9
Его огромные карие глаза, не мигая, смотрели на меня сквозь теплую голубую воду. Мускулистое загорелое тело билось в ужасающих конвульсиях — последние силы покидали мою жертву. Зачем же я его топлю? Что же я делаю? Ведь до этой минуты меня не за что было сажать в тюрьму, а сейчас сразу будет. Ах да, вспомнила! Я топлю его, чтобы заставить замолчать — ведь он видел, как я застрелила ту противную девицу! И я еще сильнее опустила голову Виктора под воду. Красавчик засучил в воде ногами, стуча по краю бассейна. Остро запахло хлоркой: умри, умри, да умирай же ты!
— Хозяйка! Хозяйка! — голос Вероники прозвучал где-то близко-близко, прямо из воды. Вероника, в купальнике с рубашечным воротничком, почему-то отчаянно воняла застоявшимся мокрым бельем. — Да ты спишь, что ли? Ну и ладно, спи!
Я открыла глаза. Прямо перед моим носом горничная возила мокрой тряпкой, стирая несуществующую пыль с тумбочки.
— А где Виктор?
— Какой еще Виктор?
— Ну этот, утопленник?
— Какой еще утопленник? — Вероника посмотрела на меня с плохо скрываемым испугом. — Приснилось тебе что-то?
Я резко села на кровати. Голова слегка кружилась.
— Да! Привидится же такое!
— А я всегда как на ночь картошки наемся — такую дурь вижу!
— А ты что вообще делаешь в моем номере?
— Так убираюсь я! Как велено — каждый день тряпкой вожу. Есть грязь или нету, все равно тру без устали.
— Прям при мне? Сколько раз тебе еще нужно говорить, чтобы ты гостям отдыхать не мешала?
— Так то ж гостям! Я что, дура по-вашему? Сказано, гостям не мешать — я и не мешаю. Вы же не гость! Я там в коридоре доубирала — к вам и пошла. Потому что вы не гость. Если бы гость — я бы никогда в жизни…
— Ступай немедленно отсюда! — перебила я этот поток бессвязного бреда.
— Как это?
— И ведро свое забери! Ведро забери, говорю!
Горничная удалилась, обиженно бубня себе под нос что-то о несправедливом устройстве этого мира. Я без сил упала обратно в подушки.
Часы показывали три. А ведь я хотела сходить на разведку в купальню — посмотреть что там сейчас происходит и как могло произойти вчерашнее.
Забросив купальник и тапочки в рюкзак, я уже почти было собралась, как в дверь вежливо постучали.
— Войдите! — Тишина и опять стук. — Да входите же! — дверь не колыхнулась. Какой-то дятел настойчиво продолжал долбить клювом в двери моего номера. — Да гоу же! — прикрикнула я на неведомую птицу.
За дверью показался растерянный Иштван.
— The police called. You need to go there.
— Мне? В полицию? А зачем?
Портье пожал плечами:
— I don’t know.
Ну в принципе, действительно, откуда Иштвану знать, что хочет спросить у меня следствие? Схожу, не рассыплюсь.
— Куда идти-то?
— There, — портье махнул рукой в сторону выхода из отеля. — And to the right.
Я выкатилась на улицу, справедливо предположив, что органы правопорядка вполне способны подождать, пока я наслажусь порцией гуляша в «Монархе Фердинанде».
Несмотря на вполне себе обеденное время, в кафе было малолюдно. В ожидании заказа, я полезла в интернет, посмотреть, к чему снится утопленник.
Сонник меня успокоил — если вы тонете не сами, то оно и ничего в общем, можно не переживать. Трактователь сновидений имел мнение, что видеть во сне утопленника — это где-то даже если и не к деньгам, то уж точно к счастью в личной жизни.
Я изменила запрос на «Убивать кого-то во сне». Тут ответ был куда более развернутым и намного лучше подходил к ситуации.
«Когда вам снится убийство, а вы и есть тот самый душегуб — это говорит о том, что вы давным-давно состоите в совершенно ненужных вам отношениях и уже давно пора их прекратить. Прекратить — значит перестать выискивать хорошее там, где оно закончилось еще сто лет назад. Сон рекомендует вам перестать реанимировать дохлую лошадь».
Ага. Это прямо как в том анекдоте: «Что-то у меня в попе нехорошо, доктор! Батенька вы мой, а что же у вас может ТАМ быть хорошего?»
Расшифровка сна меня вполне устроила, тем более я как раз находилась в отношениях, которых по сути и не было.
Прихлебывая гуляш, я поежилась и чуть не выплюнула густой суп обратно. Сквозь томатную жижу на меня не мигая смотрели карие глаза убиенного мной во сне Виктора. Я с отвращением оттолкнула от себя тарелку. Видеть утопленника у себя в супе — это, знаете, даже для моего хорошего аппетита как-то слишком.
Когда официант поставил на столик кофе, я поняла, что как раз сейчас — лучшее время для того, чтобы попробовать рекомендованное мне доктором Минераловым интервальное голодание. Интервальное голодание — лучший гарант того, что хотя бы в течение ближайших шестнадцати часов глаз мертвого Виктора не стечет с кофейной ложечки обратно в чашку, как он это только что проделал. Я практически на бегу рассчиталась за обед и выскочила на свежий воздух.
Буквально пятнадцать минут попетляв по узким улочкам, я вышла к старинному зданию с совершенно нечитаемой табличкой. По русски бы это звучало примерно: «Вепоёгзед» Бр-р-р-р, какое ужасное слово!
К сожалению я так рвалась исполнить свой гражданский долг, что напрочь забыла поинтересоваться у Иштвана, а кто же меня тут желал видеть.
— Майор Буйтор на месте?
— Not. He’s gone.
— А кто ж меня тогда вызвал? Мей би Томми?
— That Tommy? Molnar, assistant Major?
Я, честно говоря, без малейшего понятия — Мольнар ли он! Дежурный куда-то долго звонил, жестом велев мне ожидать в холле. Минут через пять за мной спустился уже знакомый мне помощник майора Буйтора.
— Hello, Alina! How are you?
Да честно говоря, как-то не очень. Не на такое путешествие я рассчитывала!
— И вам хеллоу, конечно.
Томми пальцем поманил меня за собой. Мы вышли во внутренний дворик старинного здания. Наверное именно, здесь проходят утреннее построения бравых венгерских полицейских. Но сейчас, на слабом европейском солнышке, здесь толпились лишь разомлевшие от первого тепла сизые голуби.
Томми дернул плечом в сторону арки, мол, нам туда, и мы прошли через шлагбаум. А нет, не прошли. Я несколько задержалась, разглядывая божьих пташек на фоне архитектуры конца девятнадцатого века, и шлагбаум, только что выпустивший со двора полицейскую машину, со всем служебным рвением опустился мне на голову.
Внезапно мне сильно подурнело. Колени мои подогнулись. Свет померк, будто в кинозале перед сеансом. Последнее, что я увидела, перед тем как потерять сознание — это глаза тонущего Виктора в луже на уровне моего лица.
— Alina, don’t move! You need a doctor!
Нет, скажите мне, люди добрые, он вообще вменяемый? Донт мув — это же переводится как «не танцуйте»? Ага, а прямо так хотелось пуститься в пляс именно сейчас… Или я путаю «мув» и «дэнс»? Меня тошнило. И лежать, надо сказать, было не очень удобно.
Шустро прибежала местная девица с железным чемоданчиком, сунула мне под нос ватку с нашатырем. Ох, блин… Надо же как-то вставать…
С трудом я покинула бренную землю. Не в смысле навсегда и покойся с миром, дорогой друг, а тяжело перевернулась на четвереньки и сумела подняться.
Смеркалось. Причем не только на улице, но и у меня внутри. Сотрудники полиции проводили меня до кабинета Томми и усадили на мягкий, когда-то кожаный диван — похоже было, что сто служебных кошек драли его когтями. Как доказательство моей версии из-за стола осторожно выглянула наглая морда местного Барсика.
— Кэт ин полис? — с изумлением спросила я.
Мне объяснили, что одного полицейского из отдела застрелили при ограблении магазина в прошлом году — от него в наследство осталось вот это чудовище. Чудовище вылезло на середину кабинета и вытянув ногу пистолетом, важно принялось умывать конечность.
Боже, какие же они тут милые! Приютить осиротевшее животное погибшего коллеги!
Будто бы в подтверждение человечности венгерской полиции, и Томми, и девица прибежали откуда-то, видимо, из разных мест, держа каждый по чашке чая. Я была тронута такой заботой сотрудников правоохранительных органов, но наотрез отказалась, точно зная, что (вернее, кого) я там увижу.
— Спасибо, мне не хочется пить. Извините, что вы побеспокоились, а я вредничаю.
Томми скрылся вместе с кружкой, а девица, совершенно не обращая внимания на мои капризы, все же шлепнула напиток на стол и тоже убежала.
— Alina, how are you? Can you speak? — поинтересовался Томми.
Увы нет. Напрягать ушибленную голову разговорами на английском я пока была не готова.
— Ноу, май хед еще сильно болит. Если можно, я бы еще посидела.
— Okay. You can relax on the sofa.
Ну, отдыхать, пока другие работают — задача совсем несложная. С этим я легко справилась. Меня наконец оставили в покое на моем диванчике наедине с Барсиком, которого Томми представил как Мартина. Я слегка задремала.
Очнулась я от громкого мурлыкания Мартина. И через открытую дверь отчетливо услышала беседу, которая велась в соседнем кабинете.
Томми интересовался у какой-то женщины ее отношениями с мужем. Женщина уверяла, что отношения эти крепки и безоблачны.
Потом Томми переспросил, не делал ли муж женщины попыток ее оставить с ребенком, на что опять получил заверения, что никогда ничего подобного не происходило.
После этого полицейский стал подробно интересоваться, как женщина провела позавчерашний вечер и получил исчерпывающий ответ, что дама гуляла по набережной Дуная.
Я порадовалась тому, что с каждым разом все лучше и лучше понимаю английский — вон, совершенно спокойно разобрала, о чем шла речь на допросе. Когда же и я так хорошо научусь разговаривать на чужом языке? А то как дело доходит до беседы, слова из моей памяти разбегаются как тараканы в разные стороны и мне приходится их с трудом отлавливать, собирая хотя бы в короткие предложения. Да хотя что там английский — я по-русски не всегда могу сразу сказать, что собиралась, часто мычу: «Н-ну-у-у-у… Это… Как его…»
Томми поблагодарил женщину и сказал, что она вполне может быть свободна.
Мимо приоткрытой двери кабинета, где я оккупировала диван, прошла… Анна Калач.
Ничего себе! Так это у нее, что ли, безоблачные отношения с мужем? И это она, оказывается, позавчера прогуливалась по берегу Дуная? Прогуливалась… Ну надо же! Это теперь так называется, да?
А кто же тогда, стесняюсь спросить, собачится с супругом целыми днями? А кто же это у нас, такой маленький, целуется на теплоходах с любовниками? А? А кто, в конце-то концов, у нас обманывает полицию? Ай как нехорошо! Надо бы рассказать Томми, что дама эта брешет как сивый мерин. Интересно, откуда я взяла это выражение? Разве лошадь (мерин) может брехать (лаять)? Но не суть. Врет дамочка как дышит! Отвлекшись на литературные размышления, я устыдилась своего окаянства: прежде чем сдавать Анну полиции, хорошо бы вспомнить, зачем ее сюда вызывали! У бедной женщины пропал ребенок, а тут я еще собираюсь ее подставить, организовав ей и разборки с мужем и лишние подозрения полиции. Ну нет! Не стану я ничего доносить. Без меня как-нибудь разберутся! А то потом я же крайней и останусь.
Томми всунул голову в кабинет:
— Are you feeling better?
— Йес, мне уже лучше, — согласилась я, предположив, что он интересуется моим самочувствием.
Тогда он, как небольшой кудрявый удав, втянулся в кабинет полностью, включил компьютер и приготовился записывать.
Я долго объясняла венгерской полиции, кто я такая, откуда взялась, что делаю в Будапеште вообще и что делала в тот день конкретно в купальне, часто ли посещаю купальню и не специально ли заняла там наблюдательный пункт.
У меня сложилось впечатление, что техника допроса выстроена специальным образом, чтобы даже совершенно незнакомый с делом человек, прочитав протокол, сразу же разобрался, что к чему.
Особенно Томми интересовало, зачем Анна оставила сына в кабинке без присмотра, а также случайно она это сделала или намеренно.
И я отвечала, что оставила она его безусловно спешиалли, но явно не зачем, а почему.
— And why? — заинтересовался Томми.
Я очень долго объясняла ему, что с ребенком на руках, простите за интимную подробность, посетить туалет нереально. Совершенно невозможно, и там его посадить было бы абсолютно некуда. Некуда и все тут. Вот она и придумала оставить мальчика в кабинке для переодевания.
Помощник майора понимающе покивал головой, дописал еще пару строчек, закончил щелкать по клавишам, пустил документ на печать и дал мне прочесть листочки, вылезшие из большого принтера в углу.
Сильно подозреваю, что по закону я могла бы настаивать на русском переводчике, но ладно уж, не такой я прям важный свидетель, чтобы полицейские ради меня тут расстарались. Не буду вредничать — подпишу и пусть уже домой идут, к детям. Мне, кстати, после пережитого тоже давно пора прилечь на нормальную кровать, а не ютиться на маленьком полицейском диванчике.
