотреть игру без удобств, зато бесплатно. Чертов Беркли.

– Ненавижу это место, – прошипела Ева.

– Тогда отдай, что принесла, и пойдем отсюда, – откликнулся Декс и обернулся назад на толпу болельщиков.

Он явно нервничал.

Ева покачала головой.

– Нет, сегодня будет по-моему.

Она знала, словам доверять нельзя: и даже если Декс говорит, что Кастро от нее отстал, это еще не значит, что за ней не следят.

– Тебе не о чем волноваться.

– Скудость информации не внушает доверия, – возразила Ева, достала свою сумку из-под сиденья, отряхнула с нее опавшие листья и обертки от жвачки и поставила рядом. – Я хочу знать больше. Кто за мной следил? Почему? И с чего вдруг перестали?

Декс сидел ссутулившись, внимательно обшаривая взглядом окружающих.

– Хорошо, – буркнул он. – Это была объединенная оперативная группа: местные копы и специалисты из Управления по борьбе с наркотиками. Хотели прижать Фиша. Давно к нему подбираются. Две недели назад их распустили.

– Фишу под силу распустить объединенную оперативную группу?

Декс покосился на поле, где оркестр стал наяривать бодрый мотив.

– Слежка стоит денег. И немалых. Наблюдение за тобой ничего им не дало. Руководство прикрыло финансирование, и люди, работающие на Фиша, стали возмущаться по поводу нецелесообразной траты средств и требовать оптимизировать расходы. Так все само собой и свернулось.

– Ты сам-то себя слышишь? – возмутилась Ева. – Сначала рассказываешь о федеральных агентах и объединенной оперативной группе, а потом заявляешь, что волноваться не о чем!

– Все, говорю тебе, тема закрыта. Успокойся.

Ева исподволь посмотрела на него. Они работали вместе уже двенадцать лет, за эти годы подбородок Декса слегка отяжелел, вокруг глаз и рта пролегли морщинки. Она изучила его лучше, чем кого бы то ни было, и сегодня он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Когда раздался выстрел и игроки повалили на поле из северных ворот, он вздрогнул и чуть не вылетел из кресла, однако сделал вид, будто решил подняться вместе с толпой болельщиков, скандирующих командный гимн. Еву, впрочем, было не провести.

– Все в порядке? – поинтересовалась она.

– Да, – откликнулся Декс, засовывая руки в карманы и усаживаясь обратно. Игра началась. – Просто немного не по себе.

– Черт, Декс! Ты же сам только что уверял меня, что все улажено!

– Так и есть. Но… Фиш теперь копает под того парня, помнишь, о котором я тебе говорил? Того, что дал мои контакты Бриттани.

– Тебе что-то угрожает?

Он невесело усмехнулся и посмотрел на Еву.

– А когда мне ничего не угрожало?

В перерыве болельщики повалили в туалеты и к киоскам с едой. Пробившись через толпу, Ева подвела Декса к двери с надписью «Клуб», предъявила охраннику пропуск, и он тут же впустил их внутрь. Они поднялись по ступенькам в просторную комнату с видом на кампус и дальше на мост над заливом. Шум стадиона здесь был почти неразличим.

– Я принесу выпить, – бросил Декс и отошел к бару.

Оставшись одна, Ева снова почувствовала, как ее одолевают болезненные воспоминания. Вид из окна воскресил их. Похоже, призрак Уэйда Робертса будет преследовать ее вечно.

Кабинет декана ее поразил. Благодаря удачному расположению в центре кампуса, стоящего на холме, из его окон открывался потрясающий вид на Беркли, на знаменитый мост Золотые Ворота и дальше на залив. В углу тихо тикали часы, отмеряя последние секунды в университете. Декан изучал ее документы. Ева в тревоге оглянулась на дверь: где же Уэйд, он ведь обещал взять вину на себя (что было бы совершенно справедливо).

– Так, значит, вы учитесь на стипендию, – проговорил декан и поднял на нее глаза, ожидая ответа.

Ева промолчала, уставившись на его нос, длинный и острый, как клюв, на котором покоились массивные очки. Декан снова погрузился в документы.

– Приют Святого Иосифа? – с удивлением прочитал он, и в глазах его мелькнул первый проблеск сочувствия.

Ева давно привыкла к подобной реакции. Узнавая, где она выросла, люди либо тут же отдалялись от нее, либо, наоборот, проникались симпатией. Равнодушным этот факт не оставлял почти никого. Она пожала плечами, снова оглянулась на дверь и ответила:

– Там все написано.

Получилось резче, чем ей хотелось, и Ева тут же пожалела об этом. Надо было сказать, как она полюбила Беркли и университет, как расцвела тут и обрела любимое дело, однако слова застряли у нее в горле. Она просто не умела – не могла! – быть настолько откровенной. Поэтому ей оставалось лишь молчать и ждать решения.

– Не жаль ставить крест на своем будущем ради горсти таблеток, сделанных в химической лаборатории? – спросил декан.

Ева не знала, что ответить. К счастью, дверь распахнулась и помощник декана ввел Уэйда. Ева выдохнула – мучение закончилось. Уэйд обещал признаться, что изготовление наркотиков – его идея, и взять всю вину на себя. Как лучшего квотербека университетской футбольной команды его немного пожурят и дисквалифицируют на одну игру, но исключать не станут.

Ее спокойствие тут же улетучилось, когда вслед за Уэйдом в кабинет вошел тренер Гаррисон. Ева видела его фотографию в газете, но лично никогда не встречала, если не считать единственной игры, на которой она присутствовала за все время учебы: тренер бегал по кромке поля, как крошечный муравей, а она сидела на трибуне по приглашению Уэйда. «Я хочу, чтобы моя девушка посмотрела, как я играю», – сказал он тогда, и все – Ева пропала. В первый раз в жизни она почувствовала себя нужной. И потеряла всякую осторожность. Вот почему его предательство стало для нее таким ударом. Она не могла простить себе, что так глупо открылась и поверила, будто Уэйд может быть лучше других.

– Было только белое вино, – фыркнул Декс, вручая ей пластиковый стаканчик.

Ева оторвала взгляд от окна и заставила себя сосредоточиться на происходящем. Она-то думала, что сумела восстать из пепла после того удара, а на деле все оказалось иллюзией. Самообманом. Ничего не изменилось. Ничего. Место Уэйда занял Декс, и он точно так же ее использует. Только теперь масштабы проблемы совсем иные.

Декс отпил из своего стакана и сморщился.

– Ну и дрянь. И сколько в год ты за это платишь?

Ева вытащила его сюда не для того, чтобы слушать подколки о плохом вине, поэтому, оставив вопрос без ответа, сменила тему.

– Иногда я думаю, а вдруг Фиш – один из тех спонсоров, – задумчиво проговорила она и показала на пожилых мужчин, стоящих у витрины с наградами. – А что? Хорошее прикрытие. С одной стороны, примерный гражданин, а с другой…

Декс с удивлением посмотрел на нее поверх своего стакана.

– Ты же знаешь его. Какой он? – поинтересовалась Ева.

– Обычный парень. – Он пожал плечами. – Ничего особенного. Хотя злить его не стоит. – Декса передернуло; он повернулся к Еве и сказал ей серьезно: – Не надо таких вопросов. Особенно сейчас.

Она отхлебнула вина и чуть не закашлялась: вкус и правда паршивый.

– Не волнуйся. Я знаю, что тебе ничего нельзя рассказывать. Но… меня тревожит, а вдруг они смогут проследить происхождение таблеток. Проведут какую-нибудь хитрую криминалистическую экспертизу и выйдут на меня.

– Твои таблетки не для местного рынка, если ты об этом волнуешься.

– Что это значит? Вы продаете их в Сакраменто? В Лос-Анджелесе? За пределами Калифорнии?

Декс сделал еще глоток и выкинул стакан вместе с остатками вина в мусорное ведро.

– Послушай, давай уже закончим дело и уйдем отсюда.

По небольшому боковому коридору они проследовали к уборной с одной кабинкой и встали в очередь за женщиной с маленьким ребенком. Через пару минут те вошли, и Декс с Евой остались одни. Проходивший мимо официант посоветовал им большой туалет за углом, где никого не было, но они дружно улыбнулись и заявили, что не торопятся. Судя по приглушенным крикам из-за двери, малыш капризничал, и ожидание затягивалось. Наконец через пять минут дверь открылась, и Ева вошла внутрь. Заперла дверь и первым делом проверила диктофон – к сожалению, сегодня опять ничего стоящего. Она прислонилась к стене, ощущая спиной через рубашку холодный кафель. Как ей заставить Декса говорить? Чтобы купить свободу, ей нужны подробности: куда идут наркотики, кто их покупает, какое настоящее имя Фиша. Пока ответов не было. Ева спустила воду, вымыла руки, положила пакет с таблетками на держатель для полотенец и вышла. Наступила очередь Декса. Показавшись из-за двери через пару минут, он похлопал себя по карману пальто и сказал:

– Не тяни с остальным, ладно?

– Хорошо, – откликнулась Ева, и они вместе зашагали к выходу – больше на стадионе им делать нечего.

У ворот Декс остановился.

– Послушай, – начал он, – мы оба сейчас на нервах. И ты, в общем-то, права насчет осторожности. – Он махнул в сторону стадиона, где, судя по шуму, уже начался второй период. – Если хочешь, давай встречаться здесь, пока тебе не станет спокойнее.

Теперь, получив желаемое, он явно смягчился и выглядел уже не таким раздраженным. Ее союзник и захватчик. Защитник и тюремщик. Что бы он ни говорил и что бы ни делал, он не был ее другом и беспокоился не о ней, а о себе.

Ева посмотрела на него снизу вверх и сказала с благодарной улыбкой:

– Спасибо, Декс.

Главное – не давать ему повода усомниться в том, что она ведется на его манипуляции. Тогда он не заметит, как она сама манипулирует им.

Фиш ждал от нее новой партии, однако сегодня ночью Ева решила отложить работу и вместо того, чтобы спуститься в лабораторию, поднялась в кабинет и села за ноутбук. Настигшее ее на стадионе мучительное чувство одиночества – осознание, что рядом нет никого, кто может защитить и вступиться в решающий момент, заявив, что она не плохая и заслуживает второй шанс, – до сих пор не отпускало ее и изводило сомнениями. А возможен ли он вообще, этот второй шанс? Знание дает силу, как сказала Лиз. Ей единственной удалось пробиться сквозь стены, возведенные Евой, и что теперь станет с ними, окрепнут они или падут, Ева и сама не знала.

Приготовившись к худшему (что ее мать справилась с болезнью и счастливо живет в окружении семьи и друзей), Ева ввела в строку поиска ее полное имя – Рэйчел Энн Джеймс. В комнате было темно, горел лишь экран. За окном прошуршала машина, и снова воцарилась тишина, нарушаемая стрекотом сверчков.

Ева нажала «Поиск».

Экран заполнили строчки и фотографии. Ссылки на страницы в «Фейсбуке» и «Твиттере», на сайт Университета Небраски. Ева прокрутила результаты и открыла бесплатный сервис по поиску людей. Обнаружилось восемнадцать человек с таким именем, а вот возраст ни у кого не совпадал: ее матери сейчас должно быть около пятидесяти, а тут либо совсем юные девушки, либо глубокие старухи.

Еву трясло сильнее, чем во время самых опасных передряг с наркотиками. Хотелось бросить бесполезные поиски. Закрыть компьютер, вернуться к работе и все забыть. Впрочем, останавливаться уже поздно – она исправила поисковый запрос: «Рэйчел Энн Джеймс, Калифорния, некролог».

На сей раз первая же ссылка привела ее к цели. На экране появилась заметка из местной газеты Ричмонда, небольшого городка в нескольких милях от Беркли. О причинах смерти ничего не написано, указаны лишь дата и возраст, двадцать семь лет, и добавлено, что «у покойной остались родители, Нэнси и Эрвин Джеймс, проживающие в Ричмонде, штат Калифорния, и брат Максвелл (35)». И ни слова о Еве.

Уставившись в экран, она прислушивалась к пульсации собственной крови. В тот год ей исполнилось восемь. Третья приемная семья. Кармен и Марк. Возвращение в приют. И письмо от монахинь к ее родным. К тому времени ее мать была уже мертва, но бабушка и дедушка, Нэнси и Эрвин, только что освободившиеся от одной непосильной ноши, не стали брать на себя другую. Они отказались принять ее.

Еву так и подмывало распечатать некролог, постучаться к Лиз среди ночи и спросить ее, как это знание способно помочь ей и дать ей силу, если оно обжигает, сжирает ее как огонь, если ее пронизывает мучительная боль, точно от сотен порезов по всему телу.

Конечно, ничего этого Ева делать не стала. Она очистила историю поиска и закрыла компьютер. Комната погрузилась в темноту, а она отправилась работать, спрятав новый шрам на сердце рядом с остальными, за непроницаемыми каменными стенами.