«Новая» карательная техника
Как уже было сказано, на передний план выдвинулось то, что очень скоро назовут гильотиной.
Та самая машина, которая задумывалась как материальное воплощение торжества революционных и просвещенческих идеалов гуманизма, а теперь стала просто технологией, приспособленной для «рутинизированного прерывания» человеческой жизни. Та самая машина, которая стала просто рациональным инструментом.
Но эта «просто технология» была исполнена всевозможных смыслов. С одной стороны, она олицетворяла чистый и гуманный дух новой Франции, а с другой — стала коллективной репрезентацией террора.
Поскольку технически гильотина символизировала суровое, но справедливое правосудие, в ней была зашифрована самая суть революционного закона.
Филип СМИТ, ассистент профессора и заместитель директора Центра культурсоциологии Йельского университета
Один из комментаторов революции, Пьер-Жермен Гато (друг юности Сен-Жюста, при якобинцах служивший в Администрации продовольствия и снабжения армии), с энтузиазмом писал:
«Святая Гильотина великолепно работает на полную мощность и с помощью своей философии производит великолепный террор в почти чудесной манере — на что невозможно было даже надеяться в течение целого столетия».
Святая Гильотина…
Этому восторженному гражданину Гато повезло дожить до 1815 года. А вот многим другим не повезло. В том числе и тем, кто смачивал свои носовые платки в крови у эшафота и трогал сам аппарат и обезглавленные тела, следуя обычаю, который некоторые называли «красной мессой». Это якобы сулило защиту от болезни и других несчастий.
Как видим, гильотина стала неким сакральным тотемом. Соответственно, во время праздника Верховного Существа (Être Suprême), проходившего 8 июня 1794 года на Марсовом поле в Париже, машину покрыли кусками голубого бархата и букетами роз, в то время как сановники «умиротворенно шествовали рядом с ней», и делалось все это «с религиозной торжественностью». В том же духе гильотина использовалась для обезглавливания священных статуй с фасада Собора Парижской Богоматери.
Так, как пишет автор статьи «Рассуждения о гильотине: карательная техника как миф и символ» Филип Смит, «новая божественная власть боролась с ложными идолами абсолютистского порядка».
Как написал в своей книге «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» французский философ Мишель Фуко, гильотина превратилась в «механизм быстрых и незаметных смертей».
С точки зрения подхода Мишеля Фуко, это устройство должно рассматриваться как технология, приложенная к человеческому телу надежным и предсказуемым образом, подчиняя все рутинной механической дисциплине.
Новое устройство оказалось столь эффективным, что позволяло «перерабатывать» партии по двадцать человек в час. Она заменила собой деятельность «старого» палача с его примитивными технологиями, и это трактовалось как знак упраздненного варварства. Это было чисто техническое решение — способ казни, который был не только чрезвычайно эффективен, но и мог соотноситься с Просвещением.
Филип Смит называет гильотину «синергией между дисциплинарной логикой и революционными ценностями».
И все это было окончательно санкционировано в 1792 году министром юстиции, которым в ту пору был Маргерит-Луи-Франсуа Дюпор-Дютертр, которого, кстати, гильотинировали 29 ноября 1793 года.
Пытки, повешение, колесование, четвертование, обезглавливание мечом были наследием деспотичных, обскурантистских эпох, на таком фоне гильотина для многих стала воплощением «новых идей» в области правосудия, основанных на гуманистических принципах. Практически она была «дочерью эпохи Просвещения», философским творением, установившим новый тип правовых отношений между людьми.
Мартен МОНЕСТЬЕ, специалист в области социальной антропологии
Новая карательная техника…
На самом деле, как мы уже знаем, никакая она была не новая. Ее просто немного усовершенствовали. Но зато теперь она стала зловещим инструментом, ознаменовавшим переход от древних «доморощенных» способов уничтожения людей к механическим. Гильотина обозначила начало эры «промышленной» смерти, которая позднее приведет к изобретению газовых камер и электрического стула.
Жан-Мишель Бессет, автор книг «Социология преступления» и «Однажды… гильотина», пишет:
«Исчезает рукотворная, в определенном смысле вдохновенная составляющая работы палачей, а вместе с ней теряется и нечто человеческое. Гильотиной управляет уже не человек, не разум движет его рукой — действует механизм; палач превращается в механика судебной машины».
По сути, с появлением гильотины уничтожение людей стало четким, простым и быстрым процессом, не имеющим ничего общего с «дедовскими методами» казни, требовавшими определенных знаний и сноровки.
Палач и государь составляют единое целое. Они оба и вместе сплачивают общество.
Андре ОБРЕХТ, французский палач
