Глава восьмая

Патрицию трясло как в ознобе. Впервые в жизни она оказалась под одной крышей с убийцей. Хладнокровным, расчетливым убийцей, который тщательно спланировал и осуществил изуверское покушение на целую семью. Счастье, что Игорю удалось уцелеть, но четырнадцатилетний мальчик остался круглым сиротой.

Возможно, Олег Девятов был очень виноват, и его смерть виделась убийце наказанием, отсроченным возмездием, которого тот был достоин, но самосуд в глазах Патриции Леман был сомнительным способом выхода из сложной ситуации. Однажды она на него решилась, и ничего хорошего из этого не вышло.

Впрочем, думала она сейчас не о себе и своем сомнительном прошлом, а о том, что делать дальше. Шансов на то, что следствие заинтересуется Аркадием Крыловым, практически не было. Даже Кайди, Патриция это видела, поверила ей не до конца. Можно было не сомневаться, что сход лавины спишут на несчастный случай, но боже мой, как же хотелось, чтобы Крылов не остался безнаказанным.

Искушение самой доказать его причастность к преступлению и если не сдать правоохранительным органам, то хотя бы публично ославить, было так сильно, что зудели кончики пальцев. А что, если провести собственное расследование? Павел поможет собрать доказательства, а шеф распространит добытую информацию среди знакомых. Да и просто знать правду всегда лучше. Так что решено, надо постараться выяснить мотивы преступления и вывести убийцу на чистую воду.

Патриция даже не сомневалась, что корни случившейся истории уходят в далекое прошлое. Несмотря на дикую усталость и напряжение от сегодняшней ночи, сон не шел. Патриция вертелась на кровати, вспоминая, как накануне лавины Ирина Девятова стремглав выскочила из снежного тумана и бросилась к дому, словно ее кто-то преследовал. От кого она бежала? С кем столкнулась? Мог ли это быть Аркадий Петрович? Она пыталась вспомнить, где находился Крылов в то время, но не могла. Признаться, до последнего времени этот человек и его передвижения совершенно ее не интересовали.

Неожиданная мысль пронзила голову, и Патриция рывком села в постели. Точно же! Сразу после того как они с Павлом видели Ирину, они пришли на оленью ферму, и старичок Федор Игнатьевич бурчал, что на базе творятся нехорошие дела. Интересно, что он все-таки имел в виду? Мог он слышать разговор Ирины с неведомым собеседником или нет? А если да, то знает ли, кто это был?

Патриция вспомнила, что валенки сторожа были заметены снегом, а значит, он вернулся в здание фермы совсем незадолго до них. В помещении тепло, и приди он раньше, снег успел бы растаять. А что, это мысль. Патриция выбралась из постели и судорожно начала одеваться.

Стараясь не шуметь, чтобы не мешать сну измученных соседей, а также не привлекать внимание Крылова, она спустилась вниз и поскреблась в дверь Павла. Тот открыл, одетый в одни лишь спортивные штаны, без майки, волосы его были взлохмачены, глаза заспанные, вдоль щеки полоса от подушки. Ясно, спал.

– Триш, что-то еще случилось? – встревоженно спросил он и растер руками лицо. – Сейчас, я быстро.

Патриция не успела ответить, как дверь перед ее носом захлопнулась. Немного ошарашенная, она думала, что теперь предпринять, но тут дверь снова открылась и полностью одетый и даже причесанный Павел вышел в коридор, увлек ее за собой в гостиную, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что ничего страшного не происходит, бросил взгляд на все еще спящую без задних ног Карину.

– Так, рассказывай.

Патриции внезапно стало стыдно. Этот мужчина несколько часов без устали махал лопатой на морозе, а она разбудила его только для того, чтобы вовлечь в какое-то дурацкое расследование, скорее всего, не имеющее под собой ни оснований, ни перспектив.

– Нечего рассказывать, Павел, – виновато пробормотала она. – Я просто хотела тебя попросить сходить со мной на ферму, чтобы поговорить с Федором Игнатьевичем.

– Да, хорошо, а зачем? – с готовностью согласился он. – Ты думаешь, что Девятовы были ему дороги, и боишься, что он будет переживать?

– Честно говоря, я не очень знаю, как он к ним относился, – вздохнула Патриция. – Хотя, кажется, он говорил, что знал семью Олега с детства, так что, возможно, действительно переживает, да. Но дело не в этом, я хочу спросить его, что он имел в виду, когда сказал нам, что в ««Оленьей сторожке»» творятся нехорошие дела.

Если она хотела потрясти Павла, то ей это, пожалуй, удалось. У того даже рот открылся от изумления.

– Триш, ты что, ввязалась в какое-то доморощенное расследование?

– Да, ввязалась, – с вызовом сообщила Патриция, вздернув подбородок, как делала всегда в минуты нападавшего на нее упрямства. – Я считаю, что Олега Девятова убили, и хочу это доказать.

– Убили? – Павел выглядел потрясенным, у него даже голос сел. Ну надо же, этот мужчина вовсе не казался ей впечатлительным. – И кто же, позволь тебя спросить?

– Я не могу кидаться пустыми обвинениями, пока не соберу доказательств, – покачала головой Патриция. – Пока же я могу только сказать, что ты был прав насчет лыж Аркадия Петровича. Я узнала, что он – мастер спорта по горным лыжам. И зачем-то это скрыл.

– Я с самого начала знал, что он притворяется лузером, – Павел засмеялся. – Но, признаться, Триш, это не делает его подозреваемым в убийстве.

– Он приехал на базу не кататься, потому что иначе делал бы это, – Патриция начинала заводиться. – И не прикидывался бы дилетантом, если бы не хотел скрыть от нас свое мастерское владение лыжами. Достаточное для того, чтобы подрезать снежную лавину. С какой целью он приехал? От кого убегала Ирина? Что имел в виду Федор Игнатьевич? Павел, ты можешь смеяться надо мной сколько угодно, но я считаю, что это нужно выяснить.

Лицо ее собеседника внезапно помрачнело, словно туча зашла на только что ярко светившее солнце. Ну надо же, до этого ей не приходило в голову сравнивать Павла с небесным светилом. Однако выражение его лица тут же снова поменялось, теперь на нем светился неподдельный интерес.

– Подрезать снежную лавину? Что ты имеешь в виду, ради всего святого?

Пришлось Патриции передавать ему разговор с Кайди и неожиданные выводы, которые та сделала о возможных причинах схода снега.

– Сложно, – вынес свой вердикт Павел. – Не уверен, что невыполнимо, и, вполне вероятно, что Кайди права, но это чертовски сложно выполнить, Триш. А уж доказать и того сложнее.

– Слона надо есть по частям, – серьезно сказала Патриция. – Поэтому для начала я просто прошу тебя сходить со мной к Федору Игнатьевичу. И все, понимаешь? Дальше будем действовать по обстоятельствам, исходя из того, что он знает.

– Ладно, – Павел вдруг засмеялся. – Я, конечно, полагал, что ты заноза, но не знал, что настолько. Лавры какой детективной героини не дают тебе покоя, признавайся.

– Пожалуй, Трой Аллен, – с достоинством сообщила Патриция. – Из романов Найоми Марш. Для мисс Марпл я все-таки довольно молода. Хотя с удовольствием встретила бы старость с клубком шерсти на коленях перед пылающим камином в маленькой гостиной уединенного британского дома.

– До старости тебе довольно далеко, – заверил ее Павел. – И участь одинокой старой девы тебе тоже, на мой взгляд, не светит. Для этого ты слишком хорошенькая. Ладно, пошли к Федору Игнатьевичу. Детектив оставлю на твоей совести, но позаботиться о старике надо.

Неожиданный комплимент отчего-то заставил Патрицию покраснеть, хотя излишней чувствительностью она не страдала. Отвернувшись, чтобы скрыть предательский румянец, наползающий на щеки, Патриция прошествовала в прихожую и начала натягивать свои «дутыши». Рядом деловито зашнуровывал свои ботинки Павел. Если бы кто-нибудь из них обернулся, то непременно заметил бы, что лежащая на диване Карина, не меняя позы, наблюдает за ними из-под опущенных ресниц. Но они не обернулись.

До фермы дошли быстро. Снег окончательно закончился, мороз еще на пару градусов упал, воздух был мягким, совсем не колючим, вот только дышать полной грудью все равно не хотелось. По дорожке они повернули направо, а налево уходил путь к месту трагедии и дальше – к разрушенному пункту проката и неработающему подъемнику.

Сторож был на ферме, разносил оленям корм, наливал чистую воду, шепча что-то под нос.

– Здравствуйте, Федор Игнатьевич, – поздоровалась Патриция чуть напряженно. Как себя вести со стариком, она не знала. А вдруг правда переживает? Что они будут делать, если ему станет плохо? – Сказать доброе утро язык не поворачивается.

– Да уж, не доброе утро, это точно. Упокой, господи, душу новопреставленного раба твоего Олега, жены его Ирины и сына Михаила. Прости грех раба твоего Игоря, помоги выбраться из пучины злодеяния. – Старик размашисто перекрестился.

Признаться, что он имел в виду, Патриция не понимала. Какие грехи мог совершить Игорь Девятов, борющийся сейчас за жизнь в районной больнице? Какие злодеяния? Впрочем, сейчас ее интересовало совсем не это.

– Федор Игнатьевич, в прошлый раз вы говорили, что на базе творятся нехорошие дела, – решительно сказал Павел, понимающий снедающее ее нетерпение. – Скажите, что вы имели в виду?

– А что, вы считаете случившееся сегодня ночью хорошими делами? – Старик смотрел едко, остро, словно рентгеном просвечивал.

– Дело не в моем мнении, а в вашем, – сообщил Павел. – Вы сказали это вчера, когда о трагедии еще никто знать не мог. Никто, кроме того, кто ее спланировал.

– Во как значит. Спланировал. Сход лавины? – голос старика звучал недоверчиво.

– Есть такое мнение, что кто-то подстроил гибель Девятовых, – подтвердила Патриция. – И мне кажется, что это мог быть человек, как-то связанный с Ириной. Мы видели, как она бежала по дорожке очень расстроенная, и думаем, что вы могли видеть, с кем и о чем она говорила.

– Видеть не видел, врать не стану, – с достоинством сказал сторож. – Но разговор Ирочкин с кем-то из гостей слышал. Что есть, то есть.

– С кем-то из гостей? Вы уверены, что это не был кто-то из сотрудников базы?

– Совершенно уверен, местных я по голосам различаю. А этот незнакомый был голос. Мужской, приятный, но незнакомый.

– Федор Игнатьевич, миленький, пожалуйста, вспомните, что именно они говорили, – взмолилась Патриция. – Поверьте, это очень важно. Я знаю, что вы не любите разводить сплетни, но люди погибли. По сравнению с этим все меркнет.

– Нечто я не понимаю. – Старик пожевал губами, глаза у него слезились. – В общем, так. Мужской голос говорил: «Постой, пожалуйста, не беги. Я второй день пытаюсь с тобой поговорить. Клянусь, эта попытка последняя».

– Вы точно никогда его раньше не слышали? Гости ведь приходят к вам на ферму. Вот Павел, к примеру.

– Нет, я его до этого никогда не слышал. На ферму этот человек не приходил, я уверен.

– То есть голос точно принадлежал не Айгару, – быстро сказала Патриция. – Из мужчин только ты, Паша, и он точно были на ферме.

– Остаются Сергей, Эдик и Аркадий Петрович. Уже проще.

– Ирочка ответила: «Отпусти, не трогай меня, нас увидят», а мужчина сказал: «Булочка, в такую метель это невозможно. Ну, постой, я специально летел сюда через полстраны, чтобы с тобой поговорить, и вижу, что не зря». Она стала уверять, что абсолютно зря. И тогда он воскликнул с такой, знаете, внутренней мукой в голосе: «Ты, конечно, можешь сказать, что все еще его любишь, но я же вижу, что это не так. Булочка, ты несчастна, это очевидно».

– Булочка?

– Ну да, видимо, это он Ирочку так называл. А она со слезами говорит: «Я его люблю. Я не несчастна, и даже если это и так, то мое счастье или несчастье не имеют к тебе никакого отношения. Мне казалось, что много лет назад я тебе это объяснила, и ты это понял и принял». Вот какие страсти.

– Да уж, действительно страсти, а дальше что было?

– Дальше он стал говорить, что принял, хотя и не понял, просто она этого хотела. Но прошло больше пятнадцати лет. Достаточный срок для того, чтобы понять свою ошибку. А она начала объяснять, что Олег – ее муж, и когда-то она решила, что этого хочет. И за ценой не постояла. Так что все, что с ней происходит – последствия когда-то сделанного выбора. Олег – ее муж, и так будет до гробовой доски. Он не плохой человек, просто немного слабый. И ему довелось пройти через ад, который не каждый выдержит.

– Ад? Он прошел через ад? – теперь в голосе Павла звучала такая мука, что Патриция уставилась на него в недоумении. Несомненно, важный разговор со стариком Федором Игнатьевичем никак не мог иметь к Павлу непосредственного отношения, и уж его точно не стоило принимать так близко к сердцу. Или мог и имел? У Патриции не было ответа.

– Ну да. Ирочка уверяла своего собеседника, что Олегу пришлось потерять все, чем он дорожил, к чему стремился. Мол, они были вынуждены уехать сюда, в Краснокаменск, вернуться к тому, от чего он когда-то бежал, начать все заново. И он преуспел в новом деле так же, как в предыдущем. Она сказала: «Олег упорный, а это качество я ценю, потому что и сама такая. Упорная». Она и вправду такая. Была.

Старик замолчал, видимо, под наплывом нахлынувших эмоций. Глаза у него стали влажными, и он вытер их рукавом старого ватника.

– Федор Игнатьевич, а этот человек, он ей угрожал, Ирине? – спросила Патриция, чтобы заставить его рассказывать дальше. Ей казалось, что вся эта история очень важна, в ней кроется причина, по которой кто-то вызвал лавину, что погребла под собой практически всю семью Девятовых.

– Угрожал? Нет, пожалуй, я бы так не сказал. Он, скорее, смеялся над Ирочкой, издевался, что она вынуждена жить здесь, в глуши, драить унитазы, обслуживать богатеньких гостей, готовить еду и рассуждать про оленье молоко. Говорил, что никогда не поверит, будто жизнь здесь – именно то, к чему она стремилась, потому что слишком хорошо помнит ее прежнюю. Она отвечала, что прежняя Ирина давно умерла, и есть только та, которую он видит сейчас. И ей всегда хотелось быть с Олегом, все равно где, как и какой ценой. Он – ее муж и отец ее детей. Она так сказала: «Он, а не ты. Прими это как данность, отпусти меня и уезжай», а он ответил, что приехал за ней и никуда один не уедет. Она, кажется, заплакала, было не видно ничего из-за снега, только слышно. Она все повторяла: «Уезжай, уезжай. Ты опять что-то себе придумал. Как тогда. Как раньше. Ты придумал меня. А я совсем другая, и мое место здесь», и тогда он заорал, что она похоронит себя здесь, и если она сейчас не уедет с ним, а останется, то выхода уже никогда не будет. Только смерть.

– Ну вот, а вы говорите, что он ей не угрожал, – укоризненно сказала Патриция. – Что же это тогда, если не угрозы. Он угрожал ей смертью. И теперь Ирина Девятова мертва. Так же, как и ее муж.

– Не знаю, мне кажется, он все-таки имел в виду не физическую смерть, – с сомнением в голосе сказал старик. – По крайней мере, я точно знаю, что Ирочка его совсем не испугалась. Она ответила: «Ну и пусть. Это тебя не касается. Это моя жизнь, и я сама ее выбрала». Тогда он спросил, за что она себя наказывает. А она сказала: «Закончим этот разговор. Он мне неприятен, и ты все равно меня не поймешь. Уезжай, я очень тебя прошу». Вот, пожалуй, и все. Больше я ничего не слышал.

– Ну что ж, достаточно и этого, – задумчиво сказал Павел. – Дело-то за малым. Опознать человека, с которым разговаривала Ирина Девятова. Думаю, что у следствия к нему возникнет немало вопросов.

– Да как же я его опознаю, если я его не видел? – заволновался Федор Игнатьевич. – Метель-то какая была, чисто буран.

– Не видели, – согласился Павел, – зато слышали. Сами сказали. Думаю, мы сделаем вот что. Вы придете в дом, не сейчас, когда все спят, а попозже. Мы соберем всех в гостиной и затеем разговор, а вы из коридора внимательно послушаете. Думаю, что вы сможете опознать этого человека по голосу.

– Давайте попробуем, – с легким сомнением согласился Федор Игнатьевич. – Мне Олег как сын был, да и Иринку я любил, славная она была девочка. Я, конечно, не верю, что сход лавины кто-то специально вызвал. Невозможно это, на мой взгляд, так что просто под несчастливой звездой они родились, Олег, и Иринка, и Мишенька тоже. Но проверить надо все, тут я согласен. Очень многое надо проверить.

На этих словах голос старика стал особенно задумчивым.

В доме все еще наверняка спали, поэтому Патриция и Павел договорились с Федором Игнатьевичем, что тот придет к ним часа через два, когда все уже совершенно точно соберутся за завтраком. Пока они в полном молчании вернулись в дом, чтобы тоже хотя бы немного подремать. На кухне Эдик и Сергей выгружали из сумок привезенные продукты. Наверное, им нужно было помочь, но Патриции внезапно так захотелось спать, что от одной мысли о том, что надо что-то сделать, ее затошнило.

– Поднимайся к себе, я помогу. – Павел слегка подтолкнул ее к лестнице, словно умел читать мысли.

– Да не нужно, я сам еще раз до машины дойду, отдыхайте, – откликнулся Эдик.

И Патриция вдруг обрадовалась, что разбуженный ею Павел сможет немного поспать. Он ей нравился. Очень нравился, гораздо больше, чем было позволительно женщине в ее положении. Несколько лет назад она дала себе слово, что больше никогда не позволит ни одному мужчине перейти установленную ею черту. И себе никогда не позволит никем увлечься, потому что расставаться потом, когда правда выплывет наружу, очень больно. Так больно, что еще раз она это, пожалуй, не перенесет.

Да, решено, нужно поменьше общаться с Павлом и вообще постараться уехать сразу, как это станет возможным. Спасатели, уезжая, передали всем гостям базы просьбу оставаться в «Оленьей сторожке», пока дознаватели не произведут опрос. Но сегодня к вечеру, максимум завтра уехать, наверное, уже разрешат. Вот она и уедет, и бог с ней, с неразгаданной тайной.

На этой спасительной для психики мысли Патриция холодно кивнула Павлу, поднялась по лестнице, не раздеваясь, упала на свою кровать и провалилась в сон, больше похожий на беспамятство.

Когда она проснулась, внизу слышались голоса. Господи, неужели она проспала, как пришел Федор Игнатьевич? Кое-как стащив лыжные штаны, в которых она, оказывается, спала, надев джинсы и свитерок, расчесав волосы пятерней и попрыскав холодной воды в лицо, Патриция выскочила из комнаты и скатилась по лестнице вниз, в гостиную, где за столом сидели и завтракали Аркадий Петрович, Сергей, Эдик и Павел.

– Доброе утро, – поздоровалась Патриция.

– Да уж полдень, не то чтобы утро, – откликнулся врач. – И не сказать, что оно уж такое доброе, если честно.

– А где все остальные?

– Айгар и Кайди с детьми уехали в райцентр, проведать мальчишку в больнице. Эмилия, как проснулась, больше говорить ни о чем не могла. Так что они быстро собрались и отправились туда. Кайди попросила, чтобы вы, Пат, если это возможно, взяли обед на себя. И обещала, что обязательно приготовит ужин.

– Без проблем, – кивнула Патриция. – А где Карина?

– Мы ее не видели. Наверное, в своей комнате. Спит. Дама ночью так надралась, что неудивительно, если ее терзает тяжелое похмелье, – засмеялся Эдик. – Серега, у тебя алкозельцер есть?

– Ты думаешь, я вожу с собой на склон антипохмелин? – Сергей засмеялся. – Я в таких местах спортом занимаюсь, а не надираюсь так, чтобы наутро таблетки жрать. Но аспирин и витамин С у меня, конечно, с собой, так что если нашей соседке будет нужно, то от головной боли я ее, разумеется, спасу.

Интересно, где Федор Игнатьевич? По всему выходило, что он уже давно должен был прийти. Отсутствие Айгара ничего в их следственном эксперименте не меняло, потому что таинственный голос, угрожавший Ирине Девятовой, точно принадлежал не ему. А все остальные мужчины вот они, здесь. Однако старика все не было.

Наскоро пожарив себе яичницу, съев бутерброд с колбасой и выпив кофе, Патриция принялась за приготовление обеда. Задача сварить что-то на десять человек представлялась ей довольно сложной, хотя готовить она, к счастью, любила. Так, пожалуй, на первое можно сварганить куриный суп с лапшой и фрикадельками. С учетом того, что в доме есть дети, он больше подходит, чем, к примеру, харчо.

Так. Если из купленной курицы приготовить первое, тогда на второе лучше использовать свиные отбивные, которых ребята привезли довольно много. Их можно обмакнуть в яйцо, а потом обвалять в сыре, получится сытно и вкусно. Так как суп с лапшой, то на гарнир можно запечь в духовке картофель по-деревенски. Интересно, получится ли запрячь кого-то из мужчин, чтобы они начистили картошки. Да и вообще дополнительные руки будут нелишними. Может, Карину разбудить?

– Тебе помочь? – К ней подошел Павел, встал за спиной, будто собрался обнять.

Патриция почувствовала, как по шее у нее тут же побежали мурашки.

– Будь так добр, разбуди Карину, – чуть резче, чем собиралась, сказала Патриция. – Обед – женское дело, а одна я действительно не справлюсь.

– Карину я, разумеется, разбужу, – Павел отошел, словно почувствовал ее смятение. Или его обидел ее сухой и колючий тон? – Только практически убежден, что от меня толку на кухне больше, чем от нее. Она не производит впечатления человека, сильного в кулинарии.

– А я, значит, произвожу? – вопрос вырвался против воли, еще до того, как Патриция вспомнила, что решила разговаривать с Павлом как можно меньше.

– Ты производишь впечатление человека, который делает хорошо все, за что берется. Разреши, я хотя бы картошку почищу.

– Почисти, – сдалась Патриция. – Но все-таки до этого постучись к Карине. Я отчего-то волнуюсь.

– Я стукну ей, – сообщил Эдик. – Картошку чистить не вызываюсь, потому что терпеть это не могу. Так что поделим обязанности.

Патриция вдруг подумала, что выглядит он удивительно свежим. У всех остальных мужчин под глазами залегли синие круги – от недосыпа, кожа на лице обветрилась, еще бы, они несколько часов провели на морозе, у Павла на руках вздулись мозоли от лопаты, Сергей то и дело потирал натруженную спину, Аркадий Петрович был бледен, а вот на щеках Эдика гулял румянец, глаза были ясными, словно он проспал не пару часов, а всю ночь. И как это у него получается?

Не сдержавшись, она задала свой вопрос вслух.

– Ну, значит, я в лучшей форме, чем все остальные, – пожал плечами Эдик. – А может, это стресс на меня так влияет. Я, признаться, чувствую такой прилив сил, что готов горы свернуть. Такой вот побочный эффект.

– Повезло тебе, Эдька, – Сергей засмеялся. – Я вот, признаться, чувствую себя как выжатый лимон.

Патриции показалось или действительно в коридоре хлопнула входная дверь? Ну наконец-то Федор Игнатьевич вспомнил про свое обещание. Но оказалось, что пришел вовсе не старик-сторож. В гостиную, не разуваясь, влетел юный сэр Ланселот.

– Папагой! – взревел он с порога и начал резво подниматься по лестнице на второй этаж.

– Вы забыли дома попугая? – спросила Патриция, уже начавшая разбираться в поступках юного сэра, у появившейся в дверях Кайди.

– Да, такая жалость. Это выяснилось сразу, как мы приехали в больницу, так что дальнейший визит, надо признать, был довольно сильно скомкан. Правда, мы успели узнать главное – Игорь в удовлетворительном состоянии, и его жизни ничего не угрожает.

В комнате появилась Эмилия, глаза у нее были заплаканы. Ни на кого не глядя, она тоже начала подниматься в свой номер.

– Девочка расстроена? – спросил Павел.

– Да. – В гостиную вошел Айгар, плюхнулся в кресло у камина, растер лицо руками. – Нас не пустили к мальчику, он еще под воздействием лекарств, да и врачи пока не рекомендуют говорить ему, что вся его семья погибла. Мы договорились, что завтра съездим в больницу снова и там уже по обстоятельствам решим. Эмилия думала, что сможет повидаться со своим новым другом, и расплакалась, когда ей не разрешили. Но это ничего. Это не страшно.

– Извини, что бросила на тебя обед, – виновато сказала Кайди, подойдя к Патриции. – Давай помогу, мы вернулись раньше, чем планировали.

– Нет, ничего. Я проспала, поэтому только разбираю продукты, отдыхай, я справлюсь. Я попросила Эдика позвать мне на помощь Карину.

– А Карины нет, – сообщил Эдик, появившись в проеме двери. – У нее дверь не заперта. Я постучал, она не ответила, тогда я попробовал нажать на ручку, дверь отворилась, комната пуста. Карины в ней нет.

– А где же она тогда? – Патриция вдруг сильно встревожилась. С того момента, как она проснулась и спустилась вниз, прошло уже полчаса. Мужчины сидели в гостиной и того дольше и женщину не видели. Где она может ходить так долго?

– Ничего, Айгар сейчас ее поищет, – Кайди перехватила встревоженный взгляд Патриции и расшифровала его совершенно правильно. – Правда, Айгар?

– Вы хотите, чтобы я поискал эту женщину? Но зачем? Она могла уехать в город или вообще уехать.

– Нет, все ее вещи в комнате, – сообщил Эдик. – Хотя, разумеется, она вполне могла сбежать отсюда и без чемодана.

– Зачем ей сбегать, если она ни в чем не виновата? – удивился Сергей.

В коридоре снова хлопнула входная дверь. Патриция встрепенулась, надеясь, что это сторож с оленьей фермы. Но это была Карина, которая, по всей вероятности, даже не думала сбегать.

Как за десять минут до этого сэр Ланселот, она влетела в гостиную, не раздеваясь. Шапка на ее голове сбилась набок, в глазах плескался ужас. Стоя посредине гостиной, женщина раскрывала и закрывала рот, словно выброшенная из морской пучины на берег рыба.

– Карина, что с тобой? – отшвырнув курицу, которую она держала в руке, Патриция подошла к женщине, взяла ее за плечи и как следует встряхнула. Голова Карины мотнулась, как у тряпичной куклы, и Патриции на мгновение стало страшно, что она сейчас отвалится.

Женщина по-прежнему молчала. Что-то в ее неподвижно-застывшем лице было такое, что Сергей встал со стула, подошел ближе, взял Карину за руку и проникновенно заглянул в лицо.

– Вам плохо? – спросил он участливо, специальным «докторским тоном». – У вас что-то болит, Карина? Вам нужно лекарство?

Она сфокусировала взгляд, которым до этого смотрела куда-то внутрь пространства, уставилась Сергею в лицо, потом, словно поняв вопрос, отрицательно покачала головой.

– Нет.

– Тогда что-то случилось?

– Вообще-то у нас у всех случилось, – довольно язвительно сообщил до этого молчавший Аркадий Петрович. Его очки хищно блеснули. – Вообще-то сегодня ночью мы все чудом избежали гибели, потому что если бы лавина прошла чуть левее, то нас бы всех еще выкапывали из-под толщи снега. Мы чуть не погибли, хозяева этой базы мертвы, а их старший сын остался сиротой. Меня не удивляет, что у этой дамы шок. Меня гораздо больше удивляет, что в таком состоянии только она одна.

– У меня нет шока.

Голос прозвучал так тихо, что Патриция с трудом его расслышала. И все-таки это говорила Карина. С трудом разлепляя губы, но все же говорила.

– Нет шока? А что тогда?

– У меня нет шока, потому что они получили по заслугам. И он, и она. И я рада, что они мертвы, – заявила она. – Я даже напилась на радостях, празднуя их смерть. Потому что они мертвы, а я наконец-то свободна.

Патриция отшатнулась, словно наступила на ядовитую змею. Говорить так было нельзя, некрасиво, не по-человечески. Ей вдруг стало интересно, за что именно Карина Матяш так сильно ненавидела Олега и Ирину Девятовых. Знала их раньше? Специально приехала в «Оленью сторожку», чтобы им отомстить?

Она так погрузилась в свои мысли, что пропустила следующие слова Карины. Между тем та что-то продолжала говорить, потому что Кайди тихо ахнула, Айгар вскочил с кресла, а Сергей отпустил руку женщины, которую все еще продолжал сжимать.

– Простите, что вы сказали? – спросил Павел. – Карина, немедленно повторите, что именно вы сейчас сказали.

Патриция с благодарностью посмотрела на него, поскольку умудрилась все прослушать.

– Там на улице старик-сторож, который работает на ферме, – медленно и очень отчетливо произнесла Карина.

Ее ярко накрашенные алой помадой губы, двигаясь, напоминали какой-то хищный цветок. Саррацения – вот как он назывался. Из трубочки, которую создавал цветок, было не выбраться, если какому-то паучку или мухе не повезло оказаться внутри. Вот и рот Карины отчего-то напоминал Патриции такую вот смертельную ловушку.

– Я шла к дому и увидела его, – продолжала тем временем Карина. Интересно, и чем ее мог так напугать безобидный Федор Игнатьевич? – Он лежит на дорожке, головой в сугроб. Я думала, ему плохо, и наклонилась, чтобы помочь. А он, а он…

Она задышала широко раскрытым ртом, словно испытанный там, на улице, ужас настиг ее и сбил дыхание.

– Он мертвый, – наконец договорила Карина. – Понимаете, мне кажется, что его убили.

* * *

С того момента, как я проснулся ночью от того, что кто-то громко кричал «Беда!» и требовал одеться и выйти на улицу, потому что на нас идет лавина, я так и не пришел в себя. Сон между часом и двумя ночи – самый крепкий и сладкий. Выдергиванье из него сродни крепкому удару в челюсть, после которого очертания предметов расплываются перед глазами.

Именно поэтому все, что происходило дальше, было словно в тумане. Я машинально оделся и собрался, захватив все самое ценное из номера. Паспорт, визитки, телефон и зарядка к нему, очки и лекарства лежали в небольшой сумке, которую я предпочитаю держать при себе.

Что бы ни ждало впереди, я был к этому готов. По крайней мере, тогда мне так казалось. Боже, как я ошибался. К тому, что на месте дома, в котором жил Девятов, окажется подпирающий небо сугроб, погребший под собой и самого Олега, и всю его семью, я готов не был.

Конечно, я принял в спасательных работах самое активное участие и не потому, что так уж рвался его спасать, а именно из-за поглотившей меня растерянности, непонимания, как жить дальше, если окажется, что Девятова больше нет.

Несколько часов я махал лопатой. Таких физических усилий я в своей жизни не прикладывал, наверное, никогда. Но я копал и копал, отчего-то уверенный в том, что именно мне повезет наткнуться на Девятова под снегом. Я представлял, как моя лопата уткнется во что-то мягкое, я наклонюсь, чтобы счистить налипший снег с его лица, он с трудом откроет глаза, уставится мне в лицо, разлепит спекшиеся губы и прошепчет: «Это ты? Очкастая рыжая жаба». В моей голове неотвязно крутилась эта картинка, а в следующем сменяющемся ее кадре я с размаху всаживал лопату в девятовскую грудь, чтобы заставить его замолчать.

Я не был готов к тому, что его найдет другой человек. И к тому, что Олег будет уже мертв, я тоже готов не был. И к тому, что мне доведется увидеть тело его полуторагодовалого сына. И к тому, что его жена уйдет в могилу вслед за ним. Я не хотел им смерти. Я хотел сам его убить.

С того момента, как спасательная операция была свернута, кадры в моей голове текли как в замедленной съемке. Они были черно-белыми, словно шок стер цвет. Вокруг меня ходили люди, что-то говорили, о чем-то советовались. Я не слышал, потому что внутри себя решал очень важную задачу – как жить дальше в мире, в котором больше нет Олега Девятова.

Я пытался осмыслить, что именно чувствую. Наверное, это были свобода и трепет от непонимания, что с ней делать. Оказывается, все, что я совершал до сих пор, было направлено на то, чтобы доказать Олегу Девятову, моему бывшему однокласснику, которого я не видел много лет, что меня есть за что уважать.

Судьба сложилась так, будто я приехал в «Оленью сторожку», чтобы предъявить ему результаты своих успехов. Я получил болезненный удар, встретив его, а он походя обозвал меня школьным прозвищем, моментально вернув в детство, в тот ужасный год, в котором мне исполнилось девять и я пытался покончить с собой, не вынеся издевательств. И вот он умер до того, как я придумал, как ему отомстить.

Да, с одной стороны, я становился совершенно свободным. С другой – навсегда оставался неотомщенным, и эта мысль не давала мне покоя. Я не смог уснуть ни на минуту, пока все остальные отдыхали после спасательной операции. У меня тянуло мышцы рук, ног, болела каждая косточка, но заснуть не давала вовсе не физическая боль, а душевная. Я не был готов к тому, что так бесславно потеряю врага.

Мир вокруг был словно укутан ватой, из-за которой я довольно плохо воспринимал, о чем говорят окружающие, и крайне вяло участвовал в беседе. Вернулась эстонская пара с детьми, признаться, довольно шумными, по крайней мере, мальчик. Кажется, они ездили в больницу, чтобы узнать о состоянии здоровья старшего сына Девятовых. Если бы я не был так погружен в свои мысли, признаться, меня бы удивило, с какой горячностью они участвуют в судьбе совершенно постороннего ребенка.

Кажется, еще обсуждали обед и ужин, но и это мне было все равно, потому что я совершенно не чувствовал голода. Потом все начали волноваться по поводу пропажи этой вульгарной дамочки, Карины, кажется. Это было смешно, потому что с женщинами такого сорта никогда ничего не случается. А потом в дом ворвалась сама Карина и сообщила, что убили сторожа.

Ее слова произвели фурор. Все сначала замолчали, потом разом загалдели, потом бросились бестолково натягивать обувь и куртки, чтобы бежать на место преступления, но их остановила эстонка, голос которой неожиданно потерял присущую ему мягкость и звучал властно и беспрекословно. Она запретила топтать место преступления и отправилась на разведку сама, прихватив с собой Сергея, потому что он – врач.

Остальные замерли в неестественных позах, ожидая их возвращения, словно от него зависела еще чья-то жизнь. Признаться, даже известия об убийстве было недостаточно, чтобы вырвать меня из сонного оцепенения, в котором я находился, но судьбе все-таки удалось меня встряхнуть.

Еще одна гостья, Патриция Леман, ткнула в меня указательным пальцем, точнее, обличающим перстом и сказала звенящим голосом:

– Это вы убили Федора Игнатьевича. И Девятовых убили тоже вы.

Патрицию я не то чтобы знал, просто видел на деловых приемах, где бывал ее шеф. Она работала на довольно известного бизнесмена, с которым мы не имели общих дел, но, разумеется, пересекались на светских раутах. Москва, знаете ли, город маленький. Патриция всегда производила впечатление взвешенного и разумного человека. По крайней мере, шеф ее очень хвалил, и в профессиональных кругах репутация у нее была просто безукоризненная. Признаться, если бы я узнал, что она осталась без работы, то предложил бы прислать резюме, несмотря на все, что о ней знал.

И вот эта самая Патриция Леман обвиняла меня в убийстве. Да еще и не в одном. Вот тут я вынырнул из окутавшей меня ваты, вдохнул всей грудью и с интересом уставился на нее. Черт побери, она говорила на полном серьезе.

– Пат, – мягко сказал я, потому что мне не хотелось ни обижать ее, ни ссориться с ее шефом. Он действительно был человеком очень серьезным, – вы что, действительно подозреваете меня в том, что я убил человека?

– Да, Аркадий Петрович, – с некоторым вызовом сказала она, – подозреваю, потому что у меня есть для этого все основания.

– Какие основания? – спросил я, начиная тревожиться.

Если в ее словах была хотя бы толика реальности, то рядом с нами ходил убийца, и он вполне мог быть заинтересован в том, чтобы перевести подозрения на меня. На что еще может сгодиться «очкастая рыжая жаба», если не на то, чтобы стать козлом отпущения в чьей-то дьявольской игре.

Она начала нести какую-то чушь про мои слишком качественные лыжи, мокрые от снега по ночам. Признаться, я ничего не понял.

– Аркадий Петрович, в момент нашего знакомства вы умолчали о том, что являетесь мастером спорта по горным лыжам, – мягко вступил в разговор Павел.

Этот парень мне почему-то нравился, в нем чувствовались какая-то основательность и надежность. Жаль, что он ремонтирует лифты, а то я бы, пожалуй, предложил ему работу в Москве. Кажется, он считал, что дело серьезно, и его вопрос уже было не так легко проигнорировать, поскольку смотрел он, что называется, в корень.

– Я не привык особо хвастаться своими достижениями, – вяло соврал я. – Какое отношение мой разряд имеет к происходящему здесь?

– Самое прямое. Есть мнение, что сход лавины вызван подрезанием снежного наста проехавшим в нужном месте по склону лыжником. Вы, оказывается, достаточно хорошо владеете лыжами, чтобы виртуозно проехать по нужной траектории. И еще, как следует из вашего досье, вы окончили Бауманку, так что и рассчитать эту самую траекторию вам вполне по силам. И да, как заметила Триш, дважды именно ваши лыжи были мокрыми от снега ночью. Вы ни разу не достали их из стойки днем, на наших глазах. Вы вообще практически не выходили из дома, но ночью вы катались. В первую ночь, возможно, для того, чтобы посмотреть на местность и определиться со своими действиями. Во-вторую – чтобы вызвать сход лавины.

– Бред какой-то. – Я крепко растер лицо руками, потому что бессонная ночь начала стремительно наваливаться на меня, выгоняя из крови остатки адреналина от известия о смерти Девятова. – Я никуда не выходил по ночам. Ни разу. Я не трогал свои лыжи, и если то, что вы говорите, правда, то, значит, их брал кто-то другой. Я не планировал убийство Олега, клянусь. Хотя, признаться, испытываю огромное облегчение от мысли, что он действительно умер.

– Аркадий Петрович, вы знали Девятова раньше? Вы приехали сюда специально, чтобы его увидеть?

Услышав этот вопрос, я отшатнулся, словно мне в лицо сунули гремучую змею.

– Нет, клянусь здоровьем своих детей, когда я собирался в «Оленью сторожку», я понятия не имел, что именно Олег ее владелец! Иначе бы я ни за что сюда не поехал, ни за что. Но да, я знал его раньше. Давно, в детстве. С Девятовым у меня связаны не самые лучшие воспоминания, поверьте. Я ненавидел его всей душой, но думаю, что убить бы не смог. Потому что я слабак и размазня, очкастая рыжая жаба.

В устремленных на меня глазах я видел непонимание. Конечно, они совершенно не понимали, о чем я говорю. В этом было все дело.

– Расскажите все, Аркадий Петрович, – попросила эстонка Кайди Ратсепп.

Ну, как попросила. Скорее, приказала, по крайней мере, в ее тоне было что-то такое, что я не посмел отказаться и начал рассказывать. Обо всем. О физико-математическом классе, в котором я оказался изгоем. О травле, которую возглавлял Олег Девятов. О мокрых штанах и попытке самоубийства. О психиатрической больнице и переводе в другую школу, которую я воспринял как спасение.

Я рассказывал, как после школы сразу уехал из Норильска, чтобы не жить в одном городе с Олегом Девятовым, поскольку все школьные годы я продолжал мучительно вздрагивать, даже если просто издали видел его на улице. О том, как детская травма вела меня по жизни, заставляя покорять одну вершину за другой. Горные в том числе. О бесконечных сеансах у психотерапевтов, чтобы избавиться от мучающих меня ночных кошмаров.

О том, что мне удалось справиться, выздороветь, забыть о детских унижениях, но в одну секунду мое спокойствие оказалось разметанным в пух и прах, потому что здесь, в «Оленьей сторожке», когда я в первый раз шел на склон, я натолкнулся на Олега.

«Охренеть, очкастая рыжая жаба, это ты, что ли? Вот так встреча. Хорошо выглядишь. Наверное, больше в окна не выходишь и постель не мочишь по ночам, а?» – сказал он, и бесконечное унижение, страх и ненависть к этому самодовольному круглому лицу вернулись.

Я не стал рассказывать об апофеозе накрывшего меня позора, о том, как незамеченным пробирался в дом, чтобы сменить мокрые штаны, и почти сутки не выходил из своего номера, сославшись на метеочувствительность и головную боль. Это бы было слишком, но, кажется, они поняли, что я чувствовал в тот момент. По крайней мере, на обращенных ко мне лицах я видел сочувствие.

– Понимаете, я больше не мог кататься, – вздохнув, сказал я. – Я даже представить себе не мог, как Олег, стоя у подножия склона, будет оценивать мое мастерство. Поэтому я действительно не вставал на лыжи и вообще не доставал их из стойки. Я хотел уехать, но это выглядело бы как бегство. По всему выходило бы, что Девятов победил, на этот раз навсегда, а я не мог этого допустить, потому что с этим не справился бы ни один психотерапевт. Мне просто нужно было время, чтобы понять, как быть дальше. И я остался, чтобы дать себе время для раздумий. И тут сошла лавина. Поверьте, я тут ни при чем.

– Н-да, хоть о покойниках и не говорят плохо, но получается, что мерзавцем господин Девятов был с детства, – резюмировал Павел. – Не могу сказать, что я удивлен. Краткий опыт общения с ним наталкивал на подобные мысли.

– Вы тоже знали Олега раньше? – полюбопытствовал я.

Лицо моего собеседника исказила гримаса.

– Для выводов мне вполне достаточно того, что я увидел здесь.

– Что же получается, люди с возрастом не меняются? – тихо спросил Айгар.

В его голосе звучали странные нотки, Кайди сжала его руку, и он замолчал.

У меня колотилось сердце, сильно, болезненно. От его толчков становилось трудно дышать, но широко открыть рот и втягивать воздух казалось стыдной слабостью. Я же мужчина, черт бы меня подрал.

– Я не верю, что кто-то мог подрезать лавину, – сказал я, потому что обсуждать человеческие качества Олега было свыше моих сил. – Вы ошибаетесь, Павел. И вы, Патриция, тоже. Лавина сошла сама по себе.

– Я бы с удовольствием в это поверила, – сказала Патриция Леман. Голос ее звучал печально и чуть торжественно. – Понимаете, Аркадий Петрович, мне бы очень хотелось считать, что лавина, убившая Девятовых, вызвана чисто физическими причинами и человеческий фактор тут ни при чем. Но два обстоятельства мешают мне в это поверить.

– Снег, налипший на мои лыжи? – спросил я.

Если честно, я понятия не имел, кому могло понадобиться их брать. У большинства приехавших сюда людей были с собой свои лыжи.

– Да. Это первое обстоятельство. Очень странное и подозрительное, если задуматься. Если вы говорите правду и действительно не выходили из дома две ночи подряд, значит, это сделал кто-то другой. Тот, кто сейчас не спешит в этом признаться. Почему бы, если ему нечего скрывать?

В комнате повисло тревожное молчание. Нарушил его я, потому что, в отличие от кого-то другого, мне скрывать было действительно совершенно нечего:

– А вторая причина, которая заставляет вас сомневаться?

– Смерть Федора Игнатьевича, – еще печальнее сказала Патриция. – Его же совершенно точно кто-то убил.

На этот раз воцарившуюся гнетущую тишину нарушил истерический смех Карины, перешедший в громкие рыдания.