ДЬЯВОЛ НА УТЕСЕ СПАСЕНИЯ
За несколько минут до полудня солнце поспешно бросилось на юг и зашло.
Сестра Мэри сорвала со светловолосой головы солнцезащитный шлем и швырнула его на диван – приступ, удививший и встревоживший ее супруга, брата Раймонда.
Он обнял ее дрожащие плечи: «Ну что ты, дорогая! Успокойся. Раздражение ничему не поможет».
Слезы катились по щекам сестры Мэри: «Как только мы собираемся выйти из дому, солнце прячется! Каждый раз!»
«Что ж… Нужно проявлять терпение. Скоро взойдет другое солнце».
«Когда? Через час? Через десять часов? А кто будет работать?»
Брат Раймонд подошел к окну, раздвинул накрахмаленные шелковые занавески, выглянул в сумрак: «Мы могли бы выйти сейчас и подняться в гору до наступления ночи».
«Ночи? – воскликнула сестра Мэри. – А это что? Как ты называешь эту мутную тьму?»
Брат Раймонд строго возразил: «Я имел в виду „ночь“ по Часам. Настоящую ночь».
«Часы… – сестра Мэри вздохнула и опустилась в кресло. – Если бы не Часы, мы все давно уже сошли бы с ума».
Брат Раймонд, не отходивший от окна, взглянул в сторону Утеса Спасения, где скрывались невидимые в темноте огромные Часы. Мэри присоединилась к нему – так они стояли вместе, глядя в сумрак. Через некоторое время Мэри вздохнула: «Прости меня, дорогой. Я просто волнуюсь».
Раймонд похлопал ее по плечу: «Жить на Ореоле – не шутка».
Мэри решительно покачала головой: «Мне нельзя распускаться. Мы обязаны думать о Колонии. Первопроходцы не могут быть слабаками».
Они стояли плечом к плечу, тем самым поддерживая и утешая друг друга.
«Смотри! – Раймонд указал пальцем. – Какой-то огонь наверху, в Старом Флитвилле!»
Оба в замешательстве наблюдали за далекой искрой.
«Они должны были спуститься в Новый Город, – пробормотала сестра Мэри. – Если только это не какая-то церемония… Ведь мы им дали соль…»
Раймонд угрюмо усмехнулся: «Кто их знает, этих флитов? От них можно ожидать чего угодно».
Мэри изрекла более фундаментальную истину: «От кого угодно можно ожидать чего угодно».
«Но прежде всего от флитов… Они даже умирать решили без нашего утешения, без нашей помощи!»
«Мы сделали все, что могли, – сказала Мэри. – Не наша вина!» Последние слова она прошептала так, словно боялась, что все-таки была в чем-то виновата.
«Нас никто не может ни в чем обвинить».
«Кроме инспектора… Флиты процветали, пока мы не основали здесь Колонию».
«Мы им не мешали. Ни во что не вмешивались, не нападали на них, пальцем их не тронули. По сути дела, мы из кожи лезли вон, чтобы им помочь. А в благодарность они сносят наши ограды, подрывают берега канала и забрасывают грязью свежую краску!»
Сестра Мэри тихо произнесла: «Иногда я ненавижу флитов… Иногда я ненавижу Ореол. Иногда я ненавижу всю Колонию».
Брат Раймонд прижал ее к себе и погладил ее аккуратно перевязанные пучком светлые волосы: «Как только одно из солнц взойдет, ты сразу почувствуешь себя лучше. Пойдем?»
«Еще темно, – с сомнением отозвалась Мэри. – На Ореоле и днем-то лучше не ходить далеко».
Раймонд выпятил подбородок и взглянул наверх, в сторону Часов: «День наступил. Так показывают Часы. Такова действительность! Мы обязаны не забывать о действительности! Это наша единственная связь с Истиной и здравомыслием!»
«Ладно, – сказала Мэри, – пойдем».
Раймонд поцеловал ее в щеку: «Ты у меня храбрая. Ты делаешь честь всей Колонии».
Мэри покачала головой: «Нет, дорогой. Я не лучше и не храбрее других. Мы прилетели сюда, чтобы поселиться и жить не по лжи. Мы знали, что нам придется тяжело работать. Слишком многое зависит от каждого, слабости здесь нет места».
Раймонд снова поцеловал ее, хотя она со смехом протестовала и отворачивалась: «И все равно я думаю, что ты храбрая – и самая лучшая».
«Возьми фонарь! – напомнила Мэри. – Несколько фонарей. Никогда не знаешь, сколько будет продолжаться эта… эта несносная тьма!»
Они направились вверх по дороге – пешком, потому что в Колонии частные экипажи с силовыми приводами считались общественным злом. Впереди, невидимая в темноте, высилась Гран-Монтань – резервация флитов. Но даже в темноте они ощущали грубую силу утесов – так же, как за спиной они чувствовали умиротворение аккуратных полей, оград и дорог Колонии. Супруги пересекли канал, отводивший извилистую реку в сеть ирригационных арыков. Раймонд посветил фонарем в бетонное русло. И они застыли в молчании, более красноречивом, чем проклятия.
«Канал пересох! Флиты опять проломили береговую насыпь».
«Но зачем? – спрашивала Мэри. – Зачем? Они же не пользуются речной водой!»
Раймонд пожал плечами: «Надо полагать, им не нравятся каналы. Что ж! – он вздохнул. – Все, что мы можем – это делать вещи по своему разумению».
Дорога петляла вверх по склону. Они миновали покрытый пятнами лишайника корпус звездолета, потерпевшего крушение на Ореоле пятьсот лет тому назад.
«Невероятно! – сказала Мэри. – Когда-то флиты были мужчинами и женщинами, такими, как мы».
«Не такими, как мы, дорогая», – ласково поправил ее Раймонд.
Сестра Мэри содрогнулась: «Флиты с их козами! Иногда флита трудно отличить от козла».
Через несколько минут Раймонд свалился в яму, полную грязи – в ней уже накопилась вода, грязь засасывала и не желала отпускать упавшего. Барахтаясь, отдуваясь, с отчаянной помощью Мэри брат Раймонд выбрался на твердую поверхность и стоял, промокший, дрожа от гнева и холода.
«Этой чертовой дыры вчера здесь не было! – Раймонд отряхивал грязь с лица и с одежды. – Как затрудняют жизнь эти ничтожества!»
«Победа будет за нами, дорогой», – пообещала Мэри. И яростно прибавила: «Мы будем бороться, мы все преодолеем! Как-нибудь мы наведем порядок на Ореоле!»
Пока они обсуждали вопрос о том, следует ли продолжать путь, Красный Робундус всплыл над северо-западным горизонтом, и они смогли лучше оценить положение вещей. Белая рубаха брата Раймонда и его гетры цвета хаки, разумеется, были заляпаны грязью. Платье сестры Мэри было немногим чище.
«Мне следовало бы вернуться в бунгало и переодеться», – удрученно заметил Раймонд.
«Разве мы успеем?»
«Я сваляю дурака, если явлюсь к флитам в таком виде».
«Они ничего даже не заметят».
«На что они вообще годятся?» – резко спросил Раймонд.
«Времени нет, – решительно заявила Мэри. – Инспектор прибудет со дня на день, а флиты мрут, как мухи. Нас во всем обвинят – и положат конец Евангелической Колонии». Помолчав, она осторожно прибавила: «Не то, чтобы это чем-то помогло флитам, в любом случае».
«Все равно я думаю, что произведу лучшее впечатление в чистой одежде», – с сомнением заметил Раймонд.
«Пфа! Плевать они хотели на чистую одежду – флиты только и делают, что возятся в грязи».
«Надо полагать, ты права».
Небольшое желто-зеленое солнце появилось над юго-западным горизонтом: «А вот и Урбан… Если не темно, как в подвале, так на небе сразу три или четыре солнца!»
«Без солнечного света на полях ничего не зреет», – ласково упрекнула его Мэри.
Они поднимались в гору полчаса, время от времени останавливаясь, чтобы перевести дух, глядя на дорогую сердцу колонистов долину. Семьдесят две тысячи душ жили на равнине, расчерченной прямоугольниками возделанной земли и рядами аккуратных, свежевыкрашенных и помытых беленых домиков с белоснежными занавесками за блестящими стеклами, окруженных газонами и разноцветными клумбами тюльпанов, огородами, где поспевали кабачки и капуста.
Раймонд взглянул на небо: «Пойдет дождь».
«Откуда ты знаешь?»
«Помнишь, под какой ливень мы попали в последний раз, когда Урбан и Робундус вместе взошли на западе?»
Мэри покачала головой: «Это еще ничего не значит».
«Но что-то должно что-то значить! Таков закон Вселенной – основа любого мышления!»
С хребтов подул сильный воющий ветер, несущий крутящуюся и стелющуюся по земле пыль. На фоне лучей желто-зеленого Урбана и Красного Робундуса пыльные вихри окрашивались в разные оттенки, переливались, отбрасывали сложные тени.
«Вот тебе дождь!» – перекрикивая рев ветра, усмехнулась Мэри. Раймонд упорно поднимался по дороге. Вскоре ветер затих.
Мэри сказала: «Я поверю, что пойдет дождь, когда увижу его своими глазами – на Ореоле по-другому жить невозможно».
«У нас просто недостаточно фактической информации, – настаивал Раймонд. – В непредсказуемости нет ничего магического».
«Магия тут ни при чем, конечно – но на Ореоле все непредсказуемо, – Мэри обернулась, взглянув на крутые склоны Гран-Монтани. – Слава Богу, у нас есть Часы – хоть на что-то можно положиться».
Дорога поднималась в гору между ороговевшими древостоями, зарослями серого кустарника и красновато-лилового терновника. Порой дорога исчезала, и ее продолжение приходилось искать, делая вылазки в разные стороны; иногда она обрывалась над крутым обрывом или перед отвесной стеной, продолжаясь в трех метрах ниже или выше. Супруги привычно преодолевали эти незначительные препятствия. Только после того, как Робундус переместился по небу на юг, а Урбан быстро нырнул на север, они снова встревожились.
«Не могу себе представить, чтобы солнца собрались заходить в семь часов вечера, – заметила Мэри. – Это было бы слишком нормально, слишком в порядке вещей».
В семь часов пятнадцать минут оба солнца скрылись за горизонтом. Величественные закаты продолжались минут десять, после чего пятнадцать минут сгущались сумерки. Наступила ночь – никто не мог сказать, надолго ли.
Землетрясение не позволило любоваться закатами. Поперек дороги стали с грохотом валиться камни; Мэри и Раймонд укрылись под выступом гранитной скалы и ждали, пока тяжелые валуны перекатывались мимо и, подскакивая, убегали вниз по крутому склону.
Камнепад закончился – только отдельные кусочки щебня прилетали сверху, напоминая о недавних сотрясениях. «Кончилось?» – хриплым шепотом спросила Мэри.
«Кажется, кончилось».
«Я хочу пить».
Раймонд передал ей флягу, она выпила несколько глотков.
«Сколько еще идти до Флитвилла?»
«До Старого Флитвилла или до Нового Города?»
«Мне все равно, – устало откликнулась она. – До того, который ближе».
Раймонд колебался: «Честно говоря, не могу точно сказать – и в том, и в другом случае о расстоянии трудно судить».
«Мы не можем здесь оставаться всю ночь».
«Уже светает», – возразил Раймонд; на северо-востоке серебрилась заря белого карлика Мода.
«Сейчас ночь! – с тихим отчаянием заявила Мэри. – Часы показывают, что наступила ночь. Пусть каждое солнце Галактики светит мне в глаза, даже земное Солнце – мне все равно! Если Часы показывают, что сейчас ночь – значит, ночь!»
«Но дорогу-то все равно видно… Новый Город близко, за гребнем холма – я помню этот высокий древостой. Он торчал на окраине, когда я тут был в последний раз».
Раймонд удивился больше, чем Мэри, когда Новый Город оказался там, где он ожидал его увидеть. Едва передвигая усталые ноги, они зашли в селение: «Здесь что-то слишком тихо».
Селение состояло из трех дюжин бетонных хижин с окнами из добротного прозрачного стекла; в каждую хижину подавалась отфильтрованная вода, в каждой были душ, ванна и туалет. Руководствуясь предпочтениями флитов, крыши покрыли прутьями терновника; внутренних перегородок в жилищах не было. Теперь все хижины пустовали.
Мэри заглянула в одну: «Ммфф! Кошмар!» Обернувшись к Раймонду, она поморщила нос: «Какая вонь!»
В окнах следующей хижины не осталось стекол. Лицо Раймонда помрачнело, он разгневался: «Я притащил эти стекла в гору на своей покрытой волдырями спине! И вот как нас отблагодарили!»
«Мне все равно, благодарны они или нет, – откликнулась Мэри. – Меня беспокоит только инспектор. Во всей этой грязи, во всей этой вони, – она обвела окрестности широким жестом, – он обвинит нас. В конце концов, предполагается, что мы несем ответственность за флитов».
Тяжело дыша от возмущения, Раймонд обозревал мерзость запустения. Он помнил тот день, когда было закончено строительство Нового Города: образцового поселка из тридцати шести чистых, аккуратных хижин, ничем не хуже бунгало колонистов. Архидьякон Бернетт приготовился благословить селение; работники-добровольцы преклонили колени на центральном дворе, чтобы вознести молитвы. Пятьдесят или шестьдесят флитов спустились по склонам, чтобы поглазеть на обряд – закутанные в лохмотья шкур, они стояли, широко открыв глаза – исхудавшие, задубевшие под солнцами и ветром мужчины со спутанными волосами, их озорные пухлые женщины. В Колонии считали, что женщины флитов распущенны и неразборчивы в связях.
После воззвания к небесам архидьякон вручил вождю флитов большой ключ из позолоченной фанеры: «Передаю тебе этот ключ во имя будущего благополучия твоего народа! Храни его! Не потеряй его!»
Вождь двухметрового роста стоял перед священником – тощий, как копье, словно вырезанный из дерева, с резким и жестким, как у черепахи, профилем. На нем были засаленные черные тряпки; в руке он держал длинный жезл, обвитый козьей шкурой. Только он один из всего племени умел говорить на языке колонистов, причем настолько хорошо, что это каждый раз шокировало поселенцев.
«Плевать я хотел на всех остальных, – безразлично и хрипло произнес вождь. – Пусть делают, что хотят. Так лучше всего».
Архидьякон Бернетт не впервые сталкивался с таким отношением. Человек терпимый, он не возмутился, но попытался возразить против того, что, с его точки зрения, было нерациональным подходом: «Неужели вы не хотите вернуться в лоно цивилизации? Неужели вы не хотите поклоняться Богу, вести чистую и здоровую жизнь?»
«Нет».
Архидьякон усмехнулся: «Что ж, мы поможем вам в любом случае – насколько это в наших силах. Мы можем научить вас читать и считать, можем лечить болезни. Конечно, вам придется соблюдать чистоту и привыкнуть к упорядоченной жизни – потому что в этом и заключается цивилизация».
Вождь хмыкнул: «Вы не умеете даже коз пасти».
«Мы – не миссионеры, – продолжал архидьякон. – Но когда вы будете готовы познать Истину, мы будем готовы вам помочь».
«Мф! Мф! Какая вам от этого выгода?»
Архидьякон улыбнулся: «Никакой. Мы такие же люди, как вы. Значит, мы обязаны вам помогать».
Вождь повернулся и что-то прокричал соплеменникам; те бросились гурьбой вверх по скалам, карабкаясь, как лихорадочные призраки – волосы развевались на ветру, козьи шкуры хлопали по ляжкам.
«Что это? Почему?» – всплеснул руками архидьякон. «Вернись!» – позвал он вождя, поднимавшегося в гору вслед за соплеменниками.
Вождь, уже взобравшийся на скалу, ответил сверху: «Вы все сошли с ума».
«Нет! Нет!» – восклицал архидьякон. То была величественная сцена, словно отрепетированная в театре: седовласый архидьякон призывал вождя дикарей и его рассеявшихся по скалистому склону соплеменников – неприступных святых-сатиров – в непрерывно меняющемся сиянии трех солнц.
Каким-то образом ему удалось уговорить вождя спуститься в Новый Город. Старый Флитвилл находился почти на километр выше, в седловине между вершинами, притягивавшей к себе все ветры и тучи Гран-Монтани – там даже козы с трудом удерживались на скалах. Флитвилл: холодное, сырое, мрачное место! Архидьякон убедительно разъяснял и подчеркивал каждый из недостатков Старого Флитвилла. Вождь упрямо заявлял, что предпочитал верхнее селение Новому Городу.
Решающим доводом стали двадцать килограммов соли – архидьякону пришлось поступиться принципами и прибегнуть к подкупу. Примерно шестьдесят флитов переселились в новые хижины с насмешливо-отстраненным выражением лиц – так, будто архидьякон потребовал, чтобы они разыгрывали какое-то глупое представление.
Архидьякон еще раз благословил селение – колонисты снова опустились на колени. Флиты с любопытством выглядывали из дверей и окон новых жилищ. Еще двадцать или тридцать флитов спустились, прыгая со скалы на скалу, и пригнали с собой стадо коз – животных они разместили в небольшой часовне. Улыбка архидьякона застыла и стала болезненной, но, к его чести, он не стал вмешиваться.
Через некоторое время колонисты побрели вниз, к себе в долину. Они сделали все, что могли, но при этом не совсем понимали, чтó именно им удалось сделать.
Через два месяца Новый Город опустел. Брат Раймонд и сестра Мэри обошли все селение – хижины смотрели на них пустыми темными проемами окон и дверей.
«Куда они делись?» – приглушенно спросила Мэри.
«Все они спятили! – отозвался Раймонд. – Свихнулись, чокнулись, сбрендили!» Он подошел ко входу в часовню, просунул голову внутрь. И схватился за дверную раму так крепко, что побелели костяшки его пальцев.
«Что случилось?» – тревожно спросила Мэри.
Раймонд не позволил ей подойти: «Трупы… десяток – дюжина – может быть, пятнадцать тел».
«Раймонд! – они смотрели друг другу в глаза. – Почему? Каким образом?»
Раймонд покачал головой. Движимые одной и той же мыслью, они повернулись и взглянули наверх, в сторону Старого Флитвилла.
«Похоже на то, что нам придется сходить туда и узнать, в чем дело».
«Но здесь было… здесь было такое приятное место! – выпалила Мэри. – Они… они просто звери! Им должно было здесь понравиться!» Она повернулась лицом к долине, чтобы Раймонд не видел ее слезы. Запустение Нового Города огорчало ее необычайно – она своими руками складывала и белила аккуратные бордюры из камней вокруг хижин. Кто-то пинками разбросал эти бордюры, что причиняло ей боль: «Пусть флиты живут, как хотят! Грязные, бестолковые твари! У них нет никакого представления об ответственности! – говорила она Раймонду. – Никакого!»
Раймонд кивнул: «Давай сходим наверх, Мэри. Таков наш долг».
Мэри вытерла слезы: «Конечно, они тоже твари Божии, хотя я не могу понять, зачем такие нужны». Взглянув на Раймонда, она прибавила: «И не надо мне повторять, что пути Господни неисповедимы».
«Ладно», – откликнулся Раймонд. Они начали взбираться вверх по скалам, к Старому Флитвиллу. Внизу долина становилась все меньше и меньше. Белый карлик Мод поднялся к зениту и, казалось, остановился там.
Супруги остановились, чтобы передохнуть. Мэри смахнула пот со лба: «Я тоже спятила – или Мод становится больше?»
Раймонд взглянул на белое солнце: «Пожалуй, он немножко распух».
«Значит, скоро взорвется – или мы в него падаем?»
«Надо полагать, в этой системе возможно все, что угодно, – вздохнул Раймонд. – Если орбита Ореола подчиняется каким-то закономерностям, еще никому не удалось их определить».
«Значит, мы можем упасть в одно из солнц», – задумчиво заметила Мэри.
Раймонд пожал плечами: «Звезды и планеты этой системы кружились как попало много миллионов лет. Хотя бы поэтому есть повод надеяться, что Ореол не свалится в одно из солнц».
«У нас есть повод надеяться? И это все, что у нас есть? – Мэри сжала кулаки. – Если бы только на что-то можно было положиться с уверенностью – если бы только можно было на что-то взглянуть и сказать: вот это не изменится, это навсегда, на это можно рассчитывать! Но ничего такого нет! Одно этого достаточно, чтобы сойти с ума!»
Раймонд натянуто улыбнулся: «Не надо, дорогая. В Колонии и так уже достаточно проблем».
Мэри мгновенно успокоилась: «Прошу прощения… Правда, Раймонд, мне очень жаль».
«Мне все это не нравится, – сказал Раймонд. – Вчера я говорил с Берчем из Дома Покоя».
«Сколько их уже?»
«Почти три тысячи. И каждый день поступают новые, – Раймонд вздохнул. – На Ореоле что-то постоянно действует людям на нервы – в этом не может быть никаких сомнений».
Мэри глубоко вздохнула и сжала руку Раймонда: «Мы будем бороться, дорогой, мы все преодолеем! Мало-помалу приведем жизнь в порядок, как-нибудь все утрясется».
Раймонд склонил голову: «С помощью Господней».
«Мод заходит, – сказала Мэри. – Нам нужно добраться до Флитвилла засветло».
Через несколько минут им встретилась дюжина коз – их пасли больше десятка детей-оборванцев. На некоторых висели какие-то тряпки, другие носили одежду из козьих шкур, а остальные бегали голышом, открывая всем ветрам свои напоминающие стиральные доски ребра.
По другую сторону тропы паслось другое, большое стадо коз – примерно сотня – под наблюдением одного-единственного голодранца.
«Флитов не поймешь, – пробормотал Раймонд. – Двенадцать пацанов пасут дюжину коз, а сотню коз пасет один».
«Они явно страдают от какого-то психического заболевания… Как ты думаешь, безумие передается по наследственности?»
«Так или иначе, это не имеет практического значения… Уже воняет – чую Старый Флитвилл».
Мод подкрадывался к горизонту под углом, обещавшим продолжительные сумерки. Болезненно напрягая уставшие ноги, Раймонд и Мэри добрались до селения. За ними бежали беспорядочной гурьбой козы и дети.
Мэри с отвращением заметила: «Они ушли из Нового Города – опрятного, чистого – и вернулись в эту грязь!»
«Не наступай на это!» – воскликнул Раймонд, удерживая жену, чтобы она обошла лежавший на тропе гниющий труп козы. Мэри закусила губу.
Супруги нашли вождя, сидевшего на камне и неподвижно смотревшего в пространство. Он приветствовал их, не выражая ни удивления, ни радости. Стайка детей собирала нечто вроде погребального костра из хвороста и сухого древостоя.
«Что тут готовится? – с притворным энтузиазмом спросил Раймонд. – Пиршество? Пляски?»
«Четверо мужчин, две женщины. Спятили, умерли. Мы их сожжем».
Мэри взглянула на кучу хвороста: «Я не знала, что вы сжигаете мертвых».
«На этот раз их сожгут, – вождь протянул руку и прикоснулся к блестящим золотистым волосам Мэри. – Ты могла бы стать моей женой на какое-то время».
Мэри отступила и отозвалась дрожащим голосом: «Нет уж, спасибо. Я замужем за Раймондом».
«Все время?»
«Все время».
Вождь покачал головой: «Вы спятили. Скоро все вы умрете».
Раймонд строго спросил: «Зачем вы разрушаете канал? Мы чинили его уже десять раз, и десять раз флиты спускались с горы в темноте и подкапывали береговую насыпь».
Вождь поразмышлял немного: «Дурацкий канал».
«Ничего подобного! Он помогает орошать поля, помогает фермерам».
«Он все время одинаковый».
«Тебе не нравится то, что он прямой?»
«Прямой? Что такое „прямой“?»
«Тянется вдоль одной линии – в одном направлении».
Вождь посмотрел по сторонам: «Смотри – гора! Она прямая?»
«Нет, конечно».
«Солнце – прямое?»
«Послушай…»
«Моя нога, – вождь вытянул левую ногу, узловатую и волосатую. – Она прямая?»
«Нет, – вздохнул Раймонд. – У тебя кривая нога».
«Тогда почему канал прямой? Дурацкий канал, – вождь снова поджал ногу; с его точки зрения, вопрос был исчерпан. – Зачем вы пришли?»
«Флиты слишком часто умирают, – ответил Раймонд. – Мы хотим помочь».
«Пусть умирают. Не я же умираю, и не ты».
«Мы не хотим, чтобы вы умирали. Почему вы не живете в Новом Городе?»
«Там флиты сходят с ума, бросаются со скал, – вождь поднялся на ноги. – Пойдем, можно поесть».
Сдерживая отвращение, Раймонд и Мэри попробовали по кусочку жареной козлятины. Тем временем четыре человеческих тела бесцеремонно бросили в костер. Некоторые флиты начали танцевать.
Мэри подтолкнула Раймонда локтем: «Говорят, культуру людей легче понять, если разобраться в закономерностях их танцев. Смотри».
Раймонд смотрел: «Не вижу никаких закономерностей. Кто-то прыгнет пару раз и присядет на корточки. Другие бегают кругами, а остальные просто размахивают руками».
«Они спятили, – прошептала Мэри. – Все до одного, полностью свихнулись».
Раймонд кивнул: «Похоже на то».
Начался дождь. Восточный небосклон озарился Красным Робундусом, но Робундус не позаботился взойти. Дождь превратился в град. Мэри и Раймонд спрятались в хижине. К ним присоединились несколько мужчин и женщин. Не зная, как еще провести время, флиты занялись шумными любовными утехами.
«Они собираются это делать прямо у нас на глазах! – в отчаянии пробормотала Мэри. – У них нет никакого стыда!»
«Я не выйду под дождь, – мрачно отозвался Раймонд. – Пусть делают, что хотят».
Мэри отвесила затрещину флиту, пытавшемуся приподнять ее юбку. «Чем они лучше собак?» – ахнула она.
«Их ничто не сдерживает, – апатично отозвался Раймонд. – Подавление инстинктов вызывает психозы».
«Значит, у меня психоз, – фыркнула Мэри. – Потому что я подавляю свои инстинкты».
«Значит, я тоже ненормальный».
Град кончился, ветер прогнал тучи над седловиной гор, небо прояснилось. Раймонд и Мэри с облегчением выбрались из хижины.
Костер залило дождем. Четыре обугленных трупа лежали в мокром пепле – никто не обращал на них никакого внимания.
Раймонд задумчиво пробормотал: «Я почти догадался – начинаю понимать…»
«Что?»
«Как справиться со всем этим бедламом».
«Как?»
«Подумай сама. Флиты – сумасшедшие, нерациональные, безответственные существа».
«Правильно».
«Скоро прибудет Инспектор. Мы обязаны продемонстрировать, что Колония не создает никакой угрозы существованию аборигенов – в данном случае, флитов».
«Мы не можем заставить флитов жить по-человечески».
«Нет. Но мы могли бы избавить их от безумия. Могли бы начать исцеление их массового психоза».
Мэри довольно-таки тупо взглянула на мужа: «Это была бы непосильная задача».
Раймонд покачал головой: «Логика прежде всего, дорогая! Перед нами настоящая проблема: группа аборигенов, погибающих от психозов. А нам нужно, чтобы они выживали. Решение проблемы: устранить психозы».
«Все это звучит очень логично, но с чего, во имя всего святого, начать?»
Вождь, жевавший обрывок вяленых козьих кишок, спускался по скалам на тощих, как палки, ногах.
«Начать нужно с вождя», – сказал Раймонд.
«Легче заставить кошку залезть в корыто с горячей водой».
«Соль! – возразил Раймонд. – За соль он готов содрать шкуру со своей бабушки».
Раймонд подошел к вождю – тот явно удивился тому, что посетители еще не покинули селение. Мэри стояла поодаль и наблюдала.
Раймонд спорил и убеждал. Вождь сначала казался шокированным, потом помрачнел. Раймонд рассуждал и жестикулировал. Он упомянул о самом важном обстоятельстве: о том, что мог бы подарить вождю соль – столько соли, сколько тот мог унести в гору на своих плечах. Вождь посмотрел на Раймонда с высоты двухметрового роста, всплеснул руками, отошел в сторону, сел на камень и принялся жевать обрывок козьих кишок.
Раймонд вернулся к Мэри: «Он придет».
Директор Берч обратился к вождю в любезнейших выражениях: «Ты оказал нам честь! Нам редко приходится принимать столь выдающихся посетителей! И ты пришел как раз вовремя!»
Вождь, безразлично царапавший жезлом на земле какие-то каракули, терпеливо спросил у Раймонда: «Когда мне дадут соль?»
«Скоро, скоро. Сначала тебе нужно сходить кое-куда с директором Берчем».
«Пойдем! – сказал Берч. – Проедемся с ветерком!»
Вождь повернулся и решительно направился обратно к высотам Гран-Монтани.
«Нет-нет! – закричал Раймонд. – Вернись!» Вождь только ускорил шаги.
Раймонд побежал за ним и схватил его за узловатые колени. Вождь грохнулся, как старый мешок с садовым инструментом. Берч сделал ему инъекцию сильнодействующего успокаивающего средства; через несколько минут вождь смирно сидел с потускневшими глазами в машине скорой помощи.
Брат Раймонд и сестра Мэри провожали глазами машину, вперевалку удалявшуюся по дороге. За ней в воздух поднималась плотная пыль, продолжавшая висеть в зеленых солнечных лучах. Казалось, тени окрасились в синевато-лиловый оттенок.
Мэри заметила дрожащим голосом: «Очень надеюсь, что мы все сделали правильно… Бедняга вождь выглядел таким жалким. Как одна из его коз, связанная перед закланием».
«Мы можем делать только то, что считаем правильным, дорогая», – сказал Раймонд.
«Но ты уверен, что это правильно?»
Машина скорой помощи скрылась вдали, пыль осела. Над Гран-Монтанью на фоне зеленовато-черных грозовых туч мелькали молнии. В зените, как кошачий глаз, светился Фаро. Часы – надежные, внушающие трезвость, незаменимые Часы – показывали полдень.
«Правильно, неправильно… – размышляла вслух Мэри. – Все относительно».
Раймонд возразил: «Если мы избавим флитов от психозов – если мы сумеем научить их опрятной, упорядоченной жизни – конечно, мы все сделаем правильно». Помолчав, он прибавил: «В любом случае, так будет лучше для Колонии».
Мэри вздохнула: «Надо полагать. Но вождь выглядел таким несчастным».
«Завтра мы его навестим, – пообещал Раймонд. – А сейчас пора спать!»
Когда Раймонд и Мэри проснулись, сквозь задернутые занавески просачивалось розовое сияние: взошел Робундус – возможно, вместе с Модом.
«Посмотри на часы, – Мэри зевнула. – Сейчас день или ночь?»
Раймонд приподнялся на локте. Их встроенные в стену часы – реплика Часов на Утесе Спасения – показывали время, принимая радиосигналы механизма главных Часов: «Шесть вечера – десять минут седьмого».
Они встали, надели чистые гетры и белые рубахи и закусили в безукоризненно прибранной кухоньке, после чего брат Раймонд позвонил в Дом Покоя.
Из репродуктора послышался четкий голос директора Берча: «Бог в помощь, брат Раймонд».
«Бог в помощь, директор. Как поживает вождь?»
Берч ответил не слишком уверенно: «Пришлось дать ему снотворное. У него наблюдаются глубокие, застарелые психические проблемы».
«Но вы сможете его вылечить? Это очень важно».
«Попытаемся – это все, что я могу сказать. Начнем сегодня вечером».
«Может быть, нам лучше было бы при этом присутствовать», – предложила Мэри.
«Как вам угодно… В восемь часов?»
«Договорились».
Дом Покоя – продолговатое приземистое здание – находился на окраине Славного Города. Недавно к нему пристроили пару новых флигелей; на заднем дворе расположились также временные бараки.
Директор Берч смущенно приветствовал супругов: «У нас очень мало времени и места. Этот флит имеет большое значение?»
Раймонд заверил Берча в том, что от психического здоровья вождя могла зависеть судьба Колонии.
Директор развел руками: «Колонисты требуют, чтобы их обслуживали в первую очередь. Видимо, им придется подождать».
Мэри серьезно спросила: «Неприятности… все еще продолжаются?»
«Дом был первоначально рассчитан на пятьсот коек, – ответил Берч. – У нас теперь три тысячи шестьсот пациентов – не считая тысячу восемьсот колонистов, эвакуированных обратно на Землю».
«Говорят, однако, что в последнее время ситуация улучшается? – заметил Раймонд. – Основные трудности Колонии позади – больше нет причин для тревог и опасений».
«Тревоги и опасения – не самое главное».
«А в чем состоит главная проблема?»
«Как вам сказать… В том, что мы живем в необычных, непривычных условиях. Мы предназначены природой для существования на Земле. Здесь нас окружает чуждая среда».
«Не такая уж она чуждая! – возразила Мэри. – Мы воссоздали условия земной общины. Причем приятной, благополучной общины. У нас земные дома, земные цветы, земные деревья».
«Так где же вождь?» – поинтересовался Раймонд.
«Сейчас он… в палате для буйных пациентов».
«Он опасен?»
«Не слишком, в целом вождь настроен дружелюбно. Но он хочет выбраться отсюда. И ломает все вокруг! Никогда не видел ничего подобного».
«Вы сделали какие-нибудь заключения – хотя бы предварительные?»
Директор Берч угрюмо покачал головой: «Мы все еще пытаемся классифицировать его состояние. Взгляните! – он протянул Раймонду отчет. – Вот результаты его зонального обследования».
«Интеллектуальный уровень – нулевой, – прочел Раймонд и поднял глаза. – Я могу поручиться, что он вовсе не глуп».
«Да, с первого взгляда так не скажешь. В сущности, это очень неопределенный показатель. Мы не можем подвергать флита обычным проверкам на тематическое восприятие и тому подобное; они предназначены только для людей с нашим культурным наследием. Но вот эти тесты, – он постучал пальцем по отчету, – носят фундаментальный характер. Они позволяют оценивать способности любых испытуемых, даже животных – подбор штырьков, подходящих к отверстиям, поиск совпадающих цветов, распознавание изображения, не согласующегося с закономерностью, общей для других картинок, нахождение выхода из лабиринта».
«И каких успехов добился вождь?»
Берч пожал плечами: «Если можно было бы выставить отрицательную оценку, он бы ее получил».
«Почему так?»
«Ну, например, вместо того, чтобы вставить узкий штырек круглого сечения в круглое отверстие небольшого диаметра, он сначала сломал штырек звездчатого сечения и вставил его под углом, а затем сломал доску с отверстиями».
«Но почему?»
Мэри предложила: «Пойдем, навестим его».
«Он безопасен, не так ли?» – спросил Берча Раймонд.
«О, совершенно безопасен!»
Вождя держали взаперти в удобном помещении площадью три на три метра. Для него устроили постель с белыми простынями и серым покрывалом. Потолок был успокаивающего зеленого оттенка, пол – неброского серого.
«Ай-ай-ай! – приветливо упрекнула пациента Мэри. – Чем ты тут занимался?»
«Да уж! – процедил сквозь зубы Берч. – Он не сидел без дела».
Постельное белье вождь разорвал в клочья; опрокинутая кровать лежала посреди комнаты, все стены были испачканы. Вождь восседал на сложенном пополам матрасе.
Директор Берч строго спросил: «Почему ты устроил такой ералаш? Ты же знаешь, как это глупо!»
«Вы меня заперли! – выпалил вождь. – Я все устроил, как мне нравится. У себя дома вы тоже все устраиваете, как вам нравится». Взглянув на Раймонда и Мэри, он спросил: «Сколько меня тут будут держать?»
«Еще немного, – ответила Мэри. – Мы пытаемся тебе помочь».
«Дурацкая болтовня, все вы спятили! – произношение вождя явно ухудшалось, к его речи примешивались раздражающие слух фрикативные и глоттальные звуки. – Зачем меня сюда привезли?»
«Обследование займет всего лишь пару дней, – примирительно сказала Мэри. – А потом ты получишь соль – много-много соли».
«День – это когда взошло солнце».
«Нет! – возразил Раймонд. – Видишь эту штуку? – он указал на часы, встроенные в стену. – Когда вот эта стрелка пройдет по кругу два раза – тогда пройдет день».
Вождь цинично усмехнулся.
«Мы руководствуемся часами, – объяснил Раймонд. – Они нам помогают».
«Так же, как большие Часы на Утесе Спасения», – прибавила Мэри.
«Большой Дьявол! – серьезно сказал вождь. – Вы – хорошие люди. Но все вы спятили. Приходите к нам во Флитвилл, я вам помогу. У нас полно прекрасной козлятины. Будем сбрасывать камни вниз, на Большого Дьявола».
«Нет! – тихо отозвалась Мэри. – Так не пойдет. А теперь постарайся делать то, что говорит доктор. Вот этот беспорядок у тебя в комнате, например – это очень нехорошо».
Вождь обхватил голову руками: «Отпустите меня! Не нужно мне вашей соли – я хочу домой!»
«Пойдем! – мягко позвал его директор Берч. – Тебе никто не сделает ничего плохого». Он взглянул на часы: «Тебе пора пройти первый курс лечения».
Для того, чтобы отвести вождя в лабораторию, потребовались усилия двух санитаров. Его усадили в мягкое кресло, а его руки и ноги привязали ремнями, чтобы он не мог нанести себе ущерб. Вождь испустил ужасный хриплый вопль: «Дьявол! Большой Дьявол! Он спускается, чтобы отнять мою жизнь…»
Директор Берч приказал санитару: «Закрой занавеской часы на стене – они беспокоят пациента».
«Просто полежи спокойно, – уговаривала вождя Мэри. – Мы хотим тебе помочь – тебе и всему твоему племени».
Санитар сделал вождю укол Д-бета-гипнидина. Вождь расслабился, его открытые глаза смотрели в потолок, тощая грудь ритмично вздымалась и опадала.
Директор Берч вполголоса объяснил Мэри и Раймонду: «Теперь он полностью поддается внушению – поэтому ведите себя тихо, ни звука!»
Мэри и Раймонд уселись рядышком на стулья у боковой стены.
«Привет, вождь!» – сказал директор Берч.
«Привет».
«Тебе удобно?»
«Слишком яркий свет – слишком много белого».
Санитар притушил лампы.
«Так лучше?»
«Лучше».
«У тебя есть какие-нибудь проблемы во Флитвилле?»
«Козы повредили копыта, убежали в горы. Дурацкие люди из долины не хотят от нас отстать».
«Почему ты считаешь их „дурацкими“?»
Вождь молчал. Берч прошептал Мэри и Раймонду: «Анализируя его представление о нормальности, можно угадать сущность его ненормальности».
Вождь лежал и молчал. Директор Берч произнес успокоительным тоном: «Может быть, ты расскажешь нам о своей жизни».
Вождь с готовностью ответил: «У меня хорошая жизнь. Я – вождь. Я понимаю, что говорят люди из долины. Больше никто их не понимает».
«Значит, у тебя хорошая жизнь, а?»
«Конечно, все хорошо». Вождь продолжал говорить разрозненными фразами; иногда его слова невозможно было разобрать, но в общем и в целом его жизнеописание было достаточно понятным: «У меня легкая жизнь. Никаких забот, никаких беспокойств. Все хорошо. Когда идет дождь, хорошо согреться у огня. Когда жарко светят солнца, дует ветер – и становится хорошо. Много коз, все едят».
«Разве у тебя нет никаких проблем, трудностей?»
«Конечно, есть. В долине живут дурацкие люди. Они построили хижины – Новый Город. Ничего хорошего. Все прямое – прямое – прямое. Нехорошо. Прямое, дурацкое. Плохо. Нам дали много соли, но мы ушли из Нового Города, убежали наверх, в прежнее место».
«Тебе не нравятся люди из долины?»
«Они хорошие люди, но они спятили. Большой Дьявол привел их в долину. Большой Дьявол следит за ними. И все они начинают тикать, как один – тик-так, тик-так – как Большой Дьявол».
Берч удивленно нахмурился и повернулся к Раймонду и Мэри: «Тут что-то не так. Он слишком уверен в себе, отвечает слишком решительно».
«Вы сможете его вылечить?» – осторожно спросил Раймонд.
«Прежде, чем я смогу исцелить психоз, – сказал Берч, – я должен определить, в чем он заключается. Пока что я даже не приблизился к этой цели».
«Дохнуть, как мухи – ненормально! – прошептала Мэри. – А флиты дохнут, как мухи».
Директор снова повернулся к вождю: «Почему твои люди умирают, вождь? Почему они умирают в Новом Городе?»
Вождь хрипло ответил: «Смотрят вниз. Внизу некрасиво. Все расчерчено по-дурацки. Реки нет. Вместо нее прямая вода. От этого больно глазам. Мы открываем канал, чтобы снова была хорошая река… И хижины тоже дурацкие. Все одинаковые. Люди сходят с ума – приходится их убивать».
Директор Берч сказал: «Думаю, на сегодня хватит. Подождем с дальнейшим гипнозом, пока не изучим ситуацию повнимательнее».
«Да! – тревожно откликнулся брат Раймонд. – Об этом нужно подумать».
Покидая Дом Покоя, они прошли через зал ожидания. На скамьях теснились нуждающиеся в помощи, их родственники, назначенные опекуны и прочие заботившиеся о них люди. Снаружи небо затянуло тучами. Желтоватый свет позволял угадать, что где-то за тучами прятался Урбан. В пыль стали падать большие, вязкие капли дождя.
Брат Раймонд и сестра Мэри ждали автобуса у поворота кольцевой транспортной развязки.
«Да, что-то не так, – уныло констатировал брат Раймонд. – Что-то неправильно, здесь какая-то ошибка, большая ошибка».
«Может быть, что-то не так с нами, а не с флитами. Может быть, это мы ошибаемся», – сестра Мэри смотрела вокруг – на недавно посаженные фруктовые сады, на проспект Сары Галвин в центре Славного Города.
«На странной, чужой планете борьба за жизнь неизбежна, – сказал брат Раймонд. – Мы обязаны верить, доверять Богу – и бороться!»
Мэри схватила мужа за руку. Он повернулся к ней: «Что случилось?»
«Я видела – мне показалось, что я видела… Кто-то пробежал за кустами».
Раймонд вытянул шею, посмотрел вокруг: «Никого не вижу».
«Мне показалось, что это вождь».
«Ты что-то воображаешь, дорогая».
Они сели в автобус и через некоторое время прибыли, в целости и сохранности, к своему беленому домику, окруженному цветниками.
Прозвучал сигнал вызова. Звонил директор Берч. Он был явно раздражен и встревожен: «Не хотел вас беспокоить, но вождь сбежал. У нас его нет – и никто не знает, где он».
«Я так и знала!» – пробормотала Мэри.
Раймонд серьезно спросил: «Вы не думаете, что он опасен?»
«Нет. Склонности к насилию у него нет. Но я все равно закрыл бы входную дверь на замóк – на всякий случай».
«Спасибо за предупреждение, директор».
«Не за что, брат Раймонд».
Насколько секунд супруги молчали. «Ну, что теперь?» – спросила Мэри.
«Закрою двери на замóк – нам нужно хорошенько выспаться».
Посреди ночи Мэри внезапно проснулась и приподнялась в постели. Брат Раймонд повернулся к ней: «Что такое?»
«Не знаю, – сказала Мэри. – Который час?»
Раймонд взглянул на настенные часы: «Без пяти час».
Сестра Мэри лежала и молчала.
«Тебе что-то послышалось?»
«Нет. Меня просто что-то… задело внутри. Мы что-то делаем неправильно, Раймонд!»
Он прижал ее к себе – так, чтобы ее светловолосая голова приютилась у него на плече: «Мы можем делать только то, что считаем правильным, дорогая – и молить Бога о том, чтобы он наставил нас на путь истинный».
Они забылись беспокойным сном, часто ворочаясь и почти просыпаясь. Раймонд встал, чтобы сходить в туалет. Снаружи наступила ночь – почернело все небо, кроме северной окраины, где брезжила розовая заря: где-то за горизонтом блуждал Красный Робундус.
Раймонд сонно прошлепал обратно к кровати.
«Который час, дорогой?» – снова спросила Мэри.
Раймонд присмотрелся к часам: «Без пяти час».
Он улегся в постель. Мэри испуганно напряглась: «Как ты сказал? Без пяти час?»
«Ну да», – откликнулся Раймонд. Но уже через несколько секунд он выбрался из кровати и направился в кухню: «Здесь часы тоже показывают без пяти час. Я вызову Часы, попрошу их передать сигнал».
Подойдя к устройству связи, но нажал несколько кнопок. Часы не отвечали.
«Не отвечают», – сообщил Раймонд.
Мэри приподнялась на локте «Позвони снова».
Раймонд набрал номер: «Странно!»
«Позвони в информационное бюро», – сказала Мэри.
Раймонд вызвал информационное бюро. Прежде, чем он успел задать вопрос, четкий голос произнес: «Большие Часы кратковременно вышли из строя. Пожалуйста, сохраняйте терпение. Большие Часы не работают».
Раймонду показалось, что он узнал этот голос. Он нажал кнопку установления видеосвязи. Голос произнес: «Бог в помощь, брат Раймонд».
«Бог в помощь, брат Рамсделл… Во имя всего святого, что происходит?»
«Один из ваших протеже, брат Раймонд – один из флитов – полностью обезумел. Стал сбрасывать на Часы тяжелые валуны».
«И он… и это…»
«Начался обвал. Больших Часов больше нет».
Никто не встретил инспектора Кобла в космопорте Славного Города. Озираясь по сторонам, он стоял на посадочном поле в полном одиночестве. Ветер принес издали обрывок бумаги – больше ничто не шевелилось.
«Странно!» – подумал инспектор Кобл. Его всегда приветствовала комиссия, предлагавшая программу мероприятий, льстившую его самолюбию, но отнимавшую слишком много времени и сил. Сначала они направлялись к бунгало архидьякона, где устраивали банкет с жизнерадостными речами и отчетами о достигнутых успехах, затем начиналась служба в центральной часовне, и только после этого его сопровождали, соблюдая все формальности, к подножию Гран-Монтани.
С точки зрения инспектора колонисты – бесспорно, превосходные люди – пожалуй, были слишком откровенны и фанатичны для того, чтобы они могли вызывать особый интерес.
Отдав указания двум астронавтам, составлявшим команду его служебного звездолета, инспектор направился пешком в сторону Славного Города. Красный Робундус все еще оставался высоко в небе, но уже начинал склоняться к востоку. Повернувшись к Утесу Спасения, инспектор хотел взглянуть на Часы, чтобы проверить время, но клочковатая дымка тумана заслонила утес.
Деловито шагая по дороге, инспектор Кобл вдруг остановился, поднял голову, словно нюхая воздух, и посмотрел вокруг – направо, налево, назад. Нахмурившись, он медленно продолжил путь.
«В Колонии что-то изменилось», – думал он. Что именно и каким образом, он не мог сразу определить. Детали, однако, невозможно было игнорировать. Часть ограды повалили на землю. В придорожной канаве буйно разрослись сорняки. Задержавшись еще раз, инспектор заметил какое-то движение в высокой веерной траве за канавой – оттуда доносились детские голоса. Кобл заинтересовался – перепрыгнув канаву, он раздвинул пряди веерной травы.
Парнишка и девушка, лет шестнадцати, бродили по колено в мелководном пруду. Девушка держала в руке три поникших водяных тюльпана – они целовались. Услышав шорох, подростки испуганно обернулись, и Кобл тут же отступил.
Вернувшись на дорогу, инспектор снова осмотрелся: куда, черт возьми, все запропастились? В пустых полях никто не работал. Пожав плечами, Кобл пошел дальше.
Проходя мимо Дома Покоя, инспектор с любопытством взглянул на это сооружение. Оно значительно увеличилось с тех пор, как он видел его в прошлый раз: пристроили пару флигелей, добавили несколько временных бараков. Он заметил, однако, что гравий на подъездной дороге выглядел так, словно по нему давно никто не ездил. Машина скорой помощи, стоявшая поодаль, покрылась пылью. Весь больничный комплекс казался заброшенным. Инспектор снова застыл. Музыка? Звуки доносились из Дома Покоя.
Он подошел ко входу по подъездной дороге. Музыка становилась громче. Инспектор Кобл осторожно открыл дверь и зашел внутрь. В зале ожидания бродили восемь или десять человек в самых странных костюмах, украшенных перьями, пучками сухой травы, фантастическими ожерельями из стекла и металла. Из открытой двери соседней аудитории слышалась громкая музыка – нечто вроде дикого быстрого танца.
«Инспектор! – воскликнула миловидная светловолосая женщина. – Инспектор Кобл! Вы приехали!»
Инспектор пригляделся к ее лицу. На ней было нечто вроде сшитого из разноцветных лоскутьев жилета с маленькими чугунными колокольчиками.
«Как же так? Вы – сестра Мэри Дантон, не правда ли?»
«Конечно! Вы прибыли в самое чудесное время! Мы устраиваем бал-карнавал – с костюмами и всякой всячиной!»
Брат Раймонд дружелюбно хлопнул инспектора по спине: «Рады вас видеть, старина! Налью вам сидра – раннего розлива».
Инспектор Кобл отступил на шаг: «Нет-нет, спасибо». Он прокашлялся: «Я займусь обычным осмотром… И, может быть, загляну к вам попозже».
Инспектор продолжил путь по дороге к Гран-Монтани. Многие бунгало теперь были выкрашены в яркие оттенки зеленого, синего и желтого цветов; многие ограды покосились и даже повалились, а сады и огороды заметно разрослись и выглядели диковато.
Инспектор поднялся по крутому склону в Старый Флитвилл, где ему удалось поговорить с вождем. Судя по всему, никто не эксплуатировал туземцев, не подчинял их себе, не обманывал их, не заражал их болезнями, не порабощал их, не обращал их насильно в какую-нибудь веру и не беспокоил их слишком часто. Вождь очевидно был в прекрасном настроении.
«Я убил Большого Дьявола! – заявил он инспектору. – Теперь жить стало лучше».
Кобл надеялся незаметно проскользнуть обратно в космопорт и улететь, но брат Раймонд позвал его, когда инспектор проходил мимо бунгало супругов Дантон: «Вы уже завтракали, инспектор?»
«Нынче обед, дорогой! – послышался изнутри голос сестры Мэри. – Урбан только что зашел».
«Но Мод только что взошел».
«Как бы то ни было – яичница с беконом, инспектор!»
Кобл устал; из бунгало доносился аромат горячего кофе. «Спасибо! – отозвался он. – Мне не помешает отдохнуть и подкрепиться».
Закусив яичницей с беконом и покончив со второй чашкой кофе, инспектор осторожно заметил: «Вы оба хорошо выглядите».
Сестра Мэри, с распущенными светлыми волосами, выглядела особенно привлекательно.
«Никогда не чувствовали себя лучше! – заявил брат Раймонд. – Все дело в ритме, инспектор».
Инспектор моргнул: «В ритме?»
«Точнее говоря, в отсутствии ритма», – пояснила сестра Мэри.
«Все это началось, – продолжал брат Раймонд, – когда мы лишились Больших Часов».
Инспектор Кобл постепенно разобрался во всей этой истории. Через три недели, вернувшись в Исходный Порт, он рассказал о происходившем на Ореоле инспектору Киферу:
«Они тратили половину энергии на то, чтобы придерживаться… ну, скажем так, ложной реальности. Все они боялись новой планеты. Притворялись, что живут на Земле – пытались подчинить себе планету, победить ее, внушить планете силой воли, что она – Земля. Естественно, они потерпели поражение с самого начала. По своим характеристикам Ореол – один из самых случайных, непредсказуемых обитаемых миров. Бедняги хотели навязать земной ритм, земной распорядок жизни этому беспрецедентному беспорядку, этому монументальному хаосу!»
«Неудивительно, что у них у всех крыша поехала».
Инспектор Кобл кивнул: «Сначала, когда вождь флитов уничтожил Часы, колонисты думали, что им пришел конец. Они вручили души Богу и почти что сдались. Прошло дня два, я думаю – и, к своему удивлению, они обнаружили, что все еще живы-здоровы. По сути дела, они даже начали получать удовольствие от жизни: спать, когда становилось темно, работать, когда светили солнца».
«Хорошо, наверное, было бы там поселиться после выхода на пенсию, – заметил инспектор Кифер. – А как на Ореоле обстоит дело с рыбалкой?»
«Так себе. Зато для любителей пасти коз там раздолье!»
