23

Следующими этапами в моем расписании на этот день были намечены «Месть» и «Покаяние». Нет, не все так трагично и пафосно. Просто сначала я собираюсь зайти в редакцию, укокошить дурацкого журналиста, а потом где-нибудь отыскать православную церковь в Будапеште и заодно покаяться. Да. И в этом тоже. Я даже повеселела, представив, как хватаю паразита за кудрявые лохмы и бью о стенку головой, приговаривая: вот тебе достоверность сведений, а вот тебе опубликование ложной информации!

Интернет порадовал — редакция «Русского Будапешта» располагалась буквально в двух шагах от Главного управления венгерской полиции. Я кивнула Андрашу, мол — пошли!

Ровно через полторы минуты я прямо с улицы в панорамном окне увидела кудрявого сочинителя. Высунув от усердия кончик языка, охламон отстукивал на клавишах редакционного компьютера какую-то очередную гадость.

Я порадовалась, что в Европе принято заводить красивые открытые офисы на первых этажах — у нас такие помещения используют исключительно под магазины. Тут же, под вывеской на двух языках, происходило информационное наполнение следующих выпусков.

Интересная, кстати, идея. Я толком никогда эту газету и не рассматривала. Неужели в Будапеште проживает столько русских, чтобы каждую неделю было, о чем писать?

Я даже остановилась, чтобы погуглить. Но увы, интернет ничего не знал о количестве русских, эмигрировавших в Венгрию. Зато он поведал мне о наличии в столице Российского Центра науки и культуры, а также о том, что в Будапеште действуют три православных прихода.

Как и собиралась, религию я отложила на сладкое, сперва сожрав на обед славного писучего мальчика.

Практически ногой распахнула я стеклянную дверь в помещение.

— Константин! — взревела я голосом Михаила Боярского с его тысячей чертей и канальей.

Андраш, не зная чем себя занять, засунул руки в карманы и почему-то начал раскачиваться.

— Здравствуйте! — пискнул Костик.

— Вы знаете, кто я? — я тоже стала покачиваться Андрашу в такт.

— Мы с вами виделись в отеле на улице Рожа. Вы там работаете!

— И все? Я разочарована. У вас плохая память, Костя, и отвратительный инстинкт самосохранения.

— А что еще-то? — с некоторым вызовом переспросил борзый подросток.

Я начала вещать заунывным голосом:

— Я тот, о ком нельзя говорить! — бедный Костик выпучил глаза, а его сотрудник хрюкнул из дальнего угла. — Я тот, о ком нельзя рассказывать в газетах небылицы!

— Какие еще небылицы-то? О чем это вы?

— Ты еще спрашиваешь, о чем? Посмотри внимательно: перед тобой стоит человек, который подрался в баре с любовником!

— Вот этот? — Костик нерешительно показал пальцем на продолжавшего качаться Андраша. — А он русский? Если нет, мы никак не сможем это напечатать. Политика редакции строга и неумолима: освещать события только из жизни русских эмигрантов. Впрочем, может его любовник был русским?

Журналист не терял надежды на жареную историю.

— Да замолчи ты уже! С чего ты это взял? Причем тут Андраш? Это я, я подралась в баре с любовником. То есть тьфу! Не дралась я ни с каким любовником конечно.

Константин обратился к сотруднику.

— Ты понимаешь хоть что-нибудь из того, что она говорит?

Сотрудник покачал головой.

— Послушайте, а можно как-то конкретно решить: дралась, не дралась, с любовником, без любовника, в баре, не в баре.

— Дай же мне, наконец, договорить! Ты написал обо мне заметку, совершенно вывернув наизнанку события. Не было ничего подобного.

— Какую заметку? Ах, это вы?! А что произошло? Драка хоть была?

— Нет! Не было никакой драки!

— А это тогда откуда? — Костик показал на мой чудесный фингал, плавно стекающий под глаз из ссадины на лбу.

— Бандитская пуля.

— Чего?! — совсем юный журналист был явно не знаком с расхожими выражениями моего времени.

— На меня напали в баре.

— Он? — Костик не оставлял надежды так или иначе пристроить колоритного Андраша к моей истории.

— Нет, не он!

— А кто тогда?

— Преступник!

— А можно подробнее? Я буду записывать!

— Нельзя! Не надо тебе ничего записывать. Ни с каким любовником я в баре не дралась. Его не посадили в тюрьму. Ну, в смысле посадили конечно, но потом сразу выпустили.

— А дальше? В психушке-то вы точно лежали — у меня там есть источник, заслуживающий доверия! Зачем вы пытались убить доктора?

Не знаю как доктора, но я подумала, что самое время сократить поголовье журналистов на этой планете и протянула руки к шее негодника.

Андраш, хоть и не понимал ни слова по-русски, среагировал мгновенно — предупредил мой прыжок, выставив вперед одновременно руку и ногу.

Вместо шеи Константина, я схватилась за рукав пиджака Андраша:

— Какого еще доктора? Весь медицинский состав больницы в полном порядке, твои достоверные источники могут пересчитать!

— Так доктору удалось спастись?

— Да не было никакого доктора!

— А кого же вы тогда пытались убить?

«Господи, дай мне сил выдержать этот маразм!» — начала я молиться, еще не дойдя до церкви.

Мы бы еще долго так препирались, но нас остановил сотрудник Константина:

— Так чего вы все-таки хотите? Напечатать опровержение?

— Упаси Господи! Упаси Господи вас снова упоминать в своих статейках меня или отель на улице Рожа! Поклянитесь!

Костик собирался что-то возразить, но старший товарищ благоразумно остановил нашествие злобной обиженной фурии.

Я выбежала на улицу, полна справедливого негодования. Ощущение незавершенного гештальта преследовало меня — руки прямо чувствовали натяжение дрожащих кудряшек. Нет, все-таки надо было слегка приложить журналюгу головой об стенку, надо! Ну хоть чуть-чуть.

Но увы, подходящий момент был уже упущен — действо, которое я мысленно пометила в расписании как «Месть» — было уже окончено.

Непременно убью его в своей книге. Нет, лучше погружу в жестокие страдания и оставлю мучиться! Пусть его любовник сначала соблазнит, а потом бросит. Или наоборот. Впрочем, неважно.

Спасибо всезнающему интернету — буквально через пять минут мы с Андрашем двигались в направлении храма Святой Троицы в Бельварош.

Ну как, двигались? Не самостоятельно, конечно. Нам повезло встретить свободное такси.

Я так и не смогла понять систему заказа такси в Будапеште. Обычная международная программа здесь не работает. Если попросить портье или скажем официанта, они всегда вызовут тебе машину. Но как сделать заказ, не зная венгерского языка — так и осталось для меня неизвестным. Во всяком случае, все приложения, которые я пыталась скачать — не фурычили, давно заброшенные разработчиками.

Да еще и цена на извоз — ну совершенно непонятная. То за десять евро буквально пару кварталов проедешь, а то за пятнадцать можно в отдаленный район, чуть ли не в пригород, укатить. И чем это регламентируется — одному Богу, к которому мы, кстати, едем с визитом, известно. Вроде бы у каждого водителя в машине стоит приборчик, кажется это так и называется — таксометр, что весело отщелкивает форинты — только успевай следить. А раз таксометр считает — по идее, обмануть пассажира невозможно. Но через раз остается ощущение, что что-то здесь не то. Не может такое короткое расстояние в такие длинные форинты вылезти. Но вообще, по ощущениям, такси здесь роскошь, а не средство передвижения, как, допустим, в Москве. Во многих европейских городах такси обходится дешевле. Вообще, байка о том, что Венгрия, как бывшая страна соцлагеря — рай для туриста эконом-класса, нежизнеспособна. Из дешевого здесь лишь… ничего. А все остальное стоит весьма и весьма дорого.

В ресторане спокойно пообедать — только если ты имеешь возможность не считать деньги. В противном случае твои карманы опустеют куда быстрее, чем ты доешь свой гуляш.

Православная церковь посреди венгерской столицы была довольно необычной, если не сказать странной формы. Но интересно другое — как вышло так, что именно этому приходу было суждено проводить службы на языке русских эмигрантов.

Пока мы доехали до места я успела выяснить, что построен храм еще в восемнадцатом веке, а вот свой нынешний статус обрел только после Великой Отечественной войны. В это время он из католического (кажется, ничего в этом не понимаю) превратился в православный. Но богослужения в нем долгое время проводились на венгерском языке. И только в начале двухтысячных наши многочисленные соотечественники настояли на создании здесь русскоязычного прихода.

Инициативная группа написала письмо местному епископу Павлу, и тот, недолго кочевряжась, подписал нужный указ. Назвали приход во имя Святой Троицы. Была мысль даже отдельное здание для русской эмигрантской общины поставить, да кто-то там начал с кем-то судиться. Для меня вообще новость, что божьи люди могут прибегать к светским судам. Впрочем, это у Страны советов Церковь была отделена от государства, а тут-то может все по-другому происходит. Так вот, судились они судились, да исчерпав силы и средства отложили стройку на потом. Которое и по сей день не наступило.

Мы подошли поближе к храму. Точно так же, как и в России, перед входом вилась стайка юродивых, различными способами испрашивающих себе подаяния. Некоторые из них бубнили под нос какие-то песнопения на старославянском языке. Кто-то славил святых, а кто и вовсе бормотал что-то нечленораздельное.

— Постой, красавица! Пожертвуй пару форинтов на перестройку храма! — с такой просьбой обратилась ко мне не старая еще женщина в странном облачении — фартук поверх пальто. Жгучая кареглазая брюнетка как-то не очень органично выглядела в православном приходе. В ее глазах читалась скорее не вера в Бога, а «Дай погадаю, всю правду расскажу!»

— Вы знаете, я не держу наличных, — извинилась я за то, что не подготовилась.

— Переведи на карту, моя золотая, в двадцать первом веке живем. Если на наличные надеяться, век храма не построить! У тебя рубли, евро?

— Как вам будет удобнее, — растерянно согласилась я заплатить.

— Давай, вот на этот номер переводи, — женщина протянула мне свою банковскую карту.

— Жанна Алмазова? Так вы цыганка?

— А как же? В смоленском таборе родилась, за табором сюда пришла, тут от своих отбилась, за венгра вышла замуж, выучилась, да всю жизнь учителем географии здесь и проработала.

— Гадаете? — зачем-то протянула я ей ладошку.

— Тут это, конечно, не приветствуется, но посмотреть могу. Давай отойдем.

Временно исполняющая обязанности юродивой при церкви повела нас подальше от храма, через площадь.

В скверике Жанна вновь взяла меня за руку, повертела, погладила. Поцокала языком и прищурилась.

— Многое тобой, милая, пройдено, а многое еще у тебя впереди. Страдала немало и жестоко, но это все уже позади. Теперь будешь жить богато, знаменито, красиво. Любовь свою найдешь, два дома построишь. Книг много напишешь — люди спасибо скажут! Здоровья на все хватит! Сто евро мне на карту переведи, дорогая.

Я, открыв рот, слушала предсказания. Неужели на мне табличка висит, что я пишу? Это-то откуда ей известно? Ничего себе!

— А Андрашу погадаете?

— Легавый? Да что ему сделается? Через десять лет выйдет на пенсию да рыбачить будет в Дунае до глубокой старости. Своей смертью помрет, в окружении внуков. Если, конечно, его старший сын, от компьютеров зависимый, в гроб раньше не вгонит.

— Откуда вы… Вы же даже за руку его не брали!

— Да на черта мне его руки, сосед он мой, по дому. Сто пятьдесят с тебя за двоих.

Очнулась я от звука смс — банк проинформировал о списании. Цыганки-прихожанки и след простыл.

Это сейчас чего такое было, граждане? Это я сейчас добровольно отдала гадалке больше десяти тысяч рублей? Не только за себя, но и за Андраша?

На черта он мне сдался-то, вместе со своим рыбачьим будущим?

Хотелось одновременно плакать и смеяться. Если начать горевать о деньгах, которые проворная бестия у меня выманила, придется признать, что не верю я ни в какие предсказания.

Хотя… Во что это я, собственно, не верю? В то, что буду здорова, любима и счастлива? В дом — полную чашу? Или даже в два дома? В то, что стану известным писателем? Во все это еще как верю. Значит и нечего жалеть.

Я потянула Андраша за рукав: пойдем мол, глупо как-то после гадалки в церковь идти, боюсь, Бог накажет. В него я тоже верю.

На площади Петефи такси взять легко — стоят в ряд, езжай куда заблагорассудится.

Мне заблагорассудилось снова оказаться в отеле.