Глава десятая

У Патриции просто голова шла кругом. Откровения Аркадия Крылова, оказавшегося одноклассником Олега Девятова, признание Айгара Ратсеппа, приходившегося владельцу базы братом, еще не успели как следует уложиться в ее голове, и вот тебе на, сообщение Карины, от которого не знаешь, стоять или падать.

– Вы были его женой? – в голосе Сергея звучало такое недоумение, что Патриция, пожалуй, сочла бы его за потрясение, если бы у этого было хоть малейшее основание. В конце концов, Сергею-то какая разница. – Ну да у этого мерзавца была жена. Так почему бы ею не оказаться именно вам.

В том, что, а главное, как он говорил, была какая-то странность, но Патриция не стала об этом задумываться. В конце концов, странности этого дня можно нанизывать на нитку словно бусины.

– Да, он бросил меня после небольшого эксперимента, затеянного одним очень плохим и гадким человеком. Вы знаете, это так забавно. Много лет я ненавидела этого человека, считая его корнем зла. Я полагала, что, если бы не он, не его ужасное аморальное предложение, на которое мы с Олегом оба согласились, все в моей жизни было бы иначе. И только здесь я поняла, как ошибалась. Олег бы все равно меня бросил. Рано или поздно, но на его пути обязательно встретился бы человек, способный предложить ему больше, чем могла дать я. Он точно так же отшвырнул бы меня в сторону, как ненужный фантик от съеденной конфеты.

– Карина, вы не могли бы рассказать, что именно случилось, – мягко попросила Кайди. – Понимаете, погибли люди, скоро вернутся полицейские, надо все-таки понять, что тут произошло.

– Да, конечно, скрывать мне совершенно нечего. Впрочем, как и рассказывать. Мы познакомились, когда учились на последних курсах. Оба приезжие, жили в общежитии, потом, когда поженились, снимали квартиру. Олег мечтал построить карьеру, стать знаменитым хирургом. Он действительно был талантлив, поэтому смог устроиться на работу в крупную федеральную клинику. Конечно, ему не доверяли ничего серьезного. В основном он был обычным врачом, дежурившим по ночам. А Олег был готов заплатить любую цену, лишь бы пробиться, лишь бы его заметили. Его и заметили – молоденькая девятнадцатилетняя медсестра, которая, к несчастью, приходилась дочерью заведующему отделением. Она влюбилась так, что однажды порезала себе вены, и отец решил сделать все, чтобы его доченька не страдала.

Сергей и Павел слушали внимательно, подавшись вперед всем телом, словно от рассказа Карины зависела их жизнь. Патрицию начинало это тревожить. Карина же продолжала говорить, не отвлекаясь на выражение чужих лиц и глаз, торопливо, проглатывая окончания слов, словно скидывая с себя огромный груз, который, как черепаха, таскала на себе все эти годы.

– Заведующий отделением, на мою беду, оказался еще и бабником, – говорила она, глаза ее лихорадочно блестели, словно у женщины поднялась температура. – Он был знаменит, богат и беспринципен. Прекрасное сочетание, чтобы воплотить в жизнь придуманный им дьявольский план.

– Как его звали? – хрипло спросил Павел.

– Михаил Валентинович Малиновский, хотя между собой мы с Олегом звали его Мефистофелем. Он предложил нам сделку. Он покупал нам квартиру на мое имя, в которой я должна была жить месяц без Олега, принимая у себя самого Малиновского каждый раз, как у него возникало такое желание. А Олег этот месяц должен был провести с Ириной, дочерью Михаила Валентиновича.

– Ириной? – воскликнула Кайди. – Я правильно понимаю, что это его жена?

– Да, по условиям договора, который мы заключили, через месяц мы могли считать себя совершенно свободными. Вот только за месяц Олег привык к роскошной жизни с молоденькой девочкой, влюбленной в него как кошка. К девочке прилагались еще большая квартира в центре Москвы, дача на Рублевке и папа-профессор, от которого зависела вся будущая карьера. На другой чаше весов находилась я, изменившая мужу со старым козлом и продавшая свое тело за однокомнатную квартиру. Надо ли объяснять, какая чаша весов перевесила?

– Не надо объяснять, – мрачно сказал Айгар. – Признаться, поступок очень в стиле Олега.

– Олег меня предал, а Михаил практически изнасиловал. Не над телом, его я отдавала добровольно, он надругался над моей душой, устроив эту изощренную пытку, в которой я сначала согласилась на ужасный аморальный договор, потом изменила мужу, а потом осталась одна, понимая, что никто, кроме меня, в этом не виноват. Малиновский был настоящим садистом, но это я поняла уже потом, когда менять что-либо оказалось уже поздно. Ирина ждала ребенка, поэтому Олег развелся со мной и женился на ней. Вот и вся история.

– Зачем вы приехали в «Оленью сторожку»? – мягко, но настойчиво спросила Кайди. – Карина, вы хотели отомстить?

– Нет. – Женщина пожала плечами, подошла к бару и вытащила оттуда бутылку коньяка, точную копию той, что выпила прошлой ночью. – Извините, но, чтобы пережить все это, мне обязательно нужен допинг. Я не алкоголичка, но иначе мне сейчас не продержаться. Я не собиралась мстить. В конце концов, прошло пятнадцать лет, прошлое поросло быльем. Нет, я не хотела мстить, – повторила она. – Мне просто было ужасно интересно посмотреть, как сложилась жизнь Олега после того, как в ней все пошло наперекосяк. Он потерял то, ради чего меня продал. Я хотела узнать, не жалеет ли он, вот и все.

– А правда, что случилось с Олегом Девятовым? – спросила вдруг Патриция. – Он был преуспевающим врачом в Москве, как вы говорите, и вдруг в одночасье уехал из столицы, вернулся на родину, с которой так жаждал уехать, переквалифицировался во владельца турбазы, построил горнолыжный курорт. Почему?

– Я точно не знаю, – Карина пожала плечами. – Я не очень-то следила за его жизнью, потому что это было очень больно. Да и свою судьбу я много лет пыталась устроить. Не понимала, дурочка, что отравлена Девятовым на всю жизнь и не смогу построить новую жизнь, потому что пропитана ядом старой. Но я слышала, что у него была какая-то неудачная операция, в ходе которой он потерял пациента. И ему пришлось уйти из медицины.

– Господи, да это регулярно случается, – мрачно сказал Сергей. – Все врачи периодически теряют пациентов. Мы не боги. Это вовсе не повод уходить из профессии, особенно если ты так амбициозно настроен. Проблема в том, что он не просто совершил врачебную ошибку, о которой так страдал, что навсегда отложил скальпель. Нет, Девятов оперировал пьяным, вот в чем дело. Это вскрылось, и профессор Малиновский не смог замять скандал, как ни пытался. Он к тому моменту уже тоже значительно утратил свое былое могущество, так что помочь зятю не сумел. Единственное, что он смог сделать – это прекратить уголовное дело. Олега не посадили, но только благодаря тому, что он уехал из Москвы, исчез. И всплыл здесь, в Краснокаменске, отстроив «Оленью сторожку» на те деньги, которые выручил от продажи недвижимости в Москве.

– То есть вы тоже знали Олега до того, как приехали сюда? – спросил Айгар. Сергей вздрогнул, словно только сейчас понял, что проговорился.

– Нет, я его не знал, – медленно сказал он.

– То есть лично мы знакомы не были. Но Москва – большая деревня, а этот случай был очень громкий и активно обсуждался в профессиональном сообществе. Карина права, профессор Малиновский был редкостной сволочью, его не любили и боялись, поэтому все, что имело к нему отношение, обсасывалось до мельчайших деталей. Олег Девятов был надменным беспринципным уродом, поэтому, когда с ним случилось несчастье, ему не сочувствовали, совсем наоборот, злорадствовали. Поэтому про этот случай я, разумеется, слышал.

– С ним случилось несчастье? – спросил Павел, голос у него дрожал. – С ним?

– Может быть, я неправильно выразился, но то, что случилось с Девятовым, называется крахом всей жизни. Его карьера перла в гору, он буквально шагал по головам, чтобы забраться на врачебный олимп, и в одночасье потерял все. Вы же все видели, как он выглядел. Озлобленный, несчастный человек, живущий в глуши и вынужденный обслуживать богатеньких туристов. Да он ненавидел это все и нас всех ненавидел. «Оленья сторожка» и все, что с ней связано, – совсем не то, о чем он мечтал.

– Однако тут очень неплохо, – Аркадий Петрович обвел глазами гостиную. – Сделано основательно и со вкусом. Это место пользуется спросом, я выяснил, когда сюда собирался.

– Олег был по-настоящему талантливым, – грустно сказала Карина. – Это действительно правда. У него получалось все, за что он брался. В этом кроется самая большая ирония, у него бы все было, даже если бы он шел к цели нормальной дорогой, не стараясь срезать углы и хотя бы немного думая о чувствах других.

– Так вот почему вы так агрессивно вели себя друг с другом! – воскликнула Патриция. – Я никак не могла понять, почему вы, Карина, все время хамите Ирине, а она держится с неприязнью, но достаточно терпимо. Вы просто были знакомы, в этом все дело.

– Мы не были знакомы, – Карина тяжело вздохнула, голос ее дрожал, – точнее, Ирина меня никогда не видела. Ее вовсе не интересовала глупая женщина, согласившаяся переспать с ее отцом и потерявшая мужа. Да и я ее до приезда сюда никогда не видела. Бегать смотреть на разлучницу, по прихоти которой у меня отобрали самого дорогого человека, было ниже моего достоинства. Когда по истечении нашего контракта с Мефистофелем Олег сказал, что подает на развод, я словно окуклилась, потеряла способность жить, дышать, и как именно выглядит эта дрянь, мне по большому счету было совсем неважно. Конечно, тут я не могла сдержаться, а потому старалась ужалить ее словами, хоть и понимала, как это глупо. А она терпела меня на правах хозяйки, которой заплатили за то, чтобы она сносила любое хамство гостей.

– Карина, чем вы были так расстроены накануне схода лавины. Вы вернулись в дом в слезах. Что случилось?

– Случилось то, что и должно было, – горестно сказала женщина и сделала большой глоток из своего бокала. В жидкости шоколадного цвета отразились отскочившие от люстры под потолком солнечные зайчики. – В первый день я подстерегла Олега, чтобы показаться ему на глаза. Он был удивлен, увидев меня. И, конечно, сразу меня узнал. Боюсь, я не совладала с чувствами, разрыдалась, сказала, что так и не смогла его забыть. В общем, он меня поцеловал, а потом, потом… – Она судорожно задышала открытым ртом, будучи не в силах продолжать.

– Вы с ним переспали, – воскликнул Сергей.

– Да, мы занимались любовью. Прямо на полу в пункте проката лыж. Он даже дверь не запер, и то, что нас в любой момент могли застукать, волновало, заводило и давало надежду одновременно. Я, наивная дурочка, думала, что, раз он не скрывается, значит, понял свою ошибку. Не любит свою жену, готов вернуться ко мне и начать все сначала. А вчера, вчера…

Она не могла говорить дальше, слезы градом катились из глаз, Карина даже не стирала их, не слизывала языком, не старалась остановить, позволяя стекать в бокал с коньяком.

– А вчера вы поняли, что вашим надеждам не суждено сбыться, – мягко закончила за нее Кайди. – Вы решили поставить все точки над «i», снова подкараулили своего бывшего мужа, а он сказал, что вовсе не собирается разводиться со своей женой и возвращаться в прошлое. Он сказал, что его все устраивает.

– Да, откуда вы знаете?

– Я знаю жизнь, – просто сказала Кайди.

– Вы знаете, это очень странно, – Карина снова вздохнула. Сейчас она больше не плакала. – Столько лет позади, мне казалось, что я давно примирилась со своей утратой, пожалуй, даже простила. По большому счету я была во всем виновата ровно так же, как и Олег. Я тоже согласилась с тем договором. Я тоже изменила Олегу. Пожалуй, я тоже его предала и получила по заслугам. Но я оказалась готова простить только его. Не ее. Не эту избалованную сучку, которой с детства папочка покупал все, что ей захочется. Даже мужа.

– Не надо так говорить! – взвился Сергей. – Вы же совсем ее не знали, Иринку. Она была удивительным человеком, честным, и искренним, и неиспорченным, несмотря на всю папочкину любовь. К примеру, когда мы оканчивали школу, то она не набрала баллов, достаточных для поступления в мединститут. Наверное, ее отец мог использовать свои связи, куда-то нажать, кому-то позвонить, но она отказалась. Понимаете, не хотела жить по протекции, считала это неприемлемым и пошла в медучилище. Если бы вы только знали, как Михаила Валентиновича это корежило. Дочь профессора Малиновского – и будущая медсестра. Стыд, позор… Как он ее ломал, Иринку, вы бы только знали, а она оставалась спокойной и безмятежной, словно горное озеро. Поднимет глаза, а в них холодная решимость, не сдвинуть, не обойти. Вот какая она была.

– Сергей, вы что, знали Ирину? – аккуратно спросила Патриция.

У нее было такое чувство, будто мир вокруг нее сходит с ума, теряет привычные очертания, смещается то ли в полусон, то ли в непонятный, путающий сознание морок. Если сейчас выяснится, что рядом с ней еще один человек, который знал Девятовых до этого, она, пожалуй, с ума сойдет.

– Знал ли я Иринку? – Сергей вдруг усмехнулся – очень горько, почти обреченно. – Я знал ее, как себя, потому что мы фактически вместе росли. Наши родители дружили, мои и Малиновские. Мы ходили вместе и в детский сад, и в школу, всем казалось само собой разумеющимся, что мы поженимся, когда вырастем. Малиновский не возражал, потому что я из очень приличной семьи, – тут Сергей снова горько усмехнулся, – для него это имело значение, поверьте, поэтому против нашей дружбы он не возражал. А уж когда я поступил в институт, а Булочка нет, то и подавно. Он боялся, что на нее позарится кто-то недостойный профессорской дочки, а я был своего рода защитой, гарантией. Не говоря уже о том, что он стеснялся того, что его дочь учится на медсестру.

– Булочка? – воскликнула пораженная до глубины души Патриция. Кажется, она начинала кое-что понимать.

– Да, вы же видите, что Иринку трудно назвать худышкой. Она и в детства была такая, пухленькая девочка, которая все время что-то жевала: сушку, пряник, печенье, ватрушку с творогом. Малиновские жили с бабушкой, матерью Михаила Валентиновича, и она пекла удивительно вкусные плюшки, которые Иринка обожала.

– Значит, это вы накануне схода лавины подкараулили Ирину Девятову на улице, неподалеку от фермы. Это ваш с ней разговор услышал Федор Игнатьич. Ирина разговаривала с мужчиной, которого он не знал, и тот называл ее Булочкой, – Патриция говорила быстро и лихорадочно, потирая ладонью лоб, потому что голова начала наливаться болью, тупой, унылой, вызывающей тошноту. То ли от недосыпа, то ли от огромного нервного перенапряжения.

– Я разговаривал с Ирой, конечно. Я специально приехал сюда, в «Оленью сторожку», чтобы убедиться, что ей живется хорошо. За прошедшие пятнадцать лет я так и не смог ее разлюбить. Наверное, это очень глупо звучит, но я так и не сумел найти ей замену, так и не женился, не смог. Полгода назад я понял, что больше не могу жить без семьи, без детей. Этот проклятый год вообще показал, что стоит ценить в этой жизни, чем дорожить, а что совершенно неважно. Я уходил в моногоспиталь на двухнедельную смену, сутками не вылезал из противочумного костюма, каждый день видел смерть и постоянно мог заразиться, а дома меня никто не ждал. Только родители, которых я отселил на дачу, чтобы не подвергать их опасности. Понимаете, это очень трудно, когда тебя никто не ждет с войны.

– Сережа, вы решили жениться, но перед тем как сделать предложение новой избраннице, отправились сюда, чтобы удостовериться, что Ирина Девятова точно не будет вашей женой? – голос Кайди звучал мягко, почти ласково.

Патриция вдруг подумала, что она, наверное, очень хороший следователь. Те следователи, с которыми ей довелось столкнуться в своей жизни, были не такими и вели себя иначе. С ними совершенно не хотелось разговаривать по душам.

– Да, именно так, – устало сказал Сергей. – У меня уже несколько лет есть постоянная женщина, она медсестра, точнее, анестезистка, мы работаем вместе. Она могла бы стать для меня надежным тылом, дать семью, о которой я мечтаю, но вы правы, мне действительно нужно было убедиться, что у Ирины все в порядке, я ей не нужен и надеяться мне не на что. И я предложил Эдьке поехать сюда покататься на лыжах.

– То-то я удивился, – сказал Эдик, смешно округляя глаза. – Никак не думал оказаться в этой дыре, но мы с Серегой давние партнеры по горнолыжным трассам, так что, когда он предложил поехать в Краснокаменск, я тут все погуглил и согласился. Трасса как трасса, база как база. Я ж не думал, что тут такие страсти разыграются.

– А вы о Девятовых никогда раньше не слышали? – уточнила Кайди. Молодец, рыжая, не упускает ни одной мелочи.

– Нет. Понятия не имел. Ни о Серегиной любви, ни об этом мерзавце Олеге. Похоже, я тут, кстати, в меньшинстве. Почти у всех была причина ненавидеть Девятовых, а у меня ни малейшей. Прямо даже как-то странно.

– Ну, к примеру, я тоже ехала сюда без малейшего представления о том, кто мне тут встретится, – пожала плечами Патриция. – Так что вы точно не единственное исключение, Эдуард.

– Да уж, парень, ты не уникален, – в голосе Аркадия Петровича звучала легкая насмешка.

– Сережа, вы приехали сюда и ваши чувства к Ирине вспыхнули с новой силой? – Кайди совершенно не интересовали ни Эдик, ни Аркадий Петрович.

– Мои чувства к Булочке неизменны с того момента, как мне исполнилось три, – глухо сказал Сергей, – но дело вовсе не в них. Я приехал сюда и увидел, что она несчастна. Этот подлец, в которого она имела несчастье влюбиться, ни в грош ее не ставил. Запер ее в этой глуши, низвел до уровня домработницы, которая с утра до вечера обслуживает постояльцев, пил как сапожник, оскорблял, орал. Иринка заслуживает гораздо большего. Заслуживала. И я понял, что должен ее спасти, увезти ее отсюда. Она страдала, это было видно невооруженным глазом. И с большим удивлением я понял, что мне хочется ее спасти, прекратить ее страдания.

– Вас не смущало, что она чужая жена и у нее двое детей?

– Я люблю детей, – пожал плечами Сергей, – Я был готов жениться на ней, даже если бы у нее их было десять. Понимаете, я боялся, что она долго не выдержит. Она однажды уже пыталась из-за этого негодяя покончить с собой. Тогда ее удалось спасти, а потом отец купил ей игрушку, которую она так отчаянно хотела. Я понимал, чем именно он заплатил Девятову, какое искушение тот не мог преодолеть, но долгие годы, думая об этом, я не мог избавиться от мысли, что в этой истории есть и другая пострадавшая сторона. Я знал, что Девятов был женат, и мне ужасно хотелось найти его первую жену, чтобы понять, так же ей больно, как мне, или еще хуже.

– Что ж не нашли? – спросила Карина тихо.

– Было неудобно. Мне было так плохо, как будто я собака, брошенная под забором подыхать. И я боялся растравить чужую боль, которая, как мне казалось, должна была быть невыносимой.

– Она такой и была, – Карина задрала подбородок, видимо, загоняя обратно в глазницы готовые потечь слезы.

– Федор Игнатьевич, который стал невольным свидетелем вашего с Ириной разговора, сказал, что она вам отказала. Как оказалось, Ирина вовсе не горела желанием быть спасенной вами, Сергей, – заметила Патриция.

– Да, я унижался, как последний дурак, а она во второй раз предпочла мне своего мужа, – печально сказал Сергей. – Я не знал, что наш разговор кто-нибудь слышит. Хотя, признаться, мне было на это совершенно наплевать. Я был раздавлен и очень-очень зол.

– Так зол, что готов убить? – тихо спросила Кайди.

– Что? Нет, разумеется, нет. – Сергей замотал головой, как приведенный на водопой конь, которого одолевают мухи. – Я бы пальцем ее никогда не тронул. Неужели вы этого не понимаете?

– Со слов Федора Игнатьевича, Ирина объясняла вам, что до сих пор любит мужа, – Патриция закрыла глаза, вспоминая, что именно рассказывал им с Павлом старик-сторож, – что даже если она и несчастна, то это не ваше дело, много лет назад она выбрала Олега, а не вас, потому что он – не вы и что с годами ничего не изменилось.

Сергей закрыл лицо руками.

– Как странно, – сказал он – голос его звучал глухо из-за сложенных домиком ладоней. – Почему-то из уст чужого человека это звучит гораздо более жестоко, чем когда эти же слова произносила Булочка. Она действительно попросила принять, как данность, тот факт, что она любит мужа, и попросила меня уехать.

– Сергей, припомните, пожалуйста, дословно, что именно вы ей ответили, – попросила Патриция. – Дело в том, что это очень важно, и мне бы хотелось, чтобы Кайди, как следователь, услышала это от вас, а не от меня.

– Я не сдержался и накричал на нее. За это мне до сих пор ужасно стыдно. Я орал, что она похоронит себя здесь, в глуши, рядом с человеком, который ее не заслуживает, что если она сейчас не уедет со мной, то выхода из этой ужасной ситуации у нее не будет. Только смерть.

В комнате воцарилась такая тишина, что, казалось, было слышно, как хлопают при моргании ресницы собравшихся в ней людей. Сергей, бледный, отнявший, наконец, руки от лица и сложивший их на груди, стоял как каменное изваяние (почему-то в голову приходило еще слово «надгробное»), не двигаясь и не произнося больше ни слова. Не считал нужным оправдываться? Понимал, что пойман с поличным? Испытывал раскаяние? Патриция терялась в мыслях. Одно она знала точно – Сергея ей было ужасно, до боли в сердце жалко.

И почему люди должны так мучиться? Почему бог не делает так, чтобы жизнь была простой и легкой, чтобы в ней не было мучительной любви, «дружб ненужных», как писал прекрасный поэт Евгений Евтушенко, всего того, что вызывает в людях осатаненность. Ведь чем еще объяснить действительно сатанинский план по убийству семьи Девятовых, жестокость, с которой был задушен старичок Федор Бабушкин. Как же несправедливо, если выяснится, что убийцей был именно Сергей. Так не должно быть, ведь он – врач, он должен спасать жизни, а не отбирать их.

– Врач не может быть убийцей, – не сдержавшись, сказала она вслух.

Громкий хохот Павла разрезал тишину комнаты. В этом смехе было что-то нечеловеческое. «Во мне уже осатаненность», – снова вспомнила Патриция строчку из любимого стихотворения.

– А вот тут ты не права, Триш, – сказал Павел, отсмеявшись. – врач может быть убийцей. Ему это сделать гораздо легче, чем всем остальным, обычным людям. Больше того, когда врачи убивают, им за это, как правило, ничего не бывает. Их убийство списывают на врачебную ошибку. А за это не судят. Сергей, вы решили наказать Ирину, приговорить к смерти за то, что она во второй раз в жизни отвергла вас? А старика убили за то, что он стал невольным свидетелем вашего разговора и мог опознать ваш голос, как мы с Триш его попросили?

– Вы с ума сошли, любезный? – холодно спросил Сергей у Павла. – Может, вас психиатру показать? У меня есть знакомые коллеги, могу за вас похлопотать. Вы выдаете свои болезненные фантазии за реальность. Я бы никогда в жизни не причинил страданий Ирине. И мне не было никакой нужды убивать старика-сторожа, потому что я понятия не имел, что он слышал наш с Булочкой разговор. Метель была такая, что я и ее-то плохо видел, хотя она стояла на расстоянии вытянутой руки.

Наверху хлопнула дверь, и по лестнице кубарем скатился вниз сэр Ланселот Нильс.

– Мама, я хочу сока.

– Сейчас налью, сыночек.

Кайди поднялась и пошла к холодильнику, чтобы достать пакет с апельсиновым соком. Сынишка следовал за ней, но на полдороге застрял, остановившись у кресла, в котором сидела Карина. В одной руке женщина по-прежнему держала пузатую рюмку с коньяком, в другой – полупустую бутылку, из которой периодически подливала себе немного коричневой маслянистой жидкости.

– Опилки сдувать, – сообщил Ланселот Нильс деловито. – Надо будет сдувать опилки.

– Опять двадцать пять, – пробормотал Аркадий Петрович. – Кайди, у вашего сына наваждение. Боюсь, всем снова придется тащиться в дровяной сарай.

Патриция вспомнила о припрятанной ею и Павлом лопате, то есть, разумеется, скрепере. Что-то за душераздирающими откровениями последнего часа она даже про него позабыла. Почему Павел молчит про найденный скрепер, с помощью которого могли подрезать снежный пласт на склоне? Почему не говорит, что Федора Игнатьевича могли убить потому, что он видел, кто именно этот скрепер брал?

Патриция в очередной раз вдруг подумала, что совсем ничего не знает о Павле, человеке, который целовал ее у оленьей фермы, но только для того, чтобы заставить других уйти, не обращая внимания на прислоненную к стене широкую лопату.

– Ты хочешь сдавать бутылки, сынок? – ласковый голос Кайди ворвался в ее мысли, заставив в очередной раз отвлечься.

Так вот в чем дело. Мальчик, оказывается, ратовал за раздельный сбор стеклотары и необходимость сдавать бутылки, а вовсе не сдувать опилки. Что ж, если бы не логопедические проблемы юного сэра, пожалуй, скрепер они бы с Павлом не обнаружили. И все-таки почему он ничего никому не рассказывает?

Полностью удовлетворенный словами матери мальчик забрал налитый ему стакан сока и зашагал по лестнице обратно в свой номер, где его ждала сестра. Надо признать, дети у Ратсеппов были воспитаны просто идеально.

– А скажите-ка, любезный, – снова обратился Сергей к Павлу. В его тоне чувствовались издевка и раздумье одновременно, – а не было ли у вас причины так остро ненавидеть Олега Девятова, чтобы желать ему смерти?

Павел снова стал бледен, как лежащий за окном снег. Вся кровь отхлынула от его лица, и сейчас он выглядел гораздо старше своих тридцати шести лет. Сейчас он был похож на глубокого старика.

– С чего вы это взяли, Сергей?

– С того, что вы испытываете глубокую, практически рефлекторную ненависть к врачам, – сообщил тот, – я еще в первый день это заметил. Вас прямо передернуло, когда я сказал, что работаю врачом. И вы не давали осмотреть ногу Патриции, когда она упала на склоне, и постоянно рассуждаете о врачах-убийцах. А Девятов потерял практику, когда убил одну из своих пациенток. Проводил операцию в пьяном виде и убил. Конечно, вы, Павел, можете сказать, что не понимаете, о чем я говорю. Но что-то мне подсказывает, что все вы понимаете. Как сказала уважаемая Кайди, я знаю жизнь. Так что, Павел, кем приходилась вам жертва пьяного Девятова? Матерью? Сестрой?

– Женой, – тихо сказал Павел. – Олег Девятов шесть лет назад убил мою жену. И все эти годы я болезненно мечтал найти его и покарать.

* * *

Самым гадостным было ощущение внутри. Словно в нем росла и разбухала та опухоль, которая шесть лет назад убила Нину, и теперь она заполонила собой всю грудную клетку и живот, не давая дышать и наполняя каждую клеточку болью. Хотя нет, Нину убила не опухоль, а Олег Девятов, взявший в руки скальпель, будучи в сосиску пьяным.

Так говорил его племянник, девятилетний Митька, выражение «пьяный в сосиску» его ужасно смешило, вот только лицо он при этом делал ужасно серьезное, так что, по итогу, выходило еще смешнее. Хотя что может быть смешного в том, чтобы человек в состоянии алкогольного опьянения вошел в операционную и убил пациента. Пациентку. Убил Нину.

Нина умерла, и то место в душе, которое навсегда было отведено ей, долго зияло пустотой, бесконечной и засасывающей. День шел за днем, год за годом, черная дыра не обретала очертаний, рана не затягивалась. Нина все так же приходила во сне, звала по имени. Он просыпался в холодном поту и потом долго лежал без сна, мечтая о том, как когда-нибудь отомстит за ее смерть.

Через несколько лет мысль, что когда-нибудь он женится снова, уже не казалась кощунственной. Он хотел семью, мечтал о детях, просто подходящей женщины, хотя бы отдаленно похожей на Нину, не встречалось. То, что говорил Сергей, объясняя, как ни одни женщина не смогла бы заменить ему Ирину, очень отозвалось в душе у Павла, потому что он, как никто другой, понимал, что это значит.

Встречаясь с другими женщинами (приходилось, потому что монахом Павел Леонов не был), он физически чувствовал, что ему что-то мешает. Словно тень неотомщенной жены витает над кроватью, не давая целиком отдаться любви. Вернее, просто с физиологическим процессом все получалось отлично, а вот с чувствами никак не складывалось, и однажды, проснувшись от того, что в ночных видениях к нему опять пришла жена, и лежа дальше без сна, Павел вдруг решил, что проклятие не будет снято до тех пор, пока он не отомстит.

План мщения никак не придумывался. Он знал, что Олег Девятов после случившегося потерял работу и, кажется, вообще ушел из профессии. В последнее он, впрочем, не верил. Скорее всего, Девятов отсиделся пару лет в тени, не отсвечивая перед любопытными журналистами, и вернулся обратно, работает в какой-нибудь из клиник, оперирует и не думает, что унес одну жизнь. Точнее, даже две, потому что жизнь Павла после смерти жены назвать нормальной тоже было никак нельзя.

Наверное, нужно было посидеть несколько вечеров в интернете и найти, где сейчас Девятов. Вот только ответа на вопрос, а что потом, Павел не знал. Приехать в Москву и подстеречь Девятова в глухом закоулке? И что? Пистолета у него нет, яда тоже, пырнуть человека ножом он точно не сможет. Задушить? Утопить в унитазе? Оглоушить канделябром? Нет, никакой из известных Павлу способов убийства не подходил даже в теории. Про то, сможет ли он убить на практике, Павел старался даже не думать.

В Краснокаменск он полетел кататься на горных лыжах. Это было относительно новое увлечение, появившееся уже после смерти жены. Нина бы его не поняла, потому что терпеть не могла любую физкультуру, да и мужа не пустила бы на склон, опасаясь, что он расшибется. В их прошлой жизни они отдыхали совсем иначе, отправляясь в маленькие европейские городки, бродили по узким улицам, где мостовая была нагрета ласковым солнцем, пили холодное вино, а по ночам, нагулявшись до одури, долго и медленно занимались любовью на гостиничной кровати, а потом садились на подоконник и смотрели на текущую внизу чужую жизнь, с ее повседневной обыденностью, внезапными маленькими трагедиями, радостями и склоками.

Года через два после смерти Нины он пытался съездить в Карловы Вары и сбежал через два дня, потому что понял, что задыхается в этом городе, где воздух, казалось, был наполнен воспоминаниями. Занимаясь горными лыжами, он совсем ничего не отнимал у памяти. Лыжи существовали отдельно от Нины. Приехав в Краснокаменск, он не был готов к тому, что эти две вселенные снова пересекутся. Он не был готов к тому, что встретит здесь Олега Девятова – врача, убившего Нину.

– Я был словно пришибленный, – объяснял он внимательно слушающей его группе людей.

Случайных чужих людей, перед которыми он вовсе не считал нужным оправдываться. Его интересовало только то, что думает о нем одна из них. Патриция Леман. Триш. Странная незнакомка с зелеными глазами, отливающими сталью, тонкими чертами лица, потрясающей фигурой, к которой хотелось немедленно прижаться, и пытливым ясным умом.

Самым гадостным было то, что она сейчас смотрела на него с каким-то странным выражением, которое он никак не мог разгадать. Ужас? Страх? Гадливость? Она очень ему нравилась, настолько, что он не мог уснуть вечерами от нападающего на него бешеного желания, как будто он был не взрослый тридцатишестилетний мужчина, а мальчишка, школьник, подросток, не умеющий справляться с гормональными бурями.

Он твердил себе, что это просто физиология, и боялся признаться, что, пожалуй, нет, не просто. Его страшило думать, что впервые после того, как он потерял Нину, он может снова влюбиться. Он ничего не знал об этой незнакомой женщине, которая могла оказаться кем угодно. Даже убийцей, если уж на то пошло. Но выражение ее лица заботило его неимоверно, и он заставлял себя рассказывать историю своей жизни, выворачиваться наизнанку на потраву толпе.

– Я несколько дней не мог понять, что мне теперь делать, – говорил он, вглядываясь в лицо Патриции, чтобы считать ее возможную реакцию. – Эта случайная встреча – знак или просто совпадение? А если знак, о чем он говорит? Наконец, простить и отпустить? Или все-таки отомстить? А если отомстить, то как?

– И все-таки решили отомстить? – насмешливо спросил Сергей. – Надо признать, что вы выбрали очень необычный способ, я бы до такого не додумался.

– До такого, – Павел сделал ударение на этом слове, – я бы тоже не додумался. Единственный вывод, к которому я пришел, заключался в том, что надо поговорить с этим чудовищем. Понимаете, даже больше того, что я вообще встретил его здесь, меня потрясло, что он меня не узнал. Я все эти годы помнил каждую черточку его лица, то, как он говорит, улыбается, хмурит лоб. А он просто меня не узнал, как будто людей, у которых он отнял жизнь, у него были сотни. Мне было важно, чтобы он меня вспомнил, и вчера я отправился к нему домой, чтобы поговорить.

– Когда? – недоуменно спросила Патриция. – Мы же были вместе. В прокатном пункте. Там был Девятов, совершенно пьяный, а потом он ушел, а мы остались выбирать мне лыжи.

– Да, но потом я отправил тебя в дом, а сам пошел к Девятовым, – напомнил ей Павел. – Триш, я еще пообещал привести от них Эмилию и сделал это.

– Да, это я помню, – медленно сказала женщина, которую он несколько часов назад целовал. Ему несколько дней хотелось это сделать, и он прикрыл свое желание дурацким объяснением необходимости конспирации. Интересно, поверила она или нет. – И что было там, в доме?

– Практически ничего. Олег спал мертвецким сном, так храпел в спальне, что даже стены тряслись. Ирина впустила меня в дом, спросила, что мне надо, я ответил, что поговорить с Олегом.

– Вы же видите, что он не сможет с вами разговаривать, – вздохнула она в ответ. – Точнее, слышите. Приходите утром, когда он проспится. Или, может, я могу вам помочь вместо него?

– Она ничем не могла мне помочь, – рассказ Павла тек плавно, и он даже гордился собой, что в минуту высшего напряжения нервных сил может так связно и гладко излагать обстоятельства прошлого дня. – Я зачем-то начал говорить ей, что она живет с убийцей, с чудовищем, которое разрушило несколько жизней. Она сказала, что я даже не представляю, насколько прав, но это не мешает ей все равно любить Олега, потому что, какой бы он ни был, он ее муж, которого она выбрала и за которым готова следовать и в горе, и в радости, до конца дней.

Павел замолчал, потому что рассказывать дальше было совсем тошно.

– И что потом? – спросил Эдик. – Что же ты замолчал? Интересно ведь. Такие страсти тут творятся, что я за всю свою жизнь не видел. Что было дальше?

– Я сказал, что, будучи женой подобного мерзавца, она разделяет всю его гнусность. Забирает половину на себя, – с трудом выговорил Павел, – и что при таком подходе конец ее дней будет гораздо раньше, чем она рассчитывает.

– Ты ей угрожал, что ли? – это спросил Айгар. – Ну, ты даешь, парень.

– Не знаю, чем я тогда думал. Мне было физически плохо от его раскатистого храпа, от того, что я опять лягу спать, не получив удовлетворения от проблеска узнавания в его глазах. Он словно сорвался с крючка, как большая рыба, которую я долго водил на спиннинге, пытаясь подсечь и вытащить из воды. Ирина попросила меня уйти. Она говорила спокойно и, поверьте, совсем меня не боялась. Я забрал Эмилию, которая до этого была в комнате Игоря и разговора нашего не слышала, и мы вернулись в этот дом. Все.

– То есть вы не убивали Девятовых? Не встали ночью, не взяли мои лыжи, не отправились на склон, чтобы вызвать сход снега? – требовательно спросил Аркадий Крылов. Теперь по его голосу было понятно, что он успешный человек и большой начальник, а не какая-то размазня, рыдающая из-за происков бывшего одноклассника.

– На все вопросы отвечу «нет», – твердо сказал Павел. – Я вернулся в дом и уснул, несмотря на то что, разумеется, был расстроен. Ночью я проснулся от приснившегося мне кошмара, на часах была половина второго, и я собирался уснуть снова, когда услышал непонятный хлопок с улицы. Это было стандартное начало схода лавины, хотя тогда я принял хлопок за взорвавшуюся шутиху. Потом начал нарастать гул, и я довольно быстро понял, что такой звук издает сходящая лавина. Я бросился вас будить. Остальное вы знаете.

Он снова внимательно всмотрелся в лицо Патриции и прочитал на нем вопрос, который она, кажется, собиралась задать. Он даже знал, какой именно вопрос ее волнует. Задавать его было категорически нельзя, но как ей помешать, он не знал и покрылся холодным потом от неотвратимости того, что сейчас произойдет.

И все-таки он очень плохо знал эту женщину, потому что она ничего не сказала, лишь подошла к нему близко-близко. Так близко, что между их телами не пролетел бы даже волос. Встала на цыпочки и поцеловала его в губы.

В первый раз, когда они целовались на улице, ее губы были твердыми и холодными от мороза. Они чуть покалывали, словно кубик льда в стакане с виски, служа природной анестезией застывшему внутри айсбергу боли. Сейчас губы были нежные, мягкие, теплые, живые. Они заставляли внутренний лед таять, снимали сковавшее душу онемение. Павел ответил на поцелуй со всей страстью, как мог, потому что ему безумно не хватало этого разливающегося по венам чувства освобождения. Но Патриция чуть отстранилась, прерывая волшебство, шепнула так тихо, что услышал только он:

– Ты специально не сказал про скрепер? Мне молчать?

Вот ведь плутовка, повторила использованный им трюк с поцелуем, чтобы ненароком не выдать их общей тайны. А он-то, дурак, размечтался.

– Да, – он не сказал, а скорее выдохнул это слово, скорее для того, чтобы едва шевельнувшиеся губы могли хоть на миг снова прикоснуться к ее рту.

Патриция тут же отстранилась совсем, словно, получив ответ на заданный ею вопрос, больше ни в чем не нуждалась. Конечно, так и должно быть. Это он мечтал ее поцеловать, он нечаянно понял, что, кажется, теперь не сможет без нее жить. А она ни о чем таком не мечтала и к подобным выводам не приходила. Зачем ей, москвичке и менеджеру экстра-класса (Павел Леонов умел видеть и ценить в людях профессионализм), невнятный владелец лифтовой компании из Архангельска. Она – птица совсем другого полета. Вон даже продюсер Крылов в его золотых очках фактически признает ее за свою, за ровню.

– Нашли время лизаться, – проворчал тем временем Эдик. – Или это «она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним»?

– В сострадании вовсе нет ничего плохого, – сообщила Кайди. – Павел, если вы действительно не убивали Девятовых и старика, то есть ли у вас какие-то предположения, кто бы это мог сделать?

– Нет, – Павел развел руками, потому что действительно подозревал всех и никого. За исключением Триш, разумеется. – Я понимаю, что убийца – кто-то из нас, тем более практически у каждого в этой комнате была причина ненавидеть Девятова. Но чья причина в конечном счете перевесила, я не знаю.

– Минуточку, – Эдик, похоже, возмутился. – Я еще раз хочу отметить, что, в отличие от всех вас, до приезда сюда никогда не видел этого человека и ничего о нем не слышал. У меня не было ни малейшей причины желать ему смерти. Мы с Серегой просто поехали кататься на лыжах. Точнее, я думал, что «просто», а то, что выбранное им место не случайно, понял только сегодня. Так что вычеркните меня из ваших рассуждений, пожалуйста. Айгар – брат Девятова, Аркадий – его одноклассник, Карина – бывшая жена, Серега – человек, у которого Девятов отбил девушку, Павел – муж жертвы врачебной ошибки. Вы уж разберитесь между собой, ладно?

– Есть логика в этих словах, – Павел чуть усмехнулся. – И, исходя из этой логики, Триш тоже надо исключить из списка подозреваемых. Она тоже ехала сюда, понятия не имея о существовании в природе такого мерзостного явления, как Олег Девятов.

– А вы считаете, что убить из внезапной ненависти нельзя? Только из застарелой? – иронически спросил его продюсер.

– Но у меня не было причины ненавидеть Девятова, ни застарелой, ни внезапной, – сказала Патриция.

– Он хватал тебя за грудь, – выпалил вдруг Эдик. – Мы с Серегой в первое же утро вышли к завтраку и застали владельца турбазы, весьма недвусмысленно к тебе пристающим. Ты так же недвусмысленно давала ему понять, что тебе это не нравится, и я даже, помнится, вынужден был пригрозить, что сейчас дам ему в морду, после чего он все-таки слился.

– Эта скотина к тебе приставала? – воскликнул Павел. Застарелая ненависть к Девятову, улегшаяся было кольцами внутри при известии об его кончине, распустилась, опаляя грудную клетку жаром.

– Да, было такое, – признала Патриция с легкой гримаской омерзения на прекрасном личике, – Эдик, действительно за меня, как он выразился, «вписался», они немного словесно перемахнулись, после чего пришла Ирина, и конфликт был исчерпан.

– Ну, исчерпан он был не до конца, – хохотнул Сергей. – Эта мразь была верна себе, и, когда мы с Эдькой потом пошли на гору, то столкнулись у канатки с этим гиббоном, который пару раз проехался по Эдькиной способности одержать над ним верх. Но тут я угрожающе сказал, что он даже не представляет, с каким удовольствием я ему накостыляю, и он предпочел ретироваться. Но с одним я согласен – на мотив для убийства тянет не очень.

– Это вам так кажется, – сказал Аркадий Крылов. Голос у него был вкрадчивый, тихий. – А на деле эта тихая девушка, госпожа Патриция Леман, однажды уже стала жертвой насильника. Ради интереса можете посмотреть в интернете, что она с ним за это сделала. Несколько лет назад эта история наделала немало шума в московских кругах. Так много шума, что, несмотря на весь ее профессионализм, нашлось немного желающих взять ее к себе на работу. Осмелился только ее новый шеф, оказался не из пугливых.

Павел посмотрел на Триш и вздрогнул. На ней не было лица, словно оно, как в фильме ужасов, сползло вниз, оставив вместо себя какой-то мятый невыразительный блин. Черт, на самом деле он совсем ничего не знал про эту женщину, кроме того, что его к ней невыносимо тянет. А что, если она окажется хладнокровной убийцей? Как ему жить, если встреча с ней окажется не спасением, а наказанием?

– Не надо смотреть в интернете, – разрезавший воцарившуюся в комнате тишину скрип был совсем не похож на голос, которым обычно разговаривала Триш. – Я сама вам все расскажу.