Глава третья
За цветочным круглым столом оранжевый сидит на почетном месте. Оранжевый – это совершенство. Оранжевый – это пламя. А напротив леди Оранжевой сидит сэр Пурпурный. Я спрашиваю вас, существует ли более вульгарный цвет? Это слово само по себе напоминает звук, раздающийся из уборной. Пурпурный. Пр-пр-ный. Цвет чернослива, печеночных пятен и клякс. Если я когда-нибудь произнесу хоть слово похвалы в адрес этого ужасного оттенка, пожалуйста, отнимите у меня перо и облейте чернилами с ног до головы.
Орен Робинсон из «Ежедневной грезы»
«Ежедневная греза»
«АВАНГАРД», И ЧТО ОН ПРЕДВЕЩАЕТ НАМ
14 июля
«Авангард», должно быть, самое большое и яркое небесное тело после Солнца и Луны.
Да, я тоже стоял на смотровой площадке и смотрел, как скользит по небу этот огромный серебряный серп. Совершенно уверен, что он мог бы перерезать Башне горло, если бы захотел. Зеваки с биноклями сообщили мне, что оболочка корабля украшена древним гербом Зодчего. Поскольку из меня получился лучший журналист, чем студент, я исследовал эмблему Зодчего, чтобы в точности и в деталях описать ее вам на этих страницах. Она представляет собой колесо из полуодетых мужчин и женщин, марширующих, наступая друг другу на пятки, с грузами кирпичей, кувшинов и снопов пшеницы. Короче говоря, это ужасная маленькая пантомима совершенной человеческой гармонии, которая существует, чтобы напомнить нам, насколько шумны и легкомысленны наши соседи сверху.
Так или иначе, спорить бессмысленно – Сфинкс вернулся.
Власти предупредили меня: мы не должны ожидать, что сам Сфинкс выйдет из корабля, размахивая щупальцами и с пылающей гривой. Якобы Сфинкс посылает своего блюстителя, чтобы тот вещал от его имени. До меня дошли слухи, что блюститель явится с целой свитой интересных людей, и нам будет что нанизать на медленно вращающиеся вертела нашего внимания. Жду не дождусь. Мое перо увлажнилось от предвкушения.
Есть ли кто-нибудь, кто вдохновляет нас на более самоуверенные и недостаточно обоснованные теории, чем Сфинкс? Мы, естественно, с подозрением относимся к его намерениям. Я слышал от ученых людей, будто у него появились некие политические притязания. Другие, столь же мудрые люди уверены, что его возвращение предвещает появление новой и блистательной технологии. (Разумеется, букмекеры Колизея делают ставки на природу этого изобретения. В настоящее время существуют равные шансы на то, что им окажется питьевая молния, механический пояс или гибрид свинины и говядины под названием «мухрю».) И все же другие ученые утверждают, что все это – тщательно продуманный обман, режиссированный неким верхним кольцевым уделом, – неудачный розыгрыш, которому подвергли нас, исконных жителей Башни.
Со своей стороны, я хотел бы знать, почему Сфинкс вообще исчез. Неужели мы истощили его терпение своими ссорами? Или, возможно, наша независимость вызвала у него неприязнь. Знаю, что сторонники ура-патриотизма из нижних уделов предпочитают верить, что он ушел в изгнание из-за нашего превосходства, признав, что высота Башни зависит от ширины ее основания!
Лично я подозреваю, что истина куда банальнее: он бессмертный, который вышел на пенсию слишком молодым, но устал возиться с коллекцией монет и решил вернуться к работе.
Я заметил некоторое беспокойство по поводу того, почему Сфинкс первым делом привел военный корабль именно в наш порт. Это что, угроза?
Может, это вторжение, и если да, предвещает ли оно чудовищную коронацию? Я иногда удивляюсь, почему мы так быстро ожидаем худшего от наших гостей. Я предпочитаю верить, что Сфинкс выбрал нас, потому что знает, в чем мы преуспеваем. Он хотел, чтобы кто-нибудь поднял вокруг него шум. И всем известно, что нам, пелфийцам, нет равных в искусстве бурь в стакане.
Корабли сновали туда-сюда из Добродетели, как пчелы в розовом кусте. Ни в одном нижнем кольцевом уделе небесный порт не видел за день такого оживленного движения, как в северной гавани Пелфии.
Паромы, полные туристов, прибывали ежечасно. С прохладным утренним ветром подкатывали пузатые баржи, нагруженные звериными шкурами для сапожников и рулонами шерсти и шелка для портных, и уходили на дневных термических потоках с полными трюмами нарядов по последней – уже отмирающей – моде. Порт, похожий на четырехзубую вилку, выступал из широкой набережной. Он мог похвастаться двенадцатью причалами, которые достаточно выдавались в сторону открытого неба, чтобы вместить большинство судов до середины корпуса. Каждый причал украшали позолоченные подстриженные деревья, и все они были защищены восемнадцатью башенными орудиями – так называемыми оловянными солдатиками. «Солдатики» выглядели как восьмифутовые царственные саркофаги с золотыми прожилками и с руками, торчащими в трупном окоченении. Штуковины могли полностью разворачиваться на своих основаниях и поднимать «руки» от бедер до ушей, давая артиллеристам такой диапазон движений, с которым ни один корабль не мог бы конкурировать. Между устрашающими башенками росли толстые пальмы в горшках, словно цветы на подоконнике.
В вестибюле «Авангарда» Волета с нетерпением ждала возможности оказаться на берегу и подышать свежим воздухом. Ей до смерти надоел этот тяжелый корабль, имевший обыкновение крениться и раскачиваться, словно стрелка компаса. Она стояла у левого люка рядом с Ирен, Байроном и капитаном и изо всех сил старалась выглядеть так, как велел ей Байрон: сердечной, приятной и покорной.
Ирен прислонилась к багажной тележке, доверху нагруженной чемоданами и шляпными коробками, которые ей предстояло перевезти через порт. Байрон прижался мордой к стальной двери и заглянул в глазок, ожидая сигнала начальника порта о том, что их готовы принять.
– Этот парик чешется, – сказала Волета, почесывая голову под ниспадающими локонами. Благожелательный наблюдатель мог бы назвать парик «блондинистым», хотя она считала, что с объективной точки зрения он желтый. – Такое ощущение, что я нацепила швабру.
– Не чешись, – сказала Ирен, хотя и без особых эмоций.
Волета видела, что подруга все еще не привыкла к униформе. Она почти не возражала против длинных юбок и подплечников, которые прекрасно скрывали ее массивную фигуру, но капор с оборками казался невыносимым. В то утро Ирен сказала Волете, что, если бы портовые крысы Нового Вавилона застукали ее в капоре, они бы умерли от смеха, – точнее, она бы задушила их смеющимися.
– Нас не узнать, – сказала Волета.
– Хорошо, – сказала капитан Уинтерс. На ней был военный сюртук, один рукав которого Байрон отпорол, чтобы освободить место для железной руки. – Не забывай, что случилось в прошлый раз, когда мы пытались здесь причалить.
– А что случилось в прошлый раз? – спросил Байрон.
– Мы закутали корабль в лохмотья, пытались выдать себя за торговцев женами, «оловянные солдатики» нас обстреляли, и мы сбежали с дырой в парусах, – весело сообщила Волета.
– Да, давайте избежим повторения. – Эдит всмотрелась в свое искаженное отражение в полированной латуни рожка, торчащего из стены. Она крикнула в трубу, соединявшуюся с мостиком: – Как там наверху, пилот?
В ответ раздался искаженный трубой голос Красной Руки:
– В порту можно только встать на рейд, но места для нас хватит.
– Хорошо. Будь готов их поприветствовать, – сказала Эдит.
– Сенлин легко отделался: ни парика, ни платья, ни даже фальшивых усов, – заметила Волета.
– Мы больше не используем это имя, Волета, – сказала капитан. – Теперь он мистер Сирил Пинфилд. Хотя у тебя вообще не должно быть никаких причин упоминать о нем.
– Да, конечно, извини. Я больше ничего не забуду. – Волета крепко зажмурилась и тряхнула головой, отчего локоны хлестнули по щекам.
Она прекрасно знала, что так делать нельзя! Одного промаха достаточно, чтобы отправить Сенлина в колодки – или того хуже! Намного хуже. Она винила во всем парик. Это была эдакая экстравагантная пытка. Она едва могла думать из-за зуда. Хуже того, она знала, что с той минуты, когда ее представят публике как золотоволосую девушку, ей придется носить его еще целых три дня. А что, если Ирен заставит и спать в нем? Все равно что спать, положив голову на муравейник!
Кряхтя от досады, Волета подошла к иллюминатору и открутила винты.
– Простите, юная леди, что вы делаете? – спросил Байрон. – Портовая стража стоит по стойке смирно. Уже почти пора! Оркестр вот-вот заиграет! Ради бога, прекрати!
Но было поздно. Волета уже открыла иллюминатор, сорвала с головы золотистый парик и просунула наружу. Ветер тут же вырвал его из руки.
– Вот. – Волета радостно потерла голову. – Гораздо лучше.
Ее темные волосы отросли достаточно, чтобы лежать, а не торчать – по крайней мере, местами. Она потянула за вырез платья – пурпурного, как слива, – и потревожила Писклю, заснувшую внутри украшенного оборками рукава. Толстощекая белка-летяга обежала вокруг ее талии и нырнула в другой рукав, где и спряталась снова.
Эдит резко вздохнула, и Волета приготовилась к выговору. Но капитан, похоже, передумала.
– Ладно. Никакого парика.
– Я все равно включу это в свой отчет, – сказал олень, и его длинные уши встали торчком.
Волета лучезарно улыбнулась раздраженному наставнику:
– Твои отчеты будут очень скучными, когда меня не станет.
– Не все находят мир и покой скучными, моя дорогая. – Байрон снова заглянул в глазок. – А вот и сигнал! Пора! А теперь запомни: улыбайся глазами! Никаких зубов! Зубы – враг скромной улыбки. – Байрон наклонился и взбил юбки Волеты. – Согни колени, когда будешь делать реверанс, и, что бы ты ни делала, не танцуй. Ты танцуешь так, словно застряла ногой в ведре.
– Я просто следовала твоему примеру, – фыркнула Волета.
– Я прекрасно танцую, – парировал Байрон.
Выпрямившись, он повернул запорное колесо, чтобы открыть люк.
– Выше нос. Мы не хотим быть похожими на попрошаек. Помните: мы посланцы Сфинкса, – сказала капитан Уинтерс, надевая треуголку.
Перед тем как выйти на дневной свет, Эдит наклонилась и железной рукой схватила оленя за плечо.
– Если я не вернусь к полуночи, дай залп над портом. Если не вернусь к утру… – Она глубоко вздохнула. – Выпускай безумца.
Едва их ноги коснулись трапа, оркестр заиграл веселый концерт. Медные рожки сверкнули на солнце. Солдаты, окаймлявшие помост для музыкантов, подняли сабли в официальном приветствии; их черные мундиры пестрели яркими медальными лентами. Изукрашенный знаменами порт наводнили джентльмены во фраках и дамы в платьях со шлейфами. Они высыпали с пристани на парящие над пустотой причалы и даже роились на палубах других пришвартованных кораблей, которые по сравнению с «Авангардом» казались игрушечными.
Капитан Уинтерс остановилась у подножия трапа. На мгновение она и ее команда застыли над бурлящим морем ветра. Волета от души вдохнула свежий прохладный воздух. Затем капитан сошла на берег.
Все тридцать две пушки правого борта «Авангарда» выстрелили одновременно. Толпа ахнула от оглушительного рева, замахала руками в сторону дыма, который клубился вокруг корабля и над портом. За первым залпом очень быстро последовал второй. Волета знала, что канониры Сфинкса могут перезарядить оружие менее чем за семь секунд. Теперь и пелфийцы это знали.
Второй салют еще не стих, а толпа с вернувшимся энтузиазмом разразилась неистовыми воплями радости. Молодые люди размахивали над головой носовыми платками, молодые леди трясли букетами маков и лилий, как помпонами. Шеренга сановников в золотых эполетах и огненных кушаках аплодировала у гостеприимно распахнутых городских ворот.
Первое, что заметила Волета: все в порту, за исключением одетых в белое грузчиков, были наряжены в одинаковые цвета: черный и оранжевый. Они походили на стаю иволг.
Толпа отпрянула достаточно, чтобы они смогли покинуть трап, но не более того. Волета ничего не видела за стеной из лиц, поэтому положилась на Ирен, которая, держа ее за плечо, указывала направление. Все тянулись к ним и говорили одновременно. Сначала казалось, что они соревнуются в том, кто больше всего желает ей здоровья, богатства и счастья. Потом кто-то похвалил ее за дерзкий цвет платья, а кто-то выразил удивление, что такое титаническое судно произвело на свет только троих посетителей. А где же сановники? А где их жены? А где же Сфинкс? Какая-то дама спросила у Волеты, удалось ли ей вывести вшей или с ее волосами произошел несчастный случай? Кто-то еще спросил, смуглая ли у нее кожа от природы или это неудачный загар?
Собрав все свое терпение, Волета ответила долгой бессвязной тирадой:
– Доброе утро! Спасибо. Ваше платье тоже дерзкое! О нет, я сделала это специально. Да, отрастут. Нет, я такая родилась. Доброе утро! Простите.
Она уже начала задаваться вопросом, не придется ли пересечь весь город в окружении сплетничающих придурков, когда толпа внезапно расступилась. В центре освободившегося пятачка стояла женщина-рыцарь. По крайней мере, Волета приняла ее за рыцаря, потому что незнакомка была закована в золотые доспехи от пояса до шеи. На ней была позолоченная кираса, такие же наплечники и перчатки. Затем Волета заметила, что от локтей рыцаря поднимаются тонкие струйки пара, и поняла, что она тоже блюстительница, как и Эдит. Но, в отличие от железной руки Эдит, движитель незнакомки выглядел изысканным и женственным. Она больше походила на статую, чем на паровоз. Ее рыжие волосы серебрились на висках. Она стояла, положив руки на скульптурную талию, выглядя героически и немного неуместно среди кричащей толпы.
Капитан Уинтерс быстро протянула руку рыжеволосой:
– Блюститель Эдит Уинтерс, капитан «Авангарда». Разрешите сойти на берег.
– Джорджина Хейст. Добро пожаловать в Пелфию, капитан Уинтерс. – Хейст улыбнулась, показав зубы, что сразу же вызвало у Волеты симпатию. Эта улыбка создавала пространство для близости посреди глазеющей толпы и как будто извинялась за царящую вокруг суету.
Все еще сжимая руку Эдит, Хейст притянула ее ближе, и Волета тоже подалась вперед, чтобы услышать сказанное.
– Капитан порта Каллинс собирается прочесть очень скучную речь. Не волнуйтесь, через пять минут оркестр заиграет независимо от того, закончил он или нет. Потом будет короткая поездка на поезде и парад. Если хватит сил, улыбайтесь и машите рукой. Он продлится долго. А потом я представлю вас королю Леониду, который, обещаю, не так глуп, как кажется.
Закончив, Хейст воспользовалась тем, что держала Эдит за руку, и развернулась вместе с ней лицом к неистовой толпе. Все сразу же начали кланяться и представляться в длинных, самодовольных выражениях. Они перебивали друг друга, как индюки, курлычущие в загоне. Хейст вывела капитана из этой суматохи, и Волета поспешила следом.
Во главе порта стоял человек в военной форме, держась за кафедру. Его завитые усы казались жесткими, как бараньи рога. Волета сразу же узнала в нем начальника порта, который когда-то дал им отпор. К ее облегчению, он не выказал ни малейшего признака узнавания, когда одарил ее беззубой улыбкой, как будто скрывающей приступ морской болезни. Он вытянул шею, видимо, чтобы смягчить комок в горле, и выровнял стопку карточек с речью, постучав ею о кафедру. А затем он заговорил тихим и дрожащим голосом.
Каллинс подчеркнул выпавший на долю Пелфии почет такими фразами, как «анналы истории», «братство кольцевых уделов» и «досточтимые посланцы Сфинкса». Толпа, не желая щадить чувства Каллинса, шумела громче, чем он говорил. Зеваки обсудили унылое исполнение оркестром скучного концерта и убожество декораций, хотя последним было всего несколько часов от роду. И они снова и снова возвращались к своему разочарованию оттого, что столь мало гостей сошло с такого грандиозного судна. Волета услышала, как некий мужчина насмешливо сказал: «Самое интересное событие на этой неделе? Вы что, совсем спятили? Это даже не самое интересное, что может произойти сегодня!»
Капитан порта все еще бормотал речь, когда оркестр разразился шумным маршем.
Освободившись от утомительных формальностей, толпа устремилась обратно к городским воротам. Туннель, ведущий внутрь кольцевого удела, был выложен от пола до потолка белыми, как молочные зубы, квадратами. На углубленных рельсах пыхтел блестящий черный локомотив. Движитель тащил за собой пассажирский вагон, кабуз – и все. Волета заметила, что пелфийцы очень гордятся железной дорогой, которая показалась ей совершенно ненужной. Несмотря ни на что, когда одна почтенная дама спросила, нравится ли ей «этот красивый железный жеребец», Волета сумела сохранить невозмутимое выражение лица и сказала: «Да, у него очень умная морда».
Ирен даже не взглянула на поезд, но, похоже, обрадовалась носильщикам. Она передала им багаж и стала наблюдать, как таможенники в плоских шапках помечают каждый осмотренный предмет биркой. Волета знала, что они ничего не найдут. Ирен обратилась к капитану с просьбой разрешить ей взять с собой цепи, пистолет или хотя бы шпагу, и Эдит объяснила, почему это недопустимо. Оружие, любое оружие, только вызовет подозрение, когда его неизбежно найдут и конфискуют.
Блюстительница Хейст едва успела поставить ногу на ступеньку пассажирского вагона, когда на пути Волеты встал Каллинс.
– Мне очень жаль, мисс, но мы не можем допустить, чтобы по улицам разгуливало животное. Вам придется посадить его в клетку. – Каллинс что-то шепнул таможеннику.
Тот бросился прочь и вскоре вернулся с птичьей клеткой.
Волета сняла Писклю с плеча и спрятала в ладонях, словно защищая.
– Она совершенно безобидна.
– Я в этом не сомневаюсь. Но закон освящен короной, и у меня нет никакой свободы действий в том, как он применяется. – Открыв дверцу клетки, Каллинс протянул ее Волете. – Как видите, это довольно симпатичная маленькая клетка. Ваш питомец будет в полной безопасности. Я буду носить и защищать его до тех пор, пока вас не представят ко двору.
Волета повернулась к Ирен, ища поддержки. Но спокойный взгляд амазонки напомнил девушке о том, что она уже знала. Вот оно: момент капитуляции, момент компромисса. Байрон предупреждал, что придет время, когда ей придется выбирать между обществом и самой собой. Вызов пришел быстрее, чем она ожидала, и задел ее за живое. Она знала, что Эдит наблюдает за ней и хочет увидеть, как она поступит.
Толпа зароптала. Темно-рыжее море вечерних платьев теснилось вокруг нее. Улыбка капитана порта превратилась в нервную гримасу. Волета почувствовала внезапное желание протянуть руку и сорвать с него усы.
Вместо этого она подняла Писклю и поцеловала полосатую мордочку. С успокаивающим кудахтаньем она посадила белку в клетку, укрепляя свою решимость, когда лапки зверька затряслись от испуга.
– Вот и славно, – покровительственно пропел Каллинс. Он закрыл клетку за съежившимся животным. – Все зверушки – по клетушкам.
– Все на борт, – сказала Джорджина Хейст с верхней ступеньки вагона. – Пришло время встретиться с королем.
