Вернувшись на Землю, в квартиру Лори в верхнем Мартинвельте, Шорн и Серкумбрайт сидели и пили кофе.

Биофизик необычно нервничал и поглядывал на часы каждые пять минут.

Шорн вопросительно поднял брови: «Кого ты ждешь?»

Серкумбрайт быстро обвел глазами помещение; он выглядел так, словно в чем-то провинился: «Надо полагать, никаких „жучков“ поблизости нет?»

«Детектор молчит».

«Я жду посыльного. Человека по имени Льюби, с Восточного побережья».

«Кажется, я с ним незнаком».

«Ты его узнáешь, когда увидишь».

Лори сказала: «Кажется, он уже идет».

Он подошла к двери и отодвинула ее. В комнату зашел – тихо, как кошка – Льюби: человек лет сорока, выглядевший, как семнадцатилетний юноша. У него были точеные, привлекательные черты лица, коротко подстриженная шапочка плотных бронзовых кудрей, чистая золотистая кожа. Шорну он напомнил изображения итальянцев времен Возрождения – Цезаря Борджиа, Лоренцо Медичи.

Серкумбрайт представил друг другу присутствующих; Льюби отвечал кивком и лучистым взглядом, после чего отвел биофизика в сторону и что-то быстро, отрывисто пробормотал.

Серкумбрайт поднял брови, задал вопрос; Льюби покачал головой, ответил нетерпеливо и односложно. Серкумбрайт кивнул, и Льюби, не говоря ни слова, покинул комнату так же беззвучно, как появился.

«В „Воротах Портинари“ состоится встреча на высшем уровне – ожидается, что будут приняты важнейшие стратегические решения. Нас хотят там видеть». Несколько секунд биофизик нерешительно переминался с ноги на ногу: «Думаю, нам пора идти».

Шорн подошел к двери, выглянул в коридор: «Льюби ходит крадучись, как вор. Разве лучшие умы подполья собираются вместе?»

«Беспрецедентный случай. Надо полагать, происходит что-то из ряда вон выходящее».

Шорн задумался: «Пожалуй, лучше не сообщать руководству пока что о моих новых… достижениях».

«Как хочешь».

Они взлетели в ночное небо и направились на север, в холмы. Внизу, как бесформенное пятно, темнело озеро Пайенца, окаймленное огнями Портинари.

На возвышении над озером и городом громоздилась гостиница «Ворота Портинари» – хаотичное строение, пережившее шесть столетий. Шорн, Лори и Серкумбрайт спустились на мягкий газон в тени огромных сосен и прошли к заднему входу.

Серкумбрайт постучал. Кто-то долго разглядывал их в глазок.

Дверь открылась; перед ними стояла женщина с неприветливым каменным лицом, окруженным ореолом серебристых волос: «Что вам угодно?»

Серкумбрайт пробормотал пароль; женщина молча отступила. Заходя внутрь, Шорн чувствовал, что привратница тревожно изучает его и Лори.

Смуглый человек с черными глазами и золотыми кольцами в мочках ушей махнул рукой: «Привет, Серкумбрайт!»

«Привет… Терсби, это Билл Шорн и Лорита Челмсфорд».

Шорн с любопытством разглядывал смуглого человека. Великий Терсби собственной персоной, знаменитый координатор всемирного подполья борцов с телеками!

В просторном помещении сидели и молча наблюдали за происходящим еще несколько людей. Серкумбрайт кивнул одному или двум из них, после чего отвел Шорна и Лори в сторону.

«Удивительно! – сказал он. – Лучшие умы движения действительно собрались здесь». Он покачал головой: «Щекотливая ситуация!»

Шорн приложил ладонь к детектору: «Жучков здесь нет»

Продолжали приходить другие участники совещания – пока в помещении не собрались человек пятьдесят. В числе последних вошел «пожилой юноша» Льюби.

На ноги поднялся коренастый темнокожий субъект: «Проводя это совещание, мы отступаем от принятых правил – надеюсь, такое исключение еще долго не потребуется снова».

Серкумбрайт прошептал на ухо Шорну: «Это Кассельбарг, руководитель европейской группы».

Кассельбарг медленно обвел взглядом помещение: «Начинается новый этап нашей кампании. Организационная стадия закончилась: мы сформировали всемирное подполье, создали защищенную систему связи, определили иерархию руководства. Теперь, на второй стадии, мы должны подготовиться к действиям, то есть к третьему этапу.

Всем известны трудности, с которыми мы имеем дело. Так как мы не можем опубликовать неопровержимые доказательства существования опасности для всего человечества, правительство нам не симпатизирует – и нередко проявляет по отношению к нам агрессивную враждебность, особенно в лице подкупленных офицеров полиции.

Кроме того, мы вынуждены нанести решающий и разрушительный упреждающий удар, с самого начала. Второго шанса не будет. Телеки должны быть… – он прервался на мгновение, – должны быть убиты. Все мы испытываем инстинктивное отвращение к такому решению проблемы, но любые другие средства оставят нас беззащитными перед лицом неизмеримой власти телеков. Есть какие-нибудь вопросы, замечания?»

Подчинившись внезапному порыву, сущность которого он сам не очень хорошо понимал, Шорн поднялся на ноги: «Не хочу превращать наше собрание в диспут – но есть другое средство, позволяющее обойтись без убийств. Благодаря этому средству устраняется необходимость в упреждающем ударе, причем его применение значительно увеличивает вероятность успеха».

«Я хотел бы знать, конечно, в чем заключается ваш план», – спокойно отозвался Кассельбарг.

«Никакая операция, как бы тщательно она ни подготавливалась, не может гарантировать уничтожение каждого телека. А те из них, кого мы не убьем, будут охвачены страхом и безумной яростью. Могу представить себе последствия – сто миллионов, пятьсот миллионов, миллиард погибших людей уже через несколько секунд после начала операции, не завершившейся стопроцентным успехом».

Кассельбарг кивнул: «Необходимость полного и окончательного успеха невозможно недооценивать. Только что упомянутый второй этап будет заключаться в формулировании плана, гарантирующего такой результат. Несомненно, мы не можем действовать на какой-либо основе, не обеспечивающей вероятность осуществления плана на уровне как минимум девяноста девяти процентов».

Обладательница каменной физиономии прибавила: «Телеков примерно четыре тысячи. Здесь, на Земле, ежедневно умирают десять тысяч человек. Убийство телеков – не такая уж высокая плата за предотвращение абсолютной тирании. Если мы не начнем действовать сейчас, когда у нас есть еще какая-то ограниченная свобода выбора, мы осудим человечество на рабство, конца которому не предвидится во всем обозримом будущем».

Шорн переводил взгляд с одного лица на другое. Лори явно симпатизировала сторонникам убийства телеков, Серкумбрайт смущенно отвел глаза в сторону, Терсби задумчиво хмурился, Кассельбарг вежливо ждал возражений.

«Все, что вы говорите – правда, – сказал Шорн. – И я стоял бы в переднем ряду самых безжалостных убийц, если бы уничтожение четырех тысяч телеков не лишило человечество самого драгоценного дара из всех, какие можно себе представить. До сих пор телекинезом злоупотребляли. Телеки вели себя как безобразные эгоисты, используя свои способности исключительно в личных интересах. Реагируя на ошибки телеков, однако, мы не должны ошибаться в свою очередь».

Терсби произнес, холодно и отчетливо: «В чем именно заключается ваше предложение, господин Шорн?»

«Я считаю, что нам следует посвятить себя не убийству телеков, а тому, чтобы наделить способностями телеков каждого разумного человека».

Маленький рыжий субъект усмехнулся: «Древнее заблуждение! Наделить привилегиями избранных – в данном случае, так называемых „разумных“ людей. А кто будет судить о разумности кандидатов?»

Шорн улыбнулся: «Вы руководствуетесь не менее древним заблуждением. В разумности нет ничего таинственного или мистического. Но позвольте мне вернуться к моему основному предложению: устранить монополию телеков и широко распространить способность к телекинезу – гораздо лучшее решение проблемы, чем массовое убийство телеков. Я предлагаю развитие, а не возвращение к прошлому – я предлагаю строить, а не разрушать. Дар телекинеза откроет перед человечеством возможность совершать чудеса. А если наш нынешний план осуществится, у нас на руках будут четыре тысячи мертвых телеков, и больше ничего. Причем этот план чреват угрозой превращения всего мира в дымящиеся развалины».

Терсби сказал: «Вы приводите убедительные доводы, господин Шорн. Но ваши рассуждения основаны на бездоказательной предпосылке того, что всеобщее распространение способности к телекинезу возможно. Судя по всему, убить телеков проще, чем убедить их поделиться властью с другими. Поэтому у нас нет выбора – приходится идти по пути наименьшего сопротивления».

Шорн покачал головой: «Существуют по меньшей мере два способа превращения обычных людей в телеков. Первый требует больших затрат времени и усилий – он заключается в создании условий, имитирующих те, в которых возникли первые телеки. Второй способ гораздо проще, быстрее и, на мой взгляд, безопаснее. У меня есть убедительные основания считать, что…» – Шорн прервался. У него за пазухой послышалось тихое жужжание.

Детектор вибрировал.

Шорн повернулся к Льюби, стоявшему у двери: «Выключите свет! Кто-то включил устройство слежения телеков, оно подслушивает и подглядывает! Выключите свет, или мы все погибли!»

Льюби колебался. Шорн выругался себе под нос. Терсби поднялся на ноги – шокированный, напряженный: «Что происходит?»

В дверь громко постучали: «Открывайте! Именем закона!»

Шорн взглянул на окна – прочные панели из витрина разлетелись на куски, окна были открыты: «Скорее, спасайтесь через окна!»

Серкумбрайт произнес тоном, полным страстной, убийственной ненависти: «С нами предатель…»

В проеме выбитого окна появился человек в черной форме с золотыми нашивками. Он держал лазерный пистолет: «Выходите через дверь! – хрипло закричал полицейский. – Бежать некуда, гостиница окружена. Выходите через дверь один за другим и не пытайтесь сопротивляться. Вы арестованы! При любой попытке к бегству будем стрелять без предупреждения».

Серкумбрайт подвинулся ближе к Шорну: «Ты ничего не можешь сделать?»

«Не здесь. Подождем, чтобы все вышли наружу. Не хочу, чтобы кого-нибудь застрелили».

Дверь распахнулась: за ней стояли два грузных сержанта с пистолетами наготове: «Руки вверх! Выходите, все!»

Терсби задумчиво встал, поднял руки вверх и вышел, показывая пример остальным. За ним последовали другие. Участников подпольного совещания собрали на стоянке для аэромобилей, ослепительно освещенной полицейскими прожекторами.

«Стоять и не двигаться!» – рявкнул голос из мегафона.

Терсби остановился. Прищурившись, Шорн пытался что-нибудь разглядеть – прожекторы мешали ему, но он заметил дюжину фигур, окруживших стоянку.

«Нас предали – не может быть никаких сомнений», – пробормотал Терсби.

«Молчать! Никаких разговоров!»

«Обыщите их. Они могут быть вооружены», – произнес новый голос. Шорн узнал в нем лаконичные сухие интонации и оттенок беззаботного презрения. Адлари Доминион!

Два полицейских в черных с золотом униформах прошли мимо каждого из собравшихся, быстро обыскивая их привычными движениями.

Из-за прожектора послышался издевательский вопрос: «Кто это, как не полковник Терсби, народный герой? Что он делает в жалкой шайке заговорщиков?»

Терсби неподвижно смотрел прямо перед собой. Рыжий коротышка, раньше возражавший Шорну, закричал в сторону невидимого насмешника: «Лизоблюд телеков! Чтоб у тебя отсохли руки, принявшие их грязные деньги!»

«Спокойно, Уолтер!» – посоветовал Серкумбрайт.

Терсби спросил, обращаясь к прожекторам: «Следует ли рассматривать эту ситуацию, как официальный арест?»

Никто не ответил – наступило презрительное молчание.

Терсби повторил, на этот раз резче и громче: «Нас арестовали? Я хотел бы видеть ордер. Хотел бы знать, в чем нас обвиняют».

Послышался ответ: «Вас отвезут в главное управление на допрос. Ведите себя спокойно. Если вы не совершили никаких преступлений, вас ни в чем не обвинят».

«Мы не доживем до допроса», – пробормотал Шорну Серкумбрайт. Шорн мрачно кивнул, вглядываясь в темноту за прожекторами, пытаясь найти Доминиона. Узнáет ли инквизитор Клюша Кергилла, награжденного способностью к телекинезу?

Голос из мегафона продолжал насмехаться: «Вы подумываете о сопротивлении аресту? Давайте, сопротивляйтесь! Это упростит дело».

В группе задержанных возникло движение – словно порыв ночного ветра, заставлявшего покачиваться вершины темных сосен, подействовал на людей подобным образом.

Голос продолжал: «Что ж, выходите вперед по одному. Терсби, ты первый!»

Набычившись, Терсби медленно повернулся, и последовал за сержантом, светившим перед собой фонариком.

Серкумбрайт прошептал Шорну: «Неужели ты ничего не можешь сделать?»

«Пока Доминион здесь – не могу…»

«Молчать!»

Задержанные по одному поплелись вслед за Терсби. Впереди маячил силуэт аэробаржи – рампа на корме была опущена; за ней, как вход в пещеру, зияла темнота.

«Поднимайтесь по рампе – живо!»

В грузовом трюме не было ничего, кроме голых металлических стен. Подъемная металлическая дверь с лязгом захлопнулась. Тесно сгрудившись, пятьдесят арестантов стояли в душном мраке.

Откуда-то со стороны передней стены послышался голос Терсби: «Всех задержали? Никого не пропустили?»

Серкумбрайт отозвался тщательно сдержанным тоном: «Насколько я могу судить, никого».

«Это задержит движение на десять лет!» – произнес другой голос, тоже сдержанный, но дрожащий от напряжения.

«Скорее всего, подполье полностью уничтожат».

«Но в чем нас могут обвинить? Мы не сделали ничего, что можно было бы доказать в суде».

Терсби фыркнул: «Мы не долетим до Трана. Скорее всего, нас отравят газом».

«Газом?» – с ужасом прошептал кто-то рядом с Шорном.

«Отравляющий газ впустят через вентиляцию. Потом наши трупы сбросят в море, и никто ничего не узнáет. Не потребуется даже объявлять о том, что нас застрелили „при попытке к бегству“. Никаких обвинений, никаких доказательств. Ничего».

Аэробаржа задрожала и поднялась в воздух; пол под ногами стоявших в трюме слегка покачивался – они летели.

Шорн тихо позвал: «Серкумбрайт?»

«Здесь!»

«Мне нужен свет».

Бумажный факел, подожженный зажигалкой, озарил трюм мерцающим желтым огнем. Виднелись бледные лица, увлажненные пóтом, как жабья кожа. Глаза вспыхивали, отражая пламя.

Иллюминаторы трюма были наглухо закрыты металлическими ставнями, причем вместо зажимов установили болты. Шорн обратил внимание на подъемную дверь трюма. Он переместил Юпитер! Неужели он не может открыть дверь? Но перед ним стояла непривычная задача – в каком-то смысле выломать дверь было гораздо сложнее, чем сдвинуть с места отдельный объект, независимо от его величины. Кроме того, возникала еще одна психологическая трудность: дверь была закрыта на замок. Что, если попытка вышибить дверь телекинезом ни к чему не приведет? Не потеряет ли он свою способность?

Терсби стоял, приложив ухо к вентилятору. Обернувшись, он кивнул: «Слышу шипение. Поступает газ…»

Бумажный факел догорал – в темноте Шорн оказался бы таким же беспомощным, как остальные. Он отчаянно сосредоточился на металлической двери: она вылетела с петель в ночное небо. Шорн успел поймать дверь прежде, чем она упорхнула прочь, и протиснул ее в горизонтальном положении через открывшийся проем трюма.

Факел задуло ветром; Шорн едва различал широкий черный силуэт вырванной двери. Перекрикивая свистящий шум ветра за открытой кормой, Шорн предупредил: «Назад! Все назад!» Ждать больше нельзя было: у Шорна темнело в глазах, окружающее начинало расплываться, дверь превратилась в размытое пятно… Напрягая глаза, он снова сосредоточился на двери, швырнул ее в металлическую стену трюма и проделал большую брешь. Воздух ворвался в трюм, выдувая остатки успевшего проникнуть внутрь газа.

Шорн вылетел через дверной проем, поднялся над кабиной баржи и заглянул сверху через прозрачный купол. В носовом отсеке сидели человек двенадцать полицейских в черной форме с золотыми погонами; все они тревожно поглядывали назад, в сторону трюма, откуда послышался скрежет рвущегося металла. Адлари Доминиона в кабине не было. Льюби, посыльный с бронзовыми кудрями и физиономией красавца с медальона времен Возрождения, сидел в углу, неподвижный, как статуя. «Предателя Льюби следовало бы сохранить, – подумал Шорн. – Он заслужил особую судьбу».

У него не было ни времени, ни желания принимать полумеры. Шорн сорвал крышу с кабины аэробаржи; полицейские и Льюби с ужасом подняли головы. Если они даже заметили при этом Шорна, он показался бы им бледнолицым демоном на фоне ночного неба, летящим навстречу ветру. Всех сидевших в кабине вытряхнуло наружу, как горошинки из стручка – они падали в ночное море, их вопли едва донеслись до ушей Шорна, оглушенного ревом ветра.

Шорн спрыгнул в кабину, выключил двигатели, вырвал цилиндр с газом из впускного отверстия вентилятора и вышвырнул его наружу, после чего усилием воли направил аэробаржу на восток, к Монагильским горам.

Луна выглянула в разрыв между облаками; Шорн увидел внизу какое-то поле. Там можно было приземлиться и перегруппироваться не хуже, чем в любом другом месте.

Аэробаржа опустилась на поле. Ошеломленные, дрожащие, притихшие, пятьдесят заговорщиков выбрались из трюма.

Шорн нашел полковника Терсби – тот стоял, прислонившись спиной к корпусу баржи. Терсби взглянул на Шорна, озаренного лунным светом, так, как ребенок посмотрел бы на явившегося перед ним сказочного единорога. Шорн усмехнулся: «Я понимаю, что вы в замешательстве. Я все объясню, как только мы устроимся. В данный момент…»

Терсби прищурился: «Возвращаться по домам и делать вид, что ничего не случилось, было бы глупо. Полиция нас фотографировала. Многих они, несомненно, уже опознали».

Из темноты, как розовый филин с пятнышками сажи на физиономии, выступил Серкумбрайт: «В полицейском управлении начнется переполох, как только они не смогут связаться с баржей».

«Телеки в павильоне „Глариэтта“ тоже разозлятся, как черти».

Шорн подсчитывал дни на пальцах: «Сегодня двадцать третье число. Девять дней до начала июня».

«Что произойдет первого числа?»

«Первая ежегодная телекинетическая Олимпиада состоится на новом стадионе в Лебяжьей Лощине. Тем временем – под восточным склоном горы Матиас есть заброшенный рудник. В оставшихся там вагончиках ночевали двести или триста горняков».

«Нас всего лишь пятьдесят человек…»

«Потребуются другие. Еще две сотни надежных людей. И чтобы не возникало недоразумений… – Шорн посмотрел вокруг, пытаясь обнаружить рыжего коротышку, считавшего, что разумность не поддавалась объективной оценке, – мы определим „надежность“ как стремление выжить и обеспечить выживание своей семьи, человеческой культуры и человеческих традиций».

«Достаточно широкое определение, – Терсби не возражал. – Оно удовлетворит большинство из нас. Но в практическом отношении – как будет производиться отбор?» – Шорн заметил в лунном свете, что брови полковника иронически поднялись.

«В практическом отношении, – ответил Шорн, – мы выберем тех людей, которые нам нравятся».