Утопающий в тумане лес, мрачные долины, слезы и разноязыкие стенания, отвратительный гогот. Толпы нагих детей, женщин и мужчин, их преследуют рои мух и ос, а конвоируют черные бесы. Среди рабов – Эйхман, Рудель, Гитта и Геза Штаммеры, фон Фершуэр, генетик без совести, и весь гюнцбургский клан, святое семейство в сборе, отец, мать, братья, жены, дети и племянники, и все они, изрыгая ругательства, толкают вверх гранитные плиты. Готовится бескрайнее кострище. Козлы и мартышки подвозят тележки с дровами, оркестр настраивает инструменты. Какая-то косматая ведьма, взойдя на эстраду, воздев к звездам и набухшим снегом тучам руки, обращается к процессии с торжественным воззванием. Это канун карнавала: здесь будут пытать богиню Германию.

«Менгеле! – вдруг взвыли два надтреснутых голоска. – Менгеле!» Он оборачивается: два человека, оба в рубище, целятся в него. Он сразу узнает отца с сыном, которых приказал расчленить и сварить в Освенциме, хромца и горбуна, тихих евреев из Лодзи. Вот они уже рядом, их пистолет коснулся виска старого доктора в белоснежном халате. Менгеле содрогается, падает на колени, молит. Горбун хохочет во все горло, а хромец насвистывает арию из «Тоски».