19

И в третий раз старик закинул невод, но Буйтора на месте уже не было. Мольнар тоже куда-то задевался и я решила все-таки навестить нашу горничную в больнице.

И тут первая неудача настигла меня — откуда мне знать, как ее фамилия? Можно было бы конечно набрать Татьяне — ей-то уж должна быть известна фамилия супруги родственника. Но новый айфон был девственно чист, в смысле контактов. Я долго хлопала ресницами в пустую алфавитную книжку, пока не догадалась поискать в интернете телефон нашего отеля.

Иштван — красавчик, достаточно быстро сообразил и кто ему звонит, и чего от него хочет. И вот я уже в больничном парке звоню Татьяне:

— Привет, дорогая! Я тут пришла справиться о состоянии Вероники, и опомнилась — я же не знаю ее фамилии!

— Копушкины они. Василий, правда, всегда хотел сменить фамилию на Миллер, но все ему как-то не досуг.

— Конечно! Как такой великий человек может быть Копушкиным? Исключительно Миллер-Богоявленский. И не меньше. Или еще что повычурней.

Татьяна вздохнула:

— Это ты еще не была у них в дальней комнате!

— А что там? Скелет в шкафу прячется?

— Да если бы! В те редкие мгновения, что Василий выползает на улицу, он прямиком чешет на блошку, где скупает, как ему кажется, раритеты советской эпохи. Кукол одноглазых, зайцев с клопами, щербатые стаканы да гнутые настольные лампы. Скупает, хорошо еще, за копейки — урона бюджету не нанесет, и все бормочет, как его потомки на этом разбогатеют. Когда же это только будет, когда наступит время, чтобы на это барахло помоечное спрос появился! А пока из-за папкиных игрушек его бедным детям спать негде — вся комната барахлом завалена. Братец мой, вместо того, чтобы работу себе найти, все читает философов, да зайцам новые уши из жениных кофт шьет. Что за мужик такой бестолковый! Отец его нормальным человеком был, на земле работал. Хоть высшего образования и не получил, а семья его, однако же, никогда не страдала и по мере его возможностей ни в чем не нуждалась. В кого он у нас такой уродился — не понимаю.

Я распрощалась с подругой и подошла к киоску, немного напоминающему регистратуру в отечественной поликлинике.

— Ай вонт ту визит Вероника Копушкина.

— She is no longer with us.

— Что?! Как это, ее больше нет с нами? Когда это случилось? Вен дид хеппен?

Регистраторша скорбно опустила глаза.

— Today.

Господи! Как глупо, как нелепо! С кем теперь останутся ее бедные дети? Не с этим же упырем! Он их накормить не в состоянии, я уже молчу про заработать — детей несомненно переварит ювенальная юстиция… Может, еще какие родственники есть?

Я вновь набрала подругин номер.

— Таня, мужайся! Нет у нас больше горничной. Татьяна громко охнула в трубку.

— Когда это произошло?

— Да говорят, только что. Тань, что будет с детьми-то? Куда их теперь?

— Ох, да… У них, вообще-то дома бабка есть — мать Вероники. Так вот она еще не старая, придется ее выписывать.

— А кто их содержать-то здесь станет? Может, проще их обратно туда отправить?

— Да поглядим. Сперва я, а там посмотрим.

— Ну ты даешь, мать, сильна!

— Ты пока присмотришь за ними?

Я возмутилась:

— Неужели ты думаешь, что меня в такой ситуации нужно об этом просить? Неужто я не понимаю?

— Спасибо тебе!

— Да что, спасибо? Как хоронить? Я, слава Богу, и в России понятия не имею, как это нужно делать, а здесь и подавно.

— Наверное, нужно найти похоронного агента, а тот уже все организует.

— Я слышала, что с агентом дорого.

— А как ты там сама будешь все это делать? Пусть дорого, я оплачу!

— Святой ты человек! Ну ладно.

Дойдя за этой скорбной беседой до выхода из больничного парка, я чертыхнулась и вернулась обратно — надо же выяснить, когда можно будет забрать тело для похорон. Наверняка же на это есть какая-то процедура. А может, сперва нужно дождаться результатов вскрытия?

— Экскьюз ми! Как бы нам забрать боди Вероника Копушкина?

— Body? We have no body.

— Как это, у вас нет тела? Полиция забрала что ли?

— We have no body, — повторила тетка.

Похоже, это секретная информация — только для родственников. Ну и ладно! Я уверена, что с помощью майора Буйтора мне вполне удастся отыскать бренные останки нашей бедной горничной.

Я доковыляла до полиции, но как назло, майор опять где-то прохлаждался, прихватив с собой помощника. Я было попросила дать мне его мобильный (записи-то все мои, увы, пропали в телефоне), но суровый дежурный отказался наотрез делиться со мной личной информацией сотрудника.

Ноги меня просто не несли в сторону дома Копушкиных. Я рассматривала каждый дом. Да что там дом? Каждую веточку, каждый листик — лишь бы оттянуть момент.

Дверь в этой гостеприимной квартире как всегда была не заперта. На кровати привычно храпел Василий, отчего-то в одном носке. Сейчас, глядя на эту несчастную бледную ступню свежеиспеченного вдовца, я даже как-то прониклась к нему сочувствием.

Я присела рядом на кровать и похлопала по спине бедолагу.

Как же это делается-то? Ни разу в жизни мне не приходилось заниматься чем-то подобным.

— Почеши спинку, — пробурчал Василий, не раскрывая глаз.

Надо сказать, что это вообще последнее, чем бы мне хотелось в этой жизни заниматься, но как отказать человеку, только что потерявшему одновременно и супругу, и источник существования? Не понимаю. Я на такую жестокость была не способна, поэтому протянула руку и принялась исполнять это странное в такой момент желание.

— Под рубашкой почеши.

Меня передернуло от отвращения. Прикасаться вот этими ручками к чужому неприятному мужику? Какого черта? Но я все-таки залезла ладонью под рубаху.

Я сейчас не знаю, на что была готова — только бы иметь возможность подольше не сообщать ему о кончине супруги.

В другом конце квартиры лилась вода и слышались детские голоса. Я вздохнула еще горестней, бедные сиротки! Как теперь их жизнь переменится… Уверена — Вероника была своеобразной женщиной, но хорошей матерью.

Сама я, к счастью, с этим в жизни не сталкивалась, но по художественной литературе вполне себе представляю — что такое вырасти с чужими людьми. Никто не обнимет, никто не пожалеет. Слезы стояли в моих глазах. Я подумала, что пожалуй сейчас лучший момент для того, чтобы разбудить новоиспеченного вдовца и поведать ему о том, что случилось.

Не вынимая левой руки из-под рубахи Василия, правой я осторожно погладила его по плечу.

— Василий! Василий! Вася! Посмотри на меня! — сказала я.

В этот момент что-то мягкое ударило меня по спине.

— А чего это он должен на тебя смотреть? А это что сейчас вообще происходит?

Я обернулась. Прямо надо мной высилась покойница с занесенным для второго удара кухонным полотенцем.

— Вероника, это ты? — самый логичный вопрос, который я только могла задать.

— Нет! Иисус Христос! Явление его народу! — передразнила меня горничная.

— Но мне сейчас в больнице сказали, что ты умерла!

— Еще чего! С чего бы это мне умирать? — удивилась несостоявшаяся покойница. — Выписали меня. А к супругу моему ты чего пристаешь? — спохватилась женщина. — А-а-а-а, я все поняла! Значит, ты думала, что я преставилась и свободного мужика быстренько захомутать решила? Вот бабы дают — не успеешь ты остынуть, они быстро к твоему суженому в койку прыгают. Детей бы хоть постеснялась! Дети же дома тут!

— Да на черта мне твой олень сдался? — при этих словах олень вскочил с кровати и тоненько заверещал, что не позволит оскорблять его, в его же доме. — Вероника, ты точно жива?

— Нет, блин, не точно! Сходи вон еще к доктору, переспроси! Совсем ты, хозяйка, в уме повредилась. Ступай домой, от греха подальше. Я завтра на работу приду. Как там без меня? Поди грязью все позаросли?

У меня есть принцип — никогда не спорить с человеком, только что восставшим из мертвых, нафиг нужно. И страшновато, и пользы, прямо скажем, не видно.

Я решила быстренько попрощаться с этим святым семейством и пошла перебирать ногами в сторону полиции — ох, и зачастила я туда сегодня…

К моему счастью, майор наконец-то вернулся.

Я поднялась в кабинет. Буйтор что-то сосредоточенно набирал на весьма допотопном компьютере. Подняв глаза он учтиво поздоровался:

— Hi, Alina!

— Нехай, майор.

— What do you want?

— Ну, что я хочу? Слово молвить. Забыла ай телл самфин. Нужно кое-что рассказать.

— Tell me now! — согласился полицейский.

— Дело в том, что ай соу собственными айз — для надежности я сложила из пальцев вилку и указала ею на свои глаза. — Май айз соу, как Анна киссед корпс Виктора.

— Did Anna kiss the corpse?

— Нот! Hot целовала труп! Она целовала элайв Виктор.

— Who is Victor? — майор просто взбесил меня, прикидываясь, что не понимает, о каком Викторе идет речь.

— Да корпс же! Который нашли ин хотел!

Буйтор озадаченно потянулся, продемонстрировав мне мокрые от пота, уставшие полицейские подмышки.

— Where did you see them?

— На плежа бот. Вей киссед там. Она киссед хим.

Майор открыл какой-то файл и начал записывать.

— When it was?

— Ивнин это было. Как раз бифо бой дисап… дис… ну, пропал, короче.

Буйтор задумчиво почесал переносицу, сделал удивленный жест бровями, вроде «Однако», и принялся куда-то звонить.

После чего задал мне несколько уточняющих вопросов и судя по всему уже готов был меня отпустить, но черт меня дернул спросить, чем все-таки отравилась Вероника.

— It’s poison.

— Яд? В отеле?! Вы серьезно? У нас нот пойзон ин хотел.

Майор развел руками, и похлопав меня по плечу, по-отечески утешил, что отравить, по всей видимости, собирались меня, потому что яд был обнаружен на дне моей опрокинутой чашки с кофе. Я не удержала равновесие и плюхнулась обратно на диван.

Я не верила своим ушам. В моей чашке был яд? Именно в моей? Кому же это нужно меня травить? Я существо мирное — и мухи не обижу. И потом, если бы у меня и могли быть враги — так явно не в Будапеште же! Все мои враги в Москве, завернувшись в теплые пледы, пьют какао на подоконниках.

И тут я вспомнила Анну, внезапно ставшую очень милой и возжелавшей напоить меня кофием лично.

Но позвольте! Я же эту чашку собственноручно опрокинула! Как удалось горничной отравиться разлитым напитком? Неужто Вероника облизывала стол, не найдя для уборки тряпки? Да ну, глупость какая!

— Veronica drank a little from the bottom.

Вот же ей-богу сумасшедшая! Зачем это ей понадобилось допивать последний глоток из чужой опрокинутой чашки? Разве что она подумала, что я не успела к ней притронуться…

— Анна! Это она пут пойзон в мой кофе!

Буйтор одобрительно кивнул головой. Конечно, у Анны был мотив — я видела ее на корабле с Виктором. И наконец сообщила об этом полиции.

Теперь же я была опасна для Анны вдвойне. Я и на корабле ее с одним убитым видела, и в момент убийства другой. Надо мне, наверное, предпринять какие-то меры предосторожности.

— Ю файнд Анна? — спросила я без особой надежды. — Пора бы вам ее и схватить уже.

— Not.

— А есть ньюс о чайлд Анна энд Владимир?

— Not.

Я вздохнула и попрощалась с полицейским.

На улице уже стемнело, и я подумала, что если уж начинать беречь себя от новоиспеченного врага, то бродить одной по темным переулкам незнакомого города — это то самое, чего делать не следовало. Поэтому, бросив крамольную мысль срезать путь, я вышла к освещеннуому Эржебетварош — старинному еврейскому кварталу в центре Будапешта.

Что меня здесь бесит — не работают приложения для вызова такси. А я уже выдохлась и была готова завязать на сегодня со здоровым образом жизни.

И тут сзади, почти неслышно, подъехала желтая машина с шашечками. Водитель, учтиво опустив стекло, предложил меня подвезти. Я от многого способна отказаться — от сладкого, от поездки на Мальдивы, но не от того, чтобы поберечь измученные ноги. С огромным удовольствием упала я на переднее сиденье — боюсь ехать сзади. Я сама автоледи и на переднем сидении у меня есть иллюзия, что я контролирую и водителя, и само движение. Я с удовольствием рассматривала причудливые домишки в лунном свете, но тут в мою ногу что-то кольнуло…