21
Я в гамаке. Впервые в жизни я лежу в гамаке! Подвесное ложе раскачивается из стороны в сторону. Только какой-то негодяй уложил на дно гамака твердые доски. Вот дурак, а? Свежий бриз дует с океана, прибежала собака и лижет мне лоб. Лижет, лижет, лижет…
— Чарлик, отстань! — это французский бульдожка соседки из моей старой квартиры. Что он делает у меня в гамаке? Я вообще-то кошатница! Пытаюсь подняться — с пальмы слетает здоровенный ворон и начинает ужасно больно клевать меня то в глаз, то в лоб. Я машу руками и открываю второй, пеклеванный глаз.
Гамака и пальм нет. Я почему-то лежу на полу. На потолке натянута рыбацкая сеть и с нее свисают какие-то атрибуты рыбной ловли. Рядом со мной сидит Шандор и трет мое лицо мокрым полотенцем. Голова раскалывается. Увидев, что я пришла в себя, Шандор ласково улыбается, склоняется надо мной и хочет что-то сказать. Но в этот момент тошнота со страшной силой подступает к моему горлу и я изо всех сил, простите, блюю мужчине прямо в лицо.
Я еще не понимаю, что происходит, но решаю подумать об этом завтра. Вытираю губы брошенной на пол тряпкой, отворачиваюсь от следов произошедшего и мгновенно проваливаюсь в глубокий сон.
Кто-то меня поднимает, заворачивает в широкий палантин и ведет на трон. Потом мы во сне еще куда-то ходим, кто-то гладит меня по лицу — мне не хочется открывать глаза, но я уверена что это Шандор. Он простил меня — ведь я ему явно не безразлична. Спине становится мягко, телу тепло. Оса подлетает и кусает меня в районе локтя, я пытаюсь отмахнуться и опять темнота…
Сначала темнота, а потом оса начинает пищать. Очень жалобно и с ровными промежутками: пи-пи, пи-пи, пи-пи. Разве осы пищат? Мне всегда казалось, что они должны жужжать, нет?
Осторожно приоткрываю один глаз: я лежу в небольшой комнате, причем явно не в отеле. Обстановка весьма скромна — кроме кровати тут что-то стоит в изголовье (но я туда не смотрю — мне больно поворачиваться) и пара стульев вдоль окна. Я дергаю левой рукой, но мне что-то мешает. Я с трудом фокусирую взгляд на руке и замечаю капельницу. Тут-то все и проясняется: я в больничной палате. А что случилось? Что я тут делаю?
Почему у меня так адски болит голова?
Ужасно хочется в туалет, но как это сделать с капельницей, к которой я привязана? Я понятия не имею, как правильно выдергивать из человека иголку.
Чтобы поискать глазами звонок — нужно шевелить головой, а это как раз совершенно нереально. Что радует — капельница на колесиках. Я плавно встаю, обнаруживая себя в крайне странном одеянии — нечто среднее между саваном и ночной сорочкой. Вниз, туда, где по идее должны быть хоть какие-то тапочки, я посмотреть тоже не могу. Так как проблема буквально не дает забыть о себе, я плюю на гигиену и внимательно глядя в сторону левой руки ползу к выходу, где несомненно должна обнаружиться заветная дверка.
Напрасно я следила за капельницей — она и не думала мне мешать. Зато думали чьи-то ноги, коих сразу я не заметила. Ноги вытянулись на кресле и видимо спали, пока я приходила в себя. Падать на холодный плиточный пол, перелетев через препятствие, с иголкой, торчащей из руки, привязанной к соответствующему устройству — кошмар как неприятно. Именно об этом я громко сообщила и человеку, спящему в кресле, и всему персоналу больницы. Не знаю уж каким чудом удалось мне устоять, не убившись об угол коридора. Но знаете, совершив такую разминку я почувствовала себя гораздо легче. Как минимум, мне удалось опознать в бывшем спящем бедного Мольнара, который был примерно раза в четыре субтильней меня. Еще немного, и храбрый помощник майора мог бы получить медаль от венгерского правительства как погибший при несении полицейской службы. Упади я на него — и хоронить в закрытом гробу пришлось бы одни уши, заметая их веником в совочек. Остальное тело помощника майора Буйтора можно было бы повесить на доске почета — в виде фотообоев.
Но не грустите — все обошлось. И я цела, и Томми выжил, крича в этом апокалипсисе:
— Where are you going?
Я густо покраснела и развела руками. Точнее, одной правой, где не было капельницы, отчего-то внезапно перейдя на французский:
— Пардон! Пи-пи.
— They will help you now! You can not get up! — от этого предложения я сразу же отказалась наотрез. Я многое могу стерпеть, но писать при чужих людях, пусть и медицинских работниках — это выше моих сил.
— Нот пипи дак.
— What? — изумился Тони.
Да как же ему это объяснить? Тут же вроде бы и слова все самые простые.
— Нот пипи дак! Ай майселф!.. — я подумала, что если продолжу препираться, помощь мне уже будет нужна не в организации процесса, а в устранении его последствий.
Шагов пять и я оказалась у цели. Правда то, что мне показывали в зеркале, заставило меня на секунду задуматься о чем-то большем — столь силен был мой испуг: Всклокоченная голова с запекшейся раной на лбу и с наливающимися синяками под обоими глазами.
Я было дернулась сделать модный жест рука-лицо, но рану трогать было так больно, что я неожиданно заорала.
Снаружи Томми задергал дверную ручку.
— What happened? You bad? — не понимаю, как женщине с таким лицом, вообще можно задавать такие вопросы? Что случилось и плохо ли мне. А что, есть предпосылки к тому, что с такой физиономией людям бывает хорошо?
Но Томми я обманула:
— Эверифинг из гуд! — заверила я помощника майора.
Когда мне удалось обратно занять горизонтальное положение, я громко застонала, но в этом случае уже от восторга — так это все же чувствовалось куда менее болезненно.
Лежа я даже уже была готова побеседовать с Томми о произошедшем. Надо полагать, при всей моей неотразимости дежурил полицейский у моей постели не от нежных ко мне чувств, а по причине служебной надобности — будучи приставлен к пострадавшей.
Едва подумав о чувствах, я тут же вспомнила встреченного вчера Шандора. Ах, если бы не проклятые обстоятельства, у нас даже могло бы что-нибудь получится! Может, у нас был бы шанс узнать друг друга получше. Но увы, со своим сказочным везением я и этого шанса лишилась. А теперь я даже извиниться перед ним не могу — у меня нет ни номера его телефона, ни адреса. Удивительно, но Владимир, похищая меня, не оповестил, где мое заточение должно происходить… Да и захочет ли теперь прекрасный мадьяр принять извинения от женщины, сделавшей с ним такое — пусть даже и не намеренно? Что-то я сильно в этом сомневаюсь. Я бы, на его месте, сто раз подумала — а ему, похоже и думать над этим не придется.
Вздохнув, я обратилась к помощнику майора:
— Томми, расскажите мне, что произошло! Вай я очутилась ин зэ хоспитал?
Мольнар пожал плечами:
— Brain concussion.
Чего? В который раз трудности перевода мешали моему восприятию. Брейн… Брейншторм — это мозговой штурм. Значит, что-то с моим мозгом? О Господи! А! Сотрясение же! Теперь бы еще выяснить, как это случилось.
— You were found on the floor.
Меня нашли лежащей на полу! Час от часу не легче. А что я там делала? Почему я там лежала?
— You were hit on the head with a bottle.
Вечер перестает быть томным. Меня? Ударили по голове? Бутылкой? Но кто и зачем?
— Your man.
— Мой мужчина?! В каком смысле? Это Шандор что ли?! — и в ту же секунду я увидела руку Владимира, с занесенной над моей головой бутылкой. — Ноу, итс нот Шандор!
Я похолодела от мысли, где же Шандор находится сейчас, в данную секунду времени.
— Энд вер из май мэн ноу?!
— In prison.
— Да вы с ума сошли! В какой еще тюрьме? Это был Владимир Калач!
— Vladimir Kalach? Not Shandor?
Я без сил отвалилась на подушке. Нет, это что за безобразие? Стоило мужчине подвиг совершить — как на него наблевали (простите) и заперли в каталажке. Проводил, называется, даму. Теперь, наверное, решит на всю оставшуюся жизнь с женщинами завязать — нафиг нужны такие эротические приключения.
— Иммедиатли освободите Шандора! — заорала я на помощника майора.
Томми потянулся за трубкой и начал кому-то звонить.
Мольнар долго висел на телефоне, но безуспешно — на том конце не снимали трубку. Помощник Буйтора только виновато пожимал плечами.
Где-то в больничном коридоре запиликал телефон. Судя по нарастающему звуку, он быстро приближался к моей палате. И наконец в дверях появился взлохмаченный и запыхавшийся майор. Мольнар с облегчением нажал на отбой.
Увидев меня, Буйтор аж присвистнул:
— Alina, Alina!
Томми принялся объяснять своему начальнику, что Шандора следует отпустить, поскольку он человек честный, а покушалось на меня совершенно иное неприятное лицо. Майор только рассеянно кивнул головой, соглашаясь с помощником.
— We’ll let you go in the evening.
Я задохнулась от возмущения:
— Какой еще ивнинг? Почему человек должен проводить в тюрьме лишние часы, да пусть даже секунды? Освобождайте немедленно!
Майор как-то странно на меня посмотрел. Как будто это я по своему желанию заварила такую кашу! Конечно, престарелая кокетка, променяла спокойствие на вечер с кавалером! Но что же теперь? Совсем о личной жизни забыть? Как же это все сложно…
Я стала настойчиво уговаривать майора, терять-то мне было все равно уже нечего.
— Фридом то Шандор!
Буйтор поднял руки: мол, сдаюсь, сдаюсь, и пятясь вышел из палаты. Надеюсь, он прямо сейчас займется освобождением моего незадачливого спутника.
Меж тем Томми перешел к допросу. Его интересовало, ни много, ни мало, как мне удалось выследить Владимира Калача. Он отказывался верить в такие совпадения и случайности.
— Чего? Да что вы там себе думаете? Мне много лет — я давно не играю в разведчиков. Мне бы и в голову не пришло кого-то выслеживать!
Мольнар сделал неопределенный жест головой, который означал как: такие случайности случаются только с Алиной — навязалась тут на нашу голову!
Закончив делать записи, он дал мне подписать изложение нашей беседы и, попрощавшись, удалился. Я совсем не была против — голова раскалывалась и ужасно хотелось спать.
Но это же больница — тут фиг отдохнешь. Все время что-то колют, мажут, измеряют, капают. И если все это мне удалось отлично совмещать с дремой, то в обед меня окончательно разбудили, заставляя поесть. Аппетита не было совершенно, хоть и ела я в последний раз по моим подсчетам примерно сутки назад. Отличное, кстати, решение для того, чтобы снизить вес — каждый раз открывая холодильник со всей дури бить себя по голове тяжелым тупым предметом до потери сознания. Если это даст мне потерю пары-тройки десятков килограмм — готова приступить к такому способу похудения хоть завтра.
Больничный обед, прямо скажем, поразил мое воображение. Медсестра в уютной сине-голубой пижамке привезла на сервировочном столике изрядный поднос.
В овощном бульоне плавала половинка яичка. На большой тарелке возвышалась гора зеленого салата в компании сыра, маслин и помидорок. Отдельно больничный шеф-повар сервировал шницель, горку грибов и что-то похожее на анчоусы.
Заставить себя съесть все это великолепие я так и не смогла. Оставила только чашку дымящегося шоколада и слоеный пирожок, как позже выяснилось, с лимоном.
На минуту мне стало даже страшно: а сколько же мне придется заплатить за такое лечение? Я совсем не была уверена, что моя страховка все это великолепие покроет.
Сейчас позвоню в страховую! Ага, позвоню. Разве что в колокол на больничной часовне — я видела ее, когда навещала Веронику. Телефона-то у меня снова нет. Я жутко разозлилась! Я, конечно, человек не бедный, прямо скажем, покупку айфона раз в месяц легко осилю, но не каждые же три дня! Это уж совсем какое-то безобразие.
Черт! У меня же там в отеле незнамо что творится! Разбежаться они конечно не разбегутся, а как оно там вообще, без общего руководства?
Ну ладно, это легко решаемая проблема.
Звонком у изголовья я подозвала медсестру:
— Сорри, ай нид ту колл! Ну очень нужно!
Милейшая тетенька развела руками — по-английски она не говорила.
Я приложила все свои скромные актерские способности, изображая по-очереди телефон, телефонные переговоры, телефонную будку — но все было напрасно. Тетенька лишь участливо улыбалась, что-то бормоча себе под нос на венгерском.
Мне пришлось встать и с огромным трудом, в ее сопровождении, добрести до сестринского поста в холле. Но тут меня ожидала неудача. На посту не было ни компьютера, ни телефона. Не солоно хлебавши я вернулась в кровать. Поход меня так утомил, что я сомкнула веки, едва успев коснуться головой подушки.
Обычно у меня очень чуткий сон и я просыпаюсь, даже если кот простучит копытами по ковролину. Но так как я была весьма слабой, то не сразу заметила, что медсестра уже какое-то время возится с моей капельницей.
Удивительные порядки в этих Европах. У нас в России хоть и есть проблемы с медициной, а персонал ходить по отделению в уличной обуви все же себе не позволяет. И как она, интересно, целый день в сапогах, да еще и на таких каблучищах топает? Неужели в таком виде можно работать?
Я подняла голову и заорала. Возле капельницы собственной персоной стояла… Анна Калач, которую, надеюсь, разыскивает вся венгерская полиция.
Медлить было нельзя. Увы, по состоянию здоровья я никак не могла вскочить и попытаться ее задержать. Да и что я сделаю? Это же наверное отделение травматологии, а не психиатрии — тут может быть совсем нет ни одного крепкого медбрата, способного удержать убийцу до приезда полиции.
Я огляделась — абсолютно ничего такого не было у меня под рукой для того, чтобы привлечь внимание персонала. Прости меня, венгерское здравоохранение! А что я могла? Только метнуть в окно стул, который Томми подтащил к моему изголовью, когда брал показания, чтобы мне не приходилось напрягаться и разговаривать громко.
Стул меня не подвел. Он был достаточно легким, чтобы им можно было замахнуться, и в достаточной степени тяжелым, чтобы большое стекло в оконной раме не вынесло такого обращения и со страшным грохотом, причем вместе с этим самым стулом, обвалилось внутрь палаты.
Когда я обернулась, Анны уже не было. Зато мгновенно появились какие-то люди в сине-голубых медицинских пижамках (или как эти рабочие костюмы правильно у них называются)?
Люди что-то громко тараторили по-венгерски, почему-то не обращая на меня никакого внимания, как я ни пыталась его привлечь. Они поочередно тыкали пальцами на стул, на окно и даже на меня, видимо обсуждая, каким же именно образом эти неодушевленные предметы совместились и не приложила ли я к этому своей руки.
С трудом я дождалась, пока ко мне подойдет доктор. Специалист осмотрел меня, оттянул мне веко — и… показал мне язык. Ну чисто Эйнштейн на знаменитом фото.
Может, это не доктор вовсе, а местный сумасшедший?
Он продолжал показывать язык и тыкать в меня пальцем. Наконец я догадалась, что он от меня хочет и открыла рот. Судя по всему, мой язык его полностью удовлетворил и он куда-то ушел.
По моей палате продолжали сновать какие-то люди, бегали уборщицы с ведрами. Доктор же откуда-то вернулся с сидячей каталкой и жестом предложил мне занять в ней место. Наверняка меня хотят перевести в новую палату, с целым окном.
Но догадки мои не подтвердились. Мы проехали через все отделение и спустились на лифте в приемный покой. Там на меня накинули одеяло и мы выехали на улицу. Путь наш лежал к к дальнему корпусу больницы, в самый глухой угол больничного парка.
Тут что, делают какие-то диагностические процедуры? Доктор назначил мне магнитно-резонансную томографию головного мозга после сотрясения? Все-таки странная логистика — травматология в одном месте, а исследования — в другом. А как же они решают этот вопрос с лежачими больными? Так и катают зимой по улице, в одеялах? Этак у них и кладбище должно быть прямо здесь, с такой организацией лечения! А что? Весьма удобно! С одной стороны, и тела возить далеко не надо, а с другой держит больных в тонусе, напоминая им о бренности бытия — на всех лечения не напасешься!
Будто в подтверждение моих слов доктор свернул на тропинку, которая вела как раз мимо маленького кладбища. Вот это позитив! Вот это мысли о выздоровлении!
Мы доехали до дверей с венгерской надписью: „Pszichiatriai osztaly”. Некоторое время я еще как-то пыталась не поверить своим глазам, но даже специальных знаний мадьярского не требовалось, чтобы буквы латинского алфавита сами собой сложились в слово «Психиатрия».
Я заорала от ужаса:
— Вы зачем меня сюда привезли? — но слушать меня было некому. Доктор зашел внутрь. Я пошевелила босыми ступнями в одеяле — никто не позаботился о том, чтобы натянуть на меня больничные тапочки. Ждать, пока меня закроют в психиатрическом отделении, я явно не собиралась. Голыми ногами, по холодной февральской земле, заперебира-ла я, постанывая от головной боли, мимо кладбища в сторону ворот.
Уверена, со стороны это было феерическое зрелище — привидение в одеяле несется через парк. Остановили меня метров через сорок. Бегала я куда медленнее, чем выскочившие за мной больничные санитары. Один меня держал за руку, другой подкатил кресло и настойчиво усадил меня в него.
Я даже не стала сопротивляться, понимая всю бесполезность этого занятия.
Конечно, на всякий случай я задала им свой дежурный вопрос: «Ду ю спик инглиш?», — но санитары даже не повернули голову в мою сторону.
Ну и ладно, будем надеяться, что местный доктор окажется более образованным.
Молодой доктор в приемном покое и впрямь выглядел человеком светским и модным. Такой явно отучился в отличном университете, любил путешествия и знал иностранные языки.
— Ду ю спик инглиш? — с надеждой в голосе обратилась я к нему.
— Yes, I speak English, — ласково отозвался психиатр.
— Ай эм нот крейзи! — решительно заявила я.
— Of course not! Don’t worry.
— Да я и не волнуюсь! Я вообще спокойна!
Доктор заулыбался еще ласковей и погрозил мне пальцем: зачем же тогда, если волнение мне не присуще, я сперва подралась с кем-то, вплоть до травмы — доктор живописно постучал себя по лбу. А затем стулом разбила окно в палате и как угорелая носилась по парку босиком и в одеяле, невзирая на февраль? Если бы я была действительно спокойна — поступила бы я так или все-таки нет? Доктор предлагал мне рассуждать здраво.
Если честно, ситуация больше всего напоминала сцену из «Мастера и Маргариты», где Бездомного, бегавшего по Москве в нижнем белье, привозят в аналогичное заведение.
Я попыталась успокоиться. В конце-то концов, в моем пребывании в закрытом отделении есть неоспоримое преимущество: никто здесь не будет пытаться лишить меня жизни. А это уже приятно! Я уговаривала себя найти плюсы в сложившейся ситуации, как обычно уговаривают ребенка не бояться уколов. Доктора тоже можно понять — наверняка тут каждый дурак убеждает его в обратном. Не дурак мол, и все тут — просто так сложились обстоятельства.
И вообще, говорят, все сумасшедшие хитрые — почему мне не воспользоваться новой ролью, для того чтобы пройти этот квест и выжить?
И тут мне вспомнился случай из моей работы риэлтора. Продавала я квартиру наркомана — так уж вышло. Не то чтобы я вращалась в подобных кругах, но нашел он меня по рекомендации наших общих, выходит, знакомых. Парень вел себя как типичный торчок в моем представлении. Ради вожделенной дозы был готов хоть на убийство. Но нет, благо до этого не дошло. Так вот.
Одним чудесным зимним вечером на телефоне высветился незнакомый номер:
— Алина?
— Да, я вас слушаю.
— Это начальник охраны супермаркета «Шестерочка».
— И-и-и-и?!
— Ваш брат украл алкоголь в винном отделе. Мы его задержали. Будете платить за нанесенный ущерб или мы вызываем полицию?
Первым моим порывом, до оценки происходящего, было крикнуть в трубку: «Не нужно никого вызывать! Я охотно заплачу! Куда деньги перевести?» — это же мой родной и любимый брат, я просто обязана ему помочь!
А потом до меня начал доходить смысл происходящего. Мой старший брат исключительно приличный человек. Живет он на Урале, работает торговым представителем и имеет отличную по местным меркам зарплату. А пристрастия к употреблению спиртных напитков — напротив не имеет. Самое большое зверство, с которым он сталкивается — принять 50 грамм сладкой наливочки за вкусным ужином. После напряженного трудового дня «с устатку». Да даже если бы вдруг его организм и потребовал такого допинга, брат вполне способен купить себе сколько угодно наименований самого дорогого в «Шестерочке» алкоголя. С чего бы ему вдруг его воровать?
— А ну ка, дайте ему трубку! — скомандовала я охраннику.
— Алина, это Вася! Тут такое дело…
Надо ли пояснять, что брата моего зовут совершенно иначе, а Василием несчастные родители нарекли своего сыночка, горе-наркомана. Который и решил меня «усестрить», попав в переплет.
Если вам интересно, чем дело закончилось — так на следующий день, мы с нашим юристом съездили и без всяких взяток забрали паспорт «братишки» из магазина, пригрозив охране вызвать туда полицию. И пусть потом объясняются — откуда у них чужой паспорт и зачем это они совершают уголовное преступление, шантажируя бедного Василия, по рассеянности забывшего оплатить покупку и сунувшего бутылку в карман.
Но к чему я это вспомнила! До меня неожиданно дошло как выбраться из этого отделения без криков, угроз и доказывания, что я не верблюд.
— Доктор, — с невинным видом начала я. — Май бразер до сих пор не знает, где я сейчас нахожусь. Ай нид то колл хим.
Конечно, что нужно в первую очередь человеку, который попал в больницу? Сообщить родным! Я вот имею право связаться с братом.
— Brother? — изумился доктор, будто по мне можно было подумать, что я вылупилась из яйца, а не родилась обычным путем.
— Бразер, бразер!
— Okay, — добрый доктор даже спорить не стал, а только попросил продиктовать ему номер.
Тут, опуская лишние подробности, чтобы не вызвать подозрений, я сказала что не знаю номера, поскольку при падении (тогда, когда я расшибла лоб) утратила телефон, а с ними и все записанные номера. Брат мой работает в полиции, в Главном управлении, и фамилия его Буйтор.
Доктор достаточно легко согласился самостоятельно поискать телефон в интернете и попросить к телефону майора.
Не спрашивайте, как я смогла связать английские слова, но уже через минуту, вырвав телефон из рук доктора, я кричала Буйтору, что на этот раз Анна хотела меня убить, а я сама сейчас нахожусь в психиатрическом отделении.
Доктор не ожидал такой подлости и стал вырывать у меня телефон. Однако я успела услышать, что майор все понял и уже выезжает.
Свою позицию по отношению к произошедшему обиженный доктор отчего-то выразил на венгерском, и тут же потеряв интерес к беседе с хитрой сумасшедшей, вызвал санитара, велев ему сопроводить меня до палаты.
В палате я оценила обстановку как более или менее приличную — для такого места, разумеется.
Современные кровати без всяких следов устройств для привязывания пациента, на стенах пасторальные репродукции, и даже ковровая дорожка на полу, правда, почему-то с огромным красным пятном. О характере пятна я предпочла не задумываться. В комнате, рассчитанной на четырех пациентов, было совсем немноголюдно. Одна лишь бабушка в чем-то вроде пляжной хламиды цвета морской волны сидела в позе лотоса и что-то заунывно пела, раскачиваясь. Руки бабушки, открытые до половины, были испещрены цветными татуировками с непонятными символами. Седые волосы убраны в сложную прическу из множества косичек, в которые были вплетены какие-то перышки, бусинки и цепочки.
— Ом мани падме хум-м-м-м! — приветствовала меня старая хиппарка.
— Ом, однозначно! Кто же спорит? — полностью согласилась я с новой соседкой.
Медработник жестом показал мне мою кровать, на которой, не хуже чем в приличном отеле, лежали стопка чистых полотенец и халат, запечатанный в герметичный пакет.
Ну что ж — сделаем вывод, что условия здесь вполне человеческие, и судя по всему, венгерский народ сходит с ума не так часто.
Показав санитару на свои грязные ноги, только что весело бегавшие по дорожкам больничного парка, я получила разрешение принять душ. Правда, водные процедуры в психиатрической клинике никогда не были пределом моих мечтаний, но если уж и страдать в заточении, то делать это лучше с чистыми ногами. Ну, во всяком случае, я так считаю. Это моя личная позиция.
После омовения я смогла даже подремать пару часиков, прежде чем бедному майору удалось убедить руководство больницы, что никакая я не сумасшедшая, съехавшая с катушек в результате травмы. А стулом в окно кидалась не из вредности, а только лишь для того, чтобы отбиться от покушения на свою драгоценную жизнь и привлечь внимание персонала.
В целом можно было считать, что мое посещение этого мрачного заведения прошло без потерь, если конечно, не брать в расчет утрату достаточно свежего педикюра за который я отдала, на минуточку, пятьдесят евро!
Санитар опять привез каталку, жестом велел мне накинуть одеяло и мы весело покатились в обратный путь. Кстати, тапочек мне так и не выдали. Видимо, ответственный за хозяйственную часть решил на мне сэкономить, раз уж все равно я покидаю эти гостеприимные стены.
В приемном покое травматологии меня уже ожидал Буйтор. Я ласточкой вспорхнула с каталки и буквально бросилась ему на шею.
Наконец-то я покину это заведение!
Сотрудница принесла пакет с моими вещами. Натягивать заскорузлую от крови футболку было не очень приятно, но зато почувствовать на заледеневших ногах теплые кроссовки — просто чудесно.
Невзирая на травмированную голову, я почти бегом добежала до машины майора — так мне хотелось поскорей оставить больничные приключения в прошлом.
Я уже предвкушала, как сейчас займусь покупкой нового айфона (да, опять!), но вовремя вспомнила, что меня, вообще-то, хотели убить. Мне угрожает смертельная опасность!
— Вы арестовали преступников? — спросила я Буйтора.
Увы, порадовать меня майору было совершенно нечем. Супругов Калачей задержать не удалось.
И о пропавшем мальчике новостей не было. Поиски ребенка ведутся, но, к сожалению, совершенно безуспешно. А вот интересно даже: а ну как полиция нападет на след мальчика, отыщет его, а родителей и след простыл. Что тогда с ребенком этим делать? Надо заранее подготовиться — хотя бы связаться с родней малыша. Может, бабушка будет готова за ним ухаживать?
