Хлопушка двадцать шестая

У этих троих выучка была что надо: жестокие и безжалостные, накрыв кошку сачком, они одним ударом оглушили её и, схватив за хвост, бросили в мешок. Я хотел было встать, чтобы спасти её, но от долгого стояния на коленях ноги затекли.

– Эта кошка только что котят родила! – громко крикнул я. – Сейчас же отпустите её!

Мой голос показался мне острым, как меч, а эти даже ухом не повели. Обнаружив сгрудившихся в углу стены спящих страусов, они возбуждённо бросились к ним, как трое голодных волков. Разбуженные страусы с пронзительными криками вступили в бой с ними. Удар когтистой лапы одного самца пришёлся прямо по носу державшего сачок. Остальные страусы, вытянув шеи, поначалу бесцельно бегали вокруг, потом собрались вместе и широкими шагами устремились на шоссе. Их громкий топот доносился из темноты, постепенно затихая. Получивший удар от страуса сидел на земле, зажимая нос, между пальцами у него струилась кровь. Остальные подняли раненого товарища и негромко утешали его. Но стоило им отпустить руки, как тот распластался на земле, будто кости его размягчились и одной плоти тело было не удержать. Вдвоём они пытались утешить его, но он пискляво разнылся, как обиженный ребёнок. Один из утешителей наткнулся на три тушки страусов, это заставило его забыть обо всём, он подскочил с воплем:

– Старшóй, не плачь, мясо появилось!

Плач прекратился, раненый даже убрал руку с носа. Вся троица, застыв, уставилась на тушки страусов. Потом их обуяла такая радость, что даже раненый вскочил с земли. Они вытряхнули из мешка кошку, которая с мяуканьем закружилась по земле, похоже, сильно оглушённая. Они попытались запихнуть безголового страуса в мешок, но тот был слишком большой и в этот мешок никак не помещался. Пришлось им отбросить мешок, взяться за ноги страуса, и таким образом, как мул, запряжённый в телегу, они вытащили его на шоссе. Я провожал их глазами, глядя на покачивающиеся длинные тени.

В восточной пристройке Лао Ланя работали два электронагревателя, толстые вольфрамовые нити под кожухом отсвечивали красным. Когда мы с матерью занимались сбором старья, я многому научился, в том числе получил некоторое представление об электротехнике. Я понимал, что такие электронагреватели очень мощные, и простые люди в основном не решаются их использовать. В доме было очень тепло, Лао Лань был в одном свитере из толстой шерсти с вырезом, из-под которого выглядывал воротник белоснежной рубашки и галстук в красную клетку. Светлая бородка и усы сбриты, волосы коротко пострижены, из-за чего отсутствие половинки уха ещё больше бросалось в глаза. Щёки с остатками щетины чуть обвисли, веки немного опухли, но всё это никак не повлияло на сложившийся у нас в душе новый образ. Разве он похож на крестьянина? Это же чистой воды ответственный работник на государственных харчах. По сравнению с его нарядом и поведением суконный френч отца сразу показался примитивным. Похоже, Лао Ланя вовсе не раздосадовало наше незваное появление, он очень вежливо пригласил нас сесть и походя потрепал меня по макушке. Усевшись на чёрный кожаный диван, я ощутил себя очень комфортно. «Комфортно» не то слово, казалось, я сижу на облаке. Сестрёнка весело раскачивалась на диване, заливаясь смехом. Отец и мать сдержанно присели на краешек. Тем самым они не могли прочувствовать, как комфортно сидеть на настоящем кожаном диване Лао Ланя. Лао Лань достал из шкафчика в углу красивую жестяную коробку, раскрыл и вынул шоколадные конфеты в золочёной обёртке и дал нам с сестрёнкой. Откусив шоколада, сестрёнка тут же выплюнула его:

– Лекарство!

– Это не лекарство, это шоколад! – поправил я её, хотя это не было выставлением напоказ знаний, полученных при сборе утиля с матерью. – Ешь, это очень питательно и калорийно, его все спортсмены едят.

Я заметил, как Лао Лань с одобрением смотрит на меня, и ощутил в душе невольное удовольствие. На самом деле я знал ещё много чего другого. Утиль – это целая энциклопедия, и в процессе его сбора и сортировки я читал эту энциклопедию. С годами я всё больше осознавал, что время, проведённое с матерью за сбором утиля, дало мне неисчерпаемый запас богатства на всю жизнь, оно стало моей школой и университетом.

Сестрёнка так и не притронулась к шоколаду. Лао Лань принёс из шкафа блюдо с перегородками, где были и фундук, и миндаль, и фисташки, и грецкие орехи, и поставил на чайный столик перед диваном. Потом присел передо мной на корточки и с помощью маленького молоточка принялся колоть грецкие орехи и фундук, тщательно выковыривая ядрышки и кладя перед сестрёнкой.

– Староста, да не обращайте вы на них внимания, – сказала мать.

А Лао Лань ни с того ни с сего воскликнул:

– Эх, счастливая ты, Ян Юйчжэнь!

– Какое уж там счастливая! Нос востренький, щёки как у обезьяны – где тут счастье? – возразила мать.

Окинув её взглядом, Лао Лань усмехнулся:

– На ту, что может выгнать собственного мужа, нужно смотреть другими глазами.

Мать покраснела:

– Очень признательны вам, староста, за вашу заботу, благодаря этому наша семья хорошо встретила Новый год. Мы пришли поздравить вас с Новым годом. Сяотун, Цзяоцзяо, давайте, брат с сестрой, на колени и кланяйтесь дяде!

– Нет-нет-нет… – тут же вскочил и замахал большими руками Лао Лань. – Ян Юйчжэнь, как тебе такое только в голову пришло, разве достоин Лао Лань такой чести? Разве не видишь, каких сына и дочь ты вырастила? – Нагнувшись, Лао Лань потрепал нас с сестрёнкой по голове и напыщенно продолжал: – Это же Золотой Отрок и Яшмовая Дева, им в будущем открыты все двери. Мы сами, как бы ни крутились, всё равно останемся вьюнами на речной отмели, драконами нам не стать, но они не такие. Лао Лань коня не оценит, а человека может. – Своими большими руками Лао Лань поднял нас с сестрёнкой, внимательно осмотрел, потом повернулся к родителям: – Вы только гляньте, какие умницы, такой талант не просто же так, поэтому вы двое готовьтесь к тому, что они себя ещё покажут!

– Вы уж их не нахваливайте, староста, – сказала мать. – Они ещё дети малые, не знают, почём фунт лиха.

– От дракона дракон, от феникса феникс, – подхватил отец. – Я ещё тот отец…

– Это не разговор, – прервал его Лао Лань, и в голосе его слышалось волнение. – Мы с тобой, старина Ло, крестьяне, нас не один десяток лет обижали, в результате мы сами себя уважать перестали. Десять лет назад поехал я в провинциальный центр, пошёл в ресторан перекусить, взял меню, полистал, но так ничего и не выбрал. Официант, который нетерпеливо постукивал шариковой ручкой по краю стола, заявил, что вы, мол, крестьяне, какое блюдо всё же выберете, давайте я посоветую тушёные овощи – недорого и практично. Что за тушёные овощи? А это недоеденное другими кладут в котёл с кипящей водой. Давай эти тушёные овощи закажем, предложил мой спутник. Ну нет, сказал я, что мы – свиньи какие? И назло стал заказывать фирменные блюда. Заказал «Зелёный Дракон Возлежит на Снегу», жареное мясо с ростками сельдерея, а когда принесли, глянул – ничего себе «Зелёный Дракон Возлежит на Снегу»: один огурец, а рядом – щепотка сахара. Стал ругаться с официантом, тот закатил глаза, мол, это и есть «Зелёный Дракон Возлежит на Снегу», потом повернулся и бросил в мою сторону: «Деревенщина!» Я разозлился, как говорится, так, что дым пошёл из семи отверстий, но оставалось лишь сдержаться и промолчать. Тогда я и решил, что настанет день, и мы, деревенщины, «земляные черепашки», ещё возьмём в оборот вас, городских, «черепах морских»!

Лао Лань достал из жестяной коробки пару сигарет «чжунхуа», бросил одну отцу, закурил и затянулся с сосредоточенным выражением лица. Отец закашлялся:

– Дела тех лет… Ни в сказке сказать…

– Поэтому, старина Ло, – Лао Лань говорил очень серьёзно, – нам нужно хорошо зарабатывать, нынче такое время, когда с деньгами ты господин, без денег – щенок паршивый. Тот, у кого есть деньги, ходит прямо, у кого их нет, горбится. Вот я, Лао Лань, скромный деревенский староста, совсем незаметный, разве не совершил переворот в родословной нашей семьи Лань? Стоит стать чиновником, пусть самым маленьким, – и ты уже даотай. Я с этим выражением не согласен, я хочу, чтобы разбогатели все. Не только, чтобы все разбогатели – чтобы стала богатой деревня. Мы уже провели дорогу, установили фонари, построили мост, следующим шагом будет строительство школы, детского сада, дома для престарелых. Конечно, строительство новой школы и в моих личных интересах, но не только в моих. Я хочу расчистить место, где располагалось поместье нашей семьи Лань, восстановить его прежний вид, в соответствии с политикой открытости внешнему миру привлекать туристов, наладить доход, который, естественно, пойдёт на пользу нашей деревне. Наши семьи, старина Ло, должны установить дружбу, завещанную предками. Твой нищий дед, который бранил перед воротами нашей семьи всех и вся, впоследствии стал близким другом моего деда. Когда трое моих дядьёв бежали к гоминьдановцам, именно твой дед провожал их на телеге. Мы в семье Лань никогда не должны забывать этого. Поэтому у нас двоих, брат, нет повода не объединиться, чтобы вершить дела, большие дела, устремления у нас в душе велики! – Затянувшись, Лао Лань продолжал: – Я знаю, Ло Тун, что ты против того, что все впрыскивают воду в мясо, но раскрой глаза и посмотри, что делается вокруг, впрыскивают не только в нашей деревне, но и во всём уезде, во всей провинции, чуть ли не во всей стране. Где ты найдёшь мясо без воды? Воду впрыскивают все, и если мы не будем этого делать, мы не только не заработаем, но и понесём убытки. Если все не будут заниматься этим, мы, естественно, тоже не будем. Сейчас время такое, если пользоваться словами людей образованных, период первоначального накопления. И что же это такое? Это когда любыми правдами и неправдами все накапливают капитал, и деньги каждого в крови всех остальных. Когда этот период пройдёт, все будут жить по правилам, мы, конечно, тоже. Но если мы установим себе правила, когда остальные никаких правил не придерживаются, мы просто умрём с голоду. Старина Ло, дел ещё очень много, мы как-нибудь сядем и поговорим как следует, да, я ещё забыл налить вам чаю, выпьете?

– Нет-нет, – замахала руками мать. – И так уже отняли у вас столько времени, посидим ещё немного, да и пойдём.

– Раз уж пришли, посидите ещё, старина Ло, ты воистину редкий гость, из всех мужчин в деревне никто ко мне не зашёл, лишь ты один. – Лао Лань встал и принёс из шкафчика пять стеклянных рюмок на высокой ножке. – Если не чаю, то вина выпейте – иностранного.

Из того же шкафчика он достал бутылку, я сразу понял, что это «Мартел XO», одна бутылка стоит почти тысячу юаней. В знаменитых городских переулках отбросов нам с матерью попадались такие. Мы покупали их по триста юаней за бутылку, а потом перепродавали по четыреста пятьдесят в маленькую лавчонку рядом с железнодорожной станцией. Мы знали, что продававшие нам эти бутылки – родственники чиновников, которым их подносили в подарок.

Лао Лань налил все пять рюмок, но мать сказала:

– Дети пить не будут.

– По чуть-чуть, только попробовать.

Золотистая жидкость играла в рюмках причудливыми отблесками, Лао Лань взял рюмку, мы последовали его примеру. Он поднял рюмку в нашу сторону:

– С Новым годом!

Рюмки столкнулись с мелодичным звоном.

– С Новым годом! – повторили мы.

– Как вам на вкус? – Покачивая рюмкой, Лао Лань наблюдал, как коньяк вращается по стенкам. – Можно добавить льда, а можно чаю.

– У него какой-то особенный аромат, – сказала мать.

– Откуда нам, крестьянам, знать – вкусное оно или нет? Такое вино пить – деньги на ветер выбрасывать, – откликнулся отец.

– Не дело говорить такое, старина Ло, – возразил Лао Лань. – Надеюсь, ты остался тем же Ло Туном, как и до Дунбэя, что ты не такой никудышный. Выпрямляйся, брат: слишком долго ходил сгорбившись, привык уже. даже если захочешь выпрямиться – не получится.

– Пап, Лао Лань верно говорит, – сказал я.

– Никакого уважения к старшим, Сяотун. – В назидание мать шлёпнула меня. – Тебе ли называть так Лао Ланя?

– Пусть! – улыбнулся Лао Лань. – Ты, Сяотун, как назвал меня Лао Ланем, так и называй, мне будет только приятно.

– Лао Лань, – пролепетала сестрёнка.

– Отлично, – одобрил Лао Лань. – Отлично, дети, так теперь меня и зовите.

Отец поднял рюмку в сторону Лао Ланя, чокнулся с его рюмкой и выпрямил шею:

– Лао Лань, что тут говорить, скажу одно: буду делать, как ты.

– Не делать, как я, а будем делать вместе, – ответил Лао Лань. – Есть тут у меня одна мысль: хочу вот купить здание бывшей брезентовой фабрики коммуны и построить большой мясокомбинат. Я уже слышал из достоверных источников, что в городе очень против впрыскивания воды в мясо, они хотят наладить производство мяса высокого качества, и следующим шагом будет наведение порядка среди отдельных мясников – хорошая жизнь в нашей деревне тут же закончится. Нам нужно построить мясокомбинат до того, как нас начнут упорядочивать. Деревенские могут по желанию объединиться и действовать вместе с нами, не захотят – недостатка в наёмной рабочей силе у нас не будет, нынче какую деревню ни возьми, везде полно праздношатающихся… – Тут зазвонил телефон, Лао Лань снял трубку, бросил пару коротких фраз, повесил её и взглянул на электронные часы на стене: – Старина Ло, у меня тут ещё дела, как-нибудь на днях ещё поговорим.

Мы поднялись и стали прощаться. Воспользовавшись моментом, мать заглянула в чёрную сумку из искусственной кожи, вынула бутылку «Маотай» и поставила её на чайный столик. Лао Лань презрительно уставился на неё:

– Ян Юйчжэнь, ты чего это вытворяешь?

– Не сердись, староста, мы тебе подарка никакого не поднесли, – с многозначительной усмешкой проговорила она. – Это вино подарил Ло Туну Яо Седьмой – он заходил к нам вчера вечером. Вино такое дорогущее, неужто мы его пить станем? Лучше вам вот подарим.

Лао Лань взял бутылку, оглядел под лампой, а затем с ухмылкой передал мне:

– Сяотун, ну-ка оцени: это вино настоящее или нет?

Я даже не осмотрел бутылку, но без малейших колебаний заявил:

– Ненастоящее.

Лао Лань швырнул бутылку в мусорную корзину у стены, звонко расхохотался и потрепал меня по голове:

– А у племянника-то глаз намётан!