V
Человек с копной темно-рыжих волос двигался с напряженной решимостью, не свойственной Клюшу Кергиллу. Лори критически оценивала его внешность: «Ходи медленнее. Не размахивай руками. Клюш – ленивый, апатичный субъект».
«Так лучше?» – Шорн прошелся по комнате.
«Лучше».
«Ладно! Я ухожу. Пожелай мне удачи. Сначала нужно зайти в старую лабораторию, взять найденного у Клюша „жучка“. Вряд ли он оставил бы его там».
«Но разве возвращаться туда не слишком рискованно?»
«Не думаю. Надеюсь, что нет. Если бы телеки намеревались уничтожить лабораторию, они бы это уже сделали вчера вечером», – Шорн махнул рукой на прощание и быстро ушел.
Он шел по движущейся ленте, подражая вялым, наигранно-высокомерным манерам Клюша. Этим пасмурным утром дул порывистый ветер, временами поливавший прохожих холодной моросью, но к полудню тучи стали рассеиваться. Солнце проглядывало сквозь разрывы между быстро несущимися облаками, и серые небоскребы Трана снова выделялись гордыми силуэтами на фоне неба. Шорн поднял глаза: в простоте этих громадных сооружений было своего рода впечатляющее величие. Сам Шорн предпочитал здания меньших размеров, предназначенные для гораздо меньшего числа людей, гораздо больше ценивших свою индивидуальность. Он вспомнил о старинных средиземноморских храмах, когда-то весело раскрашенных в розовые, зеленые и голубые тона – хотя с тех пор солнце, дожди и ветры полностью выбелили их мрамор. Такие причуды поощрялись и даже навязывались древними монархиями. Сегодня от каждого человека, в принципе сохранявшего самостоятельность, требовалось согласование его интересов и вкусов с согражданами. Расцветка, отражавшая культурные предпочтения, сменилась общим знаменателем, смешением всех цветов – серым. Для того, чтобы строительство обходилось дешевле в расчете на душу населения (объем увеличивался в кубической прогрессии, тогда как площадь окружающей его поверхности – в квадратной) здания становились все выше и занимали все бóльшую площадь. Преобладали утилитарные проекты, диктуемые необходимостью обслуживания большой массы людей в небольшом пространстве; каждый жилец жертвовал яркими проявлениями особенностей своего характера до тех пор, пока человеческое жилье не превратилось в стандартные «жилищные единицы», удовлетворяющие лишь основные потребности – ибо что еще нужно человеку? Крыша над головой, холодная и горячая проточная вода, достаточное освещение, кондиционирование воздуха и безотказно работающие лифты.
«Люди, живущие в плотно населенных больших городах, – думал Шорн, – подобны гальке на пляже. Каждый обкатывает и полирует соседа, пока все не становятся одинаково гладкими. Колорит и самовыражение можно найти только в диких местах или среди телеков. Что, если мир будет населен телеками? Если четыре тысячи превратятся в четыреста миллионов, в четыре миллиарда телеков? Первыми исчезнут города. Больше не будет толп, не будет гигантских серых зданий, не будет человеческих рек, отведенных в каналы бегущих лент. Человечество вспыхнет и расширится, как новая звезда. В городах металл заржавеет, бетон раскрошится, от небоскребов останутся огромные скорбные пустые оболочки, последние монументы модернистского средневековья. Земля станет слишком маленькой, слишком тесной. Новые люди распространятся на другие планеты – куда телеки, по их словам, могут свободно перемещаться по желанию. Они наводнят Марс синими океанами, сделают чистым и голубым небо Венеры. Нептун, Уран, Плутон – они позовут их к себе, устроят для них новые теплые орбиты. Приблизят даже Сатурн, такой огромный, но с поверхностным притяжением немногим больше земного… Но что, если эти невероятные усилия истощат телекинетическую энергию, в чем бы ни заключался ее источник? Что, если однажды утром телеки проснутся и обнаружат, что их чудесные способности пропали? Тогда хрустальные воздушные дворцы обрушатся! Пища, кров, тепло – все это по-прежнему будет необходимо, но безопасных серых городов больше не будет, не будет небоскребов-муравейников, не будет примитивных средств защиты – металла, огня, электричества. Катастрофа! Сколько будет горестных воплей и проклятий!»
Шорн глубоко вздохнул. Игра воображения! Вполне может быть, что телекинетическая энергия неисчерпаема. Вполне может быть также, что она иссякнет в любую минуту. Умозрительное пустословие, не имеющее непосредственного отношения к его первоочередной цели.
Он нахмурился. Возможно, однако, такие догадки имели существенное значение. Возможно, какой-то раздел его мозга лихорадочно работал, формулируя новые заключения…
Впереди был спуск в подвальный игровой зал. Шорн со стыдом поймал себя на том, что, отвлеченный размышлениями, шел обычной размашистой походкой, не вязавшейся с характером Клюша Кергилла. Лучше не забывать о таких деталях – любая ошибка, единственная ошибка могла привести к провалу.
Он спустился по ступеням и прошел по залу мимо позвякивающих, перемигивающихся, мурлыкающих игровых автоматов, к которым приникли люди, восставшие против предсказуемости жизни и готовые тратить деньги, чтобы испытывать синтетические приключения и неожиданности.
Никто не задержал его, когда он открыл дверь с табличкой «Только для служащих» и прошел к следующей двери. Здесь он остановился, пытаясь вспомнить, взял ли он с собой ключ. Что, если устройство слежения пряталось в тени, наблюдая за дверью?
Если так, получил бы Клюш Кергилл ключ от этой двери? Шорн решил, что в этом не было ничего невозможного – в любом случае, ничего подозрительного.
Шорн порылся в поясной сумке. Ключ нашелся. Он открыл дверь и, двигаясь украдкой – ведь он теперь выполнял роль шпиона – зашел в лабораторию.
В ней все осталось таким же, каким было вечером предыдущего дня. Шорн быстро приблизился к инструментальному ящику в боковом складском помещении, нашел сумку Серкумбрайта, вынул из нее «жучка» и тщательно закрепил его на головном уборе.
Теперь нужно было удалиться как можно скорее. Шорн взглянул на часы: полдень. В два часа пополудни Клюш должен был встретиться с Адлари Доминионом, верховным инквизитором телеков.
Чувствуя себя неудобно в непривычной обстановке, Шорн подкрепился в углу столового двора Коммерческого рынка – в обширном помещении с низким потолком и столиками, закрепленными точно через равные промежутки, как плитка покрытия пола. Блюда медленно ехали под прозрачным колпаком по трехъярусному конвейеру самообслуживания. Голова Шорна отчаянно чесалась под рыжим париком, но он не решался повредить пальцами результаты тщательной работы гримера Тино. Кроме того, он осознал, что столовый двор, куда приходили торопливо обедать служащие, работавшие в дневную смену, не соответствовал характеру Клюша Кергилла. В роскошном наряде, подражавшем стилю телеков, он выглядел среди серых, тускло-зеленых и коричневых тонов, как фламинго в курятнике. Шорн чувствовал на себе угрюмые, враждебные взгляды. Телекам завидовали, но их уважали. Обычного человека, подражавшего телекам, презирали с ненавистью, не находившей выхода.
Шорн поспешно покончил с едой и удалился. Пройдясь по аллее Зика, он углубился в Многоцветковый парк и стал прогуливаться взад и вперед среди пыльных платанов.
В два часа пополудни он решительно уселся перед видеофоном у киоска и позволил в павильон «Глариэтта». Его соединили: на экране возникла затейливая черно-белая эмблема, и мужской голос сухо произнес: «Павильон „Глариэтта“».
«Я хотел бы поговорить с Адлари Доминионом. Его вызывает Клюш Кергилл».
Появилось тощее продолговатое лицо: пытливое, нахальное, с шишковатым носом и слегка косящими, как у птицы, бледно-голубыми глазами.
Шорн нахмурился. Он забыл о весьма существенном обстоятельстве: Клюш Кергилл сразу узнал бы Адлари Доминиона, с которым он встречался три дня тому назад, а Шорн не знал, с кем говорит.
«Мне сказали позвонить в два часа дня», – пробормотал он, бдительно наблюдая за лицом на экране.
«Можешь отчитаться передо мной».
«Нет!» – теперь Шорн был уверен, что говорит с посредником. Этот субъект был слишком настойчив, вел себя слишком повелительно.
«Мне нужно поговорить с Адлари Доминион. То, что я скажу – не для ваших ушей».
Тощий субъект рассерженно уставился на Шорна: «Не тебе об этом судить. Доминиона нельзя отвлекать каждые пять минут».
«Если Доминион узнáет, что вы мешаете мне представить отчет, он будет очень недоволен».
Лицо на экране порозовело от злости; мелькнула костлявая рука, экран стал бледно-зеленым. Шорн терпеливо ждал.
Экран снова оживился – теперь на нем появилось изображение ярко освещенного помещения с высокими белыми стенами. Из окон открывался вид на озаренные солнцем облака. Человек – такой же тощий, как тот, кто первый ответил за вызов, но мрачноватый, седой, с маслянисто-черными глазами – спокойно взглянул на Шорна. Под его проницательным взором Шорн вдруг почувствовал себя неуверенно. Обманет ли телека грим?
«Так что же, Кергилл? Что ты можешь сообщить?»
«Об этом можно говорить только лицом к лицу».
«Это было бы непредусмотрительно, – возразил Доминион. – Ты не доверяешь видеофону? Уверяю тебя, нас никто не подслушивает».
«Дело не в этом. Но… я наткнулся на что-то важное. И хотел бы убедиться в том, что получу обещанную награду».
«О! – Доминион не притворялся, что не понимает его. – Ты на нас работаешь… два дня?»
«Три дня».
«И считаешь, что тебе уже полагается высшая награда из всех, какие мы можем предоставить?»
«Моя информация этого стóит. Если я стану телеком, в моих интересах будет предупредить вас. Если нет – зачем бы я стал это делать? Все очень просто».
Доминион слегка нахмурился: «Не думаю, что твоя квалификация позволяет тебе судить о значении доступной тебе информации».
«Допустим, мне известно о заболевании мозга, поражающем только телеков. Допустим, я знаю, что на протяжении одного года половина или три четверти телеков вымрут?»
Выражение лица Доминиона нисколько не изменилось: «Конечно, я хотел бы об этом знать».
Шорн промолчал.
Доминион медленно произнес: «Если у тебя действительно есть такие сведения, и мы сможем их подтвердить, тебя наградят по заслугам».
Шорн покачал головой: «Не могу рисковать. Это мой единственный шанс – пан или пропал. Я должен убедиться в том, что получу свое – если я проболтаюсь раньше времени, сами понимаете…»
Доминион слегка поджал губы, но ответил мягко: «Хорошо понимаю твою точку зрения».
«Я хочу встретиться с вами в павильоне. Хотел бы предупредить об одной вещи заранее – ведь мы союзники, а между союзниками не должно быть никаких недоразумений, не правда ли?»
«Не должно быть, никаких».
«Не пытайтесь применять наркотики. У меня во рту – ампула с цианистым калием. Я покончу с собой прежде, чем вы успеете узнать что-нибудь задаром».
Доминион мрачно улыбнулся: «Очень хорошо, Кергилл. Постарайся не проглотить ампулу случайно».
Шорн улыбнулся примерно с тем же выражением: «Только если это потребуется. Как я доберусь до „Глариэтты“?»
«Возьми такси».
«В открытую?»
«Почему нет?»
«Вы не боитесь контрразведки?»
Доминион прищурился, слегка наклонив голову набок: «Кажется, мы уже обсуждали этот вопрос во время нашей предыдущей встречи».
Шорн решил ничего не говорить о том, чтó он помнил и чего не помнил: «Хорошо. Сейчас приеду».
Павильон «Глариэтта» парил над океаном – сказочный небесный зáмок из сияющих белоснежных террас, многочисленных башенок с красными и синими зонтичными крышами, зеленых садов с яркой листвой и висящими в воздухе лозами.
Аэротакси осторожно опустилось на посадочную площадку. Шорн вышел из кабины. Водитель недружелюбно взглянул на него: «Хотите, чтобы я ждал?»
«Нет, вы свободны». Шорн с усмешкой подумал: «Я улечу отсюда сам – как телек или как труп, выброшенный в море».
Перед ним сдвинулась в сторону дверь – он зашел в вестибюль со стенами, выложенными рыжевато-коричневыми, оранжевыми, красновато-лиловыми и зелеными призмами, переливавшимися в слепящих лучах заоблачного Солнца. В алькове на возвышении сидела молодая женщина – исключительно привлекательное создание с гладким маслянистым лицом и блестящими желтоватыми волосами.
«Что вам будет угодно?» – с безличной вежливостью спросила она.
«Я хотел бы видеть Адлари Доминиона. Меня зовут Клюш Кергилл».
Секретарша прикоснулась к кнопке на столе: «Пройдите направо».
Шорн поднялся по спиральной стеклянной лестнице, заключенной в зеленую стеклянную трубу, и оказался в приемной со стенами из красного камня с золотыми прожилками, явно добытого не на Земле. Одна из стен была увита темно-зеленым плющом; белые колонны напротив изящно обрамляли гербарий, наполненный зеленым светом, пышной зеленью, белыми и алыми цветами.
Шорн колебался, оглядываясь по сторонам. Через стену пробился слепящий золотой луч, открылся проход. В проходе стоял Адлари Доминион: «Заходи, Кергилл».
Шорн вступил в море света и на мгновение потерял Доминиона из виду. Когда к нему вернулось зрение, Доминион уже сидел в сетчатом кресле-гамаке; опорой креслу служил только блестящий стержень, горизонтально торчавший из стены. Единственным другим заметным предметом мебели была обитая красной кожей оттоманка. Через три стены из безукоризненно прозрачного стекла открывался величественный вид на купающиеся в солнечном свете облака, голубое небо и синее море.
Оттоманка была всего лишь сантиметров тридцать высотой; сидя на ней, Шорну пришлось бы задирать голову вверх, чтобы смотреть на собеседника.
«Нет, я лучше постою», – сказал он в ответ на приглашающий жест Доминиона, поставил ногу на оттоманку и холодно посмотрел в глаза руководителю посреднической комиссии телеков.
«Что ты можешь мне сообщить?» – спокойно спросил Доминион.
Шорн начал было говорить, но обнаружил, что не может сосредоточиться, глядя в глянцевые черные глаза телека. Шорн посмотрел в окно, на вершину белого кучевого облака: «Как вы понимаете, я внимательно продумал ситуацию. На моем месте вы сделали бы – и, надо полагать, уже сделали – то же самое, в связи с чем для нас было бы бессмысленно пытаться перехитрить друг друга. У меня есть важная информация – жизненно важная для большинства телеков. В обмен на предоставление этой информации я желаю стать телеком». Он бросил взгляд на Доминиона – тот неотрывно следил за Шорном. Шорн снова отвел глаза.
«Я стараюсь выражаться ясно и недвусмысленно, чтобы между нами установилось полное взаимопонимание. Прежде всего хотел бы напомнить, что у меня во рту яд. Я покончу с собой прежде, чем сообщу хотя бы часть того, что знаю, и гарантирую, что после этого у вас никогда не будет никакой возможности раздобыть известную мне информацию, – Шорн многозначительно покосился на Доминиона. – Никакой гипнотический наркотик не сработает достаточно быстро для того, чтобы я не успел вскрыть ампулу с цианистым калием. Об этом, надеюсь, не придется упоминать снова.
Во-вторых, я не могу доверять никаким устным заверениям с вашей стороны или письменному договору. Если бы мы заключили договор, у меня не было бы никаких средств, позволяющих обеспечить его исполнение. Но если вы выполните свое обязательство в первую очередь, а я не выполню свое, у вас все еще будет возможность… скажем так, подвергнуть меня наказанию. Поэтому, чтобы продемонстрировать свою добросовестность, вы должны удовлетворить мое предварительное условие прежде, чем получите информацию. Другими словами, сделайте меня телеком. После этого я сообщу вам то, что знаю».
Доминион сидел и неподвижно смотрел на Шорна секунд тридцать, после чего тихо произнес: «Три дня тому назад Клюш Кергилл не предъявлял такие жесткие требования».
«Три дня тому назад Клюш Кергилл не знал того, что я знаю сегодня».
Доминион внезапно согласился: «Не могу ничего возразить против такого условия. Да, если бы я был на твоем месте, я сделал бы то же самое. Тем не менее… – телек смерил Шорна проницательным взглядом с головы до ног, – три дня тому назад я не рассматривал бы тебя, как желательное прибавление к нашему сообществу».
Шорн изобразил высокомерное удивление: «Я успел познакомиться с несколькими телеками и не сказал бы, что по сравнению с ними мои достоинства или недостатки заслуживают такой критики».
«Ты не знаешь, о чем говоришь, – резковато откликнулся Доминион. – Ты думаешь, что люди вроде недавно убитого Ноллинруда – типичные телеки? Ты думаешь, что все мы нисколько не беспокоимся о своей судьбе? – его рот презрительно покривился. – Приведены в действие силы, о которых ты не имеешь никакого представления, подготовлены потрясающие планы на будущее… Но довольно рассуждать о высоких материях».
Взлетев над креслом-гамаком, Доминион плавно опустился на пол: «Предварительное условие будет выполнено. Следуй за мной, мы этим займемся сейчас же. Как видишь, мы умеем приспосабливаться к обстоятельствам и быстро принимать решения, когда это необходимо».
Он провел Шорна в зеленую стеклянную трубу со спиральной лестницей и одним махом взлетел на верхнюю площадку, после чего нетерпеливо ждал, пока Шорн поднимался по ступеням.
«Пойдем!» – Доминион вышел на широкую белую террасу, купающуюся в послеполуденных солнечных лучах, и сразу направился к низкому столу, где покоился кубический мраморный блок.
Из шкафчика, закрепленного под столом, он вынул небольшой микрофон и проговорил в него: «Двести сильнейших – в павильон „Глариэтта“». Снова повернувшись к Шорну, Доминион сказал: «Разумеется, тебе придется сперва познакомиться с некоторыми вещами».
«Для того, чтобы стать телеком?»
«Нет-нет! – отрезал Доминион. – Превращение – простой механический процесс. Но твои представления должны быть откорректированы. У тебя возникнет новое мировоззрение».
«Я не подозревал, что это настолько сложная процедура».
«Ты очень многого не понимаешь, – Доминион прервал дальнейшие расспросы бесцеремонным жестом. – Перейдем к делу. Смотри на этот мраморный блок, лежащий на столе. Думай о нем, как о части самого себя, как о своем органе, управляемом твоими нервными импульсами. Нет, не смотри по сторонам. Сосредоточься на мраморном блоке. Я буду здесь, – он занял место рядом со столом. – Когда я укажу налево, перемести блок налево; когда я укажу направо, перемести его направо. Учитывай, что этот куб – часть твоего организма, твоей плоти – так же, как твои руки и ноги».
За спиной Шорна послышались шорохи и бормотание; послушный воле Доминиона, он сосредоточил взгляд на кубе.
«Пора!» – Доминион указал налево.
Усилием воли Шорн приказал кубу переместиться налево.
«Куб – часть тебя самого, – повторил Доминион. – Орган твоего тела».
Шорн почувствовал, как по его коже пробежала холодная дрожь. Куб переместился налево.
Доминион указал направо. Шорн приказал кубу сдвинуться направо. Дрожь усилилась. У Шорна возникло такое ощущение, как будто его постепенно погружали в холодную газированную воду.
Налево. Направо. Налево. Направо. Теперь Шорну казалось, что куб стал ближе, хотя в этом направлении он не двигался. Мраморный куб был словно на расстоянии вытянутой руки. Ум Шорна будто прорывался сквозь упругую мембрану в новую среду, прохладную и обширную. Он внезапно увидел мир в новом обличии, как часть себя самого.
Доминион отошел от стола; Шорн едва сознавал, что телек больше не указывал направление перемещения жестами. Шорн двигал мраморный куб направо и налево, приподнял его метра на два в воздух, потом метров на семь, заставил его кружить высоко в небе. Повернувшись, чтобы непрерывно следить за кубом глазами, он заметил, что у него за спиной молча стояли телеки, наблюдавшие за происходящим без всякого выражения.
Шорн опустил мраморный куб обратно на стол. Теперь он знал, как это делается. Он поднял в воздух себя самого, пролетел над террасой, опустился на нее. Когда он обернулся, телеки-наблюдатели исчезли.
Доминион холодно улыбнулся: «Тебе это легко дается».
«Это кажется вполне естественным. Что тут делали другие телеки, стоявшие на террасе?»
Доминион пожал плечами: «Мы плохо разбираемся в процессе телекинеза как таковом. В самом начале, конечно, я помогал тебе перемещать куб, и другие тоже тебе помогали. Постепенно наши умы отстранились, и ты стал делать все сам».
Шорн потянулся: «Я чувствую себя центром – средоточием – всего сущего, всего, что могу охватить взглядом».
Доминион кивнул без всякого интереса или сочувствия: «А теперь – следуй за мной». Он понесся по воздуху. Шорн полетел за ним – новая власть, новая свобода внушали торжество. Над углом террасы Доминион задержался и оглянулся. Шорн увидел его лицо в другом ракурсе, под острым углом – бледное, довольно-таки исхудалое лицо, слегка раскосые глаза, нахмуренные брови, едва заметно опущенные уголки губ. Торжество Шорна внезапно сменилось тревогой. Доминион организовал сеанс телекинетического внушения с невероятной быстротой. Несомненно, это был простейший способ получить обещанную ему информацию – но неужели Доминион был настолько лишен мстительности, чтобы безропотно признать поражение? Шорн размышлял о выражении, промелькнувшем на лице Доминиона.
Допускать, что какой-либо человек, телек или нет, добровольно согласится на условия, продиктованные платным осведомителем, было бы ошибкой.
Доминион будет сдерживаться, пока не услышит то, что сообщит ему Шорн, а затем – что?
Шорн замедлился в воздухе. Каким образом Доминион мог бы вволю позлорадствовать прежде, чем нанесет последний удар? Лучшим средством для этого послужил бы яд. Шорн усмехнулся. С точки зрения Доминиона все сложилось бы просто замечательно, если бы Шорна можно было убить тем самым ядом, которым он угрожал покончить с собой. Резкий удар в челюсть или сильное давление, сжимающее зубы, позволили бы сломать капсулу.
Доминион явно собирался устроить нечто в этом роде.
Они залетели в огромный гулкий зал, насыщенный зеленовато-желтым светом, проникавшим через панели высокого сводчатого купола. Пол был покрыт мрамором с серебристыми прожилками; деревья с темно-зелеными кронами росли в приподнятых на одинаковую высоту ящиках. Свежий воздух был напоен ароматом листвы.
Доминион пересек этот зал, не останавливаясь. Шорн задержался посередине. Доминион обернулся: «Следуй за мной».
«Куда?»
Рот Доминиона медленно покривился очевидно угрожающей гримасой: «Туда, где мы сможем поговорить».
«Мы можем говорить и здесь. Я могу сообщить вам все, что хотел сказать, за десять секунд. Или, если вас это больше устраивает, я могу непосредственно продемонстрировать вам источник опасности там, где он находится».
«Хорошо! – Доминион кивнул. – Для начала определим характер опасности, угрожающей телекам. Ты упомянул о заболевании мозга?»
«Я использовал это выражение для примера. Опасность, о которой я говорю, носит более катастрофический характер, нежели заболевание. Вылетим под открытое небо. Здесь я чувствую себя стесненно». Шорн усмехнулся, глядя на инквизитора.
Доминион глубоко вздохнул. «Ситуация должна вызывать у него бешеную ярость, – думал Шорн. – Обычный человек, да еще и предатель своей расы, командует ему – и он вынужден подчиняться!» Шорн беззаботно махнул рукой: «Я намерен выполнить свое обязательство, пусть у вас не будет на этот счет никаких сомнений. Тем не менее, я хочу сохранить полученную награду – вы же понимаете».
«Понимаю, – сказал Доминион. – Очень хорошо понимаю». Каким-то внутренним усилием инквизитор заставил себя выглядеть почти дружелюбно: «Боюсь, однако, что ты неправильно истолковал мои побуждения. Теперь ты – телек, а мы, телеки, строго соблюдаем правила поведения – тебе еще предстоит с ними познакомиться».
Шорн изобразил сходную благожелательность: «В таком случае предлагаю продолжить разговор на поверхности Земли».
Доминион поджал губы: «Тебе нужно акклиматизироваться в среде обитания телеков – научиться думать и действовать, как мы».
«Всему свое время, – сказал Шорн. – В данный момент я все еще в замешательстве. Меня опьяняет ощущение власти над миром».
«Судя по всему, это опьянение не мешает тебе проявлять исключительную осторожность», – сухо заметил Доминион.
«Предлагаю по меньшей мере оказаться под открытым небом, где мы могли бы беседовать спокойно и неторопливо».
Доминион вздохнул: «Будь по-твоему».
