Глава девятая

Старика было так жалко, что Патриция с трудом сдерживала слезы. Это был совсем чужой старик, с которым ее не связывало ничего, кроме парочки ничего не значащих разговоров, но, как ни странно, за несколько дней в «Оленьей сторожке» Патриция успела привязаться к Федору Игнатьевичу, который, судя по всему, был очень славным человеком. И вот его убили.

Услышав сообщение Карины, Патриция сорвалась с места, чтобы бежать на улицу, но была остановлена твердым голосом Кайди. Та заявила, что если произошло преступление, то место убийства точно нужно оставить нетронутым для полицейских. На осмотр отправились сама Кайди и Сергей, которого рыжеволосая женщина прихватила с собой, поскольку он был врач.

Вернулись они довольно быстро и мрачнее тучи. Глядя на их лица, Патриция почувствовала, как сердце камнем падает к пяткам. Значит, Карине не почудилось, не привиделось, не показалось. Федора Игнатьевича действительно убили.

– Задушен, – коротко сообщила Кайди. – Лежит на дорожке, ведущей к ферме. Айгар, надо позвонить, вызвать полицию.

Ее муж коротко кивнул, доставая телефон.

– Как задушен, чем? – потрясенно спросил Павел.

Патриция вдруг подумала, что совсем ничего про него не знает. Павел был единственным человеком, осведомленным о том, что Федор Игнатьевич может опознать разговаривавшего с Ириной Девятовой мужчину. Мог он, пока Патриция вертелась в своей кровати, снова выйти из дома, добраться до старика и задушить его? Несомненно, но вот зачем? Ясно же, что с Ириной беседовал не он. Получается, что он покрывал кого-то другого? Но кого? Патриции казалось, что у нее сейчас лопнет голова.

– Баффом, – уточнила Кайди сухо. – Горнолыжным баффом. Мы не стали его трогать, чтобы не нарушать картину места преступления, но это совершенно точно бафф. Синего цвета, переходящего из одного оттенка в другой.

Патриция похолодела. У нее был именно такой бафф. Она любила синий цвет и, выбирая модный аксессуар перед поездкой, купила именно состоящий из разных оттенков от голубого до ультрамарина. Господи, где же ее покупка?

Она бросилась в коридор, где висела на вешалке ее куртка и стояли ботинки-дутыши. Кажется, раздеваясь, она машинально засунула бафф в рукав. Сейчас его там не было. Час от часу не легче! Метнувшись по коридору, она взлетела по лестнице, рванула дверь своего номера и начала судорожно рыться в вещах. Баффа не было и здесь.

– Что, твой? – спросил Павел, когда она понуро вернулась в гостиную.

– Похоже, да, – уныло сказала Патриция.

Ее душила ярость. Преступник, поднявший руку на беззащитного старика, в качестве орудия убийства выбрал принадлежащую ей вещь, словно сделал соучастницей преступления. В состоянии аффекта она никогда не умела сначала хорошенько подумать. Крутанувшись вокруг своей оси, Патриция ткнула указательным пальцем в Аркадия Крылова.

– Это вы убили Федора Игнатьевича. И Девятовых убили тоже вы.

Продюсер в немом изумлении смотрел на нее. Надо отдать ему должное, что все серьезно, он понял довольно быстро. Понял и начал рассказывать. Теперь пришла пора изумляться уже Патриции. Все остальные тоже слушали внимательно, не перебивая. На лицах ясно читались эмоции: у Кайди – сострадание, у Айгара – злость, у Сергея – поверхностная заинтересованность, у Павла – тоже заинтересованность, но глубокая, словно личная, у Эдика – любопытство, у Карины – затаенная боль. Под конец рассказа она вдруг не выдержала и зарыдала. Громко, некрасиво, навзрыд.

Патриция вдруг подумала, что в истории Аркадия Крылова каждый слышит что-то свое. Так странно. Для нее это была история про нарушение чужих границ и вызываемые этим последствия. Что ж, она тоже слушала о своем и отзывалось у нее свое. Это нормально, как ей объяснял психолог. Да, не один Аркадий Петрович прибегал к услугам психотерапевтов, чтобы залечить душевную травму. И надо признать, не только у него одного не получилось. Патриция вздохнула.

Одно было совершенно ясно: убийцей семьи Девятовых продюсер был вряд ли. Конечно, исключать, что он лгал, было нельзя, но все-таки Патриция отчего-то верила в его рассказ. Вспоминая мельчайшие детали первого проведенного здесь вечера, а потом поведения Аркадия Петровича, ссылавшегося на сильную головную боль и не выходящего из комнаты, она верила его словам, которые он сейчас произносил быстро, путано, словно находился в горячечном бреду. Трудно оправдываться, когда ты ни в чем не виноват, особенно если тебя обвиняют в таком страшном преступлении.

– Аркадий Петрович, а старика с фермы вы видели? – спросила она, в принципе зная ответ, но желая для себя поставить точку в своих подозрениях в отношении Крылова. – Вы были с ним знакомы?

Продюсер покачал головой.

– Нет, потому что я не ходил на ферму. Я приехал кататься, но встретил Олега и был выбит из колеи. Я действительно практически не выходил из дома, потому что мне нужно было время как следует все обдумать. И сегодня утром я из дома тоже не выходил. Мы вернулись со спасательной операции, я упал в кровать, но не мог заснуть. И поверьте, я так замерз, что мысли сходить еще погулять у меня не возникло. Я никогда не видел этого сторожа, и у меня не было ни малейшей причины его убивать. Я же сказал вам, что в принципе убить не могу. Не способен.

– Карина, а что вы делали на улице? – вмешался вдруг в разговор Павел. – Как так вышло, что именно вы нашли Федора Игнатьевича?

Женщина покрылась пунцовыми пятнами. Они расползались по лицу, шее и рукам, словно Карина Матяш на их глазах превращалась в леопарда необычного окраса.

– Я перепила, – наконец выдавила она из себя. – Когда я узнала о лавине и о том, что дом Олега оказался под завалом, мне стало так страшно, что я начала пить и не могла остановиться, пока не опустошила бутылку коньяка.

– Это мы видели, – насмешливо сказал Эдик.

– Не судите, – попросила Карина. – Я напилась и уснула прямо в гостиной, а когда проснулась, то поняла, что в доме очень тихо. Я не могла понять, где все – спят по своим комнатам или по-прежнему находятся на расчистке завала. Кроме того, у меня дико болела голова, мне нужно было на воздух, поэтому я оделась и вышла на улицу. Дошла до дома Девятовых, то есть до того места, где был дом. Встретила там нескольких сотрудников, приехавших на работу и разбирающихся со спасателями, а может, с полицией. От них я узнала, что Олег, Ирина и их младший сын погибли, а старшего увезли в больницу. Меня расстроила эта информация, поэтому я еще немного погуляла, чтобы прийти в себя. Возвращаясь в дом, я увидела старика. Все. Мне больше нечего рассказать.

– Вы до этого с ним когда-нибудь разговаривали, Карина? – Патриция и сама не знала, зачем она это спрашивает. Ведь таинственным собеседником Ирины Девятовой совершенно точно был мужчина.

– Да, я ходила на ферму один раз, посмотреть на оленей. И да, мы разговаривали. Но недолго.

– О чем, если не секрет? – вмешался в разговор Павел.

С точки зрения Патриции, он проявлял слишком много внимания ко всей этой истории. Мог у него быть личный интерес к Девятовым или нет? Случайно ли он оказался под Краснокаменском?

– Мы говорили об Олеге и Ирине, – помолчав, призналась Карина. – Но я их не убивала. Я не настолько хорошо владею лыжами, чтобы вызвать спуск лавины. И старика я не убивала тоже. Он-то не сделал мне ничего плохого.

– А кто сделал? – этот Павел не упускал из виду ни одной незначительной детали.

– Никто. Мне никто не сделал ничего плохого, – ровным голосом сказала Карина. – И я тоже не делала ничего плохого. Только напилась и нашла труп. Вы знаете, я так хочу отсюда уехать. Все на свете отдала бы, чтобы сейчас оказаться дома.

– Боюсь, в ближайшее время это будет невозможно, – сообщила Кайди. – Думаю, что после схода лавины нас бы не задерживали долго, потому что случившееся очень легко списать на природную катастрофу. Но вот убийство Федора Игнатьевича – это уже серьезно. И поэтому у полицейских ко всем нам будут вопросы. Мы не сможем уехать, пока они не найдут на них ответы.

Словно в подтверждение ее слов в коридоре стукнула дверь, и в гостиную ввалилась оперативная группа: трое полицейских, эксперт и следователь. Представившись, они попросили всех оставаться на своих местах, спросили, кто нашел тело, назначили одного из оперативников приглядывать за гостями турбазы и отбыли на место происшествия, ведомые Кайди Ратсепп. Патриция, вздохнув, вернулась к приготовлению обеда, потому что хочешь не хочешь, а детей нужно кормить, да и взрослых тоже.

Спустя пятнадцать минут следователь вновь пришел в дом и приступил к опросу свидетелей, первой из которых стала Карина Матяш, поскольку именно она нашла тело. Разговор проходил в спальне Карины, но Патриция, занятая приготовлением обеда, даже не старалась прислушиваться, поскольку версию женщины знала.

Ее отчего-то беспокоило поведение Кайди. С чего вдруг эта рыжеволосая женщина, мать двоих детей взяла, что может руководить расследованием? Почему в ее нежном голосе внезапно прорезались металлические нотки? Почему при разговоре с ней у Патриции то и дело возникает ощущение, что Кайди что-то скрывает?

У Патриции Леман были хорошие аналитические способности. Именно за умение разложить все факты по полочкам, собрать их в единую нить и объяснить логику ее всегда ценили начальники. Поэтому, процеживая бульон, ловко обваливая в муке отбивные и сбрызгивая маслом картошку, она припоминала и сортировала все странности, которые касались семьи Ратсепп.

Итак, что нам известно? При знакомстве Кайди сказала, что они регулярно ездят кататься на горных лыжах, потому что любят этот вид спорта, но в Краснокаменске впервые. Когда Патриция удивилась, что жители другой страны выбрали такое далекое и не очень раскрученное место, Кайди пояснила, что ее муж отсюда родом и захотел побывать на родине. Что ж, это факт номер один. Идем дальше.

Назавтра, когда Патриция осматривала базу, она стала случайным свидетелем разговора между Айгаром и его женой. Женщина тогда с горячностью говорила что-то типа «Айгар, поверь мне, тебе это не нужно. Ты зря это придумал, и мы вообще напрасно сюда приехали». Да, точно, а потом она добавила: «Пожалуйста, не делай этого. Это ничем тебе не поможет, а лишь только все усложнит» – и попросила подумать о детях. Это факт номер два.

Факт номер три – это, несомненно, встреча Айгара и Федора Игнатьевича. Ее Патриция видела из окна своего номера. Мужчины – здоровяк-викинг и тщедушный старичок – обнимались. Вечером, перед сходом лавины, Айгар снова куда-то уходил, причем вернулся мрачнее тучи, а на вопрос жены, как все прошло, ответил одним словом: «Трудно». Это факт номер четыре, и его Патриция тоже аккуратно занесла в складывающийся в ее голове пазл. Она была уверена, что сумеет получить цельную картинку, если будет дотошна и внимательна.

Итак, пока получается, что Айгар Ратсепп родом из этих мест, а потому он вполне мог знать старика сторожа раньше. Близко знать, поскольку так радоваться встрече, как это делал Федор Игнатьевич, можно только по поводу близкого знакомого. Интересно, что, узнав о гибели хозяина турбазы, старик обратился к богу не только по поводу упокоения души Олега Девятова. Да, точно, Патриции тогда показалась странной его фраза «Прости, господи, душу раба твоего Игоря». Конечно, она подумала, что ее собеседник имеет в виду старшего сына Девятовых, но четырнадцатилетний подросток вряд ли мог быть виноват в гибели родителей. О каком же прощении тогда шла речь?

Так-так, Ирина говорила, что своего старшего сына они назвали в честь брата мужа. И когда Патриция упомянула об этом в разговоре со сторожем, тот рассказал, что у Олега Девятова действительно был младший брат Игорь, который был весьма упрямым и своенравным. Кажется, он мечтал стать моряком, а потом куда-то исчез, но не в тюрьму, как считала Ирина. Федор Игнатьевич очень рассердился, когда Патриция высказала такое предположение.

То есть существовал исчезнувший брат по имени Игорь, которого нужно простить за то, что он сделал что-то, имеющее отношение к гибели Девятовых. Этот факт номер пять упрямо не хотел цепляться ко всему остальному, и Патриция даже головой замотала, как конь, которому досаждают мухи.

С лестницы спустилась Эмилия, подошла к холодильнику, достала пакет апельсинового сока, налила в два стакана – себе и брату, неторопливо поднялась по лестнице и исчезла за дверью номера. Патриция вдруг вспомнила, как девочка и Игорь Девятов сидели на ковре перед камином и играли в «Монополию». О чем она тогда подумала, глядя на них? О том, что они удивительно похожи, словно брат с сестрой.

Айгар местный. Брат Олега Девятова куда-то уехал. Федор Игнатьевич был рад встрече с эстонцем. Кайди не нравилось какое-то решение мужа. Эмилия и Игорь очень похожи. Игоря Девятова назвали в честь дяди. Айгар и Кайди проявляют большое участие в судьбе попавшего в больницу мальчика. Игорь. Айгар. Черт подери!

Догадка, озарившая Патрицию, была сродни вспышке молнии. Всыпав лапшу в бульон, который успел закипеть, она сделала меньше огонь, накрыла кастрюлю крышкой, отложила прихватки и повернулась к сидящим в полном молчании мужчинам, слушающим разговор Карины со следователем и ожидающим своей очереди.

– Айгар, – тихонько позвала Патриция, подойдя ближе к креслу, в котором сидел викинг. Он поднял голову, посмотрел на нее вопросительно, но спокойно, не ожидая подвоха, – Айгар, вы ведь брат Олега Девятова, правда? Он чем-то очень серьезно вас обидел. Так серьезно, что вы на много лет уехали из России, сменили имя и фамилию. Вы сердились на своего брата, но вам небезразлична судьба пострадавшего мальчика, потому что он – ваш племянник. И Федор Игнатьевич вас узнал. Узнал и понял, что вы решили отомстить.

Теперь его устремленный на нее взгляд был бешеным, диким. Патриция даже попятилась, словно от этого человека могла исходить какая-то угроза. Павел, заметивший этот взгляд, тут же вскочил и встал у Патриции за спиной, словно оберегая и защищая ее. Полицейский, оставленный присматривать за ними, тоже встрепенулся, позвал следователя, который выскочил из комнаты Карины, словно забыв о ней.

– Документы ваши предъявите, пожалуйста, – велел следователь строго.

Айгар тяжело вздохнул и достал из кармана эстонский паспорт. Следователь изменился в лице.

– Вы что, иностранец?

– Да.

– Та-а-ак, Айгар Ратсепп. Это ваше настоящее имя?

– Да, разумеется. Когда я переехал в Эстонию, к бабушке с дедушкой, то взял их фамилию, то есть девичью фамилию своей матери. Мне было шестнадцать лет.

– А до этого какая у вас была фамилия?

– В России меня звали Игорь Девятов, – покорно сказал Айгар. – Я из Норильска, вырос в этих местах, но после переезда приехал сюда впервые.

– То есть погибший Олег Девятов действительно ваш брат? Эта дама не ошиблась?

– Нет, не ошиблась, хотя, признаться, я понятия не имею, как именно она об этом узнала. Я никогда про это здесь никому не говорил.

– А правда, как вы узнали? – с подозрением спросил следователь у Патриции.

– Догадалась, – пожала плечами та. – Свела воедино разрозненные факты, свидетелем которых стала.

– А поподробнее можно?

– Можно, – и Патриция рассказала о своих умозаключениях, позволивших ей «вычислить» Игоря Девятова.

– То есть, похоже, у вас был мотив желать смерти своему брату, а также гражданину Федору Игнатьевичу Бабушкину, найденному сегодня убитым, – буднично заключил следователь.

– Я никому никогда не желал смерти и, разумеется, никого не убивал, – Патриция видела, что Айгар пытается сдерживаться, но получалось у него не очень. – Я готов объяснить, что произошло, потому что мне нечего скрывать.

– Нет, разговаривать мы, пожалуй, будем не здесь, собирайтесь, гражданин, проедем в отдел полиции, чтобы зафиксировать ваши показания. Юра, – обратился следователь к полицейскому, – забирай гражданина… господина Ратсеппа, веди в машину, я сейчас попрошу ребят, чтобы они тут опрос закончили.

– Мне нужно предупредить жену.

– А где она?

– Моя жена Кайди Ратсепп, она ходила осматривать тело и сейчас отвечает на вопросы ваших коллег на месте происшествия.

– А вот это уже никуда не годится, – покачал головой следователь, – так, Юра, веди его в машину, а я схожу заберу его жену, пока она нам там все улики не уничтожила.

– Моя жена не может уничтожить улики, – Айгар вдруг засмеялся страшным скрипучим смехом, словно железо по стеклу зацарапало. – Все дело в том, что она… ладно, неважно.

– Разберемся, что важно, а что нет, – строго сказал следователь, – всех остальных попрошу остаться на базе, с вами еще поговорят мои коллеги. И я сам еще тоже вернусь.

Патриция решила, что последняя фраза звучит, пожалуй, угрожающе.

– Патриция, пожалуйста, посмотрите за детьми, – попросил ее Айгар. – Пока Кайди не вернется. Не переживайте, я знаю, что вы сделали это не со зла, и понимаю, что вся наша ситуация действительно очень странно выглядит. Но я даю вам честное слово, что не убивал Олега и старика. И дорого бы заплатил, чтобы узнать, кто это сделал. Эмилия справится с Лансом, она привычная, но просто присмотрите за ними обоими. Хорошо?

Патриция кивнула, не в силах вымолвить ни слова. У нее как-то странно перехватило горло. Молча она наблюдала за тем, как трое мужчин вышли из гостиной, оделись в прихожей, хлопнула входная дверь, и все стихло.

– Браво. – Аркадий Крылов несколько раз издевательски хлопнул в ладоши. – Пат, вы превзошли сама себя. Менее чем за час вы сначала обвинили в двух убийствах меня, а потом этого бедолагу. Конечно, я в очередной раз оценил уровень ваших аналитических способностей, но, право слово, страшно благодарен, что вы любезно не поделились с полицейскими своими подозрениями в мой адрес. Признаться, я был бы не готов к тому, что меня повезут в полицейский участок.

– Рассказать, что вы знали Девятова, то есть я имею в виду Олега Девятова, раньше, все равно придется, – пожал плечами Павел. – Чем меньше каждый из нас будет скрывать, тем лучше. Пока нет доказательств, что именно Айгар совершил преступление, подозревать его можно с тем же успехом, что и вас. Кроме того, мы понятия не имеем, что именно произошло в их семье много лет назад, так что еще непонятно, чья обида сильнее, его или ваша.

В дом вернулись Сергей и остальные полицейские.

– Кайди уехала с мужем, тело старика увезли, – доложил врач и рухнул на диван рядом со своим другом. – Признаться, я так и не понял, что тут у вас произошло, почему арестовали Айгара?

– Не арестовали, а задержали для дачи показаний, – поправил один из полицейских.

– Выяснилось, что он – братуха владельца базы, – объяснил Эдик другу, – какая-то у них родовая вражда, все дела. Как в кино, честное слово. Признаться, я мало что понял.

Полицейские записали показания всех гостей базы, особенно упирая на то, кто где был в момент совершения убийства Федора Игнатьевича. Ночной сход лавины их, похоже, интересовал мало. Патриция накрывала на стол машинально, очень внимательно слушая все, о чем говорили в комнате. Руки ловко сновали, доставая тарелки, нарезая салат из овощей и хлеб, разливая суп по тарелкам, а мозг фиксировал факты, тасуя их в черепной коробке, словно раскладывая на невидимые полки. Вот это подальше, вот это поближе, чтобы было удобно доставать.

Когда все было готово к обеду, она поднялась на второй этаж, постучала в двери люкса, чтобы позвать Эмилию и сэра Ланселота к столу.

– Где мама и папа? – спросила девочка, оглядев комнату.

– Срочно уехали в город, – мягко сказала Патриция, которую снедало чувство вины.

Может быть, прав Аркадий Петрович, обвинивший ее в том, что она источник неприятностей для других. Точнее, не она, а ее фантазии. В конце концов, мокрые лыжи Крылова объяснились довольно просто, и продюсера она больше в убийствах не подозревала. Так, может, и неожиданное родство Айгара и Олега тоже имело вполне логичное объяснение, как и радость старика-сторожа при неожиданной встрече. А что, если Айгар и правда никого не убивал. Кто тогда?

– Игорю стало хуже? – встревоженно спросила Эмилия, ворвавшись в покаянные мысли Патриции. Вынырнув из самобичевания, она даже не сразу поняла, что девочка имеет в виду своего двоюродного брата. Интересно, знает она об их родстве или нет? И ведь не спросишь.

– Что? Нет, милая, они поехали не в больницу, а в полицию. Видишь ли, дело в том, что они знают кое о чем, что может оказаться полезным при расследовании.

– Расследовании убийства этого доброго дедушки? – Патриция вытаращила глаза, потому что о смерти Федора Игнатьевича стало известно, когда дети были наверху, и с того момента к взрослым они присоединились впервые. – Я видела в окно, что приехала полиция, с ними была мама, поэтому я открыла окно, чтобы послушать, о чем они говорят.

– И много ты узнала?

– Нет, я закрыла окно, потому что не хотела пугать брата, – серьезно пояснила девочка. – Я понимаю, какие вещи ему можно знать, а какие необязательно.

– Я побуду с вами, пока твоя мама не вернется.

Патриция прикусила язык, но, к счастью, девочка не заметила ее оплошности и не спросила, почему вернуться должна только мама.

– Мойте руки и садитесь за стол. Кстати, всех касается.

Полицейские тем временем закончили свою работу, от обеда отказались и уехали, еще раз строго наказав собравшимся не покидать территорию базы. Унылые обитатели «Оленьей сторожки» расселись за столом и приступили к трапезе.

– А ты вкусно готовишь, – оценил Павел, – суп просто пальчики оближешь. И мясо выглядит очень аппетитно.

– Так и быть, ужин возьму на себя, – вздохнула Карина, – рыжая обещала его приготовить, но мы понятия не имеем, когда ее отпустят. Если вообще отпустят.

Патриция метнула в нее предостерегающий взгляд, но Эмилия была занята тем, что уговаривала поесть брата, который отворачивался от еды, требуя мармеладных червячков. Едок из юного сэра был так себе.

– Надо сдувать опилки, – сообщил вдруг мальчик громко. Все за столом замерли, пытаясь понять, что он имеет в виду.

– А где ты видел опилки, Лансюша? – уточнила Патриция, богатое воображение которой услужливо подсказывало, что это может иметь отношение к совершенному преступлению.

Мальчуган развел руками, показывая, что не знает, но подтвердил, что опилки обязательно нужно сдувать. Спрыгнув со стула, на котором он сидел, и не обращая ни малейшего внимания на Эмилию с ее уговорами съесть еще одну ложку супа, Ланселот Нильс забегал по комнате, открывая и закрывая дверцы шкафов и громко взывая: «Опилки, опилки!»

– По-моему, мы близки к тому, чтобы найти еще один труп, – мрачно сказал Павел. – В опилках. Хотя я понятия не имею, что именно мальчишка имеет в виду. Я не видел на территории базы никакой мастерской.

– А я видела! – выпалила Патриция. – Неподалеку от здания фермы, сбоку от загона для молодняка, стоит небольшой сарайчик, и там полно опилок, потому что ими засыпают пол на ферме. Ты что, не помнишь?

– Точно! – Павел хлопнул себя по лбу. – Как ты думаешь, Триш, что он там мог видеть?

– Сейчас сходим и посмотрим. Эмилия, можно мы возьмем Ланселота с собой? Нам кажется, он мог стать свидетелем чего-то важного.

– Да, конечно, только я пойду с вами, – ответила девочка. – Пока родители в отъезде, я отвечаю за брата.

– Мы обязательно сходим, только сначала давайте поедим, – попросил Сергей. Лицо у него было умоляющее. – Есть охота, и вкусно все действительно очень. Пообедаем, а потом пойдем искать и сдувать опилки.

На этих условиях отведать куриного супа согласился даже юный сэр, взрослые же отдали дань и отбивным, и картошке, и салату, правда, пить чай Ланселот Нильс уже не дал.

– Опилки! – кричал он, совершая какие-то странные движения руками. – Надо сдувать опилки.

Сдавшись на волю победителя, две женщины, трое мужчин вместе с юным сэром отправились к оленьей ферме. Лишь Аркадий Петрович остался в доме, снисходительно сообщив, что в массовом психозе не участвует.

Сбоку от здания фермы действительно стоял деревянный навес, под которым были сложены дрова, там помещалась машина, расщепляющая древесину в щепу, и валялась целая куча опилок. Правда, куда именно их надо сдувать, пока оставалось неясным. По расчищенной кем-то тропинке добрались до дровянника, встали полукругом, пропуская вперед юного сэра.

– Ну вот, Ланс, опилки, – сказала Патриция.

Трехлетний мальчик смотрел на нее недовольно, и она тут же почувствовала полную беспомощность. Нет, никогда она не умела обращаться с детьми.

– Мне это не нужно, – сообщил Ланселот Нильс.

– Ну как же, ты же сам хотел опилки.

– Это не то! – мальчик повысил голос. – Нужно сдувать опилки, а для этого их нужно найти.

– Так вот же они, – не выдержал Сергей.

– Не то, – упрямо твердил ребенок.

Из здания фермы вышел мужчина средних лет, кажется, Патриция уже видела его на базе раньше. Ну да, от того, что случилось несчастье с владельцами «Оленьей сторожки» и со стариком Федором Игнатьевичем, животные не перестали нуждаться в воде и корме. Хорошо, что сотрудники базы это понимают. Увидев людей у сарая с дровами, мужчина подошел поближе. Вид у него был недовольный.

– Шли бы в дом, – сказал он хмуро. – Не до развлечений, ей-богу, беда у нас. Сами знаете.

– Мы не развлекаемся, – поспешно сказала Патриция, – мы просто гуляем. Видите мальчика? Он маленький, у него родители уехали в город, поэтому мы стараемся за ним присматривать. Вот и пришли. Но если мы вам мешаем, то сейчас уйдем.

Внезапно она поймала взгляд Павла, устремленный куда-то за ее спину. Замолчав на полуслове, Патриция повернулась. Там, за ее спиной, не было ничего необычного. Снег, дрова, опилки, стена сарая и прислоненная к ней широкая лопата для уборки снега. Ну да, дорожка же расчищена, для этого нужна была лопата. Ничего странного в этом не было. Зато лицо Павла выглядело очень странно. Губы сжаты, глаза сощурены. Он смотрел на стену сарая так, словно на ней вырастали огненные слова «мене», «текел», «фарес».

– Ты чего? – шепотом спросила Патриция, подойдя поближе. – Что ты такого увидел?

– А ты ничего интересного не видишь?

– Лопату? – с некоторым сомнением спросила Патриция. – Ею Федор Игнатьевич тропинки чистил. Видишь, она и сегодня прочищена, а когда мы утром к нему приходили, по снегу шагали, то есть он уже после нас снег раскидывал.

– То-то и оно, – совсем непонятно ответил Павел. – То-то и оно, Триш. Только это не лопата, а скрепер.

– Что вы там шепчетесь? – позвала их Карина. – Раз это не те опилки, которые нам нужны, то пошли обратно в дом. Чаю хочется. Да и вообще нам тут не рады.

– Идите! – крикнул Павел. – Мы сейчас вас нагоним.

– Вы чего, по оленям соскучились? – голос Эдика звучал насмешливо.

Словно отвечая на все возможные вопросы разом, Павел сделал шаг, притянул Патрицию за плечи к себе и поцеловал. От неожиданности она даже сопротивляться не стала, лишь замерла, ощущая прикосновение его сухих, теплых, чуть шершавых от мороза губ.

– Ясно, по чему они соскучились, – услышала Патриция хриплый голос Карины, – ладно, пошли, ребята, не будем смущать наших голубков. Все-таки удивительно, как некоторые умеют устраиваться, несмотря на самые, казалось бы, неподходящие условия.

Спиной Патриция чувствовала любопытные и осуждающие взгляды, но почему-то впервые в жизни ей было все равно, что о ней подумают. Точнее, во второй раз. В первый ей было не до постороннего мнения, потому что ее захлестывали гнев, боль, ярость и отвращение, а сейчас что? Ответа на этот вопрос она не знала.

Мужские губы стали настойчивее, и, не думая о последствиях, она вдруг отдалась во власть неожиданного поцелуя, внезапно вспомнив, как в юности мама настойчиво рекомендовала не целоваться на морозе. Смешки и шаги за спиной удалялись, их с Павлом спутники все-таки решили оставить их одних. То есть вдвоем.

Наконец, все стихло, и восхитительный поцелуй тут же прекратился, словно планка финиша упала.

– Извини, – буднично сказал Павел, – я просто не знал, как иначе заставить их всех уйти. А при них говорить не хотел. Видишь ли, мне кажется, что все очень серьезно.

То есть он целовал ее в качестве отвлекающего маневра? Военной хитрости? Патриции вдруг стало так обидно, что даже слезы на глазах выступили. Хотя мама, кажется, предупреждала, что плакать на морозе тоже неполезно.

– Что ты хотел мне объяснить? – сухо сказала Патриция, отвернувшись, чтобы он не увидел ее предательски выкатившихся из глаз слез. Вот еще не хватало, плакать перед этим чурбаном. – Какая разница между лопатой и скрепером, и почему этот предмет, как бы он ни назывался, ввел тебя в такое возбуждение?

– Скрепер – действительно некое подобие лопаты, – принялся объяснять Павел, совершенно не замечая ее замешательства. – Видишь, у него П-образная ручка. Он предназначен не для перекидывания снега, а для толкания снежной массы. Именно поэтому им так удобно чистить дорожки, и именно с этой его особенностью связано его второе название – ручной движок. Эта модель типа щита, который представляет собой металлический движок для снега с плоским полотном. Им толкают снежную массу вперед, наваливаясь всем телом. Вот смотри, это скрепер совкового типа, он имеет ковш шириной восемьдесят сантиметров, который используется для перемещения снега без необходимости отрыва инструмента от земли. Примерно как тачка, понимаешь?

– Не совсем, – аккуратно сказала Патриция, которой начало казаться, что Павел внезапно сошел с ума. – Вернее, как устроена эта лопата, я поняла, ты очень доходчиво объяснил, но вот какое это имеет отношение к убийству Федора Игнатьевича, поняла не очень.

– Триш, Кайди сказала тебе, что сход лавины мог быть вызван подрезанием снежного пласта. Кстати, именно потому, что это предположение высказала она, я не верю, что Айгар может быть причастен к убийству Девятовых. Если бы не слова Кайди, никому из нас даже в голову бы не пришло считать лавину не несчастным случаем, а спланированным действием. Так что Айгар ни при чем, и тот факт, что они с Девятовым родные братья, на самом деле ничего не доказывает.

– Но у него была причина ненавидеть Олега.

– Да мало ли у кого могла быть причина ненавидеть этого негодяя! К примеру, у меня она тоже была, – он вдруг словно спохватился, что сказал лишнее, – я терпеть не могу наглых самовлюбленных хамов, заливающих любое расстройство водкой. И у тебя она была, потому что он хватал тебя, извини, за грудь. Но за это ведь не убивают.

На мгновение Патриция словно ощутила розочку из бутылки в руке и горячую кровь, стекающую по пальцам. Ее сильно затошнило, и она замотала головой, чтобы избавиться от наваждения.

– Не убивают, – хрипло согласилась она.

– Нужно быть очень виртуозным лыжником и прекрасно разбираться в физике, чтобы вызвать узконаправленный сход лавины. Но если при этом ты подрезаешь снег скрепером, останавливаясь в нужных местах, а потом продолжая свой путь, то задача становится чуть менее сложной. Как мне кажется.

Патриция замерла. На мгновение ее богатая фантазия заставила словно воочию увидеть картинку: одинокая фигурка лыжника скользит по ночному склону, вместо палок держа в руках широкую лопату с П-образной ручкой. Получается, преступник знал, что такая лопата на базе есть, и был в курсе, где именно она хранится.

– Он ходил на разведку, – подтвердил Павел, когда она поделилась с ним своим видением. – В первую ночь, когда ты увидела мокрые лыжи. Он отправился на склон, чтобы оценить объем работы прямо на местности. Вполне возможно, что он уже тогда попытался вызвать сход лавины, но что-то пошло не так, не получилось. Мороз был слишком сильным, а снега выпало недостаточно. Зато прогноз погоды говорил, что спустя сутки все получится как нельзя лучше. А еще он прошел по базе и нашел скрепер, чтобы нужной ночью его взять.

– Павел, – Патрицию пронзила догадка, такая острая, что она схватила своего спутника за руку, – послушай, я, кажется, поняла. Он не мог успеть сразу после вызванной им лавины положить скрепер на место. Ему нужно было успеть вернуться в дом до того, как мы все проснемся. Вернуться и воткнуть в стойку лыжи. Крюк до фермы не укладывался в маршрут по времени, поэтому он мог поставить скрепер на место позже, когда вся шумиха уже улеглась. И Федор Игнатьевич мог нечаянно это увидеть. Преступнику ничего не оставалось, кроме как избавиться от старика.

– Может быть, но вряд ли, – в голосе Павла звучало сомнение. – Понимаешь, ему не было нужды так рисковать. Когда мы кинулись откапывать дом Девятовых, мы бегали по базе и собирали все лопаты, которые могли найти. Понятно, что скрепер для этих целей не годится, но никто бы не удивился, если бы его вдруг нашли брошенным в любом месте базы. Увидели лопату, взяли, поняли, что она не подходит, отшвырнули. Нет, он бы ни за что не понес его обратно, к ферме.

– Если мы сможем вычислить убийцу, то узнаем, как все было на самом деле, – сказала Патриция с жаром. – Но ты – огромный молодец, что вообще заметил эту лопату. То есть скрепер. Как ты думаешь, мы должны его куда-нибудь спрятать, чтобы отдать полиции? На нем же могут быть отпечатки пальцев.

– Сомневаюсь, но лучше сделать лишнее, чем не сделать необходимого, – Павел вздохнул.

Одним прыжком он преодолел расстояние, отделяющее его от стены сарая, стащил с шеи шарф, обернул скрепер несколько раз, стараясь не прикасаться к ручке даже в перчатках, замотал головой, пытаясь понять, куда именно его можно деть. Понятно, что в дом нельзя, если они исходят из того, что там может жить убийца.

– Пойдем замаскируем под елками, – предложила Патриция, разгадав ход его мысли. – Нам надо торопиться, потому что столь долгое отсутствие все-таки выглядит подозрительно, а мы же не хотим привлекать внимания.

– Не хотим, – согласился ее спутник.

На обратном пути они сошли с дорожки и чуть углубились в нетронутую снежную целину, воткнув лопату в глубокий сугроб за одной из елей так, что с дорожки ее было не видно, после чего вернулись в дом, притихшие от объединяющей их тайны.

Все остальные обитатели «Оленьей сторожки» пили чай в гостиной, даже сэр Ланселот больше не требовал сдувать опилки, видимо, удачно отвлеченный сестрой на что-то более интересное.

– Намиловались, голубки? – ехидно спросила Карина. – Вот ведь кому война, а кому мать родна.

Патриция хотела ответить что-то резкое, но не успела, хлопнула входная дверь, и в дом ввалились Айгар и Кайди. Ну, надо же, их отпустили.

– Мамочка, папочка. – Юный сэр пулей вылетел из гостиной, повис на матери, вскарабкавшись на нее, как обезьянка. – Как хорошо, что вы вернулись.

– Все в порядке? – тоже выходя в коридор, спросила Эмилия.

Ну и характер у этой девчонки – просто кремень.

– Более чем, – успокоила дочь Кайди.

– Простите меня, – Патриция сочла своим долгом извиниться перед викингом и его женой, потому что проводить томительные минуты и давать неприятные объяснения в полицейском участке эстонской семье пришлось по большому счету из-за нее. – Но я обо всем догадалась и не смогла смолчать. Мне казалось, что это может быть важным.

– Ну что ты, Пат, – Кайди улыбнулась ей и прошла в гостиную. – Я все понимаю и совершенно не в претензиях. Боже мой, как есть хочется, мы же с самого утра ничего, кроме бутербродов, не ели. Мы сами во всем виноваты, нужно было не скрывать родство с Девятовыми, а сразу обо всем рассказать. Если человек ни в чем не виноват, то он должен честно рассказать обо всех фактах, которые ему известны. Невиновным нет нужды что-то скрывать. Надо же, столько лет рассказываю об этом всем, кто попадает в мой рабочий кабинет, а сама, оказавшись в подобной ситуации, нарушила это простое, казалось бы, правило.

– Твой рабочий кабинет? А кем ты работаешь?

Она вдруг вспомнила, что этот вопрос уже звучал в стенах дома несколько раз, но каждый раз Кайди предпочитала не отвечать, ловко уходя от ответа. Впрочем, на этот раз ничего скрывать рыжеволосая женщина не стремилась.

– Сейчас я налью нам твоего божественного супа, – сказала она и улыбнулась Патриции, – мы сядем за стол и все вам расскажем. А работаю я следователем.

* * *

Айгар грустил, но это была светлая грусть. Он чувствовал себя так, словно бетонная плита, много лет придавливавшая его к земле, куда-то делась, и он, наконец, свободен. Настолько, что, кажется, оторвется от земли и полетит. Сидя за просторным, рассчитанным на большую компанию столом, он обводил глазами людей, с которыми волею судьбы оказался под одной крышей, и думал, как объяснить им все, что с ними произошло. С ним и с Олегом.

Как вместить в короткий рассказ целую жизнь? Ту, что началась у него, шестнадцатилетнего мальчишки Игоря Девятова, после того, как его предали родной брат и родители. История успешного эстонского бизнесмена Айгара Ратсеппа началась с банального предательства, и только сейчас, здесь, в «Оленьей сторожке», он, наконец, чувствует, что может проститься с прошлым. Какая горькая ирония, что за освобождение от прошлого нужно заплатить столь страшную цену. И эта цена – два совершенных убийства, четыре жизни.

Семь пар смотрели на него. Детей они отправили наверх, но взрослые все были тут, глядя на Айгара с нетерпением, любопытством, страхом. Лишь в одних глазах читалась безусловная любовь. Кайди. Его ангел-хранитель на протяжении вот уже шестнадцати лет. Человек, который помог ему восстать из пепла, сложил по кусочкам. Друг, жена, любовница, мать его детей, следователь. Он бы точно пропал, если бы не она.

– У нас была совершенно обычная семья, – вздохнув, начал он, понимая, что тянуть время бессмысленно. Люди ждут ответов, и они их получат. – Наш отец Сергей Николаевич Девятов окончил Ленинградскую военно-медицинскую академию и мечтал быть военным врачом. В армии он, впрочем, прослужил недолго, заболел туберкулезом, был комиссован по состоянию здоровья. Это случилось, когда Олегу было четыре года, а мне два. С мамой отец познакомился в Эстонии, где служил. Ее родителям он ужасно не понравился, показался заносчивым и грубым, и они всячески отговаривали дочь, мою маму, от замужества. Но, во-первых, она была влюблена и мечтала выйти замуж, а во-вторых, очень скоро стало ясно, что она ждет ребенка, моего брата. Понятно, что после этого свадьба уже была делом само собой разумеющимся.

Он видел, с каким интересом слушают женщины – Патриция и Карина. Ну да, они любят житейские истории, недаром читают дамские романы и смотрят мелодрамы, но и мужчины тоже слушали с интересом, и это, пожалуй, Айгара удивляло. Не писатели же они, не инженеры человеческих душ. Что им до чужой семейной истории, чужой трагедии.

Он удивлялся и рассказывал дальше. О том, как с короткой разницей родились Олег, а потом он, Игорь. Как бабушка и дедушка обожали внуков, особенно младшего, ибо Игорек Девятов пошел в материнскую породу – высокий, белокурый, с голубыми глазами, практически викинг. А вот старший, Олег, был больше в отца, коренастый, приземистый, темноволосый.

Когда отец заболел, лечиться он уехал на родину, в Сибирь. И сначала один, потому что дочь и внуков с «туберкулезником» Ратсеппы не отпустили. Анника Девятова уехала с детьми к мужу только через два года, причем вопреки воле родителей. И на долгие годы вся связь между Норильском и Курессааре была прервана. Анника отреклась от родителей ради мужа, и много позднее Айгар осознал, что это было первое в ее жизни предательство.

Отец был человеком суровым, деспотом. Домашним от него частенько доставалось в первую очередь за непослушание и неповиновение. Но в целом детство свое Айгар привык считать если не счастливым, то точно безмятежным, как у всех. С Олегом они жили дружно, хотя и были очень разными. Старший брат рос подловатым, любил самоутверждаться за счет тех, кто слабее, обманывал родителей в мелочах, зато учился хорошо, потому что мечтал уехать учиться в Москву и стать, как отец, врачом.

Младший бредил морем, вспоминая уже полузабытый запах детства, проведенного в Эстонии. Детство пахло соленым ветром, гуляющим над морским прибоем, рыбой, которую выгружали рыбаки из лодок, тиной, выброшенной на берег во время шторма. Этот чуть горьковатый запах снился Игорю Девятову ночами, и, просыпаясь, он знал, что после школы обязательно поступит в мореходку, чтобы вдыхать его всей грудью. Всю жизнь.

Олег над подобными планами смеялся, называя их инфантильными. Отец гневался, потому что, по его разумению, младший сын тоже должен был поступать в медицинский вуз. Спасибо, хоть о военной карьере речь не шла. Робкие попытки Игоря защитить свою мечту натыкались на крики и ругань, поэтому, немного подумав, он решил, что, пожалуй, действительно окончит медицинский институт, а потом устроится врачом на какое-то судно, совместив свою мечту с волей отца. Такой расклад в принципе всех бы устроил.

Однако за два года до планируемого поступления, в то лето, когда Олег Девятов оканчивал школу и уезжал учиться в Москву, произошла история, которая внесла суровые коррективы во всю последующую жизнь семьи.

– Наша семья очень дружила с соседями, – Айгар продолжал свой рассказ, отмечая, что внимание слушателей не ослабевает. – Анна Петровна и Владимир Никанорович Светловы, вот как их звали. Двери между нашими квартирами практически не закрывались, то мама с ними салатом поделится, то Анна Петровна пирогов на всех напечет. Нас с Олегом Светловы тоже привечали. Я часто терял ключи, поэтому до прихода домой старших частенько пересиживал у них в квартире. Библиотека у них была замечательная. Анна Петровна работала учительницей литературы, а муж ее был простым работягой, автомехаником. Дети их уехали из Норильска, обосновались в Подмосковье, и в тот год Светловы приняли непростое для себя решение переехать туда же, поближе к дочери и сыну. И начали распродавать имущество, чтобы купить жилье на новом месте.

Айгар замолчал, прикрыл глаза, вспоминая то давнее лето тысяча девятьсот девяносто пятого года. Точнее, еще весну. Ну да, Светловы продали машину и гараж сразу после майских праздников, а вырученные деньги тут же перевели в валюту. Хранить сбережения в рублях тогда было довольно опрометчиво, хотя и сейчас не сильно лучше. В общем, после завершения обеих сделок на руках у Светловых оказалось примерно десять тысяч долларов. И в один прекрасный день эти деньги пропали.

Анна Петровна прибежала к Девятовым вечером, когда Анника уже накормила семью ужином и мыла посуду, попутно жаря сырники на завтра. Сергей Николаевич смотрел телевизор, Олег слушал музыку в наушниках, сквозь которые до лежащего на своей кровати с книгой в руках Игоря доносились ритмичные звуки «бум-бум» – Олег любил модную тогда группу Oasis.

Книга, которую читал Игорь, была интересной, «Рыцари сорока островов» Сергея Лукьяненко, поэтому он не следил за тем, что происходило на кухне, где уединились мама и Анна Петровна. Кажется, он слышал, что соседка плакала, но созданный инопланетянами искусственный полигон для проведения исследования моделей поведения наиболее перспективных детей Земли интересовал его гораздо больше. Кажется, мама позвала на кухню отца, но и это нисколько не обеспокоило Игоря и не заставило оторваться от книги. А потом разразилась катастрофа.

Братья Девятовы были вызваны на кухню, где сидели заплаканная Анна Петровна и, оказывается, успевший присоединиться к ней муж.

– Так, кто из вас сегодня был в квартире соседей? – спросил у сыновей Сергей Девятов.

– Я, – честно признался не чувствующий себя ни в чем виноватым Игорь, – я ключ забыл, а у Олежи было на два урока больше, так что меня Анна Петровна супом накормила, пока я его ждал.

– А потом?

– Потом к портнихе ушла. Да, Анна Петровна? Вы сказали, что вам нужно на примерку, и велели пить чай с малиновым пирогом. Я и пил, а потом услышал, что Олег вернулся, захлопнул дверь и пошел домой. А почему вы спрашиваете?

– Игоречек, ты точно помнишь, что захлопнул дверь? – дрожащим голосом спросила Анна Петровна. – Может быть, ты ее только прикрыл, и квартира осталась незапертой?

– Да я точно захлопнул, Анна Петровна, – возмутился несправедливым обвинением Игорь, – вы же знаете, я всегда так делаю. Вы когда вернулись, дверь же заперта была?

– Да, заперта, – соседка снова заплакала, – господи, все деньги пропали. Все, до копеечки. Как же нам быть-то.

– Ясно, как, – буркнул Владимир Никанорович, лысина у него была вся красная и щеки тоже. Игорь вдруг подумал, что, скорее всего, у соседа поднялось давление. Как бы инсульта не было. Надо, чтобы отец дал ему гипотензивное лекарство, – в милицию нужно звонить. Я сразу предлагал, а ты заладила, что надо с соседями посоветоваться.

– Так как же не посоветоваться-то, Володюшка, – всплеснула руками соседка. – Столько лет же вместе. Как в милицию пойдешь? Мальчики же мне как родные. И Олеженька, и Игорек.

– А мы-то тут при чем? – удивился Игорь. – Я милиции не боюсь, готов рассказать, что, когда уходил, дверь точно захлопнул. Анна Петровна, вы бы посмотрели, может, вы сами деньги куда-то переложили и забыли просто?

– Не перекладывала я, – голос пожилой женщины упал до шепота. – И забыть не могла. Уходила в ателье, доставала из заначки деньги. Наши, рубли, разумеется, а доллары в той же сумочке в отдельном кармашке лежали. В бумажку завернутые. Я вернулась, увидела, что ящик комода чуть выдвинут. У меня так сердце и зашлось, глядь, а долларов-то и нету.

– Долларов? – Игорь присвистнул.

Шестнадцатилетний подросток очень хорошо понимал, что такое валюта и сколько она стоит. И где обменники в их городе располагались тоже, разумеется, знал. Как и то, что самый выгодный курс был у парней-валютчиков Пономаря, криминального короля Норильска. С одной стороны, если сперли валюту, то никакая милиция не поможет. С другой, для банд, промышляющих продажей драгметаллов с комбината, сумма уж больно смешная.

– Игорь! – голос отца прозвучал как свист кнута, рассекающего воздух. Обычно младшего сына в семье звали Гариком или Гошей. Полное имя означало, что все очень серьезно. – Ты брал деньги? Ты вообще что-нибудь трогал?

– Я-а-а-а? – Игорь вытаращил глаза, потому что ничего подобного не ожидал. – Разумеется, нет, ты что, пап?

– Олег?!

– А я вообще сегодня к соседям не заходил, папа, – старший брат смотрел отцу прямо в лицо. – Как, по-твоему, я мог попасть в квартиру? Меня Анна Петровна одного не оставляла.

– Все-таки надо позвонить в милицию. – Владимир Никанорович тяжело поднялся со стула. Румянец на его щеках и лысина из красных стала темно-бордовым, и Игорь мимолетно отметил, что опасность инсульта нарастает.

– Подожди, Володя, – остановил его отец. – Игорь, Олег, мне нужно осмотреть вашу комнату.

– Папа, ты что, собираешься проводить у нас обыск? – голос Игоря сорвался на фальцет, потому что он никак не мог поверить во все, что происходит. – Ты что, нам не веришь?

– Пожалуй, не верю, – отрезал отец. – Пошли.

То, что было дальше, память показывала как-то однобоко. Вроде и в мельчайших подробностях, но в виде отдельных, обрезанных с краев черно-белых фотографий, размытых, нечетких. Страшно терять свою семью. Вдвойне страшно, когда эта потеря – результат не смертельной аварии или страшной болезни, не стечение обстоятельств, а следствие чужой, тщательно спланированной подлости. Страшно втройне, когда эту подлость придумал и воплотил близкий тебе человек. Тот, ближе которого у тебя не было.

Мятые доллары нашлись в коробке Игоря. У них с братом были одинаковые деревянные ящики, которые мама обшила тканью. Что-то типа заветного сундука для хранения мальчиковых секретов. Доллары, завернутые в прихваченный из комода Светловых носовой платок, лежали в самом низу, под фотографией парусника «Крузенштерн», заботливо вставленной в рамку. В тряпице, вытащенной из ящика, отец нашел две с половиной тысячи баксов, остальные бесследно пропали. Все, абсолютно все были уверены, что это он, Игорь Девятов, украл их из квартиры соседей и успел куда-то то ли спрятать, то ли отдать.

Отец в тот вечер выпорол его так, как не бил никогда в жизни. От того, что сын не признается, где остаток валюты, он заводился все сильнее, и хлестал ремнем так, что от попы отлетали кровавые ошметки мяса и кожи. В глазах его мелькало какое-то странное чувство, которое шестнадцатилетний Игорь Девятов, пожалуй, счел бы за уважение, если бы ему не было так больно. Несгибаемостью характера сына, который не признавался, несмотря на фактические пытки, он, да, гордился.

Игорь не был несгибаемым, он просто не знал, где деньги, потому что, разумеется, их не брал. О том, что на самом деле виноват Олег, он догадался уже ночью, когда вздрагивал от горя и боли, свернувшись под тоненьким одеялом.

– Это же ты, да? – тихо спросил он, потому что знал, что брат не спит. – Это ты взял деньги, Олежа?

– Думаешь, я такой дурак, что сейчас возьму и признаюсь? – послышался приглушенный голос с соседней кровати. – Это тебя Светлова оставила в квартире, так что ты деньги и спер. Спер, а теперь не признаешься. А я тут ни при чем, я через месяц в Москву уеду. Учиться. Жить.

– И тебе в Москве очень даже пригодятся семь с половиной тысяч долларов, – с горечью сказал Игорь. – Ты ведь заранее все продумал, да? Просто подходящего случая ждал. Я видел у тебя в пенале ключ, который очень походит на ключи Светловых. Ты заранее копию сделал, да? Они на майские уезжали к родственникам в Красноярск, попрощаться, а маме оставляли ключи, чтобы она цветы поливала. Они уже тогда говорили, что нашли покупателя на машину и гараж. И ты решил, что украдешь эти деньги.

– Ты все придумал, – голос Олега чуть дрожал.

– Мне просто интересно, а подставить меня ты тоже решил сразу или только сейчас? Если бы денег совсем не нашли, то вызвали бы милицию, и тогда могло бы всплыть, что ты заказывал запасной ключ. Да и тот, у кого ты спрятал деньги, мог бы расколоться. А так никакой милиции. Преступник найден, часть денег тоже. Остальное отец обещал компенсировать, продав машину. Ты ведь не только Светловых обокрал, Олег, но и родителей тоже. Им же теперь придется жить без машины.

– Мне в Москве их машина без надобности, – сообщил Олег. Из-за того, что он старался говорить тихо, получалось, что он шипит словно змея. – Только тебе, гаденыш, все равно никто не поверит. Даже если ты и выдвинешь свою завиральную версию. Поэтому лучше молчи. Огреб свое и сиди тихо. Глядишь, обойдется.

К чести Игоря Девятова, надо сказать, что он действительно попытался назавтра рассказать свою версию случившегося. Сначала матери, потом отцу. Они не поверили. Не хотели верить.

– Это отвратительно, что пытаешься переложить вину за свой чудовищный поступок на старшего брата, – сказала мама. Голос ее звенел от подступающих слез. – Ты – чудовище, Игорь. Мне стыдно, что у меня такой сын. Твой старший брат в этом году сдает экзамены, из-за того, что он так сильно расстроен, он может не поступить в институт, тогда на тебе будет лежать вина еще и за это. Уйди, я не хочу с тобой разговаривать.

– Мой младший сын – подонок, – отец рубил воздух короткими фразами, которые рассекали воздух так же стремительно, как и вчерашний хлыст. – Вор. Обманщик. Лгун, который пытается повесить совершенное им преступление на другого. На родного брата. Олег чище и порядочнее, чем ты. Сегодня утром он приходил за тебя заступаться. Пытался придумать хоть какое-то оправдание твоему чудовищному поступку. А ты только что его оболгал. Убирайся. И не подходи ко мне, пока я сам тебя не позову. Я пока не решил, что с тобой делать.

Айгар до сих пор помнил ту последовательность сменяющихся внутри чувств – от непонимания через удивление к изумлению, ужасу и катастрофе, – когда до него вдруг начало доходить, что его предали – и собственный брат, и родители, безоговорочно поверившие в искусно состряпанную чудовищную ложь.

В тот момент ему казалось, что он в одиночестве стоит на вершине высокой, совершенно голой скалы, под которой бушевало бездонное море. С грохотом срывались вниз камни под ногами, утес становился все меньше, и он понимал, что сейчас свалится в пучину, и море поглотит его, сомкнет волны, навсегда закрыв солнечный свет. Море, которое он в своих мечтах всегда представлял другом. Больше никогда в жизни ему не было так больно.

Отец действительно продал машину и рассчитался с соседями. Естественно, что двери светловского дома для Игоря Девятова теперь были закрыты. Соседка лишь смотрела сердобольно и качала головой при встрече. Владимир Никанорович отворачивался и втягивал носом воздух, сдерживался, чтобы не сказать грубость. Отец и мать с Игорем тоже не разговаривали. Перед его носом три раза в день молча ставилась тарелка с едой. Его оценки в дневнике больше никого не интересовали, отец только сухо сообщил, что после экзаменов за девятый класс сын идет в ПТУ, учиться на автомеханика. Почему в ПТУ? Потому что именно туда дорога людям с криминальными наклонностями. Вот и весь ответ.

В школе шушукались и шептались. Информация о том, что с Игорем Девятовым не все в порядке, просочилась довольно быстро. Теперь одноклассники смотрели на Игоря кто с восхищением, кто с испугом, кто с отвращением. А самый записной хулиган в их школе, чей старший брат, по слухам, входил в банду криминального авторитета Пономаря, как-то подошел на перемене и лениво посоветовал поделиться украденным. Сказал, что так принято.

Делиться было нечем, и спустя неделю Игоря довольно сильно побили за гаражами у школы, дав еще неделю отсрочки. Он пришел домой с синяками, на которые, естественно, обратили внимание.

– Ты, похоже, совсем покатился по наклонной, – сухо сказал отец. – До экзаменов месяц, потом ПТУ, а потом, видимо, тюрьма. Ты обрекаешь свою мать на то, чтобы носить тебе передачи.

– Я никуда не покатился, – сквозь зубы сказал Игорь. – У меня требуют часть денег, которых у меня нет, потому что я их не брал.

– Нужно отвечать за последствия своих поступков, – сообщил отец, не обративший ни малейшего внимания на последние слова сына. – Любишь кататься – люби и саночки возить. Договаривайся со своими дружками-уголовниками сам.

Игорь попробовал снова поговорить с братом. Конечно, предатель Олег вызывал в нем сильное отвращение, но жизнь была дороже гордости. Брат рассмеялся в лицо.

– Тебя, дурака, пугают, а ты и ведешься, – сказал он. – И отстань от меня, ради бога, у меня экзамены.

И тогда Игорь позвонил бабушке.

Втайне от родителей он поддерживал отношения с эстонской родней. В восьмом классе переписал адрес с конверта одного из писем, которые приходили четко раз в квартал, и отправил свое. В письме он попросил бабушку отвечать ему «до востребования», и с тех пор регулярно бегал на главпочтамт, который стал для него окном в тот мир, где было море.

Иногда он звонил в Курессааре, потому что бабушка прислала номер телефона. Это было нечасто, потому что звонить за границу мальчишке, которого ограничивали в карманных деньгах, было довольно накладно. Но все-таки пару раз в год, на католическое Рождество и на бабушкин день рождения он слышал в трубке ее голос, и от него становилось радостно и грустно одновременно.

В общем, когда Игорь Девятов понял, что неделю спустя его убьют, он отправился на главпочтамт и позвонил. Бабушка и дед появились в Норильске через пять дней, до истечения отведенного ему срока расплаты. Разговор с родителями был долгим, тяжелым и проходил за закрытыми дверями. В его результате еще через три дня, сдав последний экзамен и получив свидетельство об окончании девятилетки, Игорь Девятов уехал из Норильска в Курессааре.

– Когда ты осознаешь, что тебя предали, ты делаешь единственно возможное – поворачиваешься и уходишь, – рассказывал спустя двадцать шесть лет Айгар внимательно слушающим его обитателям «Оленьей сторожки», построенной его братом туристической базы, которая стала местом его гибели. – Обычно так поступают с приходом взрослости, но мне пришлось уйти, когда мне было всего шестнадцать. Нет, не уйти, уехать. Поменять город и окружение, лишиться семьи и привычного образа жизни, а главное – веры в людей. Тогда меня спасли бабушка и дед, которые не дали пропасть, вытащили из пучины отчаяния, вдохнули веру в себя и надежду на то, что когда-нибудь все обязательно наладится. Благодаря им я выжил. Стал взрослым. Научился прощать. На это ушло много лет. Чем дальше уводила меня жизнь от того нескладного, смертельно раненого подростка, который никак не мог понять, почему в одночасье лишился родителей и брата, тем больше готовила к тому, чтобы однажды понять, а вслед за тем и простить.

– И вы больше никогда не видели своих родных? – тихо спросила Патриция. В глазах у нее стояли слезы. – Как-то это не по-человечески.

– Нет, никогда не видел. Мне было двадцать три года, когда дед и бабушка умерли. Я остался один, очень горевал, отправил в Норильск телеграмму, но ответа не получил. Разумеется, на похороны тоже никто не приехал. Потом, много лет спустя, я был в Таллине и случайно встретил там на улице своего одноклассника. Тот рассказал, что, оказывается, мои родители оба ушли из жизни. Умерли, даже не узнав, что у них есть внучка. Эмилия. Брат даже не счел необходимым меня известить. А может, не нашел, потому что к тому моменту я уже много лет был не Игорем Девятовым, а Айгаром Ратсеппом, взяв фамилию деда. Нет, мы не виделись все это время, и я начал искать Олега только в прошлом году, серьезно переболев ковидом. Несколько дней температурного бреда сдвинули тектонические слои в сознании, и я начал поиски. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что Олег работал врачом в Москве, но потом покончил с медицинской практикой, вернулся в Норильск и открыл горнолыжную базу. Искушение приехать сюда, чтобы его увидеть, поговорить, было слишком сильным. Мне наивно казалось, что здесь я, наконец, смогу его простить.

– Получилось? – коротко спросил Павел. Челюсти его были так плотно сжаты, что на щеках ходили желваки. Похоже, из рассказа Айгара он вынес что-то личное. Что ж, бывает.

– Нет, – так же отрывисто ответил Айгар. – Разумеется, Олег меня не узнал. Несколько дней я выжидал, что он вспомнит если не девичью фамилию матери, то хотя бы черты ее лица, потому что я довольно сильно на нее похож. Но нет, он не замечал ни меня, ни потрясающего внешнего сходства Эмилии с его старшим сыном, Игорем. Кстати, то, что он назвал сына моим именем, меня немало заинтриговало, мне хотелось верить, что он все-таки сожалеет, что лишился брата, так с ним поступил. Но наш единственный разговор, состоявшийся вечером, накануне схода лавины, рассеял все иллюзии. Имя Игорь мальчику дала наша мама. Она, похоже, единственная, пусть и молча, но страдала оттого, что меня потеряла. Разумеется, Олег так никогда и не признался, что меня оговорил, так что родители ушли из жизни, по-прежнему убежденные в том, что я – вор.

– Он не раскаялся? – тихо спросила Карина. Вернее, не спросила, а констатировала факт, как будто была уверена в том, что раскаяться Олег Девятов не в состоянии.

– Ни капли. Он сказал, что украденные деньги помогли ему в Москве, и это он тогда здорово придумал. А я оказался слабаком, не смог просто выдержать травлю. Он не был рад меня видеть. Ему было неинтересно узнать побольше о своих племянниках. Пообещал показать могилу родителей, много пил и матерился. Он был совсем чужим. Незнакомцем. Того, молодого, Олега я так и не простил, а до этого, потертого и побитого жизнью, мне не было никакого дела. Я не простил, нет. Но я отпустил. Я понял, что могу вернуться домой и жить дальше без сожалений о прошлом. И да, я его не убивал.

– Айгар, вы были знакомы с Федором Игнатьевичем?

– Да, он работал вместе с моей мамой, бывал в доме. И в отличие от Олега, когда я появился здесь, сразу меня узнал.

– Вас это расстроило? Напрягло? Напугало? – спросил Павел.

– Нет, ни капельки, – пожал плечами Айгар. – Я все равно открылся Олегу и после схода лавины понимал, что то, что я тоже Девятов, рано или поздно откроется. Кайди, моя жена, всегда говорит, что невиновные люди не должны ничего скрывать, вот я и не собирался хранить свою тайну. Именно потому, что ни в чем не виноват. В полиции я дал все объяснения, и меня отпустили, попросив пока не уезжать из Красноярского края. Дело в том, что на время убийства Федора Бабушкина у меня алиби. Мы с Кайди в это время еще не вернулись из больницы, где лежит Игорь. Я точно не мог его убить.

– Н-да. Возвращаемся к началу, – задумчиво сказал Павел. – От старика избавились потому, что он что-то видел или знал. А Олега и его семью наказали так жестоко за то, что он был редким мерзавцем.

– Да уж, – голос Карины звучал задумчиво, – редкий мерзавец – это еще мягко сказано. Я-то была уверена, что он потерял человеческие качества под давлением обстоятельств. Смог предать, потому что так сложилось и он не смог устоять перед искушением. А, оказывается, он был негодяем с детства. Унижал одноклассников, воровал, предал брата. Как жаль, что я раньше об этом не знала. Признаться, это уберегло бы меня от большого количества напрасно пролитых слез.

– Карина, вы что, тоже знали Олега Девятова до того, как приехали в «Оленью сторожку»? – с изумлением спросила Патриция.

– Знала, – кивнула Карина. – Более того, я была его первой женой.