12

Я бы глубоко выдохнула, если бы было чем. За дверью действительно лежало тело, которое судя по размеру никак не могло принадлежать ребенку. Я задрала футболку, не постеснявшись свесившегося пуза в растяжках (от кого мне тут скрываться?) и закрыла ею нос, чтобы иметь возможность хоть как-то дышать. Я подошла поближе и посветила фонариком в район головы лежащего на грязном полу. Да уж, смерть людей точно не украшает. Лицо покойного опухло и посинело, но все же сомнений в том, кто это, у меня не оставалось. Вот почему постоялец отеля Виктор так беззаботно бросил в номере все свои вещи и документы! Зачем они ему на том свете?

Я вылезла обратно и пошла к лестнице, пытаясь продышаться. К горлу подступали рвотные спазмы.

— Do you know this man? — потряс меня за плечо майор.

— Йес. Знаю. Вне всякого сомнения — это пахнет Виктор Рыбин, хотел гест.

Да уж… Погостил в отеле, называется.

— Он не сдал ключ и пропал, не оплатив проживание. Дверь пришлось вскрывать, в номере обнаружились его вещи, — ответила я, вылезая из подвала.

— Why didn’t you tell the police? — Буйтор догнал меня на лестнице.

— Ну вай я не сообщила… Да как-то не подумала ничего дурного. Подумала, может, загулял…

Майор велел показать ему вещи покойного.

Я повела его к нашей «камере хранения» под лестницей — в ней оставляли вещи гости, приехавшие заранее часа заселения, или наоборот, выписавшиеся задолго до своего самолета. Чемодан Виктора тоже был там.

Эмоции зашкаливали. Не одно преступление пришлось расследовать мне в Москве, распутывая квартирные аферы. Протоколы осмотра трупов читала я не раз, но увидеть мертвяка «живьем» — такого мне еще не доводилось!

Сердце колотилось как бешеное.

Теперь я уже не имела права не поделиться новостями с владелицей отеля.

— Привет-привет, дорогая! У вас все в порядке? Погоди минутку, а то мы с масюсиком покакунили! Сейчас бабулечка вытрет салфеточкой попочку своему пупсеночку, и поговорит с тетей! — ворковала новоиспеченная бабушка над внуком.

Я поморщилась от невыносимого мамси-сленга. Эх, Татьяна, да что там «покакунили»? От того, что я тебе сейчас расскажу — взрослому можно обосраться…

— Ну, рассказывай, что там у вас?

— «Не у нас, а у вас», — ответила я ей голосом Георгия Вицина. — А у нас тут труп постояльца.

— Что?! Труп? Сердечный приступ?

— Ну, если только инфаркт настиг его внезапно, прямо в тот момент, когда он замуровывал себя за кирпичной стеной в подвале.

— Ну, Алина, вечно твои шуточки! Давай не сейчас! Расскажи толком, что случилось!

— Постоялец у нас пропал пару дней назад, бросив все вещи и документы.

— И ты мне не сказала?

— А что бы ты сделала? Примчалась его искать? Слушай дальше. Вчера из подвала завоняло. Грешили на отдавшую концы крысу. Разобрали часть свежей кладки — ту, которую трогали во время замены труб, а он там, за потайной дверью и устроился, сердешный. Ты, кстати, знала, что в подвале есть потайная дверь?

— В подвале? На кой черт она там нужна? Понятия не имела! Этот отель тыщу лет родственникам мужа принадлежал. Мне лишь бы бизнес работал как часы, какие там еще двери в подвалах? Сроду ничем таким не интересовалась.

— Вот! Вечно ты дальше носа своего не видишь!

— А парень-то, парень этот отчего умер? — спохватилась Татьяна.

— Пока никто не знает, но не сам же он себя кирпичом в подвале заложил. Сантехники там трубы меняли, но у них-то какой мотив? Вряд ли они были знакомы. Разве что Виктор этот влез в подвал и замучил рабочих навязчивыми советами, а те за это трахнули его мастерком по темечку. Но это тоже вряд ли.

— Ой, какой ужас! Но я никак не могу сейчас приехать, у дочки грудь от молока опухла и температура… Не брошу же я их, мне проще отель закрыть. Может и правда, закрыть его нафиг? — неожиданно обрадовалась простому выходу Татьяна.

Ну нет. Я никак не могла позволить подруге принимать такие решения в панике.

— Да ты успокойся! Чего ты волнуешься? Не ты же его убила. И воскресить у тебя его тоже вряд ли получится, даже если приедешь. Разрулю уж как смогу. Свернуть бизнес всегда успеешь, это дело нехитрое.

— Ну все-таки… Первое убийство за более чем сто лет существования отеля!

— А ты интересовалась?

— И правда, не знаю. Может там в каждой комнате пятеро померло…

— Но на самом деле, я страшно удивлена, что жертва постоялец, а не твоя Вероника.

— А, это да… Я сама не раз подумывала, что проще мне ее один раз придушить и отсидеть, чем спорить с ней ежедневно.

Я положила трубку, заверив подругу, что мне хватит сил разобраться со всеми этими историями. С совершенно пустой головой я шаталась между холлом и столовой. На стойке ресепшн Буйтор опрашивал Иштвана.

Увидев меня, майор отвлекся и попросил не покидать отель.

Так конечно. Время — четвертый час ночи, куда ж я денусь? Спать хочется ужасно, я-то обычно примерно в это время уже встаю.

— I want to ask you a few questions! — тоном, не допускающим возражений, заявил мне вредный блюститель порядка.

— Прямо сейчас? Нау, то есть? — переспросила я.

— Not. Later.

— Майор! Я ухожу в объятия Морфея! Если что, ищите меня в номере.

Справедливо рассудив, что вряд ли мой побег в номер будет расценен как неповиновение полиции, я поднялась к себе и рухнула на кровать не раздеваясь.

Дверь номера я запирать не стала, поэтому майор, закончив с Иштваном и не знаю с кем там еще, нашел бы меня сладко храпящей под одеялом.

Проснулась я от того, что грозный полицейский нависал надо мной и тряс за плечо:

— Alina, wake up!

— Да встаю я, встаю!

Было уже около семи утра.

Буйтор присел за некое подобие узкого письменного стола, развернул очередную карамельку, сунул ее в рот и приготовился записывать.

— Do you know the dead man?

— Ну как, знала? Этот труп, то есть Виктор Рыбин — гость нашего отеля из шестой комнаты. Намба сикс.

— What do you know about him?

— Да ничего я о нем не знаю. Хау его убили-то?

— What makes you think he was murdered?

Ну действительно! Почему это я думаю, что его убили… На конкурсе тупых вопросов этот несомненно занял бы первое место.

— Ну как вам сказать? Вис из май лоджик, — ответила я, намекая, что мне незнакомы самоубийцы, способные после собственной смерти ловко махать мастерком, ровненько складывая кирпичики и возводя стенки. — Так все же, хау его киллед?

— He’s strangled.

Это задушили, что ли?! Интересно, а это сделали прямо там, на месте или откуда-то притащили уже бездыханное тело? Мужчина-то он крепкий был, справиться с ним справиться нужна недюжинная физическая сила…

В номер постучали. Сотрудник полиции позвал майора вниз.

Я быстренько почистила зубы растворимым кофе, который успела прикупить в супермаркете, и спустилась за майором.

Тело несчастного зачем-то лежало поперек холла.

Господи ты боже мой! Они что, его для прощания с близкими тут оставили? Так из близких у него здесь только Анна, насколько мне известно. Так и вижу, как она просит мужа отвернуться на минуточку, а сама нежно целует усопшего в хладный, весь в подвальной пыли лоб.

Мимо носилок прошлепала баба Света в шелковом кимоно времен Советского Союза, невесть зачем подхватившаяся в такую рань.

Порывшись в кармане, она выудила очешник, достала лорнет и внимательно вгляделась в покойника.

— Нашелся, голубчик!

— Да уж. Лучше бы и не находился, в его-то случае. Так находиться, задушенным в подвале, ну бы их к чертовой бабушке, такие находки.

— А полицейские-то, выяснили уже, зачем он мальчишку забрал?

В этот момент из русскоязычных граждан мы в холле со Светланой Петровной были только вдвоем. Поэтому на ее странную реплику никто не обратил внимания. Кроме меня, конечно. А я подумала, что это мне сейчас послышалось.

— Что вы сказали?

— Да я говорю, полиция спросила у покойника — зачем он забрал парнишку из купальни? Ну, пока он еще был жив.

— Он забрал? Виктор Рыбин? — я уточняюще ткнула пальцем в сторону покойника. — С чего вы взяли-то?

— С чего я могла взять? Видела!

— Вы это серьезно? Вы что, видели похищение ребенка и никому об этом не сказали?

— Так меня никто и не спрашивал, — пожала плечами старушка. — Спросили бы Светлану Петровну, рассказала бы, а так, чего я буду лезть? Танька мне вечно велит сидеть тихо и не приставать к занятым людям.

Обалдеть можно! Вот они — важные свидетели. Полиция может с ног сбиться, а они ходят, скромничают, утаивая ценнейшие подробности преступлений. Я решила, что потом подумаю о поведении некоторых пожилых леди, и затрясла майора за рукав коричневого плаща, который он уже успел натянуть, собираясь вместе с трупом покинуть наконец отель.

— Майор, майор! Эта олд леди, — для убедительности я показала пальцем на бабу Свету, — видела как Виктор Рыбин забрал ребенка Калачей в купальне!

— What child? — майор буквально развернулся вокруг своей оси и уставился на меня красными от недосыпа глазами.

— Ну какого еще? Того самого! Анна энд Владимир Калач сан!

— It’s true? — майор потребовал подтверждения от самой бабы Светы.

Я перевела ей вопрос Буйтора.

— Он интересуется, не шутите ли вы про похищение.

— Да какие тут шутки? Видела! Там строительные леса стоят, значит, я на них халат свой и пристроила, за сеткой — а то вдруг уведут! Всегда его там прячу, как ремонт начался. Я, значит, зашла за халатом, а он в окно лезет, с дитем на руках. Удивилась еще — чего в окно-то лезть, когда двери нараспашку, но решила не вмешиваться. Мало ли что кому в голову взбрело…

— А как вы определили, что это тот самый мальчик? Вы его так хорошо рассмотрели?

— Да брата он моего напомнил, который помер младенчиком, такая же с ним беда была. Родился здоровый, розовый, а развиваться и развивался совсем. В длину рос, да и то плохо, а чтобы там ходить или разговаривать, это нет. И все судорога его била — до двух лет не дожил.

Майор Буйтор молча увлек бабу Свету в полицейскую машину, не дав ей ни опомниться, ни переодеться, и увез ее из отеля вместе с трупом.

Я в изнеможении рухнула на низкое кресло. После короткого сна и всех пережитых волнений нужно было попытаться привести мысли в порядок.

Это что же такое получается? Зачем этому Виктору мальчишка? Мотив должен быть ну очень серьезный — ведь за такие преступления дают самые длинные тюремные сроки! Да и сокамерники по голове не погладят, как узнают, что кто-то ребенку навредил. Зато по другому месту погладят наверняка, пониже спины. Так чего же ради рисковал этот паршивец? И что наконец с Мишей? Ребенок-то теперь где?

Как давно известно, существуют всего лишь три причины совершения всех преступлений на земле — это деньги, секс или страх. Коммерческий интерес, основной инстинкт или инстинкт самосохранения.

Могли, например, ребенка похитить ради выкупа? В принципе, такое возможно. Не стоит сбрасывать со счетов эту версию. Владимир, разумеется далеко не олигарх, но кажется достаток у него серьезно выше среднего (разумеется, по российским меркам). Вполне могу предположить, что на его счетах миллионов пятьдесят-семьдесят есть. Не Бог весть что, но и не плохая цифра. Так что вполне можно предположить, что этот хлыщ украл ребенка для того, чтобы потребовать с его родителей кругленькую сумму.

А если мотив — секс? Ну нет… Даже думать об этом не хочу! Противно. Да и не похож этот Виктор на извращенца. А кто на него похож-то? И как низменные страсти должны отражаться на внешности? Тогда бы всех этих сексуальных маньяков по бровям отбирали и химически кастрировали.

Секс… Стоп! Как я могла забыть? Я же видела его страстно целующимся с матерью мальчика! Значит, ребенка он мог украсть с какой-то иной, связанной с сексом, целью. Это могла быть месть Анне? Могла! А ревность? Тоже могла. Ревность толкает людей на самые безумные поступки.

Хотя вот внешне на такие проявления совсем не похоже. Для этого парень должен быть болезненно, мучительно влюблен в женщину на десяток лет себя старше. Я конечно не знаю, как это на самом деле должно выглядеть, но из того что я увидела — скорее он делал ей одолжение. Это игра Анны в бальзаковскую женщину и молодого любовника, и совершенно точно никак не наоборот.

По всему выходило что оба мотива, в принципе, мне подходили. Ну как мне? Не мне, преступнику.

Я еще немножко подумала о третьем мотиве — страхе, но решила пока его не рассматривать. Без дополнительных вводных никогда не угадаешь — чего мог настолько бояться взрослый мужчина, чтобы похитить совершенно беспомощного малыша.

Меня смущало только одно. Понятное дело, в новых обстоятельствах я должна сообщить полиции, что видела покойного на корабле целующимся с матерью похищенного им ребенка. Неудобно, конечно, получилось. Очень, мягко говоря, не в мою пользу. Я бы сказала, даже весьма подозрительно. Что я сейчас могу им сказать? Почему, когда меня спрашивали, я утаила эту немаловажную деталь? Идиоткой прикидываться я никогда не умела. Сейчас они и меня, чего доброго, начнут подозревать… Или не говорить вообще ничего? А как не скажешь? Может быть, это как-то поможет найти ребенка. Я же никогда в жизни себе не прощу, если помешаю его обнаружению. Если он еще жив, конечно. Что уже под большим вопросом. Тогда если и не скажу — то ничего не изменится. Нет! Обязательно надо сказать!

Не зная, чем унять нарастающее волнение, я полезла в интернет почитать о случаях похищения детей — хотелось бы хоть немного понять, зачем это делается и, может быть, провести какие-то аналогии.

Интернет вывалил на меня гору информации. Фильмы и сериалы на эту страшную тему перемежались настоящими, особенно кошмарными историями. Порой леденящими кровь, потому что дети в них никогда не были найдены живыми и невредимыми — просто, допустим, заигравшимися у друзей или заблудившимися в большом торговом центре. Нет. Дети в большинстве случаев так и не были найдены, или, что не менее трагично, не были найдены живыми.

Я прочитала историю о талантливом тринадцатилетнем художнике из испанской Малаги. Вундеркинд когда-то пропал по пути на собственное интервью с местным журналистом и по сей день его местонахождение неизвестно. Эта история, правда, мне вообще ничем не пригодилась — все же можно предположить, что бушующие в пубертате гормоны заставили подростка по своей воле убежать из родного дома. Конечно, с ним запросто могло случиться что-то плохое, но уже не в результате похищения, а вследствие бродячего образа жизни.

Я щелкнула следующую ссылку: еще одно странное испанское исчезновение. Десятилетний мальчик исчез с места неполадки цистерны с серной кислотой. С обоими родителями он перевозил куда-то этот химический продукт и пропал по дороге к конечной точке маршрута.

Тоже не то!

Призрак Бруклинской библиотеки — шестилетняя девочка, не только пропавшая, но и вовсю хихикающая потом в книжном хранилище, явная мистификация для привлечения внимания. Какое-то безобразие. Зачем мне эти выдумки в таком серьезном разделе?

Так. Идем дальше. Восьмилетняя канадская девочка, неизвестно как исчезла из огромного жилого комплекса практически у всех на глазах; Шестнадцатилетний парнишка-шахматист, на грани психического заболевания…

Я закрыла страницу поиска. Нет, искать откровений и инсайтов в интернетах — напрасная трата времени. И что я только надеялась отыскать в этой паутине домыслов и сплетен?

Лучше как можно скорее прекратить это бессмысленное чтение и предпринять какие-то действия. Надо брать себя в руки, настраиваться и ехать сдаваться — ставить полицию в известность о том, что убитый зачем-то подбирался к матери мальчика. Ну как, подбирался? Не знаю, кто из них там к кому подбирался, а только рассказать об этом совершенно точно необходимо.

Хотя… Что мне мешает спросить об этом у Анны напрямую?

Вот только как это сделать? Не могу же я постучаться в номер и на глазах у ее изумленного супруга спросить: «А дружеский ли поцелуй был между вами и похитителем вашего сына на корабле, или между вами имелось что-то большее, чем теплые приятельские отношения? Как вы вообще познакомились?»

Представляю реакцию старого мужа… Нужно было дождаться, пока рогоносец уйдет куда-нибудь из отеля.

А это, кстати, как раз совершенно несложно устроить. Неожиданно мне в голову пришла отличная идея.

Что, в конце-то концов, мне будет за маленький невинный розыгрыш? Ну, что он мне сделает? Да ничего! Владимир даже и не узнает, что это моих рук дело — а если что, я всегда сумею сослаться на трудности перевода! Отличная отмазка у меня всегда в кармане!

Я, пыхтя, взобралась по лестнице, подошла к номеру Калачей и решительно постучала.

— Прошу прощения за беспокойство!

— Войдите.

— На ресепшн звонил майор Буйтор, не смог дозвониться до Владимира. Он просит вас срочно подъехать к нему, в управление полиции.

— Одного?

— Насчет Анны он ни слова не сказал — просил приехать именно вас.

— А что случилось? Неужели появились какие-то новости?

Щеки мои пылали жарким огнем. Врать — это вообще не мой конек. Мой конек — горбунок. Ну надо же, как неудобно получилось! Самое главное, чтобы я не внушила отцу напрасные надежды на то, что ребенок нашелся, а то это совсем гадство какое-то получается!

— Не думаю, — как можно более артистично покачала я головой. — Майор сказал, что ему нужно кое-что очень важное у вас уточнить.

На словах «очень важное» я сделала акцент, на всякий случай.

Слава Богу, Владимир не стал выяснять, как это я с моим «великолепным» знанием английского языка смогла разобрать такие нюансы. Хороша бы я была!