Глава IX

На секунду воцарилась страшная, гробовая тишина. Лицо Мортлейка напоминало лицо покойника, в то время как лицо покойника, изображенного на портрете, напротив, светилось жизнью. Натянутые нервы собравшихся рисовали им, что изображенные на картине глаза покойного взирают на них печально и сурово, угрожающе, что они видят в этих глазах обвиняющий блеск.

То был ужасный контраст. Но только для Вимпа лицо на портрете имело особенно трагическое значение. Зрители будто окаменели. Сидели они или стояли в самых разных позах, но все они оставались неподвижными. Портрет Артура Константа контролировал находящихся в зале, будто бы он был единственным живым в царстве мертвых.

Но все это продолжалось лишь мгновение. Мортлейк стряхнул руку детектива со своего плеча.

— Друзья! — с крайним возмущением воскликнул он.— Это полицейский заговор.

Его слова ослабили напряжение, и каменные фигуры пришли в движение. Ему ответил глухой, взволнованный гомон. Маленький сапожник выскочил из-за своей колонны и запрыгнул на скамью. Вены на его лбу набухли от напряжения. Он казался великаном, оставившим в своей тени весь остальной зал.

— Друзья! — крикнул он натренированным на выступлениях в парке голосом.— Послушайте меня. Это обвинение — грязная, отвратительная ложь.

— Да, да! Слушаем, слушаем! Ура! Это правда! — ревела толпа из всех концов зала. Все в крайнем волнении вскочили со своих мест и стояли в неуверенном напряжении.

— Друзья! — продолжал Питер.— Вы все знаете меня. Я простой человек, и я хочу знать: может ли случиться такое, чтобы человек убил своего лучшего друга.

— Нет! — ответил ему громогласный рев толпы.

В своих планах Вимп едва ли брал в расчет популярность Мортлейка в народе. Детектив стоял на трибуне, побледневший и взволнованный, как и его пленник.

— А если он сделал это,— продолжал Кроул,— то почему они не доказали это при первом аресте?

— Послушайте, послушайте! — шумела толпа.

— И если они хотят арестовать его, то почему они не могли дождаться окончания церемонии? Том Мортлейк — не такой человек, что мог бы сбежать от них.

— Том Мортлейк! Том Мортлейк! Троекратное ура Тому Мортлейку! Гип-гип-ура! Троекратный позор полиции! Позор!

Мелодрама, затеянная Вимпом, провалилась. Он чувствовал себя подобно освистанному драматургу и почти сожалел, что не сошел со сцены, оставив свою пьесу одноактной, но тогда еще успешной. Бессознательно полицейские, рассеянные по всему зале, начали сближаться. Люди на трибуне не знали, что им делать. Все они поднялись со своих мест и стояли, сбившись в плотную толпу. Даже выступление Гладстона провалилось в столь необычной ситуации. Крики утихли, но одобрительные возгласы в адрес Мортлейка то затихали, то раздавались снова. Трости и зонты с грохотом стучали, платки развевались, грохот все нарастал. Разношерстная толпа подхватила возгласы «ура!», и нескончаемая вереница людей побагровела от ярости, пылая не находящим выхода энтузиазмом. Наконец Том взмахнул рукой, и гул сошел на нет. Арестованный человек превратился в хозяина положения.

Гродман стоял на трибуне, держась за спинку стула. В его глазах появился мефистофельский насмешливый блеск, губы расплылись в легкой улыбке. Теперь не было причин торопиться и арестовывать Дензила Кантеркота сейчас. Вимп совершил грубейшую, огромнейшую ошибку. В сердце Гродмана установилось радостное спокойствие, как у спортсмена, напрягшего все мышцы перед важным соревнованием и слушающего слова судьи. Он почти почувствовал прилив доброжелательности к Дензилу.

Том Мортлейк заговорил. Его лицо застыло как камень. Этот высокий человек стоял, выпрямившись во весь рост. Характерным жестом он откинул со лба черную копну волос. Взбудораженная публика слушала каждое слово, слетавшее с его губ — мужчины напряженно наклонились вперед, репортеры едва дышали, боясь пропустить хоть слово. О чем же будет говорить предводитель рабочих в такой момент?

— Господин председатель и джентльмены: я удостоился чести с глубокой скорбью открыть этим вечером портрет великого благодетеля Боу и истинного друга рабочего класса. Помимо того, что он удостоил меня своей дружбой и того, что устремления и чаяния всей моей жизни при моих ограниченных возможностях совпадали с его мыслями, нет никаких причин, по которым эта почетная обязанность должна была выпасть мне. Джентльмены, я надеюсь, что все мы сможем вдохновляться на свершения, видя в повседневной жизни портрет покойного, который все еще жив в наших сердцах и на этом великолепном произведении искусства — как мы знаем из рассказа мистера Гладстона, портрет был написан поистине любящей рукой.

Оратор на мгновение умолк, после чего его низкий голос вновь разорвал тишину. 

— Мы, смиренные рабочие Боу, не можем надеяться сделать в одиночку хотя бы десятую часть того, что делал Артур Констант. Но все же каждый из нас может хотя бы находиться в лучах того света, который он зажег среди нас  — вечного светоча самопожертвования и братства.

На этом он закончил. Комната вновь наполнилась одобрительными криками «ура». Том Мортлейк вернулся на свое место. Вимпу его дерзость показалась почти высокомерной, Дензилу — красивой. Снова наступила тишина, все затаили дыхание. На лице мистера Гладстона отчетливо проступало волнение. За весь его необычайный опыт он никогда еще не оказывался в столь чрезвычайных обстоятельствах. Казалось, он собирался подняться. Возгласы в зале сменились болезненной тишиной. Вимп взял ситуацию в свои руки, снова положив руку на плечо Тома.

— Просто пройдите за мной без лишнего шума,— сказал он почти шепотом, но в гробовой тишине его слова донеслись до дальних концов зала.

— Не ходите, Том! — протрубил Питер. За этим возгласом последовал ропот несогласия от остальной публики, и по залу пронесся тихий, зловещий шепот. Том встал, и снова наступила тишина. 

— Друзья,— сказал он.— Отпустите меня и не устраивайте переполох. Я завтра же вернусь к вам.

Но кровь членов клуба забурлила. Масса народу стремительно вскочила со своих мест, и начался хаос. Том не двигался. Полдюжины человек во главе с Питером бросились на трибуну. Они оттеснили Вимпа и окружили стул Тома. Люди на трибуне, словно мыши, бросились прочь от ее середины. Некоторые из них забились в углы, кто-то выскользнул сзади. Комитет порадовался тому, что в свое время было решено не пускать дам в свой круг. Спутники Гладстона поспешно проводили старца с трибуны в его экипаж. Борьба обещала стать гомерической. Гродман стоял на краю трибуны, втайне забавляясь как никогда прежде и более не помышляя о Дензиле Кантеркоте, который уже успокаивал свои нервы в баре наверху.

Полицейские в зале засвистели в свои свистки, и на их зов сбежались полисмены со всех окрестных улиц. Член парламента от Ирландии, стоя на трибуне, размахивал зонтиком как дубинкой. В крайнем волнении он позабыл о своей обретенной было респектабельности и словно вновь оказался на шумной ярмарке. Он снова стал констеблем, вооруженным дубинкой. Но на лицо фанатика обрушился град кулаков, и он отступил назад, вытирая кровь. Буря достигла апогея своей ярости: стало темно от тучи дубинок, тростей и зонтиков, а также слабых ударов кулаков. Вопли, стоны, крики и боевые кличи слились в гротескный хор, как в каком-то странном мистическом произведении Дворжака. Мортлейк стоял, сложив руки — он не принимал никакого участия в побоище. Потасовка бушевала вокруг него, подобно морю вокруг несокрушимой скалы. Отряд полиции пробился к нему из конца зала и начал забираться на трибуну, но тут же скатился обратно, когда разгорячившиеся протестующие обрушили на них сверху своего предводителя. Он упал на передний ряд полицейских, но остальные продолжали подбираться к трибуне и уже начали подниматься на нее. Еще мгновение — и Мортлейк был бы арестован, получив предварительно хорошую взбучку. Однако произошло чудо.

Когда «богиня из машины» видела, что ее герой оказался в опасности, она посылала на Землю из небесной лавки Юпитера облако мглы, и его противникам приходилось бороться с темнотой. Также поступил и Кроул — хитрый сапожник попытался спасти своего друга, выключив газовый счетчик.

Наступила полярная ночь, не предваряемая сумерками, и начался шабаш ведьм. Тьму можно было почувствовать, и она оставила в доказательство множество кровоподтеков и синяков. Когда свет вновь зажгли, Мортлейк исчез. Но некоторые из протестовавших против его ареста с триумфом были арестованы.

И на все это сверху в задумчивости взирало лицо умершего человека, стремившегося принести на землю мир.

Кроул смиренно поглощал скромный ужин, состоявший из хлеба с сыром. Его голова была перевязана, и он слушал рассказ Дензила Кантеркота о том, как тот спас Тома Мортлейка. Дензил одним из первых взобрался наверх, одним из первых вскочил с места и не отходил от Тома,— а также и от передней линии потасовки,— пока не увидел, как Том благополучно вышел наружу и скрылся в переулке.

— Я так рад, что вы заметили, как он безопасно ушел,— сказал на это Кроул.— Я был не уверен, что все получится.

— Да, но жаль, что какой-то трусливый дурень выключил газ. Я люблю, когда люди видят свое поражение.

— Но мне казалось, что… так будет проще… — пробормотал Питер.

— Проще! — повторил Дензил, горько вздыхая.— Питер, мне действительно жаль, что у вас столь поверхностные взгляды. Может, так и проще, но это так избито. Это оскорбляет человеческое чувство красоты.

Пристыженный Кроул молча продолжал свой ужин.

— Но чего это ради ты рисковал своей головой, спасая его? — спросила миссис Кроул.— Его должны были задержать.

— Ах, я не знаю, откуда берется практичность,— глубокомысленно заметил Кроул.— Но тогда я об этом даже не думал.

Он быстро сделал глоток воды, но она пошла не в то горло, и это еще больше сконфузило его. Также он начал осознавать, что может быть привлечен к ответственности. Сразу скажем, что этого не произошло — слишком уж активное участие он принял в произошедшем.

В это самое время миссис Вимп прикладывала притирание с арникой к пострадавшему глазу мистера Вимпа. Его мелодрама и в самом деле превратилась в отменное зрелище. Все омрачалось лишь тем, что добродетель была повержена, а зло восторжествовало. Злодей смог уйти, причем без всякой борьбы.