РАССЕЯННЫЙ ПРОФЕССОР

Я стоял в темноте перед обсерваторией, глядя на быстро чиркающие по небу огненные следы метеоров, появлявшихся в районе созвездия Персея. Я подготовился. Подготовился тщательно, систематически.

Выдалась достопримечательная ночь: ясная, прозрачная… Идеальная ночь для того, что я задумал – для того, что задумали космос и я. Подъезжал доктор Пэтчер – «старый сыч» Пэтчер, как его прозвали студенты; фары его солидного седана словно прощупывали дорогу, поднимавшуюся в гору. Я взглянул на часы: четверть одиннадцатого. Негодяй опаздывал – скорее всего, провел три лишние минуты, начищая до блеска черные ботинки или щепетильно расчесывая жесткую седую шевелюру.

Машина ползла вверх по склону, фары отбрасывали желтые пятна и тени, снующие у моих ног. Я слышал, как двигатель благодарно вздохнул и скончался; затем, после неспешной паузы, захлопнулась дверь, и шаги доктора Пэтчера захрустели на гравийной дорожке. Казалось, он был удивлен, увидев, что я стою у входа, и проницательно взглянул мне в лицо, будто говоря: «Вам больше нечего делать, Сисли?»

«Добрый вечер, доктор Пэтчер! – любезно приветствовал его я. – Прекрасная ночь! Персеиды очень хорошо видно… А! Вот еще один!» Я указал на один из мгновенно исчезавших белых следов.

Доктор Пэтчер покачал головой с тем ослиным покровительственным добродушием, которое выводило меня из себя с тех пор, как я впервые с ним встретился: «Прошу прощения, Сисли. Не могу терять ни минуты такой чудесной видимости». Он протиснулся мимо меня, обернулся через плечо и заметил: «Надеюсь, все в полном порядке?»

Я промолчал. Не мог же я сказать «нет»! А если бы я сказал «да», он принялся бы рыться и вынюхивать, пока не нашел бы что-нибудь – что угодно – позволявшее ему поднять брови: маслянистый след, незначительное смещение раскрыва крыши по отношению к продольной оси телескопа, окурок сигареты на полу. Что угодно. После чего я услышал бы презрительное фырканье – он бросил бы на меня быстрый взгляд, демонстративно устраняя замеченный недостаток. В конце концов он занялся бы работой – если это можно назвать работой. Лично я считал его занятия тривиальной, мелочной, пустой тратой времени, повторением уже достигнутого более способными людьми, располагавшими лучшим оборудованием. Доктор Пэтчер искал новые звезды. Он не мог успокоиться, ему хотелось, чтобы такую звезду назвали его именем: «новая Пэтчера». Так что ночь за ночью, каждый раз, когда была хорошая видимость, доктор Пэтчер отгонял меня от телескопа – меня, ведущего существенные, важные исследования! Но сегодня Пэтчеру предстояло действительно увидеть нечто новое.

Он был уже внутри – шелестел бумагами, что-то передвигал, куда-то заглядывал; но сегодня все было на своих местах… Я ошибся. «О, Сисли! – послышался его голос. – Вы очень заняты?»

Я поспешил внутрь. Пэтчер стоял рядом с платяным шкафом, предназначенным только для старшего преподавательского состава – его потертый твидовый пиджак уже аккуратно висел на плечиках. Я сразу понял, чем он был недоволен. Пэтчер любил носить белый лабораторный халат, который называл своим «пыльником». Примерно два раза в месяц уборщик, протиравший его платяной шкаф, вынимал этот «пыльник» и перемещал его в шкаф младших научных сотрудников. Почему он так делал – в качестве злорадного подвоха или просто по недосмотру – я никак не мог решить. Так или иначе, уборщик повторил этот обряд сегодня вечером.

«Вы не видели мой пыльник, Сисли? Он не висит на своем месте в платяном шкафу».

У меня готова была сорваться с языка фраза: «Доктор Пэтчер, я – профессор астрономии, а не ваш лакей». На что он желчно возразил бы: «Адъюнкт-профессор, дражайший Сисли!» Тем самым приводя меня в ярость. Но сегодня – особенная ночь. Сегодня следовало делать все возможное, чтобы создать впечатление полной нормальности происходящего, так как предстоящее событие должно было стать настолько любопытным и единственным в своем роде, что обстоятельства оказались бы убедительными только на фоне самой непримечательной, монотонной рутины.

Поэтому я сдержал вспышку раздражения, открыл шкаф младших сотрудников и передал Пэтчеру его халат. «Кто бы мог подумать? – как обычно, изобразил удивление Пэтчер. – Что тут происходит?»

«Надо полагать, уборщик опять все перепутал».

«Ему придется объявить выговор, – сказал Пэтчер. – В обсерватории небрежность такого рода недопустима».

«Полностью с вами согласен», – произнес я. И я с ним действительно был согласен. Я – методичный человек, каждый аспект моей жизни подчиняется жестким правилам, обеспечивающим максимальную эффективность.

Застегивая «пыльник», доктор Пэтчер смерил меня взглядом с головы до ног: «Вас сегодня что-то беспокоит, Сисли?»

«Меня? Ни коем случае. Может быть, я немного утомился. Сегодня я поднялся на гору Тинсли в поисках минералов и нашел несколько превосходных образцов сфалерита». Пожалуй, мне с самого начала следовало упомянуть о моем пристрастии к минералогии. Я – страстный «сборщик камней» и посвящаю большое количество времени своей коллекции образцов породы, минералов и кристаллов.

Доктор Пэтчер слегка покачал головой: «Не могу позволить себе такие затраты времени и энергии. Мне нужно сосредоточить все внимание на работе».

Провокационное, лживое заявление! Доктор Пэтчер был одержим садоводством и дошел до того, что устроил бордюр из розовых кустов вокруг обсерватории.

«Что я могу сказать? – откликнулся я, пожалуй, несколько напряженным тоном. – У каждого из нас свои вкусы и предпочтения». Я взглянул на часы. Двадцать пять минут одиннадцатого. «Оставлю обсерваторию в ваших руках, доктор. Если сохранится хорошая видимость, вернусь примерно в три часа…»

«Боюсь, что я буду пользоваться инструментом всю ночь, – сказал Пэтчер. – Несмотря на ветер, установилась идеальная погода…»

Я подумал: погода была идеальной именно из-за ветра.

«Не могу терять ни минуты», – закончил Пэтчер.

Я кивнул: «Хорошо. Если вы все-таки решите сделать перерыв, позвоните мне».

Пэтчер взглянул на меня с подозрением; я редко проявлял подобное великодушие: «Спокойной ночи, Сисли».

«Спокойной ночи, доктор Пэтчер. Может быть, я несколько минут полюбуюсь Персеидами».

Он не ответил. Я вышел наружу, прошелся вокруг обсерватории, снова зашел внутрь: «Доктор Пэтчер! Скорее, идите сюда!»

«Да-да, в чем дело?»

«Невероятная вещь! Я, конечно, не садовник, но никогда раньше ничего подобного не видел – светящиеся розы!»

«Как вы сказали?»

«На одном из розовых кустов, насколько я понимаю, светятся цветы».

«А, чепуха! – пробормотал Пэтчер. – Вас обманывает зрение».

«Если так, это весьма необычная иллюзия».

«Никогда не слышал о светящихся розах, – сказал Пэтчер. – Не понимаю, как это возможно. Где этот светящийся куст?»

«Рядом, буквально за углом, – ответил я. – Не могу поверить своим глазам!» Я провел его вокруг обсерватории, где в нескольких шагах шелестели и покачивались на ветру высаженные ровной чередой розовые кусты: «Вот здесь».

Доктор Пэтчер произнес свои последние слова на этой Земле: «Не вижу никаких…»

Я поспешил спуститься к своей машине, запаркованной носом к дороге, завел мотор и понесся вниз по склону настолько быстро, насколько позволяли состояние дороги и мои превосходные рефлексы. Три дня тому назад я проверил продолжительность пути: шесть минут от обсерватории до окраины города. Сегодня ночью я проделал тот же путь за пять минут.

Замедлившись до не привлекающей внимания скорости, я сделал последний поворот и остановился на бензоколонке Сэма в месте, которое я точно определил еще несколько недель тому назад. И теперь мне неожиданно повезло. Ближе к магазину при бензоколонке остановилась белая полицейская машина – офицер стоял, прислонившись к крылу.

«Привет, господин Сисли! – сказал Сэм. – Как сегодня ночью поживают звезды?»

В любое другое время я ответил бы на эту любезность сухо, с прохладцей – так, как она того заслуживала. Сэм, коренастый молодой человек с вечно сопливым носом – типичный невежда, не имеющий ни малейшего представления о точных наблюдениях и фундаментальных исследованиях астрономов. Сегодня ночью, однако, я приветствовал его замечание: «Звезды поживают как обычно, Сэм – но если ты приглядишься повнимательнее, ты увидишь множество падающих метеоритов».

«Неужели? Кто бы подумал?» – Сэм из вежливости взглянул на небо.

«Да! – я взглянул на часы. – Их называют Персеидами. Ежегодно примерно в это время Земля пролетает через метеоритный поток. Отсюда кажется, что они вылетают из созвездия Персея – вот оно, видишь? Позже начнут падать Леониды, метеориты из созвездия Льва».

Сэм с восхищением покачал головой: «Моя мать сходит с ума по таким вещам, но я не знал, что она заразилась этим от вас, астрономов». Он повернулся к полицейскому: «Как по-вашему? Я-то думал, что эти звездочеты в обсерватории… как бы это сказать… просиживают там штаны, а теперь по словам профессора Сисли получается, что это они выпускают книжки из серии „Знаки зодиака“ – вы их видели, наверное. Такие брошюрки с практическими советами типа „сегодня не вкладывайте деньги в компанию, принадлежащую блондинке“…»

«Кто бы подумал? – пожал плечами полицейский. – Я всегда считал, что это бред собачий».

«Конечно, бред! – с готовностью согласился я. – Сплошные глупости. Я указал на созвездие Льва, но ничего не говорил о „льве“ как о знаке зодиака!» Я снова проверил время: «Налей мне пять галлонов с добавкой этилового спирта, Сэм».

«Сейчас! Не могли бы вы немного отъехать назад? Нет, подождите, по-моему, шланг достает…» – Сэм стоял, повернувшись именно туда, куда, по моим расчетам, ему следовало смотреть.

В небе полыхнуло яркое зарево; в созвездии Персея разгоралось падающее белое пламя, и через мгновение за ним последовал оранжевый светящийся хвост.

«Боже ты мой! – воскликнул Сэм, застыв с открытым ртом и со шлангом в руке. – Что это было?»

«Метеорит, – ответил я. – Падающая звезда».

«Метеорит что надо! – похвалил полицейский. – Редко приходится их видеть так близко!»

Сверху, с горы, послышался резкий хлопок, словно там что-то взорвалось.

Сэм недоуменно покачал головой и принялся заправлять бак бензином: «Похоже на то, что этот метеорит упал где-то рядом с обсерваторией».

«Верно, – сказал я, – где-то рядом. Позвоню доктору Пэтчеру, спрошу, заметил ли он его».

«Заметил ли он! – воскликнул Сэм. – Хорошо, если эта штука не свалилась ему на голову!»

Я зашел в контору станции, опустил десятицентовую монету в прорезь телефона-автомата и набрал номер обсерватории.

«Прошу прощения, – сказал через несколько секунд оператор. – Абонент не отвечает».

Я вернулся наружу: «Он не отвечает. Наверное, заперся в кабинке у телескопа и не хочет, чтобы его беспокоили».

«Ворчливый старый черт! – прокомментировал Сэм. – Но опять же – прошу прощения, профессор – все вы, астрономы, немножко не в себе, в том или ином смысле. Я не имею в виду, что вы спятили или что-нибудь в этом роде – просто странные какие-то. Рассеянные, что ли».

«Ха-ха! – отозвался я. – Тут-то ты как раз ошибаешься. Такие методичные и организованные люди, как я, встречаются не часто».

Сэм пожал плечами: «Не могу с вами спорить, док».

Я залез в машину, поехал по городу к университету, оставил машину перед преподавательским клубом, зашел в салон и попросил заварить мне чаю.

Ко мне присоединился Джон Далримпл, преподаватель кафедры английского языка: «Кстати, Сисли, это по вашей части – несколько минут тому назад я видел, как свалился огромный огненный болид. Все небо осветилось, чудесное зрелище!»

«Да, я его видел на бензоколонке. По-видимому, он упал где-то рядом с обсерваторией. В это время года их много, вы же знаете».

Далримпл погладил подбородок: «Кажется, их можно видеть в любое время года».

«Совершенно верно! Но сегодня часто падают Персеиды – из особого пояса метеоритов или, скорее всего, из хвоста кометы, регулярно пересекающей земную орбиту в своем движении вокруг Солнца. Земля сталкивается с крупными и мелкими обломками кометы. Когда мы смотрим на эти метеориты, возникает впечатление, что они появляются в созвездии Персея – поэтому их называют Персеидами».

Далримпл поднялся на ноги: «Все это страшно интересно, старина, ты здорово рассказываешь… Но мне нужно перекинуться парой слов с Бенджамином – до скорого!»

«Спокойной ночи, Далримпл».

Я прочитал несколько заметок в журнале, сыграл в шахматы с Ходжесом, профессором экономики, и обнаружил, что было уже полпервого ночи. Я поднялся на ноги: «Прошу меня извинить – доктор Пэтчер остался один в обсерватории. Думаю, что следует ему позвонить и проверить, как долго он будет занят с телескопом».

Я еще раз позвонил в обсерваторию; оператор снова извинился: «Прошу прощения, сударь, абонент не отвечает».

«Наверное, он наверху, в кабинке, – сказал я Ходжесу. – Когда Пэтчер работает, он не любит сходить с места».

«Черствый старый сыч, этот Пэтчер…»

«Не самый склонный к сотрудничеству человек, должен признаться. Но у него есть несомненные достоинства. Что ж – всего хорошего, Ходжес, спасибо за интересную партию! Думаю, что я прикорну в одном из этих кресел прежде, чем подниматься в гору. Мне нужно быть в обсерватории примерно в три часа».

В два часа ночи меня разбудил уборщик Джейк: «Все ушли, сударь, и систему отопления выключили. Не думаю, что вы хотите простудиться до смерти, сидя в таком холоде».

«Нет-нет, конечно. Спасибо, Джейк, – я взглянул на часы. – Мне пора ехать, в любом случае».

«У вас и у меня, – сказал Джейк, – самое странное расписание».

«Ночь – лучшее время дня! – заявил я. – „Днем“, конечно, я называю звездные сутки».

«О, я вас понял, сударь. Я привык слышать странные разговоры и понимаю больше, чем может показаться некоторым профессорам».

«Не сомневаюсь, Джейк».

«Чего только я не наслушался, господин Сисли!»

«Да-да, очень любопытно. Что ж, спокойной ночи, Джейк. Мне пора на работу».

«Принести ваше пальто, господин Сисли?»

«Буду очень благодарен, Джейк».

Ночь выдалась неописуемо великолепная. Звезды, звезды, звезды! Чудесные небесные цветы, потоки мерцающих блесток, каждая на предназначенном ей месте. Я знаю ночное небо, как свои пять пальцев. Мне известны все легенды и сказания, все тайны созвездий. Я могу сразу найти Арктур, в одном из углов Ромба, с Денеболой сбоку, Спикой внизу и Кор Кáроли сверху. Мне знакомы Корабль Арго и Северный Крест, называемый также созвездием Лебедя, и маленькая лошадка-качалка созвездия Лиры, с Вегой на голове. Я знаю, как провести воображаемую линию вниз, чтобы найти три звезды Орла, с Альтаиром в центре, как найти Фомальгаут, когда он ненадолго выглядывает над южным горизонтом. Мне известно местонахождение логова воющего Большого Пса, со жнецом Виндемиатриксом неподалеку. Я могу найти звезду-демона, Алголь, и сказочную Миру на хребте Кита. Я близко знаком с Орионом и его вытянутой вверх рукой, с извилистой рекой Эридана, пересекающей двадцать миллионов световых лет пустоты. А, звезды! Поэзия, о которой несчастный обитатель дня даже не мечтает! Сколько поэзии в самих названиях звезд: Альфета, Ахернар, Альферац, Канопус, Антарес, Маркаб, Сириус, Ригель, Беллатрикс, Альдебаран, Бетельгейзе, Фомальгаут, Альфард, Спика, Процион, Денеб Кайтос, Альфа Центавра: звучные, величественные имена, каждое – повелитель мириада миров. И теперь, когда старый сыч Пэтчер получил по заслугам, небеса стали моими, я могу изучать их сколько душе угодно – вероятно, с помощью молодого Кэткаса, которого назначат на мое место, когда я возглавлю факультет.

Я ехал вверх по знакомой дороге, петляющей среди ароматных эвкалиптов, и остановил машину на стоянке, на самом гребне холма.

Вокруг обсерватории все было, как прежде – блестящий старый седан Пэтчера почти прижался к стене, такой одинокий и жалкий, каким тело Пэтчера никогда не выглядело бы в моих глазах.

Но не следовало сразу поднимать тревогу – прежде всего нужно было позаботиться о двух вещах.

Я нашел фонарик и прошел по склону за обсерваторию. Я знал, чтó мне следовало искать и где, примерно, должно было находиться то, что я искал. Там оно и было: кусочек картона, обрывок красной бумаги, торчащая из земли палка. Все шло по плану – и почему бы это было не так? Убить человека очень легко. Я всего лишь выбрал один из многих способов – пожалуй, несколько более изобретательный, чем требовалось, но он казался мне самым подходящим для старого сыча Пэтчера. Я мог бы, конечно, устроить так, чтобы его автомобиль сорвался в пропасть – именно таким образом погиб предшественник Пэтчера на посту старшего астронома обсерватории, профессор Харлоу Т. Кейн… Такие мысли копошились у меня в голове, пока я жег палку, картон и бумажку, после чего я тщательно рассеял их пепел.

Вернувшись к обсерватории, я уверенно зашел внутрь и взглянул на большой рефлектор глазами собственника… Пора было поднимать тревогу.

Я вышел наружу, направил луч фонарика на тело. Все было в полном порядке. Забежав обратно в обсерваторию, я позвонил в управление шерифа, так как обсерватория находилась за пределами городской черты: «Шериф?»

Сонный голос проворчал: «Кому, к чертовой матери, понадобилось будить меня посреди ночи?»

«Говорит профессор Сисли из обсерватории. Случилось что-то ужасное! Я только что нашел тело доктора Пэтчера!»

Шериф – толстый и добродушный человек, больше беспокоился о своей доле прибыли владельцев казино, чем о предотвращении преступлений. Он прибыл к обсерватории в компании врача. Они постояли, глядя на тело – шериф светил фонариком. Оба не проявляли никакого интереса или энтузиазма.

«Похоже на то, что его ударили камнем, – сказал шериф. – Постарайтесь определить, как давно это случилось, док».

Повернувшись ко мне, шериф спросил: «Что тут случилось, профессор?»

«На мой взгляд, – ответил я, – его убил метеорит».

«Метеорит, а? – шериф дернул себя за подбородок. – Вам не кажется, что это притянутая за уши гипотеза? Какова вероятность такой случайности? Меньше одной десятой процента?»

«Не могу сказать с уверенностью, конечно. Нужно, чтобы специалист проанализировал ударивший его камень или кусок металла – что бы это ни было».

Шериф все еще поглаживал подбородок.

«Когда мы попрощались, примерно в десять тридцать вечера, он сказал, что хотел бы посмотреть, как падают метеориты – как вам, наверное, известно, сегодня наблюдается поток Персеид. После этого, когда я уже был в городе, на бензоколонке Сэма, мы видели яркую падающую звезду – метеор, болид, называйте это, как хотите. Сэм ее видел, и офицер дорожной полиции тоже ее видел».

«Да… – протянул шериф. – Я сам ее видел. Полыхнуло здорово…» Он наклонился над телом Пэтчера: «Так вы думаете, это может быть метеорит, а?»

«С первого взгляда не могу ничего утверждать, но профессор Доэни с кафедры геологии сразу ответил бы на ваш вопрос».

«Хммф!» – отозвался шериф. Повернувшись к врачу, он спросил: «Так когда, по-вашему, он умер?»

«Примерно пять или шесть часов тому назад».

«Хммф! Значит, между половиной одиннадцатого и половиной двенадцатого… А этот метеор упал…»

«Точно без двенадцати одиннадцать».

«Да-да…» – шериф кивнул, взглянув на меня с некоторым подозрением. После этого я решил больше не предоставлять добровольно никаких сведений. Как бы то ни было, подозревать меня не было ни малейших оснований.

«Думаю, – сказал шериф, – что лучше подождать до рассвета, после чего мы обследуем место происшествия повнимательнее».

«Если вы зайдете в обсерваторию, я мог бы заварить кофе, – предложил я. – Здесь, на ветру, можно и простудиться».

Как только наступил рассвет, шериф позвонил к себе в управление, и на гору заехала машина скорой помощи. Задали еще несколько вопросов, сделали несколько фотографий, после чего тело увезли.

По всей стране газеты публиковали заметки о «невероятной случайности». Многие журналисты не преминули отметить иронию судьбы: астроному, «охотнику за кометами», прилетело по голове кометой. Конечно, метеорит никак нельзя называть «кометой», причем доктор Пэтчер не интересовался кометами, но в разгаре сенсации такие соображения никого не интересовали – надо полагать, с точки зрения общественности такие мелочи не имеют значения.

Президент университета позвонил мне, чтобы выразить соболезнования: «Вы займете место Пэтчера, конечно. Надеюсь, вы не откажетесь, руководствуясь ложной скромностью. Я уже говорил с Кэткасом, и он согласился заместить вас на прежней должности».

«Благодарю вас, сударь, – сказал я. – Сделаю все, что смогу. Пользуясь вашей поддержкой и с помощью Кэткаса постараюсь достойно продолжать работу Пэтчера – в самом деле, бедняга Пэтчер вполне заслужил, чтобы первую обнаруженную нами новую звезду назвали в его честь».

«Превосходно! – отозвался президент. – Ваше назначение будет утверждено безотлагательно».

Итак, жизнь пошла своим чередом. Я удалил заметки и книги Пэтчера из профессорского кабинета и заменил их своими. Явился молодой Кэткас, и меня порадовала скромность, с которой он воспринял привалившую ему удачу.

Прошла неделя, и шериф пришел ко мне домой.

«Заходите, шериф, заходите! Рад вас видеть. Присаживайтесь!» – я освободил стул от лежавших на нем журналов.

«Спасибо, это очень кстати», – шериф осторожно опустил на сиденье свое пухлое маленькое тело.

К тому времени я еще не совсем покончил с завтраком: «Не желаете ли чашку кофе?»

Шериф поколебался: «Нет, лучше обойтись без этого. Не сегодня».

«Так по какому делу вы пришли, шериф?»

Он положил ладони на колени: «По поводу все того же несчастного случая с Пэтчером, профессор. Хотел бы обсудить его с вами».

«Разумеется, давайте его обсудим, если хотите… Хотя я думал, что обо всем этом можно было бы уже и забыть».

«Как вам сказать… не совсем так. Мы не забыли об этом случае, мы просто притаились, если можно так выразиться. Может быть, это был несчастный случай – а может быть и нет».

Я сразу заинтересовался: «Что вы имеете в виду, шериф? Не понимаю…»

Как я уже упомянул, шериф – благодушный человек; он выглядит скорее как страховой агент, а не блюститель закона. Но в этот момент на его лице застыло довольно-таки упрямое, даже неприятное выражение: «Я навел кое-какие справки и немного поразмыслил. И, должен признаться, я в замешательстве».

«Почему же?»

«Видите ли, доктор Пэтчер действительно был убит метеоритом. Штука, ударившая его по голове – особая смесь никеля и железо, в которой можно различить характерный рисунок под микроскопом. Профессор Доэни говорит, что это метеорит, без всякого сомнения».

«Так в чем же дело?» – спросил я, прихлебывая кофе.

«Несомненно также то, что огненный след метеорита, падавшего с неба, видели примерно в то время, когда был убит доктор Пэтчер».

«Так оно и было. Я сам его видел. Впечатляющий феномен».

«Сначала я подумал, что горевший в атмосфере метеорит должен был раскалиться, и меня удивил тот факт, что волосы Пэтчера не обгорели. Но потом я узнал, что нагревается и светится только небольшой участок падающего метеорита, а остальная его масса остается холодной, даже ледяной».

«Правильно, – с готовностью подтвердил я, – совершенно верно».

«Допустим, однако, – сказал шериф, глядя на меня искоса с выражением, которое можно было назвать только лукавым, – допустим, что кто-то хотел укокошить несчастного старого Пэтчера…»

Я с сомнением покачал головой: «Маловероятно».

«Допустим также, что убийца подстроил все так, чтобы случившееся объяснили падением метеорита. Как бы он это сделал?»

«Но… кто и почему хотел бы избавиться от Пэтчера?»

Шериф натянуто рассмеялся: «Вот это и приводило нас в недоумение. Ни у кого не было никаких причин это делать – кроме, пожалуй, вас».

«Смехотворно!»

«Разумеется, разумеется. Но мы всего лишь…»

«Почему бы я хотел убить доктора Пэтчера?»

«Говорят, – шериф продолжал искоса на меня поглядывать, – что с ним трудно было иметь дело».

«Не так уж трудно – достаточно было привыкнуть к некоторым его причудам».

«Говорят также, что у вас с ним было несколько бурных споров по поводу использования телескопа в обсерватории».

«А вот это уже просто болтовня! – с чувством сказал я. – Естественно, между нами возникали расхождения. Я считал – так же, как многие мои коллеги – что Пэтчер начинал выживать из ума, о чем свидетельствует довольно-таки тривиальный характер его исследований».

«Чем именно он занимался, профессор? Если это можно объяснить кратко и понятно?»

«Чем он занимался? – я рассмеялся. – Прочесывал все небо, пядь за пядью, в поисках новых звезд. Должен признаться, меня иногда раздражало то, что он посвящал этому столько времени, тогда так мне нужно было выполнять важную научную работу…»

«Простите, а в чем заключается сущность ваших исследований, профессор?»

«Я произвожу статистический подсчет переменных звезд типа Цефеид в туманности Андромеды».

«Ага, понятно! – кивнул шериф. – Надо полагать, это очень трудно».

«Теперь работа продвигается, само собой. Но вы, конечно же не думаете, что… вы не допускаете…»

Шариф махнул рукой: «Мы ничего не допускаем. Мы просто прикидываем возможные варианты».

«Как мог бы я – или кто-нибудь другой – контролировать то, что можно буквально назвать только молнией, грянувшей с неба?»

«А, теперь мы подходим к сущности дела. Как вы могли бы это сделать, в самом деле? Должен признаться, мне пришлось раскинуть мозгами – и, кажется, я понял, где зарыта собака».

«Любезнейший шериф, вы обвиняете…»

«Нет-нет, успокойтесь. Мы просто обсуждаем возможности. Я как раз собирался вам объяснить, каким образом вы могли бы – если бы захотели, конечно – подделать удар метеоритом…»

«Неужели? – с нескрываемым презрением обронил я. – Как же я мог бы это сделать?»

«Вам нужно было, что небо озарилось ярким светом. Вам нужно было устроить заранее, чтобы это случилось. И вам нужно было устроить это так, чтобы это случилось в удобное для вас время».

«И?»

«Например, вы могли бы воспользоваться яркой шутихой – из тех, какие запускают на праздники».

«Да уж! Теоретически, можно сделать такое предположение. Но…»

«Я думал о самых разных вариантах, – продолжал шериф. – О самолетах и воздушных шарах, о птицах – обо всем, кроме летучих рыб. И напрашивался только один ответ: воздушный змей. Большой коробчатый воздушный змей».

«Меня восхищает ваша изобретательность, шериф. Но…»

«Кроме того, вам нужен был какой-то способ воспламенить шутиху и направить ее в нужное место. Вполне может быть, что я попал пальцем в небо, но легко себе представить, что вы привязали шутиху к воздушному змею и снабдили все это устройство направляющей веревкой, по которой горящая шутиха летела бы вниз в предназначенное место».

«Шериф, я…»

«А устроить запал с таймером – проще простого. Я, наверное, и сам смог бы соорудить нечто в этом роде. Удалить стекло с наручных часов, приклеить контакт к циферблату, изолировать остальную поверхность часов – так, чтобы цепь замкнулась после прикосновения минутной стрелки к контакту. Магниевую нить, обернутую магниевой лентой, достаточно подсоединить к запалу шутихи – и больше ничего, по сути дела, не требуется».

«Любезнейший шериф! – с достоинством отозвался я. – Если бы я устроил такую зловредную проделку, как я избавился бы от воздушного змея?»

«Ага! – шериф почесал подбородок. – Об этом я не подумал. Предположим, вы могли бы притянуть его к себе за веревку и сжечь вместе с веревкой».

Предположение шерифа ошеломило меня. В самом деле, я не представлял себе ничего настолько простого! Воздушного змея я взорвал небольшим зарядом динамита с запалом, сработавшим, когда шутиха полетела вниз, а веревку пропитал раствором бертолетовой соли – она сгорела, превратившись в пыль, как дорожка из пороха.

«Хм! Если вы обвиняете меня в изобретенном вами преступлении…»

«Нет-нет, ни в коем случае! – воскликнул шериф. – Я никого ни в чем не обвиняю. Мы просто сидим и обсуждаем всю эту историю. Но, должен признаться, мне любопытно было бы узнать, зачем три недели тому назад вы купили в хозяйственном магазине Фуллера большой моток крепкой тонкой веревки для запуска воздушных змеев».

Я с возмущением уставился на шерифа: «Веревка для запуска змеев? Вы шутите! Я купил эту веревку по просьбе самого доктора Пэтчера – она ему была нужна, чтобы подвязывать душистый горошек. Если вы заглянете к нему домой, вам скажут то же самое».

Шериф кивнул: «Понятно. Что ж, я просто хотел выяснить этот вопрос. Насколько я понимаю, вы – коллекционер минералов?»

«Совершенно верно, – согласился я. – У меня небольшая коллекция характерных образцов».

«А метеориты в вашей коллекции есть?» – как бы между прочим спросил шериф.

Я так же беззаботно ответил: «Кажется, есть – один или два».

«Не мог бы я на них взглянуть?»

«Конечно, как хотите. Мое собрание – на заднем крыльце. Я очень строго отношусь к этому делу и никогда не позволяю коллекционированию минералов и астрономическим исследованиям мешать друг другу».

«Да, любительские увлечения не должны мешать работе», – поддержал меня шериф.

Мы вышли на заднее крыльцо, переоборудованное мной в своего рода музей. Со всех сторон стояли сундуки с узкими ящиками; мои лучшие образцы красовались под стеклом на столах. Тут же хранились геологические карты и справочники. В дальнем углу была устроена небольшая лаборатория с реактивами, весами и термостатом. В середине стоял архивный шкаф, содержавший карточки каталога всех принадлежавших мне образцов минералов.

Шериф обвел взглядом лотки и полки, неубедительно изображая вежливый интерес: «А теперь давайте взглянем на ваши метеориты».

Несмотря на то, что я прекрасно знал, где они находятся, я нерешительно повернулся сначала в одну, потом в другую сторону: «Придется проверить по каталогу – признаться, я запамятовал, где они».

Я открыл ящик архивного шкафа и, перебирая пальцами закладки, нашел раздел на букву «М»: «Метеориты – RG-17. Ах да, вот они, шериф! Ящик R, лоток G, ячейка 17. Как видите, у меня все расположено аккуратно и систематически…»

«В чем дело?» – спросил шериф.

Я слишком откровенно уставился на лист бумаги и тем самым выдал свой испуг. В списке значилось:

Будучи человеком методичным и организованным, я напечатал красным шрифтом в графе экспоната RG-17-C: «Изъят из коллекции 9 августа». За три дня до того, как Пэтчер был убит метеоритом, весившим 1842 грамма.

«В чем дело? – переспросил шериф. – Вы плохо себя чувствуете?»

«Метеориты, – прохрипел я, – в этом ящике».

«Дайте-ка взглянуть на эту бумагу».

«Нет – это просто памятная записка».

«Конечно – но я хотел бы взглянуть на нее».

«Я покажу вам метеориты».

«Покажите мне эту бумагу».

«Вы хотите взглянуть на метеориты или нет?»

«Я хочу взглянуть на вашу записку».

«Пойдите к дьяволу!»

«Профессор Сисли…»

Я подошел к ящику и выдвинул его: «Вот метеориты. Вы хотели их видеть – смотрите!»

Шериф подошел, наклонил голову: «Хм. Да, это просто камни». Он покосился на лист, зажатый в моей руки: «Так вы покажете мне записку или нет?»

«Нет. Она не имеет никакого отношения к обсуждаемому вопросу. Это перечень, в котором указано, где я нашел свои образцы. Ценную информацию о происхождении метеоритов раскрывать не принято, я обещал землевладельцам хранить ее в тайне».

«Ну-ну!» – шериф отвернулся. Я быстро прошел в туалет, закрыл за собой дверь на замок, поспешно разорвал список на мелкие клочки и спустил их в унитаз.

«Вот таким образом! – сказал я, возвращаясь на заднее крыльцо. – Этой бумаги больше нет. Если она содержала какие-либо свидетельства или доказательства, их тоже больше нет».

Шериф скорбно покачал головой: «Мне следовало подумать, прежде чем наносить вам дружеский визит. Мне следовало явиться с пистолетом и с ордером на обыск, в сопровождении двух внушительных помощников. А теперь…» Он помолчал и задумчиво пожевал что-то, находившееся у него во рту.

«Что теперь? – нетерпеливо спросил я. – Вы собираетесь меня арестовать или нет?»

«Арестовать вас? Нет, профессор Сисли. Мы-то с вами знаем то, что мы знаем – но как можно было бы убедить в этом присяжных? Вы утверждаете, что доктора Пэтчера убил метеорит, и тысячи людей видели, как метеорит упал туда, где находился доктор Пэтчер. Я сказал бы в суде: профессор Сисли ненавидел доктора Пэтчера; профессор Сисли мог огреть доктора Пэтчера камнем по голове, а затем запустить шутиху с воздушного змея. Вы потребуете, чтобы я доказал свои утверждения. А я отвечу, что профессор Сисли спустил в унитаз листочек бумаги. Судья пару раз стукнет деревянным молоточком, и на этом рассмотрение дела закончится. Нет, профессор, я не собираюсь вас арестовать. Если я это сделаю, мне не видать шерифской должности, как своих ушей. Но я скажу вам, чтó я сделаю – так же, как я сказал об этом доктору Пэтчеру, когда внезапно погиб его предшественник на посту старшего астронома».

«Так говорите же! Что вы намерены сделать?»

«Ничего особенного я сделать не могу, – скромно признался шериф. – Придется просто-напросто пустить события на самотек».

«Не совсем понимаю, чтó вы имеете в виду».

Но шериф уже ушел. Я высморкался, вытер пот со лба и взглянул на архивный шкаф, почти послуживший причиной моего провала. Даже в этот момент я в какой-то степени гордился тем, что меня чуть было не подвел именно мой систематический, методичный подход, а не так называемая «рассеянность», которую невежественная публика приписывает ученым.

Я – старший астроном обсерватории. Моя работа продолжается, я контролирую доступ к телескопу. Бесконечные просторы Вселенной – в моем распоряжении.

Молодой Кэткас быстро развивается, хотя в последнее время демонстрирует раздражающую склонность к непослушанию и независимости. Молокосос считает, что ему удалось проследить еще не открытую планету за орбитой Плутона и, если бы я дал ему волю, затрачивал бы каждую минуту хорошей видимости, направляя телескоп то на один, то на другой участок эклиптики. Нередко Кэткас мрачнеет и замыкается в себе, но ему придется ждать своего шанса – так же, как в свое время пришлось ждать мне, а до меня – доктору Пэтчеру и, предположительно, предшественнику Пэтчера, доктору Кейну.

Я не вспоминал о докторе Кейне с тех пор, как его автомобиль потерял управление и сорвался с утеса. Неплохо было бы узнать, кто занимал должность старшего астронома до Кейна. Для этого достаточно позвонить Нолберту в административный отдел… Оказывается, предшественником доктора Кейна был профессор Мэддокс, утонувший, когда на озере Ниблис перевернулась лодка, в которой Мэддокс находился в обществе доктора Кейна. По словам Нолберта, память об этой трагедии тревожила Кейна до самой смерти, каковая явилась не меньшим потрясением для всего факультета. Кейн рассчитывал ориентацию магнитных полей шаровых звездных скоплений – многие считали его исследования исключительно интересными, хотя доктор Пэтчер называл их бесплодными и педантичными. Иногда возникает искушение сделать вывод… Но зачем же? Все эти астрономы достойно погребены, а мне следует сосредоточить внимание на гораздо более актуальных вопросах. Например, на притязаниях Кэткаса, требующего предоставлять ему телескоп как раз тогда, когда воздух прозрачен и небо безоблачно. Мне пришлось безоговорочно указать ему на то, что его побочные изыскания можно производить только тогда, когда телескоп не занят в других целях. Он ушел, помрачнев и поджав губы. Меня не особенно беспокоят его переживания – так или иначе Кэткас вынужден будет приспособиться к расписанию наблюдений, составленному старшим астрономом.

Сегодня я встретил шерифа – он вежливо мне кивнул. Хотел бы я знать, чтó он имел в виду, когда сказал, что «пустит события на самотек»? Смысл этого выражения неясен, но оно попахивает угрозой – мне оно не дает покоя. Может быть, в конце концов, мне следовало бы вести себя помягче с Кэткасом. Вот он сидит за столом, притворяясь, что сравнивает новые фотопластинки с каталогом, и в то же время следит за мной краем глаза.

Что у него на уме?