Он просыпается совсем без сил, в холодном поту, с клокочущим сердцем, его трясет всего, с головы до ног, – ибо он чувствует, что сегодня, 7 февраля 1979 года, его мрачный жизненный путь подошел к концу.

Превозмогая боли в спине, он ухитряется встать, натянуть майку, одевается и выходит, не пивши и не евши. Он спускается к пляжу от дачного домика. Боссерт издали машет ему рукой. Не хочет ли он полежать под парасолькой? Стаканчик лимонада, пирожок с треской? Менгеле предпочитает прогуляться по берегу. Обнажив голову и торс, он ошалело бредет в ослепительном солнечном свете, не обращая внимания на обычные глупости, которые тараторит Боссерт. Дыхания едва хватает, кружится голова; ему приходится присесть на утес. Тишина. Перед глазами все плывет: детские крики, полет птиц, прибой и соленый ветер из морской пучины – жгучий, он вздымает ввысь факелы из белого песка. И вдруг он начинает говорить, уставившись за горизонт, едва ворочая языком: о развалинах, о родителях и о Гюнцбурге. Как он мечтал вернуться туда и там окончить дни, говорит он Боссерту. Он умирает от жары и жажды.

Он просто умирает. Тогда, влекомый темной силой, он один вступает в бирюзовую гладь, опустив голову, и просто качается на волнах, больше не ощущая ни измученного тела, ни сгнивших органов, плывя по течению, уносящему его прочь, в океанские просторы, на дно, к безднам, как вдруг затылок твердеет, челюсти смыкаются, замирают все члены, вся жизнь его. Менгеле хрипит, чайки бьют крыльями и плачут от радости, Менгеле тонет. Он еще дышит, когда Боссерт, борясь с волнами, тащит его к пляжу – но из моря выносит уже труп.

«Дядя Педро умер!» – вскрикивают Лизелотта и дети. Дядя Педро умер в бескрайности океана, под солнцем Бразилии, тайком, так и не представ перед судом людей и его жертв за свои неисчислимые убийства.

На следующий день Менгеле по фальшивому паспорту был похоронен в Эмбу. Боссерт, угодивший в больницу, не присутствует на погребении. Только его жена, директор кладбища и могильщик провожают «Вольфганга Герхарда» в последний путь.